Текст книги "Победители и побежденные"
Автор книги: Семен Малков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3
Дворец Советов
В летние месяцы семья Наумовых перебиралась из душного города на дачу. Анна Михеевна к тому времени уже преподавала английский и на каникулах была свободна. Но у Сергея Ильича был только один месяц отпуска, и дачу снимали в ближнем Подмосковье, откуда ему было недалеко до работы. В тот год члену коллегии дали путевку в санаторий Академии наук, находившийся на Калужском шоссе, в часе езды до центра, и жена с детьми переехали в деревню Узкое, недалеко от санатория.
Место было не только живописное, но и примечательное, поскольку Узкое представляло собой бывшее ближнее поместье графа Трубецкого, в господском доме которого теперь отдыхали и лечились академики. Деревня была за территорией усадьбы; роскошный парк тремя каскадами тянулся почти до самого Калужского шоссе. В каждом из них был вырыт пруд, причем в самом нижнем (и самом большом) можно было не только ловить рыбу и купаться, но даже кататься на лодках.
За деревней, отделенные полем ржи, на несколько километров раскинулись березовые и дубовые рощи, богатые грибами и ягодами. В каждом доме хозяева держали корову и продавали своим постояльцам молоко. В общем, Узкое идеально подходило для дачного отдыха и многие москвичи, особенно семьи академиков, выезжали сюда на лето постоянно.
Тем летом Тёме на даче было особенно хорошо, потому что к ним присоединилась старшая сестра мамы тетя Римма с дочкой Леночкой. Со своей кузиной он был дружнее, чем с Лелей, поскольку она всегда за него заступалась. Только благодаря ей старшие ребята брали Тёму с собой в лес, тогда как Леля, боясь ответственности, всегда была против. Кроме того, им повезло на соседей.
– Боюсь, как бы соседи по даче не оказались спесивыми. Ведь нам все лето придется там жить, – сказала мужу Анна Михеевна перед отъездом и пояснила: – Будет скучно, если они станут перед нами нос задирать. Не смогу я с такими общаться.
Однако опасения эти оказались напрасными.
И академик Видов, их сосед по даче справа, и академик Газарян, большая семья которого поселилась напротив, сами пришли к ним знакомиться сразу же в день переезда. Особенно экзотичным было знакомство с армянами, которые отмечали день рождения дочери.
Наумовы только стали распаковывать вещи, когда их переполошил дикий визг, донесшийся с улицы. Выскочив из дома, они увидели, что во дворе напротив два черноволосых мужика, явно кавказского облика, режут молодого барашка. Его-то предсмертный крик они и слышали. Но совсем их доконало то, что под струю свежей крови убиенного агнца подставили кружки и охотно стали ее пить.
Не выдержав такого зрелища, Наумовы вернулись в дом и продолжили свое обустройство. Но через какое-то время сквозь открытые окна стал проникать дразнящий запах готовящегося шашлыка, и все, почувствовав голод, позавидовали соседям, которые будут есть такую вкуснятину.
Их ожидал приятный сюрприз.
Раздался легкий стук в дверь, и, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, в горницу вошел высокий осанистый армянин. Широко улыбаясь, с кавказской простотой он предложил:
– Давайте, дарагие сасэди, познакомымся! Меня зовут Арам, а фамилия Газарян. Наверное, слыхали?
– Ну как же, Арам Суренович, вы – человек известный, – приветливо ответила Анна Михеевна, регулярно читавшая газеты. – На вас держится вся наша архитектура!
– Это хорошо, что меня знаешь. А твой муж? Где он? – добродушно произнес академик. – Хочу пригласить вас на наш семейный праздник.
– Муж еще на работе. Будет вместе с вами отдыхать в санатории, – любезно улыбнулась ему Анна Михеевна. – Наумов Сергей Ильич. Может, слышали?
– Нэ знаю такого. Академия большая, – мотнул головой Газарян.
– Он не академик. Мой муж – начальник Главсанупра Минздрава, – сообщила ему Анна Михеевна и сочла нужным добавить: – Дипломированный врач, окончивший Казанский университет.
– Нужный нам человек, – еще шире улыбнулся академик. – Будэм ждать! Через полчаса садимся за стол.
