Текст книги "О людях и нелюдях (СИ)"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Парням с некоторым трудом удалось уговорить Винку сменить платье на мужскую одежду. Дрозд упирал на практичность, мол, за ветки не цепляется и в ногах не путается, зато Вьюн вовсю расписывал, как здорово смотрится девичья попка и стройные ножки в хорошо скроенных штанах.

– Ромашечка, насколько я помню по совместному проживанию у Осинки, тебе такой наряд будет к лицу, вернее, к фигуре, – кошак похабно хихикнул и тут же увернулся от подзатыльника Дрозда. – Эй, кажется, был уговор лап не распускать!

– А ты за языком следи, – проворчал пес, вталкивая Винку в лавку торговца одеждой.

Девушка долго перебирала штаны, смущаясь под любопытным взглядом хозяина. Вьюн то и дело подсовывал ей что-нибудь поменьше да поуже, Дрозд искал одежду для себя. В Надреченске он успел обзавестись только рубахами. Наконец Винка определилась, выбрав нечто с широченными штанинами и уже собралась это примерить. Хозяин, нестарый еще мужик, с кислой физиономией указал ей на занавеску, закрывавшую вход в заднюю комнату.

– Ромашечка, примерь еще вот эти!

Рыжий схватил совсем уж узкие штанишки из какой-то необычной ткани с блеском, непонятно для кого и предназначенные. Лицо торговца выразило живейший интерес и возражать против самоуправства кошака он не стал. Дрозд, откопавший для себя добротные суконные штаны, только хмыкнул.

Вскоре из-за занавески показалась Винка, смущенно жмущаяся к стенке. Надетое на ней можно было с легкостью принять за юбку. Вьюн закатил глаза, торговец, заинтересованный в продаже товара, изобразил на лице гримасу, которая, по его мнению, должна была выражать восхищение.

– Нет, Виночка, так не пойдет, – Дрозд окинул девушку взглядом. – Это ничуть не лучше платья, а с непривычки путаться будешь еще больше. Примерь вот эти.

Девушка ушла переодеваться, а когда вернулась, выглядела вполне довольной.

– Спасибо, Дроздок, удобные.

– Ромашечка, ну примерь те, маленькие, – заныл Вьюн. – Что тебе стоит? Уж больно посмотреть хочется!

– И не проси, охальник, – отрезала девушка.

Остальные закупки сделали в полном согласии. Обитатели Синичьей Рощи относились к оборотням довольно терпимо, в селении даже проживало несколько семейств нелюдей. Дрозд, опасаясь сыскарей, старательно прихрамывал, сутулился, да еще перевязал один глаз грязной тряпкой для маскировки. Пока не отросла борода, нужно было как-то выкручиваться.

Вышли в путь рано утром, направившись на восток. Стражникам на заставе сказали, что держат путь в столицу. Те поусмехались, услышав о родстве девушки и пса, но препятствий чинить не стали. К полудню путешественники свернули с дороги в глушь.

Впрочем, настоящей глушью здешние леса назвать было трудно. Высокие сосняки, кое-где с примесью дубов и орешника, перемежающиеся обширными луговинами. Идти было легко, и даже Вьюн, обычно быстро начинавший вспоминать свое городское происхождение, не ворчал, а болтал о всяких пустяках.

– А глаз у тебя наметан, черный, – сказал он, поглядывая на Винку.

– Ты о чем? – удивился Дрозд.

– О штанишках, которые ты выбрал.

– Ну, знаешь, я по-твоему, штаны не могу себе нормальные подобрать?

– Тьфу, есть мне радость на твою тощую задницу пялиться! Я о Ромашечке.

– А что не так? – забеспокоилась девушка. – Они достаточно широкие…

– Все очень даже так, – разулыбался кошак. – Достаточно широкие, и на бедрах сидят отлично. Можно, я теперь сзади пойду вместо черного? Ты уже достаточно полюбовался, – с хитрецой взглянул на друга.

Девушка заоглядывалась, пытаясь посмотреть, что же так привлекло внимание Вьюна.

– Виночка, не слушай его, – Дрозд приобнял спутницу за плечи, у нее за спиной показывая рыжему кулак. – Все нормально, ничего недозволенного не видно.

