Текст книги "Мир приключений 1974 г."

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Николай Коротеев,Всеволод Ревич,Владимир Михановский,Михаил Грешнов,Юрий Папоров,Абрам Палей,А. Абрамов,В. Морозов,С. Ярославцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 51 страниц)

Это случилось на летних маневрах. Их с Поповым послали срочно вывезти из горного района десант, который выполнил свое задание. И дела-то всего часа на четыре. Подскочить в горы, забрать ребят – и обратно. Но уже вечерело, ехать пришлось совсем в темноте, ориентируясь по компасу и карте. А это уже совсем не просто. Местности они толком не знали. Проезжали здесь как-то в начале лета. Но одно – июнь, другое – октябрь. В предгорьях снег еще не выпал, но стоило им подняться на несколько сотен метров по одичавшей горной дороге, как вездеходы натолкнулись на снежные завалы. Фары включить было нельзя. Маневры проводились в условиях, максимально приближенных к боевым.

Капитан Чекрыгин предупредил их. И еще они знали – где-то на трассе около десанта находится посредник, который тут же засек бы любое нарушение.

Завалы для вездехода были сущей чепухой. Трофим преодолевал их с ходу. Целые вихри снега вздыбливались перед машиной.

Петя-помощник с непривычки даже лицо локтем прикрывал, когда вдруг будто лавина вздымалась перед кабиной. Новый, недавно, перед самыми маневрами, полученный Трофимом бронетранспортер показывал свою резвость.

Где-то на дороге должен был быть глинистый оползень. Трофим помнил, что и летом он доставил им немало неприятных минут. Но где именно он находился, теперь можно только угадывать. И не потому, что стемнело. Ранняя горная зима неузнаваемо изменила пейзаж. Слабо светлел снег в ночи под небесным светом, который просачивался даже сквозь низкие тучи. Контуры безлистых ветвей деревьев, росших слева по косогорью, неясно виделись на фоне сугробов. Узнавались лишь дубы – они полуоблетели и казались обугленными.

Да что толку? Не помнил Трофим особых примет оползня. И поэтому нервничал. Он внутренне напрягался, едва на косогоре появлялась пролысина – возможный признак ловушки.

Машина влетела на оползень неожиданно. Трофим почувствовал, что бронетранспортер ведет себя не так, как на твердом грунте. Он ощутил это ладонями, лежащими на рукоятках фрикционов: ладони испытывали различное напряжение, переданное с гусениц. Те работали теперь вразнобой.

И вот здесь-то Трофим, по его мнению, совершил ошибку. Он решил переключить скорость на меньшую: увеличилось бы сцепление траков с хлябью почвы. Но в то же мгновение он забыл, что ведет новую, недавно полученную машину, а не свою старую, к которой привык и на «привычки» которой было рассчитано каждое движение его мышц. Может быть, на какие-то несколько миллиметров больше нога его освободила педаль, а рука выжала сектор газа. Этого оказалось достаточно, чтоб дизель заглох, машина замерла и начала под собственной тяжестью сползать к круче берегового откоса.

Трофим заставил двигатель работать через несколько секунд. Однако за это время машина сползла юзом метра на четыре от дороги, и когда водитель пытался взобраться на грейдер, то случилось самое неприятное. Трофиму пришлось включить лишь правый фрикцион. Здесь он тоже, возможно, поторопился. Едва гусеница на самом малом начала выравнивать бронетранспортер, как машина круто развернулась па глинистой осыпи и стала кормой к обрыву. Вновь пришлось сбросить газ, а тяжелый бронетранспортер неудержимо заскользил вниз.

Мотор отказал. Стрелка па циферблате показателя топлива в баке прыгнула к нулю.

Помощник-первогодок распахнул дверцу и, глянув назад, ошалело обернулся к Трофиму:

– Круча! Падаем! Спасайся! – и кубарем скатился из кабины в снег.

