Текст книги "Твоя навеки"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)
Глава 11
Буэнос-Айрес, 1958 год
Соледад услышала, как плачет София, и поспешила к ней в комнату. Подняв двухлетнюю малышку и прижав ее, рыдающую и дрожащую, к себе, она тихонько уговаривала ее успокоиться и заснуть.
– Тебе приснился плохой сон, моя куколка, – шептала она Софии, которая прильнула к ней, обвив своими горячими ручками.
Соледад взглянула на оливковую кожу малышки, на ее карие глаза и густые темные ресницы, на которых блестели слезы.
– Какая же ты у меня красавица! Даже когда плачешь, ты очень красивая, – проговорила она, поцеловав пухленькую влажную щечку девочки.
Анна, казалось, проявляла интерес к своей дочери, только когда та спала. В младенчестве София раздражала мать малейшим вскриком, поэтому стоило только Софии захныкать, как сразу же посылали за Соледад. Пако, никогда не проявлявший особой любви к сыновьям, не мог оторвать взгляда от своей крошки. Возвращаясь с работы, он бежал наверх, чтобы пожелать ей спокойной ночи или почитать сказку. София усаживалась к нему на колени и устраивалась поудобнее, а потом склоняла голову отцу на грудь и начинала сосать большой палец. Соледад не могла скрыть удивления. Сеньор Пако был не из тех мужчин, которые готовы проводить время с малышами. София была необычным ребенком. Уже в два года она умела очаровывать, и отец стал первым ее горячим поклонником, готовым выполнять любые прихоти своей принцессы.
Соледад с удовольствием проводила время в Буэнос-Айресе, когда они на несколько недель отправлялись в столицу. Воспитанная в деревне, она с любопытством воспринимала городскую суету. Правда, ей не удавалось часто отлучаться, ибо она была слишком занята заботами о маленькой Софии. Но иногда она оставляла девочку на попечение Лореты – горничной, которая жила в квартире, и отправлялась по магазинам. Пако попросил ее все время проводить с ними в городе, так как София просыпалась по ночам и звала свою верную Соледад.
– Ты ей нужна, – сказал он. – И нам тоже. Мы очень расстраиваемся, когда она плачет по тебе.
Конечно, Соледад и не подумала спорить, хотя это означало, что она оставляла Антонио на целую неделю. Но в выходные она возвращалась в Санта-Каталину и выполняла свою обычную работу.
– Ты хочешь спать в моей кровати? – спросила она сонную девочку.
София кивнула, а потом уронила голову на пышную грудь Соледад и закрыла глаза.
Соледад спускалась по лестнице с большой осторожностью, держа на руках спящего ребенка. «Сеньор Пако вернулся очень поздно», – подумала она, заметив его портфель и кашемировое пальто в холле. Дойдя до холла, она услышала за дверью гостиной голоса. Хотя интуиция подсказывала ей не останавливаться и не подслушивать, Соледад задержалась. Разговаривали по-испански.
– Откуда это все? – сердито спросила Анна.
– Это связано с делами. И это не то, что ты думаешь, – спокойно ответил Пако.
– С делами?! Зачем тебе понадобился отель в городе, где у тебя есть прекрасная квартира? Ради всего святого, Пако, не надо делать из меня посмешище!
Повисла долгая пауза. Соледад не двигалась, она стояла, словно слившись с мебелью в холле, и старалась не дышать. Но сердце ее выстукивало чечетку. Соледад знала, что подслушивает интимный разговор своих господ. Она знала, что должна идти с Софией в свою комнату. Ей следует притвориться, будто она ничего не слышала. Но ее одолевало любопытство и хотелось знать, о чем они говорят. Она услышала, как кто-то из них ходит по комнате. Наверное, это был сеньор Пако. До нее доносился звук его шагов по деревянному полу, приглушаемый там, где начинался ковер. Изредка тишина нарушалась недовольным возгласом сеньоры Анны. Наконец Пако заговорил первым.
– Хорошо, ты права, – грустно произнес он.
– Кто? – прорыдала Анна.
– Ты ее не знаешь, уверяю тебя.
– Но почему?
