Текст книги "Его девственница (ЛП)"

Автор книги: Сабрина Пейдж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

11
Пьюрити

Вернувшись к столику, я вижу, что Луна все еще ждет меня. Она ни слова не говорит о профессоре Райане. Не задает вопросов, а я не хочу добровольно выдавать какую-либо информацию.

Она просто предлагает мне кусочек пиццы, как будто сейчас не произошло ничего необычного. Между тем, я на грани, клянусь, мое тело все еще чувствует его прикосновения во время наших объятий, когда он схватил меня за плечи, чтобы удержать от падения.

Конечно, все это, возможно, всего лишь в моей голове. Вполне вероятно. В конце концов, я никогда раньше не падала человеку на грудь. Никто никогда не поддерживал меня за руки, чтобы удержать от падения. Никто никогда не прижимал меня к себе.

Никто никогда не смотрел на меня так, как только что смотрел на меня профессор Райан, будто хотел съесть меня.

Эта мысль согревает мое тело.

Он такой человек, который может сожрать целиком.

Думаю, он нужен мне.

Позже вечером, когда Луна уходит гулять с друзьями из класса по компьютерному программированию, я лежу в постели. И не могу стряхнуть чувство тепла, которое держится на моих руках, и я не могу забыть, как ощущалась его твердая грудь под ними.

Я пытаюсь выбросить все это из головы. Правда, пытаюсь.

Повернувшись на бок, я сжимаю бедра, чтобы подавить боль между ног, но чем дольше я не могу заснуть, тем ярче она разгорается. Я переворачиваюсь на другую сторону, надеясь, что это изменит ситуацию, но этого не происходит.

Ложусь на спину и считаю овец.

Считаю трещины на потолке в комнате общежития.

Мысленно расставляю столицы штатов в алфавитном порядке.

Считаю до тысячи. Семь раз.

Задумываюсь над тем, чтобы одеться и прогуляться по кампусу, чтобы очистить мысли, но сейчас одиннадцать часов вечера, так что я накладываю вето на эту идею.

Вместо этого я лежу, глядя в потолок, и стараюсь не думать о профессоре Райане.

И о его идиотских губах.

И о его сильных объятиях.

И как от него по-мужски пахло.

Пульсация между ног увеличивается, а дыхание становится прерывистым. Грудь начинает болеть, когда мои соски прижимаются к хлопковой футболке, которая сейчас ощущается кожей как наждачная бумага.

Закусывая нижнюю губу, я просовываю руку под рубашку, поднимаясь по животу вверх до груди, пока моя ладонь не обхватывает ее. Стараясь не застонать от ощущений, которые прорываются сквозь меня, я сжимаю свою грудь, пальцами оттягивая соски.

Я представляю, что на моей груди рука мистера Гейба, и эта мысль посылает разряд тока сквозь меня прямо к сердцу. Это автоматически сопровождается потоком вины, которую я должна выкинуть из головы. Это то чувство, которого меня учили опасаться.

Я не должна трогать себя.

Не должна думать о мистере Гейбе в таком ключе.

Это неправильно. Грязно.

Я всегда была хорошей девочкой. Всегда игнорировала возбуждение, если такое случалось. Сейчас, прошло меньше недели учебного года, а я не могу удержаться от того, чтобы не засунуть руку под пояс моих пижамных штанов, и, проскользнуть ею дальше, пока пальцы не коснутся клитора.

Маленький комочек уже смазан моей влажностью, поэтому пальцы легко скользят над ним. Не думаю, что когда-либо в жизни была настолько мокрой и возбужденной как сейчас. Когда я дотрагиваюсь до себя, стон слетает с губ, поэтому я плотно сжимаю их.

Что, если Луна раньше вернется домой и увидит, как я трогаю себя? Тогда я умру от смущения.

Что еще хуже, а что, если мистер Гейб узнает, что я лежу в постели и фантазирую о нем? Что, если он узнает о том, как быстро я кружу пальцами по своему клитору, представляя, будто это не мои пальцы, а его?

– Поведай мне о своих грязных мыслях, Пьюрити, – требует мистер Гейб. Он наклоняется ко мне, прижимая ладонь к стене над моей головой. Мы стоим в коридоре посреди пиццерии. Люди в метре от нас даже и не подозревают о том, что мы делаем что-то нехорошее, стоя здесь. Очень нехорошее.

