Текст книги "Курган. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Байбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

– Ну вот, – пряча лук, удовлетворенно пробурчал Прозор. – Не будет больше нежить людей донимать! Думаю – он от серебра к утру на куски развалится. Одну стрелу, как обещал, в оставшийся глаз вогнал. Другую – в сердце. Если, конечно, у упырей сердце есть. Хотя, может и есть, – рассуждал дружинник, – ведь в них осиновые колья вгоняют, а каждый упырь это бывший человек. Так вроде? А, Любомысл?

– Почти что так, Прозорушка, – тронув повод, ласково отозвался старик. – Я же рассказывал, что упыри всякие есть: и огненные, и летучие, и вот как этот – водяные. Всех не упомнить. И люди тоже всякие бывают: иной при жизни в упыря оборачивается. Есть и такие, – улыбнулся Любомысл, заметив недоуменный взгляд Прозора. – Если пожелаешь, я потом как-нибудь это тебе разъясню. А могу и про что-нибудь другое растолковать: иль про веселое, иль про страшное. Мне все равно.

– Ладно, растолкуешь… – Прозор выехал вперед отряда, оглянулся. – А пока – вот что, други. Вон там, чуть подальше, Ледава изгиб делает. В том месте берег пологим становится, с него башню как на ладони видно. Давайте, спустимся к реке и глянем, что там творится? Тревога на сердце лежит за Велислава. Как он там один, упрямец?

Прозор пустил лошадь вскачь и вскоре отряд спустился на большую песчаную косу. И над башней и над древним болотом мерцали ясные звезды. Ярко светила полная луна. Все тихо, будто и не бил дружинников треклятый морок.

– Что ж, там затишье… – глубоко вздохнул Любомысл. – Хорошо, если оно навсегда. Веди дальше, Прозор. Сначала к волхву, а от него мы с Добромилом и Борко в Виннету направимся. Пусть там тоже кудесников скликают. Они люди мудрые, знающие, нечета нам. Может и решат, что с этим болотом делать. Борко, ты как? Путь осилишь?

Парень махнул здоровой рукой – осилю, чего, мол, спрашиваешь? Насмешливо подумал: «И так ясно. Подумаешь, руку саднит – эка невидаль. Я ж дружинник, воин. А что по брюху валун приложил, так кровью не харкаю, значит, нутро не отбито. Молчу, вам не докучаю. Что еще надо?»

– Я не поеду в Виннету, – твердо сказал Добромил. – Мне там нечего делать. Я вместе с волхвом вернусь обратно, к Велиславу. Пусть я не венд, но он мой друг, а вы сами говорили, что венды друзей не бросают. Я будущий князь, не пристало мне чего-либо бояться, даже той нежити, что выползла из Гнилой Топи! Это и моя земля. Так что, дядька Любомысл, извини. Вы с Борко возвращайтесь домой, а я останусь с Прозором, Милованом и волхвом.

Одобрительно хмыкнув, Прозор подумал: «Взрослеет княжич! И немудрено – пора. Эта ночь ему на пользу пошла. Что тут думать: если Любомысл возражать будет, я мальчика поддержу – из него толк будет…»

А Любомысл в изумлении поперхнулся: будущий князь показал коготки. Конечно, Добромил прав. И прав настолько, что обычно говорливый, имеющий ответ на все случаи жизни старик ничего не мог возразить.

Добромил действительно будущий властитель этой земли. Он должен знать, что на ней происходит. И если честно, то и сам Любомысл вернулся бы в Виннету скрепя сердце, а возможно, потом всю оставшуюся жизнь корил бы себя за это и не находил покоя. Ведь там, у проклятого болота остался и его друг. Что ж, княжич принял решение, и хотя мальчишка никогда не был своенравным и всегда прислушивался к совету старших, сейчас пререкаться и переубеждать его не стоило. К добру это не приведет, а Добромил все равно сделает, как решил. Вон глаза-то сверкают! И немудрено – все предки княжича были упрямыми суровыми воителями.

– Хорошо, княжич. Как скажешь, – спокойно кивнул Любомысл. – Но есть одна мудрая поговорка: «Утро вечера мудренее». Ты ее знаешь. Вот и поступим, как она советует. Доживем до утра, а там…

Старик беспомощно махнул рукой, думая: «Все без толку. Какое там утро – все равно все по своему сделает!»