Трофим только зубы стиснул и что хватало сил жал на тормоза.

Под гусеницами послышался каменный хруст. Скольжение замедлилось. Хруст слышался все громче… Смолк. Машина остановилась. Мотор не работал.

Подняв глаза на дорогу, Трофим увидел, что бронетранспортер Сашки Попова проскочил опасный оползень. Наверное, с ходу. Он шел вторым и мог учесть ошибки Лазарева.

– И то хорошо, – стащив с потной головы шлем, негромко, для себя, проговорил Трофим. Потом он очень осторожно отдал тормоза. Машина стояла как вкопанная.

– Тоже неплохо…

Открыв дверь, Трофим выглянул наружу и посмотрел па кромку обрыва. Она была метрах в семи.

– Рано запаниковал, Петя… Впрочем, у страха глаза велики… – И, продолжая негромкий разговор с самим собой, Трофим снова посмотрел на показатель горючего. Стрелка, может, на миллиметр отошла от нуля. – Так. Коли горючего было почти полбака, значит, оно на крутом склоне откатилось к задней стенке. Горловина насоса то ли наполовину, а может, и меньше вышла из жидкости и засасывает воздух. Вполне понятно…

Трофим принялся вручную подсасывать горючее. Плоховато, но получалось.

Попробовал завести мотор. Пошел. Держа дизель на малых оборотах, Трофим осторожно тронул машину вверх. Двинулась. Метр, другой… Характерное чихание голодного, задыхающегося без топлива двигателя – и стоп! Тишина. И скольжение обратно, к обрыву берега. Лазарев до отказа выжал тормоза, хотя понимал: помогает это мало, насколько хватит инерции у массы машины, настолько она и сползет.

Сползла, остановилась, пробив колею еще ближе к обрыву. Трофим вздохнул. Тут он увидел, как от дороги огромными скачками прыгает под горку Сашка. Подбежал, вскочил в кабину.

Покосившись на друга, Трофим подкачивал топливо вручную.

Окинув взглядом слабо освещенную подсветкой приборную доску, Попов постучал пальцем по стеклу циферблата показателя горючего:

– Бак пуст? Как же ты, а?

– Да есть горючее. Почти полбака.

– А тут – нули.

– Крутой откос. Назад откатилось. Вот и пули.

– Чего же не дозаправился? Положено.

– У тебя было время, у меня – нет. Обстановку, трассу изучал.

– А помощник?

– Петух-то? Вон он в снежке остывает. Сдрейфил. Есть от чего.

– Брось, – поморщился Трофим, хотя знал: прав Попов.

– Дозаправиться – десять минут, – ворчал Сашка. – Как же ты залетел?

– Не «как», а «почему».

Разговор с Сашкой успокоил Трофима, и Сашка явно понимал: болтовня эта нужна Лазареву, растерявшемуся на какое-то мгновение.

– Ну почему?

– Потерял ощущение машины. На секунду, на несколько. Не помню. Пошла она сама по себе, а я сам по себе. Понимаешь? Потерял с пей контакт.

– А теперь?

– Не знаю.

– Может, мне за рычаги сесть? А, Трош?

Лазарев только головой помотал.

Чуть пригнувшись, Сашка заглянул в лицо друга:

– Еще такая попыточка – гробанемся в озеро.

– Убирайся к черту! Я не звал тебя!

– Не ярись, командир. Не положено.

– Без тебя тошно… Напрямую подниматься? Или наискось по склону?..

Сашка вскинул брови и поморгал белесыми пушистыми ресницами:

– Наискось. Напрямую ты уже пробовал – сорвался.

– Верно. Наст я тут содрал. Заскребут траки, как мне по сердцу…

– Это точно. Как ты не дозаправился?

– Не снимай с меня кожуру. Ужо! Потом.

– Я ж не ножичком – «экономочкой», – хохотнул Сашка. – Знаешь, сколько я по первому году по кухне отнарядил? Картошки через мои руки прошло – вагон!

