Текст книги "Твоя навеки"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)
Глава 2
Санта-Каталина, январь 1972 года
– София! София! Рог Dios! Куда она теперь запропастилась?
Анна Мелоди Соланас О'Двайер мерила шагами террасу, вглядываясь вдаль с усталым раздражением. На фоне жаркого аргентинского заката элегантная женщина в белом летнем платье до полу, с огненно-рыжими волосами, небрежно схваченными сзади лентой, казалась воплощением холодной красоты. Летние каникулы, которые тянулись с декабря по март, были для нее источником постоянных волнений. София словно превращалась в дикое животное: она исчезала на много часов, а если ей доводилось выслушивать нотации матери, ничуть не сдерживаясь, отвечала с такой грубостью, что Анна Мелоди терялась и чувствовала себя эмоционально опустошенной. Ей хотелось, чтобы жаркие летние дни побыстрее сменились осенними, так как это означало начало учебного года. В Буэнос-Айресе за детьми хотя бы следили охранники. Она мысленно поблагодарила Господа за строгие школьные правила. Да, в школе дисциплина будет целиком на плечах учителей.
– Иисус, Иосиф и Мария! Женщина, дай девочке перерыв. Если ты будешь так натягивать вожжи, она ухватится за первую попавшуюся возможность и сбежит от тебя, – проговорил дедушка О'Двайер, появляясь на террасе с секаторами в руках.
– Что ты собираешься делать, папа? – подозрительно спросила Анна Мелоди, прищурив свои голубые глаза.
– Я не стану казнить тебя, если ты об этом беспокоишься, Анна Мелоди, – хмыкнув, сказал он, коротко взглянув на нее.
– Ты снова пил, папа.
– Немного ликера еще никому не причиняло вреда.
– Папа, садом занимается Антонио, поэтому тебе там нечего делать.
Она возмущенно покачала головой.
– Твоя дорогая мать любила сад. Она говорила: «Дельфиниумы просят поддержки». Никто не любил эти цветы так, как она.
Дермот О'Двайер родился и вырос в Гленгариффе, что в Южной Ирландии. Он женился на Эммер Мелоди, которую любил с малых лет. Он всегда знал, чего хочет, и никто не смог бы уговорить его поступать иначе, поэтому Дермот принял решение о женитьбе, как только стал на ноги. Они с Эммер встречались в разрушенном здании аббатства, которое располагалось у подножия холмов Гленгариффа, и именно здесь обвенчались. В аббатстве почти полностью отсутствовала крыша, а сквозь огромные щели в потолке, как жадные скрюченные пальцы, пробивались ветки плюща, словно желая наложить лапу на то, что еще не разрушило время.
В тот день шел такой сильный дождь, что юной невесте пришлось обуть резиновые сапоги, чтобы пройти к алтарю, а свое белое шифоновое платье она подняла едва ли не выше колен. За ней шествовала ее толстая сестра Дороти Мелоди, держа в непослушных руках белый зонтик. У Эммер и Дороти было восемь братьев и сестер; их могло быть десять, если бы не смерть близнецов, умерших в младенчестве. Отец О'Рейли защитил новобрачных от дождя большим черным зонтом и объявил всему большому собранию родственников и друзей, что дождь следует воспринимать как хороший знак, означающий, что Бог благословляет их союз водой с небес.
Он был прав. Дермот и Эммер жили счастливо, пока смерть не разлучила их. Эммер покинула Дермота в пасмурный февральский день 1958 года. Ему не нравилось вспоминать, как он нашел ее, бледную и холодную, лежащей на полу в кухне, поэтому, когда ему становилось особенно грустно, он вызывал в памяти другую картинку – он видел Эммер такой, какой она была тридцать два года назад, с жимолостью в длинных волосах, с улыбкой на чувственных губах и с блеском в глазах, которые светились огнем только для него одного. После того как она умерла, все в Гленгариффе напоминало Дермоту о ней. Он сложил свои нехитрые пожитки, альбом с фотографиями, ее корзинку для шитья, отцовскую Библию и пачку старых писем, а все свои деньги до единого пенни потратил на билет в Аргентину. Сначала его дочь полагала, что он останется погостить на несколько недель, но, когда недели сменились месяцами, она поняла, что отец приехал навсегда.
