Текст книги "В чужом обличье (СИ)"

Автор книги: Самат Сейтимбетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Интерлюдия 5
Корсин Альвариш

Корсин сидел со скучающим видом, слушая свежую ранфийскую балладу «Поцеловал пастух пастушку», когда в зале появился верный Атринас.

– Ваше высочество, – склонил голову Атринас, – я принес вам печальные вести.

– Что случилось? – спросил Корсин, лениво поворачивая голову.

– Бадрил из клана Настиш вызвал в круг виконта Жана-Огюстена из посольства Ранфии и тут же, на дуэли, на глазах у целой толпы свидетелей, отрезал ему нос.

– Ай-ай-ай! – с искренней горечью в голосе воскликнул Корсин. – Надеюсь, бедолага Огюстен выжил?

– Им уже занимается мастер Светла, – криво ухмыльнувшись, поклонился Атринас. – От Мориньи уже поступил официальный протест.

– Этого нельзя так оставлять, – твёрдо произнес Корсин. – Что о нас подумают наши добрые соседи? Я немедленно отправляюсь к отцу, а вы, друзья, дослушайте балладу.

* * *

Отец, как всегда, сидел со скучающим видом, а за его спиной стоял бесстрастный Гиозо. Посол Ранфии, наоборот, являл миру багровое лицо, размахивал руками. Рядом с ним находился Жан-Огюстен с перебинтованным лицом. Бадрил стоял чуть в сторонке, стараясь выглядеть горделиво и бесстрашно. За спиной его возвышались двое королевских гвардейцев.

– Ваше Величество, – поклонился Корсин отцу, затем повернулся к Людвеку Мориньи. – Уважаемый посол нашего доброго соседа-короля Ранфии Робера Третьего.

В поклоне Корсин как раз сравнялся ростом с низеньким и толстым Людвеком.

– Случившееся – возмутительно, более того, это оскорбление наших добрых соседей! От лица всех друзей Ранфии я приношу свои глубочайшие извинения. Уверен, ваше величество уже назначили Бадрилу Настишу более чем суровое наказание.

Отец чуть заметно покачал головой.

– Прошу передать Бадрила Настиша под мою опеку, – снова поклонился Корсин. – Я не только лично прослежу за тем, чтобы он получил причитающееся ему наказание, но и постараюсь привить ему миролюбие и раскрыть глаза на весь ужас его деяния.

Бадрил Настиш опустил взор, словно увидел что-то интересное на полу.

– Не возражаю, – бросил Гарриш Второй.

– Уверен, что вы, ваше высочество, – произнес Людвек, утирая пот со лба платком, – сумеете объяснить этому юному смутьяну, что Ранфия – друг Перпетолиса.

Жан-Огюстен скосил глаза на закрывающую пол-лица повязку, затем молча поклонился. Корсин поклонился в ответ, и на этом официальная церемония закончилась. Корсин сделал жест следовать за ним, и Бадрил поплёлся, не смея ослушаться.

– Ещё раз прошу вас не держать на Перпетолис зла за произошедший досадный инцидент, – обратился Корсин к послу, выйдя из тронного зала. – И передать его королевскому величеству, что на одного смутьяна в наших горах найдётся десяток ценителей утончённой ранфийской культуры. Надеюсь, мы с вами ещё попируем за одним столом и будем вспоминать этот день со смехом.

При этих словах принца Атринас вытащил из мешка и протянул Людвеку рог горного тура, украшенный искусной резьбой и с накладками из хризолита и горного хрусталя.

– Ох, ваше высочество, что вы, право, не стоило! – рассыпался в благодарностях Людвек, прижимая рог к груди.

Размеры его были таковы, что осуши низенький ранфиец наполненный вином рог даже один раз, его бы по меньшей мере хватил удар.

– Что вы, любезный Людвек, разве есть на свете вещь дороже дружбы? – улыбнулся Корсин. И тут же голос его построжел: – Атринас. Отведи бунтовщика в темницу. Самую тёмную и холодную. Еды не давать, чтобы она не отвлекала его от размышлений о допущенной ошибке.

