Текст книги "Бессердечные мальчики никогда не целуются (ЛП)"
Автор книги: С. Дж. Сильвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Саманта Дж. Сильвис
Бессердечные мальчики никогда не целуются
Примечание автора:
«Бессердечные мальчики никогда не целуются» – это полностью самостоятельный роман в серии «Святая Мария», но крайне рекомендуется сначала прочитать предыдущие книги серии, иначе вы рискуете столкнуться со спойлерами, если решите вернуться к ним позже.
«Бессердечные мальчики никогда не целуются» – это мрачный роман о любви в стенах школы–пансиона «Святая Мария», предназначенный только для взрослых (18+). Книга содержит депрессивные темы, откровенную лексику, сексуальные сцены, а также триггеры, которые могут задеть ваши чувства.
На ваше читательское усмотрение.
Для тех, кому нужно исцеление.
Пролог
Четыре года назад
Слоан
Дождь струился по водосточному желобу, падая на пышные зеленые кусты, в которые я уже подумывала спрыгнуть. Я застряла на балконе гостиной, проклиная тот факт, что мои родители решили вернуться раньше времени с приема. Я отбросила прядь волос, выбившуюся из низкого пучка, и продолжила гладить крыло птицы, которая врезалась прямо в окно – именно из–за нее я и вышла на балкон.
Я достала телефон из заднего кармана и быстро отправила сообщение моей лучшей подруге Уиллоу.
Я: Родители вернулись, пока я выбиралась. Теперь я на балконе. Приду через минуту, если только они не задержатся. В этом случае придется прыгать и, скорее всего, сломать шею.
Это была не вся правда. Технически я уже была на балконе, услышав, как птица бьется о стекло, но, если во мне и было что–то искреннее, так это любовь к животным. Тихий хруст ветки отвлек меня от телефона, и я снова сосредоточилась на маленькой птичке. Я вздохнула, наблюдая, как она ковыляет к чугунным перилам, готовясь снова взлететь. Надеялась, родители не откроют дверь и не увидят меня присевшей на корточки в донельзя обтягивающих джинсах и кофте, от которой покойная бабушка могла бы восстать из гроба, – а я в этот момент подбадриваю птичку со сломанным крылом.
Родители ожидали, что я буду образцовой юной леди – такой, какую тиражировали в новостях и газетах, величая «милой и преданной дочерью мэра МакКанна». Этого же ждал от меня и весь штат. На приемах и благотворительных вечерах меня гладили по голове так часто, что я уже начала опасаться – а не залаю ли однажды поутру.
– Беатрис, не принесешь нам выпить?
Я резко подняла взгляд на балконную дверь, сдвинув брови в недоумении. Мама сама наливает напитки? Где же Анжелика? Родители никогда не отпускали горничную на ночь – даже когда уезжали на весь вечер. Стук маминых каблуков по плитке отвлек меня, и я вновь взглянула на телефон, где всплыло имя Уиллоу.
Уиллоу: На твоих похоронах скажу речь, не переживай.
Я тихонько фыркнула, следя за тишиной. Мы с Уиллоу были не разлей вода с начальной школы – наши родители вращались в одних политических кругах. С четвертого класса нас определили в одну элитную частную школу, и все детские занятия мы проходили вместе. Правда, теннис ей давался лучше, но мы держались сообща, и когда я бросила спорт – она тоже. Мы с Уиллоу вечно сбегали, пока родители заседали на собраниях. У нее был сводный брат, но он жил во Франции с матерью, так что я его даже не видела. Легко было забыть, что Уиллоу, по сути, не единственный ребенок в семье – хотя обращались с ней именно так.
Новое сообщение Уиллоу пришло, когда за балконным стеклом вновь зацокали мамины каблуки.
Уиллоу: Бентли спрашивает, где ты. Я сказала, что ты сбежала. Клянусь, у него глаза загорелись, когда он представил тебя такой вот маленькой нарушительницей правил.
Я подавила новый смешок, услышав, как голоса нарастают. Птица наконец отважилась взлететь, и я беззвучно захлопала в ладоши, когда она не рухнула вниз. Родители ненавидели мою любовь к животным и мечту работать с ними, поэтому спасение птицы на их балконе было как молчаливое «пошли вы».
Какое отношение любовь к животным имеет к политике, Слоан? Никакого. Возьмись за ум.