– Но нас много, Арам Суренович! – смутилась Анна Михеевна. – Я, моя сестра и еще трое детей.
– Это нэ много. Нас побольше будет, – весело рассмеялся Газарян. – Ждем вас, и мужа позовем, как приедет.
Вот так они попали сразу «с корабля на бал».
* * *
Вечером того же дня, когда вся семья во главе с Сергеем Ильичей пила чай из большого пузатого самовара, к ним пожаловал еще один гость. Валентин Мефодьевич Видов был сухощав и подвижен, его серьезное интеллигентное лицо совершенно преображалось, когда он широко улыбался своим большим ртом, обнажая крепкие и ровные зубы. Наумовы знали академика по портретам в газетах, которые в последнее время много о нем писали. Крупный специалист по железобетонным конструкциям, Видов возглавлял строительство Дворца Советов.
– Прошу извинить за вторжение, – с порога заявил Валентин Мефодьевич, – решил вот, по-соседски, зайти. Сразу должен признаться, что у меня к вам, Сергей Ильич, деловой интерес.
– Очень рад познакомиться! Если не секрет: как вы узнали, что я здесь? – живо откликнулся хозяин. – Может, выпьете с нами чашечку чаю?
– С превеликим удовольствием! – охотно согласился академик, подсаживаясь к столу. – Люблю чай из самовара, но редко это получается. Никто из моих домашних не любит с ним возиться, – добродушно пожаловался он и добавил: – А о том, что вы свой отпуск проведете в нашем санатории, мне сказали в Наркомздраве.
За чаем, к которому по случаю знакомства добавилось распитие графинчика водки, академик очень интересно рассказывал о своей недавней командировке в США. Он туда ездил для консультаций по строительству высотных зданий и был полон впечатлений.
– Чего греха таить, у них там – совсем другая жизнь! И технический уровень неизмеримо выше. Подкосили нас Гражданская война и разруха. Отстали мы от Америки лет на сто, – с сожалением констатировал Валентин Мефодьевич. – Мой папаша царствие ему небесное, сказал бы, что это – кара Господня. Я ведь, знаете ли, происхожу из «жеребячьего сословия». Он у меня был архиереем.
Тёма была скользкой, и Анна Михеевна постаралась перевести разговор на предметы, не связанные с политикой.
– А что вы оттуда привезли, кроме строительного опыта? – она лукаво улыбнулась. – Расскажите подробней: чем порадовали жену и детей? У нас ведь такой товарный голод! А в «Торгсине» есть хорошие вещи, но их продают только за валюту.
– Да уж, накупил всякой всячины. Всего и не перечесть. Ведь у нас, считайте, ничего не было, – как бы оправдываясь, ответил Валентин Мефодьевич. – Вы заходите, моя супруга все это покажет, – нашелся академик. – А моим двойняшкам, Борису и Глебу, привез все, что просили: от педального автомобиля до карандашей с ластиками.
– Вы сказали, что у вас ко мне деловой вопрос, – напомнил Видову Сергей Ильич.
– У меня на стройке свирепствует санинспекция. Мне и без нее забот хватает, – нахмурившись, объяснил Видов, – а тут приходится еще тратить время и нервы, чтобы преодолеть их запреты.
– Неужели они выставляют столь непреодолимые требования? – удивился Сергей Ильич.
– Дело не только в этом, хотя в наших условиях выполнить их нелегко. Вся беда заключается в гнилом, зыбком грунте, на котором мы возводим высотное здание. Это – болото, полное сточных вод, которые дают зловонные испарения. Санинспекция не только запрещает кормить рабочих в таких условиях. Она, – а это сейчас стало модой, – возмущенно повысил он голос, – обвиняет администрацию во вредительстве!
– Но не лучше ли будет выполнить их требования и организовать питание в другом месте? И потом, эти обвинения, – пожал плечами Сергей Ильич, – слишком несолидные, чтобы их принимать близко к сердцу.
– Это на первый взгляд, поскольку дело обстоит серьезнее, – хмуро пояснил академик. – Из-за никудышного грунта у нас треснул фундамент, почему меня и командировали срочно в Америку. Уже тогда пошли разговоры о вредительстве.