Соледад услышала, как Анна встала. Затем до нее донесся звук цокающих каблуков – должно быть, Анна прошла к окну. Снова повисла тишина.
– Мужчина нуждается в любви, Анна, – устало проговорил Пако.
– Но мы же любили друг друга, разве нет? В самом начале?
– Да, и я не знаю, что пошло не так. Ты изменилась.
– Я изменилась? – парировала она с горечью в голосе.– – Я изменилась! То есть ты еще хочешь переложить вину на меня? Я толкнула тебя в ее объятия?
– Я этого не говорил.
– Но тогда что ты хочешь сказать? Ты тоже очень изменился!
– Анна, я не пытаюсь тебя в чем-то обвинить. Мы оба виноваты в том, что так случилось. Я не оправдываю себя. Но ты сама затеяла этот разговор.
– Я хотела узнать о причинах.
– А я не могу тебе их объяснить. Я влюбился. Она тоже любит меня. Ты перестала отвечать на мое чувство много лет назад, так чего же ты ждала?
– Наверное, это какая-то извращенная аргентинская традиция. Когда мужьям надоедают их жены, они заводят себе любовниц.
– Анна.
– Или это традиция, заведенная только в вашей семье? Яблоко от яблони недалеко падает, – выпалила она.
– О чем ты говоришь? – медленно проговорил он.
Соледад заметила, как изменился его голос. В нем слышалась угроза.
– Я говорю о твоем отце и его... любовнице.
Она хотела сказать «шлюхе», но вовремя остановилась.
– Не вмешивай в это моего отца. Мы говорим только о тебе и обо мне, а не о моем отце.
Пако был потрясен, не понимая, откуда ей все стало известно.
– Надеюсь, ты не станешь учить Рафаэля и Августина следовать твоему примеру. Я не хочу, чтобы они научились у тебя разбивать сердца.
– Я не стану говорить в таком тоне, – резко сказал Пако, крайне взволнованный.
Соледад услышала, как он направился к двери, и заметалась, не зная, где спрятаться. Но он появился до того, как она успела исчезнуть.
– Соледад, – строго произнес он.
Она покраснела до корней волос, опустила голову, а потом решилась посмотреть в его сторону. Она поняла, что наступил конец ее службы в этом доме. И зачем она допустила такую глупость? Теперь придется собирать вещи и выметаться отсюда. Соледад горестно охнула.
– Дай мне Софию, – приказал он.
Она отвела взгляд, молча передав ему спящую девочку.
– Моя дорогая София, – тихим медовым голосом вымолвил он, целуя горячий лоб своей дочери. Казалось, та готова была ответить на его прикосновение даже во сне. – Ты любишь меня, правда? Я тоже тебя люблю, так сильно, что ты даже представить себе не можешь, – прошептал он.
Соледад заметила выражение нежности на его лице. Она заметила и то, как слезы едва не пролились из его глаз. Она стояла рядом, пока он ласкал девочку, и ощущала себя лишней. Она ждала упреков. Но Пако молчал. Он вернул ей дочь, а потом взял пальто и направился к выходу.
– Вы уходите? – невольно вырвалось у нее.
И тут же пожалела о том, что спросила. Она лезла не в свое дело.
Пако повернулся и мрачно кивнул.
– Меня не будет к ужину. Соледад?
– Да, сеньор Пако?
– То, что ты услышала сегодня вечером, не должно выйти из этих стен.
– Да, сеньор Пако, – вспыхнув как маков цвет, с чувством произнесла она.
– Хорошо, – ответил он и притворил за собой дверь.
Соледад бросила взгляд на закрытую дверь, ведущую в гостиную, а потом направилась в свою комнату. Она знала, что не должна была подслушивать, но, оправившись от шока, начала анализировать ситуацию. У сеньора Пако роман. Ее это не очень удивило. Большинство мужчин заводили любовниц, так почему ему нельзя? Но он говорил не о какой-то интрижке, а о любви. Если сеньор Пако признался, что уже не любит сеньору Анну, то дело принимало серьезный оборот. Ей вдруг стало до слез жаль свою хозяйку и грустно при мысли о них обоих.