– Добро.

– Ничего себе «добро».

– Попробуем вылезти, говорю. – Трофим обхватил ладонями рукоятки фрикционов и несколько раз то сжимал, то разжимал пальцы, прилаживался ухватиться поудобнее, точно именно от этого зависело, удастся или нет выбраться им из ловушки глиняного оползня. – Вот что, Сашок, моральная поддержка – великая вещь, но займись-ка делом. Подкачивай все время топливо вручную.

– Само собой. – Попов с привычной небрежностью принял предложение, словно он-то его и высказал, добавив: – Направо подавай.

– Почему?

– Склон ровнее.

– Откуда знаешь? – продолжая примериваться к рукояткам, не глядя на Сашку, спросил Лазарев.

– А когда я козлом сверху прыгал, то приметил слева от тебя снежные горбы. Значит, там камни. Справа их нет. И язык оползня, если рассуждать логически, кончается здесь, где ты торчишь.

«Логически»… Ты бы попозже сказал, что вправо подавать надо.

– Вовремя сказано, командир, – мерно работая топливным насосом, проговорил Попов, и он снова, чуть пригнувшись, заглянул в глаза Трофиму: – Ну давай, давай! Не тяни, Троша!

– Дверцу открой.

– А…

– Открой!

– Да ну тебя!

– Черт! Ты вверх посмотри.

– Ну…

– Видишь, на дороге три фигуры, а не две.

– Ну…

– Двое – наши помощнички, а третий – посредник. Увидит он, что мы нарушили правила техники безопасности, и посчитает нас «убитыми» или потерпевшими катастрофу. Может, ты уйдешь?

– Нет, – резко ответил Сашка.

– Ты уверен, что наши помощники и без нас на одной машине выполнят задание?

– Выберемся.

– Я не ною.

– Давай пошли, – негромко сказал Попов.

Трофим опять дал мотору малые обороти и очень осторожно начал разворачивать бронетранспортер. Машина противно скребла гусеницами по камням, слушалась, но нехотя, будто через силу.

Во взгляде Сашки зажегся шалый огонек, и он работал с остервенением:

– Пошла, пошла, милая! Ну, еще, еще чуток!

Трофим действовал молча. Он упрямо сжал губы. Пальцы его впились в рукоятки фрикционов и точно слились с ними. К нему вернулось ощущение машины. Он сторожко чувствовал, как бьется ее сердце, иногда захлебываясь от пробившегося воздуха, и тогда ему казалось, будто и его собственное сердце замирает и работает не в лад. Он слышал скребущий звук траков по камням и как они проскальзывали по голышам на крутизне, и вздрагивание машины при этом и дрожь передавались ему. Он видел в смотровое стекло, с каким невероятным трудом бронетранспортер отвоевывал у кручи сантиметр за сантиметром, и ему представлялось, что не машина, а он сам, напрягая последние силы, задыхаясь и соскальзывая, преодолевает предательски скользкий и коварный от размягшей глины, спрятавшихся камней склон.

Наконец Лазареву все-таки удалось повести машину наискось по круче, придав бронетранспортеру более устойчивое положение.

– Ну! Ну! Вывози, родимая! – все азартнее орал Сашка.

Когда они повели бронетранспортер наискось по круче, подача горючего улучшилась. Но Сашка не перестал его подкачивать вручную. На всякий случай. Остановка была бы равносильна не просто «поражению», не только возможным юзом сползшей в озеро машины, но и гибелью Сашки. Прыгать в открытую дверцу – бессмысленно. Попов попал бы под гусеницы и его бы столкнула в озеро сама машина. А Лазарев не оставил бы друга до последней секунды. Они не говорили об этом. Все было ясно без слов.

Оползень действительно вскоре остался в стороне. Бронетранспортер увереннее стал цепляться за скудную почву, трещали под траками раздавленные камни.

– Давай, давай вторую скорость! Ну, Троша!

