Текст книги "Рассвет полночи. Том 1. Херсонида"

Автор книги: Семен Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая 253 Среди пустынь окрестных там Искали долго и прилежно Того, кто пел любовь толь нежно. Передо мной то вяз нагбенный, То осокорь, то ильм густой Вздымалися уединенны И осеняли брег речной. – Тогда впадал я неприметно В различны мысли опрометно. «Всесильный! – так тогда я мыслил, – Какой в сем мире оборот? Кто древ л е в вображеньи числил, Чтоб спел когда ума здесь плод? Здесь жили геты, здесь те даки, Что члись за страшные призраки. Рим гордый с Грецией не мыслил В дни славы, мудрости, побед, Чтоб те долины, кои числил Жилищем варварства и бед, Своих злодеев заточеньем, Отозвались парнасским пеньем. Не мыслил, чтобы мужи грозны Ума хоть искру крыли здесь, Чтоб пели здесь эоны поздны, Чтоб чуждые потомки днесь Назона в арфе прославляли И слезны дни благословляли. О горда древность! – ты ль забыла, Какие чувства и права Сама ты в дни Орфея чтила? – Поныне камни иль древа В твоих бы жителях мы зрели, Когда б их музы не согрели.

254 Рассвет полночи Ты ль в шумной пышности забыла, Что в Ромуловы времена Людей железных воздоила, Что дики в чувствах племена И грубых хищников станицы От поздной взяли свет денницы. Япетов сын1 во мрачность века Не из скудели ли сырой Сложил чудесно человека? – Ифест не из руды ль земной? Девкалион влагал жизнь в камень, Орфей в дубравы духа пламень. Не славьтеся, Афины с Римом, Что вам одним лучи даны, Другие ж в мраке непрозримом! – И здесь, – и здесь возрождены Свои Орфеи, Амфионы, Энеи, Ну мы, Сципионы. Все те сарматы, геты, даки, Что члись за каменны главы, – Сквозь тьму времен, сквозь нощи мраки Такой же блеск дают, как вы; Такие ж ныне здесь Афины; Такие ж восстают Квирины. Почто вы хвалитесь в гордыне, Коль ваши чада суть рабы, Коль ваши странны внуки ныне Лишь данники срацин – рабов судьбы? – Цари вселенной напыщенны Во узах – ныне искаженны. Прометей.

Часть вторая 255 Как? – разве тем вы возгремели И отличились много крат, Что Гениев губить умели? Пророк афинский, – ты, Сократ! Ты, Туллий! – ты, Назон! – проснитесь, За рвенье музы поручитесь!» Так я беседовал, унылый; Тогда был вечер; и, спустись, Роса легла на холм могилы; Роса слезилася ложась; Над холмом облако дебело Во злате пурпурном висело. Вдруг глыбы потряслись могильны, И ров зевнул со тьмой своей; Крутится сгибами столп пыльный, Внутри я слышу стук костей; Кто в виде дыма там? – немею; Я трепещу, – дышать не смею... Тень восстает; – все вкруг спокойно; И кажда кость во мне дрожит; Еще туманяся бесплодно, Слеза в глазах ея висит, Что в дол изгнания катилась, В печальных дактилях струилась. Из уст еще шумит вздох милый, Что воздымал дотоле грудь; Я слышу тот же глас унылый, Что в песнях и поныне чуть; Но слезы – лишь туман кручинный; А вздох и глас – лишь шум пустынный. Тут тень гласит, как звук вод некий Иль шум тополовых листов: «Чей глас, – чей глас, что в поздны веки

256 Рассвет полночи Стремится с Бугских берегов1, Чтобы вздохнуть над сею перстью И ублажить плачевной честью?» Певец Я, – дух несчастный, дух любезный! Я здесь, унылый твой сосед, Пришел излить потоки слезны. – Ужли твой взор пренебрежет Толико дань сию священну, Чтоб персть твою почтить бесценну? Назон «Я несчастлив!» – ты мыслишь тщетно; Где тот, что столько крови пил, Пред кем мой взор лишь неприметно Без умышленья преступил? – Увы! – почто мой взор стремился? О если б он тогда ж закрылся! Так, – век ваш мудро обличает, Что мстителя Назон сего В число полубогов включает, Кумиром милым чтя его, И им же изгнан сам навеки; Так, – правильны веков упреки! Что ж сам обрел потом он боле, Прогнав меня до сих брегов? Чистейшу ль совесть на престоле? Благословенье ли веков? – В венце он так же заточился, Как я в чужих песках укрылся. Сии стихи сочинены во время бытности в Николаеве.