– Давайте копыта коням размотаем, – сказал Прозор. – Вроде бы тряпки уже ни к чему.

Лошади шли неспешным шагом. Венды молчали, каждый думал о своем. Разум, взбудораженный страшной ночью, успокаивался. Наступило время осмысления и холодного расчета: что делать дальше.

Прозор мысленно представил себе, где может обитать волхв Хранибор. Подумал, как можно спрямить путь, чтобы скорее добраться. Поразмыслив, решил не рисковать: поедут так, как рассказал Велислав. Главное – это нужную реку не пропустить. Ладно, вдоль Ледавы места знакомые, исхожены, да и верная примета есть: около дороги большой валун лежит, идя от него, точно не заплутаешь и доберешься до нужного места.

Вендские леса изобиловали озерами. А уж сколько в них рек, речушек, ручейков – больших и малых, глубоких и мелких, бурных и тихих, – этого никто не знал. Особенно много их в закатной части, меж Виннетой и морем. Кто не знал, что куда впадает и что откуда вытекает; куда ведет тот или иной проток, тот проблуждал бы по этой хитросплетенной водной паутине не один день.

Вот и сейчас, хотя отряд отъехал от башни недалеко, дорога уже вывела к тихой неглубокой речке. Пересекли ее вброд: моста через речушку нет, она весенняя – таких в Ледаву впадает немало. Это простой разлив, широкий и мелкий. Уже сейчас воды в ней – коням чуть выше копыт. Лужа… Снег сошел, речка пересыхает, скоро одно песчаное русло останется.

Вода в нем появится только после того, как пройдут дожди, а потом она снова пересохнет. Чтоб сносную переправу не наводить, понапрасну не трудились, уходящую в русло дорогу замостили камнем.

Когда выбрались на противоположенный берег, Милован спросил: – Любомысл! А скажи мне, мудрый друг, – может, допустим, бер упыря-албаста задрать? Или еще неизвестно, кто кого одолеет?

– Типун тебе на язык, парень! – сердясь, воскликнул старик. – Надо же такое придумать! Я же ясно сказал, что албаст превращается в того, чью кровь отведает и нутро высосет. Ты представь себе бера-упыря, который начнет других зверей драть! Допустим, завалит он кабана, – тогда тот станет упырем! Нападет кабан на тура, – тогда и тур в нежить перекинется. Упырь же неуловимым станет! Ты ж по лесу пройти не сможешь! Любой зайчик, который нежитью стал, из-под куста на тебя бросится и твоей кровушки отведает! Или что там у тебя еще есть – мясо, кости? В общем, сожрет он тебя, выплюнет твою шкурку, и в твоем образе дальше по лесу пойдет, от честного люда серебряных стрел и чеснока дожидаясь! Ладно, думаю, наше серебро его все-таки угробит. Людей, кого сможем, предупредим: мол, нечего в этих местах понапрасну ходить! Неизвестно еще, сможет ли волхв, про которого Велислав речь вел, один со всем этим управится? Один змей многоногий чего стоит! Я аж окаменел, когда этакую жуть над собой увидел! И в тяжком сне такое чудище не привидится. Хорошо, что это призрак. Но вот что-то мне вещует – в океанах он немало мореходам седых волос прибавит, даже если призраком останется! А если, чего доброго, змей плоть обретет? Что тогда? У-у-у… Даже подумать страшно. А твари изломанные, что из провала разлетались? Куда они направились? Что это такое вообще было?! Ох, люди… Чую, в Гнилой Топи такое водится, что ой-ей-ей! – Любомысл не мог выразить, что же водится в древнем болоте, и только беспомощно махнув рукой, продолжал:

– Много чего я видел и слышал! Но о таком и подумать не мог! Оказалось – не все я знаю! Что за призрак над болотом висел, книгу листал и хохотал? Кто это? Слепым котенком себя чувствую!

Старик разгорячился. Потом вдруг замолчал, и видимо что-то вспомнив, с силой хлопнул себя по лбу:

– Вот оно что! Ну конечно!!! – голос его обрел уверенность. – На наших воинов не дочери Мораны напали, как ты, Прозор, решил, а иные твари.

