Текст книги "Рассвет Полночи. Херсонида"

Автор книги: Семен Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Песнь четвертая 131 Племен строптивых и преступных; Свирель Орфея не будила В ущельях диких камней спящих; Скалы по скатам не скакали, Чтоб в храмы града сами клались, И в сладки гласы не слагались Меж дебрей диких клики ликов, Как сей цветущий полуостров Таился в области Нептуна. Уже в экваторских холмах И африканских высотах Кипела зноем алчна суша? Но здесь во мраке древних лет, Где ныне зрим сады и нивы, Еще ревел седый Эвксин; Еще бурливой бог пучины На страшных бегемотах ездил; Еще Нерея резвы дщеры Коралловым чесали гребнем Зелено-синие власы. Все зримые стези Фетиды, Все зримые следы подмоев, Служащи недром винограда, Все зримы сребрены озера, Ключи и кладези солены, Растения и земли солки – Все вразумляют песнь мою, Что в глубине седых веков Сереброногая Фетида Из бурной урны извергала Разливны волны в Херсонисе. – Там, где елень и заяц ныне Между дубов высоких скачут, Тюлень, дельфин, огромный кит 5* 990 1000

132 Херсонида Играли меж подводных скал; Там, где гнездится куропатка, Плескал морской волной осетр. Все страшные сии вершины И величайший Чатырдаг Лишь были малы острова; А прочие из них служили Твердынею подводных камней На гибель древним мореходцам; Вот Херсониса колыбель!» Здесь песнь свою Шериф пресек И тако пастухам вещал: «О чада, не сумнитесь в том, Что я изрек и что реку! – То книги бытия вещают. – Се! – новые колена песни, Которым будете внимать! – Вы онемеете, услышав В подземном царстве чудеса, Когда в течении времен Дымящийся Вулкан звучал И в пылких жупелах пылал Под ржущим дном хребтов дрожащих». Тут, сильный глас возвысив, пел, Как страшна острога Нептуна Была бессильна воспятить Вулкана искрометным млатам; Колико толща расседалась, Поджженная огнем подземным; Колико крат хребты громадны В утробах выли и ревели, Тогда как тайны руды с серой, Скипясь, как волны, клокотали;

Песнь четвертая 133 Тогда как огненные вихри, Подъемлясь из бездонных жерл, Подобные снопам палящим, И над горами извиваясь, Весь полуостров озаряли; Тогда как смерчи1 с бурой мглой, Объяв воздушну тонку область, Огнисты капли ниспускали И свод небесный очерняли; Иль как нарывы рдяны, зрея, Расторгшись, лаву разливали И, током пламенным покрывши Багровы косогоры скал, Стремились огненной рекой По бледным долам и полям И, пременяяся в цветах, Бежали с смертью наряду. – Тогда ни зданье, ни оплот, Ни насыпи, ни крепкий град Не возбраняли бегу их. – Кусты иль рощи предстояли? Вода иль камни им встречались? Все похищали, – все снедали И во мгновенье претворяли То в горьку извязь, то в крушец2, То в мелкий пепел или в золу. – Тогда, – тогда природа взвыла И судорожный вид явила. Он пел, как горы представляли Сих пылких вихрей страшный холм; Как бойки молоты ковали 1 То же, что мрачная непогода, или безведрие; слово старинное, но лучше нововведенного чужого. 2 То же, что металл.

134 Херсонида Среди горнил подгорный гром. Тогда, катясь, подземный трус, Подобно как бы шар Перуна, В глухих клубился глубинах И, длинный рев пуская вдоль Под шаткими хребтами гор, Верхи твердынь ниспровергал; Тогда гора широкозевна, Горевшая близ Кара-су, Где меж торчащими слоями, Как меж оплотами зубов, Снегов буграми ныне полна Спускается обширна бездна, Во мрачный ужас облекалась; А царство ада, Агермыш, Сокрыв в себе безмерну хлябь До неизвестной глубины, Где вечна ночь престол воздвигла, Где суеверье грубых скифов Бесов жилище полагает, – Из адска чрева изрыгал Столпы дымов, столпы огней И рдяный тверди свод калил. Он пел, как в Балуклавском крае Хребты подверглись превращеньям, То, раздвигаясь пополам, Составили стремнины страшны, То, раздробленные, повиснув, Поникну л и над бездной инде, То, низвергаяся в пучину, Легли в ея водах ребром; В ребре скудель железна рдеет; А инде по местам пестреют Марморовидные каменья Со шпатовыми полосами;

