Текст книги "Ангел"
Автор книги: Сергей Демченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)
… – Всем, кто слышит! Говорит "Полярная сова". У аппарата сержант Дик Брэндон. База на полной стратегической консервации. Повторяю: База на полной стратегической консервации… Не давать кодов доступа к створкам убежищ! Смените шифры, удалите блоки контроля! Обещаемые "группы вызволения" не должны попасть внутрь! Отключите все внешние источники спутниковой связи! Остерегайтесь Спящих, их можно определить по…
Мне стало теперь многое понятно, но я готов был поклясться собственным предчувствием, что передача неведомого радиста запоздала практически всюду и по всем статьям. Мы с Нортоном переглянулись. Американец выглядел так, словно всем своим видам старался сказать: "Я же говорил"…
Если можно было судить по примерному положению рук практически стёкшего на пол трупа, покойный радист, или просто кто-то из обитателей, пытался нажать на рычаг встречной передачи, когда тварь пригвоздила его, как бабочку к фанерке. И человек умер, так и не сумев ответить неизвестному радисту. Скорее всего, передача велась давно, в режиме автоматического реверса. И рация работала бы столько, сколько хватало бы энергии. Или пока не вышли бы из строя её собственные микросхемы и начинка. Ресурсы убежища позволяли существовать в нём года три, как я думаю. Это было из более-менее новых. И хотя я не видел ещё его машинного зала, отчего-то меня не покидала уверенность, что он – содержащий в себе автономный источник атомной энергии размером с половину пачки сигарет – не здесь. А в целях безопасности – в семи, если не в десяти кварталах отсюда, под каким-нибудь неприметным складом, из-под которого сюда тянутся лишь крепчайшие силовые провода. Или даже в ответвлении метрополитена, поближе к реке, откуда заработавший после активации мини-реактор начал качать и рециркулировать воду для охлаждения…
Я для чего-то шагнул внутрь.
Неожиданно расторопный Чик, успевший юркнуть туда же прямо передо мною, заглянул за распахнутую настежь изуродованную дверь. Там слева, в закутке, за тканевой ширмой, невидимой от входа, находилась двухъярусная кровать и немаленьких размеров изящный двухсекционный стеллаж, один из сторон которого был доверху набит явно торопливо засовываемыми туда стопками бумаг. В папках и без них, будучи просто увязанными толстыми кипами, они в беспорядке высились до самого верха стеллажа. Вторая его часть перекосилась и вывалила большинство своего груза на пол. Потому как одной из его передних ножек-стоек, с дикой силой кем-то вырванной из пазов креплений, и был пришит к столу мертвец. Чик рассеянно оглядел свидетельство страшной мощи того «зверька», что я пристукнул у самого входа, потом озадаченно потянулся к одной связке, немного выдвинул её из ниши стеллажа. Приподнял края нескольких листов, мельком глянул…
Света было вполне достаточно, и американец не спеша и вслух прочёл: "Совершенно секретно! Только для служебного пользования!".
– Ого, тайны погибшего мира! Даты закрытия дел нигде нет… Вероятно, всё это свежее, и они, когда бежали сюда, припёрли всё это с собой, представляете? Побоялись оставлять наверху. А вдруг уцелеет и кто прочтёт, кому не следует? – Парень хитро улыбнулся и подмигнул мне с заговорщицким видом. – Это может быть интересным… – Едва только увидев столь милые сердцу любого дельца бумаги, толстяк тут же позабыл обо всём другом.
Он поднатужился, вытащил стопку, другую, и бухнул их на кровать. Не обращая внимания на запах, царящий в помещении, Нортон придвинул к себе второй стул и уселся перед документами с глазами, огонь любопытства в которых горел почище светящих ему здесь ламп.