– Ну-ка, ну-ка! Отчего же с ними такая хворь случалась? Выкладывай, что знаешь! – воскликнул дружинник. – Я за сегодняшнюю ночь от тебя столько про разную нежить узнал, да попутно столько настоящей жути насмотрелся, что до конца дней не забуду и нынешнюю страсть, и твои россказни!

Любомысл усмехнулся. Никого пугать страшными рассказами он, конечно, не хотел. Но как-то вышло, что все ночные события странным образом перекликались с тем, что старик успел узнать за свою насыщенную приключениями жизнь. Для него события этой ночи хоть и не были в порядке вещей, но и не стали чем-то из ряда вон выходящим. Всякое он слышал и повидал. На земле зла и нежити предостаточно. Живы, здоровы, – ну и хорошо. Плохо лишь одно – это задело душу и разум Добромила. Мальчику, пожалуй, рановато со всем этим знаться.

Но ежели рассудить, то Любомысл был гораздо младше княжича, когда на его долю выпало и неслыханное горе и невиданный ужас. Хоть он и лишился детства, но ничего, не пропал и рассудком не повредился. Только сразу возмужал.

«Так что, – посчитал Любомысл, – то, что княжичу довелось столкнуться с нежитью – хоть и не очень хорошо, но не так уж и плохо. А то, что теперь Добромил знает, какая она есть на самом деле, а не в рассказах и сказках, ему только на пользу пойдет. Пусть растет бесстрашным. Вон как повернул – не поеду домой, и все, обратно возвращаюсь, Велислава и дружинников выручать! Хотя и жутко ему, да еще как! Я-то видел! Ох, пусть не допустят боги еще раз этакое пережить…»

– Ладно, послушайте старика. Тяжело сразу сказать, что за твари в наших друзей вселились, но только это точно не дочери Марены. Видишь ли, Прозор, когда человеком лихорадка овладевает, то его то в жар, то в холод бросает, и он почти всегда сознание теряет – бредит, мечется, страшные вещи ему видятся. Сам должен знать. Так вот, – дружинники хоть без сознания лежали, но ведь и жара у них не было, это точно. Я ведь не раз к ним подходил, смотрел, что да как. Думаю, видений у них тоже не было. Они просто как мертвые лежали. И тут я и вспомнил одну историю, которую как-то довелось услышать в одной из стран Сайона. Как только вы сказали, что вроде бы как крылья зашелестели, и женский смех раздался, то я сразу об одной нежити вспомнил! Только вот потом не до воспоминаний стало. Сами знаете, какой каменный град на нас обрушился. Ну и прочая жуть, что на крыше…

Прозор печально усмехнулся, Борко поморщился, саднила рука, Добромил и Милован погрустнели. Такое не забудешь. Помирать будешь – и то вспомнишь.

– Знаете, – продолжил Любомысл, – там, на берегах Сайона, на жаркой душной земле, есть одна древняя страна. За ней начинается бескрайняя песчаная пустыня. Когда-то в древности там стояли города. А сейчас – нет. В пустыне все время бушуют песчаные бури. Спастись от них тяжело. Песок там движется, как вода, то обнажая древние постройки, то засыпая их снова. И с каждым разом он продвигается все дальше и дальше вглубь страны. Наверное, скоро песок поглотит ее. Но не в этом суть… На самой границе той страны, там, где начинается песок, обитают странные злобные существа. Тамошний народ нарек их ламиями. Но их мало кто видел – все больше слухи…

Порой ночной ламии подстерегают одинокого путешественника и овладевают его душой. Они забирают ее и относят магу или колдуну, которому служат. Я слышал, что некоторые искусные чернокнижные колдуны могут повелевать ламиями. Иные наоборот, становятся их жертвами. Ну, оно и к лучшему. Так вот, твари, повинуясь своему хозяину, исполняют те его злобные приказы, которые в состоянии выполнить. А делать они умеют многое, очень многое. Страшен удел человека, вернее того, что от него останется, после того как у него похищена душа. Он навек становится рабом колдуна. Он мертв, но вроде как и жив. Это возвращенец с того света, восставший из своей могилы. И нигде нет ему покоя. Колдун, у которого находится душа несчастного, вызывает его из небытия, когда пожелает. Чтобы добиться повиновения от усопшего, он обращается с ним жестоко, сечет кнутом.

