Текст книги "Его девственница (ЛП)"

Автор книги: Сабрина Пейдж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

9
Габриэль

– Новый роман? – Дин ставит тарелку с двумя кусочками пепперони на стол передо мной.

Я выглядываю из-за экрана ноутбука.

– Возможно. Не хочу дразнить себя, но… – говорю я, хотя и не верю в такую удачу.

Дин стягивает полотенце с плеча и вытирает руки.

– Ну, сегодня я заметил тебя еще из кухни и сразу понял, что ты снова пишешь. Два года ты приходил сюда раз в неделю, и я никогда не видел тебя с ноутбуком.

– Неправда, – говорю рассеянно, отвлекаясь на слова на экране. Я провел так много времени в пустыне творчества, что не могу судить, получится ли из этого что-нибудь хорошее. Но мне кажется, это может быть неплохо. – Думаю, я приносил с собой ноутбук один или два раза.

– Никогда, – настаивает Дин. Он владелец пиццерии в нескольких кварталах от кампуса, в которой делают лучшую пиццу в этом районе и не имеет тенденции собирать толпу студентов по вечерам. Это означает, что у меня есть хоть какая-то крупица времени, когда я могу спокойно прийти сюда на ужин. – Пришло время написать что-нибудь поинтереснее моего пиццерийного меню.

Год назад, Дин изо всех сил старался «украсить» свою пиццерию, поэтому я помог ему и переписал меню. За пару бутылок пива и пепперони, придумал ему несколько броских тематических названий и описаний пунктов меню. Это не было для меня большим делом. Было весело, лучше, чем стучать головой о стену в попытке выбить свое дерьмо. Но отныне Дин утверждает, что вся пицца, съеденная мной, заранее оплачена, независимо от того, сколько раз я пытался заплатить за нее сам.

– Твое меню – просто произведение искусства, и все благодаря мне, – смеясь, произношу я ему.

– Когда ты станешь по-настоящему знаменит, я буду всем хвастаться, что мое меню было написано тобой.

– Я уже знаменит, – говорю, пока он свистит и идет в направлении кухни.

– Да? И почему же тогда я ничего не читал из того, что ты написал?

– Я не пишу книги с картинками, Дин.

Он посмеивается, пока идет обратно на кухню, а я возвращаюсь к набору текста. Впервые за многие годы я могу переключить свое внимание от всего, что меня окружает, но теряюсь в словах. Я полностью погружен в работу и на самом деле начинаю писать что-то новое, хотя это не изменит мир прозы, а работа идет скачками, а не течет словно вода.

Я смотрю, как группа несносных студентов колледжа прерывает мои мысли, кричит и хлопает друг друга по плечам, называя друг друга «бро», пока они от входа пересекают ресторан, направляясь в сторону, тускло освещенного места, где находятся бильярд, дартс и пиво. Если бы они не были такими громкими и раздражительными, я бы совершенно не заметил ее, тоже входящую в помещение.

Ее.

На Пьюрити длинное черное платье с мелким цветочным узором, которое выглядит на ней, будто она сошла с модных журналов начала века.

Она из другого мира, ее волосы обрамлены золотистым светом вечернего заката, который падает сквозь стеклянную дверь.

Я воображаю, будто глаза каждого в этом месте устремлены на нее прямо сейчас, но я не могу оглядеться вокруг, чтобы узнать, правда ли это, потому как слишком занят тем, что смотрю на нее сам.

Она делает паузу, идя неуверенно и пугливо, как будто хочет убежать в любой момент. Мне любопытно, собирается ли она умчаться отсюда. Мне интересно и хочется узнать о ней больше.

А еще интересно, на самом деле, какого черта она здесь делает.

Возможно, она знает, что ты приходишь сюда.

Мой уровень интереса настолько высок, что я не уверен, обладает ли она всеми ответами. Конечно, она могла бы прийти сюда, чтобы найти меня и выплеснуть пиво мне в лицо после моего отзыва об ее работе.

Я был груб с ней.

Ладно, я был мудаком.

Мысль о моем отзыве на ее сочинение заставляет содрогнуться. Обычно я не такой придурок, когда дело доходит до отзывов. В конце концов, я не пытаюсь сокрушить чей-либо дух, и студенты, которых я выбираю для своих занятий, действительно, талантливы.

Обычно я оставляю честную критику, имеющую хоть какую-то положительную черту. В случае Пьюрити я бы оценил ее сочинение как поэтическое или лирическое. Если бы это был другой студент, я бы так и написал.

