Текст книги "О людях и нелюдях (СИ)"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Придется.

– А я с тобой.

– Вьюн, ты останешься с Виночкой.

– Размечтался! Я останусь с неприкосновенным цветочком в куче камней, где других баб не сыщешь! Я с тобой ездить стану, не отговаривай.

– На чем? Ты на лошади хоть раз сидел?

– Представь себе. Я умею верхом ездить.

– А еще что ты умеешь, про что я не знаю? – Дрозд с удивлением глянул на друга.

– Много чего. Оставишь меня в замке, твоя Виночка потом тебе покажет.

– Тьфу, пакостник! – выругался пес. – Надо мной смеяться будут, если ты за дружиной увяжешься. И не вздумай болтать, что я в чудище перекидываюсь.

– Лады, договорились! Берешь меня с собой, и никто не услышит о чудовище мерзостном, – просиял кошак. – Ты не пожалеешь. Я здорово умею переговоры вести.

– Ага, любой на что угодно согласится, лишь бы ты заткнулся наконец, – проворчал пес, понимая, что отделаться от друга не удастся.

* * *

Коршун погонял коня: тревога не давала покоя. Дружина добралась до Запрудного быстро, но Воинов Клыка и след простыл. Разведка нашла покинутый лагерь в дне пути от города. Нелюди направлялись туда от последней из разоренных деревушек, Пустельги. Кое-кто из селян слышал обмолвки не больно-то осторожничавших оборотней. А потом те будто обзавелись крыльями и разлетелись. Или, скорее, перекинулись и разбежались в зверином обличье. Поганые твари часто так делают…

Вот тогда воеводе и стало неспокойно. Куда отправились волки? Почему так поспешно? У Пустельги их было много, они определенно собрались двумя-тремя отрядами идти на Запрудный. Неужели Воины Клыка прознали о поездке князя в столицу?.. Коршун, не долго думая, отдал приказ поворачивать назад.

Дружина быстро достигла Карего перекрестка, названного так из-за скалы ржаво-бурого цвета, которая возвышалась над местом встречи четырех дорог. Отсюда до замка на Грозовом утесе было полдня пути. Воевода, глядя на маячившую впереди раздвоенную скальную вершину, пытался решить, куда лучше отправиться. На север, к замку – вдруг туда дошли какие-то известия? О том, к примеру, что Соколиный благополучно добрался до Надреченска, а то и до Венцеграда. Или все же на юг, к границе…

Воевода мигом позабыл свои колебания, увидев у подножия каменной громады несколько десятков воинов, устроивших привал. Коршун нахмурился. Откуда здесь, во владениях Соколиного, вооруженные люди? Или это оборотни, которые настолько обнаглели, что открыто ходят по дорогам средь бела дня? Поведение неизвестных, казалось, подтверждало это подозрение. Заслышав стук копыт, они насторожились, многие вскочили на ноги, хватаясь за оружие. Высокий темноволосый парень, пожалуй, слишком молодой для роли командира, что-то сказал, и руки тут же сползли с рукоятей мечей, хотя глядеть вояки любезнее не стали.

Коршун отдал приказ, и дружинники быстро взяли неопознанный отряд в полукольцо, прижимая к скале. Воевода заметил среди заросших физиономий весьма бандитского вида два молодых безбородых лица. Одно показалось смутно знакомым, но времени разглядывать и вспоминать мальчишку не было. Вперед выступил темноволосый парень, и как ни в чем не бывало произнес:

– Приветствую, Коршун.

– Кто такие? – резко спросил воевода.

– Не узнаешь меня? – парень чуть улыбнулся.

– Я не запоминаю всех бродяг, которых встречаю на дорогах, – Коршун не припоминал молодца, а если и встречал раньше, то теперь не мог узнать из-за густой щетины и лохматой шевелюры. А вот откуда он знает княжего воеводу? Может, это охотник? Некоторые из них помогают иной раз выследить волков-людоедов. Ага, а остальные полста с лишком – его подмастерья. – Отвечайте, кто такие. В Северных землях мечи носим только мы, дружина Соколиного.

– Они, – парень кивнул на «подмастерьев», – часть моей дружины. А я – твой новый князь, ибо моего отца, Соколиного, нет в живых.