Песнь четвертая 135 Иль инде хрустали сверкают Среди извилистых расселин; Или чернеет инде пемза, Иль серный колчадан блистает С винисатыми хрусталями, Иль разлиянная лежит Родов разнообразных лава; Твердеет лава, – но мирволит Душе былин среди долин, Где красноцветный амарант1 Поднесь глубит сквозь толщу корень И где базальты слоеваты С рассеянным по них шерлом Гнездясь, – богатство обещают. Он воспевал хребты приморски И их разметанны скалы; Упоминал утес близ Ялты С увалом, полным дробных камней; Как он среди громовых стрел Пышал горючими дождями; Как, громко треснувши в вершине, Обрушился в свою же пасть; Как мыс при Парфенитской веси, Отвесной прежде быв горой, Потом упадши в глубину И плотною облившись лавой, Рассек далече бездну вдоль; Как становидный Чатырдаг, Чреватый ныне вечным льдом, Свой страшный пламенник бросал На подчиненные хребты; Его же острочелы братья Дробились дольними громами; Amaranthe, ou fleur de jalousie; Amaranthus Caudatus.

136 Херсонида Как два пригорка обгорелы, Стоящи вместо врат к Ускюту, Подобны круглым двум столпам Иль меденогим тем волам, – Что препиралися с Язоном, Свои отверзши красны пасти, – Хранят запекшусь в них горючесть. Он воспевал ключи приморски Поверх Эникалъских высот, Отколе бьется горно масло; Коснулся также мест Таманских, Отколе с черной нефтью ил, Исторгшись, наращает холмы, Имеющие круглый стан, Из коих, в виде пузыря Подъемлясь, темно-сера жидкость На все страны вокруг лиется. – Он им представил живо в песни, Как там – на острове Туманов1 – Пылал огнем надутый холм, Отколе стопленные камни, Высоко с дымом возметаясь, Фанагорийцов устрашили? – «Какой громоподобный треск, – Вещал он им, как самовидец, – Какой многогортанный рев Внезапно поразил их ухо? – Горючий воздух постоянный, Теснясь в подгорном сем горниле, Давно искал путей обширных, Искал, – но их не находил; Он вдруг напружился, – проторгся – И чрез разрыв гортани горной Ныне он называется Тьмутаракань; так как уже, кажется, исследована сия истина в точности.

Песнь четвертая 137 Раздал громовый звук разящий. – Огонь, как слитых молний сноп, Подъявшись из жерла на твердь, Окрестны озарил места, Тамань – лиман Темрюкский, – Керчь; Ревущий клокот с серым дымом – Сопровождал позор сей страшный; Потом, как из сосца кипяща, Отколе хлынули шесть токов С горящим пепловидным илом И разлились путем нестройным Поверх окрестныя страны2. Он пел – и кончил песни тем, Что Зевс чрез сей закон ужасный С хромым обручником Венеры, Нептуна жилы подсуша И претворяя воду в землю, Спустил Эвксински воды ниже И, силою возвысив горы, Открыл здесь юный полуостров Во образе амфитеатра, Подобно миру из Хаоса, Подобно новым островам, Возникшим из морской утробы, Меж тем – как всем уже известно, Что неки древни Атлантиды Погрязли в сердце океана. Он не забыл к сему прибавить, Что все черепокожны гады, Немые желви и кораллы, Не могши следовать тогда 2 1794 года в феврале одна небольшая гора на Тамане открыла извержение свое с огнем, дымом и выгарками, подобными камне– образным слиткам или мелким отрывкам какой скалы. 1170 1180

138 Херсонида С высот за матерней стихией, Когда она скатилась с гор, В чужей стихии погреблись; Что все печальны чада моря, Которых жизнь была дотоле Лишь к черепу прилеплена, Нашли средь черепа свой гроб. – Вода, что прежде оживляла, Лишь только с гор спустилась долу; То горный воздух их убил, Их прежню жизнь окаменил И в бледный мел переменил. Он также повторил при сем, Что после, – как с одной страны Скалы,-сдвигаясь с оснований, Шли силой некоей вперед, Над морем стали и нависли, – Источники с другой страны, От горних ниспадая ребр, А с ними быстры волны с моря, Под основанья гор вторгаясь, Разили их стопы насильно. – Подмытая земля глубоко В приморских поясах ослабших Приметно оседала в даль. – Кто зреть желает все сие, Тот пусть прострет на Мухолятку Или Кучук-кой взор испытный! – Давно ли в сем печальном месте Пространство страшное долины, Подмыто сильной дланью вод, Содвинулось от основанья, Пошло – и стало в лоне моря? – Немые стены скифских зданий, Стада, – сады – и цветники,