Торопливо, – где развязав зубами, а где попросту разорвав стягивающие документы верёвки, – он мигом распотрошил их, раскидав по одеялу, схватив в ладонь небольшую стопку и впился в неё взглядом. Пробежав глазами первую, недоумённо воззрился на следующую, откинул, потом в оборот пошла ещё пара…
Спустя менее чем минуту Чик потрясённо опустил руки и уставился перед собою. Он имел вид человека, который долгие годы считал непреложной какую-то догму, и вдруг в одночасье набрёл на документально доказанные факты его тёмных заблуждений.
Я кашлянул, напоминая о себе. Нортон очнулся, поднял на меня свои грустные очи и произнёс:
– Вы даже не можете себе представить, что здесь… Это здание – отделение группы компаний "Неккет Технолоджи" и "Бри Шеккерт". Здесь не сама штаб-квартира альянса, как принято было считать. А, грубо говоря, местная деталь её весьма разветвлённой машины финансовой мощи. Сама штаб-квартира явно не здесь. Зато здесь её настоящее сердце. – Чик бросил листы на пол и начал растирать лицо ладонями, словно пытаясь прийти в себя.
– Другими словами, эти фирмы занимались отмыванием денег для НАТО. А именно для первых его лиц… Но это полбеды. Представляете, я…, лично я, – Нортон шмыгнул носом, – имел с этими фирмами дела. Не с Пражскими филиалами, конечно, и всё-таки… Я делал для них такие деньжищи, что будь здоров! И ладно бы эти деньги шли на яхты и покупку островов. – Маклер поднял бумаги и протянул мне. – Вот, взгляните, – на эти деньги организовывались недавние экспедиции на полюс. В течение пяти с лишним лет на эти нужды шли баснословные потоки финансов…
Я всмотрелся в переданные мне листы. На них значилось, что «Неккет» перечислил одной из норвежских компаний, а именно "Риессерз Денви", кругленькую сумму. В графе "назначение платежа" скромно значилось: "организация некоммерческих исследований полюса, для фонда Ребберссона". Дата стояла около пяти лет назад. Я пожал плечами:
– И что из того? В мире всегда происходила бесконечная череда афёр с применением бюджетных или пожертвованных средств. Пойдём-ка, нам лучше выйти отсюда, пока мы не провоняли тут до мозга костей…
Чик, будто не слыша меня, взял себя за волосы и силой потянул их вниз, будто желая содрать с себя надоевший ему за годы жизни скальп. Я знавал таких людей, что подобным образом освежали свою память. Особенно относительно тех вещей, за которые им было мучительно неловко:
– Понимаете… «Риессерз» занимается глубинными шельфовыми разработками и полярными исследованиями. На эти деньги они, когда их наняли, скорее всего, и раскопали там этих поганых тонхов… И я, Чик Нортон, принимал в этом одно из самых деятельных участий… – Он повернулся ко мне и застыл, – взлохмаченный и жалкий. – Фонд этот, Аолитт, есть не что иное, чем одна из организаций, тайно учреждённых для поиска контактов с иными цивилизациями. Ещё при президенте Картере. Вы взгляните на приложенные счета! В адрес "Варриор машинез" и "Медикаль Кемикалз энд Синтетикз"…
Пришпиленные к первому листку бумаги объёмистые «простыни», сложенные в несколько слоёв, развернулись передо мною в длинный шлейф. И на его сероватом фоне вслух я прочёл:
– "Врачебное оборудование – два миллиарда восемьдесят восемь миллионов евро"… Так, – "вакциносодержащие препараты первой категории применения – пятьсот одиннадцать миллионов сто сорок тысяч шестнадцать евро"… Хм! "Препараты поддержания жизнедеятельности организма в экстремальных условиях – восемьсот три миллиона четыреста восемнадцать тысяч двести пять евро"… "Белково-содержащие препараты класса ЕR4 – один миллиард семьсот три миллиона"…
Далее попался интересный документ. "Буровзрывное оборудование" и "Компоненты для буровзрывных работ". Счета за установки сверхглубокого бурения и взрывчатые вещества переваливали за четыре с половиной миллиарда. Создавалось впечатление, что за такие деньги можно добраться до центра планеты, где поковыряться от души, предварительно разорвав её взрывами на клочки.
