Текст книги "Его девственница (ЛП)"
Автор книги: Сабрина Пейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
– Ты не отчислишься из моего класса, – говорит он наконец.
Я слышу, как медленно выдыхаю, остро осознавая тот факт, что я стояла здесь, ожидая своего вердикта – не только с точки зрения класса, но и с точки зрения моего таланта.
Габриэль Райан слепо выбрал меня из всех претендентов на место в его класс, основываясь исключительно на образце моего сочинения. И теперь он хочет, чтобы я осталась в его классе. Значит, у меня есть капелька способности к писательству.
Правильно?
Профессор Райан говорит так, будто он умеет читать мысли.
– Судя по твоему сочинению, ты должна быть в моем классе. Тебе требуется вся помощь, которую ты можешь получить.
Ой.
Я стояла, моргая, в шоке, а мое сердце сжалось от его слов. На секунду я замечаю какое-то мерцание в его глазах. Может жалость? Нет, скорее всего, мне кажется это, потому что я не хочу думать, что мистер Гейб, которого я помню с детства, на самом деле высокомерный придурок.
И на самом деле, должно быть, я замечаю то, что ожидаю увидеть в его глазах. Потому что он отводит взгляд и, поворачиваясь к моему отцу, окончательно отстраняется от меня.
3
Габриэль
Я полный и абсолютный идиот.
Я видел это в глазах Пьюрити, когда комментировал ее сочинение, разочарование ранило ее в самое сердце, когда я нелестно отзывался о ней. Мне следовало быть добрее и гостеприимнее. Черт, мне следовало быть честным и сказать Пьюрити, что ее образец сочинения был наиболее выдающимся из всех письменных материалов, предоставленных на рассмотрение.
Но я не честный и не добрый.
Вместо этого я повел себя как придурок, и это не было хоть сколько-нибудь ее виной. В конце концов, это не вина Пьюрити, что мой разум находился где-то в сточной канаве с той секунды, как только она вошла в мою дверь. Это определенно не ее вина, что мне захотелось стянуть это невинное маленькое белое платье с нее.
Мне срочно нужно выбросить из головы эти мысли.
За секунду до того, как произнести то, что я сказал, мне показалось, что я заметил мерцание желания в ее глазах. Я действительно подумал, что заметил, как ее зрачки увеличились, когда она посмотрела на меня. Я подумал, что заметил, как ее дыхание сбилось.
На секунду мне показалось, что я видел возбуждение.
И это чертовски опасно.
Лучше пусть думает, что я высокомерный мудак.
Баритон Алана прерывает мои мысли.
– Пьюрити, пожалуйста, подожди снаружи, пока я поговорю с Габриэлем.
Ох, блять. Мог ли он заметить вину на моем лице за то, что я смотрел на его дочь с вожделением?
– Я не отчислюсь из класса, – говорит Пьюрити, ее голос тверд. Всплеск восхищения проносится сквозь меня от ее настойчивости; устоять перед своим отцом, а тем более передо мной, особенно после того, как я был груб с ней. У девушки более твердый характер, чем я ожидал увидеть от той, которую знал прежде. Но как бы я ни хотел признать ее силу, я не смотрю в ее сторону, потому что не могу.
Если я снова посмотрю на нее, я знаю, что все эти грязные мысли вернутся назад.
– Пьюрити, – предупреждает ее отец.
Девушка громко вздыхает перед тем, как развернуться и выйти из моего кабинета. Когда она уходит, я, наконец, разрешаю себе взглянуть на нее, и сразу же жалею об этом, когда мой взгляд падает на ее ох-какую-идеально-круглую попку. Платье длиной до пола ласкает изгибы Пьюрити, когда она выходит, умудряясь не оставить ничего о своей заднице моему воображению.
Мой член дергается при одном взгляде на нее, и я заставляю себя сделать вид, будто кашляю, чтобы скрыть свое возбуждение.
Тот факт, что я не могу перестать смотреть на ее задницу, опасен. Это должно вызывать беспокойство.
Это тревожит.
Это так смущает, на самом деле, что я опускаюсь в кресло за своим столом, на мгновение, игнорируя Алана, пока дергаю левый нижний ящик. Молча, я достаю бутылку виски и стакан, которые спрятаны там, на случай чрезвычайных ситуаций.
