Текст книги "Победители и побежденные"
Автор книги: Семен Малков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава 2
Шпиономания
Страна жила во вражеском окружении, в одиночку строила свое «светлое коммунистическое будущее». А вокруг буржуи-капиталисты жестоко угнетали и преследовали наших братьев по классу, со всех сторон засылали шпионов и диверсантов, чтобы выведать военные секреты и подорвать мощь пролетарского государства. Им помогали недобитые враги советской власти – кулаки и прочие предатели, а доблестные пограничники и чекисты, рискуя жизнью, их ловили.
Об этом писали газеты, говорили по радио и показывали в кино, в которое любили ходить по выходным родители и часто брали с собой детей. Тёма еще до школы научился читать стихи, а в первом классе уже с выражением их декламировал. Особенно ему нравилось такое:
…В глухую ночь, в полночный мрак
Посланцем вражьих банд
Переходил границу враг,
Шпион и диверсант…
В кино враги и шпионы маскировались под честных, хороших людей. Часто кого-нибудь убивали и пользовались их документами. Но бдительные граждане помогали чекистам разоблачать это отродье. А на границе самыми лучшими помощниками бойцов были собаки-овчарки. После того как Тёма посмотрел замечательный фильм «Джульбарс», он стал мечтать о четвероногом друге, и он так упорно приставал к отцу, что Сергей Ильич не выдержал и купил ему породистого щенка.
К сожалению, Рекс не был немецкой овчаркой, как Джульбарс, но этот красивый доберман-пинчер сразу ему полюбился, и он не терял надежды вырастить из своего щенка полезного служебного пса. Отец сказал, что эту породу за отличный нюх и смелость издавна прозвали «полицейскими собаками».
Тёма без устали дрессировал Рекса и подолгу выгуливал в надежде, что тот сумеет «вынюхать» какого-нибудь врага и шпиона и прославит на все страну своего наставника. Однако этим мечтам не суждено было осуществиться и вовсе не потому, что в действительности некого было ловить. В скором времени произошло сногсшибательное событие, которое окончилось весьма плачевно.
В одном классе с Темой учился рыжеволосый мальчик Витя Старостин, с которым они подружились в первый же день учебы. Хотя он был рослым и крепким, на переменке его, как обычно всех рыжих, стали дразнить. Не стерпев обиды, он полез драться, но враги превосходили числом и ему пришлось бы туго, не приди на помощь Тёма.
Драки в их арбатском дворе были непременным сопровождением «военных» игр и основным методом разрешения споров. Раздавая тумаки направо и налево, он отогнал ребят от конопатого Витьки, чем сразу завоевал авторитет у пострадавшего.
– Ты чего это растерялся? – покровительственно спросил Тёма, видя, что у того из носа текут кровавые сопли. – Такой здоровый, а не можешь справиться с мелюзгой. Дал бы им пару хороших пенделей – и порядок!
– А я не привык драться, – смущенно признался Витька. – Мне раньше не приходилось.
– Это почему? – удивился Тёма. Ему такое было непонятно.
– Мы жили в Японии, на территории посольства. Мой папа был там военным атташе, – объяснил Витька, вытирая нос платком. – Нас, детей, там было мало, и мы не ссорились.
– Значит, ты жил у самураев? – поразился Тёма. – Вот здорово! Расскажешь? – он хотел было сразу приступить к расспросам, но прозвенел звонок на урок, и им пришлось вернуться в свой класс.
С тех пор они с Витькой стали неразлучны. Оказалось, что живут они совсем рядом. Старостины занимали две комнаты большой коммунальной квартиры в доме по Гоголевскому бульвару, не более пяти минут ходьбы от Малого Афанасьевского переулка. А их школа, бывшая Медведковская гимназия, находилась совсем близко, в Староконюшенном. И после уроков мальчишки, сговорившись, часто бегали вдвоем играть на бульвар: днем родители работали, а старшие сестры были заняты своими делами.
На противоположной стороне Арбатской площади, на углу улицы Фрунзе и Гоголевского бульвара, за высокой кирпичной стеной располагались здания, занимаемые Генштабом Красной Армии. Высокие металлические ворота то и дело открывались, впуская и выпуская черные служебные автомобили. Охрана проверяла документы и отдавала честь.
