Текст книги "Рассвет Полночи. Херсонида"

Автор книги: Семен Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

68 Херсонида Ей! – бывши в ней единый день, Весь век помыслишь в ней дышать. Она обильна чащей древ Иль вертоградных, или диких; Обильна долами, лугами, Ущельями и гор ручьями; Везде цветуща и прелестна, Страшна, приятна, горделива, Пленительна, кротка, кичлива, Очаровательна, грозна, Спокойна, завсегда удельна, Непресекаема путями, Прохладна и тогда ж – паляща По разному ея уклону, По разным высоты чертам И положения ея; Се краткий образ свойств долины! Се дол вторый Темпийский в ТавриШ Благословенна буди вечно, Счастливая красот долина; Собранье прелестей отличных, Почтенных ужасов природы, Фессалии тенистый образ! Благословенна буди вечно! Как длинен Парфенипгский мыс, Лежащий тамо над пучиной? – Возвысив свой хребет лесистой, В своем паденьи самом зрится Еще стоящею горою И будто выпуклистый свод, Подъяв чернокристальну грудь, Покрыту черепом блестящим, Растет из шумной глубины. Хотя подземные перуны 740 750

Песнь вторая 69 Изрыли глыбами его; Но чрез сие природа в нем Для зодчего соорудила Такое редко вещество, Каким гордится в зданьях Рим1', Но тамо! – где Ламбатски горы В уединении стоят, Природа, разбудя Вулкана, Стремнистые сковала гробы, Где руды неизвестны спят; А подле Урсовских хребтов Содейством той же перемены Чистейший воспитала кварц. Пловцы! – когда в пути пенистом Взираете с морских зыбей На сей полдневный брег гористой, Вы, мнится, видите тогда То хижины, то зданья царски; Нет, – то скалы обширны Прямостоящие, стремнисты, Изрыты, обнаженны, странны, Как бы столпами иль вратами Под неким кровом со стенами. – Здесь много сих волшебств найдете; О сколь приятно заблужденье? Но я теряюсь в океане Различных переменных видов. – Здесь пресекается мой взор На самом том же перерыве, Который цепь сего хребта В пространстве знатном разделяет Во всей Италии, а особливо в Риме употребляют для строения камень, называемый пеперино. На сем мысе также оной примечается. 770 780

70 Херсонида Меж западом и меж востоком. – Пускай мой утомленный взор К стране восточной обратится; И пусть отдохнет облегчен На тишине других позорищ; Я видел исполина гор; Увижу исполина древ; Я видел Чатырдаг меж гор; Увижу меж древес раину; Тот все утесы презирает; Сия же сосны превышает. Переходя Ускютски долы, Где под целебными тенями Блестящих скапидарных древ1 Природа редкости питает Среди одров слоистых стланцов, В которых рудослов находит Сокровища остроконечны И каплющие хрустали, Какими столь давно восток Пленяет страстный взор Европы, – Я зрю еще два длинных мыса, Из коих первый внутрь пучины, Подобно как бы полуостров, Простер высоки рамена, Где смерти дом, стражница древня2, Теперь в развалинах лежит, – Стражница, где лежащи кости И черепы напоминают О той бесчеловечной власти, Которая, людей злосчастных Terebenthe, ou Pistachier Sauvage. Сие дерево дает бальзам, похожий на меккской. Во времена ханов бросали в сию башню с самого верха живых пленников или преступников. 820 830

Песнь вторая 71 От самыя крутой вершины В ея пучину низвергая, Не проливала слез о том, Что там несчастны раздробленны То без руки, то без ребра, То с сокрушенными ногами Дышали, – не хотя дышать, А в гладе стон свой возвышая К отверстой высоте столпа И тратя стон в глухих стенах, Снедали первого по силе И вместо благодарных чувств В толь страшном подкрепленьи сил Свирепу проклинали парку, Что с злобною она насмешкой Еще нить жизни их щадила От острия суровых ножниц; – Бесчеловечная пощада!.. О странники! – когда случится Сии места вам преходить, Не позабудьте посмотреть Сию плачевную стражницу, Где жизнь боролась долго с смертью? – Там узрите вы с содроганьем Еще белеющи добычи Жестокой времени секиры; Еще услышите вы там Стенящи волны у брегов О страшной гибели несчастных; Пролейте там горючи слезы! – Потом взор грустный отвратя Направьте далее свой путь! Там узрите другой вы мыс, Что, в твердь еще подъемлясь выше И простираясь дале в волны,

