Текст книги "Твоя навеки"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)
Вернувшись домой, она заметила, как Доминик стоит на балконе и отчаянно машет ей тонким голубым конвертом. София тут же пустилась бежать. Ее настроение изменилось, она была в эйфории. Воздух вдруг стал казаться чистым и свежим, а природа прекрасной в ожидании пробуждения. Доминик широко улыбалась, и ее зубы поблескивали на фоне накрашенных алой помадой губ.
– О, я так хотела открыть его. Поторопись! Что в нем? – Она не скрывала своего нетерпения.
Наконец-то этот молодой человек ответил. Теперь София снова будет улыбаться.
София схватила письмо, взглянула на почерк и разочарованно протянула:
– О! Оно от Марии. Но, может, она написала от его имени, если родители запретили ему писать.
Она надорвала конверт. Ее глаза пробежали ровные строчки, написанные цветистым почерком.
– О нет! – вскрикнула она и разразилась слезами.
– Что там, дорогая моя? – встревожилась Доминик.
София обессиленно упала на софу и протянула Доминик письмо.
– Кто такая Максима Маргулис? – сердито спросила она, пробежав послание.
– Я ее даже не знаю, – с несчастным видом призналась София. – Мария говорит, что они встречаются. Так скоро!
– Ты веришь своей кузине?
– Конечно, верю. Она была моей лучшей подругой после Санти.
– Может, он встречается с этой девушкой, чтобы показать своей семье, что уже не думает о тебе? Может, это игра?
София покачала головой:
– Неужели такое возможно?
– Он ведь очень умен, не так ли?
– Да, к тому же я встречалась с Роберто Лобито по той же самой причине, – сказала София, и лицо ее прояснилось.
– С Роберто Лобито?
– Это еще одна история, но о ней позже, – махнула рукой София, не желая отвлекаться.
– Ты рассказывала Марии о романе с Санти?
София почувствовала свою вину. Ей надо было довериться Марии.
– Нет, это был наш с Санти секрет. Я никому ничего не говорила. Я всегда все доверяла Марии, но не в этот раз. Я просто не смогла...
– Итак, ты полагаешь, что Мария ничего не знает, – медленно вымолвила Доминик.
– Не знаю, – ответила София, волнуясь. – Нет, она наверняка не знает. Мария ни за что не стала бы обижать меня такими новостями о Максиме. И она бы обязательно сказала что-нибудь по поводу нашего романа. Мы ведь были лучшими подругами! Очевидно, ей ничего не известно.
– Ты думаешь, что Санти не стал бы ей доверяться?
– Ты права.
– Будь я на твоем месте, то дождалась бы новостей от самого Санти.
И София ждала. Дни тянулись бесконечно медленно. Наступало лето. Солнце затопило долины, и фермеры выгнали своих коров пастись в высокой траве. К маю София была на четвертом месяце беременности. Ее животик округлился, но она оставалась худой и выглядела изможденной. Доктор сказал, что, если она не станет лучше питаться, это может сказаться на здоровье младенца. Она заставляла себя есть, пить хорошую воду и фруктовые соки. Доминик очень беспокоилась о ней, молясь, чтобы Санти – черт побери! – написал ей. Но письма не было. София продолжала надеяться, даже когда Доминик уже поставила на этом деле крест. Она часами сидела на скамейке и смотрела на озеро, наблюдая, как зима сменяется весной, а весна окрашивается летними красками, которые к осени приобретали совершенно волшебные оттенки. Лето прощалось с природой, а София прощалась со своей любовью. Со своей надеждой.
Только позже, когда эмоции уже не так будоражили ее душу, она подумала о том, что если Марии был известен ее адрес, то наверняка его знал и Санти. Она поняла, что он мог бы написать ей в любую минуту, но не стал этого делать. Он предал ее, и в причинах она не желала разбираться. Он сознательно принял решение не писать ей. София пыталась найти оправдание своему возлюбленному, желая понять, как мог вчера еще охваченный страстью Санти, сегодня с такой легкостью отпустить ее.