Таких чрезвычайных ситуаций, как обнаружение, что я гребаный извращенец с непристойными мыслями о восемнадцатилетней дочери проповедника. Такого типа чрезвычайных ситуаций, которые означают, что именно ты возглавишь поезд-экспресс в ад.
Я указываю на пустой стакан, предлагая его Алану, хотя знаю, что он откажется, потому что не пьет. Наливая виски на два пальца, я игнорирую его осуждающий взгляд.
Этот взгляд заставляет меня тихо засмеяться.
Если бы он только знал, каким образом я только что думал о его дочери, он бы осудил меня намного больше, чем сейчас.
После принятия алкоголя, я возвращаю бутылку обратно в ящик стола. Виски согревает мой живот, но ничего не делает для того, чтобы успокоить мое сердце.
Алан протяжно выдыхает.
– Мне следовало позвонить и предупредить, что мы придем к тебе.
Или дать понять, что твоя дочь собирается поступать в этот колледж. Или, что она собирается в мой класс. Или, что она написала именно то, что написала.
Или, что она выросла в женщину, которая выглядит так, как она.
Я думаю, то, как она выглядит сейчас, может отложиться в моей памяти навсегда.
– Да, следовало, – отвечаю я коротко. Слишком многое, что произошло между мной и Аланом, было для меня горьким. Мы вместе росли в Саус Холлоу, мы были лучшими друзьями, когда были детьми, но это не означает, что у нас всегда было одно мнение на какой-либо вопрос даже в юности. Мы были друзьями только в силу того, что жили по соседству в маленьком южном городке, а не потому что у нас было одинаковое мировоззрение.
Итак, как только нам исполнилось по восемнадцать, Алан пошел в одну сторону, а я пошел в другую. Он женился на Деборе, своей возлюбленной из средней школы, робкой девушке, которая забеременела спустя месяц после их свадьбы. Я рванул делать ровно противоположное, потому что, черт возьми, именно это я и собирался делать, как только мне исполнится восемнадцать лет.
К тому времени, как Алану исполнилось девятнадцать, он служил в церкви и уже имел зачатки таланта к тому, чтобы рассказывать людям о пагубности жизни за пределами Саус Холлоу. Я же к тому времени, как мне исполнилось девятнадцать, присоединился к морпехам, и поклялся себе, что никогда не буду обременен женой или ребенком.
Еще через год, Алан решил, что местная церковь слишком либеральна, «слишком мирская», как он выразился тогда – и решил начать свое дело, несмотря на отсутствие квалифицированной религиозной подготовки. Он дошел до грани, когда Пьюрити было четыре, потому что жена Алана просто взяла и бросила его. Она просто исчезла из Саус Холлоу, оставив Пьюрити на его попечении.
Он и до этого был очень заботлив с Пьюрити, но как только Дебора ушла, он стал еще более замкнутым, более жестоким, и более поверхностным. Он никогда не поднимал руку на нее, потому что хотя я и был полным лодырем тогда, я бы обязательно вмешался, если бы узнал, что он причиняет Пьюрити боль. Он просто хотел изолировать ее от всего мира. Все это происходило под предлогом ее защиты и видом того, что полезно «для ее души». Это означало домашнее обучение, выбор ее друзей… в общем, полный набор.
После того, как его жена ушла, я приехал в Саус Холлоу в отпуск. И сказал ему сходить к гребаному психиатру. Он ответил мне, чтобы я держал свой нос подальше от его дел.
Последний гвоздь в гробу нашей дружбы был забит, когда мой старший брат и его парень поженились в нашем доме в Саус Холлоу (наша мать была слишком больна, чтобы поехать в какое-либо другое место) – и церковь Алана узнала об этом. Люди из его церкви стояли перед домом, в котором прошло мое детство, с табличками, оскорбляющими моего брата и его мужа всеми возможными мерзкими словами. Это было последней каплей.
Не думаю, что человек, сидящий передо мной, с тех пор сильно изменился, но все-таки, может это так, раз он появился здесь с Пьюрити, которая хочет учиться в колледже. Может, теперь он другой человек. Возможно, дать ему шанс, было бы чем-то правильным.