Стража и верный Атринас скрутили Бадрила и потащили прочь. Корсин же отправился в свои покои, уселся, приняв скучающий вид, и жестом приказал продолжить исполнение баллады.

Требовалось подождать, а ждать он умел очень хорошо.

Три дня спустя

– Садись, – кивнул Корсин на место напротив себя.

Бадрил сел, посмотрел с вызовом, высоко вскинув подбородок.

– Ну что, подумал над своей ошибкой? – нейтральным тоном спросил Корсин, лично наливая вина в кубок.

Горячие мясные блюда парили, наполняя покои сводящими с ума ароматами. В животе Бадрила громко квакнуло, затем заурчало.

– Признай свою ошибку, извинись и сможешь поесть и выпить, – сказал Корсин.

– Нет! – с ещё большим вызовом вскинулся Бадрил. – Эти торгашеские свиньи недостойны того, чтобы жить! Из-за них мой отец вынужден был уйти в наёмники и сгинул, защищая какой-то вонючий склад с шерстью! Из-за них мои сёстры живут впроголодь! Жалею только об одном, что отрезал ему нос, а не голову! А теперь можете казнить меня, ваше высочество!

Выглядел Бадрил не лучшим образом, но тем горделивее он вскидывал голову.

Кронпринц прищёлкнул пальцами, и рядом появился Атринас.

– Казнить, значит? – словно размышляя над решением, произнёс Корсин.

Бадрил слегка побледнел, но тут же снова вскинул голову, посмотрел с вызовом.

– Наверное, ты мало размышлял и не представляешь, какую боль причинил нашим добрым соседям в целом и Жану-Огюстену в особенности. В пыточную его!

Бадрила потащили, без всякой жалости, но Настиш не стал умолять и просить. Корсин, сделав знак свите, поднялся и тоже пошёл в пыточную.

– Маркос, что ты узнал? – тихо спросил он по пути.

– Бадрил Настиш из древнего, но скатившегося в нищету после того, как они потеряли свои владения рядом с долиной Увалец, на границе с Ранфией, рода Настишей, – так же тихо ответил Маркос Растраниш. – Его сёстры действительно голодают, а все старшие родственники по мужской линии служат в наёмниках. Ну, если живы ещё. Отец погиб, а от двоих троюродных дядьёв, отправившихся на заработки в Намрию, уже полгода нет никаких вестей.

– Что ж, ясно, – Корсин благодарно кивнул. – Значит, горячий мальчишка, за которого даже мстить никто не станет…

Они вошли в пыточную.

– Вот это видел? – Атринас уже показывал Бадрилу раскаленные клещи. – Цап! И нет носа!

– Никогда я не назову ранфийцев друзьями! – вскинул голову подвешенный за руки Бадрил. – Даже без носа!

Корсин чуть покачал головой, подал знак Атринасу. Раскаленные клещи сомкнулись, только не на носу, а на левой руке, чуть выше плеча, срывая кожу, вырывая кусок плоти и тут же прижигая рану. По пыточной поплыл запах мяса, Бадрил стиснул зубы, чтобы не заорать от боли.

– Подумай, Настиш, – негромко сказал Корсин. – Признай свою ошибку, не упорствуй.

– Нет! – выкрикнул Бадрил, глядя кронпринцу прямо в глаза. – Ранфийцы – мои враги навек! Можете казнить меня, но я не отступлюсь!

Было видно, что его мутит, но Бадрил упорно держался.

– Ну что же тогда, – Корсин вздохнул, держа паузу.

Бадрил молчал, смотрел с вызовом, не собираясь умолять и не собираясь отступать.

– Освободите его, – буднично произнес Корсин. – Помойте, переоденьте в чистое. И несите в мои покои.

Бадрил оттолкнул руки, пошел сам, чуть пошатываясь, но каждый раз ещё выше вскидывая голову, явно готовясь умереть достойно.

* * *

Бадрил посмотрел недоверчиво на поднесенный ему кронпринцем кубок. Затем на лице его отразилось понимание – в вине яд! – и Корсин едва заметно улыбнулся.

Привычным уже движением закатал рукав, и свита за спиной повторила его жест. У каждого из них, чуть выше плеча, был такой же знак, как у Бадрила – шрам, рубец, оставшийся от касания раскаленных клещей, вырывающих кусок мяса.