72 Херсонида Скрывает башни сей позор. – Сколь страшен был сей башни вид, Столь мил за мысом дол цветущий. – Ах! – Там иной сияет рай? За ним увидите средь скал, Подъемлющих чертой отвесной Железо-красные верхи, Блаженное жилище Флоры, Блистающий престол Помоны, В прекрасном Афинее1 Темпе Иль Фессалийский третий дол. Мне мнится, что природа хитра, Намереваясь отдалить От моря страшные хребты, На то сей дол уединила, Чтоб Мала Азия цветуща В толь малый угол преселилась. – Она решилась; – гром ударил, Взревел в подземном лоне клокот; Хребет сей скрыпнул, – отступил; Тогда долина вдруг открылась, Куда Натолия богата Со всеми прелестьми вселилась. Здесь рай цветущий, огражденный С страны единой полукругом Гребнистой каменной стены, С другой – лазоревою бездной, Здесь говорливые ручьи С журчанием ключей гремучих И щебетаньем разных птиц, Здесь мне велят остановиться. Афиней, так названный в нынешнее время город Судак, где лучшие сады в целой Таврии находятся.

Песнь вторая 73 Сей рай природою не предан Строптивости полночных бурь И своенравию времен. – Бузина, груша, черноклен, Шиповник, вересклед, крушина, Глод, терн, шептала, гордовина И прочие кусты с шипами, Безмолвно окружая рай, Для путешественников служат Предместием гостеприимным, А от пернатых, хищных татей Густой, колючею оградой. Да, – должно здесь остановиться, Пленяться, – заблуждать, – дивиться. Здесь райские места красивы, Потоки свежи, журчаливы, Злак нежен, птички говорливы, Одушевлен камнистый сонм; Здесь дышет все; – но что мне в том, Коль нет сердечной здесь подруги; Нет суженой моей – Сашены: Без ней не красен самый рай; Без ней смеющись вертограды Не могут в грудь вдохнуть отрады; Без ней уныл весь райский край; Природа, – а с природой сердце Без ней – уединенны ноют. Но – должно здесь остановиться И без нея – смотреть, – дивиться.

(ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ) Содержание Судацкие, или Афинейские сады. – Разные древа, цветы, виноград. – Напоминание красавицам. – Изящный вид горной стороны с моря. – Мысли о трудолюбии. – Обращение к маетностям г. (Мордвинова) Восхить, Помона благолепна, Леполанита солнца дщерь, В сии уединенны тени, В сии прекрасные Лицеи, Где сквозь листы различных древ И многих кущей наклоненных Блистает разноцветный плод! – Пусть я почию в томной неге При корне Вавилонской ивы, Которой гибки, нежны ветви С зубчато-бледными листами Дугою клонятся к земле, Иль под висящими плодами Черешней, вишней, слив и груш, На коих дикий виноград, Объемля ветви до вершин И их приятный блеск сугубя Своим сиянием багровым, Растет без попеченья сам! 2^ Иль где кудрявый можжевельник, Исшедши из песчаной почвы, Стоит под видом кипариса1 10 Он называется также артыш (Savine, junipeus Sabina). – Листы похожи на кипарисные.

Песнь третья 75 И пар дает благоуханный; Но кипарисна тень его Не представляла мне бы смерти! – Иль тамо, где сквозь тень блистают И милу зелень возвышают Золотокожны абрикосы, Айвы, пушисты брусковины1, 30 Душисты смоквы и маслины, Где устилающие дол Кишнец2, гвоздика и кипрейникъ, Что очищает вредный пар, Где каперсы кровоточивы4, Шалфей, что в раскаленный воздух Далече мещет пар врачебный, Приятный пчельник, балзамины Курений облак разверзают! – Пусть в сих пуховиках 40 Прелестной Флоры опочину, Где никогда другой Аконтий5 1 Дикие персики; Amygdalus Persica. 2 Coriandrum. 3 Epilobium. 4 Câprier; Capparis Spinosa. 5 В древние времена был один пригожий молодой грек с острова Цел, но бедный, по имени Аконтий, который, сильно влюбясь в некоторую красавицу знатной породы, именем Кидиппу, уже обрученную другому, и не предвидя желаниям успеха, написал на яблоке от имени ея клятву в том, что она клянется пред Дианою дать руку одному Аконтию; потом в храме сей богини в день праздника, улуча время, неприметно бросил оное к ней на грудь; неосторожная красавица схватывает яблоко, читает, вздыхает; клятва непременна пред толь строгой богинею, какова Диана; ибо всегда, как скоро приступала к браку с тем, кому уже прежде была обручена, была мучима лихорадкой, пока не избавилась от болезни, вышед за Аконтия.