Анна оставалась в гостиной, свернувшись в кресле калачиком. Ей было слишком тяжело, чтобы встать. Она не знала, что делать дальше. Пако не отрицал, что у него любовный роман. Он не сказал, что прекратит видеться с этой женщиной. Она услышала, как он ушел. Сразу побежал к ней. Кто эта женщина? Впрочем, какая разница? Анна не хотела знать. Иначе она выцарапает ей глаза от гнева и отчаяния. Она вспомнила о том, что говорила ей тетя Дороти. Вот и наступил момент возмездия за то, как она поступила с Шоном О'Мара. Может, ее тетя с самого начала была права. Может, Анна была бы намного счастливее, если бы не уезжала из Гленгариффа.
Потянулись недели, наполненные ощущением горя. Пако и Анна не возвращались больше к давешнему разговору. Казалось, ничего не изменилось, только лед их отношений стал еще заметнее. Они прекратили разговаривать. Анна наблюдала за тем, как Пако балует Софию, и в ее душе поднималась волна горечи. Ей было больно, словно София и являлась той женщиной, которая отнимает у нее мужа. Он проводил с дочерью гораздо больше времени, чем с женой. Он дарил Софии любовь, которая раньше безраздельно принадлежала Анне. Она чувствовала себя выброшенной за борт и все больше внимания уделяла сыновьям. Силой ее любви можно было бы спасти засыхающий в пустыне цветок. Но Софию она не могла простить, за то, что та оказалась связанной с горем, которое Пако причинил Анне. Ребенок плакал на руках у матери, а у отца сразу замолкал, словно малютка хотела лишний раз сказать: «Тебя я не люблю». Анна не могла видеть подобных сцен, чувствуя себя израненным животным. Она еще никогда не знала такой тоски, какую переживала теперь.
В том же году отец прислал ей телеграмму, в которой сообщалось, что ее мать умерла. Когда сам он появился на пороге ее дома, Анна попыталась найти в его любви замену нежной заботе матери, но оказалось, что Дермот тоже был немедленно покорен маленькой Софией. Они с Анной стали чужими. Та связь, которая десятилетиями существовала между отцом и дочерью, ослабла в разлуке.
Теперь ей не хватало матери, как никогда. Она наблюдала за отцом, прохаживающимся по дому. Он был похож на потерявшегося пса. Анна вспоминала смех Эммер, мягкость ее черт, свет ее ясных глаз. Она вспоминала запах лаванды, который повсюду сопровождал маму. Теперь она возвела маму на пьедестал, чего никогда не было при жизни Эммер. Она забыла женщину, чье лицо в осенний вечер накануне их расставания было залито слезами. Она помнила лишь маму, которая осушала ее слезы, когда она становилась объектом насмешек кузенов в Гленгариффе, маму, которая могла перевернуть мир, только бы на лице дочери вновь засияла улыбка. Анне не хватало любви матери, которая не отвернулась бы от нее ни при каких обстоятельствах. Человек взрослеет и понимает, что любовь так трудно удержать.
Анна позволила Соледад прочно обосноваться в детской, чтобы ухаживать за маленькой Софией. Мальчикам было пять и семь лет, и они ходили в школу, поэтому у Анны появилось свободное время. Она решила потратить его на себя. Так или иначе, но София была вполне счастлива с Соледад. Анна занялась рисованием и приспособила под студию одну из свободных комнат их квартиры в Буэнос-Айресе. Она видела, что у нее не очень хорошо получается с рисованием, но оно хотя бы отвлекало от домашних забот. Анна могла позволить себе проводить время в студии, и никто не оспаривал у нее этого права. Пако никогда не переступал порога студии. Это было ее святилище – место, которое она могла назвать своим и где она пряталась от всех.