Второго октября 1974 года София родила здорового мальчика. Приложив малыша к груди, она разрыдалась. У него были темные волосы, как у нее, и голубые глаза. Доминик сказала, что все малыши рождаются с голубыми глазами.
– Потом они изменят цвет и станут зелеными, как у его отца, – решила София.
Доминик подумала и добавила:
– А может, карими, как у матери.
Роды были очень тяжелыми. София кричала от боли, которая разрывала ее внутренности. Схватив Доминик за руку так, что, казалось, она выкрутит ее, София звала Санти. В те мгновения в ней боролись обида и радость. Когда ребенок, наконец, родился, она ощутила лишь пустоту и в теле, и в душе. Санти не любил ее больше, и пережитая драма окрашивала в мрачные тона восприятие окружающего мира. Ей казалось, что груз утраты тем более непосилен, что, лишившись Санти, София потеряла и возлюбленного, и друга. Ее захлестнуло отчаяние.
Однако когда она прижала к груди своего малыша, то ощутила, как пустота, образовавшаяся с уходом Санти, заполняется. Она провела рукой по пухлой щечке сына, тронула пушок его ангельских волос и вложила палец в его ладошку, который он тут же узурпировал и не хотел отпускать, даже когда спал. Он так нуждался в ней! С огромным удовольствием она наблюдала, как малыш наполняет свой маленький животик молоком – молоком, которое поддержит в нем жизнь, которое поможет ему вырасти большим и сильным. Когда он сосал грудь, все тело Софии откликалось восторгом. Еще до того, как он собирался заплакать, у нее возникало странное ощущение в области солнечного сплетения. Она звала малыша Сантьягито, потому что, если бы Санти был с ней, он настоял бы, чтобы малыша называли именно так – маленьким Сантьяго.
После того как София немного оправилась после родов, она снова начала думать о будущем, и ее эйфория сменилась новым приступом меланхолии. Софии казалось, что ей суждено страдать до конца жизни. Она пережила страшный кризис, разуверившись в себе. Ее охватывала паника, которая мешала дышать. Она не могла представить себе, что останется с малышом совсем одна. София не знала, как ухаживать за малюткой, она не знала, как справится с этой непосильной задачей без Санти и Соледад. Но когда ей хотелось кричать от ужаса, горло сковывало болью, и она беззвучно рыдала. Она осталась одна-одинешенька в этом мире и не знала, как принять этот факт со смирением.
София часто вспомнила о Марии. Ей так хотелось поделиться с подругой своим несчастьем, но она боялась обратиться к ней за помощью теперь, когда ни в ком не была уверена. Она чувствовала свою вину: сейчас Мария уже наверняка все знает о романе с Санти и считает, что ее предали. София уверилась в этом, когда новых писем в почтовом ящике не оказалось. Ее словно отрезали от всего, что было ей дорого и знакомо. Она пыталась полюбить Женеву, но этот город ассоциировался только с болью. Глядя из больничного окна на горы, едва различимые вдали, София размышляла о том, что ее мир утрачен для нее навсегда. Она потеряла двух самых дорогих ей людей, Санти и Марию. Она потеряла свой любимый дом и все, что давало ей уверенность в завтрашнем дне. Она ощущала себя несчастной и всеми покинутой. Откуда ей было знать, что завтрашний день все же наступит? Она не могла бы убежать от себя самой. Ощущение утраты продолжало преследовать ее, напоминая о пережитом несчастье день и ночь.
Спустя неделю София привезла ребенка из больницы домой. Пока она находилась в родильном доме, у нее было время обдумать свое положение, и она приняла решение. Ей пришлось смириться с тем, что Санти не желает иметь с ними ничего общего. Она не могла вернуться в Аргентину, но она не собиралась ехать и в Лозанну, как планировали ее родители. Еще в марте они каждый в отдельности присылали ей письма, пытаясь объясниться и найти общий язык. Но София не стала отвечать им, и поток их писем иссяк, как пересохший ручей. Родители полагали, что все придет в норму, как только она вернется домой. Однако они не знали главного – София не намерена была возвращаться.