Я снова вздохнула, но затаила дыхание, прислушиваясь к приглушенным крикам. Погодите... Неужели это отец Уиллоу?
Я: Все еще в заложниках у балкона. Похоже, твои родители тоже тут. Займи Бентли! Сегодня может быть ТОТ САМЫЙ вечер...
Ответ Уиллоу пришел через несколько секунд.
Уиллоу: ТОТ САМЫЙ? Черт... Мне тоже срочно нужно кого–то найти, чтобы лишиться девственности. Кого бы выбрать? Дрейка? Он с радостью окажет честь.
Я ахнула.
Я: НЕТ. Он переспал бы даже со свиньей, а потом хвастался. Не отдавай ему ЭТО.
Я стиснула телефон, услышав приближающийся к балкону голос отца. Волна жара прокатилась по коже – в его словах висела тихая ярость. Отец не был иррационален. Он не орал и не срывался. Его гнев был тлеющим – таким, что копится в глубине сознания, пока не найдется способ разрулить ситуацию. Не зря его так легко избрали мэром. Он умел быть беспощадным, но сохранять лоск. Как–то я подслушала разговор политиков: «Он неуравновешен так, что это легко принять за лукавство». Самодержец под маской обаятельной улыбки и образцовой семьи. Поэтому он однажды взлетит на самый верх – так, по крайней мере, твердила мать.
– Мы знаем, Бенедикт. – Я сунула телефон в задний карман и придвинулась к балконной двери, скрытой ниспадающими изнутри шифоновыми шторами. Лязг льда в стакане прорезал тишину между фразами моего отца, звучавшими спокойно и... слегка устрашающе. – Мы знаем, что вам известно. И знаем, что вы планируете делать с этой информацией.
– Что? О чём он, Бен? – Голос матери Уиллоу, обычно лёгкий и воздушный, теперь дрожал от тревоги.
Лёд снова позвякивал, словно кто–то нарочито болтал янтарную жидкость в бокале. Сердце бешено застучало, я не понимала почему, но где–то в глубине души чувствовала: сейчас произойдёт что–то, что изменит мою дружбу с Уиллоу. Нет, ничто не разлучит нас. Даже наши семьи.
– Как вы узнали? – Отец Уиллоу стоял так близко к балкону, что мне почудилось, будто я слышу его дыхание.
– Неужели ты думал, что у меня нет связей в правительстве, Бенедикт? Брось, я считал тебя прозорливее. В конце концов, я баллотируюсь в губернаторы.
В прихожей прозвучал резкий, колкий смех:
– Это тебе к лицу, Дерек. Ты уж не лучше прочих власть имущих.
– Ой, бросьте! – Засмеялась мама, и мои плечи сжались. Что за чертовщина? Телефон снова завибрировал – наверняка Уиллоу, – но я проигнорировала его: меня целиком поглотил разговор, который, возможно, решал судьбу нашей дружбы.
– Что происходит? – Каждое слово матери Уиллоу звенело, как натянутая струна. – Бенедикт?
– Дерек стал человеком, которого я больше не узнаю. Вот что. – Раздались шаги, и после паузы Бенедикт продолжил: – Они работают с «чистильщиками». С теми, кто не из нашего круга – морально безупречными. Потихоньку убирают всех, кто угрожает их планам.
– Их планам? Каким планам?
– Планам править штатом. Взобраться на верхушку этого проклятого коррумпированного Олимпа. – Бенедикт фыркнул так громко, что я услышала этот звук сквозь стук сердца и фоновую классическую музыку, вечно звучавшую в нашем доме. Лёгкий ветерок обвил меня. – Вы идеально впишетесь. Скажи–ка, Дерек: сколько?
– Сколько чего?
– Сколько людей ты убил, чтобы обезопасить своё место? Сколько сделок заключил, чтобы прикрыть связи в кабинетах? Теперь уж точно станешь губернатором, да?
– Звучишь завистливо.
– Завидую, что ты убиваешь людей из спортивного интереса? Дерек, что ты творишь? Этого не должно было быть. Этого не было в планах.
Погодите... Убийства?
– План не сдвинется с мёртвой точки, пока не устраним определённых людей. Я так и останусь никем, если не уберу тех, кто аморален и враждебен ко всему, за что стоит наше правительство.