Пако очень обидело упоминание Анны о внебрачной связи его отца с Кларой Мендозой. Его не очень удивило, что она знает о ней, так как многие, очевидно, были осведомлены об этом, но его неприятно поразило, что она опустилась до обсуждения этого вопроса. «Почему ей пришло в голову использовать этот факт как оружие против меня?» – устало подумал он. Пако спрашивал себя, было ли то лондонское увлечение настоящим, или он вспоминает всего лишь мираж. Ему казалось, что он влюбился в милую молодую девушку, а в Аргентину привез разочарованную женщину, как будто в пути произошла подмена. Он вспоминал ту Анну Мелоди, которая сидела с ним у фонтана на центральной площади Лондона, и невольно задавался вопросом: было ли это на самом деле? Его сердце болело от таких мыслей. Он все еще любил ее.
В середине весны Анна отправилась гулять по равнинам с младшим сыном. Было очень тепло, и полевые цветы радовали глаз яркостью красок. К восторгу Анны и Августина, они заметили двух пушистых зверьков, коричневые спинки которых блестели на солнце. Анна присела в высокой траве, посадив на колено пятилетнего сына.
– Посмотри, милый, – сказала она по-английски. – Ты видишь зайчиков?
– Они целуются, – заметил мальчик.
– Если мы будем вести себя тихо, то они не испугаются, и мы сможем долго за ними наблюдать.
Они сидели и смотрели, как зверьки начали весело прыгать, все время оглядываясь, как будто знали, что за ними следят.
– А ты больше не целуешь папу, – вдруг проговорил Августин. – Он больше тебе не нравится?
Анна была ошеломлена вопросом ребенка, но еще больше ее поразил его взволнованный тон.
– Нет, конечно, он мне очень нравится, – с жаром произнесла она.
– Вы всегда ссоритесь и кричите друг на друга. Я это так не люблю.
После этих слов мальчик начал рыдать.
– Посмотри, ты спугнул зайчиков, – пытаясь отвлечь его, заметила Анна.
– Мне все равно. Не хочу я больше смотреть на зайчиков! Анна прижала его к себе и попыталась успокоить.
– Иногда мы ссоримся, как ты и Рафаэль или ты и Себастьян. Помнишь, как вы однажды поссорились с Себастьяном?
Ее сын медленно кивнул.
– Это просто небольшая ссора.
– Но мы с Себастьяном опять друзья, а вы с папой все равно продолжаете ссориться.
– Мы помиримся, посмотришь. Я обещаю, что помирюсь с ним. А теперь вытри слезы. Давай посмотрим, может, мы найдем армадилла, чтобы потом рассказать дедушке, – сказала она, утирая мальчику слезы.
Когда они подошли к дому, Анна приняла решение. Она не станет больше жить так, как прежде. Это невыносимо и для нее, и для семьи. Это несправедливо, что ее неудовлетворенность и горечь отражаются на детях. Она посмотрела на Августина, который доверчиво улыбался, понимая, что мама не сможет огорчить его.
При их приближении из дома выскочила Соледад. Она рыдала. Анна в панике подумала, что случилось что-то с Рафаэлем. Нет, этого не должно быть! О Боже, нет, только не Рафаэль!
– Что случилось? – хрипло вымолвила она, с тревогой вглядываясь в побелевшее лицо горничной.
– Сеньора Мария-Елена! – выдавила Соледад.
Анна разразилась слезами, в которых было облегчение.
– Что с ней? – рыдала она.
– Она погибла. Сеньора Мария-Елена умерла.
– Погибла? Боже правый! Где мой муж? Где Пако? – вскричала она.
– В доме сеньора Мигеля, сеньора.
Анна оставила Августина с Соледад и побежала через аллею к дому Мигеля и Чикиты. Когда она вошла, вся семья была в сборе. Она искала взглядом Пако, но не видела его. Чикита заметила ее и поспешила навстречу. У нее было опухшее от слез лицо.
– Где Пако? – спросила Анна.
– На террасе с Мигелем, – ответила Чикита, указывая за окно. Анна протиснулась сквозь толпу родственников. Их растерянные лица слились для нее в одно неясное пятно. Наконец она дошла до террасы. Пако разговаривал с Мигелем. Он стоял к жене спиной и не видел ее приближения. Мигель заметил ее первым, поэтому тактично удалился. Пако повернулся и увидел побледневшее лицо Анны.