– Ты прошел испытание кровью, страхом и смертью, – произнес Корсин, – и не отступишь, когда придет время резать ранфийцев. Теперь ты один из нас, Бадрил Настиш!

Бадрил смотрел широко раскрытыми глазами, и Корсин знал, что он видит. Знак на плече принца. Свиту его, состоящую из представителей сильнейших кланов Перпетолиса: Артанишей, Имранишей, Гварришей, Растранишей, Парришей и прочих. И неважно, что это были пятые, седьмые сыновья, которым не светило наследства. Главное, что им нечего было терять.

– За Бадрила Настиша! – провозгласил Корсин, отбирая у того кубок и осушая одним махом.

– За Бадрила Настиша! – провозгласила свита, вскидывая свои кубки.

Бадрилу тоже вручили кубок, и он осушил его машинально, моментально захмелел после трех дней голодовки и пытки.

Чуть позже

Солнце нещадно палило, и пот заливал глаза. Но Корсин не позволил себе пошевелиться лишний раз. Даже для того, чтобы согнать опустившуюся на лицо муху. Осторожно поднять ногу, сдвинуть вперёд, плавно, вершок за вершком перенести на неё вес тела, следя, чтоб под подошвой не скрипнул ни один камушек. Рядом, тяжело дыша, ступали Бадрил и Атринас.

Осторожно отогнув ветку густого самшита, Корсин оглядел лужайку и так же плавно вернул ветку на место. Бережно и бесшумно снял со спины закрепленное там метательное копьё. Спутники принца повторили его движение. Корсин видел, что Бадрилу это непривычно, но ситуацию спасал простенький подавляющий звуки амулет, презентованный принцу год назад предыдущим ойстрийским послом.

Корсин медленно поднял левую руку, прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, собираясь с силами, и бросился вперёд, резко опуская левую руку вниз и отводя правую с зажатым в ней копьём для броска. Проломившись сквозь кустарник, он впился взглядом во вскинувшего голову горного тура и с резким выдохом метнул копьё в цель. Бадрил и Атринас отстали всего на секунду.

Благородное животное упало и забилось, ломая кусты и беспорядочными ударами копыт скидывая в пропасть здоровенные булыжники. Корсин, не колеблясь, метнулся вперёд и одним движением перерезал раненому туру горло.

Минуту спустя они втроём сидели, привалившись к остывающему боку мощного зверя, и пили вино из пущенной по кругу фляжки.

– Ты неплохо себя показал, Бадрил, – произнёс Корсин, лениво щурясь на солнце.

– Не стоит проявлять ко мне снисхождения, мой принц, – Настиш покачал головой.

Его копьё поразило тура в заднюю ногу, в то время как копьё Корсина ударило точно в сердце.

– Скажи мне, Бадрил, почему нам удалось убить горного тура? – спросил он, прихлёбывая вина.

– Потому что мы подкрались к нему на расстояние удара, и он не ожидал нас, – отозвался Бадрил. – Только… без вашего амулета у меня бы не вышло.

– Заметно было, что ты не привык пригибаться к земле и таиться, – проговорил Корсин. – И тем не менее это испытание ты прошёл.

Рядом фыркнул верный Атринас, и Бадрил сильнее втянул голову в плечи, как никогда ощущая, что принц снисходителен к нему.

– Но самое трудное – последнее испытание – впереди, – сказал Корсин.

– Скажи, мой принц, кого надо зарезать, и уже завтра он будет мертв!

– Тебе надо будет прийти к Жану-Огюстену и попросить прощения. Показать, что ты перевоспитался. Продемонстрировать миролюбие и желание согнуться перед нашими добрыми соседями. И демонстрировать его потом, пока не придет наш час. Час возмездия.

Глаза Бадрила сверкнули, затем он вспомнил предыдущие слова принца, и лицо его озарилось радостным оскалом.

– Да, мы согнемся перед ними, будем вести себя очень тихо, чтобы они повернулись к нам спиной и сами подставились для удара, – проговорил Корсин. – Мы зарежем их как скот, которым они являются, и спустимся с гор, предадим огню всё вокруг! Довольно эти жирные свиньи пировали за наш счёт, мы возьмем с них плату за сотни лет унижений! Теперь они будут служить нам, а не мы им!