– Аморален?! – взревел Бенедикт. Я подпрыгнула, ударившись головой о стену. Дрожащая рука прижалась ко рту – слава богу, его голос заглушил мой испуг. – Аморален – это ты! Ты убиваешь людей!
– Поправлю, – отец говорил ледяным голосом, тогда как меня била дрожь. – Я не убиваю людей.
– Нет. Ты просто нанимаешь для этого других.
Мать вмешалась – и уже по первому слову я поняла: она пыталась сгладить конфликт.
– Бенедикт, правительство в курсе. Существуют теневые агентства, специализирующиеся на таких... вопросах. Ты – тот тип политического деятеля, который нужен прессе. Остальные же... ну...
– И это оправдание, Беатрис? Скажи, если бы Слоан знала, чем вы занимаетесь, смогла бы ты смотреть ей в глаза? Уверять, что можно отнимать жизни невинных ради карьеры? Оправдываться тем, что «правительство в курсе»? Да, у них есть «чистильщики» для пиар–скандалов. Но для убийств?..
– Бесполезный спор. – Пауза повисла так густо, что я слышала лишь собственное прерывистое дыхание. Мысли мчались, как поезд по стыкам рельсов. – Кончай это, Дерек.
– Кончать?..
Короткая тишина – и дверь в гостиную распахнулась. Я узнала её по тяжёлому стуку замка о массивное дерево – звук докатился до балкона. Пыталась разглядеть происходящее, но шифон был непроницаемым щитом. Тишину разрезал ледяной сквозняк. Я прислонилась к перилам, молясь, чтобы они выдержали.
– До такого ты опустился, Дерек? – В голосе отца Уиллоу не осталось ни злости, ни обиды, лишь обречённость. Будто он знал, что будет, и знал – выхода нет.
– Веришь или нет, но мне жаль. Ты больше не заслуживаешь доверия в нашей... корпорации.
– Дер...
Тихий щелчок прозвучал в воздухе – и вдруг будто чья–то рука словно опустила мою голову под ледяную воду, не отпуская, пока я не захлебнусь. Что–то тяжёлое глухо шлёпнулось на пол, ударная волна прошла сквозь щели балконной двери. Затем пронзительный вопль матери Уиллоу. Снова тот же приглушённый щелчок... И ещё один тяжелый стук.
Боже. Боже. Боже.
Телефон жег карман, а тело будто вспыхнуло изнутри. Капля пота скатилась под рубашку к поясу джинс, а в груди разверзлась бездна.
Этого не может быть. Так не бывает. Голова моталась так бешено, что волосы выбились из пучка. Пальцы пульсировали огнём, а шею стягивали ледяные иглы.
Нет.
Как я посмотрю Уиллоу в глаза? Неужели мои родители убили её?.. Родители... убийцы?
Тошнота ударила в живот, когда я шагнула и ухватилась за ручку. Порыв ветра обдул лицо, и лишь тогда я ощутила слёзы на щеках.
Это нереально.
Они живы. Просто без сознания, чтобы поговорить «спокойнее» позже. Не убивают же лучших друзей! Так не бывает...
Дрожащая рука крутанула ручку. Я ворвалась в гостиную и уперлась взглядом в родителей. Они стояли, сбившись в кучу, о чём–то шепчась. Мгновенная маска изумления на их лицах врезалась мне в память навсегда.
– Как вы могли?! – взревела я, сама испугавшись собственного крика. Услышав новый скрип двери, голову дёрнуло в сторону, и ноги сами понеслись вдогонку за темной фигурой, сунувшей пистолет за пояс.
– У... убийца! – выдохнула я, слишком трусливая, чтобы взглянуть на тела родителей Уиллоу. Я знала, что они там. Медный привкус крови въелся в ноздри, а живот провалился к кровавому полу.
– Слоан, стой! – Железные руки отца сомкнулись на моей талии, и я забилась в истерике, пытаясь вырваться к двери... Зачем? Чтобы гнаться за вооружённым человеком?
– Ненавижу вас! – закричала я, выкручиваясь в его хватке и вперяясь в его испуганные глаза. Теперь я тебя вижу. Вижу насквозь. – Ненавижу до тошноты! Ненавижу обоих! – Выскользнув, я отползла к дверному косяку, стараясь отдалиться хоть на сантиметр.