Часть вторая 257 Иулий – страшный бич вселенной – Лишь пал, – он, как преемник, вздул Опять перун тот усыпленный, Что дух ревнивый окунул В струи бича племен кровавы, Чтоб обновить иной род славы. Крутится кровь мужей реками; Вдали патриции дрожат; Дух Рима дрогнет меж стенами; По стогнам головы лежат; А чрез сии стези кровавы Достиг он трона страшной славы. Тогда вселенная искала, Чтоб он был вечно потреблен, И грозный час тот проклинала, Когда на свет он был рожден; Но лишь схватил он скиптр железный, Иное возопил мир слезный. И правда, – он переродился; Тогда счастливый мир хотел, Чтоб Август вечно утвердился, Чтоб Август смерти не имел; Из тигра агнец был в то время; А сим – сдержал блестяще бремя. Таков был Цезарь; что ж Октавий, Который поглотил весь свет? Его ест тот же червь и мравий, Что и на мне теперь ползет; Его лишь точит в мавзолее, Меня под дерном, – что лютее? Там спорник Зевса цепенеет; Его перун между костей, Покрытый плесенью, немеет 9. Бобров Семен, т. 1

258 Рассвет полночи И не блеснет опять с зарей. Не плачь, певец эонов поздных! Прешла времен сих буря грозных. Престол Октавия ужасный Ничто, – повапленный лишь гроб, Где вызывает галл опасный Из странных Брута – род утроб. – Но смертный в силе блещет тщетно; Ночь всех равняет неприметно. Не плачь, певец эонов поздных! Среди небесных я долин Не зрю ни властных взоров грозных, Ни от любимцов ложных вин, Ниже зависимости студной От их улыбки обоюдной. Не плачь! – пусть воин соплеменный, Пусть росс Назонов топчет прах, Срацинской кровью омовенный! – Но дух мой – юн на небесах...». Так призрак томный рек – и скрылся, Лишь лист тополовый забился. Прости, дух милый, дух блаженный! Росс чтит твой прах, твои стихи; Твои все слезы награждении; Ты будешь выше всех стихий. Судьба! – ужли песок в пустыне Меня засыплет так же ныне?

Часть вторая 259 98. ЗАПРОС НОВОМУ ВЕКУ Всесильного крылатый вестник, Столетья ветхого наследник! – Все слышали гром страшных врат, Как ты влетал чрез них шумливо В сию вселенну горделиво, Все – небо, дол земный и ад. Повеждь, какие нам блестят Надежды на челе сих врат? Ужасны выли непогоды Средь царств и мира и природы; Ужасны, – видим сами то; Но что знаменовали? – что? Тогда, – как бурная вселенна, Крамольной бранью возмущенна, Ложилась в мирну сень уже, – Природа встала в мятеже. – Там бездны, преступя пределы, Глотали целые уделы; А здесь источников скупых Глубоки долы обнажились; Меж тем как рыб стада теснились На ветвиях кустов густых, Открылись памятники скрыты, Труды седых веков забыты. – Там странны гласы в облаках В полнощи ухо поражали; Здесь горы в каменных дождях На землю с тверди ниспадали. Ужель в природе оборот? Или великий новый год – Ужели божества природы Забыли долг обычный свой? – 9*

260 Рассвет полночи Чудитеся, земные роды! – Брань в небе! – тамо Марс земной Бросает грады каменисты; – Перун, что был непостижим, Теперь довольно изъясним. – Не стрелы ль грома те кремнисты, Что тайно древний Зевс метал, Чем правильно парод считал? – Вулкан из Этны выступает, Оставя труд подземный свой, Озера, реки иссушает, Где, утомленные тоской, Вздыхают горько нимфы бедны, А нереиды на брегах Тоскуют по отчизне, бледны, Не в силах быв дышать в полях. В природе бунт, – мир в мире дышет; Над западом дуга цветет; И на брегах Секваны пишет Таинственный Король расчет Иль зиждет, может быть, мир новый; То скажет век, – мы внять готовы; Но в севере краса чудес, Мудрец в Монархе добрый, юный, Строптивы удержав перуны, Блюдет полувселенной вес. Но, о судеб посол небесный, Надолго ль радости дуга Хранит над миром цвет прелестный И пестрая ея нога Стоит над мирными холмами? Ах! – сколь далеко б дух наш шел, Хотя природа временами И забывает свой предел?

