Текст книги "Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов"
Автор книги: Сэмюэл Ричардсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 82 страниц)
Письмо XCIII.
Г. РОБЕРТУ ЛОВЕЛАСУ.
Въ воскресеніе 9 Апрѣля.
Милистивой государь!
Я весьма обязанъ вашею милостію. Но послѣднее ваше приказаніе мнѣ кажется чрезвычайнымъ. Прости меня боже, и васъ также г. мой; вы меня запутали въ великое дѣло; и естьли откроется мой злой умыселъ… и Богъ сжалится надъ моимъ тѣломъ и моею душею; вы обѣщаетесь принять меня подъ свое покровительство, и прибавить жалованья, или препоручить мнѣ хорошій трактиръ; сіе то составляетъ все мое честолюбіе. Вы столько же будете оказывать благосклонности молодой нашей барышнѣ, которую я препоручаю Богу. Не должны ли всѣ люди оказывать оной столь прелестному полу?
Я испольню ваши приказанія, какъ можно рачительнѣе; поелику вы говорите, что навсегда ее лишитесь, естьли я того не учиню, и что такой скряга, какъ г. Сольмсъ, конечно ее получитъ. Но я надѣюсь, что наша молодая барышня конечно не допуститъ насъ до такого затрудненія. Естьли она обѣщала; то я увѣренъ, что сдержитъ свое слово.
Мнѣ весьма было бы досадно, естьлибъ вамъ въ семъ не услужилъ, когда ясно вижу, что вы ни кому зла не желаете. Я думалъ прежде, нежели васъ узналъ, что вы были чрезвычайно злы, не прогнѣвайтесь. Но теперь вижу совсѣмъ тому противное. Вы такъ чисты, какъ золото; и сколько усматриваю, всякому добра желаете, равномѣрно какъ и я; ибо хотя я не инное что какъ бѣдной слуга, но страшусь Бога и людей, и пользуюсь добрыми разговорами и хорошими примѣрами нашей молодой барышни, которая ни единаго дня не пропуститъ, чтобъ не спасти одной души или двухъ. И такъ препоручая себя въ вашу дружбу, и напоминая вамъ не забыть о трактирѣ, когда вы сыщете для меня получше изъ нихъ, съ охотою служить вамъ обѣщаюсь, пребывая въ сей надеждѣ. Конечно вы сыщете, естьли постараетесь; ибо въ нынѣшнемъ свѣтѣ мѣста не такъ важны какъ наслѣдства: и я надѣюсь, что вы меня не почтете за мало честнаго человѣка; поелику изъ всего видно, что я вамъ служу сверьхъ моей должности, по чистой совѣсти, ни мало не страшась злорѣчивыхъ людей. Однако я бы весьма желалъ, естьлибъ вы оказали мнѣ сію милость, чтобъ не называли меня столь часто честный Осипъ, честный Осипъ. Хотя я почитаю себя весьма честнымъ человѣкомъ, какъ вы то говорите, однако страшусь таковымъ казаться зловреднымъ людямъ, которые не знаютъ моихъ намѣреній; а вы имѣете такой шутливый нравъ, что не извѣстно, чистосердечно ли вы такъ меня называете. Я весьма бѣдной человѣкъ, которой съ роду своего не писывалъ къ знатнымъ господамъ: и такъ не удивляйтесь, и не прогнѣвайтесь, естьли я не столь краснорѣчивъ, какъ вы.
Что касается до дѣвицы Бетти; то я прежде думалъ, что она имѣетъ намѣренія моимъ противныя. Теперь я усматриваю, что она мало по малу ко мнѣ привыкаетъ. Я бы имѣлъ гораздо болѣе къ ней дружбы, естьлибъ она была благосклоннѣе къ молодой нашей барышнѣ. Но я боюсь, чтобъ она не почла за ничто такого бѣднаго человѣка какъ я. Впрочемъ, хотя честность не дозволяетъ бить жены своей, однако я никогда снести не въ со стояніи, чтобъ она мною повелѣвала. Рецептъ, которой вы по милости своей мнѣ обѣщали, весьма меня ободрилъ: и я думаю что онъ чрезвычайно будетъ пріятенъ для всѣхъ, лишь бы только сіе произходило честнымъ образомъ, какъ вы то увѣряете, да и въ теченіе одного года. Однако, естьли дѣвица Бетти будетъ обходится лучше, то я бы желалъ, чтобъ сіе продолжалось весьма долгое время; наипаче когда будемъ мы начальствовать въ трактирѣ, въ которомъ я думаю, что хорошее слово и худое не причинятъ никакого вреда въ женьщинѣ.
Но я опасаюсь довольно изъясняться съ господиномъ вашего достоинства. Однако вы сами возбудили во мнѣ къ тому охоту своимъ примѣромъ, ибо вы всегда шутить любите; вы приказали мнѣ къ вамъ писать дружески все то, что мнѣ на мысль придетъ; о чемъ прося у васъ прощенія, еще вамъ однажды повторяю свое обѣщаніе приложить всю тщательность и точность, пребывая вашъ покорнѣйшій, и готовой ко всѣмъ вашимъ приказаніямъ слуга
Осипъ Леманъ.