– Что ты несешь?! – взорвался Коршун. – Соколиного нет в живых? – Это, увы, вполне могло быть правдой. Слишком неспокойно стало на душе после Запрудного. – Назовись!

– Я – Кречет, младший княжич. Впрочем, теперь уже князь, – ничуть не смущаясь, проговорил бродяга, глядя воеводе в лицо более чем уверенными синими глазами.

Коршун спешился и подошел вплотную к собеседнику. Подозрительные воины за спиной парня не шелохнулись. Воевода посмотрел в казавшееся на первый взгляд незнакомым лицо. Побери Клыкастый, а ведь похож! Возмужал, конечно, но ведь сколько лет прошло… Ого, и углом рта дергает точь-в-точь как Соколиный. Недоволен, что подданный первым делом колено не преклонил? Щенок… Сейчас убедимся, он ли это.

– Покажи татуировку.

– Ее нет. И шрама тоже. Я больше не человек, – усмехнулся, достал из кармана сребрик, сжал в кулаке и предъявил ладонь с красным пятном ожога.

Воевода молча выхватил меч, лязгнуло сзади оружие дружинников. Твари Клыкастого вконец обнаглели. Шатаются по дорогам в открытую, целыми отрядами, а их блохастые вожаки шутки шутят!

– Не спеши, – голос нелюдя не дрогнул, и сам он не попятился. – Взгляни на это, – вытащил из-за ворота золотую пластинку на цепочке.

Воевода взял, притянул к себе вместе с головой оборотня.

– Потише, Коршун. Целоваться с тобой не собираюсь. Вот если б ты жену свою, Паву, пригласил меня опознать… – из первых рядов дружины донеслись сдавленные ругательства. Что этот нелюдь себе позволяет?

– Откуда ты знаешь, как мою жену зовут? – воин выпустил из пальцев медальон. Государев знак, сомнений нет. Бросил через плечо тяжелый взгляд на перешептывающихся подчиненных. То ли дело бойцы нелюдя: отряд замер, будто окаменел – ни движения, ни слова.

– Знаю, потому что я Кречет. Отец меня на твою свадьбу брал. Ох и завидовал я тебе тогда! – снова усмехнулся.

– А королевская грамота у тебя имеется, где подтверждается, кто ты есть? – воевода упрямился: не к месту пришлось упоминание о жене!

– Листвень, поди сюда! – позвал оборотень.

К ним подошел тот самый мальчишка, показавшийся Коршуну смутно знакомым. Ну конечно! Это новый оруженосец князя, сын виночерпия. Пацан ужасно гордился, что поедет с господином в столицу. Первый поход и не куда-нибудь, а в Венцеград. Сейчас от той радости и следа не осталось. Он даже выглядит повзрослевшим. Неужели Соколиный и вправду мертв?..

– Узнаешь мальчика, воевода? – нелюдь взглянул на воина, тот кивнул. – Пришло время выполнить приказ моего отца в первый раз, Листвень.

Паренек, поначалу запинаясь, кратко поведал Коршуну о пленении и гибели Соколиного и подтвердил, что оборотень и есть Кречет, законный наследник, признанный князем.

– Дружина, спешиться! – крикнул воевода, поворачиваясь к своим воинам. – Соколиный умер. Это, – кивнул на парня, – его сын и наследник, Кречет. Ясный князь, – Коршун медленно, будто превозмогая боль, опустился на одно колено и склонил голову.

Дружинники, переглядываясь, последовали его примеру. Вот тут Воины Клыка позволили себе обменяться довольными ухмылками, но люди, не поднимавшие лиц, этого не увидели.

– Встаньте! – приказал Дрозд. – Присягу принесете в замке, когда я расскажу, что со мной случилось. Я теперь не человек и не стану никого принуждать служить мне.

Воины Соколиного и оборотни косились друг на друга, лошади дружинников пофыркивали, чуя звериный дух, но двигаться пришлось почти бок о бок, сопровождая командиров.

