Текст книги "Победители и побежденные"
Автор книги: Семен Малков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Многие уже настолько твердо уверовали в победу над Гитлером, что стали проявлять заботу о будущей мирной жизни. Именно так можно было объяснить то, что начальник соседнего госпиталя Лев Самойлович Гордон получил на станции Зеленоградской земельный участок и строил там дачу.
– Вот, Сережа, люди уже заботятся о своем будущем, – сказала мать за обедом.
– Ты это о чем? – рассеянно спросил Сергей Ильич, не отрываясь от газеты.
– О том! Будто не знаешь, что твой приятель Лев Самойлович строит дачу в Зеленоградской, – с обидой напомнила ему Анна Михеевна. – Почему бы тебе тоже не сделать, как он? Нам ведь не меньше, чем ему, когда кончится война, понадобится дача. У него сын – уже школьник, а у тебя – маленькая внучка!
С начальником соседнего госпиталя Сергей Ильич был хорошо знаком, и они встречались семьями.
– А по-моему, Левушка рановато начал думать о своем благоустройстве. – Вот закончится война, тогда и займемся мирными заботами.
– Ну конечно! Кто тебе тогда даст дачный участок? – рассердилась жена. – Нельзя быть таким беспечным, Сережа! Ведь ты сейчас можешь получить?
– Запросто, Анечка! Стоит только попросить, – с самодовольной улыбкой подтвердил супруг, отложив газету, и серьезно добавил: – Но все равно дачу строить некому, даже если удастся достать материалы.
– Вот как! Кто же тогда строит дачу Гордону? – не без сарказма спросила Анна Михеевна. – Может, святой дух?
– Нет, вполне реальная рабочая сила: раненые бойцы, из выздоравливающих, – осуждающе посмотрел на нее Сергей Львович. – Но я на это не пойду!
– Это что же, запрещается? – не сдавалась Анна Михеевна. – За это могут наказать?
– Не думаю. Выздоравливающим рекомендуется трудотерапия, – объяснил муж. – Они и у меня работают по хозяйству.
– Тогда почему ты не можешь? Вот Гордон – не боится, а он не глупее тебя.
– Неужто не понимаешь? – рассердился Сергей Ильич. – Мне же предстоит в партию вступать, а какая-нибудь сволочь стукнет наверх, что использую труд раненых бойцов в личных целях. И вообще, как-то нехорошо это выглядит… хотя ничего здесь незаконного нет, если им платить за работу. Уверен, что Левушка так и делает.
Видя, что жена расстроена, он смягчился и решил «позолотить пилюлю».
– Ладно, Анечка! Не переживай, возьму дачный участок на станции Заветы Ильича. По правде сказать, районное начальство давно мне его предлагало, – и упрямо добавил: – Возьму, но строить до окончания войны ничего не буду. Только обнесу забором.
Анна Михеевна благодарно ему улыбнулась, полагая, что со временем сумеет развить свой успех. Однако надежды ее не оправдались. Сергея Ильича хватило только на то, чтобы юридически оформить получение земельного участка в пятнадцать соток рядом со станцией Заветы Ильича. Но он не поставил там даже забора, и в дальнейшем участок отдали кому-то другому.
* * *
Тёме исполнилось семнадцать, он ждал повестки из военкомата, уже были «на носу» выпускные экзамены. Дела шли споро, так как кругом царило приподнятое настроение. Радио каждый день сообщало о все новых победах русского оружия. Гремели салюты в честь взятия крупных городов. Военные успехи по-прежнему давались большой кровью, и госпиталь был переполнен ранеными, но это были уже не те подавленные неудачами и превосходством противника бойцы отступающей армии, а уверенные в себе воины, снова рвущиеся на фронт, чтобы добить врага.
– Наконец-то война научила наших генералов уму-разуму, выдвинула «талантливых командующих», – в один голос утверждали фронтовики и называли Рокоссовского, Толбухина, Говорова, Ватутина, Конева – новые, но уже прославленные имена советских полководцев.
