Текст книги "Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов"
Автор книги: Сэмюэл Ричардсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 71 (всего у книги 82 страниц)
(Записка присоединенная къ предъидущему письму.)
Я хочу сообщить тебѣ мои печали, хотя ты и собственными своими прискорбіями весьма отягчена. Я должна тебя увѣдомить о любопытнѣйшей новости. Дядя твои Антонинъ вздумалъ жениться. Но отгадай на комъ? на моей матери. Ничего нѣтъ вѣрнѣе сего. Твоя фамилія о томъ уже знаетъ… Тебя почитаютъ тому причиною съ великою при томъ злостію, а тотъ старой хрычь никакого другаго извиненія въ томъ не приноситъ.
Не давай знать, что ты о томъ увѣдомлена, и боясь могущей отъ того произойти опасности, не напоминай мнѣ о томъ даже и въ своихъ письмахъ.
Я не думаю, чтобъ безумное сіе намѣреніе могло совершится, но ето для меня весьма хорошей случай поссориться съ моею матерью, хотя до сего времени я не могла того улучить; но не сомнѣвайся, чтобъ по нѣкоемъ времени не учинила онаго въ Лондонѣ. По первымъ еще знакамъ ободренія, которые я надѣюся узнать съ ея стороны, я разпрощаюсь съ Гикманомъ; сіе весьма вѣроятно. Естьли моя мать меня огорчитъ въ столь важномъ пунктѣ; то я не усматриваю для себя никакой причины обязать ее и въ другомъ. Не можно думать, чтобъ ея намѣреніе было единая токмо хитрость, дабы принудить меня поспѣшить къ моему бракосочетанію. Я повторяю, что прекрасной сей умыселъ не можетъ совершиться. Но сіи вдовы весьма странны; не щитая того, что они стары или молоды, всѣ очень бываютъ веселы, когда оказываютъ имъ почтеніе и удивляются. Наипаче въ такихъ лѣтахъ весьма для матери пріятно видѣть себя приведенною въ одинакое положеніе съ своею дочерью! я весьма была огорчена тѣмъ видомъ удовольствія, которой появлялся на ея лицѣ, когда она сообщала мнѣ оныя предложенія. Однако она притворившись говорила мнѣ о томъ, какъ будто о такой вещи, которая мало ее трогала.
Сіи престарѣлые люди, хотя довольно дряхлы, но нимало онаго не примѣчаютъ, и не успѣютъ еще принять свои предпріятія, какъ уже и торопятся объявить другимъ свои намѣренія. Словомъ, богатство твоего дяди весьма много побуждаетъ къ тому мою мать. Присовокупи къ тому дерзскую дочь, отъ которой безъ сожаленія хотятъ освободиться, и память того отца, которой не много ее занималъ. Но пусть одинъ успѣваетъ въ дѣлѣ, естьли имѣетъ милость, а другая его въ томъ ободрять будетъ. Посмотримъ, посмотримъ. Однако я надѣюсь, что тѣмъ избавлюсь всякаго страха.
Прости меня, любезная моя. Я весьма тѣмъ оскорблена. Можетъ быть ты меня почтешь виновною, и для того я не подпишу моего имени въ сей запискѣ. И другія руки могутъ также подходить на мою. Ты вить не видѣла, какъ я писала.
Письмо CLXVIII.
КЛАРИССА ГАРЛОВЪ къ АННѢ ГОВЕ.
Въ Понедѣльникъ по полудни 15 Маія.
Теперь то, любезнѣйшая и единая моя пріятельница, по истннѣ мнѣ болѣе не остается уже избирать двухъ намѣреній.Теперь то я познаю, что весьма далеко простпрала мой гнѣвъ; поелику въ такомъ случаѣ я нахожу себя принужденною повиноваться тѣрпеливости моего тирана, въ такой поступкѣ, которая можетъ ему показаться своенравною и дѣтскою, или лучше, которая ему показываетъ, что я мало къ нему имѣю уваженія. Покрайней мѣрѣ онъ будетъ почитать оное за должное, пока по своей гордости станетъ заключать, что онъ заслуживаетъ изключительно оное, да притомъ и болѣе всѣхъ. Ахъ! любезная моя, видѣть себя принужденною повиноваться такому человѣку, которой по истиннѣ не великодушенъ! Сія мысль не въ состояніи ли поразить такую молодую особу, которая всякой надежды лишена, и которая слѣдственно усматриваетъ предъ собою одну непрестанную печаль, изъ коей человѣкъ, коему по злощастному своему жребію она предана, можетъ составлять себѣ жестокое удовольствіе. Мнѣ кажется, по истиннѣ, что мнѣ нечего ожидать отъ сего изверга. Сколь жестока моя судьба!