К счетам дальше прилагались длиннющие спецификации каких-то химических и медицинских препаратов, и другого оборудования, в которых я мало что понимал. Правда, я несколько поддался настроению Чика и подспудно почувствовал, что дело нечисто. В чём именно – это казалось непонятным. Пока что доводы Нортона казались мне малодоказательными. Неожиданно он выхватил у меня из рук бумаги, едва не порвав их, ткнул пальцем в один из столбцов и заорал:
– Это препараты, что применяют для вакцинации населения, для защиты от многих известных на Земле болезней! От чумы, лепры, стафилококка, от скарлатины… От ещё многих, если не от всех… На кой ляд на полюсе, среди мёртвых льдов, всё это?! Для кого? Не для вакцинации же пингвинов?! Понимаете? Раз! Далее – список оборудования – в основном реанимационного и восстановительного характера! Практически всё – для выведения человека из комы и поддержания его жизни при тяжёлых травмах, то есть аппараты приведения организма в норму, адаптации его к нормальному и постепенному «воскрешению», приходу буквально с того света! Медикаменты – все сплошь по «особым» спискам НАСА, Министерства обороны, ВМФ, ВВС и МЧС! Я понимаю и знаю, о чём говорю!!! – Чик зло швырнул бумаги в голову молчаливо скалящегося перед собою трупу, развернулся ко мне на пятках… Он орал, брызжа слюною, и не видя перед собою ничего. Я всерьёз начал опасаться за его душевное здоровье:
– Я лично, лично!!! Я, я, будь оно всё трижды проклято, пробивал эти контракты на ведущих тендерах мира, понимаете?! Всё, абсолютно всё решалось мною на самых верхах, в кабинетах министров и из замов, не меньше! – Он схватился за голову, прикрыл её руками и застонал:
– Мне доверили даже размещение заказов на фармацевтических фабриках Европы… Лучшие оборонные и медицинские заводы мира клепали это чёртовое оборудование. Я помню наизусть многие коды этих изделий, Аолитт… И схожу с ума, видя их сейчас перед собою… Поймите, – я собственными руками дал Генри все карты в руки… Именно он подтянул к проекту «Риессерз». Этот международный аферист, бандит и делец, коих мало, вертелся в этой среде всюду, представляя интересы «верхушки» при переговорах. Как доверенное их лицо. Все взятки нужным людям я передавал исключительно через него. Он вхож во многие кабинеты мира, и он умеет торговаться, клянусь Вам… Его настоящее имя – Питер Гарпер, и именно он стоял во главе той шальной суматохи. Помню, все словно с цепи сорвались тогда. Бешеные деньги, сотни миллиардов евро и долларов государственных денег из разных стран, тайные сделки и огромные «откаты»… Уж на это Питер был мастак…
И эта скотина как-то со смехом сказала мне на каком-то приёме в часть закрытия очередной сделки, что он "порылся в архивах, подумал немного головою и случайно откопал на полюсе нечто интересное, что стоило бы явить миру". Когда я полюбопытствовал, что же именно, он округлил глаза и дурашливым голосом сказал: "Летающая тарелка". Я тогда посмеялся вместе с ним, мы выпили кофе, тяпнули немало дармового коньяка… Уходя, Гарпер наставил на меня палец и, снова задыхаясь от смеха, спросил, – так не против бы я был познакомиться с инопланетянкой несколько необычной наружности, но изумительной силы и крепости, что неутомима и агрессивна в постели? Типа, "ради доставления неземного наслаждения могу немного укротить и подсуетить бронированную мартышку понимающему толк в деликатных делах другу". Я, помню, тоже ржал тогда, как одержимый. Послал его, шутника, вежливо к чёрту… А вышло, что эта сволочь почти не шутила. Получается, он со своим дружками из верхушки откопал эту тарелку, гори она синим пламенем, и хотел присвоить этот «эксклюзив». Да промашка какая-то, видать, вышла. И теперь нас действительно наклонили, приобняли до одышки…, и трахают во все имеющиеся достоинства…
Нортон убито понурил голову:
– Я узнаю его подпись. На каждом этом документе. Их в той куче полно. Там, в верхнем правом углу, взгляните…
Он вяло прошёл мимо меня, утомлённо зажимая пальцами уголки глаз, и утопал по направлению к царящей в главных залах суматохе. А я остался разглядывать широкую и замысловатую закорюку, выведенную чужой уверенной рукою. На душе сгущались тучи…
Глава X
От двухчасовой ходьбы у Гарпера уже изрядно болели ноги, и общее состояние его оставляло желать лучшего, а долбаные коридоры и залы всё не кончались. Он, едва успевая разглядывать чужое великолепие и странность технических решений, уже подумывал взмолиться перед быстро шуршащим балахоном Маакуа, когда тот предостерегающе поднял руку:
– Мы пришли. Держись совсем рядом и веди себя, словно ты действительно пленный.