Письмо XСІV.
Г. ЛОВЕЛАСЪ, къ Г. БЕЛФОРДУ.
Изъ Сент-Албана, въ понедѣльникъ въ вечеру.
Въ то время, когда предмѣтъ моего сердца нѣсколько успокоился; то я удалился на нѣсколько минутъ ради моего спокойствія, дабы исполнить данное мною тебѣ обѣщаніе. Ни какой погони не было; и я тебя увѣряю, что нимало онаго не опасался, хотя надлежало притворно страшиться, дабы то внушить въ мысли моей любезной.
Вѣрь дражайшій другъ, что во всю мою жизнь не чувствовалъ я столь совершенной радости. Но позволь мнѣ на единую минуту взглянуть на то, что теперь произходитъ не лишился ли бы я на вѣки такого ангела?
Ахъ! нѣтъ прости моимъ безпокойствіямъ; она находится въ ближайшемъ отъ меня покоѣ. Она пребудетъ моею! и моею на всегда.
,,О восхищеніе! сердце мое, будучи угнѣтаемо радостію, и любовію старается открыть себѣ проходъ, дабы войти въ ея нѣдро!,,
Я зналъ, что всѣ обороты глупой фамиліи были такими машинами, которыя двигались въ мою пользу. Я тебѣ уже сказалъ, что они всѣ работали для меня такъ, какъ тѣ презрительные кроты, которые роются подъ землею; и слѣпѣе еще ихъ; поелику они дѣйствовали къ моей выгодѣ, сами того не зная. Я былъ начальникомъ всѣхъ ихъ движеній которыя толико соображались со злостію ихъ сердецъ, дабы увѣрить ихъ, что въ семъ состояла собственная ихъ воля.
Но для чего говорить, что моя радость совершенна? Нѣтъ, нѣтъ она уменьшилась оскорбленіями моея гордости… Возможно ли снести то мнѣніе, что я болѣе обязанъ гоненіямъ ея родственниковъ, нежели ея ко мнѣ склонности, или по меншей мѣрѣ преимуществу о сей то неизвѣстности я еще печалюсь! но я хочу оставить сіе мнѣніе. Естьли я болѣе буду предаваться оному, то оно дорого будетъ стоить сей обожанія достойной дѣвицѣ. Станемъ веселиться; что она уже прешла опредѣленныя границы; возвращеніе сдѣлалось ей совершенно невозможнымъ, что слѣдуя по тѣмъ мѣрамъ, которыя я предпринялъ, ея непоколебимыя гонители почитаютъ ея бѣгство произвольнымъ; и естьлибъ я сомнѣвался о ея любви; то подвергъ бы ее толико же разительнымъ опытамъ разборчиваго ея вкуса, какъ и лестнымъ для моей гордости; ибо безъ всякой трудности я тебѣ въ томъ признаюсь: естьлибъ я былъ увѣренъ, что хотя малѣйшая неизвѣстность во внутренности ея сердца остается въ разсужденіи того преимущества, которымъ она мнѣ обязана; то поступилъ бы съ нею безъ всякаго сожалѣнія.
Во вторникъ на разсвѣтѣ.
Я возвращаюсь на крыльяхъ любви къ стопамъ моей любезной, которыя составляютъ для меня блистательнѣйшій престолъ во вселенной. Я судилъ по ея движеніямъ, что она встала уже съ своей постели. Что же до меня касается; то сколько ни старался; но не могъ въ полтора часа сомкнуть глазъ. Кажется, что я весьма высоко говорю о той матеріи когда имѣю нужду употребить столь низкія выраженія.
Но во всю дорогу, и по нашемъ прибытіи, для чегожъ дражайшая Клариса! ни чего инаго я отъ тебя не слышу, кромѣ вздоховъ и знаковъ прискорбія? Будучи угнѣтаема несправедливымъ гоненіемъ, угрожаема ужаснымъ принужденіемъ, и толико погружена въ печаль по благополучномъ освобожденіи! Берегись… берегись… въ ревнивомъ сердцѣ любовь храмъ тебѣ созидаетъ.
Однако надлежитъ нѣчто уступить первымъ замѣшательствамъ ея состоянія. Когда она привыкнетъ нѣсколько къ обстоятельствамъ, и увидитъ меня совершенно преданнаго всей ея власти; то благодарность принудитъ ее сдѣлать нѣкое различіе, безъ сомнѣнія, между темницей, изъ которой она удалилась, и полученною свободою, которою станетъ наслаждатся.
Она идетъ! Она идетъ. Солнце восходитъ, дабы ее сопровождать. Всѣ мои недовѣрчивости изчезаютъ при ея приближеніи, такъ какъ мракъ ночи при восходѣ солнца. Прощай, Белфордъ! Естьли достигнешь ты хотя до половины токмо моего благополучія; то будешь, послѣ меня, щастливѣйшимъ изъ всѣхъ человѣковъ.
Письмо XСV.