– Пьюрити, должно быть, хорошá, – говорю я, попадая в принудительно вежливую беседу. – Я имею в виду, что она должно быть, хорошо училась в школе, если смогла поступить в этот колледж.
Школе.
Как только слова покидают мой рот, я задыхаюсь. Вина напоминает мне, что девушка, от чьей груди я только что не мог оторвать глаз, всего месяц как выпустилась из школы.
Алан поджимает губы и качает головой.
– Она должна вернуться в Саус Холлоу, а не валять дурака в колледже.
Как немного людей меняются к лучшему.
– Она довольно способная, если попала в престижную школу. Не ходить в колледж – было бы тратой ее таланта.
Щеки Алана краснеют, и он сжимает кулаки по бокам.
– Она вернется в Саус Холлоу, – предсказывает он. – Где выйдет замуж за Джастина Эванса. Это уже запланировано.
Я задыхаюсь. – Запланировано кем?
– Она согласилась, – настаивает он, игнорируя мой вопрос. – Ты не понимаешь, она ему обещана.
– Нет, блядь, не понимаю.
– Я разрешил ей поступить сюда только потому, что ей восемнадцать и это ее воля. Но как только она увидит зло этого места, она поймет, что Саус Холлоу – ее дом, и Джастин ждет ее там.
Он точно неадекватный.
Я вне себя от мысли, что девушка заперта в этом маленьком городке ее помешанным отцом. А ее перспектива выйти замуж за недалекого человека даже больше приводит в ярость.
– Я сказал ей, чтобы она даже не готовилась жить одна в школе, особенно в таком месте, как это, – продолжает он.
– Она взрослая, – отрезаю я, поднимаясь с кресла, потому что уже закончил этот разговор. – Большинство родителей гордились бы тем, что их ребенок поступил в такую школу.
– Она сообщила мне только после того, как поступила сюда, – говорит он мне. – Она даже не спросила моего разрешения.
Разрешения?
И хорошо, что не спросила.
– Ну, разрешение родителей не требуется для посещения колледжа, – говорю я. – К счастью.
Алан встает и вытирает руки об штаны, делая протяжный выдох. Он открывает свой рот, чтобы сказать что-то, а после закрывает его обратно, и стоит там долгое время, выглядя так, как будто ему неловко и неудобно. Он вздыхает.
– Я знаю, что у нас с тобой были разногласия, – начинает он.
– Ты послал своих приспешников, чтобы выплеснуть свою ненависть на моего брата, – говорю я жестко. – Это не вопрос расхождения во мнениях. Это скорее вопрос приличия.
На мгновение его лицо смягчается, и мне кажется, что я на самом деле вижу сожаление на его лице. На мгновение он выглядит как заботливый отец, а не чрезмерно контролирующий придурок, которого я раньше знал. На мгновение я вспоминаю совместные катания на велосипедах по нашему району и поездки в город, чтобы купить мороженое в летнее время, когда нам было по десять лет.
Он даже не понимает или не слышит, что я сказал.
– Мне нужно… одолжение, – говорит он, запнувшись на слове. – Мне нужно, чтобы ты присмотрел за Пьюрити. Проверяй, что у нее нет никаких проблем. Она не бывала в таком месте раньше, Габриэль. Она жила в Саус Холлоу всю свою жизнь.
Я вздыхаю. Что бы я ни думал об Алане, я, безусловно, присмотрю за Пьюрити. Это не вина Пьюрити, что отец держал ее в изоляции от всего мира. Переезд в колледж будет совершенным шоком для ее психики.
Она невинна, беззащитна и наивна.
И это делает тот факт, как я смотрел на нее, еще более предосудительным.
Это также означает, что я больше никогда не смогу смотреть на нее таким образом снова.
– Конечно, я буду следить за ней, Алан, – обещаю я.
4
Пьюрити
Я бросаю свою тяжелую сумку на матрас в комнате общежития и выпускаю из рук чемодан. Как только я убираю руки, несбалансированный багаж накреняется, с грохотом падая на дешевый кафельный пол. Я тяжело выдыхаю.
– Ох. Это был тяжелый подъем по лестнице.
Я делаю мысленно заметку – разузнать, где находится школьный тренажерный зал; четыре лестничных пролета, два чемодана, а я уже достаточно измотана, так что на моей повестке дня стоит поход в спортивный зал.