– Не хуже немцев научились воевать: обходить их с флангов, брать в клещи и окружать, устраивая «котлы», – радостно открывали они секрет наших военных успехов. – Но этому способствует и то, что мы теперь превосходим их во всем: в танках, авиации и особенно в артиллерии. Залпы наших тяжелых орудий и «катюш» способны взломать любую оборону противника!
Они объясняли, какие отличные танки «Т-34», в чем превосходство новых истребителей Лавочкина, но больше всего хвалили артиллерию, называя ее не иначе как «богом войны». Рассказывали о взятии Варшавы, о прорыве блокады Ленинграда и освобождении Прибалтики. В нашей окончательной победе над гитлеровской Германией никто не сомневался, и все были уверены в том, что это – вопрос ближайшего времени.
Тёма справедливо полагал, что сдаст все экзамены на «отлично», однако получить аттестат с отличием ему не удалось из-за глупой оплошности. Прием экзаменов происходил в школе-десятилетке на Сходне. Сдача уже подходила к концу, и его дела шли как надо, когда на экзамене по истории произошла осечка. Это было обидно: историю он любил и хорошо знал.
А произошло вот что. До начала экзамена оставалось четверть часа, и Тёма с товарищами вышел покурить на крыльцо школы. Им сделала замечание проходящая мимо учительница, напомнив, что курить можно только в специально отведенных местах. И черт дернул его за язык ответить.
– Простите, но там, – кивнул Тёма на вход в школу, – можно курить только в туалете. Разве не лучше покурить на свежем воздухе?
– Вы здесь намусорите, – раздраженно ответила учительница. – А кто за вас убирать будет?
Тёме бы скромно промолчать, но черт не угомонился, и вместо этого он ей возразил:
– А где вы видите окурки? Вон же урна стоит. Мы туда и бросаем.
Учительница, смерив его недовольным взглядом, прошла в школу. И надо же такому случиться: она оказалась экзаменаторшей по истории! Тёма струхнул, и успокаивал себя тем, что знает свой любимый предмет «на зубок». Но хотя, как обычно, с блеском ответил на все вопросы, эта злыдня, немного поколебавшись, все же снизила ему итоговую отметку.
Для Тёмы это был удар, так как он привык считать себя отличником и впервые столкнулся с такой вопиющей несправедливостью. Но исправить это уже было нельзя. Некоторое время он еще попереживал, но перестал об этом думать, когда к соседу-стоматологу приехала погостить внучка Элла.
Эллочка сразу ему понравилась. Ей уже исполнилось четырнадцать, это была вполне сформировавшаяся девушка с хорошей фигуркой, вьющимися золотистыми волосами, вздернутым носиком и горячими карими глазками. Застенчивостью она не страдала и первой с ним познакомилась.
Папа Эллы погиб на фронте в первые дни войны. Он был кадровым военным, пограничником. А мать снова вышла замуж и у нее был медовый месяц.
– А меня к деду отправила. На каникулы. Чтобы не мешала «молодоженам», – насмешливо сказала Элла.
– Ситуация ясная. Маме не до тебя, – понимающе усмехнулся Тёма, а сам подумал: «А ведь девчонка – что надо! И кажется, в этом деле уже неплохо разбирается. Стоит ею заняться!»
С первой же их встречи он преисполнился самых радужных надежд, мечтая о близости и уверяя себя, что непременно этого добьется.
* * *
После сдачи экзаменов у Тёмы появилось больше свободного времени, и все оно было посвящено его новому увлечению – Эллочке и старой любви к сбору грибов. Собирать грибы пристрастился еще с дачных времен. Оказалось, что Элла тоже любит «тихую охоту». Поэтому, как только пошли грибы, если позволяла погода, они стали по утрам ходить в лес и возвращались с полными корзинами.
Леса в Пушкине изобиловали грибами. Далеко ходить за ними не требовалось. Грибы, среди которых попадалось много белых, росли и на территории госпиталя, но лес был кругом и там искать было интереснее. Тёма с Эллой особенно любили лазать через дырку в ограде на нехоженый участок леса, занимаемый какой-то секретной спецслужбой морского флота.
– И что здесь делают моряки? – удивлялась Элла.
– Наверное, готовят каких-нибудь шпионов и диверсантов, – высказал предположение Тёма.