– Славься Корсин Первый! Новый император Сардара! – торжественно проговорил Атринас, делая глоток из фляжки.

Бадрил торопливо повторил тост и тоже выпил.

– И да сгинут все чужаки! – провозгласил кронпринц в ответ. Продолжил уже обыденным тоном: – Что ж, пора свежевать нашего тура и отпиливать рога.

Глава 6

Отряд скакал по горным, извилистым дорогам Перпетолиса, и Реймонд в облике деда скакал впереди. Остраниши думали, что так «магистр Агостон» заранее проверяет горы и дорогу впереди на случай обвалов, ям и прочего.

Реймонда же просто сжигало злое нетерпение.

Сотни раз он прокручивал в голове сцену смерти деда, силясь вспомнить дополнительные детали, восстановить все слова и жесты. Может, дед предсказал что-то ещё? Первые полсотни раз было больно и страшно. А потом пришло душевное онемение – как от непрерывной скачки к Нуандишу онемело тело, так от тяжёлых воспоминаний потеряла чувствительность и душа.

Старший из Остранишей пару раз равнялся с Реймондом, бросал странные взгляды, но так и не решился задать мучивший его вопрос. Реймонд после этого проверял, не бежит ли у него слюна изо рта, не бормочет ли он на скаку странности, не сбилась ли у него одежда.

Но нет, всё было в порядке, и он снова погружался в раздумья, машинально управляя конем.

* * *

Ничего не вспоминалось, кроме трёх с половиной (потому что на кой бы ляд он сдался Святому Острову?) предсказаний – два из которых уже сбылись – и мысли Реймонда снова и снова, пройдя круг со смертью деда, сбивались на мысли об Ойстрии и немного о Ранфии. Да, он плохо учился в университете Вагранта, но что-то узнал еще в детстве, что-то слышал краем уха, где-то читал и так далее. Необходимость – самый лучший учитель, и Реймонд, которому всё равно было больше нечем заняться в дороге, вспоминал и вспоминал, сам удивляясь иногда, откуда он столько знает.

Люди страдали в рабстве кровавых демонов, но появился Спаситель и увёл их на эти земли, на материк Сардар. Вначале люди, правда, высадились на огромный остров Имеон, но затем хлынули на материк, завоевав его и вытеснив на юг или уничтожив всех местных обитателей.

Затем какое-то время люди жили мирно, наслаждаясь свободой и отсутствием рабства и демонов, изобилием земли и ресурсов. Изобилие всего привело к тому, что люди размножились, заняли все земли Сардара, и жизненного пространства стало не хватать.

Начались войны, теперь уже людей друг с другом.

Затем появился Первый Император. Нет, как-то его, конечно, звали, но было это давно, и Реймонд просто не помнил его имени, как не помнили его и девять десятых людей. Зато все знали Первого Императора, правителя, полководца, стратега и лидера, сумевшего завоевать весь Сардар, объединить всех людей в единую империю.

Затем он, кажется, поплыл на юг добивать врагов, тех, кого люди вытеснили с Сардара, и в результате там образовались Огненные Земли. Выжженная пустыня, полная вулканов и лавы, пепла и раскаленной земли, где не выжить никому, так как Первый Император, понятное дело, приплыл не один, а с магами. Может, они и не достигали уровня мощи нынешних архимагов, но зато действовали слаженно и едино, будучи частью армии Первого Императора.

А затем Император поплыл на новые завоевания – не на запад, к кровавым демонам, а на восток. Что там случилось, Реймонд не помнил (хотя историки наверняка все знали), но по факту огромный остров к северо-востоку от обжитых людьми земель стал Мертвым Островом. Остатки армии Императора в панике и ужасе бежали обратно, и больше никто не помышлял о завоеваниях вне Сардара.

Вспоминал всё это Реймонд к тому, что столицу свою Первый Император держал во Вьенне, столице Ойстрии. Тогда и потом она, конечно, не была Ойстрией, и город вроде звался иначе, но какая, в сущности, разница? Внезапная гибель Первого Императора (все как-то привыкли, что он всегда побеждает, и не ожидали внезапной смерти) породила свары во власти, потом короновали старшего сына, как компромиссную фигуру, но всё равно это не помогло. Какое-то время держалось шаткое равновесие, а затем империя развалилась.