В этот несчастливый для них день Тёма и Витька после школы отправились на бульвар поиграть в снежки. Погода была чудесная, был легкий морозец. Мальчишки носились вокруг памятника Гоголю, укрываясь от крепких снежков, а когда устали, присели передохнуть на лавочку. Им и в голову не пришло, что за ними внимательно наблюдают.
Довольно молодой еще мужчина, с усами и небольшой интеллигентной бородкой, в скромном драповом пальто и барашковой шапке, внешне походил на учителя. Он не спеша прогуливался по аллее, словно кого-то ждал, а когда заметил, что мальчишки уселись на лавочке, подошел и мягким, вкрадчивым голосом заговорил:
– Что, хлопцы, умаялись? Могу предложить вам более интересную игру.
Поскольку Тёма и Витька молча таращили на него любопытные глаза, он изящным жестом фокусника извлек из кармана объемистый пакет.
– Это очень вкусные конфеты, «Мишки». Ведь любите их? – растянул губы в улыбке «учитель» и объяснил: – Устраиваем соревнование. На время. Кто за час запишет больше номеров автомобилей, которые будут проходить через вон те ворота, – указал жестом на Генштаб. – Все равно в какую сторону. Каждый получит столько конфет, сколько запишет машин, а победитель сверх того еще пять! Устраивает?
Витька с Темой переглянулись. Предложение им понравилось – тем более что «Мишки» они очень любили и ели их лишь иногда, по большим праздникам. Поняв, что ребята клюнули на приманку, «учитель» тем же ловким движением достал два листка бумаги и карандаши, по-видимому приготовленные заранее.
– Постарайтесь записать номера разборчиво, чтобы можно было проверить. Я знаю, какие машины туда ездят. Через час буду ждать на этом месте, а пока где-нибудь погреюсь. Время засек. – И показал рукой на большие уличные часы.
Не долго думая и не теряя времени, мальчишки взялись за дело. Они бегали по площади и вблизи улицы Фрунзе, стараясь каждый раньше другого записать номера нужных автомашин. Прошло более получаса, когда Артема, вертевшегося у самых ворот, остановил высокий человек в дубленом полушубке.
Он крепко взял Тёму за рукав:
– Ты чего это делаешь, пацан?
– Номера записываю, – честно признался Тёма и взмолился: – Отпустите, дяденька, а то проиграю!
– Не думаю! – возразил «дяденька». – Отпущу, если скажешь, что это за игра.
– Мы с Витькой соревнуемся, кто больше запишет, – чуть не плача, объяснил Тёма. – Нам за это «Мишек» дадут. Ну вот! Теперь он выиграет.
– А я говорю – не выиграет, – серьезно заверил его дядька. – Это вон тот шкет, что за машиной побежал? Ну-ка, позови его сюда! – строго приказал он. – Ваша игра кончилась!
– Это почему? – спросил было Тёма, но осекся, увидев его суровый взгляд. – А вы, дядя, из милиции?
– Считай, что угадал, – коротко бросил высокий в полушубке. – Зови своего приятеля! Будем разбираться, что это у вас за игра.
Тёма отчаянно замахал руками, и друг, заметив, что его держит за рукав какой-то мужик, боязливо подошел. Он уже догадался, что игра их – плохая и им за нее попадет.
– Давай-ка сюда свой листок, – приказал Витьке «дядя милиционер». – И скажи: кто придумал эту игру? Мне очень интересно это знать.
– Какой-то… мужчина… в барашковой шапке, – запинаясь, пролепетал Витька. – Мы около Гоголя… снежками бросались, а он… предложил нам… игру. «Мишки» обещал. – Не выдержав, он заплакал.
– Ладно, не хнычь, – прикрикнул на него дядька. – Опиши, как он выглядит? Ты вроде бы потолковей, – приказал он Тёме.
– Невысокий, с бородой и усами. В очках, – послушно выполнил его требование мальчик поняв, что «Мишек» им с Витькой не видать, как своих ушей. – Через десять минут обещал вернуться.
Но разумеется, никого там уже не оказалось, и высокий отвел перепуганных мальчишек в какой-то дом на улице Фрунзе, в котором была детская комната, хорошо обставленная и полная разных игр.