КЛАРИССА ГАРЛОВЪ, къ АННѢ ГОВЕ.
Въ среду 11 Апрѣля.
Я начинаю опять продолжать печальную свою исторію.
И такъ когда влекома я была даже до самой коляски; то конечно трудно бы ему было посадить меня во оную, естьлибъ не воспользовался онъ моимъ ужасомъ, ухватя меня обѣими руками. Въ самую ту минуту, лошади поскакали во весь опоръ, и остановились въ Сент-Албанѣ, куда мы прибыли при наступленіи ночи.
Во время пути, я нѣсколько разъ приходила въ безпамятство. Я неоднократно возводила глаза мои и руки къ небу, прося отъ онаго помощи. Боже милостивой! будь моимъ защитителемъ, часто я вопіяла. Я ли ето? Возможно ли! Потоки слезъ безпрестанно лице мое орошали: и стѣсненное мое сердце изпускало вздохи столь же принужденные, каково было и бѣгство мое.
Ужасное различіе въ видѣ и разговорахъ презрительнаго человѣка, которой очевидно торжествовалъ при успѣхахъ своихъ хитростей, и которой въ восхищеніи своея радости, оказывалъ мнѣ всѣ тѣ уваженія, которыя можетъ быть онъ нѣсколько разъ повторялъ въ подобныхъ симъ случаяхъ. Однако почтеніе не со всѣмъ его оставило при такихъ восхищеніяхъ. Лошади казалось летѣли на подобіе молніи. Я примѣтила, что понуждали къ тому довольно верховыхъ; дабы повидимому перебить наши слѣды. Я также обманулась, естьли многіе другіе конные люди, которыхъ я видѣла поперемѣнно скачущихъ по обѣимъ сторонамъ кареты, и которые однако казались отличны отъ его служителей, но были новыми нашими провожателями, которыхъ онъ разставилъ по дорогѣ. Но онъ притворился, будто ихъ не примѣтилъ; и не смотря на всѣ его ласкательства, я такъ негодовала и печалилась, что ни о чемъ его не спрашивала.
Представь себѣ, любезная моя, въ какихъ находилась я размышленіяхъ, выходя изъ коляски, не имѣя при себѣ ни одной дѣвицы, ни другаго платья кромѣ того, которое на мнѣ было, и которое столь мало соотвѣтствовало толико продолжительному путешествію; не имѣя чепчика, повязавши простымъ платкомъ свою шею, будучи уже смертельно утомлена, и имѣя разумъ болѣе тѣла отягченной! Лошади столь покрыты были пѣною, что всѣ находящіяся на постояломъ дворѣ люди, видя меня изъ кареты выходящую одну съ мущиною, конечно меня почли за нѣкую молодую вертопрашку, убѣжавшею отъ своей фамиліи. Я примѣтила оное по ихъ удивленію, перешептываніямъ, и любопытству, которое ихъ привлекало одного послѣ другаго, дабы изъ близи меня видѣть. Хозяюшка сего дома, у которой я просила особливой горницы, видя меня лишающуюся чувствъ, подавала мнѣ различную помощь; потомъ я ее просила оставить меня одну хотя на полчаса. Я чувствовала, что сердце мое находилось въ такомъ состояніи отъ коего могла бы лишиться жизни; естьлибъ начала соболѣзновать о потерѣ. Какъ скоро сія женщина меня оставила; то затворивши двери, бросилась я въ кресла, облилася потоками слезъ, и оными облегчила отягченное свое сердце.
Г. Ловеласъ прислалъ ко мнѣ, прежде нежели я того желала, ту же женщину, которая усильно меня просила съ своей стороны, позволить ко мнѣ придти моему брату, или сойти внизъ съ нею… Онъ ей сказалъ, что я его сестра, и что онъ меня увезъ, противъ моей склонности и чаянія изъ дому одного пріятеля, у котораго я прожила всю зиму, дабы прервать то бракосочетаніе, на которое я склонилась безъ согласія моей фамиліи; и что не давши мнѣ времени взять дорожнаго платье, я на него была сердита. И такъ, любезная моя, твоя чистая и искреннѣйшая пріятельница включена была въ смыслъ сей сказки, которая, поистиннѣ, весьма для меня была прилична, тѣмъ болѣе, что не имѣвши нѣсколько времени силы говорить и смотрѣть, своею молчаливостію и пораженіемъ ясно изъявляла досаду. Я скорѣе согласилась сойти въ нижній залъ, нежели принять его въ томъ покоѣ, въ коемъ я препроводила ночь. Хозяюшка меня туда проводила, онъ подошелъ ко мнѣ съ великимъ почтеніемъ, но съ такою учтивостію, которая превосходила братнюю, даже и въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ братья стараются оказывать оную.
Онъ называлъ меня любезною своею сестрою. Онъ спрашивалъ меня, всель я, въ добромъ здоровьѣ, и желаю ли его простить, увѣряя меня, что никогда никакой братъ и въ половину столько не любилъ своей сестры, сколько онъ меня любитъ.