Однако же жители Ойстрии с тех времен считали себя наследниками Первого Императора и претендовали на власть над всеми остальными королевствами людей на этом основании. Какое-то время это были просто претензии, но затем на землях Ойстрии нашли залежи драконьего говна, перманет драконис, если изъясняться заумными словами доньи Августины.

Вначале погибло много людей, но затем наследники Первого Императора потёрли руки и начали усиленную разработку залежей и усиленную работу над своими магами. Некоторое время спустя, словно мифическая птица феникс, только не из пепла, а из драконьего говна, восстала империя, получившая название Второй.

Нахождение второго месторождения перманет драконис – на землях Имеона – а также общее усиление магов, развитие магии со времен Первого Императора и образование новых королевств привели к тому, что Вторая империя успеха Первой не повторила. Возможно, просто не нашлось нового лидера, стратега и полководца, равного Первому Императору, а компенсировать его таланты просто мощью магов не вышло.

Но всё же половину Сардара Вторая империя успела «съесть».

Затем и Вторая империя развалилась, какое-то время стояли смутные времена, война всех со всеми, делёжка земель, и уже из этого хаоса появилась нынешняя Ойстрия. Разумеется, с теми же претензиями на мировое господство и всё остальное, чем владели первые две империи. Правда, в этот раз уроки прошлого не были забыты, и о своих претензиях в Ойстрии говорили вполголоса.

Говорили, но не переходили к действиям. Напоминали, но не пытались давить. Указывали на свои права, но не подкрепляли их силой. Месторождение перманета приносило доход, две империи оставили массу городов и строений на территориях Ойстрии (особенно расцвела её столица), и в целом это было могущественное, сытое королевство, с огромным влиянием. Но тем не менее горцы Перпетолиса предпочитали спускаться со своих гор и наниматься в Ранфии и Намрии, так как в Ойстрии слишком уж высокомерно посматривали на чужаков.

Тоже наследие первых двух империй, уверенность в своей избранности и превосходстве.

Поэтому, если задумываться на тему, может ли Ойстрия ввести войска в горы Перпетолиса, ответ звучал однозначно – может! Надо будет – введёт, и никто там не вздрогнет от убийств. Договор? Так, может, за этим и введёт: чтобы не тратить деньги и силы на договор, а просто прижать к ногтю нищих, чужих горцев?

И можно было даже не ссылаться на то, что раньше такого не было. Раньше Ойстрию не интересовали нищие и почти бесплодные земли, с которых нечего было взять, но всё изменилось – ведь не на пустом месте родился этот договор о дороге через Перпетолис? Горы были под властью Второй империи, а значит моральные оправдания у Ойстрии были.

Военной и магической силы тоже хватало.

Мысли эти терзали Реймонда, подхлёстывали его изнутри, и он сам подхлёстывал лошадь, не замечая, что загоняет её. Не замечая, как вокруг проносятся лица и камни, перевалы и харчевни, как его приветствуют и кланяются обычные горцы.

И только когда он и десяток Остранишей вихрем влетели на окраины Нуандиша, Реймонд неожиданно задал себе следующий вопрос. Допустим, дед предсказал вторжение Ойстрии. Хорошо, допустим, Реймонд всё вспомнил правильно и угадал с договором, примчался вовремя в столицу Перпетолиса. А дальше-то что? Что он может противопоставить войскам Ойстрии? Свои три иллюзии? Грозным видом деда можно было запугать только горцев, благо те знали, кто такой магистр Агостон Хатчет.

Возможно, ойстрийцы и знали, кто такой магистр Агостон, но у них хватало и своих магов.

* * *

Слезая с коня во дворе башни, Реймонд неожиданно ощутил, насколько он устал и насколько онемело его тело от такой длинной скачки. От него воняло и разило, чего уж там, мысли путались, решения, как обмануть Ойстрию, он так и не придумал, и не мог вспомнить, сколько дней осталось до подписания договора.