– О Пако, мне так жаль, – проговорила она, ощущая, как слезы катятся градом по ее лицу.
Он холодно взглянул на нее.
– Как это произошло?
– Автокатастрофа. Она направлялась сюда. Столкновение с грузовиком, – ровным голосом ответил он.
– Я не перенесу этого. А как Гектор? Бедный Гектор! Где он?
– Он в больнице.
– Наверное, он вне себя от горя.
– Да, это так. Как и все мы, – отводя глаза, сказал Пако.
– Пако, прошу тебя.
– Что ты хочешь? – равнодушно вымолвил он.
Анна подавила рыдания.
– Откройся мне.
– Зачем?
– Мне хочется утешить тебя.
– Тебе хочется утешить меня, – повторил он, словно не веря тому, что услышал.
– Да, я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
– Ты не можешь знать, что я сейчас чувствую, – презрительно бросил он.
– Пако, у тебя роман, но я готова не обращать на это внимания. Давай забудем обо всем. Давай начнем с чистого листа.
Пако нахмурился.
– Потому что погибла моя мать?
– Нет, потому что я беспокоюсь о тебе, – взволнованно ответила она.
– Я не готов так просто забыть то, что ты сказала о моем отце, – парировал он, не скрывая, как разгневан.
Она ошеломленно посмотрела на него.
– О твоем отце? А что я сказала о твоем отце? Я очень люблю Гектора.
– Как ты могла опуститься до того, чтобы упомянуть о его романе? Да еще и намекнуть, что это семейная традиция? – с горечью вымолвил он.
– Но, Пако, мне просто хотелось задеть тебя.
– У тебя это получилось. Ты довольна?
– Августин сегодня спросил меня, почему я больше не люблю тебя? – тихо проговорила она. – Его личико было искажено испугом. Я не знала, что отвечать. А потом я подумала о тебе. Я поняла, что люблю тебя. Но я забыла о том, как выражать свои чувства.
Пако посмотрел в ее голубые, полные слез глаза. Ей было жаль того, что произошло, и сердце Пако немедленно смягчилось.
– Я тоже забыл, как любить тебя, – сказал он. – Мне нечем гордиться.
– Разве мы не можем попытаться наладить отношения и начать все сначала? Разве мы не можем снова перенестись в Лондон и возродить то чудо? Разве мы не можем постараться вспомнить, как это было? – воскликнула она, и ее бледные губы задрожали.
– Мне очень жаль, Анна! – Он покачал головой. – Я так виноват перед тобой.
– Я тоже причинила тебе боль, – примирительно сказала она и робко улыбнулась.
Она пристально следила за ним.
– Иди ко мне, Анна Мелоди. Ты права. Я нуждаюсь в твоем утешении, – произнес он и медленно притянул ее к себе.
– Все в прошлом? – спросила она спустя некоторое время. – Мы попытаемся снова?
– Прошлое осталось в прошлом, – вымолвил он и поцеловал жену в лоб с нежностью, которой она не знала раньше. – Я никогда не переставал любить тебя, Анна Мелоди, я просто потерял тебя и нашел снова.
Марию-Елену похоронили в семейном склепе после панихиды в церкви. Ее любили все. В церкви не хватало мест, чтобы вместить всех желающих попрощаться с этой удивительной женщиной. Все хотели почтить ее память. Горожанам даже пришлось стоять на площади. К счастью, погода позволяла это. Было тепло, и солнце светило так ярко, как будто сама природа не допускала мысли, что Марии-Елены уже нет в живых.
Анна наблюдала за Пако, за тем, как дрожали его руки, когда он произносил прощальные слова. Никто не скрывал слез. Анна благодарила Бога, за то что Он в своей милости позволил им с Пако вновь обрести друг друга. Она обвела взглядом храм, задержавшись на иконах и находя в их созерцании незнакомое ей раньше успокоение. Если бы она снова пережила несчастье, то пришла бы именно сюда за утешением. Когда пришла очередь Мигеля, Анна обратила внимание на то, что Чикита за эти дни как будто увяла. Однако никто не страдал больше Гектора – он постарел в считанные часы. Он не мог найти утешения ни в чем. Силы покинули его в одночасье. Несчастье обрушилось на него подобно водопаду, пошатнув здоровье. Он умер спустя год.
