Текст книги "О людях и нелюдях (СИ)"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Получается, душегуба придется порешить… – начал Хват.

– Нет! – отрезал Дрозд. – Дайте мне поговорить с отцом.

– Он тебя слушать не станет, – сказал Колун. – Ты теперь нелюдь.

– Государя он послушает, – настаивал пес. – Беркут как раз и пригласил Соколиного для серьезного разговора. А вы его перехватили.

– А ты сам как княжить собираешься? – спросил Хват, выйдя из недолгой задумчивости.

– Если отец признает меня наследником, я обещаю… клянусь, что в Северном княжестве не станет различий между людьми и оборотнями, – Дрозд обвел взглядом внимательно слушавших вожаков. – Я сам нелюдь, и дети мои будут такими же. Я хочу достойной жизни для себя и нормального будущего для них. Чтобы никто не посмел ткнуть в оборотня крыликом или надеть без серьезного основания серебряный ошейник. Сейчас, к тому же, и княжеству, и Ладу очень нужны сильные, хорошо обученные солдаты-нелюди. Так что ваши военные навыки не пропадут.

– Мягко стелешь, – ощерился Сиплый. – Как бы не пришлось потом на серебряных шипах спать!

– Да на кой ему тебя обманывать? – не выдержал Вьюн. – Чтобы потом сидеть у трона Беркута в серебряном ошейнике? Дрозду побольше твоего хочется равноправной жизни. Он, как-никак, княжич, а по вашей милости столько лет по дорогам таскался, неприкаянный.

– А ты-то его что защищаешь? – спросил Хват.

– Потому что он мой друг! Я его не первый год знаю. Дрозд меня ни разу не подвел. И с другими никогда не подличал, ни с оборотнями, ни с людьми. Он правильный до тошноты. Станет княжить, в лепешку расшибется, а добьется справедливости! Мне тебя даже жаль, черный. Такое бремя на себя взваливаешь, – Вьюн глянул на друга, изобразив на физиономии живейшее сочувствие.

Пес закатил глаза. Кошак невозможен. Серьезные переговоры с его помощью начинают превращаться в ярмарочный балаган. Вожаки с ухмылками переглянулись.

– В одном точно не врут, – сказал Колун. – Дружат давно. Но я бы попросил у тебя, Кречет… или Дрозд?

– Для тебя Кречет.

– Хорошо, – медведь кивнул. – Попросил бы у тебя клятвы на крови… На ее крови, – показал на Винку. – Она, похоже, тебе дорога?

– Верно.

– И еще прошу поединка. Хочу знать, какой ты воин. В кого обращаешься?

– В пса.

– Значит, сражаться будем людьми. Согласен?

– Согласен.

– А я хочу сразиться с псом, – Сиплый оскалил зубы в волчьей ухмылке.

– И я, – выступила вперед Ненасыть.

– Как скажете, – пожал плечами Дрозд. – Кто первый?

– Сначала клятва, Кречет, – напомнил Хват. – Я драться не хочу, мне важнее получить твое слово.

Пес, не обращая внимания на толпящихся вокруг обротней, неохотно расступившихся перед ним, подошел к девушке.

– Виночка, я ведь просил, – укоризненно взглянул девушке в лицо, отчего она вспыхнула и потупилась. – Когда же ты начнешь меня слушаться? Если что-то пойдет не так, твое присутствие свяжет меня по рукам и ногам. А уж если с тобой что-то случится…

– Ничего с ней не случится, – Хват встал рядом с Дроздом. – Я прослежу.

– Да, пес, – никак не могла успокоиться Ненасыть. – Людину не тронем. Вот если б она носила твоего щенка…

Винка, неплохо знавшая Дрозда, испугалась его окаменевшего лица. Голос же звучал совершенно спокойно, когда он сказал:

– Вожаки, уймите волчицу. Неужто у вас принято рядовым тявкать, когда командиры разговаривают?

Ненасыть, бешено сверкнув глазами, скрылась за спинами воинов, провожаемая сердитыми взглядами двух волков и медведя.