76 Херсонида Роптать не может на природу, Что нет румяного плода, На коем начертал бы клятву Своей любезной для прочтенья. Какой роскошный пир цветет Для самых насекомых здесь! Ты, проницающая воздух Крылами светлыми пчела! Ужели долго будешь виться В воздушной тонкой пустоте! Нет, – ты спускаешься к цветам И похищаешь лучши соки. – Не ропщут нежны дщери солнца, Что ты их сладку кровь пиешь, – Ты, мравйй! – как в лучах крутишься, Поднявшись с бархатца теперь! – Давно ли видел я тебя Во мраке брения ползуща Меж плежущей твоей дружиной! – Сия картина пременилась. – Ты стар был, – ноги ослабели; Природа щедрая, снабдив Подпорой в слабости тебя, Вложила живость юных дней, Взрастила крылошки из спинки; Теперь подъемлешься, – крутишься, Гордишься над жилищем прежним! – О таинство природы мудрой! Ты, легкий сын росы, – кузнечик! Ты сидя ножками звенишь, По стебелькам былинок скачешь, Пьешь росу, пьешь ты злачный сок, – Нет беспокойств иных; – сверчи!

Песнь третья 11 Вы, чада рощей и садов! Любезны пеночки, синички}. Вы, иволги золотоперы! Вы, зяблицы, чижи зелены! Чиликайте трелисто в листьях, Настроя горлышки свои! Но солнце в половине неба. – Се зной из тверди начинает Струи кипящи ниспускать И из растений извлекать Бальзамный дух в тяжелом паре! – Пусть буду шествовать по теням, Где остроглавые раины, Как самодержицы ветвисты, Главою дубы превышая И стебли к тверди простирая, Вершину кончат обелиском! Иль где восточные меспили1 И дики финики2 растут! Иль где фисташи краснолистны, Жемчужны капли источая, Дают бальзам неоцененный, Что по своей целебной силе Драгой ценою достается Из дальной Мекки иль из Хио. Еще бы с большим восхищеньем Я мог гулять под тенью лавров; Но лавр, вечнозеленый лавр, На коем ягоды багровы Дают врачам целебно масло, Azerolier du Levant; Mespilus orientalis. Дикие финики, или, лучше, курьма; Plaqueminier; diospiros lotus. – Листы сверху темно-зелены, а снизу бледно-пушисты.

78 Херсонида Уже давно уединился Под мирны стены деревень. – Счастливый Митсхор и Алупка Покоятся в тенях его. – В таком благоуханном царстве, Где Нимфа, Флора и Помона В тени растущих виноградов Вкруг Вакха, ухватясь, ликуют, Возможно ль не играть в свирель? Везде растут; везде пьют луч Червлены Вакховы плоды На берегах иных потоков, Бегущих в северных равнинах, Вокруг сребристого топола Иль осокоревых древес, По гибким ветвям извиваясь И восходя то к их вершинам, То паки к корням нисходя, Иль расстилаясь по долинам, Или взбираясь на утес. Я видел то, – я видел всюду Сию природы резву роскошь. – Там, – где струи Салгира томны В теченьи сякнуть начинали И где цветущи открывались Сады князей сарматских в долах, – Я здравие и свежесть пил Из ключевых сребристых струй. – Я зрел в одном пути вечернем При берегах Альмы тенистых, Что извивалися далече, Прелестну тихую долину, Где горделивые раины Под ясной твердию стояли

Песнь третья 79 И вертограды охраняли, Как бы на страже великаны. Сколь многие из сих раин По сгибистым чертам пути Еще издалека не редко Выглядывали на меня Из-за хребтов косых камнистых? Подобну видел я долину При берегах студеной Качи. – Ночь хладна и тиха была. – Одни бессонливые сычи В тополовых густых тенях Там жалобно перекликались До самых утренних минут. Какая сладостна дремота Под сей высокою раиной, Что осеняла жалки, страшны Развалины мурзы жилища? – Час утренний рассыпал розы; Станицы птиц к востоку мчались; Я пробуждаюсь, – окрест вижу Орешник, утром озаренный, Над коим всё еще стоит Зеленый страж, задумчив, горд, Сей величавый столп раинный. – Так здесь роскошствует природа. Но при Белъбеке тихо-шумном, Что меж холмами извивался, Еще пред изумленным взором Долина длинна и прекрасна Открылася навстречу мне. – Там от одной страны холмы, Покрытые нагбенным лесом, А от другой все обнаженны Представились моим очам. Какие долу дремлют чащи?