– Передайте князю, – повернулся он к Остранишам, – мою благодарность и наилуцшие пожелания.

– Что вы, магистр, – совершенно серьёзно ответил помощник князя, кланяясь чуть ли не до земли, при этом не слезая с коня, – это мы должны благодарить вас всей долиной! Уважаемый магистр, почтенная домна.

Он ещё раз наклонил голову, и десяток помчался вниз по улице, к реке, оглашая окрестности радостными возгласами и вознесениями хвалы князю и магистру. Реймонд же оглянулся: да, в дверях башни стояла Киэра, смотрела на Реймонда встревоженно.

– Были проблемы, но я справился, – коротко ответил Реймонд.

Вдаваться в подробности шабаша намрийских ведьм, что-то объяснять не хотелось, тем более что пришлось бы рассказывать всё до мельчайших деталей. Жизнь в горах была, как правило, однообразна, бедна событиями, поэтому горцы любили поговорить обстоятельно, долго, обсуждая всё подряд.

Сейчас у Реймонда не было на это сил.

В башне что-то грохнуло, треснуло, снова грохнуло, и донёсся выкрик какого-то мальчика:

– Сдавайся, злой демон! Я могучий мастер и дон Перон!

Реймонд удивленно моргнул, вялое воспоминание о том, что должен был приехать сын доньи Августины, поползло в голове.

– Я не демон, – раздался голос Маэры, – а прекрасная хозяйка гор! И тебе, дон Перон, меня не одолеть!

Реймонд посмотрел на Киэру, та сделала неопределенный жест рукой, затем пояснила коротко.

– Приехал вчера.

Про сорванцовость, залезание куда попало, выкрики и игры в демонов она ничего добавлять не стала. Реймонд неожиданно припомнил, как он с друзьями в детстве ставил на уши всю округу похожими играми, и понял, что домну Киэру и правда таким не испугаешь. К тому же она обычно весьма ловко управлялась с их бандой, не давая ломать всё подряд и мешать деду Реймонда.

– А донья Августина еще не вернулась?

– Ещё нет. Поэтому я попросила Маэру присмотреть за сыном доньи, раз уж защиты в башне ослаблены после…

Реймонд вскинул руку, поднося палец к губам и указывая взглядом наверх. Там как раз выглядывали Маэра, жадно обшаривающая взглядом пространство вокруг «магистра Агостона», словно надеясь, что тот увозил с собой Реймонда в кармане, и мальчик, похоже, тот самый Хосе, смуглый, с чёрными волосами, подвижный и энергичный.

С упавшим сердцем Реймонд неожиданно понял несмотря на усталость, что Маэра не просто так согласилась присмотреть за Хосе и поиграть с ним, всё-таки она была вдвое старше. Да и из окрестных мальчишек легко можно было подобрать ему компанию без необходимости сидеть в башне. Нет, Маэра, под видом игр и присмотра, похоже, обшаривала башню в поисках Реймонда, который якобы «сидел и учился под домашним арестом».

Оставалось только вздохнуть устало: сил разбираться ещё и с этой проблемой не было.

– Добрый день, дедушка-магистр Агостон Хатчет! – неожиданно заорал Хосе. – Мама написала мне, что вы будете учить меня магии!

Реймонд аж опешил на секунду, затем ухмыльнулся, погрозил пальцем и сказал ворчливо:

– Вот покажешь мне такое место в письме да процтешь, тогда и науцу.

– Мама научила меня читать, дедушка-магистр! – ещё громче заорал Хосе. – У вас классная башня, а вы можете маме такую же сделать?!

На этот выкрик Реймонд реагировать не стал, просто пошёл в башню. Нужно было помыться, поесть, прийти в себя, понять, что делать с ойстрийцами. Возможно, съездить самому на границу? Положение ещё усугублялось тем, что с той стороны между Нуандишем и Ойстрией не было ни одного княжества. Только длинное, извилистое, голое, бесплодное ущелье, по которому Реймонд некогда уезжал в Лахту через Ойстрию и по которому же он вернулся недавно, после изгнания из университета Вагранта.

– Маэра! Хосе! Идите обедать! – крикнула Киэра громко.