Мой отец ставит одну из коробок на пол прямо в дверном проеме, его лицо красное. Он вытирает пот со лба.
– Отсутствие работающего лифта в этом здании – опасно. Столько студентов, а лифт сломан. Можно подумать, с такой оплатой за учебу, они не могут позволить себе приличный лифт. Знаешь, это еще одна причина, по которой тебе не стоит учиться здесь. Что будет, если ты сломаешь себе шею, поднимаясь или спускаясь по этой лестнице?
Я стараюсь не закатить глаза.
– Я не собираюсь сломать себе шею, поднимаясь по лестнице.
– У тебя еще есть время, чтобы передумать и уехать отсюда, – отвечает он. – Можно успеть отложить всю эту чушь в сторону и вернуться в Саус Холлоу со мной.
Вернуться в Саус Холлоу и жить под крышей моего отца, пока не настанет пора выйти замуж за его протеже Джастина и нарожать миллион младенцев? Нет, думаю, я обойдусь. На самом деле, я бы преодолевала лестничные пролеты сотни раз, чтобы добираться до своей комнаты в общежитии каждый день, если бы это означало получение хотя бы некоторой передышки от моего отца и Саус Холлоу.
Я глубоко дышу и напоминаю себе, что скоро мой отец вернется домой.
Он настоял на том, чтобы отвезти меня до колледжа, и я не возразила ему, потому что я никогда не возражала ему. Может быть, я бесхребетная, а может быть, так просто проще избежать столкновений с ним. Он скоро уедет, и я останусь одна. Наконец-то.
– Все в порядке, – говорю я ему спокойным голосом. Важно сохранять спокойствие, когда дело доходит до моего отца, потому что он постоянно выходит из-под контроля, особенно, когда дело касается меня.
– Нет, не в порядке, – говорит он жестко, поворачиваясь, чтобы уйти. – Я собираюсь поговорить об этом с кем-нибудь. Здесь где-то должен быть обслуживающей персонал.
Он выходит из комнаты в припадке гнева, оставляя меня на мгновение облегченно вздохнуть от моего отца. Я привыкла думать о том, что я так сильно хочу сбежать от него и Саус Холлоу, что это сделало меня неблагодарным человеком, плохой дочерью.
Иногда я все еще так думаю.
Меня учили уважать старших, быть угодливой всем и выполнять то, что скажут без вопросов. Меня воспитали, чтобы остаться в Саус Холлоу, выйти замуж, рожать детишек и быть счастливой, делая именно это. Меня воспитали так, что думать о чем-то большем, кроме такой жизни – грех.
Иногда я волнуюсь из-за этого.
– Хэй. – Голос девушки пробивает сквозь мои мысли. Она заходит в комнату и мне становится неуютно.
Ой.
Это моя новая соседка по комнате?
Мой желудок сразу же скручивается в узлы, потому что я ужасно напугана. Эта девушка не может быть моей соседкой. Она… классная. Нет никакого другого слова для ее определения. Она одета в черные кроссовки с неоновым геометрическим дизайном по бокам, порванные джинсы и черную футболку с потертым логотипом на ней. Она носит несколько сережек в обоих ушах, бриллиантовый пирсинг блестит в носу и татуировки обрамляют ее левую руку.
Ее голова побрита с двух сторон, а в середине оставлена полоска длинных волос. И она теребит себя за руку – но не нервно, потому что крутые и уверенные в себе девочки не нервничают, не так ли? Эта девушка определенно не та, которая будет нервничать где-либо. Она та девушка, которая может зайти в бар, полный байкеров, и выглядеть так, будто она владеет этим местом.
Между тем, я как рыба, выброшенная на берег, в своем длинном белом платье и со своими длинными обычными волосами, которые ниспадают мне на спину. У этой девушки должна быть общая комната с другой крутой девушкой, а не одомашненной дочуркой проповедника.
У нас не будет ничего общего, и она определенно будет презирать меня.
Что, если в этом заведении все такие крутые, как она?
Может, отец был прав. Может быть, мое бегство в колледж было ошибкой.
Моя соседка приподнимает брови. – Ты в порядке?