А у мертвеца нет ни сил, ни желания сопротивляться. Этот раб выполняет всю самую тяжелую и грязную работу, которую только может придумать колдун. Но оживших мертвецов все-таки надо кормить. Питаются они жидкой похлебкой или объедками. Этого раба ни в коем случае нельзя называть тем именем, что он носил при жизни, нельзя давать ему мяса. Иначе покойник придет в гнев и станет страшен. Вот тогда-то, самым разумным будет убить его еще раз, размозжив или отрубив голову.

Тогда живой покойник умрет второй раз, и на этот раз навсегда. В той стране считают, что когда человек умирает, то его душа вылетает через рот. И вот, чтобы ламии не похитили душу, покойника хоронят лицом вниз, забивая землей рот. А самое главное – зашивают ему рот. Так вот, мне кажется, что тот шорох крыльев и смех, что вы слышали с Милованом, принадлежал именно ламиям. Они похитили души у трех дружинников, а у остальных не смогли – помешало серебро. Ведь ламии, как и другая нежить, не выносят серебра. Для них оно – смерть. Еще ламии вызывают песчаные крутящиеся вихри и обрушивают их куда пожелают. А ведь пустыня – не один песок, там и камней предостаточно. Говорят, эти твари камнями забивают небольшие купеческие караваны. Если могут песок крутить, значит, и с водой совладают. Вот вам и ответ на то, кто нас камнями засыпал! Ламии, больше некому! Их лап дело. Сами посудите: ведь нежити безразлично, как у человека душу забрать. Они могут не только у спящего, но и у умирающего душой овладеть, так даже проще. Но сначала у них ничего не вышло: на нас серебро висело. Вот им в нас и не получилось войти! Раз не получилось, значит надо нас убить.

Вот ламии и удумали: силой своего могущества подняли прибрежные камни, и сначала ставни повыбивали, и валуны в бойницы направили! Не удалось сразу нас убить – снова начали! Да, они это запросто могут, если верно то, что я о них слышал.

– Как они выглядят? – спросил Прозор, вспомнив крутящих смерчи призраков.

Любомысл пожал плечами. Он же не колдун. Домыслы и слухи разные ходят. Хотя большинство рассказов сходится в одном…

– Говорят, что ламии – красивые женщины с крыльями летучей мыши.

– Вот оно что… – протянул дружинник. – Ну, тогда это точно они! Девы с крыльями! Крылья страшенные, кожистые и как у летучей мыши. Все недосуг было вам рассказать: это они водяные смерчи сотворили, к башне их несли. Я видел, как ламии над вершинами вихрей летели, поддерживали их. В них-то, в тварей этих, мы и били. Значит, я ламий видел. Ну и ну…

И откуда тут, в северных лесах, могла взяться пустынная нежить? А упырь-албаст южных морей, о котором отродясь никто не слышал? Конечно, все это каким-то образом связано с Гнилой Топью. Но каким? Пока это оставалось загадкой, как и все, что творилось на болоте. А Прозор, оказывается, мог не только замечательно видеть в кромешной тьме. В нем обнаружился еще один необыкновенный дар – наблюдать нежить. Во всяком случае, он видел ламий. Может, ему доступно и иное. Но пока это неведомо – время покажет.

Какое-то время ехали молча. Поразительный рассказ Любомысла вызвал тревогу. Нежить забрала души их товарищей, и то же самое хотела проделать и с ними. К словам старика стоило прислушаться. Он многое знал и предвидел.

Борко на время забыл про саднящую руку. Когда со стороны моря шли гибельные смерчи, он внизу возился с лошадьми и все пропустил.

– Значит, ламии охотились за душами? Но откуда эта нежить вообще тут взялась? Может, их Гнилая Топь из себя извергает? – раздумчиво сказал он. – Так ведь что же тогда еще там может быть?

– Не знаю, парень, не знаю, – вздохнул Любомысл. – Мир духов мне неведом.