Мне хочется подойти к самому краю.

Пошло все к черту. Я хочу спрыгнуть. Хочу нырнуть с головой прямо с обрыва.

Тем не менее, стоя перед ним прямо сейчас, я не могу заставить себя сделать это. Вместо того чтобы признать многие неуместные мысли о нем, которые посещали меня, я вру. – Не понимаю, о чем вы, – шепчу я.

Ложь, ложь, ложь.

Он не верит мне.

Читает меня, как открытую книгу.

Наклоняясь ближе, его губы почти касаются моего уха, он говорит.

– Я досчитаю до трех, – шепчет он. Своей кожей я ощущаю тепло его дыхания.

Я надеюсь, что он протянет руку и прикоснется ко мне, прижимая губы к моим так, как я фантазировала об этом.

Но он этого не делает.

– Я досчитаю до трех, – повторяет он. – И ты расскажешь мне, о чем думаешь ночью, пока никого нет в комнате, когда ты наедине со своими мыслями… и пальцами. Поняла?

Я не отвечаю, но тихое хныканье вырывается из меня, прежде чем могу остановить это.

Он смеется.

– Я знал это, – тихо говорит он. – Ты фантазируешь о моих пальцах в своей мокрой киске?

Я закусываю губу, чтобы не стонать вслух от его слов. Я никогда не была рядом с кем-то, кто бы говорил со мной так, как он.

– Не хочешь отвечать, Пьюрити? – дразнит мистер Гейб. – Или, возможно, ты ласкаешь себя, думая о том, как стоишь на коленях на полу и берешь мой член в свой ротик?

Я дрожу.

Это заметно, и, Слава Богу, что мы одни в коридоре.

– О, это «да», если я правильно понял? – тихо говорит он с низким смехом. – Это определенно «да», не так ли, милая?

Не уверена, ожидает ли он ответа, но мои губы широко раскрываются, будто я правда хочу его попробовать.

Я никогда не делала ничего такого, но хочу попробовать его.

Мои трусики пропитаны возбуждением.

– На колени, и смотри на меня невинными глазами, – говорит он. – Дай мне провести своим жестким стояком между этих девственных губок. Ты ведь хранила свой ротик именно для меня, не так ли, Пьюрити? Ты ведь еще не оборачивала эти сладкие губки вокруг чьего-нибудь члена, да? Мой будет первым.

Единственное, что я могу ответить, это слегка проскулить. Я отчаянно желаю, чтобы он прикоснулся ко мне, но он до сих пор не дотронулся до меня. Нигде.

– Скажи мне, Пьюрити, – требует он. – Скажи мне, если твой рот мой. Расскажи мне, о чем ты думаешь ночью, когда скользишь пальцами между ног. Расскажи мне, что ты представляешь, пока кончаешь.

Боже. Я не могу произнести такого вслух. Не могу рассказать ему, о чем я фантазирую.

– Я считаю до трех, – предупреждает он.

– А если я тебе не расскажу? – мне едва удается выдавить вопрос, и слова еле слышно, потому что я произношу их,  затаив дыхание. Я выпрямляюсь, вытягиваясь выше, пока спрашиваю, но это только заставляет мою грудь толкнуться вверх, практически умоляя взять ее в руки.

Практически умоляю его положить руки туда, куда он хочет.

Мои пальцы крепче прижимаются к моему клитору, и мои движения становятся быстрее, так как в моей фантазии  мистер Гейб требует, чтобы я отвечала ему тем же грязным языком, который он использует, разговаривая со мной. Все это быстрее доводит меня до оргазма.

Я не должна кончать. Не должна думать о таком. Не должна продолжать развивать эту фантазию.

Но я не могу остановиться.

– Если ты мне не скажешь, – властно говорит он, – я подниму твою юбку прямо здесь, посреди коридора. А потом я засуну пальцы между твоих ног и использую их, чтобы трахнуть эту мокрую киску, пока ты не кончишь прямо здесь. Заставлю тебя кричать мое имя, и все люди, сидящие в этом ресторане, услышат, как ты кончаешь, Пьюрити. Ты меня поняла?