Он сделал паузу и добавил:
– Если возить рабочих на обед, надо увеличить время перерывов, а это грозит срывом сроков строительства. Но требования санинспекции не обоснованы, и жалоб от рабочих нет. В этом убедится любая объективная комиссия!
– Хорошо, Валентин Мефодьевич, я об этом позабочусь, – обещал именитому соседу Наумов и, усмехаясь, спросил: – А что, может, и правда – это проклятое Богом место, на котором так и не удастся больше ничего построить?
– Досужие домыслы! Ведь стоял же там храм Христа Спасителя, и мы тоже сумеем построить Дворец Советов, – решительно отверг мрачные прогнозы академик. – Современные наука и техника дают такую возможность. Хотя, – на его лицо набежала тень, – если у нас снова лопнет фундамент, тогда и я поверю, что этого не желает сам Господь!
Больше о делах не говорили; все дружно расспрашивали соседа о том, куда надо ходить за грибами и ягодами и где лучше удить рыбку.
* * *
– Неужто, Анечка, снова будет война? Ведь из-за нее, проклятой, я мужа потеряла, – посетовала Римма Михеевна, когда они стряпали на даче обед. – Болезнь Саши развилась как последствие полученных им тяжелых ранений. – Ее муж Александр Сальников был героем Гражданской войны, соратником легендарного Щорса, установившего советскую власть на Украине. В мирное время он стал большим начальником, но скоропостижно скончался от болезни, оставив молодую вдову с ребенком на руках. – Если бы Саша был жив, то сражался бы на стороне испанских коммунистов, как это делают сейчас многие герои Гражданской.
– Верно, так бы оно и было, – согласилась Анна и с сомнением в голосе добавила: – И все же напрасно, мне кажется, столько средств и сил мы тратим на помощь зарубежным коммунистам. Нам ведь никто не помогал делать революцию. По-моему, это нас разоряет. Ходим раздетые и разутые, завидуем тому, как живут за границей. Лучше бы сделали богаче и сильнее свою страну! Тогда бы, может, и фашисты поостереглись на нас нападать.
– Брось, Аня! Не так уж плохо мы живем. Слава Богу, не голодаем и одеты не хуже других, – возразила Римма, не вышедшая еще из роли жены красного командира. – У всех есть работа, и государство о нас заботится.
– Очень много оно о тебе заботится! Разве ты можешь прожить на пенсию, что получаешь за Сашу? А ведь он жизнь отдал за советскую власть. Может, вам с дочкой хватает тех грошей, которые получаешь на работе? – Анна укоризненно взглянула на сестру: – Не власть ты должна благодарить, что вы одеты не хуже других, а Вадика!
Она попала в точку. Римма смущенно замолчала, понимая, что если бы не регулярная помощь их старшего брата, то они с дочерью влачили бы нищенское существование. Вадим Михеевич был кадровым офицером, и революция застала его в Маньчжурии. Не приняв новой власти, он не вернулся на родину и жил в Шанхае, работал клерком в банке. Брат был холост и присылал Римме, которая вела с ним переписку, посылки и валюту.
– Зря ты мне завидуешь, Аня! – только и нашлась, что сказать, старшая. – Если бы ты ему написала, и тебе бы Вадим помогал. Но ведь ты сама от него отказалась, – в ее голосе был упрек, – когда не указала в анкете, что у тебя есть брат. А чего было скрывать? Он ведь не служил у белых, как Сережа.
– Типун тебе на язык! – испуганно осадила ее Анна. – Надеюсь, у тебя хватит ума больше нигде об этом не упоминать. Неужто не понимаешь, почему я скрыла в анкете про Вадика? – Она перевела дыхание и уже более спокойно добавила: – Тебе ведь, Риммочка, как лаборантке поликлиники ничего не грозит. А меня за связь с заграницей вышибут с преподавательской работы, а Сережу уж точно снимут с должности!
Анна умоляюще посмотрела на сестру.
– И заклинаю тебя: о том, что он короткое время был в армии Колчака, ты – никому! Его же тогда мобилизовали, и через месяц ему удалось бежать. Понятно, что в анкетах Сережа об этом умолчал. Иначе нигде бы ему ходу не было!