Трофим не отвечал, продолжая медленный и равномерный подъем. Повысить скорость значило увеличить расход горючего. Лазарев не мог пойти на такое. Слишком памятным оставался для него первый нерасчетливый рывок. И Лазарев знал, что второй промашки, даже если они и не свалятся в озеро, посредник им не простит. Не имеет права простить.

Сашка орал, будто одержимый, толкал Трофима локтем в бок. Однако Лазарев молчал и продолжал делать свое дело так, как он считал нужным.

Добрых полчаса понадобилось им, чтоб преодолеть каких-то тридцать метров кручи. Когда машина выползла на грейдер, посредник, ни слова не говоря, отошел в сторону, словно ничего не произошло и он ничегошеньки не видел.

Потом дела пошли как по маслу. Они прошли на предельной скорости остаток пути, опоздав к десанту лишь па пять минут расчетного времени. Ребята, которые их ожидали, и поволноваться толком не успели, а потому встретили их в меру радостно, не спросив о причине пустяковой задержки. К месту сбора десантников доставили точно по расписанию. На рапорте у капитана Чекрыгина Лазарев доложил о происшествии, хотя Сашка убеждал Трофима, что все это чепуха и дело выеденного яйца не стоит.

Капитана Чекрыгина обеспокоило в донесении два обстоятельства: почему Лазарев небрежно отнесся к тому, что его помощник не дозаправил машину, и, во-вторых, какие воспитательные меры думает принять старший сержант Лазарев к подчиненному, который оставил свой пост во время опасности.

– Ответа тотчас не спрашиваю, – сказал капитан. – Подумайте и доложите мне завтра после вечерней поверки.

Но едва Лазарев и Попов покинули кабинет, как капитана вызвал к себе начальник. В коридоре Чекрыгин столкнулся с майором-посредником. Тот остановил его:

– Водители вам доложили, капитан?

– О чем, товарищ майор?

– О происшествии на глиняном оползне по-над берегом озера.

– Конечно, товарищ майор. Адские водители, вы хотите сказать.

– Райские! Райские, товарищ капитан.

Чекрыгин улыбнулся:

– В раю такого, я слышал, не бывает.

– Только в раю такое и бывает, – авторитетно заверил майор. – Лазарев на липочке висел. До сих пор не могу попять, что меня удержало и я не снял их. Наверное, его храбрость. И отчаянная удаль Попова. Вот сорвиголовушка! Но каков! Он же рисковал больше, чем водитель. Когда они пошли вправо, Попову в случае чего и прыгать было некуда! Столкнула бы его машина и накрыла в воде.

– Простите, товарищ майор… Вы считаете, риск был оправданным?

– Как всякий большой риск: и да и нет. Понимаю, что победителей судят. Строже, чем побежденных, если хотите. Так вот. Оба водителя вели себя и смело и осторожно. В их действиях я не приметил пи бесшабашности, ни излишней перестраховки. Проще – трусости.

– Но…

– Помощник водителя струхнул. Осуждаю, по не наказывал бы. Я видел его там, над кручей. Это для пего такой урок, какой не всякий солдат получает за весь срок службы… Вы воевали, товарищ капитан?

– За хвост подержался, как говорится. Восемь месяцев и девятнадцать дней. Второй Белорусский.

– На одном фронте, значит. Так вот, товарищ капитан. Я командовал танковой ротой. – 11 майор назвал помер полка и гвардейской дивизии. – Так вот, в то время, капитан, я бы, если не уговорил, то выкрал бы у вас этих ребят. Ей-ей, утащил бы!

И они оба рассмеялись.

– Извините, капитан, но вы – сухарь.

– Я люблю этих ребят, майор. Не так уж просто получились из них хорошие солдаты.

– Так уж водится… – вздохнул майор.

