Текст книги "Рассвет Полночи. Херсонида"

Автор книги: Семен Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Дополнения 293 Спустяся над Невой сребристой, Глядится в синих зеркалах; В них сыплет огнь, – и огнь струистой, Резвяся, скачет на водах, Туманы дальны разженяет, Разлиты морем вкруг страны, И Финский воздух позлащает Поверх спокойной глубины; Лишь пурпурны струи играют И нимф на игры вызывают. – Здесь изумлен стою, Картину зря сию... Кто ж сей? – кто образ сей ужасной, За кем огня струя бежит В подобии звезды прекрасной? То дух, – чад света вождь и щит; – Гнев Иеговы в челе сверкает; Перун горит на раме крил; Меч Элои в руке пылает; Пред ним дрожит мир черных сил; Он тьме за свет издревле мститель; Он Михаил, – он зла казнитель; Он Божья длань суда, Длань силы; – но звезда! – Звезда! – то отрок Августейший Багрянородный Михаил, Которого сей вождь святейший Объемлет ныне сенью крил И равно-ангельный влагает В младые перси жизни дух, И здравых сил бальзам вливает, Да некогда, – храня полкруг, Он мстит, как вождь сей, сонмам злостным Мечем суда молниеносным.

294 Дополнения Сколь луч надежды мил 60 В тени небесных крил! Луч мил в тени! – о нимфы юны, Возникните из Финских вод! Вздымайте свод сереброструйный! Звучите белой дланью в свод! И вы, – с своих холмов приспейте, Стыдливы музы, в шумный лик! Вы стройтесь, пойте, в длани бейте! Се Отрок в торжестве возник! О дщери солнцевы! воспряньте, 7^ Ударьте в лиры, в трубы гряньте, Сколь ныне день блажен, Сколь лестен, сколь священ! 261. НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ РОССИЙСКОМУ ЧАПМАНУ1 А(лександру) Семеновичу ) К(атасанову) Кого среди гробов ты ищешь, странник слезный? Он здесь – безгласен спит; но там – немолчны бездны, Эвксин и шумный Бельт векам возопиют, Из чьих стремились рук в пучины их бурливы Бойницы в казнь врагам крылаты, горделивы. – То К(атасано)ва ума и славы труд... Увы! – Сей Чапман наш нисшел во мрак гробницы В тот день, когда узрел он первый луч денницы2. 1 Чапман был в Швеции знаменитый строитель кораблей, главный начальник верфей и, так сказать, систематик и усовершитель корабельной архитектуры. 2 Он скончался в самый день рождения своего; надгробный памятник с надписью, усердием почтенной его супруги, поставлен на Смоленском кладбище.

Дополнения 295 262. ВОСПОМИНАНИЕ ГР(АФА) ВАЛ(ЕРИАНА) АЛЕКСАНДРОВИЧА) ЗУБОВА ПРИ ЕГО МОГИЛЕ О ратник! – зришь ли гроб в пустыне? Кто там уединенно спит – В тени древесной – при пучине, – Под дерном, – мирным сном покрыт? – Ах! – утрення заря с востока Не взглянет на него заутра!... Ты плачешь; – многие вздыхают, По нем льют реки из очес, Друг другу персты пожимают; 10 Источник их различен слез. – Любовь, – отрада, – нежность плачут, И благодарность – там слезится. Слезится; – здесь ли плакать должно? Здесь дань сия не вместна их; Сей гроб – прибежище возможно Печальных, скорбных, немощных; Сей гроб – гостиница уставших, В пути тернистом изнемогших. Коль твой клеврет над сею перстью 20 Покоит томное чело; Сняв шлем, – простясь с кровавой честью, Целит несметно ран число; То благодетеля гробница Есть лучший знак его бессмертья. Знак, небу и земле любезной; Гром гаснет, – лавр истлеет там, Нет гроба лишь душе небесной. -

296 Дополнения Но кто он? – Знаем ли сердцам? Чья тень над гробом сим? – Ты видишь; Сей животворный глас? – Ты слышишь. «Несчастный! – нет при гробе лести; Я друг еще за гробом твой; Я не искал пустыя чести; Сердца – вот памятник весь мой! Ваянье, надпись, своды гроба Не мне, – то пища взоров чуждых. Но я под смертной даже тенью Хочу мглу светом оживить, А гроб – гостеприимной сенью. – Спеши туда стопы омыть! – Пусть в .бурях борются другие! Ты ляг на гроб мой, отдохни!» Услышал ли ты, ратник честной, Что дух благий вещает нам? Се Ангел, дух любви небесной Из гроба вопиет векам! – Он, быв вельможа – человек, Он был Ирой – друг человека; Не тот Ирой, что созидает Холмы трофеев из голов, Что свой кумир сооружает Рукою смерти средь веков Или на счет другого жизни За гробом имя покупает; Но кто чертеж доброты пишет И строго ценит дни других; Что до минут последних дышет Любовью к жизни немощных, Кто к ним из гроба длань возносит; Вот наш Ирой, по ком слеза!..