Песнь четвертая 139 Как на невидимых колесах Переселились в чужду область; Но в самом месте сем остались Еще высоки два утеса; А тамо – на другом конце Полдневного хребта над морем, Там, – где Алушта и Кур-озен В уединении лежат, – Тогда же громы подземельны При общих трусах1 пророптали. – Отлогие твердыни гор, Простерты по длине брегов, Дрогнули, – треснули, – расселись; Уже теперь отважный всадник, Чрез скаты преходя неверны, Бледнеет на пути опасном. Но Зевсов гром и млат Вулкана Еще не умолкал и в суше, Доколе родники горючи, Уже в последний поздый век В горах иссякнувши под льдами, Свирепствовать переставали. «Так пели жители пещер! – Шериф воскликнул наконец, – Так пели – и молились небу, Да не возбудит паки бурь». 1240 1250 В сих местах Таврии таковые природы явления 1786 года февраля 10 случились, когда во многих местах Европы, а наипаче в Венгрии чувствуемо было землетрясение.

(ПЕСНЬ ПЯТАЯ) Содержание Продолжение шерифовой повести, где он извещает о населении полуострова скифами, греками и генуэзцами. – О бо– готворении Дианы. -О ея храме, где была жрицею дочь Агамемнона, Ифигения. – О приключении брата ея, Ореста. – О склонности ея к другу его, Пиладу. – О последствии сего приключения. – О набеге татар. – О завоевании Таврии оружием их. – О бедствии островлян и горных затворников. – О судьбине одного из сих. – И напоследок о присоединении Херсониса к Российской державе. – Приличное заключение, где изъясняется беспристрастное желание России счастия и от нея просвещения для настоящих и будущих обитателей сего полуострова. – Признательное приветствие пастухов. Еще стояли пастухи Безмолвственны подле Омара, Как марморы иль истуканы Полуживые близ Орфея, С прижатыми ко груди дланьми; Лишь видно, – что под дланьми вздох Подъемлет бьющуюся грудь. Камена! – как ты согласишь Звук тихий робкия свирели 10 Со гласом скифского Орфея! – Коль он... пусть песнь твоя отдохнет И внемлет чувствам пастухов!..

Песнь пятая 141 1 кадизаделит Шериф! вся песнь сия дивна; Лишь Гений Таврии так может О бытиях сего предела петь, О первозданном веществе, О первобытной тьме, висевшей Над бездной влажной, всеобъемной, О росте гор, о жизни былий, О трусах, об огнях подземных. – Но продолжай нас вразумлять, Как после здесь открылась суша? – Отколь вступили племена? – Какие мужи христиански Оставили телес останки, Рассыпанны в сих темных падях? 2 кадизаделит Какие мужи агарянски! Какие тамо чалмоносцы Лежат под сводами в долинах, Где возвышаются на кровах Высоки каменны турбаны И где сидя печальны враны Зловестны клики раздают? 1 кадизаделит Не мудрецы ли спят какие? Ученые Анахарисы, Арастусы или Флатуны?1 Магометане называют греческих философов, Аристотеля Ара– стусом, а Платона Флату ном.

142 Херсонида 2 кадизаделит Или Девлеты там сраженны? Или Гирей погребенны? Иль неки славны Челебеи? Шериф Любезные! – скажу и то, – Как огнь с водою кончил спор, – Здесь не были долины пусты. – Нептун, Цибеле уступя Таимый в бездне сей удел, К странам полудни отступил. Открылись горы, – дол расцвел; Брега обсохли, – Марс ступил; Стихий картина пременилась; Другая жизнь, – другая страсть Уже дышать здесь начинает. Пусть взор испытный углубится В глубоку древности пучину, Отколе тридесять два века, Свои колеса обернувши, На шумных осях прогремели, Как древле славны аргонавты, Пучину черну рассекая, Познали полуостров сей! Уже над ним гремела слава, Когда Язон на корабле, Наполненном полубогами, В Колхиду ехал за руном; В то время жили в сих горах Суровы киммеры1, иль тавры, По имени сих киммеров, или цимбров, назван сей полуостров Крымом.