Так почему же с ней не так?

Я сказал себе, что жесткая критика – это именно то, что нужно этой девушке. Не то чтобы я вытащил эту критику из своей задницы. Ее персонажи были стилизованы, формальны и совершенно нереальны. Написание реалистичных персонажей, очевидно, ее слабое место. Конечно, я не ожидал ничего другого от девушки, которая столь невинна, как она.

Обеспокоенный чувством вины за то, что был настолько жесток с ней, я не сразу замечаю, что она стоит там с какой-то татуированной и частично побритой девушкой в драных джинсах.

Девушкой, в точности противоположной той, с кем я ожидал увидеть Пьюрити. Черт, я вообще не ожидал, что Пьюрити будет здесь: в притоне с пиццей, бильярдными столами, дротиками и пивом.

У ее отца, вероятно, случился бы инсульт, узнай он, что она была здесь.

Я не совсем уверен в том, что татуированная девушка и Пьюрити подруги, пока девушка не берет руку Пьюрити в свою, и не ведет ее в направлении пустого столика в другой стороне комнаты.

Да уж, херово. Возможно, Пьюрити можно дать надежду, в конце концов.

Знаете, я не папочкина дочка.

Судя по тому, как Пьюрити улыбается и кивает татуированной девушке, я понимаю, что, должно быть, недооценил ее. Может быть, она не так тщательно слушалась отца. Может быть, она не настолько ограниченная, как я предполагал.

В конце концов, я не видел девушку много лет. Возможно, я сделал свои выводы о человеке, основываясь исключительно на ее одежде и манере поведения, а также на том, что она – дочь Алана.

Это делает меня чертовски поверхностным, верно?

Она смотрит в мою сторону, и осознание освещает ее лицо. Ну, освещает – это не совсем правильный термин для этого. Похоже, она не очень-то рада видеть меня.

Она определенно не сильно рада видеть меня.

Ее глаза сужаются, а выражение лица превращается в маску.

Это охренеть как неловко.

Я киваю ей. Профессионально, повседневно киваю. Это кивок, который говорит о том, что я определенно, ни в коей мере, виде и форме не побежал обратно в свой кабинет после той первой пары дрочить из-за ее пухлых и милых губок. Это кивок, который говорит, что я никогда не представлял ее губы, обернутые вокруг конца моего члена, или ее голову, двигающуюся вверх и вниз по моей длине. Но это не говорит о том, что я не виноват в подобных фантазиях с ней в главной роли, потому как знаю, насколько она молода, неопытна и невинна.

Профессионально.

Подходяще.

Уместно.

Повторяю я себе как мантру, пока Пьюрити садится за столик напротив ее подруги, и я стараюсь не смотреть на нее как распутный мерзавец, хотя и чувствую себя таковым. Пьюрити что-то говорит своей подруге, и та кидает на меня дерзкий взгляд. На секунду, у меня появляется иррациональная мысль о том, что ее подруга догадывается о моих грязных фантазиях о Пьюрити, но это смешно.

Пьюрити, должно быть, сказала своей подруге, какой я мудила.

Это ненамного, но лучше, чем быть извращенцем.

Еще одна волна боли бьет меня за мое поведение, но я отодвигаю ее. Вот как это должно быть. Быть мудаком – значит держаться от нее подальше.

Я держу ее в безопасности.

Возвращаясь к ноутбуку, я вынуждаю себя сосредоточиться на письме. Но когда я начинаю печатать, мне совсем не нужны силы. Я подпитываюсь каким-то неизвестным импульсом, который не могу объяснить. Я не знаю почему, но мне начинает казаться, будто, когда я вижу Пьюрити, тогда открываются врата творчества, и я пишу. Но это смешно.

Тем не менее, я теряю себя в письме, слова текут, пока я не заполняю две страницы. Затем поднимаю глаза вверх, когда Дин возвращается к моему столу с хитрым выражением на лице.

– Не говори мне, что с моей пиццей что-то не так, – говорит он, скрещивая руки на большой груди.

– Черт, – бормочу я. – Я так отвлекся, что даже не думал о пицце, Дин.

Он качает головой.

– Если бы я не знал тебя так долго, сколько ты сюда приезжаешь, Гейб, это было бы чертовски обидно.

– Если я введу тебя в свой роман, это исправит положение? – шучу я.