Дополнения 297 Блистал ли царедворцев в сонме? Он паром их не заражен; Стоял ли на закружном холме? Он омраком не возмущен; Он был крылатым Трисмегистом Божественной Афины россов. Когда цари с концев вселенной Стекались с скорбной царств судьбой Пасть пред Афиной несравненной, 70 Он был Полярною звездой, Что кажет мореходцам путь, Меж вихрей прочих звезд не движась. Стремился ль он в врата железны Среди висящих южных скал, Что строго смотрят с облак в бездны, И царство камней проницал, Где сын Филиппов, как Зевесов, Разил перуном полвселенну; Где Севера творец1 возникнул 80 Сквозь степь Магога2 на Кавказ, Дремучих стран слонов достигну л, Где царство Кирово потряс, Исторг ключи блестяща царства И вечной славою покрылся? Пред ним бледнели эламиты3, Упали тьмы несчетных сил, Дрогнули горы ледовиты; Сам Кир пред ним – склонил бы тыл; И те ж ключи, что ПЕТР им отдал, 90 В руке ироя возблистал. 1 Петр Великий. 2 Вообще страна скифов, гуннов, татар и пр. 3 Персиане.

298 Дополнения Но милый блеск победы новой Души иройской не растлил; Не столь священ венец лавровый, Сколь масличный ей тамо был; Счастливая рука железа Блистала, – но не тьмила сердца. Стремился ль в рыцарской отваге С восточных к западным странам, К полям сарматским, к шумной Праге? Он стал ногой бесстрашной там, Где адова рука ужасно Махала вкруг его во мраке. Воздвиг ли тамо Марс перуны Сокрыто из крамольных стен, Отколе наш сей витязь юный Ударом первым был сражен? – Но что? – одной стопой в могиле, Другой остался в мире к благам. Средь бранных туч и в мирной сени Он славы истинной искал. Он многих – всех был добрый Гений; Таким же и за гробом стал; Не в суетных мечтах был нежен, Но в пользах ближнего священных. Таков был Зубов – муж бессмертный, Сей друг других, сей братии брат, Сей сын отечества усердный, Сей дух хранитель солнца чад1. Его наследье – светла вечность; Но грех – не лить нам слез надгробных. Музы и все дети Аполлона.

Дополнения 299 Так; – грех не лить нам слез надгробных, Но грех – не отереть и слез; Его гробница – пристань скорбных. Ах! утрення звезда с небес Его заутра не возбудит... Но вместо оной – вечно солнце... 263. ПЕСНЬ ЭПИТАЛАМИЧЕСКАЯ НА БРАК ВЫСОЧАЙШИХ ЛИЦ Never from thes hour to part, well live and love so true. Oliver Goldsmith С сего часа мы будем вечно Друг с другом жить, любить сердечно. Оливер Голдсмит Не в эфирные чертоги Пылкий Гений мой парит, Где ликуют в славе боги, Где Зевес им пир творит; Где рукой бело-румяной Миловидный Троев сын Им подносит нектар рдяной, Как велит небесный чин; Или где с душей прелестной Юный бог любви и нег, Утвердя союз чудесной, Дышет вечностью утех; Где сердца небесны рдеют, – Пьют кипящую любовь, Бьются, бьются, – млеют, млеют И струят эфирну кровь.

300 Дополнения Нет, – Олимп теперь склоненный Блещет средь Петровых стен, Здесь повеял рай блаженный, Здесь мой Гений восхищен... Здесь в величестве сияет Светлый сонм богов земных; Карл Марии покоряет Нежно сердце в сонме их. Вдруг с огнем летит в чертоги Златовласый Именей. Все сретают гостя боги С умиленною душей. «Боги и богини мира! Разверзайте вы свой дух! Снова два луча с эфира В светлый ваш вливаю круг... Се любви Чета высока Во чреду богов течет! – Слава дивной силе рока! – Величайтесь! – он их шлет». Рек он; вдруг из стран перуны С торжеством блеснув звучат; С ними слышны лирны струны, С ними и сердца гласят. Се величественны лицы Зрят священну цепь меж них, Зрят связуемы десницы И величат участь их! Так как там, – где горни лицы На Олимпе пир дают, Лиевы две юны птицы Огнь любви у трона пьют;