Анна Мелоди была названа в честь своей матери Эммер Мелоди. Дермоту так нравилось имя Мелоди, что он хотел только им и ограничиться, но Эммер подумала, что Мелоди само по себе звучит как имя для кошки, например, поэтому ребенка окрестили в честь ее бабушки Анной Мелоди О'Двайер.
После рождения Анны Мелоди Бог, по мысли Эммер, решил не даровать им больше детей. Она говорила, что девочка так прекрасна, что другой ребенок страдал бы в тени ее красоты. Бог Эммер был добрым и знал, как лучше, но, конечно, ей хотелось еще детей. Она наблюдала, как у ее сестер и братьев появляются на свет дети, и их было столько, что они могли бы составить население небольшого городка. Но мать учила ее, что Бог милостив и следует благодарить Его за то, что нам даровано. Ей повезло, потому что у нее все-таки был ребенок, пусть и один. Поэтому она дарила своей дочери столько любви, что ее хватило бы на десятерых. Она подавляла в своей душе тонкий голос зависти, звучавший каждый раз, когда они с Анной Мелоди отправлялись в гости к многочисленным родственникам.
Анна Мелоди не доставляла родителям ни хлопот, ни забот. Они не предъявляли к ней никаких требований, чем, конечно, избаловали без меры. Ей никогда не приходилось ни с кем делиться игрушками и ждать своей очереди, а когда она играла со своими кузинами и кузенами, то стоило ей только начать хныкать, как тут же подлетала мама и выполняла любую прихоть своей обожаемой дочери. Двоюродные братья и сестры вскоре стали относиться к Анне с отчуждением. Они жаловались, что она не умеет играть, а родителей умоляли не принимать ее больше в доме. Когда же к их просьбам остались глухи, они перестали замечать ее и даже прогоняли, прямо говоря, что не желают играть с ней. Так Анна Мелоди лишилась компании ровесников. Но она не очень-то страдала, поскольку те ей и самой не нравились. Она была неуклюжей девочкой, которая чувствовала себя намного счастливее среди холмов, а не в тесной среде оборванцев, которые бегали по улицам Гленгариффа, словно бродячие коты. Взбираясь на холмы, она чудесным образом перевоплощалась в кинозвезду, представляя себя то Кэтрин Хепберн, то Деборрой Керр: у нее была уйма шелковых платьев, и она томно смотрела из-под длинных дрожащих ресниц. Анна бросала взгляд на расстилавшийся у подножия холмов город и говорила себе, что она лучше всех, что скоро бросит этих занудных кузенов, чтобы никогда не возвращаться к их убогой жизни.
Когда Анна Мелоди вышла замуж за Пако и навсегда уехала из Гленгариффа, она и думать забыла о своих родителях, которые вдруг оказались одни в своем доме. Только воспоминания о ней служили им утешением. Дом стал холодным и мрачным без их любимой Анны Мелоди, которая согревала их своей любовью. Эммер уже никогда не была такой, как прежде. Десять лет она тосковала по дочери, душа ее превратилась в выжженную солнцем пустыню. В письмах, которые Анна Мелоди часто присылала домой, звучали обещания приехать, и они-то и поддерживали надежды родителей, однако со временем они осознали всю тщетность своих чаяний. Более того, они поняли, что слова дочери были лишь формальной отпиской, и это стало для них страшным потрясением.
Когда в 1958 году Эммер умерла, Дермот знал, что сердце жены не выдержало, все ее жизненные соки иссякли. Он знал это наверняка. Но он был сильнее и решительнее. Отправившись в Буэнос-Айрес, он спрашивал себя, как получилось так, что он не догадался сделать этого раньше, возможно, тогда его любимая жена все еще была бы рядом с ним.