Дин Сникерс.

– Не делай меня одним из твоих сраных сюси-пуси эмоциональных мужиков.

– Я думал, ты не читал моих романов.

– Только не зазнайся. Моя жена заставляла меня, когда они читали твои книги в ее литературном клубе. Обычно я не читаю женскую литературу.

– Художественную литературу, – поправляю я. Частью того, почему мне нравится приезжать сюда, является то, что Дин может поливать меня дерьмом, а я делаю это в ответ. Это напоминает мне о морских днях.

– Без разницы, – издевается он. – Сделай меня злодеем или типа того.

– Ну, это вряд ли получится.

– Ты хочешь, чтобы я упаковал пиццу в коробку или как? Ты сегодня как-то засиделся.

Я смотрю на часы. Проклятье.

– Черт возьми, Дин. Я не думал, что уже почти семь. Ты должен был выгнать меня из кафе, если тебе было нужно.

Обычно я ухожу отсюда в районе шести вечера, до того, как здесь появится толпа студентов, которых Дину нужно будет обслужить. Я стараюсь избегать мест, где тусуются подростки, так как нет ничего более неловкого, чем натыкаться на своих пьяных студентов в городе. Но если бы я избегал всех мест, где они тусуются, я бы пропустил некоторые из лучших притонов в этом городе.

– Ты думаешь, что я какая-то фиалка, которая не может сказать тебе, нужен ли мне столик или нет? Если бы я хотел, чтобы ты освободил столик, я бы выгнал тебя из-за гребаного стола, – он делает паузу. – А вот теперь я выгоняю тебя.

Я смеюсь.

– Дай мне коробку, – говорю я ему, закрывая ноутбук. – Я должен вернуться домой и выгулять Хэми. Я не обратил внимания на время.

– Писатели, – бормочет он, тряся головой, пока уходит.

Когда он заходит на кухню, я не могу не посмотреть через всю комнату на столик, где сидит Пьюрити и ее подруга. Я прилагал максимум усилия, чтобы игнорировать их, но я не могу проигнорировать двух парней, сидящий у стенда и болтающих с ними.

Двое парней, одетых в бейсболки задом наперед и застиранные футболки с принтами в виде греческих букв. Точнее, двое пьяных сопливых мальчишек.

Мне нужно взять пиццу, ноутбук, пойти домой и погулять с Хэми. Вот что сделал бы нормальный профессор.

Я должен игнорировать двух дебилов, которые явно пытаются подкатить к Пьюрити и ее подруге. Вот что сделал бы профессор, не имеющий личной истории с одной из своих студенток.

Я должен оставить это как есть.

Что это, ревность? Я понимаю, что смотрю, как один из парней шутит, а другой ржет, толкая локтем того, который пошутил. Два дегенерата.

Но я ничего из этого не делаю. Вместо этого, мне интересно, как долго они будут разговаривать с девушками. Интересно, во вкусе ли Пьюрити кто-то из них.

Один из них откидывается и опирается предплечьями на верхнюю часть сидения позади Пьюрити. Его близость с ней немедленно посылает прилив раздражения сквозь меня, которое я не могу рационально объяснить. Когда он наклоняется к ней и прикасается к ее плечу, говоря что-то, чего я не могу разобрать, мое раздражение быстро усиливается.

Я злюсь.

Я еще сильнее злюсь, когда она отклоняется в сторону, отодвигаясь от него. Ей явно некомфортно, и он виновен в этом. Мне не нравится то, что он стоит рядом с ней, мне не нравится то, как он наклоняется к ней, и мне определенно не нравится то, что он прикасается к ней.

Теперь я совсем в смятении.

Я встаю, прежде чем подумать о последствиях. Если бы я продумал последствия, то понял бы, что это был глупый, нелогичный, плохо продуманный выбор. Он включает в себя ненужное количество внимания к профессору, который вмешивается в личную жизнь одной из студенток очень сомнительным способом.

Очень сомнительным, учитывая те вещи, которые приходили ко мне в голову конкретно об этой студентке.

До того, как осознать ситуацию, я стою у их столика. К моему огромному облегчению, я физически ничего не делаю этому придурку и не мешаю ему прикасаться к Пьюрити, но только потому, что как только он видит, что я приближаюсь, то сам убирает руку.

– О, э… – заикается он, пытаясь прочистить горло. – Я не знал, что ты здесь со своим отцом.