Мать стояла с бессильно отвисшей челюстью, мертвенно–бледная под слоем румян.
– Я расскажу всем, что вы натворили!
Уиллоу... Мы просто сбежим. Да! Во Францию – к сводному брату. Устроимся на работу... И...
Тень отца накрыла меня. Я упрямо опустила глаза. Грудь ходила ходуном, будто я только что отыграла с Уиллоу партию в теннис.
– Ты никому не расскажешь, Слоан. Если хочешь, чтобы твоя подруга... осталась жива.
Эти слова похоронили нашу дружбу. В тот миг я поняла: моё будущее разбито.
– Ненавижу... – прошептала я, обмякнув на пол. Боль в груди меркла перед видом родителей Уиллоу в луже крови.
Я зажмурилась, солёные слёзы жгли щёки, а желудок бешено сжимался. Сердце разрывалось так явственно, что я боялась – вот–вот истеку кровью рядом с этими телами.
Глава 1
Тобиас
Всё тело облепил липкий пот. Солёная капля скатилась по груди, затекла меж кубиков пресса и замерла у края трусов. Я впился пальцами в тёмные волосы, мокрые пряди липли к пальцам.
Чёрт, опять?
Гнев пожирал мои кошмары, как помоечная крыса, вынюхивая крохи страха. Не то чтобы гнев был мне не знаком, но каждое утро я просыпался от нового ужаса, будто ребёнок, трепещущий перед чудовищами под кроватью. Это невыносимо раздражало.
Будто я не знал монстров. Большинство бы сказало: я сам такой.
Моё детство прошло в загадочном подземном инкубаторе. Меня избивали мужики, перед которыми детские кошмары Хэллоуина – невинные сказки. Меня морили голодом, промывали мозги, хотя я ненавижу в этом признаваться. И вот он я: мне восемнадцать лет, а я ворочаюсь в потной постели, накрытый кошмарами, как покрывалом.
– Блять, – пробормотал я, поднимаясь на кровати. Окинул взглядом новую комнату в школе Святой Марии: никаких эмоций, кроме мысли, что я теперь ближе к Джемме, моей сестре–близнецу. Она в соседнем крыле, и физически мы не были так близки годами. При мысли о ней в груди что–то ёкнуло.
Джорни тоже здесь. С ней... легче. Последние полгода в Ковене – психушке под землей – мы вместе продумывали побег из той дыры.
Джорни была пациенткой, её заточили из–за ложных обвинений. Я – узник нижнего этажа, того, что скрыт от всех. Не по своей воле. Я все еще горел той же яростью. Мы выбрались живыми, но сказать, что еще и невредимыми – это очень наглая ложь.
Я поймал в зеркале своё отражение. Челюсть свело, когда вертел галстук в руках: его вчера учил меня завязывать отец, директор Эллисон.
Тейт – отец, о котором я мечтал. Но теперь в каждом разговоре с ним только мучительная нерешительность.
Кто вообще такой Тейт Эллисон?
Блять, да кто вообще я?
Горько смотреть в зеркало: даже в престижной форме, с галстуком, маскирующем мою гниль. Все здешние парни носят тайны и грехи под отглаженными пиджаками. Я впишусь идеально.
Последние годы выкручивали мои мысли, как мокрую тряпку, давая им кануть в небытие. Сестра тревожится. Отец сомневается. Девчонки в школе видят сломленного плохого мальчика со шрамом на брови – их это заводит.
А я?
Я вижу лишь пустоту.
Пустоту в обличье чудовища.
Коридор встречает тишиной. От вида алой дорожки под ногами сжимается желудок: она точно цвет запёкшейся крови, который я вечно вижу на своих ладонях, стоит только закрыть глаза.
Красный. Красный. Красный.
Времена, когда кетчуп был просто соусом, канули в Лету.
Женское крыло оглушало гамом: сплетни, визгливые вскрики. Шипение лака для волос резало слух, пока я спускался по лестнице, сохраняя бесстрастное лицо и развязную походку.
– Как дела? – кивнул Шайнеру на бегу.
Парень явно был на верхушке в школьной иерархии. Власть над кучкой ботаников, помешанных на сплетнях, что носятся по коридорам пыльным вихрем, – казалась жалкой. Но мне ли судить? Не запри меня в подвале, не промой мозги, заставляя пресмыкаться перед "хозяевами"... Может, и я бы был таким же фальшивым щенком.