Анна (только Дермот О'Двайер называл свою дочь полным именем Анна Мелоди) наблюдала за отцом, который обходил клумбы. Как бы она хотела, чтобы он был таким, как дедушки других детей. Отец Пако, названный Гектором Соланасом в честь своего деда, всегда был безупречно выбрит и прекрасно одет, даже по выходным. В его гардеробе были только кашемировые свитера, а рубашки он получал из самого Лондона. Он обладал достоинством и осанкой английского короля Джорджа. Для Анны Гектор Соланас был ближайшей к трону персоной и ни разу не падал с этого пьедестала. Даже после его смерти влияние на нее Гектора было очень велико, и она все время представляла, вызовет ли тот или иной ее поступок его одобрение. После стольких лет самым заветным желанием Анны было ощутить себя своей среди чужих, но она так и не сумела достичь внутренней гармонии. Иногда ей казалось, что она наблюдает за миром вокруг себя через невидимое стекло, и какой бы хрупкой ни казалась преграда, никому не удастся ее преодолеть.
– Сеньора Анна, вас просит к телефону сеньора Никита.
Анну грубо вернули в реальность, она взглянула на отца, который, словно безумный ботаник, набрасывался на зеленые побеги.
– Благодарю, Соледад. Мы не будем ждать сеньориту Софию, а поужинаем, как обычно, в девять, – ответила она и исчезла в глубине дома, чтобы поговорить со своей невесткой.
– Как скажете, сеньора Анна, – послушно ответила Соледад, направляясь в раскаленную кухню и улыбаясь сама себе.
Из всех троих детей сеньоры Анны Соледад больше всего любила Софию.
Соледад попала в услужение к сеньору Пако в семнадцатилетнем возрасте, едва выйдя замуж. Она была племянницей горничной Никиты, Энкарнасион. Соледад должна была выполнять обязанности кухарки, а еще убирать в доме, а ее муж Антонио присматривал за поместьем. У Антонио и Соледад не было детей: они очень старались, однако безуспешно. Она вспоминала времена, когда Антонио «использовал» для этого любую подвернувшуюся возможность, даже когда Соледад стояла у печи. Она с гордостью говорила о том, что они с мужем были прекрасными любовниками. Но, к удивлению супругов, они так и не смогли зачать ребенка. Соледад утешала себя тем, что обнимала Софию, как свою собственную дочь.
Сеньора Анна уделяла все внимание сыновьям, а Соледад ни на секунду не отпускала малышку Софию, укладывая ее в передник, подвязанный у своей мощной груди. Дошло до того, что Соледад брала девочку спать с собой, потому что та вела себя спокойнее, ощущая рядом мягкое тело и знакомый запах своей няни. Соледад, обеспокоенная тем, что ребенок не получает достаточно любви от матери, решила восполнить этот недостаток. Сеньора Анна не препятствовала частому появлению Соледад в детской. Похоже, она была даже благодарна ей, поскольку не очень интересовалась дочерью. Однако Соледад не хотелось брать на себя лишнюю работу и исправлять все несправедливости мира. Напряженные отношения между сеньором Пако и сеньорой Анной не касались Соледад ни в малейшей степени. Она обсуждала хозяев только с другими горничными, чтобы оправдать тот факт, что она столько времени проводит с Софией. Никаких других причин. Она не любила сплетничать. Но она заботилась о ребенке с такой дотошностью, как будто этот маленький ангел принадлежал ей.
Соледад посмотрела на часы. Было уже поздно, и Софию снова ждали неприятности. Девочка всегда искала приключений на свою голову, словно они придавали ей энергии. Бедняжка, думала Соледад, помешивая соус, который готовила к телятине. Она жаждала внимания, и любому это было очевидно.
Анна прошествовала в гостиную, качая от злости головой, и взяла трубку.
– Привет, Чикита, – коротко проговорила она, прислонившись к тяжелому деревянному комоду.
– Анна, прости меня, но София отправилась с Сантьяго и Марией. Они вернутся с минуты на минуту.
– Снова! – взорвалась Анна, схватив журнал и обмахиваясь им в волнении. – Сантьяго должен быть более ответственным. Ему исполнится восемнадцать в марте. Он уже мужчина. С какой стати он должен таскать за собой пятнадцатилетнюю девчонку? Это не впервые, знаешь ли. Разве ты не сказала ему ничего в прошлый раз?