Она сказала Доминик, что не представляет своей встречи с Санти, поэтому и смысла в поездке в Аргентину не видит. Женева постоянно напоминала ей о том, что ей довелось пережить, поэтому она отправляется в Лондон, где попробует начать все сначала.
– Но почему Лондон? – Доминик не скрывала того, как опечалена предстоящей разлукой с Софией и Сантьягито. – Ты же знаешь, что можешь остаться у нас. Тебе вовсе не обязательно уезжать.
– Я знаю, но мне надо побыстрее забыть Санти, а здесь мне все будет напоминать о моих надеждах. Вы с Антони моя семья. Но вы должны меня понять: я хочу начать с чистого листа.
Она вздохнула и опустила глаза. Доминик увидела, что от былой девочки не осталось и следа. Материнство очень изменило Софию, однако она не светилась счастьем, как все молодые мамы. Напротив, она была подавлена и замкнулась в себе.
– Мама и папа встретились в Лондоне, – сказала она. – Я говорю по-английски и благодаря дедушке, который жил на севере Ирландии, у меня есть британский паспорт. Они не станут искать меня в Лондоне. Скорее, они будут искать в Женеве, Париже или в Испании. Нет, я приняла твердое решение отправиться в Лондон.
Софию всегда волновала сама мысль о том, что можно жить в Лондоне. Она посещала английскую школу в Буэнос-Айресе, где им рассказывали о королях и королевах, о казнях и коронациях, на церемонию, которой папа пообещал ее однажды отвезти. Теперь она знала, что отправится туда сама.
– Но, дорогая моя, на что можно рассчитывать одной в незнакомом городе, с маленьким ребенком на руках? Ты не сможешь воспитать его в одиночку.
– Я не возьму его с собой, – ответила она, и ее глаза были устремлены на персидский ковер под ногами.
Доминик испытала настоящий шок. Ее глаза стали большими, как блюдца. Она смотрела на бледное лицо Софии в ужасе.
– Что ты собираешься сделать? Оставишь его с нами? – воскликнула она. Сначала она рассердилась, но потом решила, что у Софии, должно быть, послеродовая депрессия.
– Нет, Доминик, – устало произнесла София. – Я хочу отдать его какой-нибудь хорошей семье, где за ним будут присматривать, как за родным ребенком. Может, отдать его семье, где давно мечтали о сыне? О, прошу тебя, найди такую семью. Доминик, найди семью, где к моему ребенку относились бы, как к своему собственному, – умоляюще проговорила София.
Ее лицо выражало решительность.
Она выплакала все свои слезы. Ей больше ничего не хотелось. Боль выела ее изнутри. Антони и Доминик пытались убедить ее не делать этого, но она была непреклонна. За окном не переставая шел дождь, словно отражение внутренней душевной непогоды. Маленький Санти мирно спал в своей кроватке, завернутый в старую шаль Луи. София сказала, что не может быть с ребенком, глядя на которого все время будет вспоминать о Санти и его предательстве. Она была слишком молода и не знала, как ей справиться с таким множеством трудностей. Будущее представлялось ей большой черной дырой, которая втягивала ее в себя, лишая воли к жизни. Она не хотела этого ребенка.
Антони строго заметил Софии, что речь идет о человеке, за жизнь которого она ответственна. Это не игрушка, которую можно кому-то отдать. Доминик мягко добавила, что со временем София забудет о Санти, так как ребенок – не его продолжение, а маленькая личность со своими достоинствами и недостатками. Но София ничего не хотела слышать. Если она решится оставить его сейчас, то ей будет не так больно, говорила она, потому что он еще совсем крошка. Если же она будет тянуть, то потом у нее не хватит сил отпустить его, а она обязана это сделать и ради себя, и ради него самого. Она еще очень молода и неопытна, чтобы ухаживать за младенцем. Она намерена начать новую жизнь, и в ней не было места новорожденному Сантьяго. София приняла решение.
