Текст книги "Его девственница (ЛП)"

Автор книги: Сабрина Пейдж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Я стараюсь прокашляться, лихорадочно жестикулируя в воздухе, указывая на горло, в то время как мои глаза, кажется, вылезают из моей головы.

– Черт побери! Мама, она задыхается! Она задыхается! – Луна кидается ко мне, обхватывает меня под грудной клеткой и выполняет прием Геймлиха прямо за столом. Кусочек стейка попадает прямо в середину тарелки с картофельным пюре.

Луна спокойно идет обратно и садится рядом с матерью, пока я пытаюсь отдышаться. Официант бросается ко мне, спрашивает, все ли со мной в порядке, но я более смущена, чем что-либо другое. Все в ресторане пялятся на нас, а мои щеки горят от сочетания унижения и адреналина. Поднимая руку, я заявляю.

– Я в порядке! – достаточно громко, чтобы несколько столов, стоящих рядом с нами, услышали это, прежде чем откинуться назад и захотеть исчезнуть из этого места.

– Ничто не сравниться с этим публичным унижением, – бормочу я.

Джез фыркает, прикрывая своей рукой рот, а Луна в ужасе смотрит на свою мать.

– Мама, ты смеешься? Она могла умереть!

– Извини, Пьюрити, – говорит Джез, хихикая. – Иногда я смеюсь над неподходящими вещами, можешь спросить Луну, она расскажет тебе. Не думала, что вопрос о презервативах приведет Пьюрити к тому, чтобы попробовать поиграть со смертью.

– Смерть от презервативов, – наотрез говорю я. – Вполне подходящий способ кончить для дочери проповедника.

Джез смеется еще громче.

22
Габриэль

Я писал все выходные. Что бы это ни было тогда с Пьюрити, это подпитывает мое творчество, как никогда раньше. Я сексуально неудовлетворенный мальчик-подросток, возбужденный, мысленно переживающий то, что произошло в моем кабинете снова и снова.

Думаю, именно это стимулирует мое творчество. Думаю, это она подпитывает мое писательство.

Или моя одержимость.

Когда в понедельник утром Пьюрити заходит в аудиторию, я осознаю, насколько зацикленным становлюсь на этой девушке. Она влетает в класс в обрезанных шортах и черной майке. Ее волосы собраны в конский хвост; первый раз я вижу, чтобы она уложила свои волосы каким-либо другим способом, кроме как распущенными.

Я стою перед всем классом и не могу думать ни о чем другом, кроме как о ней. Как сильно хочу держаться за этот хвост, пока буду трахать ее сзади.

Мои мысли развратны. Мне это прекрасно известно. У меня никогда не было таких извращенных мыслей о студентках, особенно прямо в классе. Но у меня возникают эти мысли о ней. О дочери Алана.

Это делает их еще более извращенными.

Когда Пьюрити садится на свое место, она смотрит на меня, а ее щеки ярко-красного цвета. Не знаю, означает ли этот розовый оттенок, что она смущена произошедшим, или он означает, что она думала об этом, как и я, все выходные. В любом случает, цвет ее щечек напоминает мне то, как они розовеют после оргазма, и это тут же заставляет меня захотеть доставить ей еще один.

Я прочищаю свое горло и стараюсь сосредоточиться на своей работе, а не пялиться на девушку, как влюбленный юнец.

– Давайте обсудим задания с прошлого раза, хорошо?

Я выкидываю все из головы и остаюсь профессионалом во время лекции. Я даже убеждаю себя, что могу до конца быть профессионалом, пока не замечаю ее в конце класса – то есть до тех пор, пока тот же студент, который разговаривал с ней в начале прошлого урока, не подходит к ней снова.

Как только я вижу, что он разговаривает с ней, мне хочется задушить его. Я хочу задушить его за то, что он смотрит на нее. Хочу задушить за то, что он явно пытается подкатить к ней.

Но я ничего не делаю, потому что я их профессор.

Когда Пьюрити смотрит в мою сторону, я пожимаю плечами и собираю свои учебные материалы. Я взрослый человек, говорю я себе. Я не должен ни капли ревновать к тому, что один из моих учеников разговаривает с другим из моих учеников. Но я ревную как черт, потому что это она.

По пути из аудитории я прохожу мимо них двоих, мысленно поздравляя себя с воздержанием от убийства Рэндольфа.