– Конечно, – терпеливо ответила ее невестка.
Она терпеть не могла, когда невестка теряла над собой контроль.
– Бог ты мой, Чикита, разве ты не знаешь, что повсюду похитители, они только и ждут, как бы найти таких детей, как наши?
– Анна, успокойся. Здесь абсолютно безопасно, к тому же они не уйдут далеко...
Но Анна не слушала.
– Сантьяго оказывает на Софию плохое влияние, – продолжала она. – Она еще очень юная и впечатлительная, поэтому смотрит на него, затаив дыхание. А Мария... Она такая благоразумная, я не ожидала от нее...
– Я знаю, я обязательно им скажу, – устало согласилась Чикита.
– Хорошо.
В трубке повисла неловкая пауза. Чикита попыталась сменить тему.
– Что касается завтрашнего пикника, перед матчем, может, я могу чем-нибудь помочь? – напряженным тоном спросила она.
– Нет, я справлюсь, – немного смягчаясь, произнесла Анна. – Чикита, прости меня. Просто иногда я совершенно не знаю, как мне вести себя с Софией. Она такая бездумная, такая упрямая. Мальчики не создают мне никаких проблем. Честно. Я просто понятия не имею, откуда у нее такие наклонности.
– Я тоже, – сухо отозвалась Чикита.
– Сегодня самая прекрасная ночь лета, – вздохнула София, сидя на высокой ветке дерева омбу.
В мире не найти другого такого дерева. Оно гигантского размера, с горизонтальными ветвями, а его ствол до сорока или даже пятидесяти футов в обхвате. Мощные корни этого магического дерева выходят из-под земли извилистыми крюками, словно дерево начало таять, разливаясь вокруг восковой волной. Кроме своей необычной формы, это дерево может похвалиться тем, что отлично приспособилось к сухому грунту местных равнин. Это единственное дерево, которое органически вписывается в пейзаж. Индейцы видели на его ветвях своих богов. Говорят, что ни один гаучо не станет спать под ним. Для детей, привезенных в Санта-Каталину, оно казалось воплощением волшебства. Омбу могло исполнять желания, если просящий был искренен. А еще оно было идеальным наблюдательным пунктом, ведь с высоты его ветвей открывался вид на многие мили вокруг. Но самое главное – дерево таинственным образом притягивало к себе. Оно манило многие поколения детей, которые искали под его ветвями приключений.
– Я вижу Жозе и Пабло. Поторопись, не будь занудой! – раздраженно воскликнула София.
– Я уже в пути, будь же терпелива, – крикнул Санти своей кузине, привязывая пони.
– Санти, ты мне поможешь? – спросила Мария брата своим тихим хрипловатым голосом, наблюдая за Софией, которая карабкалась все выше по толстым извилистым ветвям, напоминавшим спагетти.
Мария всегда восхищалась Софией. Она была храброй, острой на язык и уверенной в себе. Они были неразлучными подругами и все делали вместе: плели заговоры, входили в сговор, играли и делились секретами. Когда девочки были поменьше, мама Марии, Чикита, называла их «Две тени».
Остальные девочки на ранчо были либо старше, либо совсем маленькие, поэтому вполне естественно, что ровесницы Мария и София стали союзницами в доме, переполненном мальчиками. Ни одна из них не имела родной сестры, поэтому спустя много лет девочки решили породниться «по-настоящему»: прокололи булавкой себе пальцы и коснулись ими, «объединив» свою кровь. С тех пор они поверяли друг другу секреты, которых никому не полагалось знать. Они считали себя родными душами – обе гордились принадлежностью к большому клану и с уважением относились к семейным узам.
С верхушки дерева София смотрела на мир. Возможно, перед ней была не вся планета, но это был ее мир, расстилавшийся под этим божественным небом. В момент заката горизонт словно бушевал красками, окрашивая небеса оттенками розового и золотого. Воздух был напоен пряными ароматами, у листвы угрожающе роились москиты.
– Меня снова укусило, – поморщилась Мария, почесывая ногу.
– Вот так, – сказал Санти, наклоняясь и подставляя руку под стопу младшей сестры.