Питер кивнул. За это время у него из головы как-то выветрилось ощущение того, что он здесь гость принудительно, не по собственной воле. А потому ему пришлось спохватиться и напустить на себя выражение величайшей покорности. Вновь заложив руки за спину, что казалось ему знаком, принятым у всех заключённых Вселенной общепринятым, Гарпер с кислой физиономией уставился себе под ноги. Мельком глянувший на него анаггеал смешливо скривил уголок рта, – совсем как человек:
– У тонхов нет знаков выражения покорности. Ни врагу, ни другу. Ни даже своему полководцу. Разве только древние символические, но неукоснительно соблюдаемые ритуалы преданности самому Наагрэр. Так что в отсутствие понимающего зрителя твои земные привычки и понятия тут никому ни о чём не скажут. Можешь идти, как шёл. Просто не отходи от меня, не крути головою и особо не лезь никуда. Это всё, что от тебя требуется.
Питер озадаченно крякнул, но руки из-за спины убрал. Между тем, завернув за крутой поворот коридора, через возникшие перед ними высокий и широкий проём они входили в самое огромное помещение, что ему пришлось до этого увидеть. Насколько хватало глаз, на всю его многометровую высоту и невообразимые размеры периметра, по кольцу оно было заполнено какими-то горизонтальными ячейками, прикрытыми с торца круглыми крышками серого материала. Примерно около пятидесяти ярусов в высоту, образуя своего рода блоки, отсеки. По окружности каждого яруса ячейки были опоясаны многочисленными мостками и переходами. Через каждые сорок-пятьдесят метров были устроены широкие и плоские вертикальные короба, внутри которых явно располагались подъёмники. По эстакадам прохаживались по два, три десятка тонхов, время от времени поглядывающих на какие-то стенды. Под ближайшими к центру зала рядами ячеек находились сквозные проходы, сквозь которые и дальше виднелись точно такие же ряды, которые всё тянулись и тянулись, охватывая зал всё расширяющимися от центра кругами. Пол в зале был слабо полированным, как если бы был покрыт монолитным глазурованным пластиком. Как сразу же смог ощутить потрясённый человек, здесь было довольно прохладно. Не выше плюс десяти градусов. Задрав голову ещё выше, Питер неожиданно для себя обнаружил, что и вверх эти окружности с ячейками уходят в четыре ряда! И высоко над его головою, на высоте примерно в двести пятьдесят метров, всё пространство «потолка» занимало странное сооружение. У Питера едва не сорвалось с языка слово «создание». Потому как даже с первого взгляда эта субстанция, что напоминала рубинового цвета, разномастные по размерам мыльные пузыри, густым облаком лезущие из выдувающей их трубки и застывшие, засохшие вдруг в движении своём, казалась именно живой.