– Да, – вздыхаю я. Нет, не вздыхаю, задыхаюсь – это больше похоже на пантомиму, как будто я животное в клетке. Я умираю, так хочу, чтобы он поднял мою юбку, сорвал трусики и ввел пальцы в меня.

Умираю от того, что хочу чувствовать его всего между своих ног.

– Один, – рычит он.

Я ни слова не говорю.

Мое сердце бешено бьется. Он этого не сделает, правда? Конечно, он же не настолько сумасшедший. Ведь тогда ему придется стольким пожертвовать. На самом деле, бóльшим, чем мне, потому что вся его работа будет поставлена на кон. А я просто нахожусь здесь, в общественном месте, где каждый может в любой момент повернуть за угол и увидеть нас.

– Два, – говорит он, его голос еще грубее.

Я мычу, кусая нижнюю губу, чтобы не закричать еще громче.

Что это за вопрос?! О чем я фантазирую? Я не могу сформировать свои мысли в предложение прямо сейчас, потому что единственное, о чем  могу думать, это то, что произойдет, когда он досчитает до трех.

Я могу думать только о том, как хочу, чтобы это случилось.

– В последний раз предупреждаю тебя, Пьюрити, – бормочет он мне на ухо. – Я больше не буду говорить тебе об этом.

Я так возбуждена, что не могу подобрать слов. Думаю, я могла бы кончить без единого прикосновения, получить оргазм от одних его грязных словечек.

Не хочу останавливаться. Я хочу продолжать.

Хочу почувствовать его прикосновение.

Я задерживаю дыхание, мой пульс колотится в ушах.

– Три, – рычит он.

Когда кончаю, я кричу его имя: «Габриэль!». В тишине моей комнаты в общежитии это звучит слишком громко, поэтому я тут же зажимаю другой рукой рот, чтобы успокоиться. Я кончила так сильно при мысли, что мистер Гейб делает на счет три. Я фантазировала о том, как он поднимает мое платье прямо там, в коридоре, в задней части ресторана с сотней человек в другой комнате. Кончила, думая о том, как он толкает свои пальцы внутрь меня.

Я открываю глаза во тьме.

Не могу поверить, что сделала это. Поверить не могу, что прикасалась к себе, думая о мистере Гейбе.

Чувство вины накрывает меня. Возможно, это не первый раз, когда я прикасалась к себе, но я никогда, никогда не заставляла себя кончить, фантазируя о чем-то таком.

Долгое время после этого, я пялюсь в потолок. Что-то странное происходит со мной, я будто теряю рассудок. Или душу.

12
Габриэль

– Какого черта, Габриэль? – Рэйчел, мой редактор, орет так громко через динамики моей машины, что это заставляет меня вздрогнуть. Давненько я не слышал, чтобы она кричала на меня своим британский акцентом.

– Ты теперь будешь преследовать меня? – спрашиваю я резко. – Я присылаю тебе несколько новых глав, а ты приносишь мне горе? – я смотрю на довольного Хэми, который раскинулся на пассажирском сидении, и одними губами шепчу ему: «Какого черта?». Он как обычно отвечает мне своим глупым бульдожьим взглядом.

– Ой, пожалуйста, – фыркает она. – Не веди себя так, будто это не самая необычная вещь, случившаяся со мной за неделю, Габриэль Райан. Я ныла тебе миллион лет, прося, чтобы ты отправил главы. Так что да, когда ты на самом деле отправил их мне, у меня чуть ли не случился проклятый сердечный приступ. Я думала, что умру от старости, прежде чем снова увижу от тебя что-нибудь.

– Ну, сильно не радуйся. Это всего три главы, а не роман.

Рэйчел смеется.

– Судя по тому, как долго ты был вне игры, это по важности можно сравнить с романом.

– Туше, – признаюсь я. Мой послужной список на данный момент не самый лучший. Я не сказал ей, что у меня есть еще пять глав дома на рабочем столе, которые я написал вчера вечером. У нее действительно случился бы сердечный приступ, а я не хочу быть повинным в безвременной кончине своего редактора.

И я не собираюсь рассказывать об этом Нейту и Анджело, когда увижусь с ними сегодня на обеде. Если я сделаю это, они догадаются, что что-то случилось. Мой брат слишком восприимчив, и, блядь, имеет слишком длинный нос, чтобы так легко поверить, что вдохновение ворвалось в меня из ниоткуда, словно молния.