80 Херсонида То темны вязы, то гробины, То ильмы, то тенисты клены. Меж ними тополы гордятся Своим прямым сребристым станом. На лоснящихся их листах Сребро дрожаще отливает При солнце каждую минуту. – Там плющ, иль дикий виноград, Ревнуя их густому злаку, По ветвям крадясь святотатски, Их жизнь и кровь их задушает, Жизнь благодетелей своих, И сам тщеславно простирает Свой некий своенравный злак. – Садоводители! – вы спите; Почто сначала вы не тщитесь Изгнать из злачного гражданства Сих вредных, хищных, странных членов, Сих своевольных повителей? – Они, объемля чресла древ, Их тонки жилы подавляют И самый дух их умерщвляют. Стесненны древеса, повесив Подобо-длинны ветви ниц, От облежания томятся; Однак еще спускают свой Навес зеленый над путем, Еще с усердием радеют Прикрыть своей густотенистой, Своею благотворной дланью Пришельцево чело от зноя. Но в сих местах, – в сих землелогах, Где дикая природа спеет, Красуется жезл Вакхов в силе. Я зрел, – так, – я повсюду зрел

Песнь третья 81 Роскошны жертвенники Вакха, А паче на брегах сих токов; Я зрел плоды его душисты, Каких Шампания надменна Не в силах лучше произвесть. Везде встречались олтари Сего румяна божества, Доколь рукав, что в Ахтиаре, Пресек своею глубиною Ряд теней Елисейских сих, А с ними – Вакховы плоды, Растущи при потоках сих. Но здесь, в долине Афинейской Они всегда под светлым кровом Лучей отвесных пред полуднем, Из недр песчаных выходя, Между широкими листами Лелеясь, не боясь полнощи, Качают полносочны грозды. – Прохладны, животворны росы Воспитывают, совершают, А солнца смешенны лучи Благим наитием своим Багрец приготовляют в соках И кравчему в разборе вкус. Вы, розоперые дрозды И темноцветные скворцы, Здесь превитающи в тенях! Стремитеся отселе вдаль! Здесь лакомство вам стоит жизни; Ни милый цвет, ни мило пенье Не защитит дней ваших кратких; Летите в горные леса От сих стрегомых вертоградов! 210 220

82 Херсонида Пускай осенняя свирель Дождется радостных часов, Как под созвездием Весов Исполненных златым плодом Возвысит в песнях цвет багровый Созревших гроздов винограда! Что слышу? – грудь моя дрогнула; Я слышу треск в лесу раин. – Как ярко выстрел сей раздался! Знать, бедной птицы кровь лиется!.. Почто ты, страшный гул, твердишь Сии смертельные разы И тщишься повтореньем треска Меня уверить о убийстве? – Ты возмущаешь глас камены; Она клянет звероподобну Бесчеловечность человека... Когда светообразна Дева1 С крутым полетом знойных дней Успеет года труд сокрыть; Весы на равных чашах взвесят В одной снопы, в другой туман; А поздо-цвет2 меж бледным злаком, Тюльпаном выходя, предскажет Грядущу пасмурную осень, – Тогда, возлюбленный Филипс3, Певец британския Помоны, Живописующий природу В ея прелестной простоте! – Знак зодиака, показывающий август месяц. Colchique; Colchicum Autumnale. Английский стихотворец.

Песнь третья 83 О! – если бы я мог играть В свирель приморску толь же нежно, Как ты певал в своих садах! О! если бы! – но глас мой слаб, А ты, – а ты всегда велик; Тогда учи осенним песням Меж тем как пухлый сын Семелин1, Плющем власистым увенчанный, Со мной омоет рдяну голень В широкой савроматской кади, Червленым соком обагренной, Куда роскошна осень сыплет Из кошниц полносочны грозды! – Но если дух живый возникнет Из искрометных струй вина, Тогда как кравчий подносить Начнет из рук своих багровых Сосуды, полны крови Вакха, И в тихом вечеру осеннем Веселья круговая чаша Ходить попеременно будет Вкруг сельского стола простого, В крови проснется спящий пламень И будет тонко пресмыкаться По нежным мозговым волокнам, То, Вакх, не мни, чтоб я забыл, Тебе всесожигая жертву, Принесть другую тихим нимфам2 Ты пламенен, а нимфы хладны; Две жертвы, вкупе растворенны, Не помрачат душевных чувств; Тогда пускай лесные силы То же, что Вакх. Под именем нимф здесь действительно разумеется вода.