– Через пять минут в этой аудитории будет другая пара.

– О, извините, да, – Рэндольф говорит что-то Пьюрити про свой номер телефона, но я не слышу ее ответа, потому что уже вышел.

Это абсурд, говорю я себе, пока выхожу из здания. Ты взрослый мужчина. Девушке восемнадцать, черт возьми. Она провела всю свою жизнь, защищенная от всего мира. Она должна ходить на свидания. Должна поиграть на этом поле. Должна набраться проклятого жизненного опыта.

Мысль о том, что она получит опыт от кого-то, кроме меня, делает меня злее, чем должна.

– Профессор Райан! – голос Пьюрити звучит позади меня, когда я иду через школьную площадку.

Я могу продолжить путь и полностью проигнорировать ее. Неохотно, я останавливаюсь посреди хаоса площадки. Когда Пьюрити достигает меня, она еле дышит.

– Профессор Райан!

Я приподнимаю брови.

– Могу я чем-то помочь вам, Мисс Тейлор? – спрашиваю я. – Вы знаете, когда у меня рабочие часы; боюсь, я уже ухожу домой.

Пьюрити украдкой оглядывается на студентов, проходящих мимо нас в разных направлениях по пути в свои классы. Этот жест почти заставляет меня рассмеяться. Девушка не смогла бы быть более очевидной, даже если бы попыталась. У нее явно нет опыта во вранье, и это было бы очаровательно, если бы она не стояла здесь, собираясь поговорить о произошедшем между нами.

Мне нужно быть осторожнее.

– Я просто хотела поговорить с тобой, – заикается она.

– У вас вопрос по поводу задания? – спрашиваю раздраженным голосом. Я обычный профессор, разговаривающий с одной из моих учениц. Ничего более.

Поддерживай профессионализм.

Пьюрити заправляет волосы за ухо.

– Да, – говорит она, оглядываясь вокруг, прежде чем понизить голос. – Случившееся в пятницу. Я хотела поговорить о…

– Другие мужчины могут быть более заинтересованы в твоем времени, – отвечаю ей я.

– Какие мужчины? – начинает она, а затем делает паузу. – Рэндольф?

– Возвращайся в свою комнату.

Она возмущенно скрещивает руки на груди.

– Нет.

– Нет?

– Нет, – повторяет она. – Я не собираюсь возвращаться в свою комнату. Ты можешь поговорить со мной прямо здесь, посреди площадки, или…

– Или что?

– Или, – она делает паузу. – Или я не знаю что. Но я знаю, что ты грубишь.

– Я говорил тебе, что не джентльмен.

Она сужает глаза.

– Ну, не обязательно вести себя как мудак только потому, что ты ревнуешь к тому, как какой-то парень разговаривал со мной.

– Ты пожалеешь, что сказала это, малышка.

– Сомневаюсь, – отвечает она; ее руки все еще скрещены.

Я склоняюсь близко к ней, слишком близко, чтобы это было уместно, но я убеждаю себя, что это займет лишь мгновение.

– Ты чертовски дерзкая для девушки, которая была перекинута через колено, когда видела меня последний раз.

Когда я отхожу, ее щеки краснеют.

– Я…

– У тебя закончились занятия?

– У меня еще одна пара, – отвечает она.

– Какая?

– Политика.

– Посещаемость не важна?

– Да.

Я уже сожалею о том, что собираюсь сделать. Взрослая часть меня понимает это.

– Тогда у тебя достаточно времени для другой пары.

– О чем ты?

– О моем доме, мисс Тейлор, – говорю я низким голосом. – Я преподам тебе урок.

Она закусывает губу.

– Что, если я необучаема?

Я издаю низкий смех.

– Ты научишься, – обещаю я, вновь, на свой страх и риск, подходя ближе. Прямо сейчас я чертовски безрассуден.

Я шепчу ей на ухо свой адрес. Мой дом в нескольких минутах ходьбы от кампуса, но достаточно далеко от студенческих общежитий, находящихся вне кампуса, и студенческих домов, поэтому она не привлечет к себе внимания. Тем не менее, это охренеть как опасно – позвать ее туда.

Я говорю себе, что все может быть невинно, словно два старых друга из одного города встретились снова. Между нами ничего не должно произойти. За тем исключением, что мы не старые друзья, и я когда-то дружил с ее отцом, но не с ней.