Часть вторая 261 99. ПРЕДЧУВСТВЕННЫЙ ОТЗЫВ ВЕКА Сын мой! – сын праха! – сын юдоли! Ты видишь, – видишь, что и в самом Смятении вещей теперь, В порыве самом естества, Ум человеческий не дремлет, Мятется, реет, мчится вдаль, Одолевает век – меня – И ищет новых царств себе По ту страну времен парящих, 10 Где ждет его венец бессмертный. Нетерпеливый, – бодрый ум, Ум самовластный, ум державный, Перестает отныне строить В отвагу мысленные замки; Собрав сил меры седьмеричны, Стремится чрез предел обычный. – Се начинает человек В небесной высоте дышать! Он с зноем мразы проницает, -° Он в тверди климаты пронзает, К колесам солнечным дерзает. Под ним Земля – как муравейник1. Ревнуя умственному взору, Что видит он миры незримы, Взор бренный странствует отважно По отдаленным высотам, Существенны миры находит В эфирных чуждых областях2. Здесь предметом воздушный шар. Гершелевы телескопы.

262 Рассвет полночи Там он встречает над главой Вселенны новы величайши; А здесь – вселенные малейши В безвестном мраке под стопой3. Тут он летает в мелком мире; А здесь – в пучину не вступая, Пронзает страшну даль пучины; Без стоп в юдоли вод нисходит И близит блещущи потери4. Там слабо око, ополчаясь, Сражается со глубиною И пользою венчает подвиг; А здесь стопа отважна ходит По бурной зыби, как по суше, Без крыл, – без лодии, – без чуда5. Там дух в уединеньи реет, А здесь пред светом крылатеет. – Ужасны подвиги его! – Се ветха область издыхает! Растут из праха царства новы; Падет личина Магомета; И что ж? – в пророке аравийском Пред светом обнажился – льстец; Теперь ступая с бурливым блеском На лжесвященну персть его, Иной стоит ~ и сталью машет. Меж тем – как тамо силой чуждой Возобновляется Мемфис И манит в тьму своих развалин 3 Микроскоп. 4 Изобретение пелагоскопа. 5 Пробочная фуфайка.

Часть вторая 263 Рыть некий драгоценный тлен, Сокровище умов ветшало, Иль извлекаются насильно Из седьмеричной ветхой ночи Ужасны духи древних римлян, – Здесь венценосный Гений россов Благий дух предков вызывает И скипетром златым счастливит Очарованну полпланету. Вот, сын мой, сколь велико рвенье Недремлющего ныне духа, Сего бессмертна чада света И небожителя во бреньи! – Ты хочешь знать, к чему еще Сей полу-ангел, дух во прахе, В ристалище своем блестящем При мне поступит ныне дале Или какие впредь надежды В прозримой дальности блеснут? – Ты зришь, что он стремится вечно От совершенства к совершенству, От одного довода реет К другим бессмертия доводам, Как светозарная черта Неусыпляемой зарницы В торжественных явленьях нощи Летит, туда же протяженна, Отколе низлетает быстро; – Ты зришь, что мыслящее существо Бежит со мною совокупно, Бежит далече, – неусыпно, Меня он выпередить тщится; И правда – времени смеется, Хоть плоть ему и уступает.

264 Рассвет полночи Вот что вещает небо мне! Тогда, – как миролюбный плуг В браздах по тридцати веснах Отсвечивать при солнце будет, – Блудящий пламенный мир некий, Как странник тверди огневласый, Сойдет в сию долину неба И сблизится тогда с землей1. – Что, сын мой? – ты бледнеешь, – тщетно; Не лучше ль ободряться чувством И той гадательною мыслью, Что сей небесный посетитель Провозвестит земле средь молний Премудрости и славы полдни? Или какой Кумеин век Восставит на холмах вселенной? Не будет ли едино стадо Под пастырем единым в мире? Иль будет снова в Византии Из-под срацинских рук Рим новый Или на западе Рим древний? Не новые ли Сципионы И вседержители ужасны По средиземным глубинам Помчатся с громом в кораблях? Иль паки грозны Ганннибалы Из глубины гробов возникнут И ступят на утесы Алъпов? Или с Платонами Афины, С Периклами, с Ареопагом Прейдут в Сармацию на диво? Гордяся крыльями моими, Мудрец не может ли достигнуть Давно пишут, что в 1835 году комета будет подходить близко к шару земному.