– Я Пьюрити. – Я едва могу вымолвить слова, а также я стесняюсь своего имени, которое кажется устаревшим вместе с моим длинным платьем. Я задерживаю дыхание, ожидая, когда девушка усмехнется или едко прокомментирует мое имя.
Но она не делает этого. Вместо этого она просто кивает, ее выражение лица абсолютно нейтральное, что делает меня еще более нервной. – Луна.
– Прости, что? – спрашиваю я, смущаясь.
– Луна, – повторяет она. – Это мое имя.
– Не пугай бедную девочку, Луна. – Женщина проскальзывает в комнату, на ней расписная футболка, большой шарф и хрустальные подвески. Ее кудрявые седеющие черные волосы ниспадают по плечам вниз к ее бедрам, они разделены пробором и забраны на голове заколкой из яркого бисера. Она носит рюкзак, изготовленный из ткани в стиле пэчворк, а сама женщина пахнет ладаном и пачули.
– Она меня не пугает, – возражаю я, но мой голос дрожит. Это вроде как, правда. Моя новая соседка по комнате меня не пугает; меня пугает вся эта ситуация в целом. – Я в порядке.
Я говорю, что я в порядке, больше для того, чтобы успокоить себя, что все на самом деле хорошо.
Прежде чем я успею сказать что-нибудь еще, руки этой хиппи уже на моих руках, и она пристально смотрит мне в глаза. – Луна может быть немного напористой, я знаю.
Рядом со мной Луна громко фыркает.
– Ага, хорошо, я слишком напористая. И это говорит женщина, которая в настоящее время пристает к моей соседке по комнате. Мам, отойди.
– Вайолет[2]2
Violet – с англ. «фиолетовый»
[Закрыть], – представляется мать Луны, все еще глядя на меня, держа мои ладони в своих руках. Что? Вайолет? Это ее имя? Я смотрю на Луну, взывая к помощи, но все, что я получаю от своей новой соседки – это очередное закатывание глаз.
– Приятно познакомиться… эм… Вайолет, – нерешительно говорю я.
Луна смеется. – О, она не Вайолет. Она просто считывает твою ауру, Пьюрити. Она говорит, что твоя аура фиолетового цвета. Ты привыкнешь к этому. Моя мама постоянно это делает, хотя там нет и нулевой научной основы для обоснования этому.
– Это достаточно негативная энергия, Луна, – одергивает ее мать. – Ты собираешься делить комнату с Пьюрити, поэтому мне придется сделать ритуал очищения.
Луна стонет в ответ.
– Мам, ты здесь ничего не сожжешь. Это против правил общежития.
Ее мать вздыхает, глядя на меня.
– Аура Луны красная. Она страстная и мотивированная на целеустремленность, но она всегда настаивает на поиске логического объяснения вещей.
– Я знаю, – заявляет Луна, падая на кровать. – Это совершенно безумно, что я требую логическое объяснение верованиям, верно?
– Понимаешь, что я имела в виду, Пьюрити? – спрашивает меня мама Луны. – Она всегда все подвергает сомнению. Но в этом нет ничего такого, Луна Мун, потому что я принимаю тебя такой, какая ты есть. Иначе быть не может.
Луна Мун?!
– Но ты, дорогая, – мама Луны возвращается ко мне. – Ты фиолетовая.
– Фиолетовая? – заикаюсь я. Я не знаю, как реагировать на эту женщину, которая все еще стоит здесь и косится на меня.
Я до сих пор не уверена, что хорошо понимаю. Я чувствую себя не в своей тарелке, находясь в новой школе, в новой комнате с новой соседкой, которая выглядит как член панк-рок группы и ее матерью, которая, кажется, была доставлена сюда прямо из Вудстока.
– Цвет твоей ауры, – объясняет мать Луны. – Ты тревожная и тихая… угождаешь всем… противоположность ауры Луны. Ей все равно, что о ней думают люди.
В общем, она пытается сказать мне, что я бесхребетная тряпка, а моя соседка, уверенная в себе. Потрясающе.
– Не смотри на меня так, – восклицает мать Луны.
Она со мной разговаривает???
– Я не… Я не…
– Куда смотреть? – Я заикаюсь.