Только на самом деле что-то же произошло, не так ли?

Например, вдохновение в виде дочери проповедника.

Я говорю себе, что это смешно. И тот факт, что я вдруг начал снова писать, не имеет ничего общего с тем, что я встретил Пьюрити. Это чистое совпадение. Что бы мне сказал брат, узнав, что меня вдохновил восемнадцатилетний ребенок?

Он сказал бы, что это пиздец. Именно так.

– Я переслала тебе уточнения, – говорит Рэйчел. – Главы хороши, на самом деле хороши. Когда я получу еще?

Я демонстративно молчу с глупой ухмылкой, пересекающей мое лицо. Честно говоря, я скучал по пинкам от Рэйчел с тех пор, как письма по электронной почте с ее нытьем сократились к нулю за последний год.

– Ох... Я въезжаю в туннель прямо сейчас, не могу больше разговаривать с тобой…

– Ты в Пенсильвании, – кричит Рэйчел. – В Пенсильвании нет никаких гребанных туннелей!

– Я сказал «туннель»? Я имел в виду, скоро буду у земель, сельскохозяйственных земель, – изображаю фальшивые шумы своим ртом. Хэми поворачивает ко мне свою голову, смотря на меня так, будто я потерял рассудок.

– Ты мелкий говнюк, – ругается Рэйчел сквозь мои звуки. – Пришли мне еще несколько глав на этой неделе. Я собираюсь внести тебя в свой постоянный рабочий график.

– Повезло мне, – вздыхаю я.

– Ты чертовки прав. Тебе повезло, что я когда-то обратила на тебя внимание, – отвечает она. – Теперь иди и пиши.

Она вешает трубку прежде, чем я успеваю ей что-либо ответить. Полчаса спустя, я с Хэми, болтающимся под ногами, стою на пороге у Нейта и Анджело. Я еще не успел дойти до веранды, как Нейт уже смотрит на меня и говорит.

– Ты выглядишь по-другому.

– И тебе привет.

Он игнорирует мое приветствие, и вместо этого прищуривает глаза.

– Новая укладка?

– Может быть, – я быстро соглашаюсь, чтобы направить разговор в другое русло. Смотря ему за плечо, я вижу, как Хэми гоняется за козочками, которых ему никогда не поймать. Это говорит о нем что-то? Этот пес определенно сумасшедший, потому как преследует этих бедных козлов которую неделю, отказываясь понимать тот факт, что ему их не достать.

– Нет, это что-то другое, – произносит Нейт. Ты выглядишь менее… страдающим от запора.

– Страдающим от запора? – спрашиваю я, задыхаясь от смеха. – Ты хочешь сказать, что я выглядел так, словно страдал запором?

– У кого запор? – Анджело в спешке проходит через дверь на веранду и ставит на стол запеканку. Он отбрасывает от себя прихватку и сжимает одну руку. – Твою мать. Эта прихватка слишком тонкая и обжигает пальцы, а сковорода слишком горячая.

– Ты обжегся? – спрашивает Нейт. – Все в порядке?

– Со мной все хорошо, – заверяет его Анджело, прежде чем обратиться ко мне. – Тебе нужен сок чернослива?

– Боже мой, нет, – смеюсь я, отрицательно качая головой. – Не нужен мне сок чернослива. Я же не старик.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы иметь проблемы со стулом, – отмечает Анджело, отрезая ножом запеканку. – В наше время запор может быть реальной проблемой.

– Я бы хотел пообедать, а не сблевать. Спасибо, – говорю я им. – Так что хватит разговоров о запоре. И не надо сравнивать меня с вами двумя. Ты все-таки на десять лет старше меня.

Глаза Нейта расширяются.

– О, зря ты это сказал. Приготовься познать мир боли.

Анджело замирает с куском запеканки и лопаткой в руке.

– Прошу прощения? На десять лет старше?

– Я не сказал, что это плохо, – дразнюсь я. – Но уже давно два серебристо-черных лиса.

Мой кусок запеканки приземляется на тарелку с удивительной силой.

– Десять лет, задница, – ворчит Анджело.

Нейт хихикает.

– Ты же понимаешь, что мой муж размером с небольшой грузовик…

– Большой грузовик, – прерывает Анджело. – Это Национальный день оскорблений Анджело или что?