Она утомлённо и медленно мерцала, словно выдыхая в исходящие от неё многочисленные толстые трубы, теряющиеся над вершинами дальних рядов ячеек, жизнетворные пары. Создавалось впечатление, что эти «пузыри» есть не что иное, как брюшки беременных пауков, которые вот-вот исторгнут из себя мельтешащее множество крохотных созданий, и в изможденном облегчении опадут, вздрагивая в муках, дав жизнь неутомимому и прожорливому потомству…
Распахнув рот, человек взирал на потолок настолько увлечённо, что на некоторое время позабыл о том, что всё видимое им вокруг – чуждая ему среда, явившаяся в его мир с одной-единственной целью, – погубить. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем к нему вернулась способность адекватно оценивать обстановку. С трудом оторвав взгляд, Питер перевёл его на ячейки внизу. И заметил, что на каждой из них светится нечто вроде сигнальной лампы. Красных, синих и белых оттенков. Он вопросительно глянул на Маакуа. Тот, не поворачивая головы, начал тихо пояснять:
– Мы в Главном Зале Становления. Здесь пока ещё дремлют или уже возвращены к первичному периоду без малого триста тысяч воинов. Красные огни обозначают, что тонх ещё не активен, и что торопить его пока небезопасно. Синие говорят о том, что не сегодня-завтра его следует извлечь и поместить в Залы Покоя. Эти воины так же смогут стать боевой единицей в случае острой необходимости. Но умрут в считанные недели. А белые – пустые ячейки, Питер. Это ячейки тех, кого ты видел по пути сюда…
Мафиози всмотрелся внимательнее, и похолодел. Превосходящее большинство огоньков были белого и синего цвета…
– Да, осталось немного. Совсем немного до того момента, когда эти воины ступят на твою планету во всей своей силе, ярости и неукротимости. Не более двух-трёх недель, Питер. Максимум месяц, если мощность «матки», чей родовой сегмент ты видишь верху, будет падать несколько быстрее, чем это происходит сейчас…
Человек молча смотрел на всё происходящее, двигая желваками. Откуда-то из глубины души в нём закипала странная страсть. Дикое, необузданное желание разрушить, разбить, развалить столь тщательно и продуманно созданный механизм, что помог тонхам не только преодолеть невообразимые расстояния, но и терпеливо и настойчиво тряс сейчас их колыбели, одновременно напитывая их какой-то гадостью, помогающей им открыть заледеневшие много тысячелетий глаза под абсолютно незнакомым небом. Чьими воздухом и лазурными глубинами они собирались наполнить свои «лёгкие».
– Господи… Это ведь я, сам я породил это безумие. Дал им возможность не бояться нашего мира, стать почти нами, и даже лучше, приспособленнее нас… Неужели я не сплю?! – Его веки вздрагивало, а руки, ладони которых непроизвольно сжались в кулаки, сами по себе напрягали верёвки адски болящих мышц. – Господи, я ведь дал им всё, чего в основной массе лишены мы здесь сами… Миллиарды больных и умирающих, голодных и раздетых, бездомных и нуждающихся хозяев против жалких сотен тысяч, полным безумия собственных сил и не подверженных теперь даже нашим болезням, пришлых… О, если бы я только знал тогда, что творю! И если б сейчас только мог…
Гарпер опустил голову. Сознание собственного бессилия душило его, мешая мыслям перестать разъярённо метаться в пламенеющем от негодования и гнева мозгу. Он закрыл глаза. Сильно зажмурил их. К его стыду, слёзы, рвущиеся из глаз, несмотря на его героические усилия сдержать их, не давали ему договорить. Наблюдавший за ним анаггеал негромко и проникновенно произнёс:
– Дивное, незнакомое никому, кроме вас, а потому и непонятное всем во Вселенной свойство дал Он вам, люди… Странную, загадочную и необъяснимую особенность. Ваши слёзы, как говорил Он нам, есть ничто иное, как благословенная роса вашей непостижимой души. В них сокрыто многое и настежь открыто всё. От горя и беспомощности до ярости и готовности умереть… В них плещется и горит истинная суть ваших чувств и стремлений. В одном я лишь не сомневаюсь: в своём умении чувствовать остроту звуков и насыщенность красок мира, что своими изменениями вызывают ваш плач, вы превосходите многих, если не всех. И этого у вас не отнять. Знаешь, землянин… Нам знакомы разные чувства, и всё же мы родились живущими разумом.