– Ты не тряпка, – говорит мать Луны, будто она умеет читать мысли.
Блин. Может она правда читает мои мысли? Может, она хиппи-экстрасенс.
– Эм… Хорошо? – Это единственные два слова, которыми я могу управлять сейчас.
– Нет, – настаивает она, взяв мои руки в свои и смотря глаза в глаза. – Так только сначала кажется, это потому, что ты еще не нашла свой путь, вот и все. Люди с фиолетовыми аурами – творческие. Ты же знаешь поговорку, что в тихом омуте черти водятся? Это про тебя, Пьюрити.
Она наконец-то отпустила меня и хлопнула в ладоши.
– На самом деле это идеально, знай. Это как если бы университет выбирал бы вас двоих в качестве соседей по комнате, основываясь на вашей психологической совместимости. Это брак, заключенный на небесах, правда.
– Психологическая совместимость, мама? – вставляет Луна. – Серьезно, прекрати. Ты ее пугаешь, имей уважение. Разве не достаточно того, что ты уже ходила по общежитию, вручая всем презервативы и брошюры по безопасному сексу?
Что она сделала?
Никогда не слышала, чтобы кто-то использовал слова безопасный секс и презервативы в случайном разговоре так просто. Экспертом в моем половом воспитании был мой отец, который говорил мне «не делать этого», пока я не выйду замуж, а вот эта женщина раздает презервативы случайным студентам?
Во что я ввязалась?
– Знаешь, день заселения – это прекрасная возможность для представителей центра студенческого здоровья раздавать презервативы, – размышляет мать Луны.
– Я всегда говорю, что лучше быть подготовленной. Кстати говоря, может, я оставлю презервативы здесь, в вашей комнате? Так у вас всегда будет запас на случай необходимости, или вы сможете раздавать их друзьям, когда они будут приходить к вам. Я привезла с собой целый пакет.
Моя глаза становятся похожи на блюдца, когда женщина достает свой рюкзак и показывает биоразлагаемый продуктовый пакет, наполненный презервативами всех цветов радуги.
О, нет. Мой отец может вернуться в любую минуту и увидеть это. Он определенно устроит большую сцену.
– Ты в порядке, дорогая? – спрашивает мама Луны. Она протягивает рюкзак, полный презервативов прямо мне в руки.
Нет, нет, нет. Этого не произойдет. Мой отец зайдет в эту комнату и увидит меня, держащую в руках сотню презервативов.
– Ты выглядишь немного уставшей. Вот, понюхай это. – Мама Луны пихает какой-то флакон мне под нос.
Луна прыгает вверх, выхватывая его.
– О, боже мой. Не нюхай ничего, что моя мама дает тебе, – советует мне Луна, смотря на бутылочку. – Что это, мама? Надеюсь, это законно?
– Это масло перечной мяты, Луна Мун, – отвечает ее мать. Я наблюдаю за их разговором через дымку паники со странным чувством отрешенности и увлечения. – Она думает, что во всех моих средствах содержится марихуана.
Марихуана?
Для меня слишком много информации, чтобы обработать все это, поэтому я просто молча киваю и беру флакон, который держит мать Луны. Аромат мяты наполняет мои ноздри и это на самом деле помогает мне почувствовать себя намного лучше за считанные секунды.
– Моя мама владеет не совсем обычным баром, – сообщает мне Луна. – Так что ты должна скептически относиться к любым хлебобулочным изделиям, которые она тебе будет предлагать.
– Хорошо. – Я не могу ответить никаким другим словом.
Луна просто смеется над моей реакцией.
– Я понимаю. Мы именно такая семья, которую ты ожидала увидеть в школе типа этой, верно?
Проходит секунда, прежде чем я понимаю, что Луна любит сарказм, потому что ирония в том, что, вероятно, именно этого ожидал увидеть здесь мой отец. Он убежден, что колледж это логово греха. Луна и ее мать – воплощение его худших кошмаров и то, что заставит меня убежать обратно в Саус Холлоу по его мнению.
– Что за ужасные вещи ты говоришь, Луна? – ее мать кладет руку ей на печи.
– Моя дочь – блестящий программист, и я очень горжусь ей, даже при том, что она пошла в колледж, который спонсируют эти придурки с Уолл-Стрит и другие корпоративные психи.