– Но мама, – еле слышно донесся полный досады возглас.

– Но домна Киэра, я ещё не голоден! И ещё не победил злого демона! – закричал звонко Хосе.

– Что такое? Обедать! – скомандовала Киэра. – Не мешайте уважаемому магистру!

Затем сказала тихо, так, чтобы услышал только Реймонд:

– Я займу их на какое-то время, но сам понимаешь.

– Спасибо, тетя Киэра, – как можно теплее отозвался Реймонд.

Все эти домашние проблемы, заботы, девушки и мастер Светла, отвлекали уводили мысли в сторону, и Реймонд подумал, что не стоило, наверное, так торопиться. Приехал бы чуть позже – подумаешь, зато обдумывал бы всё нормально, вместо того чтобы вспоминать историю и смерть деда!

* * *

Помыться, переодеться, думать и ещё раз думать. Горячая уха Киэры была хороша, придавала сил, оживляла, хотя и не до конца. Краем сознания Реймонд слышал крики Хосе, который теперь скакал во дворе, похоже, собираясь представить башню «логовом злого мага» и устроить «осаду». Вроде бы заглядывала Маэра, кидала взгляды, но Киэра прогнала дочь.

– Судя по твоему виду, проблемы ты не решил, – заявила решительно домна Киэра, когда Реймонд заскреб ложкой по пустой миске и поднял взгляд. – И зачем-то прискакал, загоняя бедную лошадку, да ещё и в сопровождении десяти Остранишей. Рассказывай.

Долго раздумывать не пришлось. В конце концов, домна Киэра и так знала его «тайну» (которую он и сам не слишком тщательно хранил, честно признался самому себе Реймонд), да и рядом с дедом прожила столько лет, может, и посоветует чего?

* * *

― Вот, значит, как, – задумчиво и озадаченно протянула Киэра, выслушав сбивчивый рассказ Реймонда. – А я-то гадала, чего ты такой ответственный стал.

«Ответственный?» – озадаченно подумал Реймонд, потому что никогда он не был ответственным, за что его дедушка частенько ругал. Как показало обучение в университете – правильно ругал, но тогда Реймонду казалось, что все эти упреки в легкомысленности и разгильдяйстве ужасно несправедливы.

Затем он припомнил всё совершенное им с момента возвращения из университета (фоном мелькнула мысль, что можно от имени деда написать письмо и попробовать вернуться), и, в свою очередь, принял озадаченный вид. Правда, говорить домне Киэре, что лишь хотел получить деньжат, а затем добыть сокровища деда, Реймонд не стал. Как-то стыдно было о таком говорить. Равно, как и утверждать, что им двигало лишь желание отомстить за деда и выполнить его последнюю волю, потому что это было правдой лишь отчасти.

– Да, предсмертная воля – это важно, – лицо домны Киэры стало суровым, голос построжел.

Реймонд припомнил суеверия горцев насчет посмертия и понял, что никогда не расскажет Киэре о своих мотивах. Потому что эта суровая тетка, вырастившая его и отчасти заменившая мать, после признания, что Реймондом двигала лишь жажда денег, просто проклянёт его и отвернётся. И ладно бы проклятие, в конце концов, слова людей, не обладающих магическим даром, оставались лишь словами, но вот всё остальное… После смерти деда домна Киэра оставалась единственным человеком, кого он мог бы назвать родственником. Друзья детства тут были не в счёт, они были друзьями – надежными, хорошими, а в случае Катрины – больше, чем друзьями, но всё же они не были семьёй.

И представить, что Киэра отвернется, сплюнет дважды и громогласно проклянёт его, взывая ко всем окружающим, было просто невозможно. Невыносимо. Какое там общение и прощение, после проклятия Реймонд для неё будет выглядеть ничем не лучше навоза горных коз, а какие разговоры могут быть с навозом?

– Да я… – неуверенно начал Реймонд, желая смягчить ситуацию.