Доминик и Антони провели долгие часы, обсуждая выход из этой ситуации, пока София гуляла с коляской вдоль озера. Они не хотели, чтобы она отдавала ребенка на усыновление. Они знали, что она будет жалеть об этом всю жизнь. София была неопытна, и еще не понимала, что девять месяцев беременности и несколько недель любви и заботы связали ее с сыном неразрывной нитью.
Супруги надеялись, что разговор с врачом может помочь Софии выйти из кризиса, поэтому упросили ее встретиться с психиатром, однако накануне встречи она предупредила их, что ни при каких обстоятельствах не изменит своего решения. Доктор Бадро, маленький старичок, так выпячивавший грудь, что напоминал Софии толстого и довольного жизнью голубя, потратил на беседу с ней несколько часов. Он помог ей проанализировать все важные события последнего года. Она рассказывала обо всем с абсолютным равнодушием, как будто за нее говорил кто-то другой, смутно напоминающий Софию, а сама она наблюдала за происходящим откуда-то со стороны. После бесконечной и бесполезной беседы доктор Бадро сообщил ей, что либо она получила серьезную психологическую травму, либо от природы обладает недюжинной способностью контролировать себя.
Ему требовалось для окончательного вывода еще несколько сеансов, но София наотрез отказалась от дальнейших встреч. Она уже определила курс для корабля своей жизни – он должен двигаться в сторону Лондона, и на нем не было места ни одному пассажиру.
Как только Софии удалось убедить своих кузенов, что она не изменит решения, они перешли от слов к делу. Она должна была подписать документы на усыновление и встретиться с потенциальными приемными родителями мальчика. Доминик была в отчаянии. Она твердила Софии, что та пожалеет о своем поступке, однако София не желала ее слушать. Никогда еще Доминик не доводилось встречать более упрямого человека. Она даже прониклась сочувствием к Анне. Как оказалось, София была весьма строптива, если что-то выходило не по ее желанию. С ней случались приступы ярости, она хмурилась часами, и никакие посулы не могли изменить ее настроения. София была не только упрямой, но и очень гордой. Доминик желала, чтобы София вместе с первенцем отправилась в Аргентину, где их приняла бы семья. Она не сомневалась, что после первого шока скандал постепенно утих бы. Но София не собиралась возвращаться. Никогда.
Она ждала начала процесса усыновления, и осознание того, что ей предстоит разлука с сыном, погружало Софию в отчаяние. Теперь, когда она знала, что скоро навсегда расстанется со своим малышом, она проводила с ним каждую минуту. София не могла смотреть на него без слез: ей никогда не узнать, каким он вырастет, она не сыграет в его судьбе никакой роли. Она прижимала к себе крошечное тельце и говорила с мальчиком часами, как будто каким-то чудом он мог запомнить звук ее голоса или запах ее кожи. Несмотря на захлестнувшую ее боль, София была уверена, что поступает правильно.
С большой неохотой Доминик и Антони дали Софии немного денег, чтобы она могла устроиться в незнакомом городе. Доминик посоветовала Софии остановиться в отеле, прежде чем она подыщет себе какое-нибудь жилье. Супруги вызвались проводить ее до аэропорта.
– Но что же мне сказать Пако? – мрачно спросил Антони, пытаясь скрыть обуревавшие его эмоции.
Он привязался к Софии душой и не мог понять, как можно было оставаться такой холодной к своему ребенку – собственной плоти и крови. Делфин и Луи были самым большим сокровищем в его жизни.
– Я не знаю. Можете сказать им, что я решила начать новую жизнь, но не сообщайте им, куда я отправилась.
– Но со временем ты поедешь домой, София? – грустно глядя на нее, спросила Доминик.
София наблюдала, как мерно раскачиваются в ушах ее кузины большие сережки в стиле фолк, и понимала, что ей будет очень не хватать и Доминик, и Антони. Она с трудом сохраняла самообладание.
– В Аргентине у меня ничего не осталось. Мама и папа выбросили меня из дома, как будто я для них ничего не значила.