Дополнения 301 Там с улыбкой нежной боги Двоицу пернату зрят, Зрят лобзанья их, восторги И бессмертьем их дарят. Ты, – что царства поглощаешь, – Хрон, – седое божество, Что всечасно устрашаешь Трепетное естество! Прочь отсель с железом мрачным! Прочь! – иль косу притупи, Или пламенником брачным, Если можно, растопи! 264. УСПОКОЕНИЕ РОССИЙСКОГО МАРОНА Как тихо день его, – как скромно К вечерней клонится стране, А лира солнцева – как томно Поникши млеет в тишине? – Алански музы! – воздохните! Но сей остаток века поздной, Тогда – как вечность предстоит, Блестя сквозь сумрак, стражей грозной, Еще денницы луч вторит; Мир Божий веет в запад жизни. Заря вечерня потухает; Но свет пурпуровый ея, Как утренний еще играет; И пламенна его струя, Как луч сквозь мглу восточный, льется.

302 Дополнения Сей сумрак тихий, но унылый Вдыхает мне тоску и страх, Что скоро свет сей прейдет милый; Но в Амфитритиных лесах 20 Еще я слышу соловья. Таков при старости маститой Российской наш Марон прямой, Блестящий, нежной, сановитой; Каков же был он дней весной? Каков в полудни лет своих? О россы был ли столь счастливый С Петровых славных дней меж вас Парнасский витязь терпеливый1, Как сей, – возникший на Парнас, 30 Сей бард, – сей Гений солнце-родный, Так, – многие певцы умеют Блистать в полуночной стране; И все их песни пламенеют; Но крылатеют ли оне К престолу небеси – толь живо? Когда он трогал струны лирны И петь мир нравственный желал; Какая мудрость! – свет эфирный Игру его одушевлял? 40 Как дух его поет! – что внемлет? 1 Подлинно между дарами поэта считается потребным великая терпеливость, или так называемая у римлян longanimitas, чтоб сочинять долгое время и со всею исправностию важные эпопеи. Таков и наш российский Марон. Всякое же лирическое творение по надлежащему есть плод вспыльчивого и непродолжительного восторга, хотя и он сам по себе драгоценен.

Дополнения 303 ММ. Херасков

304 Дополнения Когда он брал трубу священну Петь небо благодати нам, Склонившесь древле к Борисфену, Или российской славы храм, Воззванный из развалин слезных, Какое вышне вдохновенье Гремящий глас его живит? Какое мужество и бденье Толь важны жертвы пламенит 50 Владимиру и Иоанну ! Гул пения сквозь мрак, туманы С брегов Москвы сперва летел, Проник до Рейна и Секваны, Над их струями восшумел И там очаровал сердца. Там Гений и его Помпилий С Эгерией творцов в суде Сияние красот открыли, Подобно Северной звезде, 60 Гораздо ране Флориана1. 1 За несколько лет перед сим французский Меркурий, рецензируя Флорианова Нуму, приводит российского сочинителя также Нумы не зная, по-видимому, ни имени, ни дарований сего последнего, а судя о нем только по немецкому переводу, хотя с некоторою сбивчивостью, говорит к чести его так: «В Германии выдана в свет одна эпическая поэма, как перевод с российского языка, под таким же заглавием, как и у г. Флориана, Нума Помпилий. Немецкий, либо иперборейский сочинитель, не имея навыка к таким изворотам, к каковым сродны некоторые из наших одноземных писателей, взял себе за правило следовать во всех отношениях характеру своего героя, занятому из беспристрастного Плутарха. Жаль, что г. Флориан не ведал сего источника; он мог бы почерпнуть из него многие идеи и присвоить их к изящному своему перу.

Дополнения 305 Сим он пленил и дебрь и камень; Он многим бардам в грудь вложил Небесный песнопенья пламень; Он многих в мраке пробудил, О лестный жребий! – и меня... Я долго в юности безвестной Еще во тьме себя не знал; Мой спящий Гений в сфере тесной Едва ль когда б из ней восстал; 70 Он век лежал бы в прахе скрытый. Я слышу лиры звук могущий, Дотоль непостижимый мне; Я слышу глас, меня зовущий К яснеющей вдали стране; Тут дух мой реет из под крова... Тогда Марон сей мне явился Аланских песней божеством; Никто, – лишь он с улыбкой тщился Мне указать небесный холм; 80 Он сгиб души моей раскрыл. Конечно, не легко переложить на наш язык главные черты сей иностранной поэмы, где Нума описывается восходящим в Капитолию и упраздняющим целеров; но г. Флориан умел бы извлечь некоторые места о весталках, равно как и о нимфе Эгерии. Сверх того, что сие последнее отношение имеет не простые и необыкновенные места нравственности, видна еще там отважность, возвышенность и глубокомыслие; там действующее лице говорит о Религии, как друг истины, а о Политике, как друг свободы. – Г. Флориан без сумнения принял бы себе в пример сие чужеземное произведение и переселил бы красоты оного во втором или – если б для сего недоставало времени – в третьем издании своего Нумы».