84 Херсонида Среди кустарников нагих Воспляшут на стопах косматых И, выгружая острый сок, Возвысят в топоте три-скок На звонком косогоре брега В хвалу кишмиша белосочна Иль асмы крупной багроцветной1, Котора в оживленных мыслях О розовых устах напоминает, К каким в то время мыслим с жаром Свои уста мы прилепить. Ах! – сколь не редко здешни тени В часы роскошны приглашают К себе аркадских пастухов И миловидных их пастушек? – Но тут ни Дафнисов аркадских, Ниже прекрасных Амарилл, Иль их цариц сердец не видно. Лежит божок румяный праздно Под тенью топола иль вербы; Сам капли слез горючи льет, Рукою влажны очи трет. Там брошен полный стрел колчан; А здесь изломан лук повержен С беззвучной дряхлой тетивой. Любовь печальная чуть дышет, Не резвится, или не пишет На древе строк заветных сердца, Или в часы вечерни лета Из рук отважных не кидает На полну белу грудь пастушек В Таврии много и других родов хорошего винограда; но сии два рода, кишмиш и асма, в Судацких садах самые лучшие и крупные.

Песнь третья 85 Благоуханных васильков И мелкоцветных гиацинтов, И незабудочек прелестных, Иль сельских и простых румян1 340 Здесь скифски смуглые селяне Сидят с угрюмыми челами Под тенью сочных виноградов. Их гурии прелестны, – правда; Но розы уст, багрец ланит И алебастровые груди Под кисеею погребают И возраст часто сокрывают В своей ревнующей симаре2; Хотя полвека бы пробило, 350 Но их морщины б, утаясь Под анатольской аладжей3, Сокрыли б надпись: «Помни Смертъ» А вместо бы того шептали: «Младый Мурза, не ошибисъ А если – кровь кипит, – влюбись!» Иль заключенные сидят, Как бы Данаи в медных башнях, Под стражею скопцов в гаремах4. Им неизвестны те беседы, 360 Где с недостатком совершенство Открыто в просвещенном мире; Лишь мыльня в вкусе азиатском Роскошным служит им гульбищем, Свиданья местом и бесед. 1 Herbe au vipère; Echinum vulgare. – Сим цветком поселянки румянятся. 2 Симара есть верхнее платье татарских женщин. 3 Аладжа – материя турецкая. 4 Гарем есть половина дома, определяемая для жительства магометанки.

86 Херсонида Живые, резвы, нежны дщери Давно подавленной Эллады Возобновили б век Аркадский, И каждая из них могла Лице представить пылкой Сафы Или Эринны и Праксиллы, Или какой бы ореады С полуоткрытой нежной грудью; Но что суть Греции сыны? – Рабы лишь ревности безумной, Исчадья токмо Симонидов, Анакреонтов, и Вионов, И Теокритов, и Фаонов. О вы, любезны росски нимфы, На коих облеченна в снег Природа на челе и груди Взрастила вечные лилеи, На коих дышущие розы В ланитах и устах прекрасных Дают законы росским Марсам Колико бы прелестен был Сей милый Херсонисский Темпе, Когда бы кровомлечный цвет Лиц ваших здесь всегда блистал? Румянец ваш и вздох любовный Здесь равно б мог пленять сердца... Ах! – сколько смертный тот счастлив, Кому сей вздох и сей румянец Признался б в сих тенях Темпийских, Что ваше сердце ощущает, Что вы умеете избрать Любви приятнейши места! – Или, – но умолчу ли я? – О миловидная Сашена – Все звезды в севере блестящи,