Ее голос дрожал.
– София, мы обсуждали это бесчисленное количество раз. Ты должна простить их, иначе никогда не избавишься от горечи и разочарования, а это принесет тебе одни несчастья.
– Мне плевать, – бросила она.
Доминик глубоко вздохнула и обняла девушку. Она относилась к ней как к дочери, хотя и не могла примириться с тем, что человек может быть настолько упрямым.
– Если тебе что-то понадобится, София, сразу же обращайся к нам. Возвращайся. Мы всегда будем готовы принять тебя. Нам будет недоставать тебя, милая, – сказала она и крепко обняла ее, не заботясь о том, что слезы могут испортить макияж.
– Спасибо вам за все, – не выдержала София и разрыдалась. – О, я так не хотела плакать. Я стала такой плаксой. Что со мной случилось? Я никогда такой не была.
Она шмыгнула носом, вытерла глаза и пообещала писать или позвонить, если ей что-нибудь понадобится.
Взяв на руки малыша в последний раз, она прижалась к его маленькой головке губами и вдохнула его сладко-молочный запах. София уже готова была отказаться от безумной затеи и остаться. Но нет, она не в силах была видеть Женеву, не могла погружаться все глубже в тоску. София взглянула на родное лицо сына, стараясь запечатлеть его черты навсегда. Он тоже глядел на нее, и его большие голубые глаза светились любопытством. Она знала, что он и не вспомнит ее, потому что в этом возрасте ребенок даже не различает отчетливо все вокруг. Она исчезнет из его жизни, и он останется в счастливом неведении относительно того, как драматично сложилась его судьба. София заставила себя уйти. Проведя по лицу малыша пальцем, она отвернулась, взяла свою дорожную сумку и направилась к стойке паспортного контроля, не позволив себе оглянуться.
Оказавшись по другую сторону, она вздохнула, подняла голову и перестала плакать. Она начинала новую жизнь. Как любил повторять дедушка О'Двайер: «Жизнь слишком коротка, чтобы наполнять ее сожалениями, София Мелоди. Жизнь – это то, что ты с ней делаешь. Тебе решать, бокал наполовину пустой или наполовину полный. Все дело в отношении к жизни. В оптимистичном отношении».
Глава 22
Санта-Каталина, 1976 год
Прошло два года, а от Софии не было никаких вестей. Пако говорил с Антони, и тот объяснил, что она уехала, не сообщив о своих дальнейших планах. Она не хотела, чтобы ее нашли, не желала даже, чтобы они знали о том, в какой стране она решила обосноваться. Антони все же считал, что Пако, как отец, имеет право знать о местонахождении дочери, поэтому сказал, что в Лондоне.
Анна была очень огорчена тем, что София не отправилась в Лозанну, как предполагалось с самого начала. Она хотела найти свою дочь и умолить ее вернуться. Неужели она решит порвать с близкими навсегда? Возможно, Анна была слишком строга? Но она тут же сказала себе, что девочка нуждалась в дисциплине, и очертить рамки поведения – прямая задача родителей. Неужто София ждала, что ее погладят за все по голове? Или мягко пожурят? Нет, она заслужила наказание, но сейчас уже должна была все осознать. Доминик заверила ее, что София «решила свою проблему». Неужели можно так долго держать обиду? Ведь все делалось для ее же блага. В один прекрасный день София поблагодарит мать. Но теперь... Даже не написать? Ни строчки, ни слова. После того как они засыпали ее письмами? Анна ощущала себя монстром. Она сказала себе, что София переживает трудный период, но вскоре одумается и вернется. Конечно, она вернется, потому что Санта-Каталина была ее домом.
– Она такая, как папа. Настоящая О'Двайер, – пожаловалась Анна Никите.
В глубине души она осознавала, что поступила неверно, однако боялась признаться в этом даже самой себе.