Хват вынул из ножен кинжал и быстро полоснул Винку по ладони. Девушка прикусила губу, сдерживая крик. Дрозд бережно взял руку, не сводя глаз с налившегося кровью пореза, накрыл своей и легонько сжал. Потом громко произнес, глядя на Хвата, Колуна и Сиплого:

– Я, Кречет, сын Соколиного, рожденный человеком, ставший нелюдем, клянусь этой кровью, которая мне дороже собственной, никогда не вредить ни оборотням, ни полукровкам и установить в Северном княжестве закон, единый для всех разумных существ, людей и нелюдей.

– Мы слышали, – эхом откликнулись вожаки, а за ними повторили и воины.

– Перевяжите ей руку, – Дрозд осторожно отнял свою кисть и сжал кулак, будто желая понадежнее сохранить пятнающую его ладонь кровь.

– Эй, Головастик! – крикнул Хват, обернувшись. – Позовите его, кто-нибудь! Порез он, наверное, в силах залечить?

Щуплый молодой оборотень с казавшейся непропорционально большой на узких плечах головой быстро и аккуратно перевязал руку Винки, предварительно смазав рану какой-то мазью с травяным запахом. Боль быстро унялась, девушка перевела дух. Кошак зашептал на ухо подруге что-то ободряющее, Листвень глядел сочувственно.

Дрозд с Колуном тем временем готовились к поединку. О смертельной битве речи не было, и оборотни, как это было у них принято, сняли куртки и рубахи, дабы не штопать потом дыры и не отмывать кровь.

– Я согласен присутствовать при твоих встречах с другими вожаками, парень, – сказал медведь, обнажая мощный кряжистый торс с волосатыми грудью и спиной. – И мои воины, думаю, не откажутся. Но драться за тебя со своими никто не станет. Если найдутся желающие оспорить твое право главенствовать, разбираться будешь сам. Я должен знать, на что ты способен с мечом в руках. Нет у меня охоты в глазах товарищей по оружию выглядеть недоумком, что ходит под началом слабака.

– Не трудись объяснять, я знаю волчьи порядки, – Дрозд бросил ножны на землю рядом с рубахой.

За время жизни в Яре кости пса перестали выпирать сквозь кожу, но тело осталось поджарым, и на фоне Колуна Дрозд выглядел рано вытянувшимся мальчишкой-подростком.

Оборотни расступились, освобождая противникам место для поединка. Двое воинов, охранявших Винку, кошака и Лиственя, подтолкнули пленных поближе, ибо сами не желали пропустить интересное зрелище.

Сказать, что битва оказалась захватывающей, было нельзя. Девушка поначалу волновалась за Дрозда, но скоро вздохнула с облегчением. Колун, казалось, не столько старался одержать победу, сколько весьма хладнокровно проверял бойцовские качества противника. Напоследок медведь все же не удержался, и обрушил на пса несколько особенно сильных ударов, но тот их умело отбил, а от последнего ловко увернулся.

– Силен, – уважительно проговорил вожак, опуская меч. – Дерешься, пожалуй, не хуже Соколиного.

– Посмотрим, на что способен в зверином облике, – вперед вышел Сиплый, на ходу раздеваясь перед оборотом.

Дрозд, быстро стерев с меча кровь (они с медведем несколько раз легко ранили друг друга, на ходу затягивая царапины), убрал оружие в ножны и хотел положить рядом со своей одеждой, но в последний момент передумал. Шагнул в толпу к Лиственю.

– Держи, оруженосец, – протянул ему меч. – Не вздумай только выкинуть какую-нибудь глупость.

– Я прослежу, не волнуйся, черный, – заверил друга Вьюн.

Мальчишка на удивление почтительно взял оружие, недовольно покосившись на кошака.

Дрозд вернулся в круг и встретился взглядом с крупным волком, в которого успел перекинуться Сиплый. Шерсть на загривке у зверя встала дыбом, губы приподнялись, открывая клыки. Второй вожак был настроен куда серьезнее медведя. Он не только хотел проверить сына Соколиного, он хотел, если представится возможность, сорвать на нем злость, которую не мог выплеснуть на ненавистного князя. Дрозд почувствовал закипающую в груди знакомую ярость, быстро стащил оставшуюся одежду, лег и перекинулся. Через пару мгновений поединок начался.

