Текст книги "Ангел"
Автор книги: Сергей Демченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)
Зимняя Прага впечатляла пышной холодной белизною, полной в самой себе царящим в ней запустением и безмолвием. Укрытые всё так же тихо и крадучись продолжающим падать крупным и почти пушистым на морозце снегом, улицы Старого Города были пусты настолько, что даже привычные ранее и ставшие своего рода визиткой города галки не оставляли следов на девственно чистых, нетронутых покрывалах глубоких сугробов. Не было также следов ни собак, ни кошек, этих постоянных спутников помоек и больших городов. Войдя в вымерший и оттого кажущийся чуждым город со стороны Пражского града, Роек и Фогель решили не соваться глубоко к набережной, мостам через Влтаву и к храму святого Николая. Наиболее посещаемые районы в недалёком прошлом, они и сейчас могли быть всё же не совсем пустыми. Там вода, и связанные с нею минимум благ. Даже худо-бедно, но там, в чистой воде реки, была тогда, и возможна даже сейчас, рыбалка, что в такое время может очень даже помочь выжить. Там мог шнырять и за водою, и по рыбку со льда всякий сброд, случайно выживший во время нападения. А потому пока спешить туда без тонкой и тщательной разведки не стоило. И хотя профессора были вооружены, рисковать особо им не хотелось. Стрелки из них были неважные, точнее, из них именно из него, Фогеля, – как-никак, а в молодости Роек служил в морской пехоте, и побывал в нескольких «горячих» точках, – а потому особой уверенности в себе, даже держа в неопытных и нетвёрдых руках короткоствольное подобие «Узи» из гарперовской «коллекции», Герхард отчего-то не испытывал. В отличии от скальпеля и зажима, автоматы, оттягивающие непривычную к этому шею до боли в позвонках и мышцах, холодящих пальцы даже сквозь толстенные рукавицы с ватой, казались ему чудовищным недоразумением, призванным хоть как-то отождествить и уравнять их с существующей действительностью. Скорее же, для него это был чисто психологический фактор, могущий, как он надеялся, заставить «тормознуть» какого-нибудь не в меру ретивого горожанина, пожелавшего бы, храни Господи, у них что-нибудь отнять, или, что ещё хуже, даже убить их ради грабежа. Правда, Фогель втайне рассчитывал больше на боевитость Роека, и в то, что в минуту опасности он, пусть и стареющий, но бывший профессионал, будет знать, что и как делать. А так же прикроет спину коллеги, раз уж тащил его с собою всё это время, оберегая в пути, как собственную мамашу.
Сама картина упадка, причинённых стране и городу разрушений впечатляла. Именно сюда, на Чехию и соседнюю Словакию, пришлись эпицентры двух довольно сильных ударов, очаги которых легко угадывались по наиболее оплавленным строениями и состоянию бывшего растительного мира. Выгоревшие до обгрызенных у самой земли пеньков некогда толстые, многовековые деревья в лесах, через которые проходили Роек с Фогелем, да оплывшие камни и шпили старинных особняков. Чьи массивные камни и были только способны выдержать кратковременное, но столь мощное воздействие теплового излучения. Всё это говорило о том, что не так давно здесь кипели нешуточные температуры и плескалось озеро страшной «сухой» смерти. Современные здания и деревянные домишки, что в обилии устилали когда-то пригороды той же Праги, Брно, Пльзени, Крумлова, других городов и городков Чехии, превратились либо в груды щебня, похоронившего под собою сотни тысяч мирного населения, либо в кучку угольков. Среди которых едва ли можно было отыскать хоть лёгкий намёк на то, что в ночь удара в этих выгоревших теперь до пригоршни золы домишках спали люди.