– Правда? – все еще сомневалась та.

– Правда-правда, – Вьюн тут же пристроился к девушке с другой стороны. – Не дозволять смотреть на столь ласкающую глаз… форму – преступление, м-м-мр-р.

– Похабник, – Винка беззлобно ткнула кошака локтем в бок. – Ну и смотрите. Коли не запрещать, скоро надоест. А штаны все равно удобные.

Путники быстро продвигались вперед. Погода радовала: безветренная, сухая, неожиданно ставшая не по-осеннему теплой. Иногда солнышко почти весь день не позволяло облакам омрачать свое чело. Ночевать в лесу приноровились давно. Разводили костер, собирали ветки или мох (подложить под бок), заворачивались в теплые плащи. Правда, Дрозд из соображений безопасности спал всегда в песьем облике, чтобы в случае необходимости быстро дать отпор. Вьюн не перекидывался по той же причине. От кота в драке невелика польза, от парня все-таки проку побольше.

Опасались путешественники не зря. В местах, по которым они шли, встречались крупные хищники: волки, рыси, медведи. И, что еще хуже, здесь обретались стаи оборотней-людоедов, главным образом волчьей породы, отваживавшиеся совершать набеги даже на земли Соколиного. Следуя каким-то своим правилам, нелюдей они не трогали, участь же попавших в их лапы людей была ужасна. Дрозд опасался за Винку, но не высказывал этого вслух, чтобы не пугать ее.

Как-то раз устроились перекусить на поляне, заросшей можжевельником. Кусты, высокие и стройные, возвышались наподобие зеленых колонн. У Винки появилось чувство, будто она сидит в просторной светлой комнате без крыши. Вдруг Дрозд насторожился, Вьюн заоглядывался, а девушка моргнула, не веря глазам. Одна из колонн раздвоилась, потом другая…

Из-за можжевеловых кустов бесшумно выходили высокие фигуры. Люди, нет, скорее, это были оборотни, одеты беспорядочно: штаны из богатого материала могли сочетаться с превратившейся в лохмотья рубахой. На некоторых одежда явно с чужого плеча. Но мысли о странных одеяниях тут же вылетели из головы, стоило посмотреть на лица пришельцев. На Винку будто надвигался сонм кошмарных физиономий с исковок.

– Наш ужин, похоже, собирался пообедать, – проговорил один из незнакомцев, высокий плечистый мужик с внушительным тесаком за поясом. Судя по осанке и тому, как смотрели на него остальные, он был здесь главным.

Дрозд и Вьюн уже поднялись на ноги, Винка так и осталась сидеть.

– Парни-то оборотни, вожак, – с некоторым сожалением сообщил один из людоедов.

– Я и сам чую, Чавка. Девку возьми, чтоб гоняться потом не пришлось.

Дрозд попытался заступить дорогу надвигающемуся Чавке. Тот оттолкнул пса, шагнув к девушке, рывком поставил ее на ноги, прижал к себе и стал плотоядно обнюхивать. Винка так испугалась, что не помышляла ни о бегстве, ни о сопротивлении. Ноги стали ватными, и она едва стояла. Пес двинулся было к ней, но его снова оттолкнули.

– Отпусти ее! – Вьюн неожиданно сделал шаг к людоеду.

– Это кто тут вякает? – вожак легко, по-звериному, скользнул к рыжему и оказался с ним лицом к лицу. – Кошачок? Рыженькая постельная игрушечка? – Вьюн побледнел, но не отступил и выпустил когти. – Мы тут к женскому обществу не привычные, – взял кошака за подбородок. – А губки и язычок у тебя, верно, умелые.

– В ротик мне дашь? – зашипел рыжий, обнажая изменившиеся зубы, ставшие острыми, кошачьими. – Попробуй!

Вьюн замахнулся когтистой лапой. В то же мгновение незаметно оказавшийся у него за спиной волк в рукавицах накинул кошаку на шею серебряную проволоку. Тот захрипел, забился, стараясь вырваться. Винка с нарастающим ужасом смотрела на стремительно краснеющую и вспухающую под блестящей полоской кожу и враз ставшие человеческими оскаленные зубы. С серебряной удавкой на шее всякое сопротивление оказалось бесполезно, и кошака быстро поставили на колени.