Винка хорошо помнила бой Дрозда с людоедом, и поначалу не слишком тревожилась. Но уже через несколько мгновений поняла, что вожак Воинов Клыка – гораздо более опасный противник. Почувствовал это и пес. Он будто вновь сцепился с обычным волком, диким кровожадным зверем без проблеска сознания. Дрозд не знал, что бойцы-оборотни, как и он сам когда-то, много времени проводили в схватках с лесными волками, а иногда с рысями и даже медведями. Это входило в обязательную подготовку нелюдей. Некоторые гибли, большинство получало великолепную закалку.

Сиплый полагал, что справится с псом с первого же захода, поэтому удивился, когда тот успел отскочить, да еще и попытался цапнуть волка за ухо. Мечом щенок, понятное дело, орудовать учен, а вот откуда ему известна премудрость боя в зверином обличье? Пес и волк начали кружить по свободному пространству, примериваясь, время от времени делая попытки ухватить противника за шею, но пока не сцепляясь. Наконец Сиплый стремительно кинулся на Дрозда. Тот встретил противника грудью, попытался добраться до волчьего горла, но челюсти утонули в густой шерсти. Зубы вожака тем временем впились в песью шею.

Сиплый зарычал, легко прокусив кожу под короткой шерстью. Еще чуть-чуть, и пес завизжит, прося пощады. Убивать его не следует, но щенок должен знать, кто здесь главный. Может, на двух ногах он и сильный воин, а на четырех – жалкая шавка, рожденная человеком, не знающая ни звериной силы, ни ярости.

В последнем волк просчитался. Дрозду была известна ярость пострашней звериной. Во всяком случае, он сам так считал. Зубы вожака все сильнее впивались в шею, грозя добраться до несущих кровь жил, а сам Сиплый наваливался сверху, пытаясь показать свое превосходство, подмять под себя, будто сучку… Чтобы сын Соколиного потом каждый раз при встрече пригибал шею и поджимал хвост? В горле заклокотало рычание, мышцы напряглись, и Дрозд невероятным усилием извернулся, стараясь сбросить противника, освободить из захвата истерзанную шею. Это ему удалось и даже получилось сбить волка с ног. Терять достигнутое с таким трудом преимущество было нельзя, и пес тут же вцепился в горло Сиплого. На сей раз ухватить сумел как следует. Волк захрипел, попытался вырваться, но безуспешно. Пес будто взбесился, все сильней сжимал челюсти, не сдерживая рычания, в котором звучала ярость хуже звериной. Сумасшедшая ярость Соколиного.

Сиплый из последних сил заскулил, прося пощады. Он недооценил щенка, но совсем не хочет погибать от его клыков. К тому же, если душегубово отродье будет с тем же пылом стоять за свое новое племя, нелюди, пожалуй, получат, наконец, то, за что так долго сражались.

Дрозд, услышав скулеж, разжал челюсти. Волк тут же отполз подальше и перекинулся. Пес тоже принял человеческий облик, чтобы избавиться от ран.

– Побери Клыкастый, – Сиплый никак не мог выровнять дыхание. – Никогда б не подумал, что человек способен так драться.

– Я давно не человек, – усмехнулся Дрозд. – За что скажи спасибо Когтю. И поблагодари Луня за то, что я не желаю стать вашим врагом.

– Не тебе произносить его имя, – выступила вперед Ненасыть, начиная раздеваться. – У твоего отца рука не дрогнула убить старика.

Волчица стянула рубаху, и Дрозд увидел тянущийся поперек ребер с левой стороны безобразный шрам. Значит, рана была нанесена заговоренным серебром. Не ее ли исцелил Лунь?

– Я не судья Соколиному. Если хочешь выяснить, кто из нас сильнее, замолчи и перекидывайся.

Ненасыть сжала зубы, сбросила оставшуюся одежду, и начала оборот. Пес быстро перекинулся, но не успел подняться на лапы, волчица налетела на него. Клацнула зубами у самой морды, будто намереваясь лишить глаза. Дрозд едва успел увернуться. А потом они сцепились и покатились по земле, рыча.

Винка прижалась к Вьюну, кошак безотчетно обнял ее за плечи. Поединки с воинами-мужчинами не были окрашены столь сильной взаимной ненавистью. Сейчас каждый из противников не только хотел одержать верх, но и жаждал расправиться с давним врагом. Пес и волчица дрались долго, почти не расцепляясь. На изрытой, истоптанной земле виднелись кровавые пятна, сами оборотни заметно устали. Винка уже набралась было храбрости попросить Хвата (он, как виденный раньше, внушал меньше страха, чем Колун или Сиплый) прекратить поединок, но тут дерущиеся замерли. Дрозд, шкура которого от пыли стала серой, поднялся на дрожащие лапы, его челюсти крепко сжимали горло лежащей волчицы. Ненасыть молчала. То ли не могла взвизгнуть, прося о пощаде, то ли не хотела. Пес постоял какое-то время, потом разжал зубы и отступил от тела. Бока Ненасыти тяжело вздымались, но сама она не двигалась.

– Перекидывайся, Кречет. Победа за тобой, – сказал Хват. – Несытька все поняла, но ни за что в этом не признается.

Дрозд на нетвердых лапах отошел подальше от оборотней, лег на землю и перекинулся. Потом кое-как отряхнулся и принялся одеваться. Не худо бы смыть с себя пыль и кровь, но плескаться на виду у воинов, да еще у знакомого колодца… Нет, сполоснет потом лицо, и хватит.

– Вопрос главенства между нами четверыми решен? – спросил у подошедших вожаков.

– Да, – ответил за всех Сиплый. – Но Колун сказал верно: с остальными все будешь выяснять сам. Мы лишь засвидетельствуем, что верим тебе и согласны подчиняться, покуда это не идет в разрез с интересами дела.

– Спасибо. На большее я не рассчитывал, – кивнул Дрозд. – Могу я теперь встретиться с князем?

– Почему ты ни разу не назвал его отцом? – спросил Хват. – Подозрительно.

– Потому что я уже не его сын. Не человек. Я смогу называть его отцом, если он признает меня.

– Пойдем, отведу, – сказал Хват. – Мальчишку-оруженосца возьмешь? Жизнь готов был отдать за господина.

– Да, пусть идет, – кивнул Дрозд. – Не тебе, часом, он этой самой жизнью обязан?

– Мне, – признался волк. – Я не воюю с детьми и женщинами. Эй, оруженосец! Поди сюда, – махнул рукой Лиственю.

Паренек подбежал к волку и псу, почтительно вернул меч хозяину. Дрозд поблагодарил, про себя посмеиваясь над изменившимся отношением мальчишки. Повесил оружие на пояс и пошел к колодцу вымыть лицо. Представать перед князем, выглядя бродягой, не хотелось.

– Господин Кречет, – осмелел Листвень. – Вы оставите девушку здесь, с оборотнями?

Дрозд оглянулся на испуганно-смущенную Винку, которая жалась к более чем уверенному кошаку.

– Хват, ей можно со мной?

– Вы больше не пленники.

Дрозд быстро вернулся за девушкой. Предложил и Вьюну зайти в замок, но тот отказался.

– Не, черный. Встречаться с Соколиным у меня нет желания, даже после того, как вы поплачете друг у друга на плече.

Дрозд, Винка и Листвень вошли вслед за Хватом в дверной проем, изрядно выщербленный по краям. Ни двери, ни петель там давно уже не было. Открывшийся их глазам коридор был завален разнообразным мусором: выпавшими из стен камнями, обломками мебели, сухими листьями, занесенными сюда вездесущими ветерками.

– Кречет, боюсь, тебе не понравится то, что ты увидишь, – начал Хват.

– Вы его пытали? – Дрозд положил руку на плечо Лиственя, заметив, как засверкали глаза мальчишки.

– Нет. Я уговорил ребят не трогать князя, дождаться тебя. А теперь все вроде уладилось.

– Держите его в клетке?

– Да нет же, никто из нас его пальцем не тронул! Он сам усиленно пытается отправиться в полуденные кущи.

– Я этого боялся, – пробормотал Дрозд. – Князь ранен?

– Да. Колун ранил его в руку. Ничего серьезного, Головастик перевязал. Да только Соколиный есть и пить отказался. Мы думали, через денек сам попросит – как бы не так. Ослабел только. Тогда пригрозили его насильно кормить: мясной отвар и воду в рот заливать. Он понял, что сопротивляться бессмысленно, и стал есть и пить, совсем понемногу. Наверное, столько мы б смогли силой заставить проглотить. Когда в укрывище добрались и в комнате его заперли, то развязали. Он повязку с раны содрал, все там разбередил. Началось воспаление. Головастик тут бессилен. Я послал за потаенным, но дорога не один день займет… – волк помолчал, остальные тоже ничего не говорили, даже Листвень. – Я предупредил, Кречет. Ты должен знать, мы не собирались ничего ему делать, ждали встречи с тобой.

– Я верю тебе, Хват, – проговорил Дрозд. – Мне ли не знать норов князя? Да смилуется над ним Крылатая…

Они остановились перед добротной дверью из толстых неструганых досок, выглядевшей на удивление новой среди царящего в замке запустения.

– Я зайду первый, один, – сказал пес. – Не мешай нам, – взглянул на волка, тот кивнул и загремел ключом в замке.

Винка, сердечко которой колотилось вовсю, чтобы отвлечься от грустных мыслей, стала думать, кто и когда установил новую прочную дверь с замком. Кого еще держали здесь Воины Клыка? Не та ли это комната, где стояла железная клетка, в которой Коготь запер пленника после обряда?.. Она взглянула на пса. Хват закончил возиться с замком и кивнул на дверь, мол, входи. Дрозд глубоко вздохнул и шагнул за порог, ни на кого не глядя.

Он оказался в небольшой комнате с зарешеченным оконцем без стекол, в которое врывался свежий ветерок и голоса. Значит, оно выходило во двор. Соколиный, исхудавший, заросший, всклокоченный, сидел на соломенном тюфяке, брошенном на настил из досок. Князь был прикован к железному кольцу в стене. Валявшаяся на полу цепь тянулась к кандальному браслету на лодыжке.

Несмотря на незастекленное окно в помещении ощущался слабый, но от этого не менее тяжелый запах немытого тела, нечистот и еще чего-то, заставлявшего волосы на затылке вставать дыбом, будто звериную шерсть. Дрозд притворил за собой дверь и опустился на колени, склонив голову.

– Здравствуйте, ясный князь.

– Здравствуй, – Соколиный остался сидеть. – Все-таки пришел… Помоги мне подняться.

Дрозд встал, подошел к пленнику и протянул руку. Князь схватил ее и с трудом встал на ноги. Оборотень почувствовал, как горячи пальцы, сжавшие его кисть. Соколиный шагнул к окну и, тяжело дыша, прислонился к стене. Потом заглянул в глаза стоявшего рядом нелюдя.

– Оба ваших сына мертвы, ясный князь, – проговорил Дрозд, отводя взгляд. – Убиты в ущельи в Кедровом кряже. Сражались до последнего, не уронили чести рода. Старший, наверное, забрал с собой больше жизней. Младший… Младшему тоже не в чем себя упрекнуть. Он вел себя достойно.

– Допустим, – Соколиный дернул углом рта. – А ты? Сирота? Родителей, полагаю, не помнишь?

– Отца я никогда не забуду, ясный князь.

– И кто же он?

– Оборотень, как и я. Волк. Его звали Лунем. Он мне не родной отец, названный. Подарил жизнь и научил уму-разуму, – Дрозд все же сумел побороть себя и посмотреть в глаза Соколиному.

– Я хотел тебя убить, – просто сказал тот. Дрозд не ответил, молча смотрел на князя. – Теперь рад, что случай так и не представился.

– Рады? Почему? – в голосе прозвучало удивление.

– Потому что твой Лунь был прав, а я ошибался, – князь бросил взгляд в окно, которое, как и подозревал Дрозд, выходило во двор замка. Оборотень поежился, представив, что ощущал князь, наблюдая за его поединками в зверином обличье, за омерзительным оборотом… – Я видел, как ты сражался. Видел и… гордился.

На лице пса отразилось недоверие.

– Чем тут гордиться? – с трудом выдавил он.

– Тем, что мой сын, несмотря ни на что, остался собой. Настоящим воином, причем в обеих ипостасях. Беркут говорил с тобой, Кречет?

– Да.

– Предлагал занять мое место и позволить нелюдям свободно жить в Северном княжестве?

– Верно.

– Думаю, из тебя получится хороший правитель.

– Ясный князь…

– Так и не назовешь меня отцом?

– Отец, я не стану княжить, пока вы…

– Мне недолго осталось. Забавно получилось, – Соколиный улыбнулся. – Я хотел убить тебя, но стоило услышать о планах Воинов Клыка заманить моего сына в ловушку, использовав меня как приманку, тут же решил, что скорее умру сам, чем позволю им навредить тебе еще раз. Дурной у меня все же характер…

– Вы поправитесь, отец. Они послали за потаенным, он сможет вас вылечить. Через несколько дней…

– Через несколько дней, Кречет, я, наконец, свижусь с твоей матерью и братом в полуденных кущах.