Всё это теперь заботливо укутывала саваном стылая, но странно безветренная зима, будто желая этим примирить всеобщее негативное мнение человечества о неприятном и жутком лике Смерти с тем, что виделось сейчас под серым небом, из которого всё сыпал и сыпал изумительно белый и словно приветливо смеющийся снег. Великое планетарное кладбище расстилало свои безбрежные просторы без крестов и надгробий повсюду…
Впрочем, точно так же, с небольшими вариациями, выглядела теперь и вся остальная старушка Европа. Создавалось гнетущее впечатление, что люди сами внезапно покинули этот мир, причём настолько давно, что успели уже разрушиться и превратиться в пыль не только дома, но и сама природа. И теперь она – больная и равнодушная ко всему – вместе с погибшими признаками былой красоты тяжко возлежала на смертном одре разрухи, что ликующе и помпезно пировала на обломках рухнувших надежд и каменном крошеве так и не прожитых кем-то лет.
Уютная и обеспеченная, беззаботная и обустроенная Европа теперь выглядела и чувствовала себя куда хуже, чем любая из ранее наиболее нищих стран. Жалкие остатки её населения ютились среди немногочисленных обломков, пригодным хоть к какому-то проживанию в них, с ужасом и тоскою подсчитывая дни, что остались им до смерти от голодной и холодной зимы. В том, что лишь считанным единицам удастся пережить эту, – чудную и пушистую зиму, – сомневаться не приходилось…
В такую вот Прагу, совершенно и в корне отличающуюся от привычного им вида прежнего прекрасного и загадочного на вид столичного города, и вошли два с половиною часа назад бывшие медики. А ныне – не имеющие ничего, кроме собственных тел и проблем, беглецы. Беглецы и безработные. Нет, это не значило, что в существующем порядке новых реалий им не удалось бы найти применение своим талантам. Напротив, – их руки, опыт и знания были бы сейчас как раз таки нарасхват. Однако что мог предложить им этот, бьющийся придавленной макрелью под сапогом пришельцев, мир? Денег, славы, привилегий? Всё это ныне просто пшик, недостойная внимания глупость. Скорее, лишь адский и не всегда посильный труд, – массу бессонных ночей и бесконечную череду раненых, больных, умирающих, безвременно рожающих. Поскольку всё остальное вышеперечисленное потеряло всяческую ценность. Они просто собирались для начала выжить. А уж потом и посмотреть, что делать с самими собой и своими способностями дальше…
Уже успевшие привыкнуть к видам царящих повсюду на континенте обширных и не слишком разрушений, они лишь с тоскою отмечали про себя, мысленно, места, где на их памяти находились наиболее красивые места и достопримечательности приютившей их некогда страны. И шли дальше, торя дорогу посередине целины заваленных снегом и различным хламом, остовами сгоревших, сжавшихся в бесформенные комки автомашин, улиц. Обходя и преодолевая многочисленные нагромождения разного рода предметов, – от обвалившихся карнизов зданий до непонятно как уцелевших рекламных вывесок, рухнувших с парапетов крыш на искорёженный, тут и там вздыбившийся горбом, тротуар. Всё это они чаще угадывали и на это натыкались, чем видели под толстенными снежными завалами. И тогда они тратили некоторое время, чтобы отыскать пути обхода вокруг препятствия, либо старались, с наименьшим риском переломать себе руки-ноги, перебраться через него. На что тратили массу времени и сил. И всё это время они не забывали внимательно и тревожно рыскать глазами по сторонам, высматривая места, где могла бы притаиться опасность. Но шло время, а навстречу им всё так же никто не попадался. Лишь единожды им довелось быть свидетелями недавнего человеческого присутствия и активной деятельности. Проходя мимо бывшего крупного универсама, они обнаружили многочисленные, полузасыпанные снежком пустые коробки из-под каких-то продуктов, которые кто-то вытащил, очевидно, из подвалов магазина, где и был глубоко залегавший под мостовою склад. Продукты благодаря глубине подвала, не пострадали. Возможно, лишь слегка нарушился тепловой режим их хранения. И кто-то нашёл и распотрошил нетерпеливо их залежи прямо на маленькой площади перед полуразрушенным центральным входом. Следов ног не было видно, их уже изрядно засыпало. Как определил Роек, прошло не более часа, как мародёры убрались восвояси, явно до отказа набив свои многочисленные мешки и сумки. Однако, если судить по тому, что коробок было много, да и раздирали их на части прямо ввиду целой улицы, не таясь и не прячась, совершавших набег на глубокие подвалы старинного здания было немало. И они не боялись. Никого и ничего. А может, голод и нужда так обострили смелость уцелевших, что они утеряли всяческую осторожность? Или выжило так мало, что бояться конкуренции теперь не было никакого смысла? Кто знает, кто знает…