Песнь третья 87 400 Все дщери севера прекрасны, Но ты одна средь них луна; Твои небесны очи влажны Блестят – как утренние звезды; В твоих живут ланитах алых Улыбки нежныя весны; А розовые поцелуи В устах любезных расцветают; Но грудь; – о ты, тениста Скромность, Вещай своим языком лучше! – 410 Колико б в сих садах блистали И возвышали их цветы Твои красы и ясны очи? – Ты здесь конечно бы нашла К своим услугам всю природу; Здесь для тебя бы извлеченны Из тайных жил хребтов металлы Растопленные клокотали, Преобращаясь в перстни, в кольца; Здесь для тебя б в слоях кремнистых 420 Прозрачны капали кристаллы, Готовя пышный блеск челу; Здесь есть черепокожны желви1, Живущие в ущельях черных Камнистого морского брега, Которы бы рукой искусства В зубчаты гребни превратились, Что русы убирать власы; Здесь для тебя бы хитры черви, Питающися пряным злаком 430 На Эски-крымских шелковицах2 Чрез драгоценну смерть свою 1 Черепахи. 2 Таковые шелковицы более растут в Эски-Крыме, или Старом Крыме.

88 Херсонида Уборы шелковые ткали; Здесь капля б, некогда ниспадши Из влажных облаков в коралл, К твоим услугам онемела, Простыла бы и пожелтела, А после в пышном ожерелье Сверкала жемчугом драгим. Но ах! – когда бывало в жизни, Чтоб бдительна моя Сашена, Подобно как моя камена, Полудни в утро променяла, Чтоб сим нарядом заниматься? – Кто сумневается о том, Что все прелестны и блестящи Произведения природы? – Нет, – милая Сашена, нет; Ты их живее и милее В любезной простоте своей; Ты, вставши с мягка ложа здесь И с небрежением надев На плеча белые одежду, Тотчас летела б в Афиней, Встречала бы восход светила; Приморски ветерки, резвяся В твоих каштановых кудрях, Сгоняли бы с твоих зениц Мечтанья остального сна; А нежныя любви утехи, Толпясь, вокруг тебя теснились; Тогда, скажи, Сашена, мне! Не лучше ли я при тебе Дышал бы на свирели здесь? – Ах! – ты весьма робка! – к чему? Страшишься ль скорпионов неких? Страшишься ль аспидов ты мнимых? Не бойся, милая! – они

Песнь третья 89 На неприступных высотах Живут в расселинах глубоких; Глава их гибка, полосата, С острочешуйчатою кожей Весьма, – весьма не часто здесь Выглядывает из норы И выставляет пестру спину Иль шахматное, пего чрево. Ужли страшишься желтшейных Иль светлосерых ты ужей, Иль желточревных длинных змей, Или мохнатых пауков, Или червей сороконожных, Иль тех железоцветных жуков, Что ослепляют иногда На несколько дней взор пришельца Своею жидкостию острой, Разлитой по воздушной зыби? – Не бойся, милая, – не бойся! Они вредить тебе не смеют, Напасть безвинно не умеют; Они все кроются в ущелья. – Твои прекрасны ноги могут Ступать спокойно по цветам И по зеленым тем долинам, Где труд прилежный обещает Весь истощить богатства рог. – Ах! милая! – твоим бы взором Искусства муз и рук дела, Которы здесь еще немеют, Могли конечно оживиться. Иноплеменник! – путник! – зритель! – Направь сюда стопы и зри! – Се три подобия Темпийски, Где самовластная природа

90 Херсонида Умела щедро расселить Все Малой Азии красы Под твердью благорастворенной. – Они, от Форуса начав, До долов Коза и Отуза Вдоль брега южного лежат Перед утесами полкругом. О вы, российски аргонавты Когда сечете черну бездну, Ужли не будет любопытства Простерти взор с страны пучины И обозреть сей южный брег, Исполненный чудес прелестных, Который в пышности предстанет? – Здесь вы дышать уже начнете Азийским воздухом отменным; Здесь Анатолия другая, Иль Мала Азия цветуща Возникнет вдруг пред вашим оком С прекрасным, теплоносоным небом, С журчанием Меандров мелких, С картинными меж гор лугами, С висящими лесами в тверди, Со златоплодными садами, С игрой природных водометов. Тогда – как Водолей находит Замерзши иногда струи, Или тогда – как станут Рыбы1 Под сводом ледовитым плавать, – Здесь леторасли, посмеваясь Времен прещеньям своенравным, Под словами Водолей и Рыбы здесь разумеются знаки месяцов, генваря и февраля.