К замку подошли вечером. Сумерки длинного весеннего дня еще не успели сгуститься, и Винка с любопытством разглядывала стоящую на вершине скалы крепость. Красоту Грозового утеса оценить отсюда было невозможно. Пропасть разверзалась с противоположной стороны, под самой замковой стеной, и созерцать величие отвесной скалы, увенчанной творением человеческих рук, доводилось лишь путникам, следующим на юг. Дружина и воины-нелюди шли в противоположном направлении по дороге, поднимавшейся вверх по пологому склону, где раньше, наверное, рос лес, а теперь тянулись покрытые молодой травой пастбища. Лишь неподалеку от замка ровная поверхность оказалась изрезанной неглубокими каменистыми оврагами, заросшими черемухой. В вечернем воздухе ощущался терпкий аромат пенных соцветий. Откуда-то из глубины зарослей раздавалось пока еще редкое, неуверенное щелканье соловья.

– Ну и гнездышко у нашего Дрозда! – присвистнул Вьюн, на время удостоивший Винку своего общества. – Только б не обрушилось вниз. Вон, трещины пошли.

– Это не трещины. Отсюда брали небольшую часть камня на строительство, – пояснил Листвень.

– Ты-то откуда знаешь? При тебе строили? – фыркнул кошак.

– Я изучал историю рода Соколиных и знаю, когда и как строился замок, – сказал паренек, стараясь не давать воли раздражению. Пакостный кошак за время их путешествия по следам черного пса здорово успел надоесть похабными шуточками и язвительными замечаниями. Неизвестно, чем бы все кончилось, если б невеста Кречета не одергивала рыжего.

– Э, да ты за книжками сидел, а не мечом махал, – с подчеркнутым разочарованием протянул Вьюн.

– Вьюша… – Винка попыталась призвать рыжего к порядку.

– Служить самому князю – большая честь, – с достоинством ответил Листвень. – Неграмотные олухи ему не требуются, как бы хорошо они мечом не владели. А ты только языком болтать умеешь.

– Еще как умею! – просиял ничуть не обидевшийся кошак. – Причем не только разговоры разговаривать, – похабно подмигнул покрасневшей девушке.

Практического опыта в близких отношениях с мужчинами у Винки за время жизни с оборотнями почти не прибавилось, зато новых сведений от рыжего она почерпнула множество.

– Я пожалуюсь господину… – начал было оруженосец.

– Не советую время тратить! – отмахнулся Вьюн. – Он меня хорошо знает. А я – его. И к цветочку его ненаглядному даже пальцем не притронусь, не говоря уж… – хихикнул, – о языке.

Пока кошак препирался с мальчишкой, отряд остановился перед воротами. Воевода подошел к створкам и постучал.

– Отворяйте! – крикнул погромче. – Дружина вернулась!

Ворота со скрипом раскрылись, и воины двинулись внутрь.

– Мы, пожалуй, станем лагерем за стенами, – сказал Хват Дрозду. – Разбирайся со своими подданными, принимай присягу. Мы будем рядом.

– Хорошо, – кивнул пес. – Так и впрямь лучше. Только, пожалуйста, не режьте скот с пастбищ. Я распоряжусь, чтобы вам выделили провизии.

Когда Дрозд вошел во двор родного замка, все еще не веря, что ступает по знакомым с детства камням, его уже встречал управляющий Соколиного, Лебедь. Он, как показалось псу, мало изменился, только волосы стали совсем седым, спина же оставалась прямой, плечи – широкими. Мужчина подошел вплотную к нелюдю, взглянул в лицо.

– Ясный княжич, – склонился в поклоне.

– Тебе не требуется доказательств, что я это я? – удивился Дрозд.

– Я стар, и помню ваших родителей молодыми, господин, – ответил Лебедь. – Вы слишком похожи на отца, каким он был в ваши годы. А глаза вам достались от матери…

– Теперь я тоже это знаю, – кивнул оборотень. – Ну что ж, давайте покончим со всем, предписанным законом…

И Дрозд, поднявшись на ступени парадного входа, коротко рассказал дружинникам и собравшейся во дворе челяди о том, как попал в плен, был превращен в нелюдя, бежал с помощью старого лекаря, а потом не один год скитался по дорогам. Упомянул он и о службе в Яре, и о встрече с государем Беркутом, и, конечно, о последних днях своего отца. Известие о смерти старого князя будто согнуло спину Лебедя, да и остальная челядь заметно опечалилась.