– Поиграйте здесь вдвоем, пока за вами не придут, – наказала им женщина, она была в форме, какую носили чекисты. – Вы плохо поступили, послушавшись незнакомого человека, – не удержавшись, укорила она их. – Но виноваты в этом не вы, а ваши родители.
Только через час первыми забрали Тёму. Анна Михеевна и Сергей Ильич выглядели очень расстроенными. Видно, им здорово досталось от чекистов. Не сказав ни слова, они увели сына, а дома его ждала такая порка, после которой ему еще целую неделю было больно сидеть, но, сознавая свою вину, Тёма терпел и не жаловался.
* * *
В стране продолжалась ожесточенная кампания поиска и разоблачения замаскировавшихся шпионов и внутренних врагов советской власти. Судили и уничтожали троцкистов и бухаринцев, различного рода вредителей в промышленности и на селе. Народ призывали к бдительности.
Школьникам ставили в пример Павлика Морозова. Этот юный сельский пионер помог вывести на чистую воду своих родных, которые прикидывались честными тружениками, а на деле были злейшими врагами социалистического строя. Узнав, что они готовят вредительство, маленький патриот донес на своих родителей и его за это убили. Пресса и печать превозносили Павлика как героя.
Вскоре и Тёме выпал шанс в некотором роде повторить подвиг Морозова. На период зимних каникул его отвезли к бабушке и дедушке в Лосинку. Так все называли станцию Лосиноостровскую. Родители отца, вместе с его незамужней сестрой Феней и младшим братом Димой, делили половину верхнего этажа бревенчатого барака с семьей участкового милиционера Коршунова. Илья и Борис прописаны были там же, но предпочли общежитие, и приезжали в Лосинку только по выходным.
Дедушка Илья, кряжистый бородатый старик с добрым взглядом светло-голубых глаз, столярничал в мастерской и его сыновья Боря, Илюша и Дима, как дети рабочего, беспрепятственно прошли в институты. В отличие от Инны, которой для поступления в вуз пришлось из-за своего непролетарского происхождения зарабатывать «рабочий стаж» на стройке.
Столяр дедушка был превосходный и умел из дерева делать все. Особенно разного рода лодочки и корабли. Тёме он выточил пару деревянных коньков, которые прикручивались к валенкам, на них можно было легко кататься по снежному насту зимних дорог. Дед был немногословен, пространных разговоров с внуком не вел, но, приходя с работы, любил с ним повозиться, якобы пробуя силу, и мастерил все, что тот попросит.
Бабушка же, которую все называли «баба Ада», была очень общительна, обо всем Тёму расспрашивала и много рассказывала сама. Плотная и маленькая, с живыми черными глазами и приветливой улыбкой, она была признанным лидером у окрестных старух. И хотя баба Ада была малограмотной, как тогда говорили «темной», к ней постоянно приходили за советом и утешением.
От нее-то Тёма и узнал, что дедушка не всегда был простым столяром. Оказывается, до революции Илью Самойловича Наумова знали в Астрахани как богатого купца второй гильдии, делавшего лучшие на Волге бочки для засолки рыбы. Благодаря этому отец Тёмы и старший сын, погибший на Германском фронте, окончили университеты еще в царское время, а дочери были одними из самых богатых невест – не то, что теперь.
Вскоре открылась еще одна, куда более ужасная тайна. Дедушка с бабушкой жили под одной крышей, однако мира между ними не было. Дед только отдавал ей заработанные деньги и питался вместе со всеми, но почти не разговаривал и спал на лежанке за перегородкой, где у него был верстак. Как Тёма выяснил после одной из перебранок между старшими, произошло это на религиозной почве. Вернувшись к обеду и снимая коньки в коридоре барака, он услышал, как старики ссорятся.
– Никогда не прощу, что предал веру наших отцов! – горячилась бабушка. – Ну ладно еще – в царское время. Если б не стал выкрестом, то дороги тебе не было бы. И мне пришлось это терпеть, втайне молиться нашему богу и соблюдать обряды. Но теперь-то никто тебе не мешает!