В последующие годы жизнь Пако и Анны вернулась в привычное русло. Они с радостью наблюдали за тем, как растут их дети, находя в них главный источник счастья. Они снова открыли себя друг другу, но так и не сумели возродить в Аргентине то, что им повезло пережить в Лондоне. Пако бросил свою любовницу, Анна стремилась быть ему хорошей женой, но корни прежних проблем остались, хотя супругам и удалось сберечь крепкое семейное дерево.
Глава 12
Санта-Каталина, 1973 год
Было уже очень поздно, зимний лунный свет серебрил темноту, когда София пробралась в комнату дедушки и, встав у изголовья кровати, взглянула на спящего Дермота. Он громко храпел, но в издаваемых им звуках Софии чудилось что-то успокаивающее. Его храп напоминал ей о детстве, и она ощущала себя обласканной и защищенной. Она вдыхала запах табака, который чувствовался всюду, потому что дедушка любил курить трубку. Окно было открыто, и ветер затихал и поднимался в такт его громкому дыханию.
Софии было жаль будить его, но ей очень хотелось, чтобы он проснулся. Она знала, что не должна находиться в комнате дедушки среди ночи. Мама осудила бы ее, если бы узнала. Анна в тот день вела себя ужасно по отношению к Софии. Ей не нравилось, что отец балует внучку. Она обвинила Дермота в том, что тот испортил Софию, что он пытается утвердить свой авторитет над родительским. Дедушка О'Двайер пообещал подарить Софии кожаный ремень с серебряной пряжкой, украшенной ее инициалами. Анна заметила отцу, что он выбрасывает деньги на ветер, потому что София не умеет обращаться с вещами, разбрасывает их по всей комнате, зная, что за ней приберет Соледад. Если уж ему вздумалось купить ей что-то, сказала она, то пусть это будет что-нибудь полезное, например книга или ноты. У Пако было фортепиано, оставшееся от матери, но София почти не прикасалась к нему. По словам Анны, дочь никогда не завершала начатого – бралась за дело, но тут же его бросала. Анна решила, что занятия музыкой были бы для Софии гораздо более полезными, чем бесконечное сидение на этом «волшебном» дереве. Все молодые леди ее положения должны уметь рисовать или играть на музыкальном инструменте. Они должны читать английскую классику и знать, как управлять большим домом. Девочкам не следует проводить целые дни верхом на пони. Девушки ее положения не лазают по деревьям.
– Папа, ты должен поощрять ее в стремлении делать что-то разумное.
Но дедушка О'Двайер был намерен купить Софии этот ремень, как и обещал.
Именно поэтому София и была в его комнате. Ей нужно было сказать ему что-то очень важное. Ей хотелось иметь этот ремень: он служил бы ей напоминанием о ее дорогом дедушке, и она обещает следить за ним, как за самой дорогой вещью. Мать никогда не понимала ее привязанности к дедушке, но София и Дермот совершенно точно знали, насколько они нужны друг другу.
Она поерзала на месте. Потом откашлялась. Снова поерзала. Наконец Дермот О'Двайер перевернулся на спину. Из-за своего огромного роста он занимал всю кровать. Дермот прищурился, пытаясь сообразить, мерещится ли ему образ Софии или она стоит перед ним наяву.
– Это я, дедушка, София, – прошептала она.
– Иисус, Иосиф и Мария, дитя мое. Что ты здесь делаешь? Ты что, ангел-хранитель, который решил оберегать мой сон?
– Думаю, что своим храпом, дедушка, ты можешь спугнуть самого надежного ангела-хранителя, – тихо рассмеялась София.
– Так что ты здесь делаешь, София Мелоди?
– Я хотела поговорить с тобой, – сказала она, переступая с ноги на ногу.
– Тогда не стой у меня над душой, дитя мое. Ты знаешь, что на полу полно крокодилов, которые так и норовят вцепиться тебе в ногу. Ныряй в кровать.