– Ничего себе – неведом! – покачал головой Милован. – Да, по-моему, ты в нем живешь! Столько, сколько ты знаешь, – не всякому волхву или колдуну известно. Да они у тебя учиться должны!

– Зря так считаешь, Милован, – мрачновато ответил Прозор. – Любомыслу ведомо одно, а чародеям – другое. Каждый в своем деле силен. Но вот есть, допустим, возможность как-нибудь души наших друзей обратно вернуть? Если их, в самом деле, ламии забрали. Есть способ? Твари-то мертвы! Сам видел, как они в реку падали! Значит, душами они уже не владеют. Выходит, что други наши уже где-то на свободе летают.

– А вот этого я не знаю, – печально покачал головой старик. – Вот доберемся до волхва, расскажем ему, что и как было, посоветуемся – тогда и посмотрим. Ведь ум хорошо, а два – лучше. Может быть, я еще чего-нибудь вспомню. А пока ничего сказать не могу. И то хорошо, что про чеснок и серебро вспомнил. Помогло ведь. Только вот надолго ли? Нежить – она хитра и на выдумки горазда. Опять же – сколько ее из болота повылезло? И куда она вся делась? И то повезло, что от каменного града особо не пострадали: Велислав, да вот он, бедолага… – Любомысл кивнул на баюкающего руку Борко. – Сам понять не могу, как нам так повезло?

Замолчав, старик тронул рассеченную камнем голову. Его рана не в счет. Просто кожу посекло, голова даже не болит. А вот придись удар чуть ниже – и все… Не ехал бы он сейчас по ночному лесу, а лежал бы рядом с умершими дружинниками. Кому повезло больше всех, – так это ему.

За разговорами пересекли еще одну речку – и пошире, и поглубже, чем первая. Потому через нее была наведена постоянная переправа – добротный мост на сваях. Копыта гулко застучали по настилу. Видимо, от этого звука в ближних кустах сонно вскрикнула какая-то птица.

– О!.. Слышали?! – обрадовано воскликнул Прозор. – Есть все-таки живая душа в этом месте! Меня еще одно беспокоило: пока ехали, кругом тишина стояла – будто все зверье окрест башни куда-то запропало! Будто все вымерло – как на пожарище. А ведь лес, даже ночной, всегда своей жизнью живет. Выходит – выехали.

– Да, – согласился Милован, – верно подмечено. Мне тоже бросилось, какая тишина вокруг башни стояла. Она сразу началась, после того как нас волной чуть не смыло. Как на обрыв выскочили да отдышались, так сразу приметил: ни одна птаха не щебетнет, ни один зверек голоса не подаст. Я-то это всегда примечаю: сызмалу по лесам брожу. Наверное, раньше всех одногодков начал, – прихвастнул парень.

– Можно подумать, ты один лес знаешь, – хмыкнул Борко. – Мы все-таки венды! А лес – наш дом. Все тишь да гладь заметили, даже я. Только вот недосуг об этом думать было.

От того, как он это сказал, Прозор и Милован невольно приосанились, а Добромил украдкой вздохнул. Он не венд по рождению.

Правота Борко неоспорима – лес воистину являлся для вендов почти родным домом.

Мальчишки любого вендского рода потому взрослели быстро, что в суровых лесах слабый, немощный, а главное, не обученный самым нехитрым вещам человек обречен на скорую и неминуемую гибель.

Поэтому сразу же, как только ребенок делал первые самостоятельные шаги, начиналось нешуточное обучение. Дите должно было усвоить и законы леса, и как в нем выжить. И обучение длилось долго – вплоть до того весеннего дня, пока на груди мальчишки, над сердцем, не появлялся родовой знак: изображение премудрого лесного зверя, от которого брал свое начало его род.

Только тогда, пройдя все серьезные испытания, и доказав: чтобы выжить в лесу, им не нужна поддержка старших, молодые парни становились мужчинами и полноправными членами своего рода. А этому знаменательному дню предшествовали долгие нелегкие годы учебы. Бесценный опыт давался нелегко.