306 Дополнения Так, – я сперва ему обязан, Коль мой соотчич внемлет мне; И чести знак мне им показан, Коль не стыдит чело мое Священных ветвей от дубравы. Где ж он? где бард сереброчелый, Где сладкогласный Феба жрец, Что пел весною Филомелой, В полудни жизни, как мудрец, А в вечер гласом лебединым! Где он? – не там ли, в сени мирной, Где Аполлон вечерний спит? – Он там; и прежний голос лирный В последний раз уже звучит; Но он и в сумрак дней пленяет. Так лебедь бела воспевает, Как смертный час свой ощутит, Крыле сребристы опускает, В последни на Меандр глядит, Гнет выю, – млеет, – издыхает. И он – пел кротко, но сердечно И дань душевную исторг; Потом уснет, – как лебедь, вечно; О Феб мой! – приими весь долг, – Что я имею, – песнь и слезы...

Дополнения 307 265. НАДПИСЬ НА КОНЧИНУ КАМЕР-ФРЕЙЛИНЫ ЕК... М... Ж..., умершей на 18 году возраста Вчера, как роза, я цвела во славе, в силе. Сегодня час приспел; – и ввек увяла я. Заутра мать с сестрой придут к моей могиле, Поищут розы сей, но не найдут ея... Восплачут; но вотще? – дух розы в горнем свете И ждет иной зари, чтоб спеть в нетленном цвете. 266. НА КОНЧИНУ Г<ОСПО)ЖИ ЯК(ОВЛЕ)ВОЙ от отцовского лица к детям Вот, дети, гроб ея – гроб матери бесценной! Крушитесь вы по ней! – я в скорби изнемог; Источник слез моих среди тоски иссох; Подруги больше нет, – нет сей главы почтенной! – Ах, чада! – кто без ней ко груди вас прижмет? Кто в хладном сиротстве у сердца вас согреет? – Но Тот, – что врановых птенцов младых жалеет, Хотя воззвал ее, – ток ваших слез отрет. 267. НА СМЕРТЬ Н.Н. Я чувствую в душе урон подруги милой; Пришлец! – и ты с душей, – и ты вздохни по ней! А мой источник слез иссяк над сей могилой; Она прешла, – с ней все... кроме любви моей...

308 Дополнения 268. ИМН ВЕНЕРЕ* Многопрестольна, несравнена, Зевеса дщерь, краса небес, В улыбках нежных ухищренна, Гордящась прелестьми очес! К тебе, Киприда, припадаю; Смягчи тоску, чем я страдаю! Ты нежно иногда внимала Мой томный вопль, мой страстный глас, Как я твою власть ублажала; Услышь меня еще сейчас! Сойди, владычица блаженна, В сиянье лепот облеченна! Оставя кров отца священный, Сходила прежде ты с небес; Парящи горлицы2 впряженны Несли тебя среди колес; Я зрела, как они слетали, Крылами сизыми махали. Ты, сшедши с легкой колесницы, Птиц быстрых отлуча потом, И в виде выспренней царицы Вещала с ласковым челом: «Почто еще ко мне взываешь? Иль новый ропот повторяешь? Какое рвенье беспокоит? Могу ль мятеж сей укротить? 1 Сей имн почитается мастерским произведением славной греческой стихотворицы Сафы. Он переложен с лучших переводов, особливо с латынского и английского. 2 На других языках здесь запряжены воробьи.

Дополнения 309 Кто сей тиран, кого достоит Моим могуществом смирить? Кто люту страсть в тебе умножил? Скажи мне, Сафо – кто встревожил? Твоих ли недр он убегает? Сам скоро за тобой пойдет; Твои ль дары пренебрегает? Сам жертвовать тебе начнет; Он хладен. – Скоро возгорится, Твоим веленьям покорится». О нежна мать сердец преданных! Еще молю, присущна будь! Смягчи огней свирепость тайных! Ослабь мою стесненну грудь И дай мне все, чего дух жаждет, Чем сердце пламенное страждет! 269. ПАРАФРАЗИС ПЕРВОЙ ПЕСНИ ЕВРЕЙСКОГО ПЕВЦА В ПОЛЬЗУ МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ Соч. г. Попия Блаженна та в женах супруга, Что к светским глупостям нейдет, Не клонит к грешным песням уха, Не сетует, что цугу нет. Супруг ей тщится угождати, Употребляя день и ночь, Чтобы любовь ей доказати, Чужих прелестниц гонит прочь.