– Ясный князь, не знаете ли, что с моим сыном? – из толпы выступил обеспокоенный виночерпий. Из-за его плеча выглядывало бледное лицо матери Лиственя.

– Эй, оруженосец! – крикнул Дрозд. Воины расступились, пропуская мальчишку. – Ты что же, до сих пор не повидался с отцом и матерью?

– Простите, ясный князь, – паренек залился краской не хуже Винки.

– Тут не у меня нужно прощения просить, а у них, – пес кивнул на вмиг ставшего счастливым виночерпия и его жену, потом поманил подошедшую вслед за Лиственем Винку. Девушка, смущаясь, поднялась по ступенькам и встала рядом с Дроздом. – А это моя невеста, – князь вновь обратился к подданным. – Она останется в замке, пока я буду ездить по Северным землям… – уши оборотня разобрали пронесшийся шепоток: «Хорошенькая селяночка… или зверуха?». – Да, селяночка, – молодой Соколиный глянул на особо наблюдательных, и те мигом захлопнули рты. – Но будет вашей княгиней, хотите вы этого или нет. Она – человек, я – оборотень. Понимаю, что вас гложет еще один вопрос. Отвечаю: перекидываюсь в черного пса. Показывать не буду, со временем сами увидите, – усмехнулся холодно, будто острый месяц прорезался из-за туч зимней ночью, даже Винка поежилась. – А теперь я приму присягу… У тех, кто захочет ее принести.

На колени опустились все до единого, и через мгновение слова произносимой хором клятвы эхом отражались от стен, которые слышали их далеко не в первый раз.

Дрозд не стал задерживаться в замке. Написал Беркуту подробный отчет о недавних событиях и велел управляющему отправить грамоту в Венцеград с Вороном, когда тот объявится.

С Винкой Дрозд прощался отчасти с облегчением (наконец-то она дома, где ей ничего не угрожает), отчасти с грустью. Останься они в Яре, уже стали б мужем и женой, а теперь все снова откладывается до ясеня верхушки, еловой макушки, как говаривали в Ладе. Хорошо еще, что, вопреки опасениям молодого князя, женщины в замке остались. Дрозд препоручил Винку заботам старой Медуницы, прислуживавшей еще его матери. Листвень было обрадовался, но пес не замедлил сообщить оруженосцу, что его служба пока не меняется.

– Я почти сразу уеду и не знаю, когда вернусь. Виночке будет тоскливо среди незнакомых. Тебя она хоть немного знает, а ты прекрасно знаешь замок и окрестности. Покажи ей все, расскажи. Грамоте учен? – Огорченный паренек кивнул. – Научи ее. И не вздумай издеваться или клинья подбивать. Она – твоя будущая госпожа. Понял?

– Чего уж тут не понять… – пробормотал Листвень, – …ясный князь.

– То-то же, – усмехнулся Дрозд. – Не огорчайся. У тебя еще все впереди. И служба, и девушки.

У молодого князя до отъезда оставалось еще одно дело. Держа в одной руке факел, в другой – маленький узелок, он спустился по каменной лестнице, которая вела в усыпальницу Соколиных. Место упокоения хозяев замка было вырублено прямо в Грозовом утесе, и в рукотворной пещере царила давящая подземная тьма, непроницаемая даже для глаз нелюдя.

Дрозд открыл покрытую паутиной дверь, вставил факел в крепление на стене. Подошел к постаменту с одинокой каменной урной посередине, положил рядом с ней узелок с прахом отца.

– Я верю, ты уже встретился со своей княгиней в полуденных кущах, – прошептал чуть слышно. – Оставайтесь и здесь вместе, доколе стоит Грозовой утес… – опустился на колени и застыл в молчании.

Потом встал, шагнул к каменному гробу брата, провел рукой по пыльной крышке.

– Прости, что я занял твое место, Сапсан, – проговорил тихо и вышел.

X

Медуница Винке понравилась: уверенная, спокойная старая женщина, преисполненная достоинства. Но девушка почти сразу заметила, что сама симпатии не вызвала. Служанка и на Дрозда глянула весьма сурово, но тот только рассмеялся.

– Медуня, я завтра уеду и вернусь не скоро. Твои варенья в безопасности. Да и потом запирать их от меня на три замка не нужно. Я сладкое разлюбил, теперь мясо предпочитаю, а иногда косточки грызу.