С домны вполне сталось бы всерьёз начать наблюдать, как Реймонд выполняет предсмертную волю деда, не отклоняется ли куда-то в сторону. Церковь Спасителя трактовала посмертие очень просто: вёл себя хорошо, помогал людям – отправишься к Спасителю. Вёл себя плохо, вредил людям – отправишься к тем, кто тоже вредил людям – кровавым демонам, – и те, в свою очередь, будут себя вести с тобой плохо. Суеверия горцев добавляли к этому оттенков: например, определение и взвешивание поступков умершего, прежде чем куда-то его отправлять. Соответственно и предсмертная воля – если уж высказал её, так задержишься в посмертии, дабы проследить, как её выполняют.

Выполнят хорошо – получишь облегчение и будешь порхать.

Выполнят плохо – будешь страдать и вообще напрямую к демонам отправишься.

– Я вообще не ожидал ницего такого, – развел руками Реймонд. – А потом как нацало сбываться!

При домне можно было и не «цокать», но на этот счёт Реймонд сразу установил себе железное правило: пока в облике деда, говорить с акцентом. Пока что помогало.

– Но главное, что ты выполнял волю дедушки! – наставительно воскликнула Киэра. – Может, ты и не думал о ней, но выполнял! Это главное! Правильные поступки делают человека лучше, и ты стал лучше как человек Реймонд.

– Вот спасибо на добром слове, – вырвалось у Реймонда невольно с обидой в голосе.

Домна даже реагировать не стала, лишь улыбнулась понимающе… да-да, именно что как мама капризничающему ребенку, знающая, что когда-то он вырастет, оглянётся на свои поступки и поймёт, каким был дураком. Не то чтобы Реймонд устыдился этой улыбки – всё же для неё были основания, – но немного не по себе ему стало.

– Что же касается твоих опасений… – Киэра вздохнула тяжело.

Посидела, глядя на стол, сложив руки на животе, собираясь с мыслями.

– На пороге смерти перед человеком открывается иной мир, поэтому так важны его последние слова. Кто знает, что открывается перед магами? Очень даже может быть, что твоему дедушке открылось твоё будущее, и он попробовал тебя предупредить о нём?

Холодок пробежал по спине Реймонда, ибо такое могло быть. Как и в прочих разделах магии, кроме иллюзий, в магии пророчеств и ясновидения он был не силен, но. Но такая магия существовала, а дед был магистром. Правильным, хорошо обученным, могучим.

– Надо посмотреть в книгах, – пробормотал Реймонд.

Могло ли это быть неосознанное предсказание? Дед просто пытался указать на слабости, а сам при этом произносил пророчество? Или наоборот, все сбывалось так, как сказал дед, именно потому, что он изрек пророчество?

От нехватки теоретических знаний и мыслей, что придется учить ещё и это, просто голова шла кругом.

– Но, – тем временем продолжала Киэра, словно разговаривая сама с собой, – несмотря на то что ты стал ответственным, это всё же не твоя ответственность.

– Цто? – встрепенулся Реймонд.

– Твой дедушка никогда не любил короля Гарриша, что не мешало ему, впрочем, выполнять королевские поручения на благо всего Перпетолиса, – задумчиво пояснила Киэра. – Но при этом в разные государственные вопросы магистр Агостон никогда не влезал и любил ворчать, что для этого в Перпетолисе есть король и князья, и их советники, и пусть, мол, у них голова и все остальное болит по этому поводу.

Реймонд невольно улыбнулся, настолько живо ему представился дедушка, ворчащий эту фразу.

– Вы хотите сказать, цто этим вопросом должен заниматься король? – спросил он.

– Ты спрашивал у меня совета, как поступить, вот я припомнила, как поступал твой дед.

– Но я обязан предупредить короля об опасности! – воскликнул Реймонд.

– Конечно, я же говорю, ты просто молодец, такой ответственный и серьёзный стал, – тепло улыбнулась Киэра. – Давай, становись магистром, езжай к королю, а я пока тут приберу со стола и всё остальное в башне приведу в порядок. Знаю я этих неугомонных восьмилетних сорванцов, они за одну игру способны всю башню вверх дном перевернуть!

Реймонд ухмыльнулся, отводя взгляд, ибо в этот раз речь точно шла о нём. О нём и его друзьях, если уж быть точным, но какая, в сущности, разница? Для домны Киэры все они были кем-то вроде троюродных племянников, шумных, непоседливых, но всё же своих, родных.