Приглашать ее ко мне – неправильно.

Говорить ей, что я научу ее – неправильно.

И вещи, которые я собираюсь сделать с ней, самые неправильные из всего этого.

23
Пьюрити

Мое сердце колотится, а мысли скачут.

Я не уверена, чего ожидаю, идя домой к мистеру Гейбу.

«Ты большая девочка, Пьюрити, – напоминаю я себе, несмотря на то, что у меня спирает дыхание в горле. – Когда такой мужчина, как он, зовет тебя к себе домой, что, по-твоему, произойдет?»

Готова ли я к этому?

Не совсем уверена.

Тем не менее, я стою здесь, на крыльце его дома, делая глубокий вдох, прежде чем постучать в дверь. Когда она открывается, он смотрит мне за спину, чтобы проверить – не наблюдает ли кто-то за нами, а затем жестикулирует мне, приглашая войти внутрь.

Есть в этом что-то тайное, темное, то, что заставляет мое сердце биться сильнее. Это делает происходящее еще более скандальным и захватывающим, ведь я знаю, что он – запретная зона.

Это неправильно.

Заходя в парадную дверь, я останавливаюсь, чтобы осмотреться вокруг и почувствовать атмосферу его дома. Мне даже не нужно идти дальше для того, чтобы знать то, что все это – отражение его самого: от деревянных полов до огромной библиотеки, от пола до потолка справа от входа. Его дом пахнет как он – как его парфюм, сандаловое дерево и что-то еще, что я не могу распознать.

– Для чего ты пришла сюда, Пьюрити? – спрашивает он.

Как я могу ответить ему на вопрос, если я сама не знаю ответа на него?

Он не двигается, не предлагает мне присесть или остаться. Он не прилагает никаких усилий, чтобы быть хоть чуточку вежливым. Он просто стоит и смотрит на меня, будто хочет поглотить.

– Я пришла сюда, потому что ты попросил меня об этом.

Потому что я хочу тебя. Потому что хочу, чтобы то, что случилось в пятницу, повторилось.

Хочу, чтобы это повторялось снова и снова, но в этот раз я хочу, чтобы это зашло дальше.

– Ты пообещал, что научишь меня сегодня, – напоминаю я ему, вместо того, чтобы произнести вслух какую-нибудь из моих мыслей.

– Это то, чего ты хочешь? – он подходит ближе ко мне и кладет ладонь рядом со мной на дверной проем, глядя на меня так же, как тогда в пиццерии. – Когда ты остановила меня, ты сказала, что хочешь поговорить. Поговорить или заняться чем-нибудь?

Это обязательно должно быть что-то одно? Разговор или что-то еще?

Я могу выбрать и то, и другое?

– Да, – шепчу я. – Я имею в виду не только поговорить.

Его рука остается неподвижной, пока другая рука поднимается к моей груди, пальцем играя с моим декольте, а затем зацепляется за V-образный вырез и тянет ткань вниз. Моя грудь приподнимается, когда я делаю глубокий вдох. Мне хочется, чтобы мистер Гейб прикоснулся не только к моей рубашке. Я хочу, чтобы он провел своими пальцами по моей груди, скользнул ими под мою рубашку и внутрь моего лифчика, так, чтобы я почувствовала его кончики пальцев на своих сосках, как чувствовала их на своем клиторе.

Мысль о том, что он сделал со мной в пятницу после занятий, заставляет меня желать его, а голову кружиться.

Мне нужно, чтобы он сделал это снова.

– Да или нет?

– Да, я хочу поговорить о том, что произошло в пятницу, – я произношу слова, когда он прикасается пальцем к моей груди и двигается вдоль ключицы, пока не достигает лямки моей майки, зацепляя ее. Думаю, он, скорее всего, собирается снять ее с моего плеча.

Думаю, я хочу, чтобы он снял ее с моего плеча.

Вместо этого он кладет руку на мою щеку, большим пальцем оттягивая нижнюю губу, приближаясь ко мне.

– У тебя есть рот, малышка, – говорит он хриплым голосом. – Очень красивый ротик. Так что говори, если хочешь поговорить.

– То, что случилось в пятницу, когда… – начинаю я, но затем останавливаюсь, раздражаясь. Почему я должна быть той, кто говорит, когда это он явно ревновал, когда Рэндольф разговаривал со мной?

– Да?