Во всяком случае, медикам не было до этого никакого дела. Всю дорогу они, хвала Всевышнему, ни разу не были действительно сильно голодны, а там, куда Герхарда вёл Роек, уж тем более всего, как он уверял, было в избытке. Сам не зная почему, Фогель доверял товарищу. Как тот говорил, им оставалось пройти всего пять кварталов, и они на месте. Лишь теперь профессор догадался, о чём всё это время говорил Роек. Штаб-квартира НАТО. Там, в подземельях старинного особняка, имелось собственное небольшое убежище, и в нём, как понял Фогель, был солидный запас "всякой всячины". Туда они, вероятно, сейчас и держали путь. Для того, чтобы немного – денёк, другой – отдохнуть, привести себя в порядок, запастись провиантом и тронуться дальше. К границе Дании, куда упорно тянул его Роек. Куда конкретно, он не говорил, но там, как уверял он друга, у них будет собственное, пусть и совсем маленькое, но почти «ранчо», на котором им будет уютно и спокойно.
Правда, в здешних подвалах, куда они сейчас так стремились попасть, могли сидеть уже как сами их «владельцы», так и какие-нибудь счастливцы, нашедшие заветную «кладовку» первыми. Но отчего-то Роек был абсолютно на этот счёт спокоен. И когда Фогель в очередной раз, уже здесь, на месте, выглядывая из-за угла древнего здания и зорко осматривая пересекающий улицу проспект, задал этот вопрос коллеге, тот хмыкнул многозначительно и поднял кверху палец в перепачканной смазкой и сажей перчатке:
– Коллега, не забывайте, что мы – врачи высочайшей, академической квалификации. Что для нас, по нынешним временам, равносильно было бы счастью вроде найденного в недалёком прошлом бесценного клада. В наших многочисленных умениях и самой специальности в частности – гарантия и залог нашей безопасности и нашего «благосостояния», если можно сейчас так назвать доступ к пище, крову и одежде. То есть тому, что человеку куда нужнее на самом деле, чем золото, алмазы, дворцы, титулы и яхты. Я, к примеру, не отказался бы от пары свежего нижнего белья, променяв на него загородную дачу. Которой, правда, уже нет, так что вопрос обмена в этом плане теперь тоже весьма сомнителен. – Роек улыбнулся и подмигнул Фогелю. – Нам, безусловно, не стоит соваться во всякого рода сомнительные клоаки, без разбору и в случайном порядке набитые обездоленными, это верно. В них мы будем скорее врагами либо дармовыми рабами. Но именно там, внизу, в казематах штаб-квартиры, по любому могут быть те, кому вечно требуются всякие осмотры, консультации, слёзное сочувствие, мазки, клизмы и анализы. – При этих словах он весьма ехидно ухмыльнулся.
Фогель невольно вторил ему в этом, кривясь довольно, – сам же знал, сколько в своё время он заработал на том, что многие из элиты столь истерически внимательно относятся к своему поистине бычьему здоровью. В отношении которого подобные люди проявляют вечную подозрительность в мгновенном предательстве. При любых окружающих их обстоятельствах и вне зависимости от ситуаций, перед которыми поставила их раком жизнь. А уж сейчас, когда хорошего врача не сыщешь и за сотни километров вокруг… Да они отдадут последнее, лишь бы убедиться, что в их золотой и драгоценной для всего мира моче всё чище, чем в процедурном кабинете! Ну, и простым смертным, если там будут вдруг таковые, вполне может статься, тоже далеко не помешает врачебная помощь специалистов широкого профиля. После того, что им пришлось пережить. И они щедро поделятся с ними в обмен на некоторое лечение. Поделятся буквально со слезами счастья на глазах! Потому как люди, у которых есть чем поделиться, куда спокойнее и щедрее тех, кто изнемогает от нужды. Им вряд ли придёт в голову «запрячь» врачей на дармовщинку. Да теперь они с коллегой почти короли, чего уж там…
Тем временем Роек выходил на не содержащий видимых угроз проспект, весело заканчивая свою мысль:
– И там нас – знают. Просто поверьте, что уж нас-то – точно впустят…
После такого пояснения, против которого и возразить-то было нечего, Фогель успокоился и прибавил шагу.