310 Дополнения В ней самый сладкий плод созреет; Супруг же паче процветет; Сия жена во всем успеет, Что ни творит, пока живет. Не тако вероломки блудны, Питающи желанья студны; В блаженстве сем им части нет; Ртуть мозг и кости их пожрет. Но дщери чистые и скромны Супругов добрых обретут; Растленные же дряхлы, томны В больнице с срамом согниют. 270. ПЕСНЯ С ФРАНЦУЗСКОГО) In vino Veritas ets. В вине вся истина живее, – Пословица твердит давно; Чтоб чарка нам была милее, Бог истину вложил в вино; Сему закону покоряюсь; И я за питуха сочтен; Все мнят, что я вином пленяюсь; Но нет, – я истиной пленен. Все мнят, что сроду я охоты К наукам скучным не имел И, чтоб пожить мне без заботы, Я ставлю прихотям предел; Всяк думает и в уши трубит, Увидевши меня в хмелю: Он в рюмке лишь забаву любит; Нет, братцы! – истину люблю.

Дополнения 311 Всяк думает, что пламень страстной Подчас мое сердечко жжет И что молодки только красной 20 Для счастья мне недостает; Так; подпиваю и с молодкой; И все шумят, что я хочу Искать утехи с сей красоткой; Эх, братцы! – истины ищу. 271. НАДПИСЬ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ ПРОФЕССОРУ СКУЛЬПТУРЫ Ф(ЕДОТУ) ИВ(АНОВИЧУ) ШУБИНУ Сын хладныя страны, где Гении восстали, Где Ломоносовы из мрака возблистали, – Из россов первый здесь резцом чудотворил И видом дышущих утесов изумил; Земные боги в них мир новый ощущали; Рим и Болония в нем Гения венчали; Екатерины дух, что нам открыл закон, Воззрел, и под его рукою мрамор дышет, Где, мнится, божество еще нам Правду пишет1. – 10 Но сей наш Прометей, сей наш Пигмалион, Бездушных, диких скал прямой животворитель, Природы друг и сын, искусством же зиждитель, 1 Около половины прошлого века он был посылан из Академии художеств во Францию, откуда был посылан в Рим, где достоинством опытов своих обратил внимание многих знатоков, и между прочим герцога Глочестерского и графа Орлова в бытность их та– мо, и сделан членом Болонской академии. По возврате в Россию он многие продолжал работы, удостоен милостей Екатерины II; наконец сию государыню представил из мрамора в виде законодательницы; сам же скончался в майе мес(яце) сего года. – Он был единоземец Ломоносова и первый из россиян скульптор.

312 Дополнения В ком покорителя она страшилась зреть, А с смертию его боялась умереть, – Сам спит под камнем сим, но к вечной славе зреет, Доколь наставница – Природа не истлеет. 272. СТИХИ К НЕКОТОРОЙ ИЗЯЩНОЙ ВОКАЛЬНОЙ МУЗЫКЕ В С(АНКТ) П(ЕТЕР)БУРГЕ Не сам ли Цинтий вечно-юный1, Оставя в тверди лирны струны, На семь певцов себя делит И стройным хором здесь гласит? – Не он, – но сонм один отличный, Семь Цинтиев в себе вместив, Единство в целом сохранив И сливши лик свой седьмеричный, Гармонию небес разлил И в дольнем храме твердь открыл. 273. ГОД К ВЕЧНОСТИ Anni tacite labentis origo, Dexter ades ducibus. Ovid(ius) Крылатою покрытый славой При томном дней своих конце, С осанкой доброй, величавой, С улыбкой важной на лице, Исполн корыстьми недра тощи, Сын бездны, ветхий деньми год 1 Известно, что Цинтий, Кинфей, или Аполлон, бог музыки и гармонии.