Презрительной человѣкъ! Какъ ему легко было дѣйствительно представлять сіе свойство въ то время, когда я отъ толикой наглости находилась внѣ себя.
Женщина, которая не въ состояніи разсуждать, находитъ нѣкое облегченіе даже и въ самой малости своихъ мыслей. Она никогда не выходитъ изъ круга умъ ее ограничивающаго. Она ничего не предусматриваетъ. Однимъ словомъ, она ни о чемъ не помышляетъ; но я привыкши разсуждать, взирать на предстоящее, изслѣдывать правдоподобія, и даже до возможностей, никакого облегченія не могу получить отъ моихъ размышленій!
Я хочу описать здѣсь нѣкоторую подробность нашего разговора, произходившаго до ужина и во время онаго.
Какъ скоро онъ себя увидѣлъ на единѣ со мною; то униженно меня просилъ, поистиннѣ, голосомъ исполненнымъ нѣжностію и почтеніемъ, успокоить себя и примириться съ нимъ. Онъ повторялъ всѣ тѣ обѣты честности и нѣжности, коихъ никогда мнѣ не оказывалъ. Онъ мнѣ обѣщался почитать мою волю закономъ. Онъ просилъ у меня позволенія, предлагая мнѣ, не желаю ли я послѣ завтра ѣхать къ одной или другой изъ его тетокъ.
Я молчала. Но я равномѣрно не знала и того, что должна дѣлать, и какъ ему отвѣчать.
Онъ продолжалъ у меня спрашивать, не лучше ли мнѣ нравится занять особенное жилище по близости отъ сихъ двухъ госпожъ, какъ я сперва того желала.
Я все еще молчала.
Не имѣю ли я болѣе склонности остаться въ какомъ ни есть помѣстьѣ Милорда М… Въ Беркширѣ, или въ Гравфтвѣ, въ коемъ мы находились. Гдѣ бы я не осталась для меня все равно, наконецъ я ему сказала, лишь бы только вы въ ономъ не были.
Онъ согласенъ, отвѣчалъ онъ, удалиться отъ меня, когда я буду въ безопасности отъ гоненій, и сіе обѣщаніе будетъ свято исполнено. Но естьли въ самомъ дѣлѣ каждое мѣсто для меня все равно; то Лондонъ ему кажется наинадежнѣйшимъ изъ всѣхъ убѣжищъ. Госпожи его фамиліи не преминутъ меня тамъ посѣтить, какъ скоро я пожелаю. Особливо двоюродная его сестра Шарлотта Монтегю съ великою поспѣшностію ко мнѣ будетъ, и составитъ неразлучную мою подругу. Впрочемъ я всегда буду свободна ѣхать къ теткѣ его Лаврансъ, которая почтетъ за великое щастіе видѣть меня у себя. Онъ считаетъ, что она гораздо веселѣе нравомъ его тетки Садлейръ, которая весьма задумчива.
Я ему сказала, что находясь на мѣстѣ, и будучи въ такомъ состояніи какъ я, не надѣясь вскорѣ перемѣнить онаго, я не желала казаться глазамъ его фамиліи; что моя слава неотмѣнно требуетъ, чтобъ онъ удалился; что особенное жилище весьма простое, и слѣдовательно менѣе подозрительное, (потому что не могутъ меня почесть съ нимъ уѣхавшею не полагая, чтобъ онъ не доставилъ мнѣ весьма многихъ удобностей,) было чрезвычайно прилично моему нраву и состоянію: что село столь мнѣ казалось соотвѣтствующее моему уединенію, сколь для него городъ; и что не скоро могутъ узнать, что онъ находится въ Лондонѣ.
Полагая, возразилъ онъ, что я рѣшилась не вдругъ видѣть его фамилію, естьлибъ позволила ему изъяснить свое мнѣніе; онъ просилъ усильно ѣхать въ Лондонъ, какъ въ самое лучшее въ свѣтѣ мѣсто, для скрытнаго житія. Въ провинціяхъ же чужестранное лице тотчасъ возбудитъ любопытство. Моя молодость и мой видъ умножитъ еще болѣе онаго. Посланцы и письма также въ другомъ случаѣ измѣнить могутъ. Онъ занялъ сей домъ въ такой предосторожности; поелику полагалъ, что я соглашусь ѣхать либо въ Лондонъ, которой всегда имѣетъ такія удобности, либо въ домъ, въ которой нибудь изъ его тетокъ, или въ помѣстье Милорда М… Въ графствѣ Дерфортъ, въ коемъ управительница именуемая Госпожа Гремъ, женщина весьма хорошая, и въ свойствѣ почти сходствующая съ моею Нортонъ.
Дѣйствительно, возразила я, естьли меня будутъ преслѣдовать; то сіе конечно сдѣлается въ первомъ жару ихъ страсти, и тогда ихъ поиски обратятся къ какому ни есть помѣстью его фамиліи. Я присовокупила, что сіе приводило меня въ чрезвычайное замѣшательство.