Пьюрити заливается глубоким оттенком красного.

– Это не мой отец.

Ее подруга издает громкий хрюк, прикрывая рот ладонью. Потом она смотрит на меня, поднимая брови.

– Это не ее отец. Это известный профессор Райан.

Подруга чертовски пристально смотрит на меня, и это означает, что Пьюрити рассказала ей о моем отзыве. Но она не смотрит на меня как на извращенца, что означает – Пьюрити не рассказала ей о том, как я искоса наблюдал за ней.

То, как она скрещивает руки и кидает защитный взгляд на Пьюрити, заставляет меня почувствовать тепло. По крайней мере, у Пьюрити есть хоть кто-то, кто присмотрит за ней, кто, очевидно, может позаботиться и о себе тоже.

– Что ж, – говорит с сарказмом парень. – Мы будет за бильярдным столом. Если вы захотите потусоваться, приходите. Конечно же, если ваш отец даст вам разрешение. – Он делает жест рукой в сторону другого сопляка, будто они двое – самые умные люди в мире, прежде чем уйти в сторону бильярда.

Пьюрити с яростью смотрит на меня.

– Что вы здесь делаете?

– Да, профессор, – говорит подруга Пьюрити обвинительным голосом. – Это у вас привычка такая, прерывать всех ваших студенток, пока они пытаются познакомиться с парнями?

– С парнями? – я не могу сдержать удивление в своем голое. – Это то, что происходило здесь?

Подруга Пьюрити громко фыркает.

– С этими парнями? Да, верно, – она делает паузу. – Но они не в моем вкусе. Правда, может, они понравились Пьюрити. Без обид.

– Мне? Что? Нет, меня они не заинтересовали. Я имею в виду, связываться с ним – эм… нет, спасибо, – она останавливается, делая глубокий вдох, пока ее щеки приобретают более яркий оттенок красного. – Вообще-то… мне нужно в туалет. Увидимся в классе, профессор Райан.

Она пододвигается к краю сидения и встает, но теряет равновесие. Я оборачиваюсь к ней, и она спотыкается.

Прямо об меня.

Она падает на мою грудь, громко охая, когда ее тело прижимается к моему. Мои руки автоматически хватают Пьюрити, и на секунду я держу ее тело напротив своего, пока она смотрит на меня.

Все замирает.

Кажется, что время замедлилось, по крайней мере, окружающий мир. Я держу ее, и она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, волосы струятся по плечам.

В тот момент, когда моя кожа прикасается к ее, словно разряд тока проходит между нами, возбуждение мгновенно охватывает нас. Это худшее клише в мире, но это единственный способ описать то, что происходит между мной и Пьюрити. Я без сомнения знаю, что она тоже чувствует то же самое, потому что вижу это в ее глазах.

Почти непреодолимое желание поцеловать ее, здесь и сейчас, посреди кафе, заполненное не пойми кем, вспыхивает во мне. И как будто она умеет читать мысли, ее голова слегка поднимается к моим губам.

Я почти это делаю.

Я почти что, блядь, целую эту девушку.

Затем я быстро прихожу в себя, потому что ни за что не должен целовать эту девушку.

Девушка – ключевое слово.

Студентка – другое слово.

Я не могу поцеловать ее посреди общественного места, как обычную женщину, которая не является моей студенткой или дочерью моего бывшего друга.

Я отпускаю ее, и она просто стоит там какое-то мгновение, моргая несколько раз, прежде чем прочищает горло и, поворачиваясь, практически бежит в сторону задней части кафе.

Подруга Пьюрити бросает на меня взгляд, она поднимает брови и делает глоток содовой.

– Ну и дерьмо, – говорит она. – После этого, думаю, что мне нужна сигарета.

Нам обоим.

10
Пьюрити

Я бегу в туалет, двигаясь настолько быстро, что сбиваю женщину. Не останавливаюсь, бормочу извинения.

Все как в тумане.

Все размыто из-за того, что произошло между мной и мистером Гейбом.

Ничего страшного, говорю я себе. Ничего. Я просто слишком резко подскочила, у меня закружилась голова, и я наткнулась на него.

Я наткнулась на его грудь, на его очень твердую, очень мускулистую грудь, и чуть было не протянула руку, чтобы дотронуться до него.

Затем он положил руки на мои предплечья и крепко прижал меня к себе, так, что никакого пространства не осталось между нами, что заставило меня еще больше пошатнуться.