– А как же это можно без моря? – усомнилась Элла. – Они ведь должны будут действовать под водой.
– Может, у них тут есть специальный бассейн, – дал волю фантазии Тёма. – Да и не нашего ума это дело, – заключил он. – Хорошо еще, что никто из них по лесу не шатается.
Иногда они присаживались отдохнуть или перебрать грибы. Эллочка охотно и горячо целовалась, прижимаясь к нему всем телом, но дальше этого не шла. А когда однажды ему удалось подмять ее под себя, дрожа от возбуждения, она вырвалась и жалобно призналась:
– Нет, не могу, Тёмочка, хоть и очень хочу! Ты ведь на мне не женишься?
– А почему это надо жениться? – пробормотал он, тяжело дыша и не скрывая разочарования. – Нас ведь и не зарегистрируют, как несовершеннолетних.
– Значит, и делать этого сейчас нельзя, – убежденно сказала Элла. – Может, мы больше с тобой не увидимся и у меня будет другой муж. Как же я тогда посмотрю ему в глаза?
– Выходит… ты это… никогда не пробовала? – смущенно спросил Тёма. – А я… думал…
– Почему ты так думал? У меня, по-твоему, такой вид?
– Да нет, что ты! – замотал головой Тёма. – Просто ты, ну… такая бойкая, что ли.
Близости Эллы он больше не добивался, так как считал, что «портить» девчонок подло, для этого хватает и бывалых женщин. Примириться с неудачей помогло и то, что как комсомольца его снова привлекли для содействия милиции в поимке дезертиров, которых в районе Пушкина вполне хватало. До осени у него было несколько дежурств, но одно запомнилось на всю жизнь.
В тот раз, собрав их бригаду, капитан милиции сообщил:
– Сегодня ночью вам предстоит участвовать в засаде на дезертира, который пойдет убивать начальника госпиталя Наумова. Он будет один или с напарником, а сопровождать будет его краля-блондинка, медсестра.
Услыхав фамилию отца, Тёма обомлел, и дальше слова капитана долетали до него, как сквозь вату. А тот продолжал:
– Медсестра была поймана на краже лекарств, и Наумов ее уволил. Дезертир потребовал взять обратно, пригрозив «замочить», но ему было отказано.
– А как узнали, что сегодня они пойдут на дело? – спросил лейтенант, командир их бригады.
– Часовой у склада моряков сообщил. С ним дезертир корешился, водку распивал. Патроны просил к пистолету, и тот ему их дал, – с усмешкой ответил капитан.
– Зачем? – непроизвольно вырвалось у Тёмы.
– Для того, чтобы не спугнуть и все узнать, – серьезно ответил капитан. – Часовой этот – не простой солдат, а офицер СМЕРШа. Они на всех складах с оружием расставлены. Ты, Наумов, не волнуйся, – усмехнулся он. – Мы их по дороге возьмем, не дадим убить твоего батьку.
Бандитов задержали во втором часу ночи за полкилометра от госпиталя на шоссе у военно-морской части. Без единого выстрела. Засада расположилась по обе стороны шоссе, спрятавшись за кустами на опушке леса. Ждали больше часа и продрогли, пока не увидели идущую по дороге троицу. Как только она поравнялась с засадой, по условному знаку все с диким криком выскочили. От неожиданности или с перепугу бандиты даже не пытались оказать сопротивления.
* * *
Тёму в армию не призвали. После экзаменов всех ребят из их группы автоматически перевели с подготовительного отделения на первый курс МАИ. Он попал на самолетостроительный факультет и уже приступил к занятиям, когда его отец неожиданно получил письмо от Батурина. В нем Иван Гаврилович писал:
Уважаемый Сергей Ильич! Я и все сослуживцы по госпиталю 3405 низко тебе кланяемся и шлем свой фронтовой привет! Надеюсь, что ты жив-здоров и, как всегда, бодр и энергичен. Если все еще на меня обижаешься, то напрасно! Я ведь очень уважал и ценил тебя как работника. В рекомендации не отказал, а лишь попросил немного повременить, для большей уверенности. А ты полез в бутылку.