…Перед ними из непроглядной пелены ещё усилившегося снега вставала неслабо усечённая разрушениями громада ратуши. За ней, во дворе, обнесённым высоким глухим забором, стояло приземистое здание из жёлтого бута. Конечная цель их пути. Оставалось осторожно пройти через небольшую площадь – и они на месте. Следов на снегу по-прежнему не было, хотя их могло и замести. А посему – осторожность никому ещё не мешала. Внимательно вглядываясь в круговерть бархатных снежинок, они почти бегом двинулись через площадь, старательно глядя себе под ноги. Всего под снегом, конечно же, полно. Всякого мусора и хлама. Не увидишь, но переломать ноги тоже не хотелось бы… Когда до кажущегося угрюмым в белесом мареве снегопада здания оставалось не более пятидесяти метров, в начавших быстро сгущаться сумерках компаньоны заметили какое-то движение. Мимолётный росчерк тёмного тела – и вновь ничего. "Показалось?" – мысли Роека лихорадочно скакали в голове, пытаясь выстроить цепочку необходимых к принятию в данной ситуации мер. Он поднял оружие на уровень глаз, топчась вокруг себя и быстро поводя тупорылым автоматом, пытаясь уловить в перекрестье плохо видимого прицела ещё хоть одно свидетельство наличия в пороше живого существа. То же старательно, хоть и не так профессионально, делал рядом Фогель. Но сколько ни вглядывались они в мельтешащих перед лицом снежных бабочек, "горизонт был чист". Почти поверив в это, они опустили стволы и совсем уж было начали двигаться дальше, когда за их спинами абсолютно спокойный баритон уверенного в себе человека мягко произнёс:
– Доктор Роек? Доктор Фогель?
При этих словах профессора вздрогнули и замерли с напряжёнными спинами.
– Да… – почти одними губами выдохнул Фогель. – Мы…
Роек кинул быстрый взгляд на напарника, словно негодуя о том, что тот так быстро, с готовностью открыл незнакомцу их имена, однако тут же успокоился сам, поскольку подумал, что тот, кто непонятным пока образом, но узнал их в такую непогоду, вряд ли будет сегодня стрелять в них.
– Да, это наши фамилии. – Роек неохотно, но чётко подтвердил слова товарища и уже более расслабленно ждал, – что же за этим теперь последует?
– Прошу вас, повернитесь ко мне. И ещё, – не стоит при этом вдруг начинать стрелять. Могут пострадать присутствующие здесь, со мною, невинные люди. – Голос незнакомца вроде не сулил им неприятностей, а потому они оба почти синхронно развернулись, ожидая узреть кого-то вроде одетого в камуфляж, с внушительным оружием в крепких руках…и неожиданно для себя оказались почти под самым подбородком очень высокого, атлетически сложенного человека, чьи длинные, развевающиеся на вдруг разыгравшемся ветерке волосы усердно присыпал нахальный снегопад. Колючие глаза того, кто был одет в шикарный чёрный плащ, ниспадающий каскадом длинных складок от широких и могучих плеч, смотрели на них спокойно, немного грустно и строго, но без признаков какой-либо враждебности.