Девушка в отчаянии взглянула на Дрозда. Того, как ни странно, никто не трогал. Пес смотрел на друга, потом почувствовал взгляд Винки и по своему обыкновению подмигнул ей. Выглядело это настолько нелепо, что девушка лишь широко раскрыла глаза от удивления.

– Ну давай, рыженький, ты наверняка умеешь, – волк стоял прямо перед коленопреклоненным Вьюном и развязывал штаны.

– Эй, вожак, а со мной что? – спросил Дрозд.

– Если хочешь, присоединяйся к стае, шавка. Нет – ступай куда шел. Мы оборотней не убиваем, – ответил волк, сражаясь с завязками. – Взять с тебя нечего. Тебя взять – не интересно. По этой части кошачок отработает.

– Присоединяться к вам я не собираюсь, и без моих друзей никуда не уйду.

– Чтоб тебя Клыкастый! – выругался вожак, отворачиваясь от сжавшего рот Вьюна. Штаны расперло так, что завязки не поддаются, да еще этот щенок под руку тявкает. – Ты же пес. Какого лешака в друзьях у тебя кошак и людина? Трахаешь ты их что ли?

– Никогда не думал, что дружба и сношения, особенно в задницу, имеют что-то общее, – оскалился Дрозд. – Вы же оборотни, чего к коту прицепились? Он с мужиками дела не имеет, отстань от него.

– Вожак, – послышался чей-то неуверенный голос. – Мы ж своих не едим и не насильничаем. Рыжего-то, пожалуй, того, отпустить надо. Ежели он сам, конечно, не желает с нами время провести. Я слыхал, многие из котов не прочь…

– Пошли вы! – с трудом выдавил Вьюн, чувствуя, что давление на шею ослабло. – У вас тут и без меня теплая компания, мужиков хватает.

– Зря, рыженький, отказываешься, – зло ухмыльнулся вожак, по физиономиям стаи понявший, что насильничать своего брата-оборотня они не станут. – Тогда все ласки достанутся ей, – кивнул на побледневшую до прозрачности Винку. – Тоже неплохо: и развлечение, и ужин.

– Это моя женщина, – не моргнув глазом, заявил Дрозд. – Волки, я знаю, дерутся и за самок, и за добычу. Давай один на один. Одержишь верх – она твоя, нет – мы спокойно уйдем, не обессудь.

Вожак зарычал, но не стал отказываться. Он перекидывается в матерого волка, а все псы, как хорошо известно – в мелких кудлатых дворняжек. Этот худой парень наверняка не исключение. У него и в человеческом-то облике голова косматая. А такой противник вожаку на один клык. И все по-честному. Зато устранив досадную помеху, посмевшую взывать к совести его стаи, можно заполучить не только людину, но и строптивого рыжика.

– Договорились, щенок.

– Слово вожака?

– Слово вожака. Стая слышала.

В ответ раздался одобрительный гул. Сегодня им определенно везет. Сначала молоденькая сладенькая людина на ужин, которую, к тому же, для начала можно поиметь. Теперь еще и бесплатное зрелище: драка вожака с глупым сосунком. Жаль, она будет недолгой, но на безлюдье, как говорится… А там, глядишь, и рыжик окажется посговорчивей. Все знают, что кошаки – похотливые твари, им все равно, с кем.

Дрозд, не спеша, стал раздеваться. Волк, обнажаясь, разглядывал его, причем выражение лица людоеда менялось от презрительной усмешки к довольно мрачной гримасе. Огорчиться было от чего. В одежде выглядевший худым и каким-то сгорбленным парень, расставшись с ней, оказался высоким, широкоплечим, поджарым, с крепкими мускулами. И он был моложе, а значит, выносливее. Вожак уже прешагнул пору расцвета, и тело его, знавшее в последние годы охоту лишь на легкую дичь – людей, несколько отяжелело. Впрочем, к чему беспокоиться? Ведь в зверином облике перед ним будет едва достающая до носа шавка, а вовсе не волкодав. Их среди псов-оборотней волку встречать не приходилось.