Но иногда мне кажется, что волею Его все мы, – никогда не знавшие, что такое слёзы, что такое паралич души от испытываемых и переполняющих сердца многообразия чувств, – мы лишены чего-то тонкого, неуловимого, важного и таинственного. Всей той величественной и невидимой остальным расам благодати искрящихся молекул, дарующих вам, толстокожим, неожиданные для вас самих откровения. Того, что могло исходить лишь от Него, и принадлежать, быть понятным может только Ему самому, но чем столь щедро и даже коварно Он с вами поделился…
Голос Маакуа дрогнул, или Гарперу так показалось? Он разомкнул веки, всё свободное пространство меж которых заливала прозрачная жидкость, обильно и настойчиво стекая по щекам и подбородку, и сквозь вибрации связок смог скорее промычать, чем членораздельно произнести:
– Ты будешь удивлён, узнав, что я плачу впервые в жизни…, Архангел.
Уже не в силах сдерживаться, он несколько раз судорожно вздохнул, неумело размазывая редкую влагу по лицу, и через силу улыбнулся стоящему в неловкой растерянности существу:
– Веришь, я рад, что их видишь только ты, – древний и понимающий. И никто другой. Включая, – он мотнул головою в сторону равнодушно светящихся ячеек, – этих гадюк.
Всё ещё пребывающий в задумчивости Маакуа едва заметно кивнул и сделал знак Гарперу следовать за собою. Взяв правее, он вернулся почти ко входу. Туда, где недалеко от арки входного проёма виднелось небольшое ответвление. Туда они и направились. Теперь Питеру ровно ничего не стоило выглядеть подавленным и угнетённым. Именно сейчас он более всего был и чувствовал себя пленником. Не тонхов, на которых ему вдруг стало совершенно наплевать и растереть. Наплевать на то, что они могут сделать с ним, с его бренным телом. Ему было абсолютно безразлично, – будет ли он жить, или останется здесь хладным трупом…
Пленник собственного тела, его всепожирающего внутреннего огня.
Вся его недолгая жизнь ухнула в какую-то пучину внезапного осознания мелочности и суетности стремлений, от которого ему стало как-то легко, и одновременно привело в состояние подавленности. И теперь, даже не взывая о помощи, прежние его ценности и убеждения барахтались в жиже бездонного колодца осознания собственной никчёмности, гнилостности ценностей… Всё, чем он жил, стало каким-то блеклым и неинтересным, словно перекормленным телом овладело ленивое равнодушие. Прежние стремления и кажущиеся предельно важными цели вспыхнули и сгорели в ослепительной вспышке чего-то нового, но ещё неосознанного, оставив на сердце лишь сосущую пустоту, которую нечем и неоткуда было заполнить. Всё, что он знал и чем руководствовался в прошлом, ставшим теперь как будто далёким и неестественно чужим, не содержало в себе никакой альтернативы. И теперь потерянная и одинокая, горько стояла его душа посреди дымящихся развалин кредо и устоев, не видя, в какую сторону оборотиться, – к тому живительному роднику, что загасил бы её опалённые и прокопчённые горем и грехами крылья…