При всё при том в руках этого странного «модника», как тут же мысленно окрестил его Фогель, абсолютно ничего, представляющего оружие, не было. Если не считать того, что левая рука незнакомца придерживала широкий кожаный ремень длинного и довольно толстого чехла. Чёрного же, как и всё его одеяние, цвета. Чехла, что спокойным грузом висел за спиною этого довольно ещё молодого парня…
Нервы у Герхарда всё же сдали, и он совершил очередную свою глупость, проявив присущую ему в жизни неспособность вести обычную беседу, когда дело не касалось медицины или науки. Он как-то по-детски улыбнулся, поправил на переносице заиндевевшие на дужках очки, и с интересом пьющего слесаря, интересующегося аспектами работы замордованного гастролями продюсера, спросил:
– Это у Вас, как я вижу, музыкальный инструмент, молодой человек?
Роек возмущённо фыркнул, поднял к небу в шуточной мольбе глаза, и зло бросил сквозь зубы:
– Ну да, там у него большая, просто огромная флейта, коллега! Он же ею в опере сегодня вечером, в Венской, играет! Принёс тут нам пригласительные на распоследний в этом сезоне концерт. Если поторопимся, аккурат успеем. Вам – в первом ряду. Нет, прямо в оркестровой яме, идиот…, – и негодующе отвернулся, досадуя придурковатостью друга.
Кровь привычно бросилась в голову «отличившегося» профессора, и он с тоскою в который уже раз подумал, что из-за такой вот своей глупости, из-за неумения вести беседы "за жизнь", или неспособности при этом хотя бы держать в случае необходимости язык за зубами, он так и не женился…
Каково же было его удивление, когда стоящий перед ним так, казалось, уместный сейчас здесь, среди руин старой Праги, герой из средневековых преданий посмотрел на своё левое плечо, за которым покоилась его ноша, вновь перевёл взгляд на сконфуженного врача, и совершенно серьёзно, не спуская цепкого взора с лица Фогеля, ответил:
– Да, Вы правы, профессор. Это инструмент действительно редкостной силы звучания. Возможно, скоро мне доведётся сыграть на нём главную партию. Вот только, чтобы его голос обрёл наиболее полное, пронзительное и высокое в своём порыве звучание, мне крайне необходимы три недостающие ноты. Я хочу попросить вас передать их мне, господа… – И он протянул к Фогелю большую ладонь, подставив её раскрытой внутренней стороною под шальные снежинки.
Роек вскинулся, недоумённо взметнув покрытые инеем брови… Фогель же дрогнул, попятился было, а затем, словно что-то угадывая в чертах стоящего перед ним человека, прищурился, медленно снял очки, складывая их во вдруг задрожавших руках, и с каким-то неимоверным облегчением произнёс:
– Я знал, что Вы придёте за ними, уважаемый… Господи, какое это иногда всё же счастье, – знать! Я – знал. Знал – и ждал. Всё это время! Правда, не имею чести…
Молодой гигант немного подумал, глядя себе под ноги, поднял глаза и чётко, словно давая возможность запомнить его имя, представился:
– Наверное, Вы можете звать меня Аолитт, доктор. Более точного имени я сейчас и не назову.
Роек, всё это время наблюдавший за этой сценой молча, издал какой-то отрывистый звук, восклицание, будто пытаясь предупредить кого-то об опасности, потом остолбенел, переглянулся с товарищем, и потрясённо выдавил с паром изо рта прямо в звенящий вечерним морозцем воздух:
– Герхард, да чтоб я сдох… Ведь этого либо не может быть, либо это всё же действительно случилось…
Стоящий под непрерывно засыпающим всё обозримое пространство снегом Фогель, как-то странно, счастливо улыбаясь, стащил с головы густо усыпанную белыми хлопьями шапку, для чего-то вытер ею лицо и прошептал, мечтательно глядя куда-то поверх головы Роека:
– Доктор Роек, нам больше никуда не нужно идти… Никуда, понимаете, дружище?! Всё! Мы пришли, наш путь закончился! Вы привели нас, врачей, прямо к нужному для этого смертельно больного мира месту, коллега. Прямо к месту! Это же ОН, коллега… ОН, Вы ведь это видите?! Ну, твари, теперь держитесь!!! – Ожесточённо погрозил кому-то там, вдали, кулаком… и рассмеялся громко, простужено, торжествующе, при этом с вызовом задрав голову к хмурым и серым вечерним небесам.