– Ты понимаешь, что моя новая соседка может учиться на экономиста, мама? – дразнится Луна. – Может быть, она хочет быть банкиром с Уолл-Стрит, когда выпустится.
– Конечно же, нет. Не с фиолетовой аурой. Она творец – художник, скульптор, актриса? – Она загибает пальцы, когда перечисляет профессии, хмуря брови, когда я отрицательно качаю головой. – О, погоди-ка. Писатель!
– Ну, не совсем. Я только начинаю это дело. Я пока еще ничего не написала, поэтому не могу называть себя писателем.
Я чувствую, как мое лицо краснеет, когда я теряюсь в словах.
– Ох, это просто великолепно. Писательство идеально для тебя, – восхищается она.
По той же причине, что и нервничаю, я не могу не улыбнуться ее энтузиазму. Мой отец никогда ни о чем не говорил с таким восторгом.
– Ой, так о чем я говорила до того, как вы меня прервали? Я постоянно отвлекаюсь; Луна еще расскажет тебе об этом. Правильно – презервативы.
Я понимаю, что все еще держу ее рюкзак с презервативами.
– Тебе нужна для них декоративная ваза, – рекомендует она, забирая рюкзак из моих рук. – Так, хорошо. Должно быть, здесь есть универмаг, где вы бы могли купить какую-нибудь небольшую миленькую вазочку, для того, чтобы положить их туда. Мне нужно забрать мой рюкзак домой, так что я просто вытрясу их на кровать, пока вы не найдете что-нибудь, чтобы положить их туда.
Она вытряхивает презервативы прямо на кровать, как раз когда мой отец заходит в комнату.
Он держит в руках ярко-розовую листовку, на которой огромными буквами гласит: БУДЬ ЗАЩИЩЕННЫМ В ЭТОМ СЕМЕСТРЕ! Плюс презерватив и чупа-чупс, приклеенные к флаеру.
– НЕТ! – кричу я маме Луны.
Затем я делаю единственное, до чего додумываюсь, чтобы остановить это надвигающееся крушение поезда – я выдергиваю рюкзак из ее рук и прячу за спину.
Мать Луны кидает на меня странный взгляд, но быстро отвлекается на присутствие моего отца.
– О, я смотрю, вы нашли одну из моих…
О, нет. Она вот-вот расскажет про свои листовки, а мой отец вот-вот скажет что-то ужасное, что заставит мою новую соседку и ее мать возненавидеть меня навсегда.
– Это моя новая соседка Луна и ее мать! – я прерываю, щебеча слишком звонко и громко.
– Я Джезибель, – представляется мать Луны. Она выставляет руку, чтобы пожать руку моего отца.
Я сейчас задохнусь. Я стою здесь, пряча гигантский мешок с презервативами за моей спиной, в то время как мой отец-проповедник знакомится с Джезибель, матерью-хиппи моей соседки по комнате.
Если до этого, мой отец не был убежден, что этот колледж – порождение дьявола, то теперь он точно уверен в этом. На самом деле, сейчас он выглядит так, будто у него инсульт. Краснота поднимается по его шее, а его лицо, кажется, становится фиолетовым.
– Все просто зовут меня Джез, – объясняет мать Луны, не замечая ничего плохого. – Эти флаеры такие милые…
Нет. Пожалуйста, не говори, что эти листовки твоих рук дело.
– Привет всем! – веселый голос прерывает нас, по-видимому, принадлежащий блондинке с высоким хвостиком на голове, которая одета в шорты цвета хаки и футболку поло. Я молча говорю ей спасибо за то, что она перебила нас.
– Я Кэролайн, староста общежития. Если вам что-то понадобиться, моя комната за углом.
– Мне нужно знать, как избавиться от этих совершенно неуместных листовок… – мой отец в бешенстве.
– Мне о-очень приятно с тобой познакомиться, Кэролайн, – одной рукой, сжимающей мешок презервативов за спиной, я протягиваю другую перед отцом, чтобы поздороваться со старостой. Нет ничего лучше паники, чтобы мгновенно превратить интроверта в экстраверта. – Я Пьюрити, а это мой отец – Пол Тейлор.
Я намеренно оставляю за собой «преподобную» часть его имени, но он тут же добавляет ее.