– Нас прервали, – заканчиваю я. – Я покинула твой офис, не понимая, что это было.

Я думала об этом все выходные. Думала о тебе все выходные.

– Чем это было для тебя? – спрашивает он; его глаза сосредоточены на моих губах. Хочу, чтобы он обрушил свой рот на мой.

– Я не уверена…

– Очевидно, что ты не уверена, поскольку разговаривала сегодня утром с Рэндольфом, – мрачно говорит он.

– Я не разговаривала с ним. Он разговаривал со мной, – я протестую. – И ты просто ревнуешь.

Я могу быть наивной, когда дело доходит до мужчин, но я не слепая. Его ревность написана на его лице. Я должна ненавидеть это, ведь ревность идет рука об руку с контролем, и я уехала из Саус Холлоу, чтобы избавиться от указаний, что мне делать.

Но я совсем не ненавижу его.

Его большой палец покидает мои губы, рука поднимается к моей голове и хватает за хвост. Он дергает мои волосы – не сильно, просто тянет, чтобы повернуть мое лицо к себе.

– Ты чертовски права, я ревную, – произносит он грубовато. – Я говорил тебе это еще в кабинете. Я рассказал тебе, что будет, если я коснусь тебя.

– Что будет? – вызывающе спрашиваю я.

Он отпускает мой хвост и скользит рукой по моим шортам.

– К тебе не прикоснется никто другой, и ты в свою очередь тоже не сделаешь этого. Ты – моя.

Жар проходит сквозь меня и распространяется между моих ног, там, где он касается меня. Мне хочется, чтобы он разорвал шорты прямо на мне, чтобы он выполнил свое обещание. Хочу, чтобы он скользнул в меня пальцем, потому как я уверена, что, если бы он это сделал, я бы кончила прямо сейчас. Даже через шорты, его прикосновения грозят подтолкнуть меня к этому.

– Это Рэндольф дал мне свой номер телефона, а не наоборот, – шепчу я. Я даже не пытаюсь объяснить, что несмотря на то, что Рэндольф должен привлекать меня, ведь мы с ним почти ровесники и он не мой преподаватель, это не так.

Хмурый взгляд появляется на его лице.

– Дай мне свой телефон.

– Зачем?

Он не отвечает. Он просто поднимет с пола мою сумку, и, залезая внутрь, вытаскивает мой телефон, а затем передает его мне.

– Разблокируй его.

– Ты ведешь себя как сумасшедший. Я не добавляла его номер в свой телефон, если ты об этом.

– Мне все равно, внесен ли у тебя в телефон номер какого-то мальчишки, Пьюрити. Я добавляю свой чертов номер телефона в твой мобильный, чтобы он был у тебя.

Он снова кладет телефон в мои руки. Он даже не написал своего имени, просто «Саус Холлоу».

– Мне следовало записать тебе его раньше, еще тогда, когда твой отец попросил меня присмотреть за тобой.

– Он просил об этом? – несмотря на то, что я знаю о просьбе моего отца, слышать, как мистер Гейб признает это, после всего того, что у нас уже было, удивительно.

Он виновато смотрит на меня.

– Твой отец попросил меня приглядывать за тобой, и я… Ну, давай просто скажем, что я присматриваю за тобой не так, как он хотел бы того.

– Так тебе действительно все равно, что какой-то парень дал мне свой номер телефона?

– Ты намеренно пытаешься заставить меня ревновать?

– Не думаю, что мне нужно пытаться, – дразню я. – Думаю, что ты уже и так проделал хорошую работу для того, чтобы вдоволь поревновать.

Он наклоняется близко ко мне; его рот у моего уха.

– Я не делюсь кисками. Тебе бы лучше помнить об этом.

Дрожь проходит по позвоночнику.

– Ну, тогда, может быть, меня следует отшлепать за плохое поведение? – предлагаю я, чувствуя себя неожиданно смело.

– Хочешь снова оказаться у меня на коленях?

– Возможно.

– Я знаю другие вещи, которым я могу научить тебя. Кроме порки.

– Какие вещи? – шепчу я, мое сердце снова колотится.

– Ну, о чем ты знаешь, Пьюрити?

– Ни о чем, – шепчу я.

– Тогда я научу тебя всему.

24
Габриэль

Я смотрю на свои часы.

– У тебя есть полтора часа, прежде чем тебе нужно будет идти на следующую пару. Верно?