Было странно, наверное б, увидеть, как среди наполняемого неустанным снегом сосуда мёртвого города с растерянной улыбкой на лице стоит молодой великан, чьи тёмные волосы, словно покрытые небывало сильной сединой, промерзают от тающих на них суетливых снежинок. А на груди этой молодости с глазами измождённого старика плачет маленький пожилой человек. Плачет стыдливо и…радостно, словно всю свою жизнь сдерживал свои самые честные и откровенные слёзы…
…Двигатели модуля, переведённые на режим полёта в стратосфере, работали непривычно громко. Наличие немного отличной от других Домов атмосферы, в которой изобиловали азот и кислород и почти начисто отсутствовали такие газы, как метан и гелий, делали двигатели радостно прожорливыми и шумными. То есть работающими несвойственно предназначенной скорее для Космоса техники. Это можно было читать и в глазах опытной группы прикрытия, – десяти тонхов, сидевших в позе древних окаменелостей у обеих сторон борта. Однако особого выбора у тонхов не было. В силу ряда причин им за последнее время, предшествующее их вмерзанию в ледяной плен Земли, не удалось подготовить корабль соответствующим образом. Так что благо уже то, что имеется сейчас в безразмерных чревах первого звездолёта. Главную ценность представляли сами тонхи, а потому ими и был забит второй корабль. Да и будь у них даже собственно планетарные машины, это ещё не значило, что здесь для них будет достаточно топлива. Гелий и сопутствующие ему соединения, что составляли основу продуктов для этого топлива, здесь либо отсутствовали вовсе, либо вырабатывались в крайне мизерных количествах. Да и то очень низкой концентрации. Насыщенный же гелий здесь попросту не знали. А везти с собою груз необходимых компонентов, как и строить заводы по его производству на атакуемой планете, пока проблематично…
Доленгран поморщился. Многие мысли не давали ему чувствовать себя уютно. Например, хотя бы та, что за время долгого сна и полёта к Земле, во время которого он и родился, ему, потомственному Владыке, ни разу не доводилось слышать так близко рёва боевых машин, стремительное тело одной их которых рассекало сейчас ночное небо планеты. Под ними проплывали льды зимних морей и их укрытые толстыми снегами редкие острова. Проходя на высоте в сорок земных километров по периметру этот «континент», они должны были ворваться в охраняемое воздушное пространство «страны», на чью часть Поверхности и указал вчера ему Мыслящий. Зайти быстро и неожиданно со стороны, наиболее близкой непосредственно к нужному им Месту. Несколько показавшихся Наагрэр слишком долгими земных «суток» Жрец потратил на то, чтобы усилиями своей сканируемой памяти определить когда-то мысленно оставленные, будто указанные ему кем-то свыше, координаты. Того места, где в ожидании прихода Сильных уже ждало и изнемогало в нетерпении то, что вдруг столь неожиданно и так своевременно позаботилось о своих давно забытых, как им самим казалось, Детях…
Мятущийся и взывающий к себе древний Дух Хаара, их настоящего Божества, куда более сильный и могущественный, чем упорно не слышащий их песен, немилосердный и непонятно почему губящий их род Маакуа. Сам Пра милостиво ждал их здесь, на этом осколке хрупкой и податливой материи! На никому ранее не известном краю вполне заурядного Звёздного Озера! Казалось невероятным то, что поведал для Наагрэр измождённый бдениями и приложенными усилиями Мыслящий, придя к Ведущему среди его сна. Известие, что он принёс, стоило неурочного пробуждения и последующих почти бессонных ночей. Подготовка заняла три земных дня. Ведущий во Тьме не особенно опасался наземного оружия низших. Они были не в состоянии сделать что-то с неимоверно быстрым и вёртким модулем. Однако он ждал данных своих разведчиков. Как доложили ему вскоре Верные, на планетарной орбите находилось нечто, ранее проклинаемое в голос правительствами разных местных «стран», но втайне друг от друга создаваемое ими самими в крайне малых количествах. Пояснения техников и тех же