– Я не флюгер какой-нибудь, чтобы вертеться во все стороны, – упрямо возражал дед. – Думаешь легко мне было переходить в другую веру? Но раз уж сделал это и стал православным, то им и помру.
– Чего же ты теперь в церковь не ходишь? – резко упрекнула баба Ада. – Сколько лет туда таскался, даже в хоре пел.
– Не хожу потому, что одна на всю Лосинку и далеко, – ворчливо ответил дед. – Да и молодежь над верующими смеется. Но Бог един, и он у меня в душе.
– Значит, хочешь умереть вероотступником? – непримиримо повысила голос бабушка. – Не будет тебе на том свете покоя!
– Как знать, Ада? – стоял на своем дед. – Вот партийцы утверждают, что Бога нет, и все это поповские выдумки. Увидим, когда там окажемся.
– Богохульник! – возмутилась бабушка – А говоришь, что – верующий.
Поняв, что больше ничего интересного не услышит, Тёма оставил коньки в коридоре и, обмахнув веником снег с валенок, вошел в жарко натопленную комнату.
* * *
Окончательно просветил Тёму его ровесник, соседский Николка Коршунов. Был он рослым в отца-милиционера, долговязого, как «дядя Степа» – героя детского стихотворения Михалкова. Хотя Николка был крупнее и весил больше, Тёма его почти всегда побеждал, так как был половчее и сообразительнее.
В тот день с утра, вместе с другими ребятами, они строили во дворе снежную крепость. Вдоволь набегавшись, Николка, который был в курсе всего, что происходило в округе, поманил Тёму пальцем.
– Пойдем, что тебе покажу! – сказал с видом заговорщика. – Тут один мильтон, что вместе с моим папкой служит… В общем, женился… и они днем, – он замялся, покраснев, – это самое… ребенка делают. Хочешь посмотреть?
Тёму уже жутко интересовало то, как «делают детей». Тоже покраснев, он молча кивнул, и Николка повел его к соседнему бараку. Перебравшись через невысокий забор, утопая в снегу, пацаны добрались до окна на первом этаже и приникли к стеклу. Зрелище было такое, что им мог позавидовать любой эротоман!
Прямо перед их глазами, на старинной двуспальной кровати с никелированными шариками занималась любовью совершенно голая молодая пара. Это были молодожены, которые даже днем, как уже известно было всем соседям, находили время для секса. Несмотря на малолетство, Тёма и Николка отлично знали, чем они занимаются, хотя и не понимали, почему затрачивают столько усилий и мучительно стонут. Но смотреть было очень интересно!
От этого увлекательного занятия их оторвал окрик вышедшей из дома бабки, и ребята бросились наутек. Они порядком озябли и отправились к Николке, чтобы отогреться и поиграть в тепле. Его отец и мать были на работе, и друзья, сбросив пальто и валенки, прямо на полу занялись борьбой, устроив в комнате изрядный кавардак.
– А ты знаешь, что твоя баба Ада – жидовка, и все старухи, которые всегда у нее толкутся, тоже? – спросил Николка, когда они, подустав, сидели, отдуваясь после очередного поединка. – Мамка говорит, что жиды пьют кровь христианских младенцев.
Тёма попробовал представить свою маленькую симпатичную бабушку в образе злой ведьмы, и это было столь дико и невероятно, что он пришел в негодование.
– Думай,что говоришь! Не то дам леща и дружить не буду, – заявил он приятелю. – Чтоб моя бабушка такое могла – это надо придумать!
– А чего тогда у бабы Ады всегда старухи собираются и какие-то праздники не наши справляют? – въедливо спросил Николка. – Ты ничего не знаешь, но мы-то, как соседи, все видим. Неужто твой дедушка тоже жид?
– Ну и дурак же ты! – разозлился Тёма. – Как он может быть жидом, когда у него на шее крестик висит? Разве ты не знаешь?
– Знаю, конечно, – немного растерянно согласился Николка. – И в церкви деда Илью видели. Но твоя бабка крестика не носит! – нашелся он.