Ты мнѣ подала, любезная моя, весьма хорошій совѣтъ о той рѣшительности съ коею я должна ему говорить. Но разсуди, кому ты подаешь сей совѣтъ? Изъ всѣхъ въ свѣтѣ женщинъ, я была токмо одна, которая наименѣе должна въ такомъ случаѣ его принять; ибо онъ совершенно превосходитъ мои силы. Чтобъ я вышла за такого человѣка за мужъ! чтобъ соединила всѣ мои силы дабы споспѣшествовать намѣреніямъ столь мѣдлительнаго во всемъ человѣка! чтобъ самой себѣ доставить тотъ случай, которой я упустила! чтобъ угрожать чемъ ниесть, и по крайней мѣрѣ употреблять укоризны, дабы совершить мое бракосочетаніе. Ахъ! любезная моя Гове, естьли сіе предпріятіе справедливо, естьли разумно, то сколько сія справедливость и благоразуміе, должны стоить умѣренности или гордости, естьли ты то лучше любишь! Или, дабы изъясниться въ твоихъ словахъ, заступить самой себѣ мѣсто отца, матери и дядьевъ! Наипаче когда имѣютъ причину думать, что тотъ человѣкъ желаетъ изъ онаго составить себѣ нѣкое торжество! Пожалуй; любезная моя, совѣтуй мнѣ, убѣди меня, чтобъ я навсегда отъ него отреклась, и я не отвергну твоего совѣта.
Ты увѣдомляешь меня, что испытала мою мать по довѣренности гж. Нортонъ; ты скрываешь отъ меня, говоришь ты, часть того злобнаго совѣта, которой они сказали г. Гикману; и присовокупляешь что можетъ быть никогда меня о томъ болѣе не увѣдомишь. Для чего же, любезная моя? Какіе, какіе могутъ быть тѣ злобные отвѣты, о коихъ бы ты никогда не должна была меня увѣдомлять что же хуже быть можетъ, какъ отречься отъ меня навсегда?,,Дядя мой, говоришь ты, почитаетъ меня погибшею. Онъ объявляетъ, что все считаетъ за безчестіе такой дѣвицы, которая могла убѣжать съ мущиною; и всѣ рѣшились стоять твердо въ своемъ намѣреніи, хотя бы мнѣ то стоило и жизни.,,
Не ужели есть еще что нибудь хуже, которое ты отъ меня скрываешь? Говори, любезная моя, мой родитель не повторилъ ли страшнаго на меня проклятія? по крайней мѣрѣ моя мать въ томъ участія не имѣла. Дядья мои, не подтвердилили того своимъ согласіемъ? Не ужели имѣла въ томъ участіе и вся фамилія? И такъ, какая же есть, любезная моя, та пагубная часть моихъ нещастій, которую ты не хочешь мнѣ открыть?
О Ловеласъ! не входи ты въ мой покой въ сіе время, когда предо мною представляется сей мрачной видъ. Въ сію минуту, естьлибъ ты могъ проникнуть въ мое сердце, усмотрѣлъ бы ты скорбь достойную варварскаго твоего торжества.
Изтощеніе моихъ чувствованій, принудило меня оставить перо.
И такъ ты говоришь, что испытала по довѣренности гжи. Нортонъ, мою мать. Что сдѣлано, того неперемѣнишь. Однако я бы желала, что въ столь важномъ пунктѣ, ты ничего не предпринимала не посовѣтовавшись со мною. Прости меня, любезная моя; но та благородная и великодушная дружба, коею ты меня обнадѣживаешь съ толь чрезвычайною пылкостію и въ толь обязательныхъ словахъ, причиняетъ мнѣ толика же страху, какъ и удивленія по своей горячности.
Возвратимся къ тому мнѣнію, въ коемъ ты находишься, по чему я не могу обойтись, чтобъ не предаться ему? и хотя бы онъ на то согласился или нѣтъ; то собственная моя честь не позволяетъ мнѣ его оставить. И такъ должно, что нибудь предпринять въ столь отчаянномъ состояніи.