Часть вторая 265 До врат последних естества? Иль оного исходищ первых? И наконец – дерзнет в пучину? – Оттоль с отвагой пронесясь Среди огнистой колесницы, Коснется, может быть, – Престола, Где предстоит, поникши долу И персты робкие сложа, Всех мать – природа много-груда, – Вдали безмолвная судьба, – Пространство, – долгота, – движенье, Иль вес, иль мера и число, Порядок, сила, красота И наконец – духов различных жребий; Тогда, – так, – и тогда постигнет Непостижимого! – но ах! Предместник мой – минувший век – Его свидетель покушений; Мудрец едва не приближался К пределам тайным естества; И вдруг, увы! – как человек, Нашел себя в ужасной бездне И в ту ж минуту меж великих Двух бесконечностей безмерных. Дух должен быть героем сильным, Когда потребна человеку Всемерная возможность сил Быть совершенным человеком, Чтоб человека же познать, Познать себя, – всего себя. Ах! что ж потребно мудрецу? – Ему быть должно? – быть божеством, Дабы уведать Божество Или в зачатьи – естество?.. И самый ангел воплощенный, Невтон – бледнеет изумленный,

266 Рассвет полночи Остановляяся меж сих Двух бесконечностей ужасных, И ощущает омрак в духе, Непостижимый, неисследный. – Перед его же страшным троном Природа робко мимо идет, – Не разделяет вечных прав С иным совместником каким; Он всю оставил мрачну тайну Единому себе, – себе... А может быть... но ты трепещешь! – Не содрогайся, сын мой, ныне! Но лучше сим великим чувством, Великой мыслью сей дыши! – Дух человеческий бессмертен; Он сроден вечно простираться По тайной лествице до края, Хоть край – бежит от взоров вечно. Ты жди, как я, – иль мой наместник, Иной громопернатый вестник, Поставим на вратах времен Надежды светоносный факел! – Тогда питай сие предчувство, Что колесо природы скрыто Великий обращает год, Что в плоти серафим иной, Иль Петр, или Екатерина, Другой Невтон, и Локк другой, Или другой здесь Ломоносов Торжественной стопою внидут В врата Кумеиных времен; А может быть – переселится Восток и Юг чудесно в Север; Не отрицай сих чувств – и жди, Как путник на брегу морском!

С—^яЕ^&ч&е^А-Э Часть третья Игры важной Полигимнии, забавной Каллиопы и нежной Эраты, или Занимательные часы для души и сердца относительно священных и других дидактических песней с некоторыми эротическими чертами и домашними жертвами чувствовании

Багрянородным, браноносным и миротворным Гениям страна Полночи обязана торжественным рассветом своим. – Лучи сея северной денницы озаряют не воздух, но души. Оне отражаются в их излияниях, – в их чувствованиях, – в их чертах. – Соотчич! – ты здесь слышишь глас Меониды, озаренной сим рассветом, и, конечно, находишь в слабом отсвечивании зари некоторые оттеняющие пятна; но где певица изнемогает, – ты награди силы ея снисхождением, – усмешкою благосклонности!

100. РАЗМЫШЛЕНИЕ О СОЗДАНИИ МИРА почерпнутое из первой главы Бытия1 Отверзи тайну дверь, предвечность довременна! Отверзи! – се душа, восторгом упоенна, Воздвигнувшись с того телесного одра, Где снится токмо ей волшебных мечт игра, Огнистые свои крыле распростирает И, как эфирный вихрь, внезапу выникает В страны предвечности, неведомы умам, Где свет – Трилучный Свет сиял собою сам, В безмолвии своем величество скрывая 10 И блеск божественный по бездне разливая. Подобно молнии крылатой проницая Тот длинный ряд веков, который в мраке весь От страшной протяжен предвечности до днесь, Паду я в Океан, – в бездонном море влаюсь; Не зря брегов, дрожу, – не зря себя, теряюсь И не могу открыть сомкнувшихся очей При блеске огненных над бездною лучей. 20 О Дух пророческий, – Дух, Богом воз доенный! Повеждь, не здесь ли сей Творец уединенный? Не здесь ли оное всесильно Божество, Пред кем зачатое трепещет естество? 1 Сие размышление издано было в (1)784 году; теперь исправлено снова. Это первое в жизни произведение моей музы и первая дорога к Парнасу, особенно показанная ей нынешним героем российской поэзии М(ихаилом) М(атвеевичем) Х(ерасковым).