Противники одновременно улеглись на землю и начали оборот. Вожак поднялся на ноги, горделиво выпятив грудь, и едва не завыл от злости и досады. Перед ним стоял черный пес, ничуть не уступавший ему в размерах. Молодой, сильный, обнаживший в издевательской улыбке острые клыки, сверкающие прямо-таки снежной белизной.

Вожак молча, без предупреждения бросился на него. Пес легко, по-кошачьи, отскочил в сторону, ухитрившись располосовать зубами ухо промахнувшегося волка. Тот рыкнул и развернулся для новой атаки, но черный не стал ждать. Молниеносный выпад – и у людоеда оказалось разорвано плечо. Вожак вновь бросился, пес на этот раз не уклонился, и противники сцепились, рыча, кусаясь, стремясь вцепиться друг другу в горло.

Стая застыла, не отрывая глаз от дерущихся. Зрелище оказалось куда более захватывающим, чем они надеялись. Волк, державший Винку, отпустил ее, чтобы лучше видеть. Она, нагнувшись, скользнула к сидящему на земле Вьюну, и пристроилась рядом. Мысль о бегстве лишь на миг коснулась сознания. Да и куда бежать в глухом лесу? Проиграй пес, и волки мигом найдут свой «ужин» по запаху. Нет, может, это и глупо, но она останется с друзьями. Помолится Крылатой, чтобы та помогла Дрозду одержать победу.

Кошак никому не молился, он не отрывал взгляда от рычащего клубка тел и на удивление сосредоточенно грыз выпущенные когти. Тем не менее, соседство девушки почувствовал сразу.

– Он справится, Ромашечка, справится, – пробормотал вполголоса. – Ему приходилось с настоящими волками драться, он рассказывал. А со зверями сложней. Меня по молодости камышовый кот чуть не убил, а кошаков-оборотней я только так луплю…

– Вьюша, спасибо, что вступился за меня.

– Да какие тут благодарности, – рыжий не отрывал глаз от схватки. – Не хочу вечно выглядеть в твоих глазах распоследней тварью.

Пока они разговаривали, Дрозд, плечи которого были изодраны в клочья, вцепился, наконец, в горло волка. Ему было трудно, ведь тело противника защищала густая и довольно длинная шерсть, а его собственная была короткой. Но молодость и выносливость уравнивали шансы.

Челюсти пробирались сквозь мех, вот уже чувствуются напряженные под кожей мышцы и пульсирующая жилка… Еще одно усилие, и он ощутил вкус крови своего врага. Не самый хороший напиток для человека, по крайней мере, пребывающего в здравом уме, а вот для оборотня в звериной ипостаси – лучше нет! Дрозд с животным наслаждением сильней и сильней сжимал челюсти, и дрожь чующего гибель людоеда сладко отдавалась в теле. Да, в облике пса он обычно получал удовольствие от убийства. Правда, прикончить такого выродка, как этот, было б приятно и человеком. Чуть-чуть менее приятно, чем Когтя…

– Эй, парень, оставь, ты победил! – с трудом проникали в сознание чьи-то голоса, но он лишь удобнее перехватил горло волка и сильнее сжал челюсти.

Мгновение, другое, и противник перестал хрипеть и дергаться. Дрозд, почувствовав неподвижность смерти, разжал пасть. Оглянулся, не желает ли кто-нибудь оспорить право победителя. Таких не нашлось. Не удивительно: волки уважают сильнейшего, и вожака выбирают в поединках. А раз ему удалось одержать верх над главным, никто не посмеет тявкнуть. К чему связываться с опасным чужаком, если появилась возможность занять место погибшего?

– Перекидывайся, парень, – вновь прозвучал чей-то голос. – Все видели – ты победил честно. Мы уходим, людина твоя.

Дрозд подождал, пока последний из людоедов скроется за можжевеловыми колоннами, и перекинулся. Встал, вытер с губ кровь вожака, взглянул на Винку и Вьюна. Они уже поднялись на ноги и стояли рядышком.

– Да ты, черный, оказывается, настоящий воин, – сказал кошак. – Такого волчару завалил!

– Получается, все еще воин, – неожиданно усмехнулся Дрозд. – Хоть и без меча. Я оружие столько лет в руках не держал, вряд ли кого теперь одолею с его помощью.