Все это длилось недолго, не больше пары секунд, поэтому ресторан не оказался в шоке и в ужасе скандала, но мне показалось, будто он держал меня целую вечность. Я находилась в его руках, мое тело прижималось к его телу, и у меня было странное ощущение принадлежности этому человеку.

На мгновение я была полностью уверена в этом.

Затем я быстро пришла в себя, потому как поняла всю нелепость моих мыслей. Это просто смешно.

Но на самом деле мне не смешно. Я задыхаюсь, вдыхая воздух маленькими глотками, из-за чего мне даже приходится остановиться в задней части коридора и отдышаться. Пульсация между ног настолько сильна, что я не могу сосредоточиться на чем-то другом.

Под платьем мои трусики мокрые.

Такого никогда не случалось.

Я никогда не допускала такого раньше. Меня учили, что грязные мысли, те, которые посылают тепло между ног, те, которые возникают у меня при мысли о мистере Гейбе – это грех. Я не могу остановить фантазии о том, как глажу торс мистера Гейба и опускаю свою руку к низу его живота. Да помогут мне небеса, Господи.

Образ моего отца за кафедрой мелькает в голове: «Берегите свои умы от грязных мыслей. Они от дьявола, он просто является в соблазнительном обличии».

Вот что сказал бы он. Точнее то, что говорил.

Я не могу представить себе более соблазнительную и заманчивую форму дьявола, чем мистер Гейб. Его лицо красивое и точеное, словно у кинозвезды. То, как он смотрит на меня – самодовольно и хитро, будто знает все мои тайны, заставляет мурашки бегать по моим рукам. Его губы…

Нет.

Хватит. Возьми себя в руки, Пьюрити. Тебе не нужно думать о губах мистера Райана.

Губы мистера Райана.

Я повторяю это снова и снова: профессор Райан, профессор Райан, будто если я повторю его имя достаточное количество раз, то забуду о нем.

– Ты следила за мной, Пьюрити?

Я вздрагиваю, отчасти потому, что голос, исходящий из ниоткуда меня пугает, но и потому, что его голос – будто из моих мыслей.

Моих не очень невинных мыслей.

Поворачиваюсь к нему лицом. Мое сердце учащенно бьется, словно я только что пробежала марафон. Кажется, я не могу дышать, не в тот момент, когда он стоит в этом коридоре, глядя на меня так, как он это делает.

Выражение его лица посылает дрожь по всему моему позвоночнику, но не от страха. Жар мчится сквозь меня, когда он рядом. Я переминаюсь с ноги на ногу, сжимаю бедра вместе и молюсь о том, чтобы чувства, происходящие внутри меня, остановились.

Проблема в том, что я не уверена, хочу ли я, чтобы эти ощущения прекратились.

Думаю, мне это нравится.

– Пьюрити?

– Эм… что? – заикаюсь. Я слышала, как он задал вопрос, но не могу осмыслить, что он сказал. Потому как мои уши хоть и слышали что-то, мой разум направлен на его губы, которые говорят со мной.

Я не могу перестать думать о том, как могли бы ощущаться его губы и щетина на моей коже.

Профессор Райан оглядывается через плечо, а затем идет ближе ко мне по коридору. Инстинктивно я делаю несколько шагов назад, но останавливаюсь, когда понимаю, что стою почти у стены.

Почему мысль о том, что он прижимает меня к стене, только усиливает пульсацию между ног?

– Ты следила за мной, Пьюрити? – повторяет мистер Райан. Он стоит так близко, что это почти непрофессионально. По крайней мере, я так думаю, потому что мои веки невольно трепещут, когда вдыхаю его аромат. Он воспользовался лосьоном после бриться, и запах едва ощущается. Он мужской, но не настолько сильный, как одеколон. Я чувствую намек на запах пиццы, доносящийся из ресторана, и это меня настолько пьянит, что я едва могу думать.

Следила за ним?

– Эм, зачем мне это делать? – как полная идиотка заикаюсь я, будто бы забыла английский язык. Это потому, что он застал меня врасплох.

– Зачем ты следила за мной? Почему ты здесь? – гнев мелькает в его глазах, но даже при этом, часть меня желает, чтобы его губы обрушились на мои.

Эта мысль безумна, понимаю. Это мысли девушки, которой всю жизнь все запрещали, и никто никогда не пытался поцеловать ее.