Дополнения 313 Свершает путь; час бьет полнощи; Отверзся в тьме сафирный свод; Посол туда, – с ним дщерь Фемиды. Вокруг главы его сребристой Перун излучистый шипит, А за стопой его стремнистой Огнистая черта бежит И, мнится, скрывши огнь громовый, Или растопит зимний хлад, Иль таинства откроет новы, Иль будущих деяний ряд, – Таков последний путь его. Сын смертный матери бессмертной Созвездий крайний круг сечет, Несет в устах отчет ей верной, Сжав томны крылья, – предстает. «Внемли, – вещал он в изумленьи, – Вращаясь с вихрем горних тел, Я быстрым оком все движеньи Блестящи в дольнем мраке зрел, Как зыби инея под солнцем. Я зрел в природе разны дивы, Дождивши камни зрел с небес, Без треску молнии игривы. – Но столь блистательных чудес, Какими в дни мои последни В полях вечерних росс блистал, Ни я, ни мой предместник прежний Досель нигде не созерцал. – О мать! – Ты знаешь славу россов. Мне мнится, – звезды, пробужденны В пустынях небеси судьбой, Иль вышни силы, окрыленны

314 Дополнения Огней троякой быстротой, Сошли на запад в буре бранной, Иль сам нисшел Отец веков, Колебляй молний сноп багряной, – Сам Бог ста в сонмище богов Судить их в буре? – се деянье! Из праха до земного бога Возникший быстро счастья сын, Надмен могуществом, Магога, Как хищник средь чужих долин, Обвив перуны мглой коварства, Блеснул; – и дщерь паннонска зрит Ужасный их изгиб средь царства, Немеет, – зыблется, – дрожит И в сердце чувствует змию... Но там, – ты зришь, – где оболыценна Сия владык несчастна дщерь, Поруганна и расхищенна, Как трость пустынная теперь Шатаяся на бреге Истра, Клянет в тоске лишь вранов весть, – Стопа возникла россов быстра, Воздвигла в вихрях ярых месть; И галл сгибается, – бледнеет. Тогда – как средь миров окружных Я вел коней звезды дневной К полнощи от пределов южных, Казалось, – счастье с сей звездой, Воздев туда десницу мстящу И к росским обратясь сынам, Вернуло ось свою блестящу От знойных поясов к снегам Во гневе к тем, с усмешкой к сим.

Дополнения 315 Возможно ль? – новы Бренны в злости, На вихрях счастья своего, Стремились тьмами против горсти, Как сильных пять на одного; И росс, – и росс с бронею веры Один против пяти летит! – Где были дивны толь примеры? Но истина сие твердит; Я зрел ее при свете молний. Я зрел, как без громов помчались Верхи железных росских рощ, Проникли, – лавром увенчались. – Так в мразной тверди в мрачну нощь Ряды полос огнистых яры, Сих хладных молний без громов, Ударом отразя удары, Пронзают строй других столпов, Багровым ливнем кроя снеги. Пусть демон ярости б утроил Молниеносных толщу стен; Но росс шагнул, – поверг, расстроил, Махнул, – и толща прах и тлен Под дланию его булатной. – Где савроматски их толпы? Где их тристаты в силе ратной? Легли, как бледные снопы; Я мимо шел, – и се не бе!.. Нет, – токмо Гении едины Должны с орлиным сердцем быть, Чтоб в тьмах полеты ястребины Одною горстью потребить; Я вижу их, – один, пылая, Как Леонид, возносит длань,

316 Дополнения Другой, как Фабий, направляя К вернейшей славе бурну брань, Связует с мудростию доблесть. Иной сквозь дробный дождь свинцовый Мчась с смертью рядом, как Алкид, Из рук врагов рукой багровой Исторгнув знамя, с ним парит; Другой, как в некоей пустыне Зря четырех волков набег, И, кажется, грозя судьбине, Разит троих; – четвертый в бег... И сам в строю без шума славы. А тамо, – где дружина ратна, Пишась главы своей в вождях, Шаталась, – как лодья злосчастна, Носима без кормы в волнах, – Вдруг витязь некий крылатеет, Как из-под трупов иль гробов, Взывает к ней – и с нею реет Сквозь весь железный лес врагов, Где ждал его в конце венец. Не так ли бурная стремнина Бежит сквозь зыбкий нивы строй? – Гордилась нива златовыйна Перед волчцами высотой; Но сын Рифейских гор бурливый, Созвав бегущи тучи врозь, Как вал, ворвался в чащу нивы, Взревел, летел, промчался сквозь; И нива – вся лежит за ним. Что вижу? – брань сильнее пышет Под западной звездой в огне; – За ней ад серным прахом дышет; На бледном скачет смерть коне. -