Шайнер промчался мимо, направляясь к девчонке в мини–юбке. Длинные ноги на миг приковали взгляд... Но она не та.
Ученики метались за спиной. Хоть это и не первый день в Святой Марии, а всё будто началось заново.
Никакой нервозности – лишь настороженность, отдающая горечью и скепсисом. Покачнувшись на пятках, я сунул руки в карманы и запрокинул голову: потолок блистал позолотой бюстов «великих», о которых я сроду не слышал.
В Ковене меня кое–чему научили, но не тому, что нужно в Святой Марии. Разве что сотне способов бесшумно прикончить человека – тут я дал бы фору самому Эйнштейну.
– Тобиас. – Новоявленный отец высунулся из кабинета. – Хорошо, что ты здесь. Заходи.
Я проковылял по коридору, оставляя позади гул столовой. Шёл за человеком, чью ДНК ношу, осознавая: рост и плечи мне достались от него.
Он выглядел помятым от переработки. Я же был неряшлив по хулиганскому равнодушию – наследие прошлого, не иначе.
– Полушай меня одну минуту. – Отец повернулся, морщины тревоги прорезали его лоб. – Я на твоей стороне. Понимаешь? Всегда.
Что за хуйню он несёт?
– Ладно… – Бровь поползла вверх.
– Но Комитет Святой Марии связал мне руки. – Он потёр шею – знакомый жест, когда зажимы грызут позвонки. – Слишком много происшествий. Твоя сестра, Джорни…
– В курсе, – буркнул я, плюхаясь в кресло перед его столом.
– Ты завалил вступительные.
Лицо осталось каменным – не из вредности (хотя это мой конёк), а от непонимания: и что?
Отец сжал переносицу:
– Твой уровень не дотягивает. Учитывая, где ты содержался… – Он мотнул головой, глотая фразу. – Я предложил Комитету альтернативу: тебе дадут репетитора…
– Репетитора? – перебил я. Да ты, блять, издеваешься.
– Ну... – Он сглотнул воздух. Читать его я не умел, в отличие от других. Боится сказать больше? Злится? И то, и другое? – Скорее, наставника. Я знаю, тебя учили в Ковене, но этого недостаточно для Святой Марии.
– Что это значит? – Мой голос был ленив и безучастен, хотя внутри кипела ярость. Притащил меня сюда, и теперь мне нужна нянька?
– Ты будешь посещать все занятия с другим учеником. Он поможет, если запутаешься, отстанешь…
– Звучит так, будто я тупой идиот. – Я стиснул зубы, костяшки побелели на подлокотниках. Неужели правда тупой? Соображаю я неплохо, но не так, как должны соображать восемнадцатилетние в выпускном классе.
Зелёные глаза отца – точь–в–точь как у сестры – расширились. В них горела правда, которую я ясно видел:
– Ты не идиот, Тобиас. Простo твоё образование не соответствует уровню Святой Марии.
Я хрипло рассмеялся, сарказм резал горло:
– Алгебру было бы сложновато учить, когда меня посылали убивать, а?
Шутка была несмешной. Я знал.
По лицу отца, на котором отражались мука и вина, я должен был почувствовать стыд. Но не почувствовал. Потому что я – это я. А эмоции для меня – пустой звук.
Он открыл рот и сразу закрыл. Раздался тихий скрежет, и я понял: он, как и я, стискивал зубы, когда закипала ярость.
– И что, – фыркнул я, – мне приставят репетитора? Чтобы тот хвостом бегал, как нянька?
– Она не нянька, Тобиас. – Его лицо смягчилось. Жалость. Наверняка, будь он в курсе, что мне довелось творить, упек бы обратно в психушку, не сгори та дотла.
Я мысленно прокрутил его слова и резко сузил глаза:
– Она?
Едва слово сорвалось с языка, раздался стук в дверь. И каким–то чудом я уже знал, кто там, не оборачиваясь.
Слоан.
Слоан, блять, Уайт.
Глава 2
Слоан
Телефон жёг ладонь, я сжимала его так, что пластик вот–вот треснет. Мать названивала пятый раз с утра.