272 Рассвет полночи Се тот великий Бог, который созерцает Все то в Себе, чему родиться подобает! – Се первородный свет денницу предваряет! Се образ Он существ несозданных чертит, И будущее их движенье умозрит! – Он в смертном Бога зрит, с величеством грядуща, И червя видит в нем, извилиной ползуща, Он зрит тогда же все; – бесплотных мир духов, Чудяся чертежу вещественных миров, Едиными усты воскликнул песни хвальны: Трисвят Наченший мир! трисвят Пребезначальный! – И я, – я также был включен в чертеж небес! О Творче! приими ток благодарных слез! Лишь зарево сие дел Божьих просияло; То вдруг из ничего быть нечто начинало; Но нечто – не мечта, а вещества зачало. – Не может наш язык того изобразить Или подобием хоть слабо изъяснить Открытого сего толь чудного явленья, Толь чудно в вечности возникшего творенья. Се в тайной мрачности сокрыто вещество! Се в чреве Хаоса лежаще естество, Вокруг объемлемо всеродною водою, Над коей вечна ночь, исполненная тьмою, Как черный занавес опущенный висит, Где Слово, от Отца родяся, все родит! Там семена существ ростки свои пускают; Сии ростки плоды на ветви разделяют. Стихии спорные, не зная прав своих, Вооружаются против себя самих. – Где горе-носный огнь, волнуяся, краснеет, Там зыблющась вода, тесняся, вкупе рдеет; Где вержется земля иль где бугром лежит, Там воздух рвет ее и вихрем в бездну мчит; Иль вдруг – все три одну, иль трех одна разит.

Часть третья 273 Сей спор в зародыше дотоле поревался, Пока творящий Дух над ним не разливался. Он, зыбля жизненны крыле меж тусклой тьмой И молнии быстрей летая над водой, Грел мира яйцо, где все еще смесилось; Образовал росток, – согрел, – оно раскрылось. Любовь втекает в смесь, и смесь приемлет чин; Дыханье первое – хвала вине всех вин, Что животворною усмешкой оживляла И миру мудрое движенье даровала. Тогда, сменивши тьму, среброобразный свет Покрытой твари тьмой и род и вид дает. – Вода отчасти в твердь возникнула парами, Отчасти, ниц склубясь, осталась меж брегами Иль, верзясь сонмищем в обширный тощий зев, Пустила в пропасти ужасный стон и рев. – Бугристые поля, открыв безводну сушу, Сокрыли в зелени растущей неку душу. Здесь к тверди мшистый холм подъемлет верх крутой; А тамо дол лежит, покрытый муравой; Здесь дремлет в тишине дремучий лес тенистый, Где отголос немый твердит воздушны свисты; А тамо с крутизны сребристый ключ бежит И, роя новый путь, в траве младой журчит; Но под твердынями подземность отверзалась, Из коей грозна ночь с угрозой исторгалась И предвещала тем о горестных часах, Как, споря с жизнью, смерть преобратит нас в прах. Внезапу звезд полки чредились в небе синем, Где любопытный свой мы только взор ни кинем. – Бог тяжесть нужную вложил в то время в них Для равновесия и для движенья их.

274 Рассвет полночи Все к средоточию систем своих стремятся; Все паки отразясь от оного далятся; Планеты феб влечет, а те его влекут. – Сей силой все миры порядочно текут. Сей тайный механизм простейший, но чудесной Являет, сколь премудр Перст силы пренебесной. Се рдится там восток! се фебу путь отверзт! Феб первый шаг дает, – и шаг его сто верст; Он будто исполин течет над горним сводом, Проходит полдней круг, спускаясь с важным ходом. Здесь новый предлежит в вечерней бездне вид. – Когда светило дня вблизи над ней висит, В ней зрится солнца лик тогда огнеобразный И плавает в зыбях, как круглый щит алмазный, Меж тем как подлинник, скрывая от очей В пучине пламенных чело своих лучей, Вдруг погружается в червленый океан; Вдруг скрылось зрелище! – влечется выспрь туман; На холмы всходит тень; валы в водах чернеют, И косные пары вокруг брегов синеют. – Луна, как сребрян серп, пуская бледный свет, Выходит посреди блистающих планет; Пред нею катится вечерний круг Венеры, А прочи вкруг его пустились хором сферы. Лишь было первое движенье сих телес, Ударил час, – но звон его тогда ж исчез; А время – сколь легко вперед, – вперед бежало? Еще тогда оно плачевно повторяло, Что мы всегда его теряя будем жить, Забыв, как вдруг судьба прервет животну нить. Беспечный смертный, зри! – се времени зачало! Но вечно ли оно теченье восприяло? Пары, подъятые лучами, выспрь текли, Знаменовали брак и неба и земли; 100 ПО