Быстрым и ловким движением он поднял ее так, чтобы она могла перелезть через нижнюю ветку. Отсюда ей уже не составляло труда вскарабкаться наверх.
После это Санти начал подтягиваться, цепляясь за ветки с легкостью, которая всегда удивляла и восхищала тех, кто его хорошо знал. Совсем маленьким Санти получил травму, играя в поло, после чего стал немного прихрамывать. Его родители пришли в отчаяние и, опасаясь, что это может сказаться на его здоровье и самооценке, отправили сына в Соединенные Штаты. Там его осмотрели десятки специалистов, но беспокойство оказалось напрасным: вопреки мрачным прогнозам врачей, Санти продемонстрировал чудеса выносливости.
Маленьким мальчиком он обгонял всех, даже ребят на пару лет старше. Он бегал немного странно – выворачивая одну ногу внутрь. Когда Санти подрос, он стал лучшим игроком в поло на ранчо. «Нет никакого сомнения, что наш Сантьяго обладает редкой храбростью. Он добьется многого, и его успех будет целиком заслуженным», – предрекал его отец.
– Фантастика, – торжествующе воскликнула София, когда ее кузен присоединился к ней. – У тебя есть перочинный нож? Я хочу загадать желание.
– И чего ты желаешь на это раз? Все равно твое желание не сбудется, – сказал Санти, усаживаясь на ветку и болтая ногами в воздухе. – Так что незачем беспокоиться.
Он фыркнул. София, не обращая внимания, гладила кору, пытаясь нащупать на стволе следы их прошлого.
– Еще как исполнится, но только не в этом году, а в следующем, когда это будет по-настоящему важно. Ты же знаешь, что дерево чувствует, какие желания исполнять, а какие оставить без внимания.
Она похлопала по стволу дерева, вложив в свой жест искреннюю веру.
– Теперь она будет рассказывать нам, о чем думает это чертово дерево, – язвительно произнес он, убирая со лба прядь светлых волос.
– Санти, ты просто невежественный глупец, но придет день, и ты поймешь. Подожди немного. Однажды ты так сильно захочешь исполнения своего желания, что, когда никто не будет видеть тебя, выскользнешь в темноту и сделаешь зарубку на стволе в надежде, что желание исполнится.
– Тогда я лучше отправлюсь в город к местной колдунье. У нее больше шансов повлиять на мое будущее, чем у этого глупого дерева.
– Иди-иди, если у тебя хватит сил не дышать в ее присутствии, иначе тебе придется «наслаждаться» исходящим от нее запахом. О, вот оно, – воскликнула она, нащупав наконец свежую отметину.
Зарубка была похожа на белый шрам от старой раны.
К ним присоединилась раскрасневшаяся от усердия Мария. Ее каштановые волосы падали ей на плечи закрученными локонами, прилипая к поблескивающим круглым щекам.
– Только посмотрите, какой вид! Это что-то потрясающее! – охнула она, глядя вокруг.
Но ее кузина потеряла всякий интерес к пейзажу и внимательно исследовала кору дерева.
– Я думаю, что вот эта была моя, – заключила она, приглядываясь к ветке над головой Санти. – Точно, это моя. Это мой знак, видите?
– Может, полгода назад это и был знак, но сейчас он выглядит как обыкновенная метка, – ответил Санти, подтягиваясь вверх.
– Я нарисовала звезду, потому что очень хорошо рисую звезды, – ответила она с гордостью. – Эй, Мария, а где твоя метка?
Мария, осторожно переступая, направилась в сторону кузины, перебралась к Санти и села на нижнюю ветку поближе к стволу. Она с ностальгией потерла пальцем ствол, отыскивая свой знак.
– Я вырезала изображение птицы, – сказала она, улыбнувшись.
– А что это должно означать? – спросила София, уверенно спрыгивая вниз.
– Если я скажу, вы будете смеяться, – робко ответила Мария.
– Не будем, – заверил ее Санти. – А желание исполнилось?
– Конечно, нет, оно никогда не исполнится, но все равно останется самым заветным, – сказала Мария.