разведчиков, что выбили, вытрясли из захваченных в плен военных лиц планеты, говорили о том, что "оружие расщепления ядер" преобразовывает высвобождаемую в процессе реакции энергию в нечто вроде светотепловой. То есть, имеющую конечным своим видом направленный луч. Обладающий достаточной мощностью, чтобы сбивать летящие тела и поражать крупные объекты, находящиеся на Поверхностях. Способность так называемых ПВО разных стран обнаруживать в атмосфере разные объекты немного настораживала. Все эти сведения им охотно разболтали пленные. Дикари кое-чем обладали, как смог убедиться Ведущий. Это была смехотворная малость, и всё же… Будь этих лучей у границ Дома больше, будь они мощнее и хоть немного пошустрее…
Ведущий спешил. Ему не особо хотелось развязывания радиационной и высокотемпературной бойни возле маток, как и на той части Поверхности, где ждал их Пра. Множественных попаданий стоило всё же опасаться. Начинать битву прямо накануне свидания с тем, кто дал о себе знать через Мыслящего? Не стоило, как мыслил Доленгран. Выпустив ракеты из шахт этой вот Поверхности, над которой сейчас мчался их модуль, низшие могли добавить Сильным проблем. И Доленгран едва ли жаждал этого. Он, конечно, хотел, очень желал породить всеуничтожающий ответный огонь, любуясь, как корчится мягкотелая, но строптивая планета под их ударами. И он, возможно, так и сделает, если не будет иного выхода. Но не сейчас, ещё не сейчас. Вполне возможно, что какой-то вред низшие, что не преминут начать нападение массированным ударом, всё же смогут нанести практически исчерпавшим себя маткам, задев их несколькими случайными или намеренными попаданиями. В которых ещё не «дозрели» сотни тысяч его воинов. Этого желать Ведущий не мог, ибо сие могло означать лишь их преждевременную и полную гибель. Позволить себе такой роскоши, даже имея жгучее желание растереть низших в пыль, не мог даже он, Правитель. Лишь окончательно, без помех и потрясений, «родив» воинов, корабли могли бы в полной мере «зарядить» себя, поднявшись в открытый, дальний, Космос. Потому как шесть тысяч лет без подзарядки от Энергий – это много даже для их кораблей. Подняться в Космос для них обоих именно сейчас, как и тогда, сразу после их пробуждения в лоне Земли и всплытия на льды, не было никакой возможности. Либо общий старт, либо вся мощность установок – на оживление воинов и самок. А потому подобная возможность могла представиться лишь для наименее «прожорливого» из Пристанищ. То есть – для одного. Это было единственно уязвимое место тонхов, и спровоцировать атаку, пусть даже и сомнительной поражающей способности, на собственные "родильные отделения" означало, всё же, поставить под сомнение все предыдущие усилия и цели… Но и совсем уж притихнуть глава тонхов не намеревался. Он решил действовать прежде всего быстро. Сейчас основа успеха прежде всего в скорости. Вначале найти и доставить в безопасное место Пра, а уж затем решать – испепелить наиболее сопротивляющиеся и не попавшие под пяту завоевателей «страны», или найти иные методы. Пока что эти упрямцы уподобились трусливым шантажистам, держащим под прицелом довольно неприятного оружия того, кто крупнее и сильнее их, не решаясь самим нажать на курок. И одновременно боясь, что противник вдруг решит, что они блефуют, и что оружие не представляет для него серьёзной угрозы. Вдруг враг метнётся, вырвет пугающий предмет, и тогда… Боялись, но пока не желали сдаться. Потому Доленгран, затеяв излишне шумную возню на краю Европы, пока не особо трогал притихших в испуганном ожидании остальные части этой планеты. Планеты, привыкшей жить раздроблено. И радующейся, что беда обходит стороною тот или иной обособленный клочок суши. Это было более чем на руку главе тонхов. Он понимал, что пока люди прячутся каждый в своей норе и страстно желают, чтобы их не трогали, буквально под их носом можно сделать очень многое, что вряд ли бы удалось, будь планетарные силы едиными. Нанеся верно выбранные для ударов места, тонхи уничтожили