Чикита видела, как ее сын чахнет на глазах. Она тревожилась, что хромота беспокоит его больше, чем он признается в этом. Санти был словно не в себе. Как и Анна, Чикита ждала возвращения Софии. Фернандо учился в университете Буэнос-Айреса, где изучал инженерное дело. У него были свои сложности: он терял паспорт, попадал в переделки, имел проблемы с законом. Какие-то ужасные истории. Она волновалась, что он связался с социалистами, которые замышляли правительственный переворот.
– Политика, Фернандо, это не игра, – мрачно заметил его отец. – Если ты попадешь в неприятности, то они могут стоить тебе жизни.
Фернандо льстило, что он оказался в центре внимания. Наконец-то родители заметили и его тоже. Он рассказывал им истории, все преувеличивая и приукрашивая детали, ради того чтобы родительская забота и беспокойство о нем не пропадали. Он почти напросился на то, чтобы им занялась полиция, так как хотел увидеть, что сделают отец и мать для его освобождения. Когда он вернулся целым и невредимым, отец сильно разгневался, а мать, напротив, плакала от счастья. Ему нравилось проверять силу их любви. Раньше их сердце безраздельно принадлежало Санти. Теперь Санти стал вести себя, как отшельник. Он словно тень передвигался по дому. Фернандо почти не ощущал его присутствия. Санти с головой ушел в учебу, отрастил бороду. Фернандо злорадствовал, считая, что судьба правильно наказала и брата, и Софию.
Мария разразилась слезами, когда ей сообщили, что ее кузина отправилась в Лондон, не оставив адреса.
– Это все моя вина, – кричала Мария, не объясняя, что она имеет в виду.
Мать утешала ее, как могла, обещая, что София вернется. Чикита была в отчаянии, от того что все ее дети вдруг оказались такими несчастными. Только Панчито не унывал и был всем доволен.
В ноябре 1976 года Санти было уже почти двадцать три года, однако выглядел он заметно старше. Он смирился с тем, что София больше не вернется, и не мог понять, как они могли потерять друг друга. Ведь они все так хорошо спланировали. Он тщетно ждал от нее писем, а потом решил, что их перехватывает отец, поэтому приучил себя вставать утром раньше всех, чтобы первому просматривать почту, но письма по-прежнему не было. Ничего, никаких вестей.
Он не выдержал и отправился к Анне. Чикита умоляла сына не попадаться на глаза тете. Санти вел себя, как послушный сын, но спустя два месяца, доведенный до отчаяния молчанием своей возлюбленной, он ворвался в городскую квартиру Анны и потребовал дать ему адрес Софии.
Анна сидела с кухаркой, обсуждая покупки на следующую неделю, как вдруг в дверях появилась раскрасневшаяся Лорета. Анна спросила ее, что случилось. Служанка сказала, что сеньор Сантьяго хочет увидеться с хозяйкой, на что Анна приказала ответить, что ее нет дома. Лорета вернулась и передала слова сеньора Сантьяго, который настаивал на встрече, пригрозив, что, если потребуется, он переночует в коридоре на полу. Анна нахмурилась, отпустила Лорету и разрешила войти непрошеному гостю.
От прежнего красавца и спортсмена осталась одна тень. Санти почернел от горя и тоски. Он отрастил бороду и длинные волосы, и от этого его лицо казалось вдвойне несчастным. Оно напоминало теперь Фернандо, лицо которого еще в детстве казалось Анне каким-то зловещим.
– Проходи, садись, – спокойно вымолвила она, сдерживая дрожь в голосе.
Санти покачал головой.
– Я не хочу садиться. Я не стану задерживать тебя. Мне нужен адрес Софии. Как только я его получу, то сразу же уйду, – ровным голосом произнес он.
– Послушай меня, Сантьяго, – резко оборвала его Анна. – Как ты смеешь рассчитывать на то, что я дам тебе ее адрес? Ведь ты тот мужчина, который лишил мою девочку целомудренности!
– Просто дай мне адрес, и я уйду, – повторил он, стараясь избежать сцены.
Он знал свою тетю. Он знал, сколько раз она доводила до слез его мать.
– Прошу тебя, – пересилив себя, вежливо сказал он.