– Ну? – поторопила ее София, заинтригованная тем, что кузина не хотела открыться им.
– Хорошо, я скажу. Я попросила красивый голос, чтобы я могла петь под мамину гитару, – произнесла она, поднимая на них взгляд своих карих глаз, и увидела, что Сантьяго и София смеются.
– Значит, птица означает песню, – широко улыбаясь, заключил Санти.
– Наверное, так, хотя я нарисовала ее не только по этой причине.
– Так зачем же?
– Потому что я люблю птиц, а, когда я загадывала желание, на дереве сидела одна пташка. Она была так близко. Такая великолепная. Ты знаешь, папа всегда говорил, что знак не имеет никакого отношения к тому, что ты загадываешь. Главное – сделать зарубку. Ладно... Моя птичка не такая уж смешная. Это было год назад. В то время мне было всего четырнадцать лет. Если вас так смешит моя птичка, то давайте, рассказывайте о своих желаниях!
– Я загадывала, чтобы папа разрешил мне сыграть за команду Санта-Каталины, – заносчиво ответила София, ожидая реакции Санти, которая последовала незамедлительно.
– Кубок Санта-Каталины? Да брось ты! Будь же серьезнее! – удивленно воскликнул он, сузив свои зеленые глаза.
– Я серьезна, как никогда, – проговорила она с вызовом.
– Так что же означает звезда? – спросила Мария, отряхивая рубашку от мха.
– Я хочу быть звездой поло, – небрежно произнесла София, как будто сообщала о том, что мечтает стать медсестрой.
– Звезда! Да ты просто ничего другого не умеешь вырезать. Мария у нас единственная, кто может похвалиться способностями художника. – Он откинулся на ветку и хмыкнул. – Кубок Санта-Каталины! Ты еще ребенок!
– Еще ребенок? Да что ты себе позволяешь?! – резко ответила она, притворяясь рассерженной. – Мне в апреле исполняется шестнадцать. Еще три месяца, и я стану взрослой женщиной.
– Софи, ты никогда не будешь женщиной по одной простой причине: потому что ты никогда не была девочкой, – намекая на ее мальчишеский характер, произнес Санти. – Девочки – они такие, как Мария. Нет, Софи, ты никак не тянешь на девочку.
София наблюдала за ним, когда он свесился с ветки. Его поношенные джинсы висели на нем так, словно готовы были в любой момент свалиться, а футболка задралась, обнажив плоский загорелый живот и тазобедренные суставы, которые выпирали так, словно Санти голодал, хотя никто не ел так много. Он всегда буквально набрасывался на еду. Софии хотелось провести пальцем по его коже и пощекотать. Она могла воспользоваться любым предлогом, чтобы только коснуться его. Они много времени проводили вместе, и, когда их тела соприкасались, София приходила в трепет. Она не ощущала его тела уже больше двух часов, и желание было нестерпимым.
– Где же твоя отметка? – спросила она, снова привлекая к себе его внимание.
– Я не знаю, да мне все равно, потому что это такая ерунда.
– Нет, не ерунда, – в один голос закричали девушки.
– Помнишь, как папа заставлял нас каждое лето делать зарубки? – сказала София.
– Взрослые сами так делали, когда были детьми. Я уверена, что если мы хорошенько поищем, то обязательно найдем их зарубки, – с энтузиазмом воскликнула Мария.
– Нет, Мария, они исчезли. Они пропадают через год, максимум через два, – со знанием дела сообщил Санти. – В любом случае, должно произойти чудо, чтобы Пако разрешил тебе выступать в кубке Санта-Каталины.
Он снова начал смеяться, поддерживая живот, словно давясь от смеха при одной только мысли, что у его кузины могут быть такие амбиции. София ловко спрыгнула с ветки, приземлившись рядом с ним, и начала щекотать его, так что, в конце концов, он закричал.
– Софи, не делай этого! Мы же свалимся и разобьемся! – охнул он между приступами смеха, когда ее руки скользнули ниже линии загара на его животе. Он схватил ее запястье так, что она часто заморгала от боли. Санти было семнадцать лет. Он был на два года старше сестры и кузины. Когда он показывал свое мужское превосходство, София едва не теряла сознание от удовольствия, однако притворялась, что ей совершенно безразлична эта игра.