– На кой тебе меч? Ты сам как меч, – уважительно проговорил Вьюн. – На будущее поостерегусь тебя задирать.

Винка, заворожено глядя на покрытые свежими рубцами плечи парня, подошла к улыбающемуся Дрозду и дотронулась до одного из шрамов.

– Все зажило… – с недоумением проговорила она. – Само, так быстро…

Она, конечно, и раньше видела, как исцеляются мелкие раны на теле оборотней, но пес сильно пострадал в драке: шкура на плечах была жестоко исполосована клыками волка, одно ухо разорвано, кажется, прокушена лапа… А у парня остались лишь уродливые ярко-розовые шрамы. Удивительно!

– Я так испугалась, Дроздок… – подняла глаза на оборотня. – За тебя… за Вьюшу… за себя тоже, конечно… А ведь он мог разорвать тебя… – девушка непроизвольно взглянула на мертвого людоеда и тут же отвела глаза.

– Ну что ты, Виночка… – смутился пес, сразу начиная сутулиться. – Я живучий. И о ранах оборотням переживать нечего.

– Да, Ромашечка, – фыркнул Вьюн, казалось, совершенно позабывший о грозившей ему в том числе опасности. – Никакой возможности поухаживать за раненым героем. Мне известно, как вы, девицы, любите завалить мужика в постель, обмотать бинтами, поить всякой дрянью и мазать вонючими мазями. С оборотнем такое непотребство не пройдет! Нелюдь заваливается в постель лишь с одной целью!

– Поспать, нажравшись сливок, – сама от себя не ожидав, выпалила Винка.

Кошак, оценивший шутку, ухмыльнулся во весь рот.

– Откуда ты-то знаешь про любовь девиц к раненым героям? – спросил пес, плечи и шея которого ненадолго подернулись шерстью, а когда очистились, ни одного шрама не осталось. Его рубцы не беспокоят, тем более что они исчезают бесследно после очередного оборота, но Виночка не может оторвать от них глаз да еще так и норовит потрогать. А ее прикосновения весьма живо отдаются в паху, что не удивительно, ведь женщины у него после Осинки не было. Да еще драка, завершившаяся его победой… Драка за нее, за Виночку…

– Я про женщин много чего знаю, – сказал рыжий. – А наш цветочек ничего не знает про мужчин, – ухмылка кошака, отлично понимавшего состояние друга, разъехалась от уха до уха. – На, одевайся, кобелек, – отошел, поднял с земли штаны Дрозда и сунул тому в руки.

– Ох, извини, – смутилась Винка, отвернулась и отошла от пса. Рыжий, по своему обыкновению, гаденько захихикал.

– Пошли, найдем местечко поуютнее и поедим, наконец, – предложил одевшийся Дрозд. – Умираю с голода.

Уходя, пес мельком глянул на труп вожака. Одежду и оружие стая людоедов унесла с собой, а о теле позаботиться и не подумали. Они с Вьюном тем более не станут этим заниматься. Странно получается: тот, кто при жизни питался человечиной, после смерти будет съеден зверьми.

Люди и звери, деревья и птицы, трава и цветы – вспомнилось Дрозду. А это окровавленное нечто, застывшее на земле бесформенной уродливой кучей? Не человек, это точно. Зверь? Они ведь едят других зверей. А кто такие люди для обротней? Пища? Как зайцы для лисы?

Нет, лиса не имеет никаких дел с зайцами и не может обзавестись общим потомством с ушастыми. А люди и оборотни частенько производят на свет совместных детей. Правда, те всегда наследуют способность обращаться в животных. Обротни полукровок не слишком жалуют, люди считают обычными нелюдями. Серебро их жжет, в животных перекидываются, значит, из племени Клыкастого. И всем плевать, что мать или отец у них – человек, что они наполовину люди. Получается, бессознательно род человеческий легко пасует перед оборотнями. Считает их кровь и природу сильнее, раз ненавидит полукровок. И в то же время мнит себя венцом творения, а нелюдей – чем-то вроде животных.