Сего утра онъ весьма рано вышелъ, приказавши мнѣ сказать что онъ не придетъ къ обѣду, естьли не удостою его чести вмѣстѣ съ нимъ обѣдать. Я въ томъ извинилась. Сей человѣкъ, коего гнѣвъ для меня теперь столь важенъ, не былъ доволенъ моимъ отвѣтомъ.
А какъ онъ ожидаетъ столь же вѣрно, какъ и я, что сего дня получу онъ тебя письмы; то и думаю что его отсудствіе не будетъ продолжительно. И конечно по возвращеніи своемъ, онъ приметъ видъ важной, привлекательной, и естьли ты хочешь, видъ властительный. А я, не должна ли тогда принять на себя вида покорнаго, преданнаго, и стараться, съ изъявленіемъ уважанія, вкрасться въ его милость, просить у него прощенія, естьли не словами, то по крайней мѣрѣ потупленіемъ глазъ, что не справедливо содержала его въ такой отъ себя отдаленности? Я безъ сомнѣнія должна сіе сдѣлать. Но должно сперва испытать, пристала ли мнѣ сія роля. Ты часто насмѣхалась излишней моей кротости. И такъ! должно стараться быть еще кротчайшею. Не сіе ли твое мнѣніе…? О любезная моя!
Но я хочу сѣсть, положить руки на крестъ, рѣшиться на все; ибо я слышу что онъ уже идетъ… или побѣгу я къ нему на встрѣчу, и скажу ему свою рѣчь въ тѣхъ самыхъ выраженіяхъ, которыя ты мнѣ предписала.
Онъ пришедъ приказалъ просить у меня позволенія со мною видѣться. Доркаса сказала, что всѣ его движенія изъявляли нетерпѣливость. Но мнѣ невозможно, такъ, мнѣ невозможно съ нимъ говорить.
Въ понедѣльникъ въ вечеру.
Отъ чтенія твоего письма, и печальныхъ моихъ разсужденій не могла я его принять по надлежащему. Прежде всего спросилъ онъ Доркасу, не получала ли я какого письма въ его отсудствіе. Она ему отвѣчала, что я получила, что я не преставала съ того времени плакать, и что я еще ничего не ѣла.
Онъ тотъ часъ приказалъ ей ко мнѣ войти, и просить у меня съ новыми усиліями позволенія меня видѣть. Я отвѣчала, что я не весьма здорова, что завтра по утру я съ нимъ увижусь, когда бы ему угодно ни было.
Не оказала ли я симъ своей покорности? не кажется ли оно и тебѣ таковою, любезная моя? Однако оное не приняли за покорность. Доркаса мнѣ сказала, что онъ съ великою досадою потеръ себя по лицу, и что прохаживаяся по залу, отъ вспыльчивости проворчалъ нѣсколько словъ.
Спустя съ полчаса, онъ прислалъ ко мнѣ сію дѣвицу, приказавши ей просить меня, какъ можно допустить его со мною отужинать, обѣщаясь не говорить ни о чемъ кромѣ того, что мнѣ самой заблагоразсудится. И такъ я была бы свободна, какъ ты видишь оказать ему сіе почтеніе, но я просила его меня извинить. Какъ ты думаешь, любезная моя? глаза мои наполнились слезами. Я почувствовала великую слабость. Мнѣ было невозможно, содержа его нѣсколько дней во отдаленности, вдругъ войти съ нимъ, съ обыкновенною вольностію, въ разговоръ, къ коему я принуждена была совершеннымъ оставленіемъ моихъ друзей, и по твоему совѣту.
Онъ мнѣ тотчасъ приказалъ сказать, узнавши что я еще не ѣла, что онъ покорится моимъ приказаніямъ, естьли я согласна скушать съ нимъ цыпленка. Вотъ сколь онъ милостивъ, даже и въ гнѣвѣ. Не удивляешься ли ты тому? Я ему обѣщала то чего онъ желалъ. Вотъ уже и приготовленіе къ покорности. Я дѣйствительно почту себя весьма щастливою, естьли найду его завтра въ разположеніи меня простить.
Я сама себя ненавижу. Но я не хочу быть обижаемою. Нѣтъ, я не хочу быть таковою, что бы отъ того не случилось.
Письмо CLXXIX.
КЛАРИССА ГАРЛОВЪ, къ АННѢ ГОВЕ.
Во вторникъ 16 Маія.
Кажется, что мы же несколько примирились; но сіе произошло чрезъ нѣкую бурю. Я должна изъяснить тебѣ подробно сіе произшествіе.