Тёма сразу вспомнил подслушанный разговор бабушки с дедом и огорченно подумал, что, похоже, его приятель говорит правду. Но конечно, кроме крови христианских младенцев. Не найдя лучшего выхода, он небрежно бросил:
– Все это, Николка, глупости! Нас с тобой чему в школе учат? – Тёма с видом превосходства посмотрел на приятеля. – Никакого Бога нет. Его попы выдумали, чтобы охмурять народ. Дед это понял и не ходит в церковь. А бабушка – очень умная. Она раньше его это поняла. Вот и крестик не носит.
Однако в том, что Николка прав, он убедился очень скоро, когда вместе с родителями приехал в Лосинку накануне праздника Пасхи.
* * *
Христианская Пасха не совпадает с иудейской. Но оба светлых праздника доставляют много радости верующим, так как им предшествует длительный пост, после которого можно вволю разговеться, и поэтому готовится много вкусной еды. На этот счет бабушка Ада была большая мастерица. Помимо традиционной мацы, она делала замечательное хрустящее печенье «хворост», превосходно готовила любимые еврейские блюда: «фиш-картошку», фаршированную рыбу и еще много такого, чего, как говорится, пальчики оближешь.
Именно поэтому, хотя верность своей религии в семье сохранила она одна, на ее вкусный праздник обычно собирались все дети, за исключением младшей, Киры. Приехав погостить к брату, когда Сергей Ильич еще работал в Ашхабаде, она вышла замуж за его коллегу-врача, родила двоих детей, да так и осталась жить в дальних южных краях.
Из Туркмении они выезжали крайне редко.
Вот и на этот раз в Лосинке за столом в большой комнате барака было тесно. Мало того, что старший сын привез всех своих, но и Борис, успевший получить квартиру и жениться, прибыл к матери вместе с женой Ирой: она уже была на шестом месяце беременности. Баба Ада с Феней наготовили всего полным-полно, каждый из гостей обладал здоровым аппетитом, и за столом было весело и шумно. Говорилось много тостов и обсуждались текущие дела.
Разговоры вертелись вокруг прихода к власти в Германии Гитлера и начавшегося там фашистского террора.
– Да уж, твою Пасху там сейчас вряд ли кто-то празднует, – объяснил матери Борис. – Нацисты считают евреев людьми второго сорта, грозят уничтожить, устраивают облавы и погромы. Бросают их вместе с коммунистами и прочими противниками режима в концентрационные лагеря!
– Им надо дать по рукам, пока силы не набрали и не сломили дух немецких антифашистов! – горячо произнес Илья, активный комсомолец, мечтающий о вступлении в партию. – Надо объявить Гитлеру войну и оказать интернациональную помощь коммунистам, пока их там всех не перебили. Я первый пойду добровольцем!
– Не готовы мы воевать, – возразил ему Борис. – Ведь только начали строить современную систему укреплений. Я как раз этим сейчас занимаюсь. И армию надо перевооружать. Нашей славной конницей немецкие танки не одолеть!
– А как же в кино мы всех побеждаем? – скромно подал голос младший из братьев, студент Дима. – Разве наша авиация, наши летчики не самые лучшие в мире?
– Летчики-то хорошие, но Боря прав, – сказал свое веское слово Сергей Ильич. – Наша промышленность только начинает набирать обороты, страна еще не оправилась от голода, да и братским компартиям приходится помогать. Не готовы мы еще к новой войне! – Он поднял свой бокал и провозгласил тост.
– Давайте лучше сначала укрепим своегосударство, построим процветающее общество у себя.Выпьем же за победу коммунизма в отдельно взятой стране!Ленин учит, что это возможно!
Все дружно выпили, хорошо закусили и молчавшая во время разговора о политике баба Ада с нескрываемым скепсисом произнесла:
– А вы что, дети, и правда верите в победу этого, – она запнулась, произнося трудное слово, – коммунизьма? Сколько лет об этом все талдычут, а чтобы это все сготовить, – указала рукой на стол, – я на базаре за один раз истратила столько, сколько мой дед за месяц зарабатывает. – И не без ехидства добавила: – Вот вы у меня все такие партейные, а мою Пасху уважили. И молодцы. А ваши вожди – непутевые, раз веру преследуют. Бог не даст им удачи!
Ее слова вызвали легкий шок, и Сергей Ильич, как старший, счел нужным внести ясность.