– Хват сказал, рана легкая, – упорствовал Дрозд, которому не хотелось терять вновь обретенного отца.

– Узнаю собственное упрямство, – Соколиный с теплотой взглянул на сына. – Рана была легкая, пока я не снял повязку и не принял кой-какие меры. Теперь воспаление дошло уже до плеча. Еще день, самое большее два, и огонь доберется до сердца… – Дрозд забеспокоился. Слова отца начинали напоминать бред. – Ну да не будем об этом в такой радостный момент. Я видел, во дворе с тобой была девушка. Твоя подруга?

– Невеста.

– Не познакомишь?

– Она…

– Не беспокойся, я ее не укушу. И серебром тыкать не стану.

– Она человек.

– Простолюдинка?

– Да. И что?

– Ничего. Не свирепей. Любому дворянскому роду время от времени требуется свежая кровь. Твоя прапрабабка была дочерью охотника. Зови девочку.

Дрозд повиновался. Вряд ли отец обидит Виночку, но она, скорее всего, испугается грозного князя… Тем не менее, выбора у него нет…

Оборотень вышел в коридор. Листвень тут же вскочил ему навстречу.

– Что с господином?..

– Он жив и в памяти. Подожди еще немного. Виночка, – взглянул на девушку. – Отец хочет видеть тебя.

Винка побледнела и молча шагнула к Дрозду, пропустившему ее в комнату. Князь по-прежнему стоял у окна. Девушка несмело подошла к нему, ощущая на затылке дыхание оборотня. Видно, он не хотел оставлять ее без поддержки.

– Здравствуйте, ясный князь, – поклонилась и осмелилась, наконец, взглянуть в лицо Соколиному.

Тот оказался вовсе не страшным и смотрел на нее с улыбкой. Да, лицо суровое, но глаза усталые и тоскливые.

– Как тебя зовут?

– Винка, ясный князь.

– Кто ты? Откуда?

– Я сирота. Родители мои были селянами…

Соколиный, по-прежнему улыбаясь, разглядывал девушку. Пауза затянулась, и Винка, увидев испачканный засохшей кровью разодранный рукав, пробормотала:

– Вы ранены, ясный князь. Перевязать вам руку?

– Не нужно. Мне твои заботы уже не помогут, – промолвил Соколиный. – Пригляди лучше как следует за этим… нелюдем, – кивнул на Дрозда. – Коли не противно.

– Оборотни если и отличаются от людей, то, пожалуй, в лучшую сторону, – выпалила Винка. – Во всяком случае те, кого я знаю.

– Я вижу, тебе повезло, Кречет, – хмыкнул Соколиный, потом ухватил девушку за плечо здоровой рукой, притянул поближе и заговорил вполголоса, возможно, думая, что сын его не слышит. – И роди ему детишек, даже если он станет отказываться. Ты сумеешь настоять на своем. Никто из дворян ему свою дочь не отдаст, а и отдаст, она не станет рожать оборотней. А я не хочу, чтобы мой род прервался. – Винка, терзаемая смущением и проснувшимся страхом, быстро кивнула, глядя в блестевшие лихорадочным огнем глаза. Соколиный не отпустил девушку, но, казалось, забыл о ней. Взгляд стал отсутствующим, с губ сорвались бессвязные слова. – Вся жизнь – будто взмах крыла, короткая, не оставляющая следа… И они исчезли бесследно… Любавушка, Сапсан, первенец… Я не смог их ни удержать, ни охранить… С ними ушла жизнь, осталась лишь ненависть… Ненависть, смерть и тлен… Не желаю, чтобы Соколиные сгинули… Теперь надежда только на Кречета… На моего младшего… Он должен справиться, у оборотней кость крепкая…

– Отец… – Дрозд осторожно снял руку князя с плеча Винки. – Здесь еще Листвень, ваш оруженосец…

– Зови, – Соколиный будто пришел в себя. – Мальчишка очень кстати.