София влезла в постель, устроившись рядом с дедушкой и нарушив таким образом еще одно установленное мамой правило. Если бы та увидела ее сейчас, то наверняка высказала бы недовольство тем, что ее семнадцатилетняя дочь лежит в кровати пожилого человека. Дедушка и внучка прижались друг к другу, словно на картине «Последнее пристанище». София вдруг ощутила, как сильно она любит своего дедушку.
– О чем ты хотела поговорить, София Мелоди? – спросил он.
– Почему ты меня так называешь?
– Твою бабушку звали Эммер Мелоди. Когда родилась твоя мама, я хотел назвать ее Мелоди, но бабушка и слышать об этом не захотела. Она умела настоять на своем. Поэтому мы назвали твою маму Анна Мелоди О'Двайер. Мелоди было ее второе имя.
– Как Мария-Елена Соланас.
– Именно, как Мария-Елена Соланас, упокой, Господи, ее душу.
– Но мое второе имя Эммер.
– Для меня ты всегда останешься София Мелоди.
– Мне это нравится.
– Тебе и должно это нравиться.
– Дедушка?
– Да?
– Ты знаешь о ремне?
–Да?
– Мама говорит, что я не буду за ним следить. Но это не так. Я буду за ним следить. Обещаю тебе.
– Твоя мать не всегда права. Я знаю, что ты будешь беречь его.
– Значит, ты подаришь мне ремень?
Он сжал ее руку и засмеялся.
– По-другому и быть не могло, София Мелоди.
Они сидели и смотрели на тени, танцующие на потолке. Холодный зимний ветер задувал внутрь комнаты занавески и остужал разгоряченные лица Софии и ее дедушки.
– Дедушка?
– Что теперь?
– Я хочу этот ремень по нескольким причинам, – застенчиво произнесла она.
– На память, да?
– Да, потому что я очень люблю тебя, дедушка.
Она никогда никому не говорила таких слов. Он помолчал, глубоко тронутый услышанным. Она уставилась в темноту, размышляя над тем, как он отнесется к ее неожиданному признанию.
– Я тоже тебя люблю, София Мелоди. Очень сильно. А теперь тебе лучше заснуть, – тихо вымолвил он, запнувшись на полуслове.
София была единственной, кто мог вызвать в душе старого насмешника сентиментальные чувства.
– Можно мне остаться здесь?
– Лишь бы мама не узнала, – прошептал он.
– Я просыпаюсь гораздо раньше ее.
София проснулась от холода. От макушки до кончиков ног ее вдруг охватила дрожь. Она придвинулась к дедушке ближе, чтобы согреться. До нее не сразу дошло, что именно от тела дедушки и исходит ледяной холод. Он был мертв. Он уже окоченел. Она привстала и всмотрелась в его лицо, на котором сохранилось радостное выражение. Если бы не холод, которым от него веяло, она подумала бы, что дедушка сейчас рассмеется. Но его лицо напоминало маску. В открытых глазах была пустота.
Она прильнула к нему горячим телом, притянув дедушку к себе. Слезы уже катились градом по ее щекам, капая с кончика носа. Тело Софии сотрясалось в конвульсиях. Никогда еще она не ощущала себя такой несчастной. Его уже не было с ней. Куда он отправился? Какой вектор вечности он выбрал? Отправился на небеса к своей любимой Эммер Мелоди? Почему ему вздумалось умереть именно сейчас? Она не знала никого, кто сравнился бы с дедушкой по силе и энергии. Никто не был таким здоровым и полным жизни, как он. Она раскачивалась взад и вперед, пока ее рыдания не перешли в вой. София вспомнила свой последний разговор с ним: они болтали о ремне, и она сказала, что любит дедушку. Эти слова теперь наполнились новым смыслом, и София плакала так, что ей стало дурно. Вскоре ее плач разбудил всех в доме. Сначала Пако решил, что плач принадлежит какому-то дикому животному, но вскоре он узнал голос родной дочери.
Когда Рафаэль, Августин, мать и отец Софии бросились к ней на помощь, она вспомнила последние слова дедушки: «Лишь бы мама не узнала». Он всегда был ее союзником.