– Мы здесь собрались не Пасху праздновать, тем более еврейскую, а чтобы повидаться и поесть твоей вкусной стряпни. А раз ты сама об этом заговорила, то и я скажу прямо, – нахмурив брови, посмотрел он на мать. – Не делом ты занялась, что собираешь у себя верующих старух. На всех нас бросаешь тень! Вот отец ведет себя умно – за что ему большое спасибо.
Но маленькая баба Ада обладала сильным характером.
– Господь накажет вас, безбожников. Совсем загнали народ! Разве так люди жили при прежней власти? Вот ты, Сергей, вроде большой начальник, а ведь еле с семьей перебиваешься! Ты дай людям хорошую жизнь, а не энтот… тьфу, – опять запнулась старуха, – коммунизьм.
Братья, как по команде, переглянулись, и в их испуганных глазах можно было прочесть: «Не дай Бог кто-нибудь услышит!». Первым опомнился Борис.
– Ну, мама, ты и даешь, – строго произнес он. – Не смей нигде высказывать такое! Даже своим старухам! Ты же не хочешь закончить жизнь в тюрьме и всех нас потащить за собой?
Наступило тяжелое молчание, но по виноватым глазам бабы Ады было видно, что она сожалеет о своей вспышке. Поэтому на политические темы больше не говорили.
* * *
Всю ночь валил снег, но наутро выглянуло солнце, и Анна Михеевна предложила детям пойти на прогулку. Тёма охотно согласился, а Леля отказалась наотрез. Очевидно, ей хотелось еще немного поспать.
Тепло одевшись, не спеша отправились по протоптанной тропинке в сторону железнодорожной станции. Стоял легкий морозец, и долгое время шли молча, с наслаждением вдыхая чистый сельский воздух. Но когда повернули обратно, Тёма не выдержал и спросил то, что давно вертелось у него на языке:
– Мам, а это правда, что баба Ада жидовка и против советской власти?
– Это кто же тебе сказал такое? – поразилась Анна Михеевна.
– Сам слышал, что она у себя старых жидовок собирает, а вчера против вождей говорила. – Тёма решил не выдавать своего друга Николку. – Я же, мам, не маленький!
– Не смей так говорить! – сердито одернула его Анна Михеевна. – Только плохие люди и фашисты обзывают евреев жидами. Тебя же учат, что все нации равны. Ты – октябренок и должен быть интернационалистом. Не надо стесняться того, что баба Ада еврейка! И великий вождь всех трудящихся Карл Маркс был евреем.
– Выходит, и он тоже жид? – вытаращил глаза Тёма.
– Да потому, что евреи ничуть не хуже других людей, и среди них есть те, каких почитают миллионы, – уже спокойно объяснила ему мать.
Ее доводы обескуражили Тёму, но оставалось главное сомнение, которое не давало ему покоя.
– Но ведь правда, что бабушка против советской власти? Ты ведь слышала, что она вчера говорила, – снова пристал он к матери. – Они с дедом ненавидят революцию, потому что раньше были богачами и у них все отняли. Баба Ада сама мне рассказывала. Выходит, они – скрытые враги?
Анна Михеевна так растерялась, что не нашла слов для ответа и лишь смотрела на сына, словно увидела впервые. А Тёма продолжал излагать то, что тяготило его детскую душу.
– Разве честно выдавать себя за рабочего? Какой же дедушка рабочий, если раньше был купцом? – забросал он мать вопросами. – Выходит, и папа, и дяди всем врут, что они из рабочих, а на самом деле – из класса угнетателей, но это скрывают?
– Да что с тобой, сынок? Почему тебя это беспокоит? – не на шутку обеспокоилась Анна Михеевна. – Никто ничего не скрывает! Дедушка Илья, как ты знаешь, простой рабочий-столяр. Какая тебе разница, кем он был раньше?
– Ну как ты, мамочка, не понимаешь? Вот нам в школе все это объяснили, – назидательным тоном ответил Тёма. – Как оказалось, дедушка Илья и баба Ада – представители класса эксплуататоров, скрытые враги советской власти. Их надо разоблачать и не давать никому пощады!
– Даже если это твои родные? – не веря своим ушам, переспросила его Анна Михеевна. – Ты можешь такое сделать по отношению к своим близким? К деду и бабушке, которые тебя так любят?