Теперь жалею, что тогда перестраховался, потому что нельзя было с тобой расставаться. В интересах дела, которое превыше всего! Новый начальник оказался редкостным говнюком. Не только ленивым и чрезмерно пьющим, но еще и нечистым на руку. В общем, его от нас убрали, я его временно замещаю, и все вспоминают тебя. Лучшего начальника нам не надо.
Приезжай, дорогой Сергей Ильич! Мы все тебя об этом просим. Если согласишься, добьемся твоего перевода. Я сожалею, что тогда между нами пробежала черная кошка, и признаю, что был не прав. На расстоянии все лучше оцениваешь. Не сомневайся, теперь мы тебя без проволочек примем в партию.
В общем, мы тебя ждем! Передай мой привет супруге, детям и поцелуй за меня маленькую Викочку.
Твой замполит Иван Батурин.
P.S. Сейчас госпиталь находится в селе Брюховичи. Это очень красивое место в окрестностях Львова. Для тебя и семьи приготовлена удобная вилла рядом с госпиталем, в местечке Лончики.
Получив письмо, Сергей Ильич затосковал. Он предвидел, что скажет на это его жена. Так оно и вышло.
– Разве нам здесь плохо? От добра добра не ищут! – Она наотрез отказалась ехать во Львов. – И Тёмочке надо учиться. С кем мы его оставим?
Однако Сергей Ильич не смог «наступить на горло собственной песне» и отказаться от реальной возможности снова стать членом партии. И он решился. Ничего не сказав, телеграфировал Батурину о своем согласии и, только когда сообщили, что должен явиться за новым назначением, объявил об этом жене.
– Анечка! Надеюсь, ты меня поймешь и простишь, – сказал ей тихо Сергей Ильич, виновато отводя глаза. – Я назначен во Львов. Если не захотите поехать, оставайтесь. Приложу все силы, чтобы вы здесь не нуждались.
Сергей Ильич замолчал, готовясь к скандалу, но Анна Михеевна была умным и сердечным человеком. Осознав, что ничего не изменишь, и, понимая причину, побудившую мужа принять такое решение, спокойно сказала:
– Ну что ж. Значит, так тому и быть. Да и тебя, – с усмешкой взглянула на мужа, – нельзя отпускать одного. А то опять в партию не примут, – и озабоченно добавила: – Вот только Тёмочке очень трудно придется здесь одному. Но что делать? Будем посылать ему продукты и попросим Диму присмотреть за ним и помочь, если понадобится. Он еще не женился?
– Нет, вроде бы, – повеселев, ответил Сергей Ильич. – Только еще собирается.
– А баба Ада не может пожить в Москве с Темой? – с надеждой посмотрела на мужа Анна Михеевна.
– Исключено, – покачал головой Сергей Ильич. – Сама знаешь, как мама религиозна. Она никуда не поедет от своих старух. Так что, Анечка, давай собираться! А наш сын уже большой и не пропадет.
Через несколько дней Тёма остался совершенно один в пустой московской квартире на Покровке, если не считать «божьего одуванчика» – Дуняши.
Глава 12
Великая победа
Тёме запомнилась эта осень тем, что он постоянно хотел есть. Продукты, которые оставила мать, быстро кончились. Наверное, потому, что Дуняша, взявшаяся готовить ему завтраки, использовала их также и для себя. Вспомнив, что одной из причин смерти бабушки Веры было плохое питание, Тёма даже заподозрил, что она голодала не столько из-за тоски по дочери Инне, сколько вследствие того, что ее объедала соседка. Но, как говорится: не пойман – не вор.
Уходя утром в институт, Тёма, как правило, ел какую-нибудь жиденькую кашку и ее же, если оставалась, доедал приходя поздно вечером домой. В обед, сдав талоны от своей карточки в столовую института, обычно получал водянистую похлебку из кислой капусты и вареную картошку с морковной котлетой. Несмотря на такое скудное питание, студенты не только прилежно учились, но и занимались спортом.