Должно быть, я самая чудная девушка в мире, потому что мое сердце бешено стучит, а мысли уносятся в грезы. Я воображаю, как он целует меня, хотя на самом деле кричит на меня.

Он слишком много возомнил о себе, думая, что я слежу за ним.

– Я не следила за вами, – отвечаю ему. Я еще раз отступаю, чтобы выдержать дистанцию между нами, но натыкаюсь на стену позади себя. Я вздыхаю, когда получаю хоть какое-то пространство между нами, вдыхая воздух, который не пропитан его запахом, делающим мои мысли нечеткими и глупыми прямо сейчас.

– Будто ты сама нашла это место, – скептически произносит он.

– Моя соседка привела меня сюда, – огрызаюсь я. – И вообще, это не ваше дело.

– Не мое дело? – рычит он. – Твой отец просил меня присмотреть за тобой.

– Я думала, мы уже решили, что вы не моя нянька, – не могу не напомнить ему я.

– Ты – мое дело, пока я вижу, как парочка озабоченных придурков пытаются воспользоваться тобой.

Раздражение проносится сквозь меня. Мне казалось, что я освобожусь от нравоучений моего отца, уехав из Саус Холлоу, чтобы учиться в этом колледже. Я думала, что стану наконец-то независимой.

Я думала, что дни, когда мне кто-то будет указывать, что делать и куда идти, какую носить одежду, о чем думать и что ощущать, закончены.

Но теперь этот мужчина, которого я не видела много лет, и с которым у меня не было никаких взаимоотношений, когда я была ребенком, явно считает, что я – его дело и, что он вправе лезть в мою личную жизнь, словно мой отец.

Будто он знает, что будет лучше для меня.

Я стою и смотрю ему прямо в глаза.

– Вопреки тому, что вы, очевидно, думаете, профессор Райан, я не наивная маленькая девочка, за которой вам нужно приглядывать, – я резко сглатываю, желая, чтобы мой голос казался твердым. Но, несмотря на это, я все-таки чувствую себя глупой маленькой дурочкой из провинциального городка, которая ничего не знает о колледже и жизни вне своего дома.

– Я взрослый человек, и будь я проклята, если избавилась от нравоучений своего отца в обмен на нравоучения другого самонадеянного и чрезмерно высокомерного человека, указывающего, что я могу делать, а что нет.

Слова выливаются из меня потоком, прежде чем, я могу остановить их и взять себя в руки.

Это первый раз, когда я выругалась вслух.

А еще впервые что-либо кому-то высказала.

Моя рука автоматически хлопает по рту, будто сделав это, я смогу забрать свои слова обратно, которые я выплюнула до этого. Хотя, можно подумать, я хотела бы забрать их обратно.

– Я не твой отец, – голос профессора Райана грубый и жесткий, он хмурится, будто обеспокоен тем, что я сравнила его с моим отцом. Конечно, кого бы это не задело? Когда он приближается ко мне, я резко вздыхаю, осознавая, что за моей спиной стена.

Я должна уйти или убежать.

Я не должна здесь находиться вместе с ним.

Он высокомерный и властный, как мой отец. Просто ему кажется, будто он лучше его.

Проблема в том, что мои ноги не могут двигаться. Кажется, я приросла к полу, не могу перестать смотреть на его губы и не могу думать ясно, потому что его запах вновь отвлекает меня. Дыхание перехватывает в горле, а мое сердце бешено колотится в груди. Когда я заговариваю, мой голос дрожит, но не от страха.

– Тогда не надо… вести себя как мой отец.

Он смеется, и его голос полон сарказма и злости.

– Поверь мне, Пьюрити. Последнее, чего я хочу в этой жизни, так это быть похожим на твоего отца.

То, как он сказал это…

В этом нет ничего неуместного. Само собой, он не хотел бы вести себя как мой отец.

Но то, как он говорит, с темной угрозой и обещанием в одном лице, каким-то образом посылает поток нечистых мыслей и грязных фантазий в мой мозг.

Вдруг, голос, раздавшийся из-за угла, заставляет профессора Райана отойти от меня. Его выражение лица меняется, профессиональная маска сменяет его внешний вид.

Когда несколько девушек проходят мимо нас и подходят к туалетам, он быстро кивает мне, прежде чем развернуться и уйти.

– Именно такой огонь я ожидаю лицезреть в вашем следующем письменном задании, мисс Тейлор. Надеюсь, я не разочаруюсь.