А ведь дело вовсе не в крови, не в том, жжет тебя серебро или нет. Дело в душе. Она, похоже, у всех из одного материала. Может, создали ее одни руки. Может, Клыкастый вовсе не отец оборотней. Или, наоборот, он приложил лапу и к творению человека. Подбросил какую-то дрянь в чан с чистым замесом, когда Крылатая отвернулась… Кому-то мерзости досталось больше, кому-то – меньше, и природа твоя, людская-нелюдская, тут не при чем…

Он родился человеком, прожил человеком большую часть жизни, и даже учен был ненавидеть нелюдей. А такого друга, как оборотень Вьюн, у него раньше не было. Рыжий прохвост, конечно, типичный нелюдь, но не бросил же приятеля в беде. А какая ему в том выгода? Никакой, опасность одна… Виночка, человеческая девочка, почему-то не оставила их, все помочь пытается… Правда, она, может быть, неравнодушна к рыжему… Но даже если так, он ей просто нравится по-хорошему, ведь ее голос плоти еще не проснулся…

Мысли о девушке тут же разбудили собственный, задремавший было голос, и Дрозд тряхнул головой. Винка и кошак шагали чуть впереди, и смеялись над чем-то. Не иначе, над очередной сальностью Вьюна…

Седмица, другая, и путники вышли к первым селениям нелюдей. Деревеньки отличались от людских разве что отсутствием увенчанных позлащенными крылосами храмов, да стайками шаловливых детенышей: котят, щенят, медвежат и волчат, в которых прекидывались дети нелюдей, достигшие десятилетнего возраста.

Лето миновало, и юные оборотни предпочитали проводить свободное время в теплых шкурках, а не в ветхой одежонке, не только не греющей, но и ужасно неудобной. Забудешь стащить перед оборотом, непременно где-нибудь порвется-испачкается, а мамка потом запилит, стирая-штопая, а то и подзатыльника даст.

Так думалось Винке при виде резвящихся зверят. В теплое время года на улицах и во дворах нелюдских селений наверняка полно голых ребятишек, поминутно меняющих облик во время игр. Вот и осуждай теперь Вьюна за нежелание одеваться… Ему просто так удобнее, он не видит в этом ничего предосудительного. А Дрозд так и не привык, не поборол внушенный в детстве стыд наготы. Она б тоже не смогла…

Малышня звериного облика казалась девушке на удивление трогательной. Смотреть на их возню с не достигшими возраста первого оборота детьми было одно удовольствие. Винке так и хотелось потрепать какого-нибудь волчонка или мишутку. Но маленькие нелюди издали чуяли в ней человека и не подходили близко.

Как-то в очередном селении волчонок, улепетывавший от полосатой кошечки, чуть не врезался в колени девушки, но вовремя затормозил и плюхнулся на хвост прямо перед ней. Винка не удержалась и протянула к детенышу руку, желая погладить, но тот тут же зарычал, обнажая мелкие острые зубки. Подоспевшая к приятелю кошечка выгнула спину и зашипела.

– Ах вы, мелочь пузатая, кыш отсюда! – прикрикнул на них Вьюн.

Зверята отбежали на безопасное расстояние, причем волчонок тут же перекинулся, повизгивая от боли, и завопил что есть мочи:

– Батя, тут людь! А с ней еще какие-то кошак с кобелем! Они меня обидеть хотели! – и повернулся к путникам, демонстрируя торжествующую щербатую улыбку.

Винка не к месту с удивлением подумала, что в зверином облике недостающие зубы вовсе не бросались в глаза.

– Вот злыдень мелкий, – процедил Вьюн. – Придется его батю ждать, объясняться.

– Объяснимся, – кивнул Дрозд. – Заодно спросишь про эти твои Запечинки. Уже, по-моему, море вот-вот покажется, а их все нет.

– Я не хотела его обидеть… – начала было Винка, но заметила вышедшего на крыльцо ближайшего дома мужика и замолчала.

– Ну чего орешь, Хвостик? Сколько раз тебе повторять: дошутишься. Чуть что, у тебя, сразу «Люди! Люди!» Тебе уж не верит никто. Вот заявятся они, крикнешь, а помощи не дождешься.

Журя сынишку, волк оглядывал путников и принюхивался.

– Я не кричал «Люди!» – заныл мальчишка. – Я сказал: людь, кошак и кобель.