Въ шесть часовъ утра я ожидала его въ столовой залѣ. Я легла спать, находясь въ весьма худомъ состояніи, да и встала не весьма здорова: но я не ранѣе семи часовъ отперла свои двери; тогда Доркаса пришедши предложила мнѣ съ нимъ свидѣться. Я сошла въ низъ.
Онъ подошедъ ко мнѣ взялъ меня за руку, когда я ввошла въ залъ: Я не ранѣе двухъ часовъ легъ въ постелю, сударыня, однако во всю ночь не могъ сомкнуть глазъ. Ради Бога, не мучьте меня такъ, какъ вы то дѣлали во всю недѣлю. Онъ остановился. Я молчала. Тогда, продолжалъ онъ: я думалъ что вашъ гнѣвъ за столь малое любопытство не могъ быть чрезвычаенъ, и что онъ самъ собою пройдетъ. Но когда вы мнѣ объявили, что онъ продолжится до того изъясненія, котораго вы ожидаете отъ новыхъ открытій, коихъ слѣдствія могутъ меня лишить васъ навсегда; то какъ же могу я снести одну мысль, что учинилъ столь слабое впечатлѣніе въ вашемъ сердцѣ, не смотря на соединеніе нашихъ выгодъ?
Онъ еще остановился. Я продолжала молчать. Онъ сказалъ: я познаю, сударыня, что природа одарила меня гордостію.
Мнѣ весьма простительно, что надѣяся получить нѣкой знакъ благосклонности и предпочтительности со стороны той особы, которой принадлежать за все свое благополучіе считаю, чтобъ ея выборъ не былъ произведенъ въ дѣйство, по злобѣ собственныхъ ея гонителей и непримиримыхъ моихъ враговъ.
Онъ весьма долгое время о семъ говорилъ. Ты можешь знать, любезная моя, что онъ подавалъ мнѣ много предмѣтовъ къ противорѣчію. Я ни въ чемъ его не щадила. Но безполезно бы было повторять тебѣ всѣ сіи подробности. Ни единое изъ его предложеній, сказала я ему, ни о чемъ другомъ не могло меня увѣрить, какъ о его гордости. Я откровенно ему призналась, что я столько же имѣю оной, какъ и онъ, но совсѣмъ другаго роду: я къ тому присовокупила, что естьлибъ онъ имѣлъ въ себѣ хотя малѣйшую часть истинной гордости, достойной его породы и состоянія; то скорѣе бы пожелалъ возбудить оную и во мнѣ, нежели ее порицать и жаловаться на оную: что она принуждала меня почитать за подлость не признаваться въ своихъ правилахъ, когда съ нѣкоего времени я избѣгала всякаго съ нимъ разговору, и когда я отказала въ посѣщеніи г. Меннелль, дабы не поминать о тѣхъ пунктахъ, коихъ рѣшеніе состоитъ не въ моей власти пока не получу отвѣта, коего я ожидаю отъ моего дяди, на конецъ я сказала: правда, что я старалась его испытать, въ надѣждѣ пріобрѣсть его ходатайство, дабы примириться съ моею фамиліею на тѣхъ договорахъ, которые я ему предложила.
Онъ не знаетъ, отвѣчалъ онъ мнѣ, смѣетъ ли меня спросить, какіе были тѣ договоры; но ему весьма было легко отгадать оные, и также судить, какое должно быть первое мое пожертвованіе. Однако я бы позволила ему сказать, что чемъ болѣе бы онъ удивлялся благородству моихъ чув-твованій вообще, и особенно той истинной гордости, которую я ему изъяснила; тѣмъ менѣе желалъбы онъ, чтобъ она поставляла меня превыше покорности, кою я оказывала тѣмъ непримиримымъ людямъ, равно какъ и онъ меня побуждаетъ лишать его своего снисхожденія.
Долгъ природы, г. мой, есть мнѣ закономъ оказывать ту покорность, въ коей вы меня укоряете. Отецъ, мать, дядья, суть тѣ, коимъ я должна оказывать сію преданность. Но пожалуйте, г. мой, что бы вы сказали о томъ что называется благосклонностью и снисхожденіемъ? не ужели вы уважите то, что заслужили отъ нихъ и отъ меня?