– Я всегда могу прогулять ее, – начинает она.

– Ты не будешь пропускать пары. Ты будешь делать домашние задания, посещать занятия и учиться. И, конечно же, ты не будешь пропускать пары, потому что хочешь с кем-нибудь перепихнуться.

Пьюрити подносит свою руку ко лбу, насмешливо отдавая честь.

– Да, сэр, – произносит она, делая паузу. – Но это не просто кто-нибудь. Это ты.

– Ты также не пропустишь занятия для того, чтобы переспать со мной, – говорю я ей. – Ты уже обедала?

– Я собиралась перехватить что-нибудь в столовой между парами.

– То есть, нет? – я поворачиваюсь в сторону кухни. – Пошли.

Она следует за мной на кухню, где я, открывая холодильник, понимаю, что понятия не имею, что девушка предпочитает из еды. Когда я оборачиваюсь, чтобы спросить ее, она стоит у кухонного островка, проводя ладонью по серой мраморной столешнице.

– Твой дом такой… ты, – мягко говорит она. – В хорошем смысле, я имею в виду. Не понимаю, почему я сказала, что это ты. Точнее знаю, просто…

Она перестает болтать; ее ладони идут вверх по рукам.

– Тебе холодно? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Я… Я нервничаю. Я думала, мы собираемся… Ну, ты понимаешь.

Вздыхая, я закрываю холодильник и иду к ней. Вытаскиваю одну из табуреток из-под островка и сажаю на нее Пьюрити, а затем помещаю свои руки по обе стороны ее бедер, обхватывая края сиденья, заглядывая в ее глаза.

– О чем именно ты думала?

Она прикусывает нижнюю губу зубами.

– Знаешь… О том, чем мы занимались в твоем офисе.

– Значит, ты думала о том, что пробудешь в моем доме всего пять минут, прежде чем я сорву эти маленькие шорты, отшлепаю твою маленькую задницу и заставлю кончить на мои пальцы?

Прерывистый вздох.

– Возможно.

– Терпение – это добродетель, Пьюрити, – шепчу я. Ее щечки снова окрашивает этот розовый оттенок, немедленно заставляя мой член дернуться в ответ. Через две секунды я буду твердым, как камень, если не буду острожен. Я прочищаю горло.

– Ну, так чего бы ты хотела съесть?

Ее губы дергаются в уголках.

– Тебя.

Я выпускаю долгий вздох.

– Не искушай меня, Пьюрити, – предупреждаю я.

Она невинно моргает глазками.

– Я тебя искушаю?

– Я сегодня очень стараюсь быть джентльменом, – говорю я ей. – Так что, если не хочешь, чтобы я прямо сейчас на этой кухне поставил тебя на колени и насадил тебя прямо на свой член, и если ты не думаешь, что готова к тому, что я кончу в этот маленький ротик, я бы перестал шутить о вещах такого характера.

Она заливается более глубоким оттенком красного.

– Может быть, я готова к этому.

– Ты далеко не готова принять меня целиком, – произношу я ей, даже несмотря на то, что мой член твердеет от простого предположения оказаться внутри этого девственного рта.

Ее брови приподнимаются.

– Тогда чему ты собирался научить меня?

Я прямо сейчас могу взять ее на островке или холодном плиточном полу. Могу взять ее, и думаю, она позволила бы. Но я не хочу, чтобы она позволила мне это; я хочу, чтобы она умоляла меня взять ее, потому что жаждет меня.

– Ты же знаешь, что мне восемнадцать, – заявляет она. – Мне восемнадцать; ко мне прикасался только один мужчина. И это было в твоем кабинете.

Я издаю рычание.

– То есть, один оргазм и теперь ты готова умереть за него?

Ее лицо краснеет. Она явно смущена.

– Возможно, – признается она. – Это плохо?

Мое сердце смягчается.

Я напоминаю себе, что этой девушке всю ее жизнь вдалбливали, что ее желания неправильны. И я пытался сделать хоть что-нибудь, кроме того, как сорвать с нее одежду в тот момент, когда она вошла в мою дверь, потому что я старался сохранить хотя бы некоторое подобие самоконтроля, а не подразумевать, что ее желания плохи.

Приподнимая пальцем ее подбородок, я склоняю голову, чтобы посмотреть на нее.

– Никогда не думай, что все, что тебе хочется, или что тебя заводит, это плохо, девочка. Ты идеальна. Все в тебе идеально.