Часть третья 275 Пернатый лик, паря меж тонкими парами, Открыл симфонию свою под небесами. – Какое зрелише явилося в тот час, Егда «да будет» рек творящий сильный глас? Одушевленный прах с восторгом в поле рыщет; Прах ржет в лице коня, в долине пищи ищет. Двуветвистый елень, покрытый серым мхом, Отрясши персть, летит к ключу иль в злачный дом; Там бурный лев, скакнув из сей скудели чермной, Пустил торжественный свой рев по роще темной; Там шаткий холм идет, иль сей огромный слон, Являет блеск ума, чтит утром солнце он; Там, полживотным быв и полземлей, тигр дикий, Отверзши зев, пустил в пустыни первы рыки; Там мелка персть бежит; там прах ползя сипит; Там крылатеет пыль; перната пыль жужжит. – Великий Боже! так Ты их от сна подъем л ешь И песнь сквозь пурпурну зари завесу внемлешь. К восторгу Ангелов боготворится прах; Прах дышет; – первенец, любимый в небесах, Духов чистейших друг блаженный, – несчастливый, Царь мира воспрянул, дух горний ощутивый, И в злачных утренних лугах себя узрел; О сколь тогда премудр из персти он исшел! – Поставлен быв меж стран земных и меж небесных, Он стал узлом существ духовных и телесных; В нем вмале мир вмещен со всею высотой, Со всею глубиной, со всею широтой. Свирепа дщерь греха, смерть мир не посещала; Едва лишь оного край тронуть дерзала: Внезапу с скрежетом скользила от краев И погружалась в тьму, от света цепенев. – Но племена – ах! все ль зрят Божию в нем славу? Все ль утвержденну зрят в нем творческую державу? Все ль помнят, в каковой невинности он был, В коль низку мрачность он себя уничижил?

276 Рассвет полночи Да будет проклято желанье душетленно, С которым он дерзнул изведать запрещение! – Сей любопытства дух, толь сродственный женам, Наследствен сделался подобным их сердцам. – Будь гордость проклята, что оный дух живила И равным Богу быть творению внушила. – Ах! полу-ангел стал прещение судить И чаял оного источники открыть; Тут воля, возмутясь, ко мраку устранилась И ложною добра прикрасой ослепилась. – Сей обоюдный меч, что в зло употреблен, Всесильным мог бы быть конечно потреблен; Но если так, – то дух в ничто повергнуть должно; Он духа существо; отъять его не можно; Сей самой гибкий змий, в страны виющись две, Представил благом зло; скрыл жало во траве И, утаивши смерть глубоко в мирте тесном, Уверил о драгой цене в плоде прелестном. Толь гласу сладкому змииной воли той Несчастный внял, увы! – вкусил плод роковой. Вот распечатанный златый сосуд Пандоры, Отколе разлились по миру зол соборы! Тогда горящий яд кровь здраву распалил, По нежным удам тлю, по жилам желчь разлил; Сын гибели, зря студ и наготу телесну, Бежал себя; куда? – везде зрел месть небесну; Лишь токмо он познал, что страшно преступил; Тогда и мрачный грех в вселенную вступил; Тогда ужасна нощь лице земли объяла, Где над холмом рая месть в молниях зияла; В природе ж плачущей вдали чрез гром роптала; Где гордо сатаны приявши грех лице, В сотканном из змиев косматых сам венце, На бурных, стропотных страстей крылах шипящих, Осклабяся, парил в удолиях стенящих; 170

Часть третья 277 Едва, – едва тогда средь томной тишины В тайнейшем семени злосчастныя жены Остался будущей надежды блеск слабейший Предозаряющий на небо путь светлейший. – В сосуде не она ль Пандоры крылась ниц, Как вылетели зла в толпе ужасных лиц, Как страшный Стикс взревел, спустились в ад ступени И черновласые завыли бледны тени? Увы! на сем шагу он встретил смерть с косой, Что прежде в бездне лишь скользила роковой И в гармонический мир внити не дерзала; Родился грех; увы! – смерть целый мир объяла. – О скольких ангельских шаг оный стоит слез, Через который вдруг в очах Эдем исчез! Бессмертье умерло; краса телес затмилась; Смутилася земля, – природа вся растлилась. Растлилась; – но еще судьбами Божества Связуются досель три царства естества. Стихийная земля, храня законы меры, Вступает в область руд союзом масл и серы, Где, новы степени крушцов она прошед, Восходит злата в чин, приемлет солнца свет; Чрез чудны горны льны, чрез камни слоеваты Преходит в область трав и в лик дерев косматый; Чрез трифель, жидкий висе, через тримелл власист, Чрез чувственну траву и чрез полип ветвист Она живых существ в пределы выникает, Где, в разные делясь разряды, дух являет, Где разны склонности, где разный видим нрав; Но в разноте един премудрости устав; А сколько звен еще от червя до словесных? От сих до горних мест и сонмов пренебесных?