Онъ мнѣ сказалъ, что нимало бы о томъ не безпокоился, когда бы я остановилась на какомъ ни будь рѣшеніи; что моя безопасность составляла единое его стараніе, что онъ имѣетъ въ Лондонѣ домъ; но для того мнѣ онаго не предлагаетъ, поелику ясно усматриваетъ, какія будутъ мои возраженія… Безъ сомнѣнія, прервала я съ такимъ негодованіемъ, которое принудило его употребить всѣ свои усилія, дабы меня увѣрить, что ни что не было столь чуждаго его мнѣній и желаній. Онъ мнѣ повторилъ, что думаетъ единственно о моей славѣ и безопасности, и что моя воля будетъ непоколебимымъ его правиломъ.
Я столь была безпокойна, опечалена, и толико же противъ него раздражена, что даже не понимала его словъ.
Я почитаю себя, сказала я ему, весьма нещастною. Я не знаю на что рѣшиться. Лишась, безъ сомнѣнія, добраго имени, и не имѣя ни единаго платья, въ коемъ бы могла показаться, даже и самая моя бѣдность изъявитъ мою глупость всѣмъ тѣмъ, которые меня увидятъ; и необходимо принудитъ ихъ судить, что меня весьма искусно обманули, или что какъ въ одномъ, такъ и въ другомъ случаѣ я весьма мало имѣла власти надъ моею вольностію и моими поступками. Я присовокупила еще съ такою же досадою, все увѣряетъ меня, что онъ употребилъ хитрость, дабы отвлечь меня отъ моего долгу; что онъ полагался на мою слабость и легкомысленность приличную моимъ лѣтамъ и на мою неопытность: что я не могу простить даже саму себя за сіе пагубное свиданіе; что мое сердце смертельно поражено тою печалію, въ которую погрузила я моего отца и мать; что лучше бы я лишилась всего въ свѣтѣ, и всей моей надежды въ сей жизни, дабы быть еще въ домѣ моего отца, какъ бы со мной тамъ ни поступали; что взирая на всѣ его увѣренія, я усматриваю нѣчто подлаго и корыстнаго въ любви такого человѣка, которой употребилъ все свое искуство дабы отвлечь молодую дѣвицу отъ священнаго ея долгу и въ то время, какъ великодушное сердце должно бы было стараться о славѣ и спокойствіи того, котораго оно любитъ.
Онъ съ великимъ вниманіемъ меня слушалъ, и не прерывалъ моихъ словъ. Онъ весьма искусно и на каждое возраженіе по порядку отвѣтствовалъ, и я удивилась его памяти.
Мои слова, сказалъ онъ мнѣ, весьма его ободрили; и въ семъ то разположеніи, онъ мнѣ отвѣчать будетъ.
Онъ чрезвычайно опечалился, получивши столь мало успѣха въ пріобрѣтеніи моего почтенія и довѣренности.
Что же касается до моей славы, то онъ обязанъ мнѣ чистосердечіемъ; она не можетъ быть и въ половину столько помрачена тѣмъ поступкомъ, о которомъ я толико соболѣзную, сколько моимъ заключеніемъ, не справедливымъ и безразсуднымъ гоненіемъ претерпѣннымъ мною отъ ближнихъ моихъ родственниковъ. Въ семъ то состоитъ предмѣтъ публичныхъ разговоровъ. Особливо поношеніе относится до моего брата и моей сестры; и о моей терпѣливости не иначе говорятъ какъ съ удивленіемъ. Онъ повторилъ мнѣ и то, что уже писалъ нѣсколько разъ, что сами друзья мои были увѣрены, что я улучу какой ниесть случай освободиться отъ ихъ насилій; безъ чего вздумали ли бы они когда нибудь меня заключить? Но онъ не менѣе былъ увѣренъ, что общепринятое мнѣніе о моемъ свойствѣ превозможетъ ихъ злосердье въ разумѣ тѣхъ, кои меня знаютъ, и кои знаютъ побудительныя причины моего брата и моей сестры, и того презрѣнія достойнаго человѣка, коему меня предавали противъ моей воли.
Естьли у меня нѣтъ платья, то ктожъ думалъ, чтобъ въ такихъ обстоятельствахъ могла я имѣть другое кромѣ того, которое на мнѣ было во время моего отъѣзда! Всѣ госпожи его фамиліи почтутъ за щастіе снабдить меня онымъ въ теперешней моей необходимости, а впредь самые богатые штофы нетокмо изъ Англіи, но изъ всего свѣта, будутъ къ моимъ услугамъ.
Естьли у меня нѣтъ денегъ, какъ о томъ равномѣрно надлежитъ думать, то развѣ онъ не въ состояніи мнѣ оныхъ доставить? О естьли бы Богу было угодно, чтобъ я ему позволила надѣятся, что наши имѣнія вскорѣ соединены будутъ. Онъ держалъ банковой билетъ, которой я не примѣтила, и которой онъ тогда весьма искусно вложилъ въ мою руку; но разсуди, съ какимъ гнѣвомъ я его отвергла.