Он не замечал, как проходят они новыми местами, двигаясь словно в бреду и монотонно переставляя ноги. Временами ему мерещилось, что он остался один, и тогда ему хотелось закричать, позвать своего проводника. В самый последний момент, когда воспалённый разум готов был уже сорваться и заскользить в пучину паники, он начинал видеть спину молчаливо идущего впереди анаггеала. Питер радостно и самозабвенно прибавлял шаг, несмотря на всё возрастающую боль в мышцах и недостаток воздуха в лёгких, чуть не вприпрыжку догоняя своего поводыря. Совсем как малый ребёнок, обрадованный появлению в пустом переулке спрятавшегося от него, шутки ради, родителя. Тогда его сердце ликовало. А однажды, когда чернота пугающей безнадёжности и какой-то неутолённой тоски почти окончательно погрузила его в чашу грозно и тревожно гремящего водопада временного беспамятства, ему на миг почудились впереди белоснежные и ободряюще сильные крылья, что роняли на своём пути легчайшие перья, словно отметины его пути во всё сгущающемся мраке…
Человек задыхался. На его бледном и покрытом бесчисленными крохотными бисеринками пота лице отражались титанические муки. Ноги и лёгкие горели огнём, и всё медленнее становились его шаги. Ему казалось странным появление в нём этих внезапных, и быстро возросших до степени едва переносимых, страданий. Он недоумевал по этому поводу и торопился дальше. Ещё совсем недавно довольно бодрый и вполне сносно себя чувствующий, Питер мимолётно удивлялся всем этим происходящим в нём переменам. Волнообразные скачки дурноты, растущей где-то под сердцем боли и подлых ударов слабости, временами перемежающиеся некоторым облегчением, заставляли его всё чаще замедлять шаг, прилагать усилия воли, чтобы не уступить остро возникающему в такие моменты желанию присесть, согнуться и погрузиться в борьбу с терзающими его приступами слабости и головокружения. И всё же он едва видимо улыбался. Чему-то своему, далёкому и не понятному никому другому, своим собственным заоблачным грёзам. Вскоре в компанию к нему навязался и начал бить озноб, лоб горел, как если б внутри головы пылал неукротимый костёр. Он не понимал, что с ним, и всё ещё упрямо цеплялся за необходимость куда-то двигаться. Оборотной стороною медали «лекарства» тонхов становился быстрый распад кровяных телец, их ускоренная гибель и своего рода «сон» организма. Переходящий в смерть. Мучительный и полный метаний плоти. Ко всему прочему, фон корабля всё время его пленения наносил непоправимый вред прежде всего его вегето-сосудистой системе и мозгу. Питер умирал. Его начинающая надсаживаться печень исходила напряжением, пытаясь перебороть всё возрастающую слабость эритроцитов. Вкачиваемый в кровь адреналин колотился о стенки телесной оболочки, заставляя организм жить на пределе возгоняемых и быстро истощающихся сил. Он словно сворачивался внутрь себя самого, как улитка, стремясь отгородиться, спрятаться, укрыться от атакующих его враждебных сил. Мафиози никогда не был в тайге или пустыне, а потому не мог знать, что подобные вещи уже происходили там с людьми и животными, что оказались сопричастными с самой большой проблемой планеты за всю историю её существования. Но симптомы были общими. Что у покойной ныне Тяэхе, что у зверья и рыбы Тунгуски и жалких ящериц песчаных склонов дюн.
Лишь природная крепость органов помогла ему пока держаться, балансируя на грани, гораздо дольше многих.
И всё же момент настал. Резко и без переходов. Обделяемый кислородом мозг начинал отказываться разделять реальность и иллюзии на чёткость присущих им граней.
Существо сочувственно обернулось к нему:
– Потерпи, землянин. Мы пришли. – И оно внезапно толкнуло какую-то дверь, перед которой за секунду до этих своих слов резко остановилось.