Увы! что я слышу, вскричалъ онъ? по толикихъ ихъ гонѣніяхъ! по всемъ томъ, что вы претерпѣли, и чего позволили мнѣ надѣяться! мы говорили о гордости, позвольте васъ спросить, сударыня, какая бы была гордость такого человѣка, которой бы уволилъ любимую имъ особу отъ труда почтить его нѣкоею склонностію и предпочтеніемъ? Какая былабъ любовь?…
Любовь, г. мой! Кто говоритъ о любви? Не такъ ли мы другъ съ другомъ поступаемъ, какъ вы заслуживаете? Не ужели я вамъ когда ниесть намѣкала или спрашивала что нибудь такое, которое бы походило на любовь? Но сіи споры никогда не кончатся, естьли и тотъ и другой столь безпорочны… И столь много думаютъ о самихъ себѣ…
Я не почитаю себя непорочнымъ, сударыня: но… Но что, г. мой! не ужели всегда будете вы прибѣгать къ тонкостямъ? и стараться искать извиненій? Будете ли дѣлать мнѣ обѣщанія? и какія обѣщанія, г. мой? обѣщанія быть впредь такимъ, что должно бы было краснѣть, не будучи всегда онымъ?
Боже мой! прервалъ онъ, поднявъ глаза къ небу, естьлибъ и ты столь же былъ строгъ…
Очень хорошо, прекрасно, возразила я съ нетерпѣливостію: для меня довольно примѣтить, сколько различіе нашихъ мнѣній показываетъ, свойства наши. И такъ, г. мой…
Что хотите вы сказать, сударыня…? Вы смущаете мое сердце! [Въ самомъ дѣлѣ его взоры казались мнѣ столь дики, что я едва отъ страха не упала.] Что вы скажете?
Должно рѣшиться, г. мой, не сердитесь; я не инное что, какъ дѣвица во многомъ весьма слабая; но когда дѣло идетъ о томъ, чтобъ быть такою, какою должно, или быть недостойною жизни, то я не сомнѣваюсь, чтобъ не имѣла благороднаго и непреодолимаго духа, дабы совершенно отрѣчься отъ всего другаго, выключая учтивости. Вотъ, что вы можете получить съ моей стороны, и тѣмъ удовольствовать свою гордость; я никогда и ни чьею женою не буду. Я довольно узнала вашъ полъ. Я также не менѣе васъ то знаю. Дѣвство единымъ будетъ моимъ выборомъ, а вамъ я оставлю вольность слѣдовать вашему.
Что я слышу! какое равнодушіе, вскричалъ онъ пристрастнымъ голосомъ! но сіе еще хуже и равнодушія. Я прервала его рѣчь. Хоть равнодушіе, естьли вамъ такъ угодно называть оное; мнѣ кажется, что вы никакихъ другихъ чувствованій отъ меня не заслуживаете. Естьли же вы о томъ судите иначе; то я оставляю сіе на вашу волю, или по крайней мѣрѣ вашей гордости, меня ненавидѣть. Дражайшая, дражайшая Кларисса, ухватя съ великимъ жаромъ мою руку! Я васъ заклинаю быть единообразнѣе въ своемъ благородствѣ. Уваженія, учтивости, сударыня, уваженія! Ахъ! пожелаете ли вы довести до столь тѣсныхъ предѣловъ такую страсть, какъ моя?
Такая страсть, какъ ваша, г. Ловеласъ, конечно заслуживаетъ быть стѣсненною въ ея предѣлахъ. Мы одинъ другаго обманываемъ въ томъ мнѣніи, которое о томъ имѣемъ; но я весьма сумнѣваюсь, чтобъ ваша душа способна была стѣсниться и распространиться столько, сколько нужно было дабы вамъ учиниться такимъ, какъ бы я того желала. Подымайте сколько вамъ угодно, руки и глаза къ небу, съ симъ притворнымъ молчаніемъ и знаками удивленія. Что они значатъ? Къ чему бы они могли меня принудить, естьли мы не родились одинъ для другаго.
Клянусь великимъ судомъ, сказалъ онъ мнѣ, [взявши меня за руку съ такою силою, что мнѣ весьма стало больно,] что онъ рожденъ для меня, а я для него; я буду принадлежать ему, я буду его женою, хотябъ ему сіе стоило и вѣчнаго спасенія.
Сіе насиліе привело меня въ великой страхъ. Оставьте меня, г. мой, или хотите, чтобъ я ушла. Какъ! поступать столь язвительнымъ образомъ, какуюже страсть сія изъявляетъ предпочтительность.
Вы меня не оставите, сударыня; нѣтъ. Вы не покините меня во гнѣвѣ.
Я опять приду, г. мой, я вамъ обѣщаюсь придти опять, когда вы оставите свой гнѣвъ, и не столь будете обижать меня.