Им пришлось оттаскивать ее от тела Дермота. Она прильнула к отцу. Шок от того, что она нашла своего дедушку мертвым, был похож на сильную пощечину, и София не могла унять дрожь. Анна не скрывала слез. Она присела на край кровати и тронула рукой лоб отца. Сняв с шеи золотой крест, она приложила его к холодным губам.
– Пусть Бог упокоит твою душу, отец. Пусть для тебя откроются ворота рая.
Взглянув на свою семью, она попросила оставить ее наедине с отцом. Рафаэль и Августин вышли из комнаты, а Софию мягко подтолкнул к выходу отец.
Анна Мелоди О'Двайер взяла руку отца и поднесла к губам. Она плакала не по тому покойнику, который лежал сейчас перед ней, а по отцу, которого помнила по Гленгариффу. Было время, когда она занимала главное место в его сердце, но потом появилась София, сумевшая покорить его настолько, что он сбросил с пьедестала свою дочь. На самом деле он так и не простил ей того, что она покинула Ирландию, чтобы выйти замуж за Пако. Он так и не простил ее, за то, что она ни разу не выразила желания вернуться.
Но потеряв ее, свою принцессу, он привязался к внучке. В Софии сочетались лучшие черты Анны, а кроме того, ей была присуща харизма, она умела очаровывать людей. Анна видела это сначала на примере Пако, а потом – отца. София украла у нее их обоих. Но она боялась задавать себе лишние вопросы, так как страшилась вывода, к которому могла прийти. Она боялась, что слова Пако окажутся пророческими. Возможно, она и вправду изменилась. Иначе как объяснить тот факт, что она не сумела удержать двух мужчин, в свое время так беззаветно любивших ее?
Анна не стала мучиться размышлениями о себе. Она всматривалась в знакомые черты, выискивая в этом своенравном старике того человека, которого она потеряла много лет назад. Теперь слишком поздно предаваться сожалениям. Слишком поздно. Она вдруг вспомнила, как ее мама в свое время сказала, что на свете нет печальнее слов, чем слова «слишком поздно». Теперь она поняла, что имела в виду мама. Будь отец жив, она показала бы, что связь отца и дочери не утрачивается с годами, не исчезает вопреки обстоятельствам. Анна поняла, что любила его, несмотря на то, что между ней и отцом выросла стена. Почему она никогда так и не сказала ему о своих чувствах? Она вела себя так, будто отец был досадным напоминанием о ее далеком прошлом. Она воспринимала его как заблудшую душу, как прибившегося к дому пса, за которого все время приходилось краснеть. Только теперь она поняла, как сильно он страдал, как сильно противился реальности, которая напоминала ему о разочарованиях и утратах. Его эксцентричность была защитной реакцией на ее отчуждение, которого он не мог не ощущать. Если бы она дала себе труд подумать обо всем раньше, то сумела бы понять отца. Она молилась и просила у Бога прощения, слезы застыли на ее длинных светлых ресницах, а Анна все повторяла: «Господи, позволь мне сказать ему, как сильно я его люблю».
Она решила показать силу своей любви к отцу, устроив ему пышные похороны. Его похоронили на равнине, в высокой траве, под изогнутым эвкалиптовым деревом. Антонио и мальчики помогли вырыть могилу. Падре Джулио произнес молитвы, которые разносились под бледным зимним небом. Анна помнила, что дедушку О'Двайера всегда забавляли проповеди падре, так что в некоторой степени она могла рассчитывать на то, что угодила отцу хоть в чем-то.
Выразить почтение отцу Анны прибыла вся семья. Все стояли, склонив головы, следя за тем, как опускается гроб. Когда была брошена последняя горсть земли, небеса вдруг словно раскрылись и пропустили яркий луч солнца, залив равнину теплом. Все удивленно подняли глаза, возблагодарив Бога, за то, что Он явил им верный знак того, что Дермот попал на небеса. София наблюдала за происходящим с тяжелым сердцем, осознав, как темно и неуютно теперь стало на земле без ее любимого дедушки. Даже солнечный свет без дедушки О'Двайера не казался таким ярким, как прежде.