– Не думаю, что мое желание относится к разряду невыполнимых, – запротестовала София, прижав руку к груди, чтобы побыстрее унять боль.
– Еще каких невыполнимых, Софи! – ответил он довольно резко.
– Почему?
– Потому что девушки не выступают на матчах.
– Что ж, всегда что-то происходит впервые, – запротестовала София. – Я уверена, что папа позволит мне сыграть.
– Не в этом матче. Это слишком большая честь выступать на таких состязаниях. И потом, Софи, ты же знаешь, что Августин четвертый.
– Тебе известно, что я играю не хуже Августина.
– Нет, я этого не знаю. И если вдруг тебе разрешат выступить, то чудо не будет иметь к этому никакого отношения. Ты привыкла добиваться своего манипуляциями и интригами. Бедный Пако и сам не замечает, как ты обводишь его вокруг пальца.
– София прекрасно умеет проделывать этот трюк почти с каждым, Санти, – засмеялась Мария, и в ее голосе не слышалось и следа ревности или зависти.
– Кроме мамы.
– Что-то ты теряешь класс, Софи.
– С Анной у Софии никогда не было ни малейшего шанса.
Кубок Санта-Каталины проводился ежегодно между командами родного Софии ранчо и соседнего поместья Ла Паз. Они давно соперничали во всем, и эта история насчитывала несколько поколений. В прошлом году Санта-Каталина проиграла Ла Пазу всего одно очко. Многочисленные кузены из Санта-Каталины тренировались игре в поло почти каждый день летом, и это напоминало Анне, как ее родственники в далеком Гленгариффе упражнялись в игре в ирландский хоккей на траве. Отец Софии Пако и его старший брат Мигель были страстными поклонниками поло и заставляли мальчиков изо дня в день совершенствовать мастерство. Санти обладал гандикапом шесть голов, а всем было известно, что это требовало от игрока особой сноровки и умения. Мигель очень гордился сыном, даже не пытаясь скрыть, что Сантьяго ходит в его главных фаворитах.
Старший брат Сантьяго, Фернандо, значительно уступал ему в мастерстве и имел гандикап четыре гола. Его безмерно раздражало, что младший брат обходит его во всем. Самое унизительное, что превосходил его хромой. От его внимания не укрылось, что Сантьяго прочно занял место в сердце родителей, став для них чуть ли не единственной отрадой. Фернандо не терпелось дождаться момента, когда младший брат на чем-нибудь споткнется. Он мечтал об этом по ночам, лежа в темноте и крепко стиснув зубы, но брат казался неуязвимым. А тут еще чертов стоматолог надел Фернандо на зубы уродливую пластинку, и это наверняка дало Санти возможность заколотить еще один гвоздь в крышку гроба.
Два брата Софии, Рафаэль и Августин, тоже входили в команду. Они играли хуже, чем сыновья Мигеля. Личные же достижения Софии вообще не брались в расчет.
Как бы она хотела родиться мальчиком! София терпеть не могла девчоночьих игр, поэтому повсюду следовала за мальчиками, надеясь, что они примут ее в свой круг. Во всяком случае, Санти никогда не возражал против ее присутствия. Он показывал ей, как играть в поло, а иногда настаивал, чтобы она тренировалась вместе с мальчиками, даже если ему приходилось наталкиваться на яростное сопротивление старшего брата и кузенов, которые ни за что не желали играть с девчонкой, тем более с такой, которая могла дать им фору. Санти объяснял, что разрешал ей играть с ними «для сохранения всеобщего спокойствия». «Ты бываешь такой требовательной, что легче уступить», – говорил он. Санти всегда благоволил к ней. Защищал ее. Честно говоря, он был ближе Софии, чем ее родные братья, Рафаэль и тихоня Августин.
Санти бросил Софии свой перочинный нож.
– Давай уже, делай свои зарубки, – нехотя вымолвил он, вытаскивая из нагрудного кармана пачку сигарет. – Тебя угостить, Софи?