Песнь пятая 143 Под кровом лишь одной природы. Издревле жители здесь дики По свойству обоготворяли Колчаноносную богиню, Двурогу Фебову сестру, Которую в Колхидском царстве Под именем Гекаты страшной Медея ночью призывала. – Ей храмы были соруженны На каменных столпах высоких2, Где страшный истукан ея Не утверждался на подножьи, А белокаменный пред нею Стоящий жертвенник ужасный Свой преждебывший цвет терял, Он кровью был омыт всегда. – Сей страшный жертвенник всегда, Убивством странных пресыщаясь, Дымился от кровавой влаги; Но – что чуднее должно быть – Безбрачна и младая жрица Сии производила жертвы. Пришелец всякий должен пасть, Мечем девичьим закалаем. В то время божества и смертны Сего предела убегали. – Таков он был в те древни веки. Я здесь хощу поведать вам, Какое дружбы торжество Единожды в сем страшном храме Открылось меж ведомых к жертве. Сие есть дело знаменито В Таврическом пределе сем. 2 Овидий в письме с Черного моря, кн. III.

144 Херсонида s s § о I

Песнь пятая 145 Во дни ужасного Фоанта, Который некогда толь грозно 100 Страною сею обладал, – На Гераклейском Херсонисе Стоял на возвышенном мысе Ужасный храм Дианы строгой; Куда по воздуху явилась Прекрасна дщерь Агамемнона, Что Ифигенией зовут1. Бытийственны вещают книги, Что Фива2, сжаляся над нею, Когда за отческий проступок 110 Она в Авлиде ухищренно Была ей в жертву ведена, Отъяла от ножа ее; Внезапу тут исчезла жертва; Но вместо лишь ее предстала Прекрасна серна подведенна. – Богиня принесла сюда На крыльях легких облаков Спасенну дщерь Агамемнона. Фоант, чудясь судьбам богов, 120 Определил ее навек Священницею в храме сем. – Сия пелопская девица Чрез много лет производила Рукою токмо принужденной Сии плачевны жертвы в храме. Колико крат при бледном свете Толико чтимой здесь богини В часы вечерние сумрачны На мысе возвышенном тамо, 1 Эврип{ид), Ифигения в Таврии. Цицерон о дружестве. Овидий в элегии, кн. IV. 2 Диана, богиня лесов и ловли.

146 Херсонида Среди гробов ходя – иль сидя, Как бы пустынница невольна, Она вздыхала о судьбе Своих печальных, странных дней И часто на Эвксин взирала, С волнами вздохи посылала? «Ужасная страна, – дом смерти! – Так Ифигения вопила, – Какой безвестный, хитрый демон Привлек меня в страну сию? – О боги! – что всё значит в жизни? Здесь гробы страшные чернеют! – Печальны артыши отвсюду Унылой тенью покрывают Сии могилы – ужас жизни; Кто сим сопутствует предметам? Кто вящий посетитель их? – Зловещи птицы, – хищны звери, Нощелюбивая сова, Удод, и вран, сопутник гроба, Кукушка, сыч, и хищный ястреб, Или с огнистым оком волк, А с ними, – о судьбина! – я... Там кости, черепы белеют; То знаки здешних жертв плачевных, Бесчеловечных, – но священных... Колико смертных пало здесь От острия ножа священна? – И что ж? – всегда от рук девицы, – От принужденных рук по долгу... О звание святое, – страшно! – Почто в Лвлиде отдаленной Не кончились мои дни жертвой? – Я никогда, – так, – никогда

Песнь пятая 147 Не убивала б дней чужих Невольною своей рукой... Ах! – помню, как я приступала К ужасной жертве в первый раз; Я помню, как дрожаща грудь Несчастного Лизандра билась Под смелою моей рукой; Как ала кровь из ней струилась И обагрила весь помост. – Его любезная Праксилла Тогда была не в силах зреть Позорище святое, – люто; И наконец – подле Лизандра Бездушна пала на помост... О боги! что вы мне велите? К чему вы призвали меня? – Обеты юношей злосчастных И страшный долг мой совершать! – Лить кровь – подобных агнцов мне!.. Я вас не разумею, боги!.. Чем быть орудием мне смерти Толиких юношей невинных, Конечно, лучше б надлежало Быть покровительницей дней Толико драгоценных смертных; Теперь же, – боги! – я должна Орудием быть лютой смерти Ведомых в жертву, – и каких? – Каких людей? – того не знаю, – Быть может, – брата иль отца! – О мысль ужасна! – сердце бьется! – Увы! – что ж делать буду я? – Но против воли поклоняюсь Веленью твоему, – богиня, Сурова в чистоте Диана!»