Девушка отошла от князя, гадая, зачем же Листвень так понадобился своему господину. Ответ она получила быстро, и он оказался простым. Первым делом Соколиный похвалил паренька за храбрость, проявленную в Лопушках.

– У меня будут два последних приказа, оруженосец. Первый: присягни на верность моему сыну, – князь кивнул на Дрозда. – И второй: отныне ты должен свидетельствовать перед любым, кто спросит, что этот нелюдь и есть Кречет, теперь мой единственный наследник и твой будущий господин.

– Да, ясный князь, – Листвень опустился на одно колено. – Я выполню ваши приказы, – и, повернувшись к оборотню, произнес слова присяги.

– Я принимаю твою службу, – ответил Дрозд. – Встань. Продолжай охранять девушку. А сейчас оставьте меня с отцом, – взглянул на Винку.

Соколиный умер через два дня. Хвощ не успел добраться до укрывища вовремя. Дрозд складывал погребальный костер и думал, что приди потаенный раньше, он все равно не смог бы спасти князя. Не взирая на протесты отца, оборотень осмотрел рану. Ее края потемнели, воспаление охватило всю руку, дойдя до плеча. Пугающий запах, который учуял пес, войдя в комнату-узулище, оказался запахом разлагающейся плоти. Как ни странно, князь не слишком мучился, будто телесная боль не шла ни в какое сравнение с покинувшей его с обретением сына болью душевной.

Дрозд попеременно с Лиственем дежурили у ложа Соколиного. Винка попыталась помочь, но пес отказался. Звериное чутье подсказывало: князю недолго осталось, и оборотень хотел последние часы провести с отцом.

Скончался Соколиный легко, во сне. Бодрствовавший Дрозд в какой-то момент перестал слышать его дыхание, а взглянув в лицо, увидел, что оно стало необычно спокойным и умиротворенным, каким он князя и не помнил.

До замка на Грозовом утесе было около пяти дней пути, погода стояла теплая, и Дрозд решил предать тело отца огню. Пусть в родовой усыпальнице покоится пепел. Насколько он знал, останки его матери постигла та же участь. И тело брата не лежит целиком в каменном гробу…

Дрозд отказался от помощи воинов-нелюдей и собирал погребальный костер вместе с Лиственем, Вьюном и Винкой. Когда все было готово, волки в полном молчании снесли завернутое в плащ тело во двор, там пес, оруженосец и кошак положили останки князя на подготовленные дрова. Масла не нашлось, но смолистые сосновы ветки, сухой мох и береста вспыхнули быстро. К небесам взметнулось пламя огромного костра.

Оборотни окружили его, склонив головы. Соколиного люто ненавидели, но его не стало, а к мертвецам нелюди относились почтительно. К тому же волки не забыли, как принял князь свой последний бой, и как вел себя в плену. Воины Клыка умели ценить доблесть, да еще хотели выказать уважение сыну покойного. Ведь с ним теперь связаны их надежды, да и сам парень не так уж плох: смел и силен. К тому же сумел забыть или хотя бы оставить в прошлом злость за то, что его лишили людской природы.

Когда костер почти прогорел, и на пепелище осталась лишь груда сочащихся красным углей, волки разошлись. Вьюн увел Винку, Листвень, не выдержавший жара, присел поодаль. Только Дрозд неподвижно стоял на том же месте, куда отступил, когда пламя разгорелось в полную силу. Его темные волосы были засыпаны пеплом. Из развалин бесшумно выскользнула Ненасыть и подошла к псу.

– Почему ты не забрал в поединке мою жизнь? – спросила она, заворожено глядя на пробегающие по темно-красной куче яркие желтые язычки.

– Она не нужна мне, – пожал плечами Дрозд. – Да еще, пожалуй, из-за Луня. Когда-то ты была смыслом его жизни.

– Зачем ты вспомнил Луня? Он погиб от руки твоего отца, как и вся его семья!