– Преподобный Тейлор.
– О-ох, теперь понятно, – вздыхает мама Луны.
– Что это значит? – спрашивает мой отец.
– О, ничего, – говорит Джез самодовольно. – Просто это объясняет вашу черную ауру…
– Мою ауру? – мой отец ощетинивается. – Что за бред ты…
– Вы знаете, многие родители хотят пройтись по территории университета, когда приезжают, – говорит староста, явно предвещая будущую катастрофу.
– Рядом есть веганские кафе? – спрашивает мама Луны.
– Веганские кафе? – ляпает мой отец. – Я должен был знать.
– Или бар, – бормочет Луна. – Мне нужно выпить.
– О, ха-ха-ха, – нервно хихикает староста. – Бар. Конечно же, мы не оправдываем распитие алкоголя несовершеннолетними.
– Вы знаете, на самом деле, моему отцу уже пора возвращаться домой в Теннеси, – я шагаю между ними, мои щеки горят от смущения, когда я пытаюсь незаметно вручить рюкзак матери Луны. Взяв отца за руку, я направляю его к двери. – Было приятно познакомиться со всеми!
– Я не хочу, чтобы ты жила в одной комнате с этой девушкой, у которой такая мать, – специально громко говорит мой отец, когда мы идем по коридору. Мой желудок сжимается, пока я пытаюсь сдержать его от устраивания сцены в моей комнате.
– Она кажется милой, – говорю я тихо.
– Милой? Эти волосы… и эти татуировки… и пирсинг… и мать, – он перечисляет все, что считает негодным в этой ситуации.
– Распределения по комнатам случайно, – напоминаю я ему, делая глубокий вздох, пока мы идем по лестнице вниз. Я напоминаю себе, что мне восемнадцать лет.
Я взрослая и могу принимать собственные решения о поступлении в колледж и нахождении вдали от Саус Холлоу.
Я не должна придерживаться всех ожиданий моего отца и всех его правил поведения.
Я могу надеть юбку выше колен, если захочу это сделать.
Я могу краситься.
Я могу ходить на свидания.
Я стремительна в своих возможностях, но я также и более нервна, чем когда-либо была в своей жизни. Я никогда ничего не делала сама. Я всегда была под крылом своего отца.
– Я взрослый человек, – утверждаю я, а мой голос непоколебим. Мой отец не привык, чтобы я перечила ему. Я не привыкла стоять за себя, но я вдруг чувствую себя озлобленной от всего безумия, что творилось в моей комнате.
Я имею в виду, что это немного комично, если задуматься. Девственница, дочь проповедника получает комнату вместе с татуированной девушкой, чья мать, Джезибель, владеет баром и раздает презервативы в общежитии.
Мой отец, должно быть, думает о том, что я попала буквально в логово сатаны.
Смех начинает клокотать в груди, поэтому мне приходиться закусить губу, чтобы подавить его. Это не самое подходящее время, чтобы начать истерически хохотать, не тогда, когда мой отец стоит здесь, уставившись на меня так, будто хочет меня похитить и насильно отвезти обратно в Саус Холлоу.
Я не должна смеяться над этим.
– Я не хочу, чтобы ты проводила время с этой девушкой, – резко говорит он. – Я буду следить за тобой. Я попросил мистера Райана присмотреть за тобой тоже.
Жар заливает мое тело, при мысли о времяпрепровождении с мистером Гейбом, и я должна напомнить себе, что как бы он ни был горяч, этот парень – придурок.
Когда мы добираемся до машины, мой отец достает свой портфель и вручает мне лист бумаги.
– Я написал для тебя список церквей. Ты можешь найти там подходящих тебе друзей.
Я сжимаю челюсть, когда он произносит свои слова. Луна кажется хорошей, в конце концов. Ее мать может и чудаковата немного, но они, очевидно, заботятся друг о друге – это больше, чем я могу сказать о себе и моем отце. Но я не хочу спорить, поэтому просто говорю: «Да, отец», и беру бумагу в руки.
– У меня есть для тебя прощальный подарок, – говорит он, протягивая мне пакет. – Тебе не нужно открывать его сейчас. Но там есть кое-что, что понадобится тебе в учебном году.