– Большой грузовик, – продолжает Нейт. – И он скучает по футболу, в котором ему приходилось избивать людей. Ты ведь осознаешь это, да?

– Боже, я действительно скучаю по этому, – признается Анджело. – Нет ничего круче в мире для снятия стресса, чем побить соперника. Лучший способ исправить плохой день.

Нейт прочищает горло и бросает на Анджело красноречивый взгляд.

– Лучший способ?

– Помимо секса, конечно же.

– Ты сейчас сказал это, чтобы я почувствовал себя лучше.

– Нейт рассказал тебе, что он продал свой первый козий смокинг?

Я чуть не выплевываю свою «Мимозу», которую только что отпил.

– Смокинг? Какой смокинг?

– С хвостиками, – добавляет Анджело.

– Конечно. Ведь козий смокинг без хвоста выглядел бы просто нелепо, – замечаю я.

– Невеста захотела добавить хвост к смокингу, – говорит мне Нейт на полном серьезе. Он достает телефон и показывает фото козла, одетого в смокинг, с небольшой атласной подушечкой на спине. – Каспер нес кольца на свадьбе.

– Каспер, – я не могу перестать ржать. – Так зовут козла?

– Он очень милый, – говорит Нейт, умиляясь.

Теперь я ухмыляюсь. – Каспер – дружелюбный козел?

– Тысяча долларов, – заявляет Анджело.

– За козла?

– За смокинг.

– Да заткнись ты, – плюю я. – Что это за тариф такой за смокинг для козла?!

– Это стоимость костюма, – объясняет Нейт. – Для него потребовалась непростая фурнитура.

Изображение моего брата, держащего козла, чтобы надеть на него смокинг, заставляет меня смеяться так сильно, что я чуть ли не плачу.

– Ты будешь Верой Вонг среди козьей одежды.

– Я возьму это высказывание, – Нейт расплывается в самодовольной улыбке. – Пожалуй, даже напишу это на своей визитке.

– Нейт Райан: козий кутюр, – дразнится Анджело.

– Вам стоит расширить ассортимент для других экзотических животных, – предлагаю я, откусывая свою запеканку. – Я уверен, есть люди, нуждающиеся в смокинге для своего домашнего тигра.

– Ты сегодня как никогда довольный и совсем не капризный, – сужает глаза Нейт. – Не так ли, Анджело?

– Наверно, это потому, что сегодня у него нет запора, – рассуждает Анджело.

– Не волнуйтесь. Я такой же вредный, как обычно.

– Нет, нет, – Нейт размахивает вилкой в воздухе. – Что-то другое, – говорит он.

– Ох, – ахает Анджело. – Ты встречался с профессором истории?

– О боже, вот оно! Тебе перепало. Вот в чем дело.

Я доел свою запеканку, и теперь выпиваю оставшуюся половину «Мимозы».

– Я не трахался.

На самом деле, у меня самый клинический случай посинения шаров в мире. Так что, если есть кто-то, кто должен быть недовольным, так это я.

Странно, что я такого не чувствую.

– Я тебе не верю, – говорит Нейт. – Ты выглядишь так, будто трахался.

– Почему ты покраснел? – спрашивает Анджело. Он обращается к Нейту и заговорщически шепчет: "Он точно кувыркался".

– Точно, – соглашается Нейт. – С профессором истории, да? Анджело говорил тебе, что она милая. Поверить не могу, что ты на самом деле встретился с ней. Я горжусь тобой. Мы должны выпить за твое новое знакомство.

– Не могу поверить, что вы обсуждаете это, – ворчу я. – Мы в младших классах что ли, что вы обсуждаете мою личную жизнь?

– Значит, ты признаешь, что трахнулся! – кричит Анджело.

– Я ничего не признаю, потому что я не спал ни с кем.

– Гейб всегда был худшим лжецом в мире, – объясняет Нейт. – Помнишь, как ты разбил бейсбольным мячом окно, когда мы были маленькими, и пытался убедить маму, что это сделал я?

– Потому что именно ты это и сделал! Ты разбил окно и выставил все так, будто это я разбил его.

– Не было такого! – Нейт делает паузу и делает глоток «Мимозы». – Это были ты и Эндрю Роббинс… Блядь, это на самом деле был я, да?