Онъ позволилъ мнѣ выдти. Я столь была ожесточена, что пришедши въ мою горницу, весьма горько плакала.
По прошествіи получаса онъ написалъ ко мнѣ записку, оказывая во оной сожалѣніе о своей вспыльчивости и нетерпѣливости, въ которой онъ находился, дабы со мною опять видѣться.
Я склонилась на его прозьбы, не имѣя никакого другаго способа, я склонилась. Онъ всячески предо мною извинялся. О любезная моя! Что бы ты сдѣлала съ такимъ человѣкомъ каковъ онъ, будучи въ моемъ состояніи?
Онъ узналъ опытомъ, сказалъ онъ мнѣ, что сіе не инное что было какъ бѣшенство. Онъ признался, что почиталъ себя лишеннымъ ума. Но претерпевши столько мученія во всю недѣлю и потомъ слыша отъ меня токмо о уваженіяхъ учтивости, когда уже онъ надѣялся отъ благородства моего сердца…
Надѣйтесь, чего вамъ угодно, прервала я его речь, я вамъ повторяю, что не думаю, чтобъ мы были созданы одинъ для другаго. Вы ввергли меня въ сіе замѣшательство. Мнѣ токмо остается единая пріятельница Анна Гове. Я не скрою отъ васъ истинныхъ моихъ чувствованій; я противъ моей воли была принуждена принять отъ васъ покровительство, въ тѣхъ опасностяхъ, которыхъ я имѣла страшиться отъ моего брата, которой еще не оставилъ своихъ хитростей, естьли я должна повѣрить въ томъ увѣдомленіямъ Анны Гове. Ваше покровительство, то есть, покровительство такого человѣка, которой есть причнною всѣмъ моимъ нещастіямъ, припомните, что я къ тому не подала никакой причины.
Я оное номню, сударыня. Вы столь часто мнѣ то повторяете, что я ни какъ не могу забыть.
Однако, Г. мой, я вамъ одолжена симъ покровительствомъ, естьли къ моему нещастію окажется оно необходимымъ въ той надѣждѣ, что вы употребите всѣ свои старанія къ предъупрежденію пагубныхъ случаевъ. Но кто же вамъ препятствуетъ оставить сей домъ? Развѣ не могу увѣдомить васъ въ нуждѣ? Кажется что гж. Фретчвиль не знаетъ сама, чего она хочетъ. По истиннѣ, здѣшныя женщины со дна на день становятся учтивѣе; но я желала бы лучше имѣть такое жилище, которое было бы приличнѣе моему состоянію. Никто не знаетъ кромѣ меня какое для меня приличнѣе, и я рѣшилась не быть во ономъ никому обязанною. Естьли вы меня оставите, я съ учтивостію разпрощусь съ моими хозяевами, и удалюся въ какое ниесть по близости города лежащее селеніе, въ которомъ съ терпѣливостію ожидать буду прибытія г. Мордена.
Онъ можетъ, сказалъ онъ мнѣ, заключить изъ моихъ словъ, что мой переговоръ съ моею фамиліею былъ безъ успѣха. Слѣдственно онъ ласкался, что наконецъ я подамъ ему вольность предложить мнѣ о тѣхъ статьяхъ, къ коимъ присоединилъ бы онъ договорное условіе. Сіе представленіе, которое уже весьма долгое время онъ учинить мнѣ думалъ, и коего замедлѣніе произошло отъ различныхъ случаевъ, за что онъ ни мало себя не укоряетъ, думалъ онъ сдѣлать въ то время, когда бы я вступила въ новой мой домъ, и когда бы онъ увидѣлъ меня столько же повидимому независимою, какою я дѣйствительно была. Онъ просилъ у меня позволенія изъяснить мнѣ свои мнѣнія, не для того, сказалъ онъ мнѣ, чтобъ получить на то скорой отвѣтъ; но дабы ихъ подвергнуть моимъ разсужденіямъ.
Колебаться, краснѣть, потуплять глаза; все сіе не ясноли изображало мои мысли. Я вдругъ вспомнила твой совѣтъ; рѣшилась ему слѣдовать, но усумнилась.
Онъ опять началъ говорить, видя, что я не отвѣчала. Единый Богъ свидѣтель его праводушія, и естьли смѣетъ сказать, великодушныхъ его намѣреній. Онъ просилъ у меня только той милости, дабы выслушать, что содержали въ себѣ тѣ статьи.