Потом, откозыряв, они пожали друг другу руки и разошлись по своим делам. От начальства Чекрыгин вернулся в батальон и снова вызвал к себе Лазарева и Попова. Но теперь он принялся расспрашивать Сашку, а не старшего сержанта. Капитан знал: Попов куда эмоциональнее Трофима и его легче расшевелить. У старшего сержанта Чекрыгин уточнял детали, и больше всего они говорили о том моменте, когда Трофим потерял контакт с машиной; не растерялся, а именно утратил связь.

– И все-таки то была машина, – заключил капитан. – Счастье и достоинство ваше в том, что вы не потеряли связи, контакта друг с другом. И в трудную минуту каждый из вас не стал сам по себе. Тогда – беда… Неминуемая…

Теперь, лежа с разбитой головой на нарах, Лазарев, вспомнив слова капитана, осознал, что именно эта беда и стряслась с ним, с ними там, на берегу таежной реки, наполненной темной водой. Он, Трофим, пыжился своей праведностью, как пивная кружка пеной. Он ни разу ни на секунду не представил себя на Сашкином месте, для которого сказочная удача обернулась капканом. Возможно, что равнодушная, даже насмешливая издевка, с которой он отнесся к смятенному Сашке, – привычка к сумасбродным идеям, то и дело выдвигаемым Поповым. Трофим не почувствовал глубокого срыва в душе друга. Тут они стали каждый сам по себе, и пришла неминуемая беда. Нет врага более лютого, чем старый бывший друг. Ведь он знает и слабые струны его сердца, самые больные раны его души.

Трофим должен был признаться себе: воспользовался он этим знанием беспощадно.

«Но что толку валяться на парах? – спросил себя Трофим. – Надо идти, идти скорее, пока Сашка сдуру, сглупу, сгоряча не натворил еще чего-либо более дикого, совсем непоправимого, хоть бы и для себя самого. Он долго раздумывать не будет. Хватит ли у меня сил? Должно хватить. Достало же их у Сашки, когда он посоветовал свернуть вправо по склону, хотя отлично понимал: маневр лишает его последнего шанса на спасение в случае неудачи. Должно и у меня хватить сил спасти его от самого себя».

Трофиму представился Малинка, у кафедры, когда он выступал с докладами по правовому воспитанию. То что «совершил» Лазарев на глазах у Сашки, швырнув «алмаз» в реку, квалифицировалось статьей 98 УК, как «Умышленное уничтожение или повреждение государственного или общественного имущества», причем по пункту «б» – «причинившее крупный ущерб». По нему преступник «наказывается лишением свободы на срок до десяти лет». Без оговорок.

Парни из поселка очень любили слушать доклады Малинки. Рассказывает он интересно. Еще бы – двадцать лет богатейшей практики! Но больше всего ребятам нравилось задавать Пионеру Георгиевичу всякие каверзные вопросы. Они вгоняли участкового инспектора в пот, но старший лейтенант обычно с честью выходил из трудных положений. И уж если говорить все до конца, то пример, который Пионер Георгиевич привел для иллюстрации преступления, подлежащего рассмотрению по статье 98 УК, был как раз такой. Точно.

«Почему же Сашка не догадался? – затосковал Лазарев. – Ведь все так ясно! Я виноват – не сказал после потасовки на берегу? Пожалуй. Но уж больно он разошелся. Прямо озверел. Мне хотелось его как следует проучить, чтоб долго помнил. Вот и проучил. На свою голову».

Лежать на нарах и размышлять было приятно, покойно. Трофим не заметил, как впал в забытье.

Проснулся от мысли:

«Предал Сашка… Сашка предал? Предатель Сашка… Это Сашка-то предатель? Он же бросил меня. Из-за алмаза бросил. Смотался. А алмаз при мне. Надо отдать. Скорее отдать! Немедленно. Как я мог спать, когда алмаз при мне, а его нужно отдать. Отдать, пока Сашка не натворил еще каких-либо бед. Сказать ему про алмаз – и сдать. Сдать, сдать!»