Ее взволнованные слова смутили Тёму, и он ответил уже не так уверенно:
– А почему же нет, мама? Вот Павлик Морозов так и сделал! Нам всем его приводят в пример, как настоящего героя.
– Ну, что же, сыночек. Вопрос этот очень серьезный. – Анна Михеевна справедливо решив, что к продолжению разговора нужно привлечь мужа: – Мы его хорошенько обсудим дома, в Москве. Надеюсь, что папа все тебе объяснит лучше, чем я.
При упоминании об отце, Тёме стало не по себе, у него сразу зачесалось то место, которое обычно подвергалось наказанию ремнем. Он быстро сообразил, что, если отец узнает о его намерении разоблачить бабушку и деда, наверняка учинит жестокую порку. Утешала лишь мысль, что скорее всего не до смерти и его не постигнет судьба Павлика Морозова.
* * *
Еще до отъезда домой по мрачным взглядам отца Тёма понял, что мама ему обо всем рассказала. Поэтому, прощаясь с родными в Лосинке, и в дороге ни о чем не мог думать, кроме грозящей ему экзекуции. Он был уверен, что как только за ними закроются двери квартиры, папа, как обычно безо всяких разговоров, возьмется за ремень. Но на деле все произошло совершенно иначе. Они сначала пообедали, потом родители прилегли отдохнуть в своей комнате, а детей отправили в их чулан. И лишь когда сестра ушла к подружке, у них с отцом состоялся мужской разговор.
– Значит, если я правильно понял маму, ты решил последовать примеру Павлика Морозова и донести на своих родных, – присев к нему на постель, без всякой угрозы в голосе спросил он сына. – А ты уверен, что этот мальчик поступил правильно?
Поскольку Тёма не осмелился ответить и лишь утвердительно кивнул, отец задал новый вопрос:
– А как у вас в школе, да и во дворе, ребята относятся к тем, кто ябедничает, доносит учителям и родителям на своих товарищей? Одобряют таких?
Тёма снова промолчал, начиная догадываться, куда клонит отец, а Сергей Ильич тем же ровным голосом продолжал:
– Думаю, как и мы в детстве, вы презираете ябед и доносчиков. Так чем же, по-твоему, от них отличается этот Павлик? – он пристально посмотрел на сына, с интересом ожидая ответа.
– Но… при чем же… они, папа? – промямлил Тёма. – Ведь Павлик Морозов – герой!
– Это ты сам так думаешь или, как попугай, повторяешь то, что говорят другие? – строго посмотрел на него отец. – Объясни: чем же тебе так понравился его поступок?
– Он поступил… смело. Разоблачил… врагов, – запинаясь, но все же упрямо высказал свое мнение Тёма. – Погиб… за общее дело.
– А кто же эти враги? И что они сделали?
– Его… родители. Они выступали… против… нашей власти, – начиная терять уверенность в своей правоте, опустив глаза, пролепетал Тёма.
– Выходит, если услышишь, что мы с мамой не одобряем тех, кто сейчас нами правит, и решим бороться с властью, ты напишешь на нас донос? Смотри мне в глаза! – повысил голос Сергей Ильич. – Сделаешь так, чтобы нас посадили в тюрьму? И будешь считать себя героем?
Эти вопросы сразили Тёму, у него снова заныл зад в предчувствии порки.
– Ну что ты, папочка, – заканючил он. – Вы же… не против… советской власти, как дед и бабушка.
– А если бы были против, как бабушка? – не дал ему уйти от ответа Сергей Ильич. – Неужели ты сам додумался, что таких старых людей нужно сажать и расстреливать только за то, что они с чем-то не согласны и критикуют власть? Или не думая, как баран, делаешь то, что тебе говорят и велят?
Тёма виновато молчал.
– Ну, что молчишь? – уже мягче спросил отец. – Вижу: ты и сам теперь понимаешь, что был не прав. Предательство – отвратительно, какими бы высокими идеями и словами оно бы ни прикрывалось.
…Сергей Ильич вышел, а Тёма еще долго сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Преподнесенный ему словесный урок был куда убедительнее любой, самой сильной порки.