– Да о чем ты, Анечка! – успокоила ее старшая. – Разве я могу вас с Сережей предать? Никогда никому не проговорюсь!..
* * *
То лето в Узком выдалось особенно сухим и теплым. В такую отличную погоду дел у ребят было хоть отбавляй. Вместе со старшими сестрами Тёма ходил в походы по соседним рощам за грибами и земляникой. С близнецами Борисом и Глебом играл в прядки, в расшибалочку, катался на велосипеде. Отец им привез из Америки очень красивые, сверкающие никелем, с толстыми цветными шинами. Но и у Тёмы был детский велосипед «Украина», на котором он, фасоня перед девчонками, лихо раскатывал без рук.
Но самую большую радость доставляла дружба с хозяйкиным сыном Васькой – тот брал его с собой на рыбалку и отвести коней в ночное. Правда, сидеть подолгу с удочкой у Тёмы не хватало терпения, но зато нравилось ловить рыбу вершей. К радости его товарища, Сергей Ильич купил сыну настоящую, и мальчишки, тайком от посторонних глаз, ставили ее на ночь в укромном уголке пруда. Их добычей был в основном мелкий карась, но ребята с гордостью несли домой свой улов и с удовольствием уплетали хрустящие косточки – Анна Михеевна очень вкусно жарила карасей в сметане.
Что касается ночного, то это огромное удовольствие, которое Тёма познал впервые, выпадало ему не часто. Лошадей было мало, а деревенских мальчишек много и ему, как городскому, редко доставалась уздечка. Но уж когда везло, впечатление было незабываемое. Пацаны, сидя верхом без седел, неслись на пастбище галопом, представляя себя лихими красными конниками. Как всегда, в хорошем было и плохое. У тощих колхозных кляч были такие острые холки, что зады мальчишек стирались в кровь. Даже от редких поездок у Тёмы образовались струпья, и матери пришлось их лечить.
Тёма не был завистлив и не испытывал досады, когда не имел того, чем обладали его товарищи. Правда, у большинства из них и не было ничего такого, чему можно позавидовать. Но его соседи Борис и Глеб обладали тем, о чем он давно несбыточно мечтал. У них были духовые ружья! Добрые ребята, они по очереди давали ему пострелять в птиц и лягушек, но от этого еще больше хотелось приобрести свое.
– С ружьем даже не приставай! – отмахивался от его настойчивых просьб Сергей Ильич. – Оно слишком дорого стоит. Потом, эта прихоть у тебя быстро пройдет. Что ты с ним будешь делать зимой?
– Хочу стать ворошиловским стрелком! Я метче Борьки и Глеба, а у них есть, – не отставал от него сын. – Мне нужно! Чтобы лучше бить фашистов.
– Ну, положим, воевать тебе придется еще нескоро, – пришла на помощь мужу Анна Михеевна. – А пока можешь ходить в тир.
Однако никакие их доводы не могли утешить Тёму, так сильно ему хотелось иметь свое ружье. Казалось бы, его мечта была неосуществима, но совершенно неожиданно судьба ему улыбнулась. К ним в Узкое приехали снимать кино! Настоящий большой фильм с участием знаменитых артистов и, конечно, про шпионов. Назывался он «Ошибка инженера Кочина», а роль главного чекиста в нем играл сам Михаил Жаров.
Быстро возвели павильоны и поставили необходимые декорации для съемок, а отдыхающую публику, даже детвору, предприимчивые киношники использовали в массовке. Дело нашлось и для Глеба, и для Бори с Темой – им надлежало разъезжать на своих велосипедах туда-сюда перед павильоном, изображавшим придорожное кафе. А сестры вместе с другими дачниками сидели за столиками в роли посетителей.
То ли кадры движения на дороге впоследствии вырезали, то ли, может, они слишком быстро промелькнули, но, когда фильм вышел на экраны, разглядеть там Тёму было невозможно. И хотя товарищи в Москве, которых он заранее оповестил о своем дебюте в кино, из-за этого сочли его хвастуном, заработанных им денег вполне хватило на заветную покупку.