Дополнения 317 Но кто в сумраке пламенеет, Как в шлеме огнен Херувим? – Пред ним, мне мнится, рок немеет, Согнулась люта смерть пред ним; Над ним луч радужный разлит. О Мать! – не меч, не бури бранны, Но мир, щит царствам, тихий свет Приносит Гений сей венчанный; О равно-ангельный полет! – Но чтобы пред лицем вселенной Дуга сияла мирна впредь, Се Ангел россов ополченной Был должен в буре возгреметь! Пред ним, – за ним – и в нем Бог сил. В нем Бог; – с ним россы полубоги; Где он, – там всяк из них Алкид Всяк сын Зевеса грозный, строгий; Всяк гидру растерзать спешит. Чего их грудь, их мышца медиа На поприщах не премогла? Холмы ли ржут? иль воет бездна? Иль шепчет в дебрях крамола? Копья не склонят, вспять не пойдут. Гроза путей, стихий бурливость, Змии в дали и под стопой, Союза томного строптивость, Громов измена, с гладом бой – Се гибельны скалы подводны! – Но гнев стихий, Магога ков, Геены клокот, бездны грозны И василисков тайный лов – Удержат ли спартанско рвенье? Нет, – не в долине сладострастной И не в пушистом недре нег,

318 Дополнения Но в долах смерти, где ужасной Под ухом стонет Стикса брег, – Там дух сих Леонидов зреет; Любовь толь крепкая, как смерть, Под бурей их сердца лелеет И через косу в звездну твердь Уносит их на крыльях славы. Ужасная судьба! – нет боле Претекших рыцарей веков; Суворовых нет в ратном поле; Они сокрылись в вечный кров. Но там, где АЛЕКСАНДР душею, – Любовь из праха их зовет; Пускай отцы легли с бронею! Наследный дух их не умрет; Бренн горд; – но есть еще Камиллы. О вечность, – зри, кто блеском ложным И кто прямым здесь озарен! К тебе несу с отчетом должным Героев росских честь имен; Те, кои с тучей громовою Возникли из среды огня, – Се вкупе здесь уже со мною! О Мать! – прими их и меня!.. Но доблесть их – венчай, блюди в сынах! А ты, преемник, в путь готовый! Коль солнца пламенных коней По безднам сквозь пары багровы Над тусклой поведешь землей, Да паче ось его блистает В небесных радужных лучах, Чем мещет бури, чем мерцает! – Или в свинцовых вновь дождях Ударит гром!., о грозный Гермес»

Дополнения 319 Так рек посол седый, согбенный И в лоно Матери упал; Дрогнули крылья утомленны, И следом вихорь пророптал; Преемник с ревностью крылатой, Внимая старческий глагол, Спешит надеть свой шлем пернатой И вдруг с дождем сребристым в дол Летит, – и круг времен гремит. 274-276. ОТРЫВКИ ИЗ САФЫ 1 Блажен, как жители небесны, Тот, кто всегда с тобой сидит, Всегда твой слышит глас прелестный, Всегда усмешки милы зрит, Улыбки ясным дням подобны! Оне другого восхищают; Но мне смертельны – рвут мой дух; А как уста мои вещают: Нейдет, еще нейдет твой друг; Тогда едва дышу, немею; Тогда язык мой цепенеет; То в жилах тонкий огнь бежит; То свет в очах моих тускнеет, Иль над челом туман висит, Иль в скуке шум глухой жужжит. То пот холодный выступает, То дрожь объемлет весь состав; Бой жил себя позабывает; Сухой травы бледнее став, Я вяну, – млею, – обмираю...

320 Дополнения 2 Уже вечерняя звезда во тьме блистает И прочих жителей к работам призывает; Но мне, любезна мать, никак не можно прясть; Лютейшая мое терзает сердце страсть. 3 Блистающих Плиад уводит С собой сребристая луна; Настал полночь; – час проходит; А я – еще сижу одна... 277. ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЬ1 Еще крутится вихрь сребристой И зимню вьюгу вновь зовет; Он звал; – и вдруг росой зернистой На злак проталины падет; Се веет девственна весна! Начав с пылинки светлокрылой До полу-ангельских существ Как бы по тьме ночной унылой Среди естественных торжеств Всяк смысл и сердце воспрядает. Начав от ландышей душистых До гордого царя лесов, До Несторов седо-ветвистых Дух жизни реет сквозь покров В эфирных быстрых переливах. Сия песня ничто иное, как весенняя жертва для души мною почитаемой.