Песнь третья 91 Зимою образуют лето; Здесь бела буквица целебна, Весенние шафраны нежны С отвагой юности живой На косогорах возникают, И дубы мужественны в бурях 540 В седое зеленеют время И твердостью своей гордятся, Чела зимы не устрашаясь. Там лавр вечнозеленый, стройный Бессмертной славе подражает Владык российских несравненных; Здесь мироносная олива, Смоковница, гранатно древо, Каркас восточный1 и курьма2, Остатки древних садоводцев, 55^ Влекут взор, вкус и обонянье; Там манноносная ясень, Шалфее-лиственный ладонник, Сумах3, душистый скипидарник; Здесь нард4 и скаммонея вкупе Готовят сокровенны пользы; Там Малой Азии пришельцы, Древа слабительны5, пузырны6, А здесь древа клубничны тучны7, Что в высотах приморских скал, 560 Храня свои листы зелены 1 Celtis orientalis. 2 Diospiros Lotus. 3 To же, что кожевенное дерево. 4 Valeriana Nardus. 5 Emerus. 6 Colutea. 7 Arbutus andrachne.

92 Херсонида И рдяною корой гордясь, В очах селян всегда смягчают Угрюмое чело зимы, – Все, все сии древа изящны Открыто всюду возрастают. – Орешники благоуханны, Кизил, черешня, вишня, слива Обычны рощи составляют В приморских усыренных долах, А каперсов кусты обильны Без сеющей руки растут В природных парниках близ моря. Садовы, дики винограды Наперерыв то вьются в верх По возвышенным древесам, То опускаются на низ, То вновь подъемлются, цепляясь, И с бековиною цветущей1 Самоохотно устрояют Качающись беседки неки Или цветущи плетеницы; Но хитрая рука искусства Ни мало неприсущна здесь. С страны единой вид прекрасный И вкупе грозный и ужасный Теряющихся в тверди гор И треснувших огромных скал; С другой же тучны вертограды, Естественные водометы И многошумны водопады, Повсюду прыгающие быстро Сребристыми дугами с облак, А там – необозрима даль 1 Vitalba.

Песнь третья 93 Бурелюбивого Эвксина Изобразуют толь живые И толь пленительны картины, Каких ни хитрый пейзажист, Ни острый сам перспективист, Ниже воображенья сила Во всем жару своем парнасском Не в силах с живостью объять Иль смелой кистью начертать; Тут быть, – тут зреть, – тут ощущать Со всеми чувствиями должно. Простая жизнь нагорных скифов Добросердечных, неразвратных, Живущих в райских сих долинах – Их хижины землей покрыты, Полу-иссеченные в камне По горным безопасным скатам, Почти невидимы за чащей Древес окружных многолистных, – Стада их козлищ и овец, Рассеянны в хребтах безмолвных, И слышимый лишь звук свирели Между пасомых стад под тенью, – Все, все изображает здесь Златое время естества, Какое некогда бывало В Фессалии, – в Темпийских долах; Все здесь вливает в грудь любовь К простой пустыне, к сельской жизни. Ты, – бич племен, ужасна брань, Что столько исказила мир! – Ты, ухищренное коварство! Ты, роскошь, праздность – мать пороков, Одноутробных чад своих,

94 Херсонида Что царствуют среди столиц! – Вы здесь не можете возвысить Обманчивой главы своей; Прочь! – прочь отсель; – вы здесь враги; Все, – кроме вас, – обрящут здесь Мир, – благо, – пользу, – жизнь златую, Художник, – рудослов, – певец, Мудрец, – списатель, – фармацевтик, – Друид, – пустынник и любовник, – Пастух, – философ, – самодержец, – Несчастный и счастливый смертный, – Все здесь найдут изящну область Для чувств, для сердца, для души, – А некие из них – по свойствам Быв очарованны природой, Быв осененны миром божьим, Среди уединенных гор Решатся кости положить, – Меж тем – как трудолюбной дланью Могли б усыновить конечно Полуденной Европы чад Иль Малой Азии породы Прекрасные, – полезны, – нужны И плодовиты прозябенья. Судьба! – благоволи о сем! Неутомимая прилежность! Дщерь нужды! – мать открытий важных! Тебе сопутствуют конечно Труд, пот и изнуренье сил; Но ты, – ты ключ всех благ житейских И опытов благоуспешных. Вотще без помощи твоей Мы носим семена искусств В уме глубоко вкорененны;