148 Херсонида Так Ифигения вздыхала И долг с слезами исполняла. – Ея предчувствие при жертвах На деле после оправдалось. – Вы удивитесь, пастухи, Излучистым путям судьбы; Внимайте только странну повесть! Во время жречества ея Единожды два юных грека К камнистым сим брегам приплыли На ветроносной лодие; Они, быв возрастом равны, Хотя два тела составляли, Но в чувствах, склонностях и мыслях Единый дух образовали. Один из них, терзаем быв Неистовством ужасных фурий За некие свои деянья, Желал свою очистить совесть В едином храме сем ужасном. Тогда сарматы, зря пришельцев, Хватают с радостию дикой, Их вяжут ужем и ведут Пред жертвенник неумолимый; Стекающийся двор Фоантов Насытить взор, привыкший к крови, Нетерпеливо ждет позора. Несчастны с связанными дланьми Стоят поникнув средь народа Перед кровавыми столпами, Меж коих красный огнь пылает И жертв в объятья ожидает. Священница кропит водой Плененных греков перед жертвой; 220 230

Песнь пятая 149 Готовится к священнодейству; Приемлет в длань резец блестящий; Увенчивает их власы Растущим горным диким злаком; То мещет скорбный взор на них, То тайный трепет ощущает; Воззрит ли на Ореста? – жалок; На Пилада? – невинен, – мил; А оба зрятся ей любезны; Но на последнего простерши Взор горестный и вкупе страстный, Роняет слезу потаенну... Не знает, как решить их жребий; Не знает, как решить свой долг; Потом – вещает умиленно: «Простите, юноши, вы мне, Что я готовлюсь к страшной жертве! Я не сурова, как вы мните; Здесь, где введен обряд кровавый, Я обязалась исполнять Сей страшный долг священнодейства. – Но вы отколь? – какого града? – Какая столь корма бессчастна Направила ваш путь сюда?» Так в лютый час вещала им Благочестивая девица, И вдруг, из уст услыша их Отечества именованье, С биеньем сердца познает В них обоих единоградцев. «Один из вас, – она вещала, – В сем месте по святым обетам Пасть должен непременной жертвой;

150 Херсонида Другой пусть вестником отыдет В отеческу свою страну И возвестит о происшествий!» Тут первый, жертвуя собою, Велит другому ехать в дом; Но сей упорствует, – скорбит И хочет сам быть тою ж жертвой. – Один другого убеждает Соблюсть дни собственны свои; Один с другим наперерыв В стяжаньи смертной чести спорит; Всегда во всем согласны быв, В сем случае лишь не согласны. – Один согласен был на то, Чего другой и сам хотел, Но сей желал того с упорством, На что не склонен первый был; И так о смерти оба спорят. «Нет, мой любезный Пилад! – нет; Ты не умрешь, – вещал Орест, На жрицу кинув нежный взор, – Так, правда, – я желал бы жить, Дабы ее, – ее любить». – Орест сие вещал не вслух, Но к слуху тихо приклоняся. – «Ах, Пилад, – знаешь ли? – люблю, – Пред смертию открыться можно, – Люблю сию девицу милу, Я ощущаю тайно божество, Что движет сердце к ней мое; Но ты живи! – ты не умрешь; Ты обладай прекрасной сей, А я – умру; мой долг умреть...» 270 280

Песнь пятая 151 «Ах! мой возлюбленный! мой друг! – Вещал тогда унылый Пилад, Склоняся также к уху тихо И сам взглянув на жрицу страстно, – Ах! друг, прости мне! – перед смертью Открытость в совести – есть долг; И я – еще хотел бы жить Для сей – для сей девицы милой; Как жизнь – ея любил бы я; Затем и жизнь еще мила; Я ощущаю неку силу, Влекущую к богине милой; Но другу – посвящаю жизнь; Живи, – живи еще, любезный! Владей навек ея рукою! А я, – я за тебя умру...» «Не спорь! – я за тебя умру», – Возвыся глас, Орест вещал. Оба громко перед народом Мне чувство умереть велит; Честь, – совесть, – дружба – все гласит. Орест Ты совестию непорочен; А я – где я от фурий скроюсь? Живи! – люби! – а я – умру. Пилад Мне дружба и любовь всесильна Пасть жертвой за тебя велят. 300 310