Тёма, который и раньше хорошо катался на коньках и лыжах, сразу же записался в эти секции спортклуба МАИ, а вместе со своим новым другом Васей Назаровым еще и в секцию бокса. Отец Васи служил на Дальнем Востоке, помощи семье не оказывал, и они тоже недоедали. Но молодость – великая сила! И вечно полуголодные они после занятий не только бегали на лыжах, играли в русский хоккей и дрались на ринге, но вдобавок ездили по стадионам и спортзалам смотреть соревнования – будь то плавание или матчи по баскетболу. От недоедания они были очень худы и плохо росли, но, несмотря на это, энергия била через край.
Тёма с Василием были почти неразлучны. Назаров часто оставался у него ночевать, так как они допоздна занимались по математике, физике и химии, которые Ваське давались тяжело. В секции бокса их тоже поначалу поставили в одну пару. Но оба были азартными, стремились к победе и, входя в раж, нещадно колотили друг друга. Поневоле возникало озлобление и, осознав, что это угрожает их дружбе, попросили тренера, чтобы тот их развел.
Единственным развлечением, не считая спортивных соревнований, было кино. Этот период отличался расцветом дружбы с западными союзниками, и на экранах появились прекрасные американские и английские фильмы. Народ, уставший от жестокой войны и тяжелых переживаний, жаждал отдохновения. Особенно охотно люди смотрели веселые кинокомедии «Тетка Чарлея» и «Мистер Питкин в тылу врага», на которых можно было посмеяться до упаду.
Однако с деньгами дело обстояло туго. В это время в Москве уже начала оживать торговля. Постепенно в столицу возвращалось население и открывались магазины. Кипела жизнь на продуктовых и вещевых рынках. Многим торговцам требовалась помощь, рабочих рук не хватало, находилось дело и для студентов. Само собой, это шло в ущерб занятиям, но неплохо пополнило бюджет.
– Знаешь, Тёмка, пожалуй, я куплю для мамы красивое платье, – мечтательно произнес Василий, пересчитав деньги, которые каждому из них вручил торговец картошкой за то, что помогли перевезти товар с пригородного вокзала на Центральный рынок. – У нее день рождения, а надеть нечего. Она все с себя продала, когда голодали.
– Ты бы лучше галоши себе купил на ботинки. Они же у тебя каши просят, – посоветовал Тёма. – Вон как носом шмыгаешь, заболеть можешь! Ну зачем ей сейчас нарядное платье? Подари духи или цветы.
– Нет, это не то! – тряхнул головой Василий. – Мама обносилась, и новое платье ее порадует. А потом, представляешь: вдруг вернется отец? – снова помечтал он. – Как же она покажется ему в таком виде?
* * *
В то время на московских базарах было полно воров и всяческого жулья. Вовсю орудовали карманники. Заманивали в укромные места, отнимая товар и деньги. Надували простаков «наперсточники» и шулера. Сбывали краденое всякого рода подонки. На одного из них и нарвался Василий.
Они уже больше часа топтались на рынке и два раза прошли все ряды. Товаров с рук продавалось много, выбор платьев был большой, но друг все еще не мог решить, что ему больше нравится.
– Тут все больше шерстяные и полотняные, – объяснил Васька, – а мама любит шелковые.
– Так ведь их здесь много. Неужто ни одно не нравится? – удивился Тёма. – Ну вот хотя бы то, – кивнул на старуху с платьем в руках, – темно-зеленое.
– Мама не любит однотонные, – мотнул головой Васька. – Ей больше по душе цветастые.
– А как ты определишь размер? – спросил Тёма. – Вдруг не подойдет?
– Это не страшно, лишь бы не был мал. Она хорошо шьет, – ответил Василий. – У нее сорок восьмой, но можно взять и побольше.
Наконец он все же выбрал то, что хотел.
– Этому платью цены нет. Заграничное! У Народной артистки куплено, – рьяно нахваливал свой товар хромой небритый мужик.