* * *
Со съемками кино у Тёмы было связано и другое яркое воспоминание. В это время к ним на дачу приехала отдыхать тетя Инна. Ей, красивой и яркой, конечно, предложили принять участие в массовке, и студентка института связи не отказалась от возможности немного подзаработать. Общительная и остроумная, она была на короткой ноге как с режиссерами, так и с артистами.
Даже сам Михаил Иванович Жаров приметил Инну и оказывал ей заметное внимание. Прославленный народный артист со всеми держался очень просто и в перерывах между съемками, сидя на лавочке, охотно фотографировался с участниками массовки. Огромного роста, он был в красивой форме чекистов – синих галифе и серой коверкотовой гимнастерке. У Тёмы осталось на память несколько таких снимков, которые он с гордостью показывал всем ребятам.
В один из перерывов Михаил Иванович фотографировался на лавочке со своими младшими коллегами из массовки. Справа от него сидела Инна, а слева – блондиночка Капа. Но Тёма заметил, что почему-то за талию он своей большой рукой обнимал только его тетю. Этого оказалось достаточно для того, чтобы она поссорилась с приехавшим их навестить Горбаком.
Тёма уже знал, что Николай Петрович ухаживает за тетей Инной и они в скором времени собираются пожениться. Их свадьба откладывалась только из-за того, что им пока негде жить. Свою квартиру Горбак оставил прежней жене, временно перебравшись к холостому товарищу по работе. Ему обещали дать новую, но он ее еще не получил. А в маленькой комнатке, которую занимала тетя Инна с бабушкой Верой, им было бы слишком тесно.
Николай Петрович подошел к съемочному павильону именно в тот момент, когда Жаров перед фотокамерой демонстративно обнимал его невесту, и ему это, по-видимому, не понравилось. Почти такого же роста, как Михаил Иванович, так же как и он облаченный в синие галифе и серую кеверкотовую гимнастерку, Горбак выглядел как двойник народного артиста.
– Инна! На одну минуточку, – громко позвал он ее издали.
– Коленька! – обрадованно воскликнула Инна, вскакивая с места.
Она подбежала к Горбаку и повисла у него на шее. Но суровый чекистский начальник не любил обнажать свои чувства перед публикой и, отстранив ее, язвительно произнес:
– Тебе по роли положено обниматься с Жаровым или это импровизация? По-моему, у вас сейчас перерыв.
– На сегодня у меня съемки закончены, – ответила Инна, словно не замечая его ревности. – Мы можем хоть сейчас пойти с тобой гулять.
– Ты не ответила, почему так нежна с Михаилом Ивановичем. Тебя располагает к нему наша форма? – честный и прямодушный, Горбак не умел лицемерить и носить обиду в себе.
– Уж не вздумал ли ты меня ревновать, Коля? – Инна поняла, что объяснения не избежать. – Ну как мне может нравиться актер в форме чекиста, – прильнула она к нему, – когда у меня жених – самый что ни на есть настоящий?
Характер у Горбака был жесткий, и обид он не прощал.
Он молча повернулся и зашагал к деревне – мимо поля, на котором уже колосилась рожь.
Тетя Инна немного постояла в растерянности и побежала его догонять, а Тёма последовал за ними, желая знать, чем кончится их ссора. Он видел, как она поравнялась с Николаем Петровичем, как они возбужденно спорили, отойдя к краю поля, а потом Горбак схватил ее, повалил, и они скрылись во ржи. Не на шутку испугавшись, мальчик бросился к ней на помощь, но, раздвинув высокие колосья, застыл как вкопанный, не зная, куда глаза девать. Ничего его тете не угрожало. Наоборот, на спине лежал дядя Коля, а она сидела на нем верхом и они с азартом, как он это уже хорошо знал, занимались любовью.
Боясь, что его заметят, Тёма хотел было ретироваться, но запретное зрелище было столь захватывающим, что оторваться не смог и, затаившись во ржи, продолжал наблюдать за их конвульсивными движениями. Он уже знал, что секс – это любимое времяпровождение взрослых, но многого не мог взять в толк.
В Тёме уже начинал просыпаться мужчина, и его все чаще стали посещать эротические фантазии. Все чаще ловил он себя на том, что глядя на девочек и женщин, испытывает вожделение.