– Лучше б вы продолжали в банки с вареньем пальцы запускать, ясный князь, – поджала губы старушка.

– Может, и лучше, – пожал плечами Дрозд. – Но случившегося не изменить. Позаботься, пожалуйста, о моей невесте. Виночка – девушка скромная и тихая. Не давай ей тосковать, покажи замок, объясни, как такое большое хозяйство вести.

– Да, ясный князь, – поклонилась Медуница, окидывая Винку придирчивым взглядом. – Поезжайте с милостью Крылатой, ни о чем не беспокойтесь.

Дрозд еще успел заглянуть к девушке, спросить, понравилась ли ей комната. Узнав, что она всем довольна, кроме предстоящей разлуки, обнял и прижал к себе.

– Виночка, радость моя, ну что я могу сделать? – прошептал, уткнувшись ей в волосы за ухом. – Дождемся осени, к этому времени я разберусь с первоочередными делами и, надеюсь, смогу большую часть времени жить в замке. Тогда и поженимся. Не грусти… – хотел еще что-то сказать, но его окликнули из-за двери.

Винка со вздохом отстранилась. Опять разлука… Да, он теперь князь и должен заботиться о своих подданных. Только сначала этих подданных нужно помирить и хоть немного научить жить рядом…

Стоило Дрозду выйти, в комнату просочился Вьюн.

– Не грусти, Ромашечка, – глянул сочувственно. – И хотел бы тебя навещать, да черный ни за что не пустит. Это все мой язык виноват, – ухмыльнулся так заразительно, что Винка немного повеселела. – А женишка как-нибудь к тебе отправлю. Ты уж тогда не теряйся, затащи его в постель. Иначе он будет тянуть, пока у тебя седина в косе не заблестит.

– Обнадежил, Вьюша, – Винка потрепала рыжие кудри парня. – Я и по тебе стану скучать. Может, котейку завести?

– Да их тут в замке на каждом шагу, – фыркнул кошак. – Мне даже рыжий один попался. Будет кого потискать, пока кобель не заявится.

– Тише ты, охальник! Что челядь подумает? Медунице я и так, кажется, не слишком понравилась…

– Не, она, вроде, тетка не злая, – махнул рукой Вьюн. – Узнает тебя поближе, будет радоваться за своего князя.

Винке очень хотелось на это надеяться, но дни шли, а Медуница по-прежнему вела себя очень и очень сдержанно, да и другие слуги тоже. Девушка не знала, что тому причиной: ее низкое происхождение или предубеждение против оборотней, распространявшееся и на тех, кто имел с нелюдями близкие отношения.

По счастью, с Лиственем она подружилась быстро. Паренек еще не совсем позабыл детство, и на поручение князя смотрел как на удачную возможность весело проводить время. Перво-наперво, он стал обучать девушку ездить верхом. Винка выросла в деревне и, конечно, умела обращаться с лошадьми. Правда, селяне редко использовали их для верховой езды, чаще впрягая в повозку или плуг, но проехаться на спокойной лошадке без седла иной раз удавалось, так что теперешние уроки доставляли удовольствие не только учителю, но и ученице.

Когда девушка уверенно почувствовала себя в седле, они с Лиственем стали совершать верховые прогулки по окрестностям. Винка наконец смогла увидеть, как величественно выглядит замок Соколиных на Грозовом утесе. Сложенные из розовато-серого камня стены и стройные башни казались продолжением острых уступов скалы. Твердыня, вознесшаяся над Северными землями, напоминала гнездо хищной птицы. Так, наверное, думалось Воинам Клыка, издали взиравшим на оплот ненавистного князя. А ведь Соколиные не одно столетие обеспечивали всем без исключения подданным мир и покой, охраняя от вторжений обширные владения… В душе Винки в тот день проснулось неизведанное прежде чувство гордости за Дрозда, его предков. Кровь бросилась в лицо при мысли о том, что со временем она произведет на свет следующих хозяев древней крепости…

Девушка с охотой принялась изучать грамоту и историю рода Соколиных. Лиственю эти предметы казались куда менее интересными, чем верховая езда, но распоряжениями князя он пренебрегать не смел.