152 Херсонида Оба «Мне боги умереть велят; Ты видишь, как они манят!» «Не спорь! – мне должно жертвой пасть От сей руки – священной». – Оба, вырываясь, вопиют: «Прости!» – Так юноши любезны Вели сей страшный дружбы спор. – Сей узел бы не разрешился, Когда б сама судьба всемощна Не поспешила разрешить. – Прекрасна жрица с изумленьем Внимала долго их толь странну Решимость нерешиму дружбы; Меж тем успела приготовить С подробностями некий свиток, Который к брату был начертан; Потом, – взирая на Ореста, Вещает с томным воздыханьем: «Послушайте, – друзья почтенны! Я вижу в вас необычайный, Неслыханный пример любви; Вы оба, – так, – вы оба редки, Достойны лучшей доли, чести; Тужу, – но кто-нибудь из вас В сем месте по святым обетам Сей час быть должен скорой жертвой, И кто-нибудь один из вас Отыдет вестником в отчизну И свиток сей – вручит там брату... Ну! – кто решился? – час приспел».

Песнь пятая 153 Сказав, развертывает свиток. – О чудно – действие судьбы! – Орест бросает взор – и зрит Свое начертанное имя. – «Небесны силы! – восклицает, – Возможно ль? – жрица! – ах! познай! – Почто препровождаешь свиток? – Но льзя в жертве – брата зреть?» «Как? – ты, – ты, брат! – Opecml – возможно ль? Ты ль, бедный мой Opecml – мой брат? Ужели, – ах! – ужели, Фива, Мои вздыханья наконец Проникли страшный твой престол? – О буди! – буди ввек священна!» Так жрица вопияла тут, Но глас в ея гортани умер; Священный нож из перстов пал; Ток слезный градом покатился. – Потом, друг друга обнимая И силе рока удивляясь, Благословляли строгу Фиву. – Все зрители недоумели, Безгласны были и дивились Толь сильной дружбе, как богине. – Позорище остановилось На всеторжественном признаньи Божественного действа рока. – Народ чувствительный ликует, Расходится, – дивится Фиве. – И сам Фоант в то время понял, Что сердце каменно в нем тает. Уже тогда склонялся день; Вечерни тени нисходили

154 Херсонида На тощий жертвенник Дианы. – Освобожденные друзья, Чудяся сами силе рока, Диане воспевают песни. Тогда под тению вечерней, Как все уже в покое было, Связуясь новою любовью, Уединяются на мыс. – Каких бесед, каких вопросов, Каких вестей взаимных тамо Ни излилось из уст в свободе? – Здесь Ифигения находит В себе жизнь нову, новы чувства И вопрошает: «Возвести! Орест дражайший, возвести! – Ах! – сердце бьется, как помышлю, Что брата бы – должна была Сестра -Диане в честь – убить! Но возвести теперь мне вкратце! Еще ль наш жив отец великий? Еще ли мать жива? – сестра, – Дражайшая моя Илектра?» «Ах, Ифигения! – почто? – Орест ей отвечает в скорби, – Почто сие повелеваешь? Ужасны фурии опять Во груди оживут моей... Отец мой умер – не под Троей, В Мицене, – о судьбина люта! – А мать моя – забыла долг; Эгист, – любимец – и злодей; Долг был отмстить им – сей рукой... Долг был отмстить, – я каюсь, – боги! – Любезная! – не принуждай Вещать мне! – повесть не кратка».

Песнь пятая 155 «О брат мой! – жрица возопила, – Что хощешь ты сказать? – дрожу! – Меня объемлет пламень некий! – Спеши окончить страшну новость!» «Как ты в Авлиде, – рек Орест, – Была на жертву ведена, Кто мнил, чтоб ты жива осталась? Всяк верил, что ты пала в жертве; Все добродушные рыдали. О всемогущи небеса! Какою мрачностью густою Вы кроете судеб изгибы? – Сие жрецам открыто лучше. Не помнишь ли, где я воспитан? – Воспитан при дворе Фокейском, Где сей достойный сердца Пилад Стал другом мне, – вторым стал мною. – Сколь дружба велика моя, Столь страсть неистова была, Любовь ужасна к Гермионе, – Надменный Пирр, – младый герой, – Ахилла славного сын славный, Был также мой соперник страшный. – От падших стен великой Трои Он возвратясь в Эпирску область, Спешил взять руку Гермионы. – Как можно снесть удар толикой? – Я сам страдал по Гермионе, Страдал мучительной любовью. – В тоске, в отчаяньи жестоком Я вторгся в брачный храм священный, Постиг – и пролил там – кровь Пирра, А Гермионой – овладел; Но что? – извне увидев рай, Внутри себя нашел я ад. -