278 Рассвет полночи Ум слаб, – мы список зрим лишь вечности един; И в нем мечтаем мы нестройный некий чин; Каков же подлинник? – то Серафим лишь знает; Но и тогда свой лик крылами покрывает. Живоначальный Дух, что древле осенил Природу юную покровом нежных крил! – Простри небесный луч в ум, мраком покровенный, Дерзнувший осязать предвечный трон священный! Он немощен; – но Ты сподобь, да внемлет он В юдоли тихий глас, – коль выспренен Сион. 101. ПРОГУЛКА В СУМЕРКИ, ИЛИ ВЕЧЕРНЕЕ НАСТАВЛЕНИЕ ЗОРАМУ Уже в проснувшемся другом земном полшаре Светило пламенно ночных тьму гонит туч; А мы из за лесов едва в сгущенном паре Зрим умирающий его вечерний луч. Какая густота подъемлется седая К горящим небесам с простывших сих полей! Смотри! почти везде простерлась мгла густая, И атмосфера вся очреватела ей! С востока ночь бежит к нам с красными очами; Воззри сквозь тень на блеск красот ея, Зорам! Хоть кроет нас она тенистыми крылами, Но яркие огни, как искры, блещут там. Не искры то, – миры вращаются спокойно, Которы столько же велики, как Земля. – Когда из недр они Хаоса вышли стройно, С тех пор еще текут чрез пламенны поля.

Часть третья 279 Но нам судьбы гласят, что некогда потонет Дрожащая Земля в пылающих волнах И бренна тварь, огнем жегомая, восстонет Да из коры своей изыдет, сверзя прах. Увы! – тогда луна, которой луч заемной По тусклом своде в ночь безоблачну скользит, Зря судорожну смерть и вздох соседки чермной, Сама начнет багреть и дым густой явит. Ах! скроет, – скроет тьма прекрасное светило В те самые часы, когда б с небес оно Еще в мир страждущий сиянье ниспустило? – Ужель и всем мирам погибнуть суждено!.. Постой, Зорам! – ты ль мнишь, что мир так исчезает? – Не мни! – то действует всевечная любовь, Что грубый с мира тлен сим образом спадает; Подобно Фениксу наш мир возникнет вновь. Но знай, что есть един незримый круг верховный, Который выше всех явлений сих ночных, В который существа должны лететь духовны Сквозь облачны пары на крылиях живых! 102. ПОЛНОЩЬ Открылось царство тьмы над дремлющей вселенной; Туман, что в море пал, луною осребренной Подъемлется над сей ужасной глубиной Иль пресмыкается над рощею густой, Где тени прячутся и дремлют меж листами; Как разливается он всюду над полями?

280 Рассвет полночи О мрачна нощь! – отколь начало ты влечешь? От коего отца иль матери течешь? Не ты ль седая дщерь тьмы оной первобытной, Котора некогда взошла над бездной скрытной Лелеять нежныя природы колыбель? – Так, – черновласая Хаоса древня дщерь, Ты успши дня труды покоишь и теперь; Ты дремлющий полкруг под тению качаешь; Увы! – ты так же взор умершего смыкаешь. О нощь! – лишь погрузишь в пучину мрака твердь, Трепещет грудь моя, – в тебе мечтаю смерть; Там зрю узлы червей, где кудри завивались; Там зрю в ланитах желчь, где розы усмехались. Одр спящего – и гроб бездушный – все одно; Сон зрится смертию, – смерть сном, и все равно. Се полнощь! – тихо всё; луна с среды нисходит И к западным водам Плиад с собой уводит. – Здесь силюся возвесть я полусонный взор На крыты бледным мхом хребты дремотных гор. – Луна сребрит пары, что из могил восстали И человеческ вид в лучах образовали; Его ли слышу глас? – иль шепчет ветр из рощи? – Нет, – здесь язык шумит, – язык невнятный нощи. Двенадцать бьет; вся тварь вокруг меня молчит; Грех спит ли? – мудрость бдит! – и, можно ль? – зависть бдит! Но труд, – невинность, – все почиет под тенями; Лишь кличут совы там с огнистыми очами. Воздушно озеро сседаяся бежит; Сверкает молния, – и твердь вдали гремит. – Селитряный огонь восток весь озаряет И сумрачных холмов вершины убеляет.