– Я не стану этого делать, и я не допущу, чтобы вы увиделись. На что ты надеешься, Сантьяго? – ледяным голосом изрекла она, приглаживая свои блестящие рыжие волосы, завязанные сзади в узел. – Ты ведь понимаешь, что вы не сможете жениться? Так чего же ты хочешь?
– Черт побери, мне нужен адрес Софии! С кем она решит общаться, с тем она и будет общаться, и к тебе это не имеет никакого отношения, – выкрикнул он, теряя самообладание.
– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Она моя дочь. Она не просто мой ребенок – она еще несовершеннолетняя. Как ты себе представляешь наш разговор? Ты лишил ее невинности, – обвиняла она его, и ее голос понизился почти до шепота.
– Лишил ее невинности? Анна, Боже мой, ты всегда была склонна к дешевым мелодрамам. Ты даже мысли не допускаешь, что она полюбила меня.
Лицо Анны исказилось судорогой.
– Она любила меня. Это был не просто секс, грязный, развратный секс, а настоящая любовь, прекрасная и неповторимая. Я и не ожидал, что ты поймешь. Ты не способна радоваться жизни так, как София. Ты вся высохла от горечи и разочарования. Хорошо, не давай мне ее адреса. Я его все равно найду. Я найду Софию, я уеду в Европу, я женюсь на ней, и мы никогда больше не вернемся сюда. Ты пожалеешь, что выгнала из дому родную дочь.
Он не стал ждать ее ответа, а поспешно покинул квартиру, хлопнув дверью. После этого инцидента Чикита и Мигель выговаривали сыну за грубость. Пако тоже был недоволен племянником, но попытался говорить спокойно, объяснив ему, почему он не может ни написать Софии, ни увидеться с ней. Санти был слишком занят собственными проблемами, чтобы заметить, как изменился его дядя, который полностью поседел, осунулся и помрачнел. Но Санти не собирался сдаваться. София велела ему не сдаваться.
Два с половиной года он мучился, рисуя себе разные сценарии. Возможно, она написала письмо, но оно потерялось? Что, если она ждала от него вестей? О Господи, что если она написала ему? Он так сильно терзался, доводил себя до такого отчаяния, что Мария больше не могла выдержать. Она во всем призналась.
Был темный зимний вечер, за окном моросило. Санти стоял на балконе, глядя вниз на шумную улицу, с высоты одиннадцатого этажа. Он смотрел на мир не мигая, словно не мог понять, как он существует, если ему, Санти Соланасу, так больно. Мария вышла к нему. Ее губы дрожали от волнения – она понимала, что пришла пора признаться во всем. Она стояла рядом с братом и смотрела на машины, которые ехали с зажженными фарами, сигналя без причины, как было принято у аргентинцев. Потом перевела взгляд на брата, который все смотрел вниз, не замечая сестры. Он и не догадывался, что сейчас она сообщит ему свой самый темный секрет.
– Санти, – срывающимся голосом начала она.
– Мария, оставь меня, мне хочется побыть одному, – даже не взглянув в сторону сестры, произнес он.
– Мне надо поговорить с тобой, – сказала она, стараясь говорить спокойным тоном.
– Говори, – грубо бросил Санти, не замечая, насколько он стал невнимательным.
Погруженный в отчаяние, он перестал чувствовать чужую боль. Он вел себя так, как будто нес груз страданий всего человечества.
– Я должна признаться тебе кое в чем, Санти. Не сердись на меня, а постарайся понять, почему я это сделала, – запинаясь, начала она, и слезы хлынули из ее глаз. Мария знала, какой будет реакция брата.
Санти медленно повернулся в ее сторону и смерил тяжелым взглядом.
– Признаться? – ровным голосом переспросил он.
– Да.
– В чем?
Мария вздохнула и вытерла слезы дрожащей рукой.
– Я сожгла письма, которые присылала тебе София.