– Парень, за языком следи. Я не кобель, я – пес.

– Велика ли разница? – усмехнулся мужик, впрочем, довольно беззлобно.

– Для меня велика, – ответил Дрозд.

– Да ладно вам к словам цепляться, – вступил в разговор рыжий. – Хозяин, мы твоего пацана не трогали. Это он нашу подружку чуть с ног не сбил.

– Подружку? – переспросил волк, подходя к путникам и внимательно разглядывая девушку, отчего той стало не по себе. – На Лихой, что ли, собрались?

– Да какой Лихой, – махнул рукой кошак. – Просто идем вместе, дорога свела. Знаешь, как бывает?

– Не-а, не знаю. Я по дорогам не таскаюсь, у меня семья.

Мальчишка тем временем перекинулся назад в волчонка и нырнул под ближайший забор. Остальные звереныши уже давно разбежались, зато из домов стали появляться взрослые оборотни. Винка прижалась к Дрозду, он приобнял ее за плечи.

– Это что еще за оборванцы, Чуткий? – поинтересовался подошедший селянин, смахивающий на медведя комплекцией и косматостью.

– Да вот, бродяги какие-то, – ответил волк. – Людину с собой таскают.

Винка с неудовольствием услышала знакомое слово. Видно, оно и впрямь нехорошее, ведь мальчишка называл ее по-другому. А сейчас детей поблизости нет, и взрослые в выражениях не стесняются.

– Мы не бродяги! – возмутился Вьюн. – Идем в Запечинки, к моему дядьке. Всего-то хотели дорогу узнать, а вы сразу зубы щерить да хвосты задирать.

– Мы пока еще не начинали, – проговорил пожилой мужик. – А скажи-ка, рыжий, как твоего дядьку кличут?

– Шорст.

Собравшиеся вокруг оборотни запереглядывались, несколько кивнули.

– Проживает в Запечинках такой кошак, – подтвердил один. – Я его знаю. И вроде даже говорил он как-то, что сестрица у него в городе, не помню, в котором. Мол, давно ничего от нее не слыхал.

– Ладно, тогда ступайте с миром, – собравшиеся расступились, давая путникам возможность пройти.

– Ну вот, так бы сразу, – проворчал Вьюн. – Мало стражи на дорогах, еще и в Землях Клыкастого свой брат-оборотень начнет препоны чинить.

– Почто ж вы с собой людину водите? Были б вдвоем, никто б вам слова не сказал. А так… Может, вы девку умыкнули, и за вами следом стража пожалует, а то и Соколиный отряд пришлет. Нам свои шкуры дороги.

– Неужто князь теперь и за пределы своих земель за оборотнями выезжает или людей отправляет? – спросил Дрозд.

– Нет, мы о таком не слыхивали, но граница близко, и один Клыкастый ведает, что душегуб темными ночами измышляет. Особливо, опять же, если выяснится, что мы лиходеев каких привечали.

– Никакие они не лиходеи, и никто меня не крал, – не выдержала Винка. – И никто не ищет. Я сирота. И мы вовсе не собирались обижать волчон… мальчика. Я просто хотела его погладить…

Селяне-оборотни уставились на девушку, будто на ненормальную.

– Может, меня погладишь? – не растерялся молодой парень, и его уши на глазах стали превращаться в собачьи, но не торчащие, как у Дрозда, а с обвисшими кончиками.

В толпе раздались смешки. Местный острослов высвободил из штанов лохматый хвост и вовсю завилял им. Девушка с раздражением подумала, что для полноты картины ему следует вывесить изо рта длинный собачий язык, но произносить это вслух не стала.

– Есть у нее, кого погладить, – заверил оборотней Вьюн, начиная покусывать губу, чтобы не рассмеяться.

Дрозд, к собственному удивлению, не сумел сдержать звериного рычания в адрес дурашливого парня, но привычные к подобным проявлениям чувств нелюди не обратили на это ни малейшего внимания.

– Я маленького хотела погладить… – попыталась оправдаться Винка.

– Твои дружки тебе и маленьких наделают, ты только скажи! – послышалось в ответ, похохатывания усилились.