Не ужели не льзя достигнуть вдругъ до того предмѣта, безъ всякихъ такихъ приготовленій? Есть множество вещей, ты то знаешь, въ коихъ отказываютъ и въ коихъ должно отказать, когда требуютъ позволенія о нихъ говорить; и когда во оныхъ было уже отказано; то честность обязываетъ не отрекаться отъ своего слова; вмѣсто того что вкравшись съ небольшою хитростію, онѣ могутъ заслужить болѣе уваженія.
Я почитала себя обязанною, естьли не вдругъ оставить сію матерію, то по крайней мѣрѣ оную какъ нибудь обратить, въ томъ намѣреніи, чтобъ не показаться тронутою угожденіемъ ему послѣ того отдаленія, въ коемъ мы одинъ отъ другаго находились, и дабы избѣжать, слѣдуя твоему совѣту, необходимости сдѣлать ему отказъ, которой могъ бы еще болѣе воспрепятствовать нашему примиренію. Въ какую жестокость я приведена.
Вы говорите о великодушіи, г. Ловеласъ, вы говорите о справедливости, сказала я ему; можетъ быть не разсудя о силѣ сихъ двухъ словъ, въ томъ смыслѣ, въ которомъ вы ихъ употребляете. Я хочу вамъ изъяснить что есть великодушіе въ томъ смыслѣ, въ коемъ я оное принимаю. Истинное великодушіе ни мало не ограничивается на денежныхъ щедростяхъ. Оно превосходитъ учтивство; оно предпочитается добродушію, честности и справедливости; поелику всѣ тѣ качества суть единый долгъ, отъ коего ни одно созданіе не можетъ быть изъято. Но истинное великодушіе есть величество души; оно побуждаетъ насъ дѣлать намъ подобнымъ болѣе, нежели и самая строгость отъ нее требовать можетъ. Оно обязуетъ насъ вспомоществовать съ великимъ раченіемъ тѣмъ, которые имѣютъ нужду въ помощи, и даже предъупреждать ихъ надѣжду или ожиданіе. Великодушіе, г. мой, не позволитъ никогда изящной душѣ навлечь сомнѣніе на честныя и благодѣятельныя свои намѣренія, и также никого не обижать и не приводить въ огорченіе, наипаче тѣхъ, которые по нещастію или по какому нибудь другому случаю подвержены будутъ его покровительству.
Естьли онъ былъ къ тому разположенъ, то не имѣлъ случая при послѣдней части сего замѣчанія изъяснить всѣ свои намѣренія? Но онъ остановился токмо при первомъ.,,Удивительное опредѣленіе, сказалъ онъ мнѣ! Но въ такомъ случаѣ, сударыня, кто же можетъ заслужить имя великодушнаго, кромѣ васъ? Я прошу о милости ваше великодушіе, когда справедливость составляетъ единой мой предмѣтъ, и мое достоинство… Никогда и ни какая женщина не имѣла столь возвышенныхъ и нѣжныхъ чувствованій.,,
Сіе чрезвычайное удивленіе моимъ чувствованіямъ, возразила я, не составляетъ чести ни вамъ, ни тому обществу, въ коемъ вы провождали свою жизнь. Вы нашли бы множество женщинъ гораздо нѣжнѣе меня; ибо онѣ бы избѣжали того худаго поступка, которой я противъ своей воли учинила и той необходимости, въ которую ввергаетъ мегя сіе заблужденіе, подавать великодушныя наставленія такому человѣку, которой не имѣетъ толь изящной души къ сохраненію того, что составляетъ славу и отличность свойства женщины.
Онъ называлъ меня, Божественною своею наставницею. Онъ весьма старался, какъ часто меня въ томъ увѣрялъ, образовать свое сердце по моимъ правиламъ, а поведенія по моему примѣру. Но онъ надѣялся что я теперь ему позволю изъяснить мнѣ вкратцѣ правосудіе, которое онъ желалъ мнѣ объявить въ тѣхъ статьяхъ. Здѣсь, любезная моя, я съ нарочитою бодростію ему отвѣчала, что совершенно не имѣю силы разсуждать о столь важномъ предмѣтѣ: но что онъ можетъ написать свои мнѣнія на бумагѣ, и что я лучше могла бы понять, какой отвѣтъ должна ему на оное написать. Я просила его токмо сіе принять, что естьли онъ коснется такого пункта, въ которомъ бы былъ мой отецъ упомянутъ, то по тому примѣру, кккъ бы онъ думалъ объ отцѣ, судила я и о уваженіи, которое онъ имѣетъ къ его дочери.