Да, в Нью–Йорке уже полдень: она проглотила три эспрессо, отмучилась на «горячей йоге» с инструктором вдвое младше неё, безуспешно пытаясь его соблазнить, но всё равно. Каждый год в этот день – одно и то же. Тысяча звонков «проверить», а по сути – напомнить: молчи и не смей звонить Уиллоу.
Вина накрывала волной при мысли о ней. В день гибели её родителей – вдесятеро сильнее. Ноздри дрогнули у кабинета директора Эллисона. Соберись. Но воспоминания о той ночи пробивали барьеры, сочились сквозь трещины, когда не ждёшь...
Врать было невыносимо. Поэтому я избегала внимания. Подруги и без того погрязли в своих проблемах – тащить ещё и мой багаж им было невмоготу.
Телефон завибрировал снова, как раз когда я подняла руку к двери. Дрожь прошла по позвоночнику в ноги. С чего бы мне нервничать?
Бабочки в животе? Не припомню такого в Святой Марии. Разве что в первый день. Или когда лишалась девственности на вечеринке посвящения со старшеклассником.
Но сейчас я старшеклассница. Железный статус. Короткая юбка и бордовый блейзер – мои доспехи. Года три я не нервничала. До этого момента…
Мои нежные костяшки постучали о твёрдую древесину, в то время как я выключила уведомления своего телефона ещё раз и шагнула в тёплый кабинет директора Эллисона, отца моей лучшей подруги.
Мой взгляд ненадолго остановился на голове с чернильными волосами, сидящей в кресле перед столом, прежде чем я выдавила улыбку директору.
– Доброе утро, Слоан. Пожалуйста, заходи и закрой дверь.
Я вздрогнула, когда щеколда двери щёлкнула, и была благодарна, что Тобиас не смотрел на меня. Почему, чёрт возьми, я так нервничаю? Раскалённая полоса смущения опалила мои щёки, пока я кралась ближе к нему, ощущая неописуемое притяжение, которое чувствовала с той секунды, как увидела, как он вошёл в столовую неделей ранее.
Он заставлял меня нервничать.
И мне это не нравилось.
Мне удалось выдавить «Доброе утро», удерживая внимание на директоре Эллисоне вместо слегка устрашающего парня рядом. Я была раздражена и взбешена собой за чувство неустойчивости рядом с ним. Не часто я позволяла парню влиять на меня, но, видимо, у меня не было выбора, когда дело касалось его.
Мой телефон лежал на коленях, пока я скрещивала ноги, зацепив правую за левую, с прямыми плечами и моими шёлковыми тёмными волосами, лежащими на плечах. Сохраняй хладнокровие, Слоан.
– Это твой новый репетитор, Тобиас. Её зовут Сл…
– Слоан Уайт.
Гладкий, насыщенный голос Тобиаса командовал комнатой, и я прикусила язык, почти сразу почувствовав вкус крови. Моя грудь начала вздыматься, когда я выровняла подбородок, полностью избегая его. Сохраняй. Хладнокровие.
Было ли это ошибкой? Должна ли я была отказать директору Эллисону, когда он попросил об этой услуге?
Мягкие, умоляющие глаза Джеммы, полные облегчения, двигались передо мной, как фильм на большом экране. Я не могла сказать «нет». И затем, сочетая это с искренней просьбой директора Эллисона, почти умолявшего меня сделать это, потому что «он знал, что я пойму», учитывая, что я знала о воспитании Джеммы и Тобиаса и не была так встревожена этим, как большинство студентов. Как я могла им отказать? Дружба значила для меня больше всего. Я делала это для Джеммы. Плюс, это был просто парень. Обычный парень с порочным прошлым. Я должна была понимать это лучше, чем кто–либо.
– Да, – голос директора вывел меня из мысленного спора, который не имел абсолютно никакого веса, потому что назад пути не было. Я уже согласилась, и Джемма взяла мои руки в свои и поблагодарила меня за то, что я такая хорошая подруга и помогаю её брату остаться в Святой Марии с ней.
– Слоан Уайт. Вы уже знакомы? Это логично. Она соседка твоей сестры по комнате.
– Нет, – ответила я быстро. Мы с Тобиасом не обменялись ни единым словом. Максимум, что было между нами – долгий, устрашающий взгляд, которым он меня проводил в день своего появления в столовой. Он пробрал меня до костей, но оставил за собой след жара, который был похож на лихорадку. Я всё ещё чувствовала его. Как будто жар излучался от его тела и доносился до моего.