Тогда в городе укрывалось много дезертиров и бежавших из мест заключения уголовников. В то время, когда армия добивала врага, охране порядка в столице не уделялось должного внимания, и, пользуясь этим, преступники обнаглели. Совершали дерзкие налеты на склады, магазины, квартиры и прохожих. Грабили и убивали. Особенно наводила на обывателя ужас одна из наиболее жестоких банд, называвшая себя «Черная кошка». Она орудовала по, всему городу, и мало того, что безжалостно обчистила квартиры у многих известных и заслуженных людей, оставляя за собой трупы, но вдобавок бандиты нагло насмехались над милицией, рисуя в местах своих преступлений «фирменный знак» в виде ощерившегося кота.
Василий долго торговался с жуликоватым продавцом, дважды делая вид, что уходит, и возвращаясь. Но тот держался стойко и всякий раз, не выпуская из рук платья, нещадно комкал и тряс им перед его глазами, чтобы доказать высокое качество товара.
– Такого шелка у нас не производят, – утверждал он, с силой дергая ткань. – Ты посмотри какой прочный!
– Нет у меня столько денег, – честно признался Василий. – Вон, другие куда меньше тебя просят. Если б мне не хотелось порадовать мать, давно бы ушел!
Поняв, что парень не врет и ничего больше из него не вытянешь, хитрован принял сочувственный вид и с фальшивым вздохом, еще больше скомкав платье, протянул его Василию.
– На, держи! Твоя взяла. Раз для матушки, так и быть – отдам его за полцены.
Обрадованный Василий, зажав платье подмышкой, быстро отсчитал ему деньги, продавец услужливо завернул покупку в газету, и друзья с облегчением быстрым шагом направились восвояси, боясь как бы тот не передумал. Но когда они дома на Покровке развернули газету, достали из нее платье и стали любоваться покупкой, то ахнули, обнаружив на одном из рукавов зияющую дыру. Как они ее не заметили, было поразительно! Однако, немного погоревав, друг Тёмы успокоился.
– А ты знаешь, это даже лучше, что оно рваное, – неожиданно заявил он.
– Почему это? – не понял Тёма.
– Платье-то хорошее, и мамке велико. Все равно ведь будет перешивать, – объяснил Василий. – А так она даже расстроилась бы, что я потратил столько денег. Теперь совру ей, что купил по дешевке.
Незадолго до начала экзаменов, когда Тёма уже сдавал зачеты, в квартире на Покровке появился младший брат отца дядя Дима. То ли он и правда втихаря женился, то ли на время сошелся со своей девушкой, но пришел с ней вместе, и не просто так, а поселиться в пустующей комнате соседки Вассы. Оказывается, Дмитрий Ильич уже заходил в отсутствие племянника и обо всем договорился с Дуняшей, которой хозяйка комнаты оставила ключи и разрешила пустить туда жильцов. Девушка была длинноносой, черной, как галка, с усиками над верхней губой. Рядом с его светловолосым и голубоглазым дядей она казалась некрасивой.
– А это – мой племянник, о котором я тебе говорил, – сказал дядя Дима. – Знакомься, Тёма! Стелла будет здесь жить со мной и скоро станет нашей родственницей.
– Мама говорила, что ты обещал часто заходить, – высказал ему недовольство племянник. – Куда же ты запропастился?
– Недосуг было. Сам ведь знаешь, что добрыми намерениями дорога в ад вымощена, – отшутился Дмитрий Ильич. – Когда сам женишься, то поймешь, что на другие дела времени не остается.
– Зато теперь я смогу выполнить поручение твоей мамы… Ты теперь вместе с нами будешь нормально питаться.
Молодые обосновались в каморке Вассы, и Тёма очень скоро убедился, что для радужных заявлений дяди Димы не было никаких оснований. Стелла оказалась большой лентяйкой и после бурных бессонных ночей утром не вставала даже для того, чтобы проводить своего возлюбленного. Готовила она получше старой Дуняши, но толку от этого было мало. И он, и его дядя уходили из дому, как говорится, не солоно хлебавши. А она целый день валялась, читая книжки, даже вечером не утруждая себя приготовить что-нибудь повкуснее.
– Много есть вредно, – вполне серьезно возражала Стелла в ответ на упреки Дмитрия Ильича. – А у тебя, милый, уже начинает расти животик.
– С чего это он будет расти, если вечно хожу полуголодным? – возмутился возлюбленный. – Если кормить не будешь, я же ноги протяну!