* * *
Сергей Ильич Наумов ошибался, считая свое служебное положение выше, чем у академика Видова. Его еще ни разу не приглашали на поле Тушинского аэродрома, где ежегодно праздновали День Воздушного флота. А Валентин Мефодьевич отправился туда всей семьей на машине, да еще взял с собой и Тёму. Это был один из лучших советских праздников, проводился он в августе – самом сухом и жарком летнем месяце и, как правило, была отличная погода.
Обширное поле аэроклуба в Тушино было заполнено праздничной толпой приглашенных, а высокий берег Москвы-реки и железнодорожная насыпь также были усыпаны людьми, пришедшими целыми семьями полюбоваться воздушным парадом. Даже речные пароходы, став на якорь, ждали, когда начнется праздничное шоу. На специальной трибуне, защищенной от солнца, расположились почетные гости и члены правительства, а когда там появился Сталин, толпа пришла в бурный восторг.
Из репродукторов гремел марш воздухоплавателей:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки – крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
И действительно, все, что происходило на празднике, было сказочно красиво.
Сначала запускали разноцветные аэростаты и воздушные шары, потом мастера высшего пилотажа показывали всевозможные фигуры, в том числе и знаменитую «мертвую петлю» Нестерова. Но настоящий гром аплодисментов раздался, когда в небе появились летчики-истребители, демонстрируя слаженный групповой пилотаж. В прессе их иначе не называли, как «сталинские соколы».
В перерыве между праздничными номерами Валентин Мефодьевич покупал всем ситро, бутерброды и мороженое. Царило веселое оживление, было очень интересно находить и разглядывать в толпе именитых гостей – известных артистов и героев труда, о которых тогда много писали и говорили. А завершился парад воистину феерическим зрелищем – выброской массового воздушного десанта. Сначала высоко в небе появились большие тяжелые самолеты, из них, как горох, посыпались крошечные фигурки парашютистов. Потом над каждой из них раскрылся цветной зонтик парашюта, и они плавно приземлились на поле аэродрома.
Этот праздник врезался в память Тёмы как одно из наиболее ярких детских впечатлений еще и потому, что совершенно неожиданно закончился для академика Видова большими неприятностями. Они уже собрались ехать домой и находились в машине, когда к Валентину Мефодьевичу, сидевшему рядом с водителем, подошел какой-то мужчина. Боязливо озираясь, словно он не хотел, чтобы это увидели, что-то быстро ему сказал и тут же, еще раз оглянувшись, растворился в толпе.
Обычно веселый и общительный, академик полдороги мрачно молчал, а когда сделали остановку и Борька с Глебом за компанию с водителем отправились в кустики по малой нужде, Валентин Мефодьевич коротко бросил жене:
– Плохи мои дела, Дарьюшка! В Узком меня уже ждут. Такой праздник испортили, мерзавцы.
– Кто тебя… ждет? – пролепетала перепуганная супруга.
– Будто не знаешь кто. Гепэушники. Снова дал трещину фундамент. Просто какой-то злой рок! Зря я связался с этой проклятой стройкой.
Его супруга Дарья Васильевна и сама сознавала, что это – конец, но все же попыталась подбодрить мужа.
– Только не надо падать духом, Валечка. Неужто ты, академик, не сможешь доказать, что не виноват в просчетах проекта? Сам же говорил, что грунт там ужасный. – И мягко добавила: – Ну снимут тебя с работы. Ославят. Сделают простым инженером. Жизнь на этом для нас не кончится.
– Если бы так, Дарьюшка! Если бы рассматривались только инженерные аспекты, – покачал головой академик. – Но здесь первую скрипку будет играть политика! Срыв строительства Дворца Советов – символа новой эпохи, народу не объяснишь только техническими причинами. Тем более что бытует мнение, будто это Богом проклятое место. – Валентин Мефодьевич, тяжело вздохнул: – Заранее предвижу, что объяснение будет одно – вредительство. В этом обвинят все руководство стройки и меня в первую очередь. В Чека состряпают фальшивое «дело», на что они большие мастера, и это означает конец. Не надо обманывать себя, дорогая!