Краем начинавшего бунтовать сознания Гарпер уловил пространное помещение, в котором стояло угловатое сооружение, сродни массивному пульту. Прямо за ним, как в фантастическом фильме, под громадным приплюснутым колпаком из слегка мутного кристаллического «стекла», во все стороны раскинулась и виднелась почти до отказа заполнявшая его тёмно-бурая масса, весьма похожая на извращённой формы плоский мозг с крупными отверстиями – порами по краям. Которые, будто выброшенный на берег осьминог, пузырились, непрестанно источая и вновь втягивая в себя желтовато-белые слизи. Куда-то вверх, вниз, в стороны, – в каналах из такого же материала, как и "колпак", – тянулись бледно-жёлтые жгуты ответвлений плоти, словно стволовые клетки нервной системы. Время от времени масса совершала могучие волнообразные толчки, будто что-то глотая. По ней пробегала крупная рябь, сопровождавшая некий плотный комок, проскальзывающий через «нервы» к центру. Как если б эта плоть дышала или переваривала пишу. "Дерьмо какое-то", – с каким-то спокойным отвращением подумалось Питеру. В диаметре это "живое сооружение" было никак не менее двухсот пятидесяти метров. И оно непрерывно шевелилось. Неспешно и грациозно, трепыхаясь и студенисто вздрагивая иногда самой своей серединой, словно живой студень от болезненных уколов. По бугристой поверхности субстанции набрякшими фиолетовыми канатами проходили разветвления едва прикрытых подобием прозрачной плевы вен. Трое тонхов, в странных одеяниях подобно поповским ризам, сидели за «пультом», что-то регулируя и переключая. Они недоумённо обернулись на вход, потом разом привстали навстречу вошедшим человеку и Маакуа. "Вопрошающие", – понял Гарпер, – "все в сборе. И что будет делать теперь пришелец?" Тот молча выпростал из-под балахона все четыре руки, совершил головокружительные по скорости и, очевидно, силе, движения, потому как все трое кулями повалились на пол со свёрнутыми шеями. Голова одного, как успел злорадно заметить Питер, широко треснула, и из неё на пол изливалась теперь какая-то мутная погань.
Гарпер озадаченно покачал головой:
– Тебе лучше не попадаться под горячую руку… Как орехи, смотри-ка…
Анаггеал, столь быстро и молча покончивший с тонхами, обернулся к человеку:
– Питер, здесь, в этом месте, я вынужден сказать тебе нечто, что я давно уже приготовил, но всё оставлял, откладывал на потом. Я надеялся, что это ещё немного потерпит, что я успею что-либо предпринять, и ты придёшь сюда прежним человеком, – полным сил и в незамутнённом сознании. Что этого, последнего усилия, быть может, и не понадобится. Но вижу, что у меня нет выхода. Несколько часов назад Наагрэр отбыл за чучелом своего кумира. Он уже приволок Хранилище Пра на корабль, и эта троица, – он указал на распростёртые на полу тела, – теперь пыталась выжать из Матки дополнительные силы. Как для того, чтобы возродить Луессфаррама, так и с целью дать второму кораблю шанс подняться в воздух. Они начали "переливание" энергии Матки в корабль сопровождения. С грузом тонхов на борту. Их грузили туда три дня. Уже проснувшихся и почти готовых к пробуждению. Всех он поднять в космос не сможет, но лелеет надежду на то, что хотя бы часть расы он сохранит. Но главное для него – это Луесс. Если он восстанет, всё остальное будет для Сильных куда проще. Потому как их Владыка – сам по себе источник и энергии, и могущества. Бросив здесь часть соплеменников, Доленгран поступает логично. Ибо для него куда важнее триста пятьдесят тысяч боеспособных единиц, чем пятьсот сорок пять тысяч «сырых» тел. Я же не в состоянии помешать ему, и не могу отследить Избранного, – пришедшие с ним вещи, призванные дать мне возможность почувствовать его местоположение, ещё ничем не проявили себя. Они молчат. Молчат именно с той стороны своего истинного предназначения, для которого они и созданы.
– Ты говоришь о «пулях», что ль? – Человек уставился на Маакуа глазами пьяного. С трудом сфокусировав на пришельце взгляд, пленник покачивался, словно действительно перебрал лишку. Даже его настроение, казалось, соответствовало состоянию сильного опьянения. Запутавшийся в распространявшихся по организму процессах мозг проглядел, как варварское средство тонхов накинулось на его часть, отвечающую за ощущения. И та сдуру сгенерировала лёгкую нирвану, – в виде защиты от болевого шока. Потому Питера «отпустило», и ощущал он себя, словно кучер после бурной пирушки. – Прости, я что-то себя… странно чувствую…
Он хихикнул, хитро прищурился и погрозил кому-то невидимому пальцем, а потом снова с улыбкой на устах повернулся к анаггеалу:
