Текст книги "Ересь"

Автор книги: С. Пэррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Он был, как обычно, одет в камзол от хорошего портного и в черные панталоны, простого покроя, но явно из дорогой ткани. Кожаные сапоги были украшены серебряными пряжками. Привычным движением руки откинув со лба светлые волосы, он оглядел нас – красивый, уверенный в себе, типичный сын зажиточного сельского сквайра. Ни один человек, встретившись с ним в городе или в университете, не разгадал бы в нем тайного миссионера. Он стоял, спокойно переводя взгляд с Томаса на Софию; затем взглянул на меня. Что-то понял и кивнул, соглашаясь.

– Что ж, – заговорил он, умиротворяющим жестом раскинув руки. – Объяснимся, раз это необходимо. Леди Элинор, со всем почтением я прошу вас оставить нас наедине. Нужно уладить кое-какие вопросы со старыми друзьями, прежде чем мы сможем пуститься в путь.

Леди Толлинг, как всякая женщина, желала бы досмотреть драму, которая разыгрывалась у нее на глазах.

– Но ваша безопасность, отец… – пробормотала она, указывая на меня и Томаса. – Этих людей не обыскивали…

– Я их знаю, – уверенно отвечал Норрис. – Все в порядке.

Когда за хозяйкой закрылась дверь, Норрис – или я должен отныне именовать его Джером? – обратил к нам взгляд своих безмятежных зеленых глаз.

– Доктор Бруно, – заговорил он и слегка нахмурился, озадаченный. – Я-то думал…

– Вы думали, Роуленд Дженкс прикончит меня до утра? – подсказал я.

– В общем-то да. Хотя я не так уж удивлен, что вы и на этот раз сумели вывернуться. Я предупреждал его, что с вами следует держать ухо востро – не каждому удается ускользнуть от инквизиции. – Он слегка усмехнулся, выставляя напоказ белоснежные зубы. – Вы что же, организовали на пару с Томасом собственную антикатолическую лигу? – Он коротко рассмеялся.

Держался он спокойно, легко, прямо-таки удивительно легко, учитывая все обстоятельства. Теперь, когда ему не надо было изображать из себя кутилу студента, он говорил более сдержанным и взрослым тоном, и, в очередной раз заглянув в его красивые глаза, я вспомнил слова Хамфри Причарда: отец Джером обходится с тобой так, словно ты для него – главный человек на земле.

– Итак, – продолжал он, – теперь вы знаете все. Вы примчались сюда, чтобы меня арестовать?

– Я поспешил сюда, чтобы спасти Софию, – ответил я, с трудом выдерживая его пристальный, горящий взгляд. Ни за что не отведу глаза первым, решил я.

– Спасти от меня? – переспросил он таким тоном, как будто сама идея была абсурдной. – С какой бы стати я причинил вред Софии, которую сам же и привел в лоно истинной Католической церкви?

– В лоно?! В лоно?! – взорвался Томас.

– Она забеременела, и вы хотите от нее избавиться, – не чинясь, заявил я.

– Клевета! – Глаза Джерома сверкнули гневом, и он сделал шаг ко мне.

– Это вам Томас наплел? – вспыхнула София, щеки ее разгорелись. – Да ведь каждое его слово – ложь!

– Никто не говорил мне. – Я предпочел солгать, чтобы уберечь от расправы Коббета. – Я был, конечно, монахом, но вырос-то я в деревне и уж как-нибудь разбираюсь в таких вещах.

София прижала руку ко рту и замолчала. Томас презрительно усмехнулся. Джером над чем-то сосредоточенно размышлял.

– Вы лучше многих других знаете, Бруно, как стеснительны могут оказаться монашеские обеты для молодого человека, – доверительно произнес он наконец. – Да, я согрешил, но я не собирался совершить больший грех, чтобы покрыть первый. София безопасно переправится в Руан, и там о ней позаботятся до тех пор, пока я не смогу присоединиться к ней. – Он бросил взгляд на Софию, произнося эти слова, и та ответила благодарным взглядом; но мне почудилось в выражении лица Джерома нечто фальшивое. Он лжет, чтобы ее успокоить, подумал я.

– По опыту мне также известно, отец, – я подчеркнул двусмысленное обращение «отец», – что монашеские ордена легко своих собратьев не отпускают, иезуиты же проявляют в этих вопросах особую суровость.

Джером кивнул, нехотя признавая мою правоту.

– Прекрасно, Бруно, вы отлично поработали. Да, я вступил в Риме в орден иезуитов, а в семинарии Реймса подготовился для английской миссии. Отец Томаса устроил меня в Оксфорд. Это была его работа, координировать прибытие священников в графство Оксфорд, размещать нас в безопасных убежищах, обеспечивать деньгами, а по возможности и легендой для жизни в миру. После его высылки эту роль взял на себя Роджер Мерсер. Впрочем, я полагаю, это вы тоже успели сообразить.

– Я только-только начал осмысливать связи между всем этим, – признался я. – Ваша легенда была очень уж хороша.

– «Легенда»! – буквально выплюнул Томас, и глаза его побелели от ярости. – Никакая это не легенда! Он оставался тем, кем всегда был, – сынком богатого семейства, привыкшим, что все пляшут под его дудку. Он и к иезуитам-то присоединился ради приключений, ради власти. Это была именно «легенда», и он с легкостью забыл о своей «миссии», как только представился случай!

Томас выразительно посмотрел на Софию, и Джером наконец-то слегка смутился.

– Впал во искушение, – пробормотал я, переводя взгляд с Джерома на Софию.

Так вот что означала интимная, с намеком, надпись в часослове, который ректор отыскал в матрасе своей строптивой дочери. «Дж» – не Дженкс, а Джером. И в субботу утром Роджер Мерсер ждал в саду Джерома, а встретил свою смерть.

– Роджер Мерсер уличил вас, – заговорил я, глядя прямо в бесстрашные глаза иезуита. Он смотрел спокойно и твердо, а у меня сердце леденело при мысли, что я стою в шаге от убийцы. – А я-то думал, что его убили из-за бумаг.

Глаза Джерома на миг расширились, он придвинулся ближе ко мне, и снисходительная приветливость, которую он напускал на себя, исчезла.

– Откуда вы знаете о бумагах? – спросил он, и впервые за время нашего разговора мне показалось, что в броне его появилась щель.

– Я их видел, – ответил я, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее, хотя мне было ох как не по себе.

– Где?

– В сундуке, в вашей комнате. Там, где вы их спрятали.

– В моей? – Он уставился на Томаса так, словно увидел его впервые. – Но ты же сказал…

– Роджер Мерсер застукал их как-то ночью в саду, – вмешался Томас; в голосе его звенело презрение. Правую руку он все еще прятал под плащ. – София забирала по ночам ключ из кабинета отца. Мерсер, сами понимаете, возмутился. Наутро он пришел к нам, весь кипя от ярости. Напомнил этому вот отцу Джерому, как много католиков в Оксфорде рискуют ради него жизнью, а потом заявил: он, мол, не станет принимать причастие из рук священника, живущего в смертном грехе, и не допустит, чтобы другие члены кружка пребывали в неведении. Сказал, что обязан донести старшинам ордена о поведении Джерома.

– Насколько мне известно, иезуиты не щадят тех, кто встает на их пути, – прокомментировал я, отступая из осторожности на шаг; но Джером смотрел не на меня, его зеленые глаза неподвижно уставились на Томаса. – Иезуиты убивают за свою веру или за то, что они называют верой, и вы – прекрасное доказательство тому.

– Я – доказательство?! – воскликнул Джером и коротко, хрипло расхохотался. – А, понятно, вы взвесили улики, Бруно, и пришли к выводу, что я и есть линкольнский убийца, ведь мне было что терять. Так?

– Роджер Мерсер угрожал сообщить, что вы нарушили обет целомудрия, – возразил я, хватаясь за факты, которые еще минуту назад казались столь очевидными. – Вам надо было заставить его молчать.

– Этого я не отрицаю. Я говорил Дженксу, что Мерсеру сообщили обо мне, что он усомнился во мне, и с этой стороны мне грозит опасность. Я рассчитывал, что Дженкс, по обыкновению, замолвит словечко и этого будет достаточно. Однако я допустил ошибку, роковую ошибку. – Он покачал головой, откинул с лица волосы. – Помните историю Томаса Беккета, Бруно, великого английского святого, архиепископа Кентерберийского? Говорят, король Генрих Второй в пылу гнева воскликнул: «Кто избавит меня от этого беспокойного попа?» Его приближенные слышали этот возглас. Но это просто вырвалось в гневе, это был риторический вопрос, если угодно, однако восприняли его как приказ. В итоге Беккета убили прямо у алтаря, а каяться пришлось королю. Вот в чем моя вина: я сказал что-то в том же духе о бедном Роджере Мерсере, а мой верный слуга, – он покосился на Томаса, и взгляд его был столь же презрителен, как и голос, – мой верный слуга истолковал мои слова по-своему.

– Вы не возражали, отец, – тихим голосом прервал его Томас. – Тогда вы были рады принять мою помощь.

Джером спокойно пожал плечами. Такого ничем не смутишь.

– Кто спорит? Избавиться от опасности и спасти Софию от бесчестья, которым грозил ей Роджер Мерсер, – это не могло быть неприятным. – Он снова обернулся ко мне и добавил: – Но раз уж вы назначили себя следователем по этому делу, Бруно, вы бы пригляделись повнимательнее к тому, что вы считаете уликами. Томас – игрок не хуже моего, он и вас, похоже, обвел вокруг пальца. С виду он труслив, как кролик, и туп в придачу, а на самом деле перехитрит самого дьявола.

На этот комплимент Томас ничего не возразил, лицо его стало непроницаемым.

– Он предложил мне решить все проблемы, – продолжал Джером. – Таковы были его подлинные слова: решить все проблемы. Я принял предложение, но сказал, что не хочу знать никаких подробностей, пока дело не будет сделано. Я понятия не имел, что он подговорил Наппера украсть собаку. Я шел в то утро с мессы, когда услышал шум в саду. Я сразу побежал за луком и только тогда увидел, какой изощренный спектакль разыграл мой слуга. – Джером брезгливо скривил рот.

– Но зачем? – обернулся я к Томасу, лихорадочно перебирая в уме все свои улики и выводы; не мог же я так ошибиться! – Зачем вы подстроили гибель Мерсера таким хитроумным способом? Вы ведь даже не могли быть уверены, что все удастся.

– Мученики! – Этот парень не говорил, а будто плевался. Слово «мученики», казалось, было ему особенно противно. – Они все одержимы идеей мученичества, хотят пострадать за свою веру – так, во всяком случае, они утверждают! Высшая слава и честь! – Голос его забирался все выше и отдавал уже безумием. – Мой отец тоже мечтает «стяжать венец мученичества». Что это за вера, доктор Бруно, которая побуждает человека предпочесть смерть жизни? А где же любовь? Где человеческая доброта?

Я мог бы возразить, что человек, натравивший на ближайшего друга своего отца голодного волкодава, не вправе рассуждать о человеческой доброте, но слова не шли с языка.

Томас указал дрожащей рукой на Софию и продолжал обличительную речь:

– Что это за люди? Добиться любви Софии, знать, что в ее утробе зреет новая жизнь…

– Томас! – вскрикнула София и сделала шаг вперед, но Джером удержал ее.

– Эта тварь! – заорал вдруг Томас, переходя от возвышенных обличений к ругани. – Эта тварь всем пренебрегает, он любит не ее, а топор палача! – Юноша ткнул в Джерома пальцем, рука его тряслась. – Так пусть они отведают мученичества, решил я, посмотрим, как им это понравится. Ректор читал проповедь о смерти святого Игнатия в зубах хищных зверей. Способ не хуже других – послать на это Роджера. – От странного, пронзительного смешка у меня кровь застыла в жилах. Да он с ума сошел, беспомощно подумал я. – Мой отец столько выстрадал из-за него! Ничего лучшего этот Мерсер не заслужил!

Воцарилось молчание; жестокие слова как будто все еще звучали. Все трое – София, Джером и я – смотрели на Томаса, онемев от ужаса.

– В колледже произошло убийство, началось следствие, все под подозрением. Моя «легенда», как вы ее называете, могла быть в любой момент разоблачена. Вы ведь этого добивались, друг мой? – очень тихо сказал Джером, поднимая голову и глядя в упор на Томаса, но тот лишь равнодушно таращился в ответ.

Я наблюдал за ними. Нервы были натянуты, как тетива лука. Трудно сказать, когда Томас казался мне более опасным – в те минуты, когда из него вдруг забила злость, или сейчас, когда он умолк и лишь молча смотрел на нас, будто кошка, готовящаяся к прыжку.

– И вы поспешили в комнату Мерсера, чтобы забрать бумаги, пока Томас не отыскал их? – В эту минуту мне было приятнее смотреть в глаза Джерома, чем в глаза Томаса.

Иезуит покачал головой:

– Я и понятия не имел, что он знает об этих бумагах. Когда Мерсер принялся угрожать мне, я сообразил, что не избавлюсь от опасности, даже если самого Мерсера не станет, пока эта корреспонденция – переписка Эдмунда Аллена с Реймсом по поводу моей миссии и булла Regnans in Excelsis – не окажется у меня в руках. Но я только начал обыскивать его комнату, как увидел вас в окно, вы шли через двор прямиком к башне. Пришлось прятаться на крыше, пока вы оставались в комнате. Так я и выяснил, что за дело привело вас на самом деле в университет. – Он многозначительно кивнул мне.

– Не было у меня никакого дела, – ответил я, но сердце заколотилось сильнее. – Я хотел лишь узнать, как и почему человек погиб такой страшной смертью. Мне казалось по меньшей мере странным, что его старым коллегам до этого и дела нет. Тогда я задумался: с кем он собирался встретиться? Зачем взял с собой битком набитый кошелек?

Джером опустил глаза, и впервые на его лице появилось пристыженное выражение.

– Томас хотел только, чтобы я заманил Мерсера утром в сад. Я и сказал Роджеру, что мне пора, учитывая все обстоятельства, возвращаться во Францию, попросил встретиться со мной и передать мне деньги на дорогу.

– А Ковердейл? – напомнил я, переводя взгляд с Джерома на Томаса. – Он тоже узнал про ваш роман с Софией?

– Насчет Ковердейла спрашивайте у Томаса! – сжал челюсти Джером.

– Гадюка! – не хуже любой змеи прошипел Томас. Я даже вздрогнул: этот неестественно тихий шепот был куда страшнее его криков. – Ковердейл просил ректора изгнать меня из Оксфорда. Боялся, что мне чересчур много известно, что я захочу отомстить и выдам их. Ректор хоть немного жалел меня и разрешил остаться, но Ковердейл постарался, чтобы я лишился стипендии и оказался в полной зависимости от его щедрот. – Подбородком Томас указал на своего хозяина. – Что ж, Джеймс Ковердейл на собственной шкуре узнал, как сладка месть. Трус! Он зарыдал, как девчонка, едва увидел в моих руках бритву. Зарыдал и обмочился.

– Значит, вы решили превратить и его в мученика?

Томас аж расплылся в улыбке, кося на меня глазом, словно дитя, пойманное в кладовке с вареньем.

– Когда Джером послал меня отнести лук и стрелы в хранилище, я вспомнил про святого Себастьяна и подумал: да ведь так будет еще страшнее. Я попросил доктора Ковердейла побеседовать со мной наедине, и он обещал уйти пораньше с диспута. Он думал, что я собираюсь заключить с ним сделку, что-то выпросить, но такого он не ожидал. – Томас обеими руками обхватил себя и принялся раскачиваться, рот его аж расплылся. – Я хотел забрать письма, я знал, где они, ведь в той комнате раньше жил мой отец. Я знал: стоит передать бумаги в подходящие руки, и с ним, – вновь резким движением подбородка он указал на Джерома, – будет покончено.

– Ничего не понимаю, – пробормотал я. – Если вам так хотелось разоблачить его, почему вы сразу не обратились к ректору? Вы могли спасти две невинные жизни.

Томас ожег меня взглядом.

– Спасти их и пропасть самому? А я-то принимал вас за умного человека, доктор Бруно. Да я полностью зависел от него, как вы не понимаете? Я не мог принять никаких мер, пока не обеспечил бы себе убежище, безопасность. Ну да, вы же не знаете наших законов: помогать иезуиту, покрывать его, содействовать ему – это преступление, караемое смертью. Я был его слугой, я жил на его деньги, помогал поддерживать эту его легенду. Разве это не пособничество, не укрывательство? А если бы со мной не расправился закон, можете быть уверены, Дженкс отомстил бы мне за Габриеля. Габриель! Он взял себе имя архангела Гавриила, наглый выскочка!

– Лицо ангела… – пробормотал я, вспомнив слова Хамфри Причарда. – Значит, если бы кто-то другой разоблачил его, вы были бы ни при чем. Достаточно было указать направление. – Мои слова повисли в воздухе. Джером никак не откликнулся на них, а Томас только зубами заскрипел. – А что же бедный Нед? – продолжал я. – Он тоже провинился перед вашим отцом?

– Нед? – София, с ужасом слушавшая исповедь Томаса, не выдержала, изо всех сил вцепилась Джерому в руку. – Маленький Нед Лейси? Чтец? Его тоже?..

Я угрюмо кивнул, следя за Томасом. София обеими руками закрыла лицо.

– Он увидел меня с Софией в библиотеке в то время, когда все остальные были на диспуте. Оттуда я пошел к Ковердейлу. – Томас пожал плечами: мол, что еще оставалось делать. – Я пытался отговорить Софию от бегства с Джеромом. – Он нахмурился, потер глаза и продолжал: – А потом я видел, как вы платили Неду. Я и растерялся. Но он сам виноват, что вернулся раньше других: не подглядел бы за нами, остался бы жив.

– И вы не устояли перед искушением также и из него сделать мученика? – произнес я; мне все противнее было наблюдать за этой холодной, высокомерной рожей.

Томас ответил с ленивой усмешкой:

– Решил наказать ректора по заслугам. Ты же всегда говорила, София, что твоему отцу книга Фокса дороже родной семьи? Я поклялся, что заставлю его возненавидеть эту книгу. Ради тебя! – заявил он вдруг со страстью. – Все ради тебя! Когда-нибудь ты это поймешь.

– Довольно! – вскрикнула София. – Хватит вам болтать! Уже светает, а за мной наверняка выслали погоню. Джером, нам пора. Что сделано, то сделано. Все жертвы будут напрасны, если теперь нас схватят. – Она схватила своего возлюбленного за руку.

Томас подскочил так, словно у него под ногами загорелся пол.

– Ты погибнешь, София! – воскликнул он; я отметил, что ноги он расставил пошире, как будто готовясь к прыжку. – Ты думаешь, что попадешь во Францию живой и невредимой? – Он яростно уставился на Джерома. – Пять лет подготовки, богатое наследство, которое он передал ордену, – думаешь, он всем этим пожертвует ради тебя? Ты погибнешь по дороге, София. Несчастный случай в море.

– Томас, у тебя голова не в порядке, – заговорил Джером, делая шаг к своему бывшему слуге и протягивая руку.

Томас отскочил в сторону.

– Я этого не допущу! – вырвался у него вопль. – И если ты не прислушаешься к моим словам…

Не было надобности договаривать угрозу – все выразил жест: рука с зажатой в ней бритвой взметнулась из-под плаща, и Томас бросился на Джерома. Я выхватил из-за пояса нож Хамфри, но иезуит, оказывается, прошел хорошую подготовку: я и с места двинуться не успел, как он быстрым движением руки толкнул Софию себе за спину, а ногой врезал по вытянутой руке Томаса. Томас пошатнулся, но бритву удержал. Джером тоже выхватил лезвие из-за голенища. Противники закружились в смертельном танце, не сводя друг с друга глаз. София обеими руками зажимала рот, а я бесполезно топтался сбоку, прикидывая, как бы вмешаться в драку.

Но я не успел: дверь распахнулась, вбежал Бартон, слуга, размахивая кочергой. Томас обернулся, глаза его страшно горели. Он со всего маха рубанул Бартона бритвой по руке, в которой была зажата кочерга. Тот вскрикнул, выронил ее и зажал рану. Томас, словно обезумев при виде крови, прыгнул на беднягу и принялся кромсать ему горло бритвой. Я вскочил Томасу на спину и попытался схватить его правую руку. Но он оказался необычайно сильным для такого худосочного мальчишки, как будто безумие удесятерило его силы. Сдержать его я не мог. Крики агонизирующего Бартона слились с криком ужаса, вырвавшимся у Софии. Кровь хлынула на каменный пол. Несчастный слуга умирал, конвульсивно цепляясь за плащ убийцы и медленно оседая на пол.

Я отпустил Томаса и обернулся к Софии: бедняжка, думал я, поражена жуткой сценой, разыгравшейся на ее глазах, ей срочно требуется помощь. Но выяснилось, что «на помощь» уже пришел Джером: он крепко держал Софию, приставив нож к ее горлу.

– Положи бритву на пол, Томас, – медленно и отчетливо проговорил он.

Голос его вновь звучал совершенно спокойно, как у учителя, делающего выговор непослушному ребенку. У Томаса отвисла челюсть, он таращился на хозяина, как идиот; его руки, даже лицо были в крови. Двигаясь, как сомнамбула, он шагнул вперед. Джером сильнее вдавил нож. София закусила губу, чтобы не вскрикнуть, и зажмурилась; голова ее дрожала.

– Отпустите ее, – потребовал я, стараясь подражать спокойному и властному голосу Джерома.

– Отпустить ее? А что вы можете сделать, Бруно? – Он крепко сжимал нож и смотрел на меня просто как на досадную помеху. – Может, вы привели с собой подкрепление?

– Никто не знает, что я здесь, – ответил я, сам не очень соображая, что говорю.

Если человек Коббета сумел передать Сидни мое письмо, тот наверняка соберет людей и придет мне на выручку. Но сколько времени пройдет, пока они доберутся сюда? Да и получил ли Сидни это письмо? Ведь Слайхерст поклялся никого не выпускать из колледжа.

Джером, похоже, прочел мои мысли и нетерпеливо тряхнул головой.

– Не важно, в любом случае они опоздают. Все! Бросайте ваши ножи на пол, в противном случае… – Он поднял руку, как будто собираясь вонзить нож Софии в горло.

Томас коротко глянул на меня и бросил бритву. Я посмотрел на Софию: ее широко раскрытые глаза смотрели на меня с отчаянием. Я тоже выронил нож.

Джером кивнул:

– Хорошо. Не трогайтесь с места, не шумите, и все будет в порядке. – Не отводя нож, он двинулся вместе с Софией в сторону западной башни. Грубо толкнул девушку в дверь и захлопнул ее ногой. В тот момент, когда дверь захлопнулась, Томас испустил вопль и ринулся следом.

– Не уйдешь! Не уйдешь! – хрипло вопил он.

Джером почему-то потащил Софию не вниз по лестнице, а вверх, и, когда Томас приблизился, иезуит лягнул его в челюсть. Томас с окровавленным лицом полетел вниз, прямо на меня.

Это его не остановило: он поднялся и снова взбежал по узкой винтовой лестнице, норовя схватить Джерома за ноги; тот продолжал лягаться. Я поспешил к месту схватки, благоразумно подобрав с пола свой нож. Откуда-то сверху раздался отчаянный крик Софии. Я дернул Томаса за лодыжку.

– У него нож! – напомнил я. – Бога ради, остановитесь, или он убьет ее!

Мы продолжали лезть вверх, откуда раздавались всхлипывания Софии, и услышали ее слова: «Не могу, не могу». «Доверься мне», – ответил Джером. Больше ничего слышно не было.

Мои и без того уже изрядно настрадавшиеся ноги дрожали, но мы с Томасом упорно лезли вверх, мимо маленьких, узких, как бойницы, окон, а Джером все гнал и гнал Софию перед собой наверх; я следовал за ними почти по пятам, пока струя свежего воздуха вдруг не ударила мне в лицо. Я понял, что рядом выход на вершину башни. Желудок у меня, как всегда в минуту опасности, свело спазмом: мне показалось, я понял, что задумал Джером. Кому из нас суждено возвратиться вниз?..

Но, отбросив эти мрачные мысли, я вышел вслед за Томасом через низенькую арку на площадку шириной футов двенадцать. Ее окружали восемь зубчатых парапетов высотой примерно по грудь человеку. В просветы между ними видна была дорога, по которой я не так давно скакал к этому дому; леса простирались от тропинки во все стороны, сверху они казались темно-зеленой скатертью. Мы находились на высоте более ста футов. Ветер пронзительно завывал в ушах. На дальней стороне площадки нас ждал Джером; нож его все еще был приставлен к горлу Софии. Он взглянул в упор на Томаса, словно бросая ему вызов.

– Вперед, Томас, – подзадорил он. – Ну, попробуй спасти ее.

Томас колебался; я видел, как он напрягся, будто прикидывая, успеет ли вовремя добраться до Джерома. София тихо плакала, взгляд ее метался от меня к Томасу, от Томаса к тому человеку, который прижимал ее к себе. Не в первый раз была она в его объятиях, но как все изменилось! На лице Софии был не только страх, но и растерянность: она не понимала, серьезны угрозы Джерома или это лишь ловушка для Томаса.

Лучше бы Томас не рисковал, подумал я и протянул руку, чтобы его остановить. Но он уже решился и снова, согнувшись, бросился на своего хозяина, пытаясь головой боднуть его в солнечное сплетение. Иезуит грубо бросил Софию на пол и попытался ударить Томаса ножом, однако тот увернулся и перехватил в воздухе занесенную руку. Томас вскинул ногу и заехал в пах противнику; иезуит взвыл и сложился пополам, рука его на миг ослабла, и Томас что есть силы врезал по ней. Нож выпал. Но прежде, чем Томас успел воспользоваться своим преимуществом, Джером схватил его за волосы и ударил головой в лицо. Томас, с залитым кровью лицом, попытался ответить таким же ударом, но Джером нанес ему удар в челюсть; Томаса отбросило назад, на парапет.

София отползла к стене; я присел возле нее и жестом указал на лестницу, предлагая бежать, но девушка покачала головой: остекленевшие от ужаса глаза ее были прикованы к смертельному поединку. Медленно, осторожно, чтобы не привлечь внимания, я подтянул к себе выпавший у Джерома нож. Я тоже не сводил глаз с противников. Томас, избитый и окровавленный, в последний раз собрался с силами и схватил Джерома за горло; священник, с искаженным от ярости лицом, тоже обеими руками сдавил ему шею. Так они стояли и раскачивались, будто в каком-то странном танце, в точности повторяя каждое движение друг друга; оба задыхались, и мне уже стало казаться, что они одновременно испустят дух – столько ярости и смертельного упрямства было на их багровых лицах. Но Джером, более сильный и тяжелый, сумел-таки сдвинуть Томаса на несколько шагов назад, в промежуток между зубчатыми стенами. Ощутив за своей спиной парапет, Томас покрепче сдавил шею Джерома, а тот, всем весом давя на противника, толкал и толкал Томаса. В конце концов тот повис над пропастью. На миг мне показалось, что с башни рухнут оба, но тут София вскочила на ноги, вырвала у меня нож, который я подобрал, подбежала к дерущимся и вонзила его в руку Томаса, которой он все еще сжимал горло Джерома.

Томас вскрикнул, невольно разжал руку, и в тот же миг Джером изо всех сил толкнул его в грудь. С душераздирающим воплем юноша покачнулся и полетел вниз головой с башни. Крик становился все тише по мере того, как он приближался к равнодушно ожидавшей его земле. Сам удар о землю был настолько глух, что на крыше мы его почти не расслышали.

Инстинкт толкал меня подбежать к парапету и посмотреть вниз, но я боялся поворачиваться спиной к Джерому. София упала в его объятия, рыдая и сотрясаясь всем телом. Он осторожно вынул нож из ее руки и прижал девушку к себе. Дышал он тяжело и все никак не мог отдышаться. Потом взглянул на меня, и я увидел, как с лица Габриеля-Джерома сошла злость и осталась только глубокая усталость. Он потер намятое горло, повертел головой.

– Рано или поздно это должно было случиться, – еле слышно выговорил он. – Его бы уличили, а он заодно погубил бы и меня.

– Мы убили его! – всхлипнула София, отрывая заплаканное лицо от плеча своего возлюбленного. – Боже, Боже! Мы убили его! Бедный Томас был моим единственным другом. Простит ли нам Господь его кровь? – Она возвела глаза к небу, где между темных грозовых туч уже появились светлые полосы рассвета.

– Он убил трех человек, София, – хрипло напомнил ей Джером, все еще потирая ладонью горло. – Он бы и меня убил. Не забывай, мы ведем священную войну. Убить того, кто противится наступлению на земле Царства Божьего, – не преступление.

– Этому они вас учат в Реймсе? – полюбопытствовал я.

Спохватившись, я начал потихоньку двигаться к лестнице. Нож вновь был в руках у Джерома, и я чувствовал себя довольно-таки беспомощным. Лететь вслед за Томасом через парапет мне не улыбалось. Теперь, когда стало ясно, что София на стороне Джерома, наивно было бы надеяться, что иезуит отпустит меня живым.

– А София? – продолжал я. – Избавиться от нее по дороге во Францию – это убийство, или она тоже мешает наступлению царства Божьего?

Джером коротко расхохотался и тут же поморщился от боли в горле.

– Вы сами убедились, что мальчишка был психом. Стоило ему совершить первое убийство, и кровь ударила ему в голову. Он решил, что все кругом такие же маньяки, как и он сам. Он был безумен, безумие и погубило его.

Джером шагнул ко мне. Я попятился, но, обернувшись, увидел, что путь к лестнице прегражден двумя крепкими слугами в ливреях. Один из них, необыкновенно широкоплечий, был вдобавок на полголовы выше меня, так что, когда он схватил меня за руку и принялся заворачивать ее за спину, мое пострадавшее уже в этот день плечо как огнем вспыхнуло; я предпочел не сопротивляться. Было ясно, что живым мне не уйти; вся надежда оставалась только на милосердие иезуита – но до чего же слаба была эта надежда!