Вскоре после отъезда Дрозда к Винке зашла Медуница. Ее сопровождали две молоденькие служанки, нагруженные отрезами богатых тканей.

– Госпожа, выберите, пожалуйста, материал для новых платьев, – попросила старушка.

– Выбрать из этого? – Винка растерянно взирала на парчу, бархат и шелк, не в силах представить себя в платье, годном, пожалуй, только для королевны.

– Это лучшее, что у нас есть, – лицо Медуницы окаменело. – Если посылать за другими тканями, пройдет никак не меньше двух седмиц, госпожа. А портному на работу тоже требуется время.

Винка залилась краской. Неужели старушка думает, что невеста князя привередничает? Да ее вполне устраивает собственная одежда, жаль только, что почти вся она осталась в Венцеграде, у хозяина «Замшелой норы», кошака-полукровки Шнурка. Он был очередным приятелем Вьюна, и рыжий безо всяких опасений оставил вещи ему на хранение. Когда-нибудь Шнурок пришлет их в замок, хозяевам, но сколько времени придется ждать, неизвестно. А одеваться во что-то нужно, только не в павлиньи же перья рядиться…

– Я… – пробормотала Винка, – мне очень нравятся эти ткани… Только… Я не привыкла такие носить. Мне бы что-нибудь попроще, пожалуйста. А вышивку сделать я и сама могу, рукодельничать люблю…

– Ах, вот как? – тон Медуницы заметно потеплел, рот из ниточки принял нормальные очертания. – Тогда ступайте, – старая женщина кивнула девушкам-служанкам, которые недоуменно переглянулись и ушли. – Простите, госпожа, я, признаться, грешным делом решила, что вы на жизнь в княжих палатах польстились. Оборотня в мужьях иметь не каждая согласится, пусть хоть князь, хоть король… Встречаются, правда, такие, которым нелюди весьма по нраву приходятся, да они обычно постарше… – снова поджала губы.

– Я не знаю, чем оборотни отличаются от людей в постели, – Винку рассердило столь обычное для Лада предположение. У Мяты, к примеру, не возникло недоумений, когда она узнала, что девушка с Дроздом собираются пожениться. – Не спала с мужчиной, ни с человеком, ни с нелюдем. И Дрозда… Кречета, – поправилась она, – я люблю вовсе не за титул. Мне было б много покойнее, оставайся он десятником в Яре…

– Простите, госпожа… – Медуница смутилась.

– Пожалуйста, не называй меня так. Какая я госпожа: ни ступить не умею, как положено, ни сказать… Дрозду… Кречету, – в очередной раз запутавшись, девушка раздраженно тряхнула головой, – будет стыдно со мной на людях показываться…

– Ну-ну, девочка, – оттаяла, наконец, строгая старушка. – Это беда поправимая. Ясный князь не так уж скоро вернется, у тебя есть время всему научиться. Вон, на лошади уже ездишь, а Листвень говорит, и чтение почти освоила.

С того дня служанка принялась обучать Винку премудростям поведения благородной девицы, и в обращении стала ласкова. Девушка очень радовалась такой перемене, ибо прежняя откровенная холодность сильно ранила ее. Другие слуги и домочадцы, видно, просвещенные Медуницей, быстро изменили свое отношение к невесте господина, и Винка, наконец, почувствовала себя почти как дома. Для полного счастья и покоя не хватало только Дрозда.

* * *

Дни молодого князя сливались в сплошную череду. Дорога, переговоры, поединки в человеческом, а чаще в зверином облике. Хват, Колун и Сиплый сопровождали его, и помощь их была неоценима. Они не только знали, где искать других вожаков, но и не уставали рассказывать о клятве Дрозда, убеждая Воинов Клыка если не присоединиться, то хотя бы сложить оружие и посмотреть, что получится у нового правителя.

Коршун с частью дружины тоже находился при Соколином. Он долго присматривался к Кречету, не скрывая, что нелюдская природа господина ему омерзительна. Дрозд не обращал на это внимания. Вернее, успешно делал вид. На самом деле он изо всех сил старался в присутствии людей, пусть даже одного самого незначительного дружинника, слуги, селянина вести себя исключительно по-человечески. Поначалу это было трудно: за годы бытности нелюдем он привык не сдерживать ни звериного рычания, ни частичного оборота, который чаще всего происходил на лице, вернее, в области зубов и рта. Теперь приходилось следить за этим.

Старания пса не пропадали даром. Воевода, да и простые дружинники понемногу начинали проявлять должное почтение к молодому Соколиному. Возможно, не последнюю роль здесь сыграли поединки в зверином обличье, коим они бывали свидетелями. Сам оборот, конечно, вызывал у людей лишь отвращение, но доблесть Дрозда не могла оставить равнодушными воинов. Да и в остальном новый князь вел себя соответственно рангу и происхождению, ни разу не проявив приписываемой нелюдям порочности.

Притирка дружинников и Воинов Клыка происходила медленнее. У волков дисциплина находилась на должном уровне: слово вожака имело силу закона. Нарушители карались быстро и жестоко. Поэтому успех переговоров Дрозда с вожаками обеспечивал безоговорочный переход всех воинов отряда в подчинение князю-оборотню. А дальше – как скажет главный. Распорядится сражаться бок о бок с людишками, будем сражаться. В конце концов, не рядовые воины придумали изничтожать нелюдей, а старый князь, недавно покинувший этот мир. Дружинникам, которые много лет воевали с нелюдями и ненавидели их за «звериную натуру», было сложнее. Поначалу то и дело вспыхивали ссоры, зачинщиками которых обычно выступали люди.

Однажды, когда отряд встал на ночь лагерем у очередного селения, в кабаке случилась драка. Дружинник и воин-нелюдь повздорили из-за благосклонности бедовой вдовушки. Та не устояла против хищного обаяния волка, человек же посчитал себя оскорбленным. Не так уж и хороша была женщина, но уступить ее твари Клыкастого?.. Выхватив нож, мужчина кинулся на счастливого соперника. Оборотень в последний момент отскочил в сторону, и тут же сам ринулся в драку. Сейчас он покажет человечишке, кто сильнее! И, конечно, показал бы, когда б не нож из заговоренного серебра. Лезвие вошло в плечо оборотня, волк попытался заживить рану, но быстро понял, чем она нанесена, и попятился, опасаясь смертельного удара.

Остальные дружинники почти сразу сообразили, что дело нечисто, и заметив хищный блеск в глазах нелюдей, готовых вступиться за своего, тут же скрутили виновного. Заспорили, к кому вести: к воеводе, али к самому князю. Смекнули, что раз в деле замешан оборотень, да еще и как сторона пострадавшая, Кречет должен знать об этом. Кто-то из людей успел оповестить Коршуна, и тот вместе со всеми направился к костру Соколиного.

Дрозд предложил воеводе присесть, выслушал рассказ десятника, который присутствовал при драке. Потом, по заведенному им самим обычаю, попросил одного из обротней изложить его точку зрения.

– Дык, Щегол (так звали десятника) вроде правильно все рассказал, – проворчал воин-пес. – Бабу никто насильно не тащил, она от Лысого млела. А этот, Шмель, – кивнул на связанного, – не стерпел. Кабы знать, что у него за ножик, так сразу бы прижали. Головастик рану перевязал, говорит, заживет, хотя и не скоро. Хорошо, не в шею и не в грудь пришлось…

Князь молча разглядывал провинившегося, тот стоял, не опуская головы, не пряча глаз. Считает, что серьезной провинности не совершил и отделается несколькими плетьми.

– А ты что скажешь, Шмель?

– А что сказать, ясный князь? – дружинник едва ли не нагло смотрел на Дрозда. – Велика ли моя вина? Ткнул слегка нелюдя ножом, чтоб знал свое место и наших женщин не лапал, – мужчина, видно, был небольшого ума, а может, чересчур ненавидел оборотней. Остальные присутствующие почувствовали себя неуютно, заметив, как лицо Соколиного из вполне человеческого, усталого и грустного, превращается… нет, не в звериную морду, в бесстрастный лик каменной статуи.

Коршун выругался про себя. Ну что за недоумок этот Шмель? Вряд ли князю приятно слышать такие слова. Сам-то он нелюдь, а жениться собрался вовсе не на зверухе.