– Конечно, почему бы и нет?
Он вынул сигарету, подкурил ее, сделав глубокую затяжку, и протянул сигарету кузине. София ловко вскарабкалась на высокую ветку с грацией обезьянки, села, скрестив ноги, и сквозь потертую ткань ее джинсов просвечивали загорелые коленки.
– Так. Чего же я желаю на этот раз? – вздохнула она и открыла нож.
– Постарайся, чтобы твое желание было из выполнимых, – посоветовал Санти, бросив взгляд на сестру, которая с неприкрытым восхищением следила за Софией.
София закашлялась и поморщилась от отвращения.
– Дай мне сигарету, если не собираешься курить. Ты даже не представляешь, как мне трудно было заполучить их.
– Нечего врать, Энкарнасион достает их тебе, разве нет?
София говорила небрежным тоном, полностью поглощенная другим занятием. Под лезвием ножа коричневая кора податливо осыпалась, как крошки шоколада.
– Кто тебе сказал? – угрожающе произнес Санти.
– Мария.
– Я не хотела... – начала Мария виновато.
– Ладно, кому какое дело, Санти. Это абсолютно никого не касается. Мы обещаем, что сохраним твой секрет.
Софию сейчас больше интересовало, как сделать зарубку по всем правилам, а не то, как уладить недоразумение, возникшее по ее вине между братом и сестрой.
Санти глубоко вдохнул, зажав сигарету между большим и указательным пальцами и наблюдая за кузиной. Он вырос вместе с ней, считая ее фактически родной сестрой. Конечно, Фернандо не согласился бы с ним, он находил Софию просто невыносимой. Наблюдая сейчас за Софией, Санти решил, что у нее прекрасная кожа. Гладкая, красивая, по цвету напоминающая молочно-шоколадный мусс, который готовит Энкарнасион. Если смотреть на нее в профиль, она кажется высокомерной, возможно потому, что ее нос немного вздернут. Или все дело в том, что у нее подбородок, который все называли волевым? Ему нравилось, что она смелая и несговорчивая. Ее миндалевидные глаза могли менять выражение, оно было то добрым, то грозным, а когда София злилась, их цвет темнел и они из бледно-карих превращались в рыже-карие, и Санти готов был поклясться, что ни у кого не видел таких глаз. Никто не мог бы обвинить ее в развязности или жесткости. Ему нравилось, что людей притягивало к ней, хотя они и обжигались, если рисковали приблизиться слишком близко. Санти доставляло удовольствие наблюдать за тем, как она легко ставит всех на место. Сам же он пользовался особым положением. Когда ее дружба с кем-то давала трещину, он всегда был готов подставить ей плечо.
Спустя какое-то время София закончила свою работу.
– И что же это? – спросила Мария, наклоняясь к ветке, чтобы получше разглядеть рисунок.
– Разве ты сама не видишь? – с негодованием воскликнула София.
– Извини, София, не могу разобрать.
– Это сердце.
Она перехватила смущенный взгляд Марии.
– О?
– Немного тривиально, да? И кто же этот счастливчик? – спросил Санти, устроившись так, что его руки и ноги свободно свисали с ветвей.
– Не скажу, иначе желание не исполнится, – ответила она, хитро опустив взгляд.
София редко смущалась, но в последние несколько месяцев она вдруг осознала, что испытывает к кузену глубокие чувства. Когда он пристально смотрел на нее, она вспыхивала как маков цвет, а сердце беспричинно начинало бешено колотиться. Она восхищалась им, она обожала его. Странное дело, но София часто стала краснеть и не могла контролировать ситуацию. Это случалось помимо ее воли. Когда она пожаловалась Соледад, что приходит в смущение каждый раз, когда разговаривает с мальчиками, ее горничная рассмеялась и сказала, что так происходит, когда люди взрослеют. София надеялась, что перерастет эту привычку. Она с интересом анализировала свои новые ощущения. Ее переполняли любопытство и необъяснимая радость, но Санти находился сейчас далеко-далеко, куря свою сигарету, словно индеец. Мария взяла у нее нож и вырезала солнце.