– От руки отца? – пес тоже не мог оторвать взгляда от мерцающего пепелища. – Мой отец давно умер, совсем ненадолго пережил мать. Ровно на столько, чтобы узнать о ее смерти… Соколиный из замка на Грозовом утесе, с которым вы так долго воевали, был мертв. И собирал под свои знамена все больше и больше мертвых подданных. Мой брат стал одним из них… Столько лет мертвые дружинники сражались с мертвыми оборотнями… Такими, как ты, – взглянул на Ненасыть, волчица опустила голову. – Вместе вы сеяли вокруг смерть, бескрайние поля тлена. Князь рассказал мне, сколько селений обезлюдело в Северных землях… А я хочу жить. Смешно, правда? Княжич превратился в тварь Клыкастого, и все равно хочет жить. Презренный пес… – Дрозд неожиданно улыбнулся. – У Луня получилось со мной, а с тобой – нет. Жаль… А смерть мне не нужна. Ни твоя, ничья другая.

– У него получилось, – пробормотала Ненасыть. – С твоей помощью, презренный пес… И отныне мой вожак, если примешь меня в стаю.

– Не приму, потому что стаи у меня не будет. Будет дружина. Туда возьму с радостью.

Дрозд решил не возвращаться в Венцеград, а идти к замку на Грозовом утесе. Туда же должен явиться Ворон, после того как достигнет ущелья и получит известия от посланца оборотней. Потом государевы воины отправятся в столицу с подробным донесением Беркуту. А полноправный наследник Соколиного, пользуясь уже достигнутым, займется переговорами с остальными вожаками Воинов Клыка. И, что самое главное, Виночка, наконец, будет дома, в безопасности. Если понадобится, он запрет ее в башне, но не позволит больше таскаться за ним по дорогам.

Винка прекрасно это понимала, и, идя целыми днями рядом с Лиственем, с тоской поглядывала на Дрозда, который шагал с троицей вожаков и почти все время что-то обсуждал с ними. Вьюн крутился около друга, видно, хотел показать, что может быть полезен. Не иначе, прохвост побаивался, что ставший князем пес перестанет с ним здороваться.

Девушка вздохнула. Нет, кошака Дрозд, конечно, не прогонит, а вот ей придется тосковать одной. Как ее примут в замке? Вряд ли обрадуются, узнав, что молодой князь собирается жениться на селянке, а лучше сказать, бродяжке… Хотя и на нового господина, скорей всего, станут смотреть не слишком приветливо: он ведь теперь не человек. Ну да ничего, со временем они поймут, что их Кречет не стал хуже. Соколиный же понял. И Листвень, кажется, тоже. Девушка украдкой взглянула на паренька, топавшего чуть позади. Тот заметил и улыбнулся ей. Больше, кажется, не злится и не презирает. Вот и хорошо. И остальные постепенно поймут, а она постарается объяснить непонятливым.

Первые три дня пути шли лесом. Хвата, Сиплого и Колуна сопровождали в общей сложности около шести десятков бойцов, остальные, как это было принято у Воинов Клыка, рассредоточились по «лежбищам», безопасным, хорошо скрытым в горах и чащобах местам. Такая организация позволяла многие годы укрываться от дружины Соколиного. Волки предполагали до самого Грозового утеса пробираться тайными тропами, но Дрозд отговорил их.

– Если хотите налаживать новую жизнь, нечего начинать ее с игры в прятки. Пойдем открыто. Встретим дружину или людей короля, разговаривать с ними буду я.

На дороге прохожие-проезжие шарахались в кусты, завидев открыто идущий отряд разношерстно одетых воинов, совершенно не похожий ни на княжескую дружину, носившую серый и синий цвета, ни на королевских солдат, в чьей форме сочетались бурый и зеленый.

Вьюн долго провожал глазами застрявший в придорожной канаве открытый возок, в котором сбились в кучу три пышнотелые дамочки: одна постарше и две помоложе, видно, мамаша и дочки на выданье. Толстый хозяин бегал вокруг, руганью подгоняя неспешного работника. Непонятные вояки прошли мимо, даже не глянув в их строну, бояться нечего, а злость сорвать на ком-то надо.

– Слушай, Дрозд, – сказал кошак. – Мне это начинает нравиться. Подданные станут тебя бояться. Шутка ли: князь-оборотень. Я всем стану рассказывать, что ты перекидываешься в чудище невиданное.

– Кому «всем»? – полюбопытствовал Дрозд.

– Да вот таким бабенкам, как в том возке сидели.

– В замке таких клуш нет. Вернее, при мне не было, вряд ли отец их развел. Скорей, и оставшихся женщин распугал.

– Да сдался мне твой замок! Я в таких местах жить не привык. Ты же станешь по княжеству разъезжать, порядки новые наводить, так?