– Не–е–т. – Звук «Т» вырвался из губ Тобиаса, и вот тогда я взглянула на него. Моя хватка на телефоне усилилась, и дыхание застряло в горле, когда я зафиксировалась на его острых, опасных чертах.
Глаза синие, как море – глубина аквамарина и темно–синего, наполненные до краёв чем–то тихим, но тяжёлым. Резкие скулы, крошечный шрам над бровью, придающий ему одновременно диковатый и притягательный вид. Живот предательски ёкнул, и я мысленно выругалась. Чёрт, хватит быть такой дурой.
– Привет, – мой голос прозвучал хрипло, будто я наглоталась песка. О господи, что за фигня.
Он усмехнулся, запустив крупную ладонь в густые волосы. Усмехнулся, чёрт возьми, тихо, про себя – и мои щёки вспыхнули уже во второй раз за последние десять секунд.
Вот же муда…
– Это бред. – Длинные ноги Тобиаса развалились передо мной, в то время как я сжала свои. Меня бесило и смущало, что он так на меня влияет, и часть меня жаждала швырнуть телефон ему в голову за то, что он заставил меня чувствовать то, чего я не испытывала ни с одним парнем за… кажется, никогда.
Парни из Святой Марии быстро приелись. Я училась здесь с тех пор, как родители решили сплавить меня на другой конец Штатов, чтобы я не разрушила «весь их упорный труд». И, честно говоря, мне давно наскучило.
Я даже не сопротивлялась, когда три года назад они отправили меня в Вашингтон – одну. Вообще, я молчала несколько дней после того, как нашла родителей Уиллоу хладнокровно убитыми. Ледяное выражение на лице матери, когда я той ночью вышла с балкона, было последним, что я увидела перед тем, как перестала встречаться с ней взглядом.
Но это не мешало ей названивать мне каждые пять секунд.
Я снова заглушила вибрацию, когда директор откашлялся, переводя внимание с моего телефона на своего сына.
– Тобиас, это не проблема. Никто даже не узнает, что она твой репетитор.
Тобиас рассмеялся – хриплый смешок, будто скользящий по коже, хотя он сидел в трёх футах от меня.
– Не узнает? Она будет бегать за мной, как потерянный щенок. Мне не нужен репетитор. Ну и что? Я завалил чёртов вступительный экзамен. Это ничего не значит.
Директор Эллисон потер переносицу, пока я сидела рядом с Тобиасом, утопая в раздражении – и от его яростного отказа принимать меня в качестве репетитора, и от странного трепета внизу живота, который вызывало его присутствие. В глубине души я надеялась, что директор согласится: возможно, Тобиасу и правда не нужна помощь. Но увы...
– Я не буду ходить за тобой хвостом, – встряла я, и досада, которую пыталась скрыть, просочилась сквозь слова. – Я просто буду рядом, если понадобится помощь – с вопросами, домашкой...
– И подготовкой, – директор взмахнул руками с таким раздражением, какого я от него ещё не видела. – Тобиас, это не обсуждается. Хочешь остаться в Святой Марии – вот условия. Это не моё решение. Так решил школьный совет. Они в курсе, что ты провалил экзамен. Если согласишься на репетитора и позволишь Слоан помогать с нагрузкой, к которой ты не привык, тебя оставят. Учитывая, что у тебя вообще нет документов об образовании, я вытягиваю тебя всеми возможными способами.
– Никто тебя об этом не просил, – огрызнулся Тобиас с вызывающей уверенностью.
Этот парень – отдельный вид нахальства.
– Твоя сестра просила, – прошептала я, отводя взгляд.
Тишина повисла в кабинете, и единственное, что в ней было слышно – мой собственный стук сердца. Оно билось так сильно, что казалось, будто маленький моторчик за рёбрами подпрыгивает на батуте, а не стучит о кости.
Прошло несколько минут, прежде чем нас вывел из оцепенения вибросигнал моего телефона. Я яростно отклонила вызов, готовая швырнуть аппарат в книжные полки, выстроившиеся вдоль стен.
– Ладно. – Тобиас резко поднялся, и мне пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть его возвышающуюся над столом директора фигуру. Он развернулся, унося с собой свою гнетущую ауру, и вышел, нарочно распахнув дверь так, что она с силой ударилась о шкаф.