Лазарев резко поднялся, застонал от боли в голове. Понял, что встать и выйти ему не под силу. Он сполз па пол и поковылял на четвереньках.

«Придется мне медвежьим способом добираться. Верхом. Там легче и с патрульного вертолета могут заметить».

Машинально Трофим взглянул на часы:

«Девять тридцать пять. Утра? Вечера. А число? Двадцать первое. Вчера было двадцатое. Тогда, пожалуй, утро. Ночь прошла. Голова еще болит. Отдохну часок – и в путь. Да… Лубянки из коры надо на ладони и колени вырезать. Необходимо даже. Отсюда врхом до дороги – двадцать километров. К полуночи могу добраться. Если километр за час буду проходить… Это пятнадцать с половиной метров в минуту. Осилю?.. Придется».

14

Перекинув поясной ремень по-бурлацки через грудь. Малинка уже с полчаса тащил за собой волокушу с лежавшим на пей Лазаревым. Тот был без сознания.

Инспектор нашел Трофима километрах в пяти от дороги, на просеке ЛЭП. Обессиленный Лазарев приткнулся к корявой березке.

«Силен, однако, – подумал Пионер Георгиевич, оглядев раны Лазарева. – Другой мог и не выдюжить. А этот дышит».

Вид у Лазарева был хуже некуда. Лубянки давно истрепались. Ошметки от них Малинка видел по дороге. И теперь руки и колени Трофима были изодраны в кровь.

«Чего же ждать, тащить его надо», – решил Малинка и смастерил волокушу.

Позади инспектора послышался тихим сгон, шевеление. Отпустив осторожно волокушу на землю, Малинка подошел к Лазареву:

– Ну, млодец, как дела?

Трофим глядел на инспектора тупыми, затуманенными глазами, потом взгляд его как бы очистился.

– Откуда вы? – спросил он.

– С неба, бедолага, с неба. Дай дух переведу. – И Пионер Георгиевич, сняв мотоциклетный шлем, вытер потный лоб. – Водички хочешь? Если есть…

– Фляжечку имеем, поделимся. Пей. Давай-давай, не стесняйся. Вот так. И сами приложимся.

Малинка был чрезвычайно доволен, что Трофим наконец пришел в себя. Инспектор опасался, что перенапряжение сильно скажется па состоянии Лазарева и он не успеет доставить его в больницу. Сам Пионер Георгиевич тоже устал, и ему хотелось отдохнуть.

– Откуда вы узнали про меня? Сашка рассказал?

– Рассказал, рассказал…

– Вот алмаз. Никуда я его не бросал. – Трофим полез за пазуху и достал видавший виды носовой платок. – В уголке завязан. Как Саша?

– В райцентре твой Саша уже.

– Что с ним?

– Сидит отдыхает.

Лазарев встрепенулся:

– Он не хотел… Оставил он меня, знаю. Только я тоже виноват. Зачем мне понадобилось…

– Я, Трофим, не прокурор, не суд, – строго сказал инспектор. – Взял не свое – отвечай по закону.

После этих слов сознание Лазарева как бы прояснилось окончательно. Он увидел, как Пионер Георгиевич по-простецки, зубами развязывает узел на платке. Потом взял алмаз пальцами. При косом свете солнца кристалл то вспыхивал, то мерк глазом хищного зверя.

– Вы знаете, товарищ инспектор, – собрался с силами Трофим, – для нас, работяг, цена одного карата… не сравнима с рыночной стоимостью на брильянты. Для меня он – свои брат, трудяга: бурит, режет, шлифует…

– Ты свои силы побереги, – сказал инспектор, поднимаясь и берясь за волокушу. – Я уже не говорю о том, что и тебя Сашка бросил в беде. Не оставил, а попросту бросил. Предал. А это тоже нарушение – и не малое.

И старший лейтенант потащил волокушу дальше, обходя кочки, к дороге, до которой еще было далековато.