Дополнения 321 Все дышет вновь; – Любовь цветами Живит зарю и роз листки; За сими, мнится, мотыльками Крылаты гонятся божки Иль прыгают с мычащим стадом. Чу! – там слышна в дубравной сени Симфония – сердец язык! Из птиц сильнейший в песнопеньи Пернатый управляет лик Среди берез сереброкорых. Все дышет миром; – слава лета Еще в млечном ростке лежит Иль, в ризу молний не одета, В гробах под инеями спит, Хоть часто узы рвет и в весну. Но зри, коль быстро жизнь дыханий От грубой персти над тобой Течет от пламенных созданий! С какой усмешкою живой Любовь связует цепь Природы! Стихии ею примиренны, Мне мнится, заключают бой; Сыны времен – часы блаженны – С венчанной розами главой Текут плавней под сводом неба. Без ней бы все себя забыло; Без ней в составе естества Все б пусто, все ничтожно было; Без ней мы мертвы вещества; С ней гении, пророки-боги... Так, с ней и ты весной, в дни юны Язык богов к себе призвал; 11. Бобров Семен, т. 2

322 Дополнения Эфир проникнул в лирны струны; Ты песнь из сердца извлекал; 50 Ты пел – о росский МонтегюХ1 Я слышал звук красноречивый, Когда ты пел времен полет, Полтавский гром и меч счастливый; Я зрю еще, как кисть дает Германским гениям, оттенки. Весна прешла, – но летом зрится В тебе полдневный Аполлон; Аланска муза тем гордится, Что, шед с тобою перед трон, 60 Умела сблизить лиру с скиптром. Она в порфире, как денница, Летит туда с престола день, Где рыщет диких коз станица, Где сокол прячется под тень, Где долго был бы гроб талантам2. А ты, как Феб, – тех чад лелеешь, Что дышут воздухом весны; Как Феб, – умы негреты греешь И гениев средь глубины 70 С улыбкой майской освещаешь. Ах! – сей лишь песнью не пленишься, Где нет весенней жизни той, 1 Милорд Монтегю был покровитель английских певцов и сам не меньше знаменитый певец; он много сочинял изящных стихов, и между прочим поэму о сражении Воинском. – Кажется, смело можно сделать некоторое сравнение между сим милордом и моим благодетелем. 2 Известно, что ныне назначены университеты в отдаленнейших пределах Российской империи, как то в Тобольске и пр.

Дополнения 323 Которой ты в других дивишься... Но будь, – будь Монтегю ты мой! И я – тем буду, чем другие... 278. ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ СЕТУЮЩЕГО НА БЕРЕГАХ БУГА 1794 ГОДА В черны тучи облеченна, Осень хлад с собой несет И, туманом покровенна, Тяжкие часы влечет. Я таким же тусклым мраком На юдоли сей покрыт, Вижу между бледным злаком Смертный блеск косы сокрыт. Мельпомена воспрещает Мне в юдоли сей плясать; Кинуть лиру заставляет, Чтоб на флейте воздыхать. Рок, о рок! – почто сурову Рано желчь приносишь пить? Рок не внемлет; – желчь готову Поспешает в сердце влить. Проклинаю день рожденья, Как я первы слезы лил, И, как видно, для мученья Я в юдоль сию вступил. Ни покрова, ни прохлады Не сретаю я ни в чем, Ни надежды, ни отрады, Ни насущной силы днем.

324 Дополнения Выду ль на берег? – тоскую, Как тоскует Буг в волнах? Бугу в буре я ревную; Вою в горе при водах. Выду ль в поле я с тоскою, Чтоб размыкать скуку дней? Зарастает подо мною Чисто поле полыньей. Воззову ль к отцу веселий, Чтоб найти отраду в нем? С ним лишь чувствия тупели; Тьмился дар души совсем. Горе мне! – ни луг зеленый, Ни камнистый Бугский брег, Ни ли(д)ийский бог червленый Не дают прямых утех. Все, в чем музы мне клялися, Тигров всадник сей пресек. – Тигров всадник! -удалися! Удалися ты навек! Но увы! – коль хмуря очи Рок улыбкой не блеснет; Пусть среди житейской ночи Дух мой в вечну ночь пойдет!

Дополнения 325 279. ПЕСНЯ, ЛЮБОВНАЯ СВИРЕЛЬ! О нежный глас свирели! О глас любви моей, Что в нежной хвалишь трели Красу Лизетты дней! Свирель! ты много льстила Надеждою пустой; Так пой неверность милой, Мою же верность пой! Любовь и пламя страстно В очах ея блестит; Я мнил, что огнь согласно В ея душе горит. Но в утро дней Лизетте Забава токмо льстит; Увы! она во цвете – И может изменить. Сей глас, в обманах гибкий, Всего мне был милей; Хоть речи и улыбки, И все изменно в ней. Но мной она владеет; И я б желал, – увы! Пусть нежность лишь имеет, А меньше красоты! Сия песня переведена с французской известной песни под названием: О та tendre musette etc. Мера почти та же соблюдена.