Его печаль, сказалъ онъ мнѣ, столь же была неизреченна, какъ и удивленіе, слышать обвиняющаго себя въ хитрости. Онъ пришелъ къ садовымъ дверямъ, слѣдуя повторительнымъ моимъ приказаніямъ, такъ упрекалъ меня етотъ подлецъ! дабы освободить меня отъ моихъ гонителей; ни мало о томъ не думая, чтобъ я перемѣнила свое намѣреніе, и чтобъ онъ имѣлъ нужду въ толикихъ усиліяхъ къ преодолѣнію моихъ затрудненій. Я можетъ быть думала, что то намѣреніе, которое онъ оказывалъ войти со мною въ садъ, и предстать предъ моею фамиліею не иное что было, какъ токмо шутка; но я не справедливо судила, естьли о томъ имѣла такое мнѣніе. Дѣйствительно, видя безмѣрную мою печаль, онъ весьма сожалѣлъ, что ему не позволила проводить себя въ садъ. Его правило обыкновенно состояло въ томъ, дабы презирать угрожающія его опасности. Тѣ, которые наибольше грозятъ, не бываютъ опаснѣйшими врагами на самомъ дѣлѣ. Но хотя онъ зналъ, что будетъ убитъ, или столько получитъ смертельныхъ ранъ, сколько имѣетъ враговъ въ моей фамиліи, однако отчаяніе, въ которое я его ввергла моимъ возвращеніемъ, неотмѣнно бы принудило его слѣдовать за мною даже до замка.
И такъ, моя любезная, мнѣ остается теперь только стенать о моемъ неблагоразуміи, и почитать себя не достойною извиненія за то, что согласилась на сіе злощастное свиданіе, съ толь смѣлымъ и рѣшившимся на все человѣкомъ. Теперь ни мало не сомнѣваюсь, чтобъ онъ не сыскалъ какого средства меня похитить, естьлибъ я согласилась съ нимъ говорить въ вечеру, какъ себя укаряю, что раза съ два о томъ думала. Злощастіе мое было бы еще несноснѣе.
Онъ присовокупилъ еще, при окончаніи сихъ словъ, что естьлибъ я привела его въ необходимость слѣдовать за собою въ замокъ, то онъ ласкался, что тотъ поступокъ, которой бы онъ оказалъ, удовольствовалъ бы всю фамилію, и изходатайствовалъ бы ему позволеніе возобновить свои посѣщенія.
Онъ принимаетъ смѣлость мнѣ признаться, продолжалъ онъ, что естьли бы я не пришла на мѣсто нашего свиданія, то онъ принялъ уже намѣреніе посѣтить мою фамилію будучи сопровождаемъ поистиннѣ, нѣкоторыми вѣрнѣйшими друзьями; и что не отложилъ бы того далѣе, какъ въ тотъ же день, поелику не въ состояніи былъ взирать на приближеніе ужасной среды, не употребивши всѣхъ своихъ усилій, дабы перемѣнить мое состояніе. Какое намѣреніе могла я предпринять, любезная моя пріятельница, съ человѣкомъ такого свойства.
Сіи слова принудили меня за молчать. Укоризны мои обратились на саму себя. То чувствовала я ужасъ, воспоминая его смѣлость, то, взирая на будущее, я ничего не усматривала кромѣ отчаянія и унынія даже и въ самыхъ благосклоннѣйшихъ случаяхъ. Удивленіе, въ которое меня погрузили сіи мысли, подало ему случай продолжать еще съ важнѣйшимъ видомъ.
Что касается до прочаго, то онъ надѣется на мое снисхожденіе, что я его прощу, но не желая утаить отъ меня своихъ мыслей, признался, что онъ весьма. былъ опечаленъ, чрезвычайно опечаленъ, повторялъ онъ возвыся голосъ и перемѣнясь въ лицѣ, что онъ необходимо долженъ былъ примѣтить, что я сожалѣла о томъ, что не пустилась наудачу быть женою Сольмса прежде, нежели видѣла себя въ состояніи возблагодарить такому человѣку, которой, естьли я позволю ему то сказать, претерпѣлъ столько же ради меня обидъ, сколько и я ради его; которой повиновался моимъ повелѣніямъ и перемѣнчивымъ движеніямъ пера моего, [простите мнѣ сіе, сударыня] денно и нощно, во всякое время, съ удовольствіемъ и такою горячностію, которая не иначе могла быть внушена, какъ вѣрнѣйшею и отъ почтенія произходящею страстію… [Сіи слова, любезная моя Гове, возбудили во мнѣ великое вниманіе] и все сіе дѣлано, сударыня въ какомъ намѣреніи? [Колико моя нетерпѣливость усугубилась?] Въ томъ единомъ намѣреніи дабы васъ освободить отъ недостойнаго угнѣтенія…
Государь мой, Г. мой! прервала я съ негодованіемъ… Онъ пресѣкъ мои слова; выслушайте до конца, любезнѣйшая Кларисса! Стѣсненное мое сердце требуетъ облегченія… Чтожъ касается до плода моихъ обѣщаній, смѣю сказать, моихъ услугъ, то должно ожидать отъ васъ, ибо и теперь слышу слова ваши, кои сильно впечатлѣны въ сердцѣ моемъ, что вы лучше бы лишились всего свѣта и всей надежды въ сей жизни, дабы еще быть въ домѣ столь жестокаго родителя…
Ни единаго слова не говорите противъ моего родителя! я не могу того снести…
Какъ бы съ вами не поступали? Нѣтъ сударыня, вы простираете свою легкомысленность превыше всякой вѣроятности, естьли бы вы токмо себѣ вообразили, что избѣжали быть женою Сольмса. И по томъ, я васъ отвлекъ отъ священнаго вашего долгу. Какъ! вы не видите, въ какое противорѣчіе васъ приводитъ ваша живость! Сопротивленіе оказанное вами даже до послѣдней минуты вашимъ гонителямъ, не защищаетъ ли вашу совѣсть отъ всѣхъ таковыхъ укаризнъ?