156 Херсонида Ах! – с самыя отца кончины, По смерти Клитемнестры, – Пирра, Ужасны адски силы гнали, Терзали, рвали грудь мою. – Тогда Оракул возвестил, Чтоб в очищенье чувств моих Лететь на парусах – сюда. – Вот! зри, как рок играет мною? – Сей Пилад, – друг мой, – все* оставил, Оставил свой Пелопский двор, Чтоб не оставить лишь меня; Он всё со мною разделял, Во всём, – во всём вторый был я... Он истинной любви достоин, И больше, – больше, чем любви; Он и твоей любви – достоин; Ах! – если б вздох признался твой!..» «Так, – Ифигения почтенна, Достойна жертв сердечных жрица! – Тут Пилад прерывает речь, – Так, – он мой друг, – вторый есть Пилад, Мне мнится, – непременны парки В минуты нашего рожденья Как бы умыслили согласно Одну нить жизни нашей прясть. – Я разделяю все с Орестом; Я разделяю саму жизнь; Я умереть готов с Орестом, Кровь, – кровь одна струится в жилах; Мое же сердце, – о любезна, – Принадлежит к нему, – к тебе!» Сказал – и воздохнул он втайне. При сих словах лице девицы Покрылось утренним румянцем. Она бросает взгляд любви 460 470

Песнь пятая 157 На Пилада – второго брата; Ея внимание к нему Оживлено любовью было. – Орест, немного помолчав, Беседу заключает сим: «Да, – здешний царь бесчеловечный, Зверообразный сей Фоант, Циану претворя в тиранку, Столь целомудренну богиню, Облек престол ея во ужас; Он ненавистник человеков; Забыв права гостеприимства, Велел нас влечь под тяжку стражу, Карать и умертвить для жертвы! – О кровопийца, – плотоядец! – Пусть я решился умереть, – Но умереть непринужденно? – При слабостях моя невинность Всегда торжествовать должна; Уже намеренья меня Оправдывают пред богами. Сестра любезна! ты и я В судьбине дней друг с другом сходны. – Та ж самая богиня грозна, Которая спасла тебя, Спасла меня теперь от жертвы. Погиб бы я, – о страшны боги! И от кого? – от рук сестры! – Как обливается грудь кровью? – Конечно, – или гнев богов, Иль суеверие людей Располагает слепо нами. – Уже ты руку заносила... И тот же час меня познала. – О благодетельность небес! 500 510

158 Херсонида Они удар свой отвратили; Они прочли мою всю совесть; Они теперь повелевают Страну очистить от чудовищ, От суеверья, – от Фоанта, – От гнусных жертв, – убийств кровавых. – Уже Диана внемлет нам; Ей лучший храм не здесь, – то правда; Богиня требует не нашей, Но лютого Фоанта крови... Блестящи звезды светят нам, Благоприятствуют рукам; Что медлить? – боги помавают; Ночь благодетельна; – пойдем?» Так кончил речь свою Орест. – Священница вручает нож, Который заносила в храме На жертвенно закланье брата. – «Спеши, мой брат! – она взывала, – И сим железом освященным Отмсти дракону в багрянице! Отмсти бичу странноприимства!» Орест и Пилад, ополчася, Покрыты тайным мраком нощи, Вступают в царские чертоги. – Фоант во сне – уснул сном вечным. Тут Ифигения, Орест И Пилад, вечный спутник их, – Собрав сокровища, сколь можно, И взяв драгой кумир Дианы, Как оскверненный здесь убийством, Сокрытый парус направляют Чрез бурные Эвксински волны К брегам отеческим пелопским.

Песнь пятая 159 Брега с улыбкою объемлют Особ бесценных по возврате; Всё торжествует, – всё в восторге. – Кумир Дианы в лучшем храме, Невинной кровью неомытом, Постановляется со славой. Там Пилад получает в век Прекрасной Ифигений руку, И где Орест среди торжеств, С богами примирясь сердечно, Совокупился с Гермионой И приобщил к стране миценской Наследно царство Гермионы. Вот! – чем сей древле полуостров Хвалиться мог и ныне может! – Давно, – давно Атрида кровь Деяньями блистала здесь. Чудесна юношей любовь Велику славу обрела Меж самой дикою толпой. Все скифы, несмотря на грубость, Почувствовали добродетель, Почтили верность сих друзей. Но в те ужасны мрачны веки Все было грубо, все кроваво. Однако греки, преселясь, Предел сей много просветили. Краса ионических градов, Источник первых мудрецов, Дееписателей преславных, Отечество Фалесов мудрых И велеречивых Аспазий, Милет, надувши парус шумный 560 570