Я по его взорамъ судила, что онъ лучше бы желалъ изъясниться изъустно, нежели на письмѣ; но естьли бы онъ осмѣлился дать мнѣ оное знать; то я уже приготовилась весьма строгой учинить ему отвѣтъ, и можетъ быть, что онъ то примѣтилъ изъ глазъ моихъ.
Вотъ въ какихъ мы теперь находимся обстоятельствахъ. Вдругъ тишина воспослѣдовала за тою бурею. Кто бы могъ узнать, что произойдетъ при первомъ нашемъ свиданіи, тишина или буря, съ такимъ человѣкомъ каковъ онъ? Но мнѣ кажется, любезная моя, что я нимало не поступала съ подлостію, и конечно увѣрена, что ты будешь симъ довольна. По крайней мѣрѣ я могу смотрѣть на него съ нѣкоторымъ достоинствомъ. Какое же другое слово могла бы я употребить, которое бы не изъявляя гордости? Хотя обстоятельства были такіе, что не позволено мнѣ принимать въ семъ случаѣ твоого совѣта; но бодрость, которую ты мнѣ внушила, сдѣлала меня способною привести дѣла къ сему концу; и принудила меня отрѣщися отъ намѣренія съ нимъ бѣжать. Я было рѣшилась отважиться на все. Однако, когда я хотѣла оное исполнить то не знаю, что бы я сдѣлала; по тому что сей поступокъ зависѣлъ бы отъ того въ коемъ бы онъ тогда со мною обошелся.
Впрочемъ, какъ бы онъ ни сталъ со мною поступать, но я страшусь какъ и ты, что естьли онъ приведетъ меня къ необходимости его оставить: то мое состояніе и тогда не лучше будетъ казатьса публикѣ. Съ другой стороны, я не допущу столь долгое время поступать съ собою подло, пока еще могу ему противиться.
Ты сама, любезная моя, ты укоряла меня о неоднократномъ упущеніи случая, по излишней своей умѣренности, быть… Быть, чемъ же? Дражайшая моя пріятельница, женою такого своевольца. А что значитъ своеволецъ и что его жена, то письмо г. Мордена насъ объ ономъ увѣдомитъ. Позволь мнѣ однажды на всегда изъяснить тебѣ мои причины въ томъ поведеніи, въ которомъ я нахожусь съ симъ человѣкомъ и тѣ главныя правила, на коихъ я основывалась, покрайней мѣрѣ такія, которыя мнѣ казались по важномъ о томъ разсужденіи основательны.
Пожалуй повѣрь, что онѣ не имѣютъ своего источника въ разборчивости моего пола, ни въ той опасности, чтобъ г. Ловеласъ, теперешней мой тиранъ, и можетъ быть нареченной мой мужъ, могъ подумать угождать мнѣ въ случаѣ столько же непріятнаго поступка какъ и въ семъ. Онѣ произходятъ отъ основанія моего сердца, то есть, изъ собственнаго его права, изъ разсужденія того, что прилично, и что неприлично, и которое принуждаетъ меня желать, во первыхъ удовольствовать себя; во вторыхъ удовольствовать г. Ловеласа и публику. Сіи правила впечатлены въ моемъ сердцѣ. Я конечно ихъ получила отъ руки моего Творца. Они принуждаютъ меня сообразоваться съ ихъ внушеніями. Я не имѣю другаго средства удовольствовать себя, ни другаго правила вести себя по достоинству, хотя за мужемъ, хотя въ дѣвствѣ, какимъ бы образомъ прочіе со мною ни обходились.
Мнѣ кажется, любезная моя, что я не обманываюсь, и вмѣсто того, дабы оправдать то, чего недостаетъ въ моемъ сердцѣ, ни мало я не стараюсь извинять привычку или слабости, кои я не въ состояніи преодолѣть. Сердце мое колеблется. Разсмотри его, любезная моя, оно всегда было тебѣ отверсто; но не щади меня естьли найдешь, или осудишь его виновнымъ.
Я почитаю, какъ уже сказала, необходимымъ сіе изьясненіе единожды на всегда, въ томъ токмо намѣреніи, дабы увѣрить тебя, что по точномъ разсмотрѣніи проступки мои могутъ происходить отъ недовольнаго свѣденія, но что отъ воли моей никогда они проистекать не будутъ.
Кларисса Гарловъ.