– А почему тогда мне хватает? Я ведь ем то же, что и ты. Нельзя быть таким обжорой!
– Это я-то обжора? – рассердился Дмитрий Ильич. – Ты слышишь, Тёма? Как, по-твоему, – можно нормально работать при таком питании?
Он недобро посмотрел на свою сожительницу:
– Еще бы тебе не хватало, когда целый день валяешься в постели!
– Ах так? По-твоему, я – бездельница? – глаза Стеллы наполнились слезами. – Разве я виновата, что не могу устроиться на работу по специальности?
– Но ведь не обязательно тебе быть библиотекарем. Могла бы поработать пока в жилищной конторе, – возразил Дмитрий Ильич. – Предлагали же.
– Вот как ты заговорил, – заплакала Стелла. – Скажи прямо, что я тебе надоела, и я вернусь к маме!
Видно, такая перспектива дядю Диму не устраивала, он угрюмо уткнулся в свою тарелку, и ужин закончился в унылом молчании. Ссоры между ним и Стеллой, в основном из-за плохой еды, становились все чаще, и Тёма пришел к выводу, что их свадьба вряд ли состоится.
* * *
Зимняя сессия далась нелегко даже Тёме, а его друг Вася Назаров едва ее преодолел. Было много зачетов и экзаменов, и один пришлось пересдавать, так как он, привыкнув быть отличником, не мог примириться с полученной им четверкой. А Василий – тот вообще перешел во второй семестр с двумя «хвостами».
Но это нисколько не омрачило им настроения, так как война стремительно подходила к концу, и все уже предвкушали близкий крах немецкого фашизма и окончательную победу над Гитлером.
Советская армия успешно освобождала Восточную Европу, а ей навстречу с юга и запада быстро продвигались войска союзников. Позже выяснилось, что Сталин, Черчилль и Рузвельт заранее договорились о ее послевоенном разделе, определив сферы влияния и зоны оккупации на Ялтинской конференции, и теперь спешили реализовать эти соглашения. Фашистская Германия оказалась в тисках и из последних сил оборонялась, мобилизовав и бросив в бой даже «фолькштурм»: инвалидов, стариков и подростков. Но это была уже агония.
Судя по всему, правительство, уверенное в окончании войны, начало думать уже о мирном будущем. Об этом наглядно свидетельствовал состав студентов Московского авиационного института, совсем недавно вернувшегося из эвакуации. Если на старших курсах учились почти одни девушки, и хорошо, когда в группе был хоть один парень, то на первом все было наоборот. Так, Тёмина группа состояла сплошь из ребят, а девушек было всего трое: Вита Рябинина, Лариса Фельдман и Маша Бокова. Понятно, что отсутствие девушек на первом и парней на старших курсах флирту не способствовало. Студенты прилежно грызли гранит науки и занимались спортом.
Рябинину, очень серьезную и степенную и из-за этого казавшуюся старше своего возраста, сразу выбрали старостой группы. Под стать ей была и Лариса, которая оказалась мастером парашютного спорта, взрослее своих товарищей, и поэтому посматривала на них свысока. Одна лишь Машенька, белокурая и розовощекая, как ангелочек, была их ровесницей, за которой свободно можно было и приударить. Однако, воспитанная в строгих правилах, она быстро поставила на место всех «ходоков», и на курсе установилась спокойная деловая атмосфера.
Московский авиационный институт славился именитостью профессорско-преподавательского состава. Здесь читали лекции не только прославленные конструкторы самолетов, светила науки и корифеи воздухоплавания, но также многие авторы учебников по общеобразовательным предметам. Тёму поражало то, как интересно они преподносят свои, казалось бы сухие, науки. Особенной популярностью у студентов пользовались профессора математики Свешников и Гончаров. Они блестяще читали лекции и были оригинальны во всем: и внешне, и даже в личной жизни.