– Я не знаю, что меня заводит.

– Нет? – я сжимаю боковые стороны табуретки, на которой она сидит, и тяну ее, пока сиденье не касается моих бедер. Затем я наклоняюсь и губами касаюсь ее уха.

– Слышать, как я шепчу тебе на ухо?

Она извивается.

– Думаю, да.

– Ты так думаешь? Ну, мне придется сделать что-то получше. Может, грязные словечки заведут тебя?

– Может быть, – шепчет она.

– Тебе понравилось, когда я поднял юбку к твоей заднице, прикасался пальцами между ног и ласкал твой клитор?

Она не громко хныкает, и это то подтверждение, которое мне было нужно.

– Тебе понравилось узнать, что ты делаешь меня твердым?

Она стонет.

– Знаешь ли ты, что делает со мной осознание того, что я – единственный мужчина, который кончал на эту маленькую девственную киску?

Ее дыхание учащается, а глаза закрываются.

– Я видел только часть тебя в своем кабинете. И я хочу посмотреть на всю тебя. Разденься для меня.

– Здесь? – ее веки приоткрываются. – На твоей кухне? Средь бела дня?

– Я хочу посмотреть на тебя при свете дня. В это так трудно поверить?

– Я чувствую себя немного неловко, – при этом ее пальцы все равно скользят к кнопке на шортах.

Я отступаю, прислоняясь к противоположной стойке рядом с плитой, чтобы наблюдать за ней.

– Знаю, но тебе нечего стесняться. Сними одежду, чтобы я мог полностью видеть тебя.

Сделав глубокий вздох, она тянется к своей рубашке и снимает ее через голову, на мгновение, задерживая между пальцев, прежде чем кинуть на пол. Она стоит около островка, держа одну руку на бедре, одетая только в светло-розовый бюстгальтер и джинсовые шорты. Ее полная грудь выглядывает из лифчика, и мой член твердеет при виде ее налитой в чашках груди.

– Я чувствую себя глупо, когда ты так смотришь на меня.

– Урок первый: ничто из того, пока ты раздеваешься передо мной, не глупо. Ничего. Видишь, какой я сейчас твердый?

– Да, – отвечает она; ее взгляд прикован к тому, как мой стояк, очевидно, оттягивает брюки.

– Заведи руки за спину и расстегни лифчик, – приказываю я, мой голос жесткий. – Я хочу посмотреть на эти идеальные сиськи.

С застенчивым выражением лица, она делает то, что я говорю ей. Ее бюстгальтер присоединяется к рубашке на полу, и теперь она стоит передо мной топлесс. Ее грудь так же совершенна, как и все остальное в ней. Полная и дерзкая, с крошечными розовыми сосками, заставляющими меня захотеть пробежаться вокруг них языком.

Думаю, я мог бы заставить ее кончить, пройдясь языком по груди.

– Нет ничего сексуальнее, чем наблюдать, как ты делаешь именно то, что я тебе говорю, – произношу я. – Смотреть, как ты снимаешь свою одежду на моей кухне просто потому, что я попросил тебя сделать это, напоказ выставляя свое идеальное маленькое тело для меня – это самая горячая вещь, которую я когда-либо видел. В этом нет ничего глупого. Урок предполагает, что тебе комфортно, когда я наблюдаю за тобой.

Она расстегивает верхнюю пуговицу на своих джинсовых шортах.

– Существует ли план занятий?

– Каким бы я был преподавателем без плана занятий? – я смотрю, как она по бедрам стягивает шорты. Они падают на пол, собираясь вокруг ее лодыжек, и она откидывает их в сторону. Теперь она стоит здесь, на моей кухне в своих розовых хлопковых трусиках, простом нижнем белье, которое вообще не должно быть сексуальным, но каким-то образом это самая горячая вещь, которую я когда-либо видел. – Раздвинь для меня ноги. Хочу узнать, мокрые ли у тебя трусики.

Она отводит одну ногу в сторону, а потом вопросительно смотрит на меня.

– Как мне это показать тебе?

– Приложи палец между ног, девочка.

Я смотрю, как она скользит пальцем по передней части нижнего белья и трогает себя. Ее глаза на мгновение закрываются, но затем снова открываются, когда она отводит палец, чтобы показать его мне. Я удивлен, что на моих штанах еще нет мокрого пятна, когда она вот так стоит здесь голая передом мной.