Директор громко вздохнул – окончательно сломленный. Я мягко улыбнулась и пожала плечами:
– Он остынет. Если не ради себя или вас, то ради Джеммы.
Глаза Эллисона оживились надеждой. Его улыбка стала тёплой, почти отцовской, и на мгновение мне захотелось, чтобы он и правда был моим отцом. Джемма и Тобиас заслуживали такого, как он – особенно после того, как их растил психопат–дядя, теперь гниющий в тюрьме. Но от этого моя ситуация казалась ещё горше.
Все считали моих родителей героями – в прямом смысле. Официальная версия: они военные, столько времени в командировках, что отправили меня в Святую Марию «для стабильности». Но правда была далека от этого.
– Я ценю, что ты делаешь это для него, Слоан, – снова улыбнулся директор. – И для меня, и для Джеммы. Ты хороший друг. Я благодарен, что ты взяла Джем под опеку. Без тебя она не была бы там, где сейчас.
Я прогнала влагу с глаз, опустила взгляд и заставила губы растянуться в улыбке. Хороший друг? Его комплимент вонзился в спину, как нож. Хороший друг не исчез бы с лица земли после убийства родителей лучшей подруги, не сбежал бы так быстро, что даже не смог прийти на похороны.
«Автокатастрофа. Мои родители попали в аварию, Слоан. Их больше нет. Пожалуйста, перезвони. Мой брат тоже пропал. Я не могу его найти. Полиция ничего не знает.»
Я вздрогнула, когда телефон снова завибрировал, и поспешно заглушила звук. Директор Эллисон бросил взгляд на экран, и я молилась, чтобы он погас раньше, чем он успеет разглядеть имя звонящего – мама – и то, как я её игнорирую.
– Ну что ж... – он начал неуверенно, изучая меня взглядом, будто пытался разгадать. – Если бы ты могла просто убедиться, что Тобиас получит это... – Он протянул листок бумаги, и я взяла его, осознав, что это его новое расписание, совпадающее с моим.
– И, может, иногда давать мне знать, как дела? Если тебе что–то понадобится или если он так и не... смирится?
Я улыбнулась.
– Конечно. Не волнуйтесь, я справлюсь. С ним всё будет в порядке.
Директор Эллисон рассмеялся.
– Мне нравится твоя решительность. Именно поэтому я выбрал тебя.
Я усмехнулась про себя, поднимаясь со стула и направляясь к выходу из кабинета. Первый урок вот–вот начнётся, завтрак уже почти закончился. Я быстро написала Джемме, игнорируя пропущенные звонки, и попросила прихватить мне бублик, чтобы успеть его съесть до того, как миссис Портер заметит еду в её классе.
Расписание Тобиаса смялось в моей руке, пока я шла по пустынному коридору. Сапоги тихо ступали по глянцевой чёрно–белой плитке, плечи были расслаблены, взгляд опущен. Уиллоу снова закралась в мысли, как делала это каждый год в этот день, но тут же исчезла, когда чья–то сильная рука схватила меня за руку и резко втянула в открытую дверь.
Я зажмурилась от яркого света, а когда открыла глаза – увидела перед собой лишь два ледяных синих глаза и нахмуренные брови.
– Ты чего, блять, Тобиас? – вырвалось у меня, пока я пыталась вытянуть свою руку из его железной хватки.
Тобиас был высоким. Очень. Сердце ёкнуло, когда я отступила на шаг, чтобы как следует разглядеть его. Он нервно скинул тёмную прядь со лба, и против своей воли я опустила взгляд ниже его лица – к шее, где под кожей яростно пульсировала кровь. Галстук болтался свободнее, чем у других парней, и какая–то извращённая часть меня захотела ухватиться за него и притянуть его ближе. С чего бы?
Тобиас был братом моей лучшей подруги и, казалось, сломленным до самого основания. Его хмурый взгляд и холодный блеск в глазах кричали, что мне нужно держаться от него подальше. Но... «Он сломан, а тебе ведь нравится чинить сломанные вещи, Слоан.»
– Вот и она. Настоящая Слоан.
Я отступила ещё на шаг, создавая между нами нужную дистанцию. Тобиас облокотился на раковину, и только тут я поняла, что мы в женском туалете. К счастью, здесь никого не было – все либо на завтраке, либо ещё в комнатах.