Свешников был видным мужчиной, похожим на киноартиста Николая Черкасова, но таким же долговязым и нескладным, как его Паганель в фильме «Дети капитана Гранта». Читая лекции, он непрерывно был в движении: бегал по аудитории, отчаянно жестикулируя, и если хотел почесать правое ухо, то почему-то делал это через голову левой рукой. Гончаров тоже был высок и строен, но очень рассеян и всегда небрежно одет. У него почему-то всегда на брюках одна штанина оказывалась короче другой, и иногда, начиная лекцию, он забывал, на чем остановился в прошлый раз. Профессора-оригиналы были друзьями, и столь близкими, что ходили студенческие байки о том, что профессора по рассеянности перепутали своих жен.
Довольно много хорошеньких девушек в МАИ попадалось лишь на экономическом факультете, и с ними можно было познакомиться на студенческих вечерах, которые регулярно устраивались в клубе института. Однако, несмотря на то, что у Тёмы отнюдь не угас интерес к прекрасному полу, полуголодное существование вкупе с напряженной учебой и активными занятиями спортом не способствовали амурным успехам, и в этот период не нашлось никого, кто потревожил бы его влюбчивое сердце.
* * *
Весной вернулся домой дядя Илья. Его разыскал-таки ставший уже инженером-майором НКВД Борис Наумов. Двигаясь вместе с наступающими войсками на Запад и строя укрепления там, где им приходилось переходить к обороне, он не переставал запрашивать все инстанции о пропавшем без вести брате. К запросам сотрудников компетентных органов повсюду относились с повышенным вниманием и в конце концов установили, что потерявший слух и память после тяжелой контузии старший лейтенант, которого безуспешно лечили в далеком алтайском госпитале, это – разыскиваемый Илья Ильич.
Чтобы убедиться, не произошла ли ошибка, Борис Ильич добился командировки в Барнаул за стройматериалами, и произошло чудо. Илюша узнал брата, и к нему вернулась память. Однако он по-прежнему почти ничего не слышал, и врачи настойчиво рекомендовали ему остаться в госпитале до полного излечения. Но старший брат на это не согласился, потребовав его направления в столичную клинику.
Илюше оформили инвалидность первой группы, и старший брат привез его в Москву. Однако энергичный инженер-майор на этом не остановился. Жить в Лосинке стало совсем плохо: старый барак совсем обветшал, крыша протекала, не было дров. И Борис Ильич, используя связи во всемогущем НКВД, сумел добиться, чтобы его брату, как инвалиду войны, дали в Москве комнату. Причем не где-нибудь на окраине, а в самом центре, в Кривоколенном переулке, куда и перевез его вместе с матерью.
Тёма прибежал повидаться с дядей-инвалидом, как только узнал об этом от Бориса Ильича, тот, не имея времени, сообщил ему все по телефону: он уже просрочил свою командировку и очень торопился.
До Кривоколенного от Покровки можно было пройти пешком минут за двадцать, а бегом еще быстрее. Переулок оправдывал свое название и на всем протяжении два раза сворачивал на девяносто градусов. Фасад дома, в котором теперь жили дядя Илья с бабой Адой, выходил на улицу Кирова, бывшую Мясницкую. Это была старая двухэтажная постройка, и в их квартиру с улицы вела отдельная дверь. Она состояла только из одной комнаты, но выше по лестнице была еще антресоль.
Илья Ильич узнал Тёму сразу. Он уже немного окреп и что-то мастерил за верстаком у себя на антресоли. Одним ухом дядя немного слышал. Увидев племянника, радостно заулыбался и крепко обнял.
– Ну и большой ты стал, Тёмка! – сказал он, отстраняясь и оглядывая его с ног до головы. – А я, по правде сказать, и не чаял живым вернуться.
– Да не очень-то уцелел, раз оглох и память отшибло, – покачал головой Тёма.
– Ты говори мне в это ухо да погромче, – попросил его Илья Ильич. – А то я не слышу. Лишь догадываюсь по губам.
…Весна наступила в обстановке всеобщей эйфории от побед. Фашистскую гадину добивали. Союзнические войска соединились на Эльбе. Уже германские города и столица гитлеровского рейха лежали в руинах, сам бесноватый фюрер был загнан в бункер, и наконец победоносная советская армия взяла Берлин и водрузила Красное знамя Победы над рейхстагом. Германия безоговорочно капитулировала!