160 Херсонида И истощив из недр своих Довольное число племен, Сей дикий край одушевил Несметных сонмами семейств1. От сенолиственных брегов Крутоизлучиста Меандра И от полей, приосенненых Верхами Латмы возвышенной, Где в тихие часы ночные Богиня чистоты, Диана, Олимпа гордость забывая, В объятьях пламенных лобзала Прекрасного Эндимиона, Бегут ионически кормы И роют черны зыби рвами, Дабы на-западных пустых И южных Таврии брегах Селенья многи утвердить И славу там распространить. Милетяне успели в сем. – А выходцы из Ириклии, Приморского Вифинска града, Простерли далее успехи. – Прекрасный в древности Херсон Был знатный плод их хитрых рук И корень их цветущей славы. – Он все тогда иные грады Могуществом превосходил. – Сей самый град в последни веки Отважный мудрой Ольги внук, Подобно Марсу, поразил; 600 610 1 Hue quoque Mileto missi venere Coloni. Ovid. Eleg. И здесь Милет свои селенья основал. Овид. Элег.

Песнь пятая 161 Но дружба и любовь его Там примирили с Византией', А Вера, дщерь Царя царей, Усыновила к Божеству. Все пышные плоды искусства И славны памятники вкуса, Что Иония в градах своих На диво строила векам, И чем природа благотворна Обиловала каждый год На злачных берегах Меандра, Все то сюда переселялось. – Там хитрою рукой искусства Столпы до облак воздвигались И своды в тверди расширялись, Блистая мармором, муссией, Или повапленны природой. – Ключи, оставивши подземность, Дивились новому пути; В воздушных проходя каналах, Сребром струились наконец Из стен в чертогах богача И освежали гордый терем. – Тогда чудиться надлежало Скал дышущих немому виду, Где острый истощил резец Возможное свое искусство И твердый камень претворил В живые жилы, в мягку плоть. – Там сонмы греческих Ироев, Тезеев или Геркулесов, Стояли в важной тишине; А неки грозны Диомиды, Бузирисы, Антеи буйны, Страшилища племен земных, 6. Бобров Семен, т. 2

162 Херсонида В белейшем марморе паросском 660 Сумрачно морщили чело; Но их красавицы любезны, Лспазии и нежны Сафы, Миртисы иль живые Фрины Еще дышали страстью в камне, Еще повелевали ими. Восточной Таврии страной Воспорски греки обладали; Пантикапеум, иль Воспор1, Их главный был цветущий град. 670 Но дики скифы, обладая Страною внутренней ея, Нашествием опустошали Селенья греков знамениты. – Воспорцы помощи искали В царе Понтийском, Митридате. Сей славный сопротивник римлян, Не редкий бич царей вселенной, Все скифски полчища изгнав, Воспорско царство основал. – Места, где царствовали жены, Где девы побеждали сильных И дерзостных богатырей, И седоглавого Кавказа Высоки снежные хребты, Отколе Фазис2 и Гипанис3 В валах ревут и в Понт падут, И часть восточна Херсониса 680 1 Ныне Керчь. Bosporos et Tanais Superant, Scythicaeque paludes, Vixique satis noti nomina pauca loci. – Ovid. 2 Ныне Фас-реон. 3 Ныне Кубань; так же, как и Буг, назывался прежде Гипанисом.

Песнь пятая 163 Вмещались в царстве Митридата. Но несмотря на цвет времен, Воспорцов зависть ополчила Кровавы руки на соседов, Переселенцов милезийских. Сарматы, готы и аланы, Одни последуя другим, Местами сими обладали; Потом владетели Фракийски, Самодержавцы Византийски, Отъявши силой власть у них, Присвоили к себе всю область; Но гунны, венгры и козары, И половцы в толпах несметных Срывали часто те плоды, Что византийцам созревали. Уже четвертый век проходит, Как Генуя цветуща в силе Лишилась пристаней Понтийских. В столетии дванадесятом Она, пучиной овладев И всеми пристанями Понта, Свои селенья утвердя По Херсонисским берегам И знатну основав торговлю По всем брегам восточным Понта, Высоки стены созидала На обладаемых пределах. – Там сильная рука искусства Взносила также в твердь столпы В подпору тех обширных сводов, Под коими тогда решились Дела восточныя торговли. Там пышны стены и помосты, 6* 710 720