– У вас есть на меня план, сэр? – спрашивает она.

– У меня много на тебя планов.

Черт, мои планы не нее заставят и моряка покраснеть.

– Но сейчас я хочу, чтобы ты показала мне свой мокрый пальчик.

– Да, сэр, – шепчет она, поднимая руку.

– Тебе повезло, что у меня достаточно самообладания, чтобы оставаться на месте, мисс Тейлор, иначе я бы уже стоял на коленях, дегустируя тебя.

В ответ она издает короткий стон, и я перебиваю ее, прежде чем потерять контроль.

– Теперь я хочу увидеть тебя голой в свете дня на своей кухне и кончающей передо мной.

Она сильно краснеет.

– Я никогда раньше не раздевалась перед кем-либо. И никогда не трогала себя перед кем-то.

– Ты задрала для меня юбку в моем кабинете, мисс Тейлор, – напоминаю я ей. – И в тот момент у тебя, само собой, не было проблем с тем, чтобы прикасаться к своему маленькому опухшему клитору, не так ли?

– Это другое, – шепчет она.

Но ее руки проходятся по бокам бедер; ее движения неуверенные. Она хочет прикоснуться к себе. И до смерти хочет сбежать. У нее на лице написано.

– Насколько другое? Было ли это чем-то другим, потому что ты думала, что я не мог видеть, как ты скользила пальцами между ног, пока была наклонена над столом?

– Тогда ты на меня не смотрел, – отвечает она. – Сейчас ты прямо передо мной и смотришь на меня.

– За тобой нужно наблюдать, – говорю я ей. – Было бы преступлением не посмотреть на то, как ты кончаешь, какое у тебя выражение лица в тот момент, когда ты падаешь через край. Теперь я собираюсь посмотреть, как ты снимаешь свои трусики и трогаешь себя так же, как лежа в постели  ночью. Ведь это то, чем ты занимаешься по ночам, верно?

– Иногда, – шепчет она. – Но с тех пор, как ты сказал мне не делать этого, пока не дашь мне своего разрешения, я не притрагивалась к себе.

Мой член твердеет при мысли о том, как она лежит в постели, одетая в симпатичную маленькую пижамку или футболку и шорты, и тянется между ног, чтобы коснуться себя, думая обо мне.

Я посмеиваюсь над ней, изображая сочувствие.

– Поэтому ты так отчаянно нуждаешься в этом прямо сейчас? Ты уже несколько дней не кончала?

Она, зубками закусывая нижнюю губу, кивает.

– Так ты совсем не прикасалась к себе с тех пор, как мы виделись в последний раз?

Она качает головой.

– Совсем нет, сэр. Я очень хорошая.

– Ну, это заслуживает награды. Хорошие девочки получают вознаграждение. Я должен позволить тебе кончить для меня?

– Да, – вздыхает она.

– Да, пожалуйста, сэр, – поправляю ее.

– Да, пожалуйста, – она делает паузу. – Сэр.

– Засунь пальцы в трусики и прикоснитесь к себе. Покажи мне, как ты заставляешь себя кончить.

– Мне больше нравится, когда ко мне прикасаешься ты.

Я быстро пересекаю пространство между нами, останавливаясь, когда подхожу так близко к ней, что мы почти соприкасаемся. Она смотрит на меня, ее губы раскрываются, когда она  резко вдыхает. Этот вдох превращается во вздох, когда я использую свой палец, чтобы коснуться одной груди, а затем другой, при этом не отводя от нее взгляд.

Когда я веду пальцем по соску, он превращается в жесткий маленький камушек. Она стонет, и этот стон заставляет меня захотеть обойтись без всех этих прелюдий и трахнуть ее прямо сейчас на полу кухни.

Я рычу, разочарованный своей потребностью в том, чтобы быть сдержанным.

– Не испытывай меня, Пьюрити, – предупреждаю я ее, мой голос жесткий, – иначе я вообще не позволю тебе кончить. Теперь приложи пальцы между ног и трахни себя.

Ее глаза расширяются, но она делает именно то, что я ей говорю. Она засовывает пальцы в трусики.

– Да, сэр.

– Видишь, как это легко? – спрашиваю я. – Теперь я не могу видеть, что делают твои пальцы внутри трусиков, поэтому тебе придется описать это для меня.