Когда смысл ее слов дошел до сознания Санти, гнев, разочарование и горечь словно прорвали плотину, захлестнув его мутной волной, так что он не в силах был контролировать себя. Он с громким треском стукнул кулаком по перилам. Потом, схватив один из цветочных горшков, швырнул его в стену с такой силой, что тот разлетелся на мелкие кусочки, и земля рассыпалась по всему балкону. Затем он повернулся к сестре и посмотрел на нее с отвращением. На ее щеках застыли крупные слезы.
– Я так виновата, мне так жаль, – бесконечно повторяла она, надеясь вымолить его прощение. – Как мне загладить свою вину, Санти?
– Но зачем? – кричал он, отступая от нее на шаг. – Зачем ты это сделала, Мария? Это так на тебя не похоже! Как ты могла?
– Я была обижена, Санти. Я была очень обижена. Она ведь была и моей подругой тоже, – ответила она, желая быть услышанной.
Но он глядел на нее, не видя логики в ее словах.
– Санти, прости меня. Я готова как угодно загладить свою вину.
– Бог ты мой, Мария. Ты! Я бы ни за что не подумал, что из всех членов семьи именно ты предашь нас. Как ты могла оказаться такой мстительной?
Его трясло от ярости. Он выглядел сейчас, как старик. И она была в этом повинна. Она не сможет простить себя.
– Это была ошибка. Я ненавижу себя! Мне хочется умереть! – стонала она. – Прости меня, прости!
– Как ты узнала, что это ее письма? – удивленно спросил он.
– Я забирала их первой по дороге в университет.
– Бог ты мой, Мария, я не знал, что ты способна на такое коварство.
– Я тоже не знала себя до конца, но вынести мысль о том, что ты покинешь меня вслед за ней, было выше моих сил. Я представила, как будут страдать папа и мама. Я не могла этого допустить.
– И ты прочла ее письма.
– Нет, только первые и последние несколько строк.
– Что она писала?
– Что ждет тебя в Швейцарии.
– Она верила, что я приеду. Теперь она считает, что я предал ее.
Он говорил шепотом, как человек, приговоренный к смерти.
– Я думала, что она вернется. Я думала, что она вернется и вы оба поймете, что переросли свою увлеченность. Я хотела, чтобы все было по-старому. Я никогда не думала, что она уедет навсегда. О Санти, я и предположить не могла, что она решится на такое. Как мне жаль, что я вмешалась!
– Мне тоже, – задыхаясь, произнес он, опустившись на мокрый кафельный пол и закрыв лицо руками.
Его сотрясали рыдания. Когда сестра попыталась утешить его, он оттолкнул ее, но она была настойчива, и, в конце концов, он позволил ей обнять его, и они стали плакать вместе.
Только через два года Санти смог окончательно простить сестру. Когда с Фернандо и парой его друзей он отправился холодной июльской ночью спасать сестру от зловещего Факундо Хернандеса, Санти словно увидел себя со стороны. Он сумел преодолеть свою боль и пробудился к жизни.
Мария влюбилась в Факундо Хернандеса осенью 1978 года. Она только что отпраздновала свой двадцать второй день рождения. Факундо был высоким и привлекательным мужчиной, в чьих жилах текла испанская кровь. У него были карие глаза и длинные черные ресницы, которые загибались, словно паучьи лапки. Хернандес был офицером армии генерала Виледы и свою форму, которая делала его еще более привлекательным, носил с гордостью. Он боготворил генерала, проявляя энтузиазм новообращенного, и прохаживался по улицам Буэнос-Айреса с самодовольным и важным видом, который в ту пору был характерен для всех военных.
Генерал Виледа захватил власть в марте 1976 года, желая прекратить хаос, царивший в стране после Перона. Он надеялся немного «привести в чувство» аргентинское общество. Правительство ответило настоящей войной, арестовывая всех, кто подозревался в непокорности. В дома вламывались посреди ночи, и людей, которые исчезали в неразберихе тех лет, никто больше не видел. Это было время Большого Страха. Число «пропавших без вести» достигло двадцати тысяч, и никто не знал, где их искать. Они просто испарялись.