Мнѣ кажется, государь мой, что вы чрезвычайно на словахъ разборчивы. Сей гнѣвъ гораздо умѣреннѣе того, которой останавливается при изреченіяхъ.
Въ самомъ дѣлѣ, любезная моя, что почитаемой мною за справедливой гнѣвъ, никогда не произходилъ отъ нечаянной вспылчивости, которую не весьма легко изобразить можно, но ето болѣе былъ принужденной гнѣвъ, которой онъ оказывалъ токмо для того, дабы привести меня въ страхъ.
Онъ возразилъ на сіе, простите, сударыня, я окончу все въ двухъ словахъ. Неужели вы не увѣрены, что я подвергалъ жизнь мою опасностямъ для освобожденія васъ отъ угнѣтенія? однако награда моя, по оказаніи всего того не естьли не извѣстна, и отъ прозьбы зависящая? не требовали ли вы того, (жестокой, но для меня священной законъ!) чтобъ моя надежда была отложена? развѣ не имѣли вы власти принимать мои услуги, или совершенно ихъ отвергать, естьли онѣ вамъ противны?
Ты видишь, любезная моя, что со всѣхъ сторонъ состояніе мое хуже становиться. Думаешь ли ты теперь, чтобъ отъ меня зависело слѣдовать твоему совѣту, поелику я думаю такъ какъ и ты, что собственная моя польза обязываетъ меня не отлагать бракосочетанія?
Не сами ли вы мнѣ объявили, продолжалъ онъ, что вы отрѣклись бы лтъ меня на всегда, естьлибъ ваши друзья съ вами помирились на семъ жестокомъ договорѣ? Не смотря на столь ужасные законы, я заслуживаю нѣкую благодарность за избавленіе васъ отъ несноснаго насилія. Я оное заслуживаю, сударыня, и тѣмъ славлюсь, хотя бы къ моему нещастію васъ и лишился… Какъ весьма примѣчаю, что былъ онымъ угрожаемъ, и по той печали, въ коей я васъ вижу, а наипаче по договору, на которой могутъ склонить ваши родственники. Но я повторяю, что моя слава состоитъ въ томъ, дабы учинить васъ совершенною властительницею надъ всемъ. Я униженно испрашиваю у васъ милости, состоящей въ тѣхъ договорахъ, на коихъ я основалъ свою надежду; и съ равномѣрною же покорностію прошу у васъ прощенія за утомленія, причиненныя вамъ тѣми изъясненіями, коими столь искреннее сердце какъ мое чрезвычайно было поражено.
Сей горделивецъ, при окончаніи сихъ словъ сталъ на колѣни. Ахъ! Встаньте, Г. мой, немедленно ему сказала. Естьли одинъ изъ двухъ долженъ преклонить колѣно, то конечно тотъ, кто наиболѣе вамъ обязанъ. Однако я покорно васъ прошу не повторять мнѣ болѣе онаго. Вы, безъ сомнѣнія весьма много старались о мнѣ, но естьли столь часто будете мнѣ напоминать о тѣхъ награжденіяхъ, которыя отъ меня получить надѣетесь; то я всячески постараюсь избавить васъ отъ онаго. Хотя я ни о чемъ болѣе недумаю какъ о уменшеніи великаго достоинства вашихъ заслугъ, то вы позволите мнѣ сказать вамъ, что естьлибъ вы меня не привлекли, и противъ моей воли въ такую переписку, въ коей я ласкалась, что каждое письмо будетъ послѣднимъ, и я конечно бы продолжала оную, естьлибъ не думала, что вы получаете отъ моихъ друзей нѣкія оскорбленія; то никогда бы не говорила ни о заключеніи, ни о другихъ насиліяхъ, и мой братъ не имѣлъ бы причины столь жестоко поступать со мною.
Я не могу и думать, что мое состояніе, естьлибъ я осталась у моего родителя, было столь отчаянно, какъ вы то себѣ воображаете. Мой отецъ любилъ меня съ великою горячностію. Я не имѣла единой вольности его видѣть и предъ нимъ изъясниться. Отсрочка, была самая малѣйшая милость, которую я получить надѣялась при угрожающемъ меня нещастіи.