Часть третья 281 Кто тамо посреде восточных туч грядет? Не страшный ль Судия с собою рок несет? – Предыдет огнь Ему, а следом кровы мрачны; Лице Его блестит, как образ солнцезрачный; Вся риза в молниях волнуется на Нём И препоясана зодиаком кругом; Он быстро в мир грядет, и Сам стопой сафирной Пронзает в выспренних странах помост эфирной. Се в час полунощи грядет Жених, одеян в страшный свет! – Блажен тот раб, его же срящет Готового в небесный брак; Несчастен же, кого обрящет Поверженна в унылый мрак! – Блюди, душе моя смущенна, Да сном не будет отягченна И вечной смерти осужденна; Но, воспрянув от сна, гласи: «О Трисвятый! – воззри! – спаси!» Еще ль душа, в мечтах несвязных погруженна, Еще ли в узах спит стозвенных задушенна? – Восстань! – возжги елей и созерцай чертог, Где ждет тебя жених – твой Судия, – твой Бог! О ты, надеяйся на будущи годины, Забывый строгое условие судьбины, Сын неги, – ищущий бессмертья в днях своих! Вострепещи, когда дознает сей жених, Что масло во твоем скудельнике скудеет И огнь живый небес внутри тебя мертвеет! Ты Оуйствен, – ты не мудр, – проснись! – ступай со мной! Открою, где чертог премудрость зиждет свой; На мшистых сих гробах, где мир небесный веет! – Ступай! – учись! – гроза прешла, – луна багреет...

282 Рассвет полночи 103. УТРО Се Цинтия власы сребристы в море моет! Тьма с светом спор ведет; – ветр утра тихо воет; – Но тамо – луч зари восточну твердь разит; Паров надутых зыбь едва вверху висит; Она падет на злак в подобий слез жемчужных; Проснулася в лесах симфония окружных; Дыханье всякое песнь утренню поет: Тебе вся славы честь, явившему нам свет! Се идет свет почтить на гору слон стремнистый! А там в свой путь грядет в степи вельблюд холмистый, И червь – и человек спешат в стези волнисты! – Сын грации! – проснись! – уже проснулся день; Ты спишь, – а в естестве открылась Божья тень. – Моя душа связней по снах несвязных мыслит И с трезвым чувствием дела Иеговы числит; Десницу розову в Его деннице зрит; Горящий лик Его в светиле дня горит; Его живительны уста в зефирах дышут, А персты мудрые черту для солнца пишут. – Так истинный мудрец в пределах естества, Как на горе Пророк, зрит рамо Божества; Не слыша слышит звук стопы Его безмерной; Не видя зрит Его колеса в туче черной. О ты, пылающий лик Божий, – вождь планет! Когда сиял странам подземной половины, Где соплеменный мир подобно нам живет; Спеши же озарить и наших рощ вершины, Да любомудрие прострет свой взор орлиный, Да всяка ныне плоть, из бездны тьмы восстав, И утренню зарю во сне облобызав, Всеобще возвестит из гроба тел восстанье И присносущного светильника сиянье! -

Часть третья 283 104. ВЕСЕННИЕ МЫСЛИ ПРИ ПОВОРОТЕ СОЛНЦА К другу Зораму Катися к северу, прекрасное светило! Катися! – без тебя все мрачно и уныло; Твой низкий с южных стран простертый косо луч Не в силах разогнать у нас холодных туч; Он, будто притуплён морозным, бурным духом, Едва блестит в окно жилища моего Через увешанный кустарник снежным пухом, Что ветви голые раскинул близ его. Зорам! – ты видишь, что от сих гор оснеженных Феб мещет к нам огни зениц воспламененных; Поди! – встречай! – к тебе небесный гость идет, Благословение с собой полям несет И жизнь в своих лучах земле приготовляет; Полночным жителям дни ясны предъявляет; Но знай, что токмо их он жатвой одарит, То южную страну греть паки поспешит. Любезный друг! – приметь ты в нем вселенной друга! Приметь, как каждый год течет он в круг из круга, Дабы, согрев один, он мог согреть другой! – Он злачну леторасль в живых лучах лелеет; Жизнь дышет сквозь листы, растет и зеленеет, – Вот образ благости! вот твой пример прямой! Ах! – радуйся, когда светильник сей блистает, И плачь, когда туман от нас его скрывает!