Песнь третья 95 Вотще находим мы запасы Разлитые по всем частям Неизмерима вещества; Сонливость в мраке погребает Все благости сии ростки. Ах! – в сей стране природа щедра Во всех роскошствует трех царствах; Но без тебя плоды сих царств Из рук ея простых исходят; Одна она о них печется. Ты здесь еще не воцарилась И томности не пробудила; Еще с довольным напряженьем Механика не двигла сил, Чтоб земледелье увеличить, Чтоб здешни горы ископать; Ах! – Неужель вотще в сердцах Глубоких каменистых гор Тучнеет мыльная земля1, Чем агнчее руно космато Бывает чище и нежнее; Чем дщери страстные Агари Смягчают, нежат, омывают Свои эвеновы власы? – Ужли вотще кристаллы каплют Среди расселин утлых гор? Ужели яшмовы породы Таятся бесполезно в темных Пределах южного хребта! – Ужли бесплодно истлевает Слоисто гибкое стекло2 На пути от Карасу-базар к Судаку при деревне Суксу, также близ Инкермана есть горы, где добывается сукноваляльная глина, не уступающая в доброте английской. Слюда.

96 Херсонида В горах над небольшим Стамбулом1, Ужли на берегах Воспорских, На сих жилищах пеликанов, Из сланых родников кипящих Вотще крутится горно масло, Которо в хижинах сарматских В часы вечерние осенни 700 В светильниках горит возженно И прогоняет скучну тьму? Ужли на острове туманов, В земле Фанагорийской тучной, Над коей в пламенные дни Подъяты из окружных вод Висят паров густых озера И долговременных туманов В прохладу долов, в тук лугов И в прок меспилевых древес?2 710 Ужли пучинны жерла тщетно То черну изрыгают нефть, То инде чисту вытопляют И серны холмы возвращают! – Как? – рудокоп еще молчит! Ужли вотще цветы целебны И здравы былия растут? Ужли душа напрасно гибнет В трилистном злаке донника, В веронике и ангелике, 720 И в риндере новооткрытом3, И в цветогроздном фитолакке4, Сем выходце американском, – 1 Турки называют Кафу малым Стамбулом. 2 Nesslier; Mespilus pyrocantha. 3 Rindera tetraspis; недавно найдена. 4 Morelle a grappes; Phytolacca decandra.

Песнь третья 97 В плодах вечнозеленых лавров, В ясенях и фисташках пряных, В нетленных тисах, бузинах, В пузырном древе иль акаций}} Чего б искусна пересадка Или прививка не родила? – Но ботанист и фармацевтик Не ведает, проходит мимо; А вас, красавицы, лишает Бальзамных драгоценных масл, Толь дорого из дальня Кипра С трудом великим вывозимых Для умащения кудрей. – Ужели солкие растенья Готовят тщетну снедь для агнцов, Которых сонм уже редеет? – Ужли зелены домы всуе Растут для шелковых червей? Почто шумящи пчел рои Сосут из лучших былий сок, Коль мед их в прахе погибает? Почто крылатые пришельцы Из дальних гнезд дубрав Лзийских, Иль от брегов зеленых Нильских, Или с крутых вершин Альпийских Здесь часто горы посещают, Когда зоологист сего Не ведает, – проходит мимо? Неутомимая прилежность, Дщерь нужды, – мать открытий важных, Богатств источник неоскудный! Colutea arrborescens. 4. Бобров Семен, т. 2

98 Херсонида Чего бы силою твоей Природа здесь не даровала В сугубой щедрости своей Для всех Аконтиев, Кидипп! – Она готова; – лишь подпоры От рук искусства ожидает. Да, – неки из усердных Россиян мудрых простирают К природе вопиющей длань; Но кто с толиким рвеньем духа Лелеять может здесь природу, Как ты, трудов ея помощник, Знаток цены ея, N...? Когда воспламененный Сирии Часы горящи низведет, Ты ищешь теней благотворных Для оживления досугов На берегах Эвксина, Качи Иль в Афинейских вертоградах; Как там ты шествуешь безмолвно По тучным долам и в дубравах! С коликим услажденьем сердца Остановляешься при холме, Отколе прыгая стремглав, Струи сребристы говорливы Являют прямизну блестящу Твоих спокойных, тихих ходов, Где над подлесными древами Бесчисленны полки раин, Как Исполины меж пигмеев, На разных дальних расстояньях Вздымают гордые главы, Где ты под тенью злачной ночи Проходишь философский мир, В котором возникают цепью Бесперерывны чудеса