– Повесить, – уронил пес, оправдав худшие ожидания воеводы. – Завтра утром, чтобы все видели. И воины, и селяне.

Обротни и люди, удивленные столь жестким приговором, переглянулись. Шмель зло оскалился.

– Говорят, ты человеком родился, ясный князь, – прошипел он. – Как же ты можешь из-за тварей поганых своих убивать? Добро б еще тот нелюдь сдох. Оклемается ж, лекарь сказал.

– Родился я человеком, стал поганой тварю, – не моргнув, ответил Дрозд. – Но к делу это не относится. Ты задумал убийство. Не обычный клинок взял, из заговоренного серебра. Вонзить правильно не сумел. Получается, и человек ты дрянной, и воин неважный. Уведите, – приказал дружинникам.

– Не задумывал я убийства! Ранить хотел чувствительно, – быстро заговорил Шмель. – Все ж знают: обычная рана нелюдю – ничто, вмиг зарастет.

Князь ничего не ответил, и конвоиры, подталкивавшие арестованного, быстро растворились в темноте. Остальные дружинники и нелюди потихоньку разошлись. У костра остался Коршун и Колун, которого тоже оповестил кто-то из своих.

– Ясный князь… – начали воевода и оборотень чуть ли не в один голос.

– Я должен, наконец, преподать серьезный урок, – сказал Дрозд как отрезал. – Не желаю, чтоб в мирных оборотней, которые, надеюсь, скоро начнут перебираться в княжество, тыкали крыликами и серебряными клинками.

Первым встал Коршун. Он прекрасно знал и этот тон, и этот взгляд. И хорошо помнил, что Кречет унаследовал от отца. Нечего и пытаться переубедить Соколиного. А не сдержался парень зря, ох, зря. Этим самым уроком истребит с таким трудом завоеванное доверие дружинников. Может, и не все, но не маленькую часть. Отнюдь не маленькую…

Колун переминался с ноги на ногу и кряхтел, ожидая, пока человек отойдет подальше.

– Вожак, иди спать, – бросил ему Дрозд.

Медведь, хоть и не знавший покойного князя, все же понял, что лучше рта не раскрывать.

Утром, до начала казни, к костру Соколиного заявился Вьюн, ночевавший, по своему обыкновению, у какой-то сластолюбивой особы.

– Черный, ты рехнулся? – спросил он, садясь рядом с ковырявшим ложкой в миске Дроздом. – Людей из-за оборотней вешать?

– Это ты, я смотрю, рехнулся. Еще чистыми нелюдскими кровями кичишься! Я наказываю преступника.

Пес поставил недоеденную кашу на землю, ибо аппетита не было и до появления друга, а теперь, когда рыжий высказал вслух его собственные сомнения, до еды ли тут?

– Преступника! – фыркнул кошак, тут же прихватил оставленный завтрак и принюхался к нему. – Ничего каша, хоть и на воде, но масла не пожалели, – с видимым удовольствием забросил в рот целую ложку. – Волчара этот через пару-тройку дней будет как новенький. Обычная пьяная драка из-за бабы, а ты: «Повесить!»

– Лысому просто повезло, – побороть собственное упрямство Дрозду оказалось не так-то просто. – А я должен дать понять людям, что прежнего отношения к оборотням не потерплю.

– Э, да ты так скоро станешь копией бати, с той разницей, что людей истреблять начнешь, – кошак отправил в рот очередную ложку. Пес нахмурился. – И не смотри на меня соколиным взглядом, я по дружбе остерегаю. Остальные побоятся правду князю молвить, а я – никогда.

– Тебе рот не заткнешь, рыжая совесть… – пробормотал пес.

– Ясный князь, – к ним подошел Хват. – Позволь сказать…

– Говори, – Дрозд поднялся на ноги и взглянул на вожака.

– Колун рассказал нам с Сиплым о вчерашней драке. Приговор чересчур суров. Так, ясный князь, людей с обортнями не примирить, – волк с недоумением взглянул на Вьюна, который при этих словах толкнул локтем ногу приятеля и, когда тот посмотрел вниз, многозначительно поднял брови, а заодно и облепленную кашей ложку.

– И ты туда же? – удивился пес. – Вон, Вьюн пришел меня стыдить, и кашу забрал. А ты голоден?