До приезда в Узкое они больше об этом не говорили. Но в доме его действительно ожидали двое крепких мужчин в штатском. Академика увезли, и больше Тёма его никогда не видел. А через пару дней съехала с дачи Дарья Васильевна, и Бориса с Глебом он встретил лишь спустя много лет.
* * *
– Кто бы мог подумать – милый, обаятельный человек, и на тебе – оказался Главарем шайки вредителей, – недоумевал Сергей Ильич, читая газеты, сообщавшие о срыве стройки Дворца Советов по вине не дремлющего классового врага.
– Как бы и нас с тобой, Сережа, не начали таскать в ГПУ за соседство по даче, – тревожно отозвалась Анна Михеевна.
– Не должны, – постарался успокоить ее муж. – Всем ведь известно, что мы раньше и знакомы-то не были. Это и академик Газарян сможет подтвердить, – привел он убедительный довод.
– А ты веришь тому, что там и правда было вредительство? – с сомнением произнесла Анна Михеевна, понизив голос, хотя, если не считать Тёмы, в доме они были одни. – Не похоже, чтобы такой большой человек, всеми уважаемый академик был способен совершить диверсию. Ну зачем ему это было надо?
– Недаром говорят: чужая душа – потемки, – задумчиво ответил Сергей Ильич. – Конечно, человеку простому трудно понять, зачем люди, занимающие высокое положение, всем рискуют, чтобы добиться еще каких-то своих целей. Но ведь по радио передавали, что чекисты разоблачили поповский заговор, и это очень похоже на правду! Ты разве не слыхала?
Анна Михеевна штопала детям чулки, но, узнав эту новость, отложила свое занятие.
– Нет, и никто мне об этом не говорил. До сих пор много толкуют о том, что Бог проклял это место и не даст коммунистам построить там свой Дворец Советов. Выходит, цель вредительства – доказать народу, что так оно и есть? Я правильно поняла?
– В общем, да. Это вредительство представляют как поповскую месть за снос храма Христа Спасителя, – сообщил ей муж все, что знал. – Якобы представители так называемого «жеребячьего сословия», к которому принадлежит и академик Видов, решили не допустить возведения там Дворца Советов. Мол, поэтому он и стал во главе стройки, чтобы ее сорвать. – Сергей Ильич грустно посмотрел на жену. – Довольно логично построена версия, не правда ли? Валентин Мефодьевич и не скрывал, что его отец был архиереем, – криво усмехнулся он и неожиданно добавил: – Вот поэтому я ей и не верю!
– Да что ты, Сережа! Почему? Думаешь, чекисты ошибаются, подозревая вредительство? Веришь, будто и правда это место проклято?
– И место не проклято, и ничего они не подозревают, Анечка, – с горечью объяснил ей муж. – Насчет вредительства – это все злостные выдумки, чтобы оправдать провал строительства. Видов – честный человек! Грош мне была бы цена, как руководителю, если бы не умел разбираться в людях. Но какие-то инженерные ошибки академик явно допустил.
– А что тебя удивляет? – продолжал он. – Разве мало расстреляли достойных людей и за меньшие грехи, – он скорбно опустил голову. – У Мамеда тоже неприятности продолжаются. А ведь таких коммунистов, как он, на Востоке мало!
– Так что же это выходит? – еле слышно произнесла Анна Михеевна. – Неужели вредители завелись там, наверху?
– Скорее, беспощадные карьеристы, для которых жизнь человека – ничто! – нахмурился муж. – Им ведь нужно объяснить народу, почему допускается так много ошибок, почему до сих пор не видно плодов революции. Вот они и приносят в жертву часто ни в чем неповинных людей. Сейчас каждый может угодить в эту мясорубку!
– Но как же тогда они думают построить Дворец Советов, если пересажают специалистов? Ведь академик Видов у нас самый лучший?
– А я теперь не уверен, что его и правда хотят построить. Слишком дорогое строительство, а у государства есть заботы и поважнее, – с усмешкой ответил Сергей Ильич. – Думаю, они от этой затеи уже отказались, а вину за погубленные средства решили свалить на строителей.
Тогда Тёма счел его слова святотатством, даже мысли не допуская, что строительство Дворца Советов может не осуществиться. И лишь через много лет убедился, что отец оказался прав.