Я бросаю взгляд на Нейта. – И мне попало за это.

Нейт смеется.

– Ну, я думаю, что это доказывает мою точку зрения, не так ли? Мама не поверила тебе, потому что ты ужасный лгун.

– Думаю, быть честным человеком лучше, чем быть вруном, – говорю я ангельским голосом.

– Не увиливай от темы, – говорит Анджело. – Я хочу услышать рассказ о свидании.

– Да не было никакого свидания! – я беру еще один кусок запеканки. – Клянусь, вы двое хуже мамы, когда дело касается моей личной жизни.

Анджело издает звук "Пф".

– Думаю, ты имел в виду ее отсутствие.

И я бросаю в него круассан.

13
Пьюрити

– Поскольку прошлую пару мы посвятили обсуждению того, как сделать ваше письмо более многослойным и текстурированным, задействовав все ваши чувства, сегодняшнее задание будет основано на прошлой дискуссии, – объясняет профессор Райан. – Я раздам каждому из вас лист бумаги, на котором указан одним из семи смертных грехов. Нужно написать примерно две страницы или меньше, не пишите мне роман, мы же все прекрасно знаем, краткость – сестра таланта.

Он идет между рядами кресел, раздавая листы, пока говорит. Когда я получаю свой, то раскрываю сложенный лист бумаги. И мое сердце останавливается.

Похоть.

Зачем он дал мне похоть?

Он доканывает меня специально. Пытается поставить меня в неловкое положение, потому что я нагрубила ему и велела не вести себя как мой отец.

Раздражение струится по моим венам, но я стараюсь не допустить того, чтобы оно разошлось по всему телу.

– Если ваш грех – чревоугодие, например, то вам не стоит писать про то, сколько еды вы можете съесть за раз со шведского стола, – поясняет он в ответ на вопрос одного из студентов. – Все грехи вы должны описать метаморфически, так что просто используйте то, что вам дали в качестве отправной точки. У кого-нибудь есть еще вопросы?

Только один: должна ли я описать, насколько сильно вожделею своего профессора? Или это недостаточно метаморфически?

Он смотрит на меня так, будто читает мои мысли. Мое лицо краснеет под его взглядом.

– Все ли довольны грехом, который им достался?

Это не может быть совпадением. Он специально дал мне похоть, потому что знал, что мне станет неудобно.

Мне действительно неудобно, но совсем не по той причине, по которой он мог бы предположить. Это заставляет меня ерзать по сидению, ведь я думаю о нем.

– Мисс Тейлор?

Моя голова дергается. Я осознаю, что весь класс уже расходится. Профессор Райан стоит у доски с сухой тряпкой в руке и смотрит на меня.

Черт. Как долго я просидела здесь, думая о нем?

– Да, – я вскакиваю, начиная убирать свой ноутбук в сумку. – Я просто… эм, думала о задании.

Как только произношу эти слова, я тут же жалею об этом.

– О? – он обходит стол и садится на него так, что одна его нога остается на полу, так же, как он делает это во время занятий. Затем он скрещивает руки и приподнимает брови.

– У вас есть вопросы?

– Нет, – резко отвечаю. – Никаких вопросов.

– Довольны ли вы грехом, который достался вам? – он задает вопрос таким невинным голосом, что на минуту мне кажется, что я чокнулась. Ведь может ли быть такое, что я придаю вещам слишком большое внимание, потому как зачем ему давать мне похоть специально?

Вставая, я закидываю сумку на плечо и разглаживаю руками складки на юбке.

– Ага. Полностью довольна.

Края его рта подергиваются. Он выглядит таким самодовольным, что я убеждаюсь в том, что его «случайный» выбор темы для письменного задания совсем чуть-чуть не случайный.

– Хорошо. Я рад, что вы довольны.

Я совсем не довольна. Мне не нравится писать на тему вожделения, которое я чувствую к этому мужчине. Я определенно не довольна тем фактом, что я испытала оргазм, думая о многих грязных вещах, которые я хочу, чтобы он сделал со мной.

Но я только киваю, и, поворачиваясь, иду к двери. А затем (я не знаю, что на меня нашло), что-то заставляет меня остановиться. Повернувшись, я длинными шагами иду к нему назад, мое сердце бешено колотится.

– Похоть? – злобно спрашиваю, останавливаясь прямо перед ним. – Я не могла получить гордость … или… гнев?

Гнев подошел бы лучше, учитывая мое нынешнее состояние.

Я в бешенстве от осознания того, что тема моего задания была выбрана не случайно. Я раздражена тем, что этот мужчина считает, будто это смешно – давать мне такую тему лишь для того, чтобы мне стало некомфортно. Но больше всего меня бесит то, что нахождение в такой непосредственной близости от него прямо сейчас, вызывает во мне дрожь возбуждения.

– Вам досталась похоть? – спрашивает он, беспечно пожимая плечами. – Боюсь, темы были выданы в случайном порядке.

Он выглядит таким самодовольным, что мне хочется ударить его, чтобы стереть ухмылку с его лица. Эта картинка так ясно проигрывается в моей голове, что я плотно обхватываю ремешок моей сумки, который пересекает мою грудь, потому как боюсь, что действительно ударю его.

До этого я никогда не была настолько зла, чтобы мне захотелось ударить кого-то.

– Вы дали мне похоть, – повторяю я шепотом. Ты дал мне похоть, потому что именно тебе так захотелось.

Профессор Райан приподнимает брови.

– В ваших последних работах не хватало страсти, Пьюрити, – отвечает он. – Даже после вашего маленького шоу в ресторане, отрывок, который вы написали, был плоским. Может быть, как я и просил вас раньше, это добавит огня в ваши работы.

– Мое шоу в ресторане? – спрашиваю я, ощетинившись. В кои то веки, я не робею перед кем-то, и прошу его перестать относиться ко мне как к ребенку так, как относился ко мне мой отец, а он абсолютно игнорирует это. Он ведет себя со мной так, будто я ребенок, устроивший истерику в общественном месте.

– Вот именно. Помню, тогда были использованы такие слова, как «самовлюбленный» и «властный».

Я сужаю глаза.

– Вы забыли «высокомерный».

– Моя ошибка. Самовлюбленный, властный, высокомерный.

Его рот снова дергается.

– Используйте свое воображение, Пьюрити.

Я смотрю на него. Использовать воображение? Прямо сейчас, используя свое воображение, я, возможно, хочу продумать способ его скоропостижной кончины.

– Одна из составляющих хорошего писателя – это умение воображать, для того, чтобы передать читателю вещи, которые вы не обязательно испытывали сами, – продолжает он, не дожидаясь моих вопросов. – Люди, пишущие детективы прежде, чем написать об убийстве, не должны никого убивать. Вы можете писать о похоти, не имея…

Его голос стихает, окончание его фразы очевидно.

Не имея какого-либо сексуального опыта.

Мои руки цепляются за ремень моей сумки еще крепче, а я выпрямляюсь. Гнев проходит сквозь меня. Этот мужчина совсем не слушал меня тогда в ресторане, когда я сказала ему, что я не наивная маленькая девочка. Потому что он продолжает думать, что я именно такая.

– Вы понятия не имеете, есть ли у меня опыт или нет, – говорю ему, с неожиданностью понимая, насколько я озлоблена на него.

– О? – дурацкая ухмылка появляется на его лице. Злость бушует внутри меня. Я понятия не имею, почему я так злюсь. Даже больше, я понятия не имею, почему беспокоюсь о том, что он думает о моем опыте или его отсутствии.

– Именно, – обороняюсь. – Вы не знаете меня. Может, у меня обширный сексуальный опыт.

Его улыбка исчезает. Теперь он смотрит на меня с каким-то непонятным выражением лица.

– Идите, Пьюрити, – рычит профессор Райан. Он не двигается. Он стоит там же, где и стоял, неподвижно, как статуя, со скрещенными руками.

Мое сердце колотится.

– Идите и что?

Желваки пульсирует на его лице, когда он сжимает челюсть.

– Идите и опирайтесь на свой обширный… опыт… в вашем задании.

– Может быть, так и сделаю, – язвлю я.

– Отлично. С нетерпением жду, – его голос жесткий, а слова кратки.

– Отлично, – повторяю прежде, чем развернуться и выйти из класса.

Пока я иду в свою комнату в общежитии, мысли всю дорогу роятся в моей голове.

Что угодно, но не отлично. Почему мне нужно было сказать об «обширном сексуальном опыте»? У меня ровно противоположный опыт, когда дело доходит до практически всего, но особенно, когда дело касается секса. Теперь он ждет, что я напишу так, будто знаю, о чем говорю, но я не смогу этого сделать.

Почему я вообще отрыла свой рот?

Вернувшись в нашу комнату, я вижу, как Луна, растянувшись на своей кровати, листает учебник и ест печенье.

– Как дела?

Я закатываю глаза.

– Литературный класс, – произношу, вздыхая более драматично, чем мне хотелось это сделать.

– Ооо... Литературный класс профессора Райана.

Я бросаю на нее раздраженный взгляд, когда она подчеркивает его имя.

– Начинаю ненавидеть этот класс.

Она смеется.

– Ты ненавидишь класс, который преподает профессор Красавчик? Хотя я и презираю литературу, даже я взяла бы у него парочку уроков. Черт, я бы пошла на его занятия, даже если бы он просто сидел перед студентами и читал вслух электронную книгу.

– Он не… я имею в виду… не обращала внимания, – заикаюсь я. Ложь за ложью.

Она выгибает бровь. – Не обращала внимания на то, что человек привлекательный?

– Нет, в смысле… само собой… нет.

Мне следует рассказать ей, что он дружил с моим отцом, что я знала его, когда была маленькой. Я должна объяснить ей, что было бы невероятно неправильно с моей стороны заметить то, насколько он горячий.

Было бы еще более неправильно фантазировать о нем. Забудь про разъяснения Луне, лучше объясни это себе.

– Ну? – она зовет меня, смеясь. – Я хочу услышать, как ты скажешь, что он не горяч.

– Ты считаешь, что он действительно красивый? – спрашиваю я, мой голос становится громче, по крайней мере, на октаву.

Совсем не подозрительно.

Прочищая горло, я поворачиваюсь и притворяюсь очень занятой. Вынимаю блокнот и книги из сумки и кладу их на кровать, чтобы отвлечь себя от этого разговора.

– Да, – отвечает она. – У меня есть глаза, знаешь ли. Твой профессор – объективно привлекательный. Я имею в виду, хотя он и совершенно не в моем вкусе – потому что он «костюм», а я не встречаюсь с такими, он точно симпатичный. Он похож на одного из тех голливудских актеров, Джорджа Клуни или типа того. Я почти уверена, что это единственная причина, по которой те сучки с нашего этажа, которые назвали тебя амишкой, хотели попасть в его класс. На самом деле, я совершенно уверена в том, что у них нет мозгов, чтобы хотеть заниматься чем-то серьезным.

Меня осеняет: если Луна думает, что "Профессор Красавчик" – привлекательный, то есть шанс, что она не единственная. Профессора Райана, наверняка, постоянно преследуют женщины. Наверное, у него много красивых девушек. И студентки, такие, как с нашего этажа, постоянно бросаются на него.

Внезапный прилив ревности пронизывает меня, и я ненавижу себя за это. Это чувство совершенно бессмысленно. Я не имею права ревновать. У меня даже нет причин на это. Профессор Райан мне не нужен. Напоминаю себе, что, хотя он может и быть горячим, он еще и напыщенный придурок. И, в конце концов, нет никаких шансов, что он заинтересован во мне. С чего бы ему хотеть такую девушку, с которой он постоянно ругается?

– Ну, думаю, я действительно никогда не замечала этого, – говорю я тихим голосом. – Плюс, он полная…

Я почти произношу «задница», но по привычке останавливаю себя, прежде чем произнести грубое слово. Не то, чтобы Луна обиделась, если бы я ругалась матом, и не то чтобы, я все еще чтила ценности моего отца. Но это заставляет меня чувствовать себя неправильно. Почти так же неправильно, как это ощущается, когда я вспоминаю профессора Райана и чувствую бабочек в своем животе.

Я в принципе чувствую себя неправильно, говоря плохое о человеке.

Даже если он действительно высокомерная задница.

– Он что?

– Ничего, – лгу я. – Я забыла, что хотела сказать.

– Мне показалось, что ты собиралась обхаять профессора Красавчика.

Я раздраженно вздыхаю.

– Просто он задал такое дурацкое задание, что я даже не знаю, как его делать. Хотя, на самом деле оно не имеет большого значения в общем масштабе заданий.