Вы хвалитесь вашею заслугою, Г. мой. Такъ, заслуга должна составлять ваше честолюбіе, естьлибъ вы могли мнѣ привести другія причины къ ненависти. Сольмса, или въ свою пользу, то бы я саму себя презирала: а естьли вы по другимъ намѣреніямъ предпочитаете себя бѣдному Сольмсу, то бы я имѣла къ вамъ одно презрѣніе.
Вы можете славиться мечтательною заслугою, дабы изтребить изъ моей памяти родительской домъ; но я вамъ говорю чистосердечно, что причина вашей славы дѣлаетъ мнѣ великой стыдъ. Окажите мнѣ другія услуги, которыя бы я могла одобрить, безъ чего вы никогда не будете имѣть предъ моими очами такихъ заслугъ, какія имѣть въ себѣ усматриваете; но подобно нашимъ прародителямъ, по крайней мѣрѣ я, которая по нещастію изгнана изъ моего рая, мы теперь другъ друга обвиняемъ. Не говорите мнѣ о томъ, что вы претерпѣли и что заслужили, о вашихъ часахъ и о всяком другомъ времени. Вѣрьте, что во всю мою жизнь я не забуду сихъ великихъ услугъ; и что, естьли не въ состояніи буду наградить оныя, то всегда готова признать себя вами обязанною. Теперь же я отъ васъ желаю единственно того, чтобъ оставить на мое попеченіе изъискивать приличнаго мнѣ убѣжища. Возмите карету и поѣзжайте въ Лондонъ, или въ другое какое мѣсто. Естьли же буду имѣть нужду въ вашемъ вспомоществованіи, или покровительствѣ, то конечно васъ о томъ увѣдомлю, и буду обязана вамъ новою благодарностію.
Онъ слушалъ меня съ такимъ вниманіемъ, что сталъ неподвиженъ. Вы очень горячитесь, любезная моя, наконецъ сказалъ онъ мнѣ, но безъ всякой причины. Естьлибъ я имѣлъ намѣренія, недостойныя моей любви, то не оказалъ бы столько честности въ моихъ объясненіяхъ; и начиная опять свидѣтельствоваться небомъ, сталъ онъ разпространяться о чистосердечіи его чувствованій; но я его вдругъ прервала. Я васъ почитаю чистосердечнымъ Г. мой. Весьма бы было странно, чтобъ всѣ сіи засвидѣтельствованія были мнѣ необходимы токмо для того, дабы имѣть о васъ такое мнѣніе; (отъ сихъ словъ онъ пришелъ нѣсколько въ самаго себя, и сталъ осторожнѣе) естьли бы я почитала ихъ таковыми, то конечно бы я васъ увѣряю, не была съ вами въ постояломъ домѣ; хотя обманута столько сколько я о томъ могу судить, средствами меня къ тому доведшими, то есть Г. мой, тѣми хитростями, о коихъ единое подозрѣніе меня раздражаетъ противъ васъ и самой себя; но теперь не время изъяснять о томъ. Увѣдомте токмо меня, Г. мой, (поклонясь ему весьма низко, ибо я тогда весьма была печальна) намѣрены ли вы меня оставить, или я вышла изъ одной темницы для того, дабы войти въ другую?
Обманута, сколько вы о томъ судить можете, средствами васъ къ тому доведшими. Чтобъ я васъ увѣдомилъ, сударыня, для того ли вы вышли изъ одной темницы, дабы войти въ другую! Поистиннѣ я внѣ себя отъ удивленія. (Въ самомъ дѣлѣ онъ имѣлъ видъ чрезвычайно пораженный удивленіемъ, но изъявлялось нѣчто пріятнаго изъ сего изумленія, не знаю истиннаго или притворнаго.) И такъ неужели необходимо нужно, чтобъ я отвѣтствовалъ на столь жестокіе вопросы? Вы совершенную имѣете надъ собою власть. Ахъ! кто же могъ бы вамъ въ томъ воспрепятствовать? Въ самую ту минуту, какъ вы будете находиться въ безопасномъ мѣстѣ, я васъ оставлю. Я предлагаю въ разсужденіи того единой токмо договоръ; позвольте мнѣ васъ просить на оной согласиться: естьли вамъ угодно теперь, когда вы ни отъ кого кромѣ самихъ себя не зависите, возобновить учиненное уже вами добровольно обѣщаніе, добровольно, безъ чего я бы не осмѣлился отъ васъ его требовать; поелику я нимало неспособенъ употребить во зло вашу благосклонность, то тѣмъ болѣе не долженъ терять тѣхъ милостей, которыя вамъ было угодно мнѣ оказать. Сіе обѣщаніе, сударыня, состоитъ въ томъ, что въ какое бы обязательство вы ни вступили съ своею фамиліею, но никогда не соединитесь съ другимъ человѣкомъ до толѣ, пока я буду живъ и не вступлю въ другія обязательства; или пока не учинюсь бездѣльникомъ, и не подамъ вамъ какую нибудь справедливую причину быть мною не довольною.