– Я трогаю себя, – произносит она тихо. Ее язык пробегается вдоль нижней губы, пока она смотрит на меня.

– Ты можешь описать лучше, Пьюрити. Где ты себя трогаешь?

– Я прижимаю палец к клитору.

Услышав, как она говорит слово «клитор», я чертовски доволен.

– Продолжай, – поощряю ее я. – Чем лучше ты опишешь мне то, что делаешь, тем лучше я вознагражу тебя.

– Каким образом ты наградишь меня? – спрашивает она; но взгляд, который я посылаю ей, заставляет ее замолчать. – Я имею в виду, я потираю пальцами свой клитор, и это ощущается действительно хорошо.

Ей так неловко, что это очаровывает.

– Хорошая девочка. Вот каким образом ты получишь вознаграждение.

Кончиком пальца я дразню ее сосок, по кругу поглаживая его, пока он не становится маленьким камушком.

– Приятно ощущается?

– Очень приятно, – говорит Пьюрити, ее голос подрагивает, когда она начинает ласкать себя быстрее.

– Очень приятно что, Пьюрити?

– Очень приятно трогать свой клитор, – стонет она. – Очень приятно, когда ты ласкаешь мой сосок. Это делает меня мокрой.

– Покажи мне, какая ты мокрая.

– Я очень мокрая.

Она вытаскивает пальцы, кончики ее пальцев блестят.

– Ты когда-нибудь пробовала себя?

Она качает головой.

– Я не могла такого сделать.

Отрывая пальцы от ее груди, я берусь за запястье Пьюрити и поднимаю пальцы к ее губам.

– Открой рот. Я хочу, чтобы ты поняла, какая ты сладкая.

– Но ты никогда не пробовал меня, – протестует она. – Ты говоришь, что я сладкая, но что, если я невкусная, как…

Отпуская запястье, я падаю к ее ногам. Она громко визжит от удивления, когда я, придерживая ее одной рукой за бедро, быстро отодвигаю в сторону нижнее белье, обнажая киску. Без предупреждения, я накрываю ее своим ртом, мой язык прикасается к ее щели и движется вверх до клитора.

На вкус она даже лучше, чем я мог себе представить, сладкая, как мед и сахар. Если я останусь между ее ног на минуту дольше, я кончу прямо здесь, не касаясь своего члена.

Черт, если она сейчас кончит у меня на лице, игра окончена. Я лишу девушку девственности прямо на кухонном полу, все остальное в мире будет проклято. С отчаянным стоном я отрываю от нее свой рот так же быстро, как коснулся ее. Когда я поднимаюсь, я вижу шок на ее лице.

Прежде чем Пьюрити начинает протестовать, я целую ее.

На долю секунды ее руки касаются моей груди, будто она собирается оттолкнуть меня. Ее ладони прижимаются ко мне, и ее тело застывает, когда она пробует себя с моих губ.

Потом ее язык находит мой, и она тает.

Я хотел поцеловать ее, чтобы она почувствовала свой вкус. Я всего лишь хотел, чтобы она знала, какая она невероятная на вкус. Вот и все, ничего больше.

Но когда она тает напротив меня, практически растекаясь, я не могу перестать целовать ее. Меня удивляет, как сильно я не хочу останавливаться.

Это тот тип поцелуя, который разрушает все. Такой поцелуй, который сбивает вас с пути, сверкая неоновой вывеской перед вашим лицом, показывая вам, что то, что вы делаете прямо сейчас, что-то значит. Поцелуй, лишающий вас силы.

Именно поэтому я отрываю свои губы от нее.

Это не тот поцелуй, который я ожидал от этой девушки. Мой первый поцелуй не был таким. Он был неуклюжим, неловким, и даже отдаленно не сексуальным.

Этот же поцелуй был охренеть-каким-разрушительным.

Меня не часто застают врасплох. И, само собой, я не ожидал, что меня удивит восемнадцатилетняя девственница, которая ничего не знает о поцелуях, сексе или жизни. Но теперь я стою здесь с сердцем колотящемся в горле, пытаясь собрать себя – и стараясь не казаться таким неспокойным, каким я являюсь на самом деле.

Пьюрити касается кончиками пальцев своих опухших губ и несколько раз подряд моргает. Она прочищает горло.

– Это было…

Я должен закончить ее предложение чем-то умным, но я не могу заставить себя сделать это.