одних, сильно напугали и без боя покорили других. И заставили третьих крепко задуматься перед тем, как, потеряв голову, попытаться ринуться в последний для человечества бой. Правда, нельзя было сбрасывать со счетов и такую возможность… Ну, тогда Сильным придётся рождаться в пламени кипящих атомных солнц, тут уж ничего не поделаешь. Другого способа отстоять для себя последнее пристанище истощённым возможностям тонхов пока просто нет. Они не в состоянии взять планету силой. Одной стремительной атакой. Потому как просто нет в наличии такого числа «готовых» воинов. Тех, кто одним ударом смог бы решить все проблемы. Если их прижмут, воины «сгорят», не дав ни потомства, ни уцелев сами. Но идти на такой шаг ради самого желания «повоевать» Наагрэр не имел права. На кону стояла жизнь его расы. И ещё один фактор не давал покоя Ведущему. Маакуа, да проклянёт его имя Бесконечность! Не слишком проявляя пока себя, он, напугав поначалу всех Высших и его, Доленграна, сейчас словно перестал существовать. Однако лучше не слишком пока высовываться, а осмотреться, не привлекая его пристального внимания. Это если недостойный быть даже мёртвым низший не лгал ему тогда, чтобы попытаться сохранить свою никчёмную жизнь. Во всём этом масса противоречий, говорящих пока не в пользу того, что старый Бог действительно явился по душу изменивших ему детей… Нааргрэр понимал, насколько тяжела его задача. За внешней простотою запланированных решений может таиться множество непредвиденных случайностей. А потому прав он, наверное, решив особо не давить сразу всюду и сейчас, чем собирать вскоре горькие плоды отчаянных попыток людей отбиться или погибнуть. Доленгран, немного поразмыслив, выбрал первое. А ещё… Ещё Ведущий позаботился о том, чтобы одно из северных «убежищ», до которого пока "не дошли руки" его воинов, было готово запустить оружие низших против них самих. Передав недавно всё ещё буйствующему там Спящему определённый, понятный лишь ему, сигнал. Наагрэр вполне справедливо предположил, что атака на одну из «стран» в случае выхода ситуации из-под контроля вполне способна породить полноценную цепную реакцию войны внутри самих территорий. Собственные натянутые отношения этих «стран», как знал от пленных умный Ведущий, способны послужить катализатором новых междоусобиц. Забыв обо всём на свете, даже о всеобщей беде, низшие способны похоронить себя в огненной стихии сами, развязав последнюю войну. Против себя же самих. Это было бы парадоксом, но, как успел уже он понять из поведения низших и массы информации об их образе существования, в данном случае парадокс носил характер принятого к исполнению постоянства. Всё, чего ни касались низшие, они умудрялись перевернуть с ног на голову. "А потому пусть пострадают от собственной глупости ещё раз. Последний", – думалось удовлетворённому собственной прозорливостью и предусмотрительностью Сильному. Если правильно расставить акценты и сделать всё осторожно, нападение самих тонхов на ту же «америку», к примеру, воспримут как агрессивный жест «россии», "индии" или «китая», решивших под шумок неразберихи и беды упрочить свои позиции, стерев соперника с лица планеты. И тогда начнётся именно та бойня, которая по душе тонхам. Когда низшие сцепятся, он спокойно поднимет корабль в воздух. И довершит начатое ими. Впрочем, последствия войны людей тонха не смущали. Им было не впервой бороться с дикими и негостеприимными Домами. И они, как правило, их укрощали. Несколько месяцев на орбите – и можно приступать к чистке планеты от радиации. Впрочем, её уровень будут одинаково силён далеко не везде. Ближе к югу, а «афирике» и «австралии», он будет куда ниже, туда можно и опуститься. Как и разность температур в результате воздействия оружия низших на атмосферу. Воздух будет там держать под контролем гораздо легче. Очищенная и обработанная ими почва начнёт родить через два-три земных сезона. А первое время можно продолжать питаться и обычным войсковым рационом, коего на Пристанищах всё ещё в избытке…