Почти для всех вендских ребятишек обучение начиналось примерно так: «Вот тебе наточенный нож, малыш. Владей! Когда-то и мне дали такой, я его сберегаю до сих пор. У тебя будут и еще ножи, ведь ты сам научишься их делать. Но пока это твое первое и главное оружие. Попробуй сделать этим ножом лук, и к нему выстругать ровные стрелы. Если что непонятно – спрашивай у старших. Любой с радостью тебе все объяснит. Запомни главный закон леса: прежде чем взять жизнь у зверя или дерева, попроси у них прощения за то, что причиняешь им боль. Если забираешь жизнь – то забирай только по необходимости. Никогда не убивай просто так – из прихоти и удовольствия. Знай, радости это тебе не принесет, а зверь не сможет родиться вновь, и вырубленные деревья тоже просто так не народятся. И когда настанет твой черед предстать перед светлыми богами, и они будут решать твою судьбу, ты не получишь от напрасно убитых зверей оправданья. И тогда путь твой в Нижнем Мире станет незавиден. Ты не сможешь пройти по лунной дорожке и навсегда останешься на велесовых пастбищах, будешь пасти его скот. Радостной жизни в Ирии ты никогда не узнаешь. Пока это все. Учись. Если придумаешь что-нибудь свое – это пойдет только на пользу роду и тебе…»

Неудивительно, что при таком воспитании дети быстро взрослели. Для десятилетнего мальчишки не составляло особого труда в одиночку отправиться на охоту, провести в лесу несколько ночей и как ни в чем не бывало возвратиться домой. Причем, как правило, юный охотник приносил неплохую добычу, всерьез полагая, что от его удачи и охотничьего мастерства зависит важная вещь: лягут ли спать его родичи на голодный желудок – или нет.

Попутно шло обучение воинскому мастерству. Меч, кистень, топор, боевой нож, копье – все оружие осваивалось легко, быстро и играючи. Ведь умение постоять за свои охотничьи угодья потомки лесных зверей впитали с молоком матери.

И опять же, боевое оружие вендские мальчишки брали в руки с самого раннего возраста, чем отличались от других народов, считающих, что воинов надо готовить намеренно – только с той поры, когда мальчику исполнится определенное число лет и он повзрослеет.

Навыки обращения с любым подручным предметом, который мог послужить в качестве оружия, были выпестованы богатым опытом предков – воинов и охотников. А если же не находилось ничего под рукой, то у любого венда при себе всегда оставался таинственный ручной бой, овладеть которым был бы рад любой иноземный воин. Человек, владевший им, легко мог устоять перед одним, а то и нескольким вооруженными противниками.

Но бой этот великая тайна. Пришлых, не родившихся в лесах людей ему никогда не учили. Да и не получилось бы обучить чужого: не станешь же объяснять ему – чтобы узнать основы этого боя, надо родиться и жить в лесу. Ведь его законам учили и бескрайний лес, и ловкие сильные звери, что жили в нем. Ведь чтобы выйти один на один на лесного хозяина – Бера, чтобы оседлать великана-тура и немного проехать на нем, требовалась не только немалая отвага, но и недоступная другим людям ловкость…

7 тайны русалок

Догорала заря, серые сумерки сливались с темным лесом. Вскоре стемнело, в небе загорелись звезды, русалочье озеро разрезала широкая лунная дорожка. А окрест озера по-прежнему стояла гнетущая тишь: ни стрекота сверчков, ни шороха мыши, ни возни зверя в дальних кустах. Даже сумеречные охотники, филины и ушастые совы, и те молчали – не ухали, по своему обыкновению. А ведь настала их пора: ночь – время охоты. В озере затаились лягушки. Лишь изредка в водной глади разбегались небольшие круги, тогда дорожка подергивалась легкой рябью. Это плескалась озерная рыба.

Белана вкрадчиво спросила:

– Ну, и как тебе эти волшебные украшения достались, Ярина? Расскажи, мне интересно. Говорила – нашла, а потом тебя одарили найденным. Как это получилось?

Губы Ярины тронула загадочная улыбка. Вот и похвасталась своими дивными украшениями. Впрочем, все кончилось хорошо: она опасалась, что Велла осерчает, что снова начнутся нравоучения. Но обошлось! Обычно старшая не упускала возможности поучить и попенять молодым русалкам, если, по ее мнению, они делали что-нибудь идущее вразрез с принятыми в их мире обычаями. И не важно, что все молоды и выглядят, как юные девушки – на то они и берегини, богини, живущие в воде и около нее. Просто в этом мире Велла появилась раньше, и знает больше Ярины и Беланы. Хотя они равны. Чтобы превратится в русалку, надо в другой, предыдущей, жизни познать, что такое ужас, боль и смерть. Все прошли через это.

Ярина покачала головой.

– Помните, прошлой весной в Ледаву корабль зашел? Дошел до Виннеты, и там якоря бросил. Чужеземный корабль – большой, красивый.

– Кораблей много приходит, разве все упомнишь! И что? – улыбнулась Велла.

– А то, что в Альтиду никогда такой корабль не приходил. Он – наотличку от других парусников. Я как раз рядом вертелась, рассматривала его. Диво! Корабль воинский: борта у него из особых досок сделаны – толстых и широких. Наверно, на одну такую доску целое дерево пошло! Мачты, мне показалось, небо подпирают: они – чуть ли не выше этих сосен! – Ярина указала рукой на исполинские сосны, росшие окрест озера. – Только жаль, что он на веслах к Виннете подходил. Ах, думаю, наверно красиво, когда такое чудо в море под парусами идет! Посмотреть бы! Так вот, подошел он к Виннете на веслах. Штук по сто с каждого борта, наверно! А вот как глянула, что на нем творится, так тоскливо мне стало. Мореходы на нем странные, не как обычные люди. Хотя, может, там, откуда они пришли, все такие.

– А что тебя удивило? – усмехнулась Белана. – Мореходы – они и есть мореходы. Люди как люди, из какой бы страны они не пришли.

– Разные люди бывают! Вот и на этом корабле два разных народа в Альтиду пришло. Отвела я глаза, чтоб никто меня с корабля не увидел. Стала смотреть, что там творится, что за люди. Разные они. Одни разодеты роскошно, драгоценностей на них без меры – женщины так не наряжаются! Важные, Повелевают… И воины у них такие же: чуть попроще наряжены, но все равно – украшений на каждом – у-у-у! Не носят мужи столько золота, тем более воины. Так вот, разодетые предводители и воины – все светловолосые и светлокожие; высокие, надменные. Причем, каждый с хлыстом. Видно – повелители! И пускали они его в ход по всякому поводу. Я про хлыст говорю. Ох, не люблю я такого! – воскликнула Ярина. – И махали они хлыстами без всякой меры – били других, простых мореходов. А вот те, другие… Они и ростом поменьше, и пощуплее, и цвет кожи у них другой – как бронза, чуть светлее. А одежды на них – рубаха широкая, да порты холстинные. Наряд легкий – ветром насквозь продувает. А на иных и рубах нет. А весной холодно, так бронзовые мореходы аж трясутся, бедные! И у каждого на шее заклепанный железный ошейник.

– Это знак рабства, – нахмурилась Велла. – Невольники, рабы…

– Да, рабы, – с горечью сказала Ярина. – А ведь раб не может быть хорошим моряком, сами знаете! Невольник – он о свободе мечтает! А порой свобода – это смерть. На том корабле все рабы скованы были. Если он потонет, то и люди вместе с ним. И спасать его невольники не станут, я так думаю. Кто же будет свою темницу сберегать? Да и жизнь такая проклятая кому нужна? Нет таких. Но, видать, светловолосых повелителей не волновало это. Так вот, интересно, у некоторых невольников на коже одинаковый рисунок был: черные полоски, не ровные, разной ширины. И похожи эти полоски на раскраску какого-то зверька, только вот какого? В нашем лесу таких полосатых нет. А потом я догадалась – рисунок чем-то с кошачьей шкуркой схож. Кошки ведь полосатые. Подошел корабль к Виннете, стал на якорь. Предводитель светловолосых собрался на берег. Видно, что владыка, потому как одежда на нем богатая, а на шее висит большой золотой круг, весь каменьями самоцветными усыпан, на солнце переливается. Только у него одного такой, у других нет. Вокруг воины, его охраняют. Предводитель в лодку сошел, один из невольников подал ему ларец. Маленький, но видно тяжелый. Пошатнулся невольник ненароком, и случайно коснулся богатого одеяния. И тут воин, что рядом стоял, ударил раба. Сильно, Со злобой! А за что? Подумаешь – одежды коснулся! Чего только в море не бывает. Качка, ураган налетает, бури. На корабле все вместе держаться должны. Так что ж рукам-то волю давать? Раб и упал вместе с ларцом. Ларец о палубу ударился и раскрылся. Наверное, он под самую крышку был золотом и драгоценностями набит. Что по палубе раскатилось, а что и в воду упало. А предводитель – вот зверь!.. Да какое там зверь – звери этого не делают! Предводитель хлыст выхватил и ну раба избивать! А ведь невольник не виноват – его воин толкнул.

Ярина сняла свое коралловое ожерелье, протянула Белане.

– Вот это ожерелье, серьги, кольца, что на мне одеты, в воде и оказались. Много чего попадало…

– Себе взяла? – спросила Белана. – А еще что-нибудь интересное есть? Покажешь?

– Нет, я себе ничего не взяла. Все собранное отдала невольнику, что ларец подавал.

– А как же это получилось? – недоверчиво хмыкнула Белана. – Ну, то, что со дна собрала – это понятно. А как рабу передала? Зачем? Показалась ему?

– Да, пришлось объявиться, девоньки. Раба в воду бросили. Там я и оказалась. Думаю, он забыл, что меня видел. Я постаралась, чтобы он ничего не вспомнил. Сначала разодетый предводитель его хлыстом охаживал – разъярился, себя не помнил! А потом, как увидел, что драгоценности в воду попадали, так окаменел. Красный стоял – и вдруг как заорет шипящим голосом! Я помню, что он вопил и шипел. Вы же знаете, у людей много язЫков есть, да только мы-то можем все разобрать – было бы хотение.

Ярина попыталась изобразить змеиное шипенье. Не получилось, вышел, скорее, хриплый шепот.

– «Грязный немху! Ты жив, пока лучезарный Мелькарт не закончил свой небесный путь и не отошел в океан. Как только он скроется, я сам займусь тобой! Я вырежу из твоей спины часть мерзких черных полос и щедро украшу раны солью. Ночь и весь день ты будешь привязан к мачте. А вечером я продолжу пытку. И так будет, пока ты не издохнешь в страшных муках! Но иногда я бываю милостив, даже к таким грязным рабам, как ты. Если достанешь до темноты все, что по твоей вине упало в реку, я, может, и сохраню тебе жизнь».

Ярина поперхнулась, закашлялась. Изображать шипенье не получалось. Чуть осипшим голосом берегиня продолжила рассказ.

– А солнце уже садилось. Темнело. До ночи раб ничего бы не собрал.

– Ужасная смерть. Кто ж они такие? Мелькарт… Никогда не слышала о таком боге, – в раздумье сказала Велла. – И что дальше?

– Потом к ошейнику раба привязали просмоленную веревку. Такую, которая все вынесет, выдержит все передряги и ничего с ней не будет – крепка, как железо! Затем невольника бросили в Ледаву. На том месте, где стоял корабль, много омутов, у дна водовороты. Для человека глубоко. Куда там все собрать?! Надо найти несколько украшений, поднять их наверх и снова нырнуть! Он был обречен… Бедняга и до дна-то в первый раз еле спустился! Что б он там нашел? Утонул бы! Я его пожалела. Горемыка – он поднимался, а в руке держал всего лишь одно украшение. Его бросили снова, потом еще раз… На пятый или шестой раз у него из носа пошла кровь. Людям ведь на глубине не выжить, вода для них – смерть. Я поняла, что он ничего не сделает, захлебнется, и наверх вытащат покойника. Зачем такая жестокость?

Ярина полезла в поясную суму и достала небольшие изящные ножны. Вытащив из них нож, она показала его русалкам. Клинок был необычный. На первый взгляд казалось, что немного изогнутое лезвие сделано из золотистого стекла. В лунном свете он выглядел хрупким и ненадежным, словно игрушка. Но первое впечатление обманчиво. Берегиня выбрала небольшой камень и с силой ударила по нему ножом. В ночной тишине тоненько пропело лезвие, но с клинком ничего не случилось. А на камне осталась глубокая щербина.