– Вьюн, узнавай дорогу и пошли отсюда, – проворчал Дрозд, лучше девушки знакомый с остроумием нелюдей.

В Запечинки пришли на следующий день. Маленький мальчик, которого Вьюн ловко ухватил за рубаху, когда тот пытался пролезть под забор за старшими детьми-щенятами, указал им дом Шорста. Весть об их приходе опередила самих путников. Видно, кто-то из вездесущей ребятни сообщил. Стоило парням и девушке подойти к калитке, как из дому вышел мужик в возрасте. Увидел Вьюна, на миг остановился, потом быстро подошел к забору.

– Где Лапка? – спросил грозно, не сводя глаз с рыжего. – Куда ты ее дел, прохвост?

– Я… Она… – забормотал Вьюн.

Винка с Дроздом недоуменно переглянулись. Неужели Вьюн и здесь успел что-то натворить? А говорил, в родном селении матери не бывал.

– Ох, что это я, – тряхнул головой мужик. – Ты ж молодой совсем, значит, не Вьюрок. Погодь, сын его, что ли?

– Ну да… Его и Лапки… Вьюном меня кличут.

– Племянничек, значит, – оборотень критически оглядел рыжего, потом его спутников. – Компания у тебя подходящая: пес и людина. Батя твой тоже с кем только не таскался.

– Вот так прием, дядюшка, – затянул капризным голосом быстро пришедший в себя Вьюн. – А мне мамка сказывала, любимый братец ее детей завсегда примет.

– А чего ж она любимого братца забыла? – Шорст не собирался сдавать позиций. – Уж сколько лет от нее ни слуху, ни духу. Последний раз весточку получил, когда ее старшенькой десять стукнуло. Ты тогда еще сосунком был.

– Не сосунком уже, – снова насупился Вьюн. – Но до первого оборота еще долго оставалось. А весточек больше не слали, потому что после у нас все скверно стало. Мамке, верно, стыдно было рассказывать.

– Вот как? А сейчас наладилось, раз тебя прислала?

– Какое там… Я сам пришел. Мамка уж давно померла, а батя еще раньше…

Шорст опустил голову, постоял немного молча, потом открыл перед путниками калитку.

– Ну, проходите, – буркнул он. – Чего через забор-то разговаривать…

Войдя в дом, оказались в просторной общей комнате с печью и большим столом, на котором месила тесто жена Шорста. Винка с любопытством огляделась: интересно, насколько житье-бытье сельских оборотней отличается от ее собственного, оставленного не так уж давно. Особых различий заметить не удалось. Бревенчатый чисто убранный дом, печь, широкие лавки, выскобленный стол, вышитые цветами да птицами занавесочки на окнах, пучки ароматных трав по стенам. Даже несколько пуликов имелось, таких же старых и выцветших, как у отчима. Да и сами хозяева, Шорст с Рыбкой, внешне ничем не отличались от людей-селян, разве что у хозяйки в широком вырезе льняной рубахи не виднелся крылик.

После того, как все представления закончились, и гости уселись на лавку у окна, хозяин спросил:

– И надолго вы к нам?

– Сами пока не знаем, – ответил Вьюн. – Но ежели не выгонишь, мы бы погостили седмицу-другую.

– Раз в дом пустил, сразу не выгоню. Коли держать себя будете правильно.

– Да мы ж не звери лесные. За столом себя вести умеем и девок портить не станем.

– Девки у нас бойкие, сами кого хошь испортят, – усмехнулся Шорст. – Прознают про гостей – набегут знакомиться. Огорчатся, когда увидят, что один при подружке, – с любопытством взглянул на Винку.

– Винка – наша попутчица, – объяснил Вьюн. – Строгих правил девушка. Так что вашим красавицам огорчаться не след, а вот парням ничего не светит.

Родичи рыжего оказались радушными хозяевами. Шорст отправился топить баню, Рыбка, закончив вымешивать тесто, показала гостям, где они будут спать.

За ужином познакомились с многочисленной семьей вьюнова дядьки. У стола, гомоня, исподтишка толкаясь и стреляя глазенками в сторону незнакомцев, расселись четверо ребятишек. Две старшие дочери по людским понятиям уже были девками на выданье, сидели чинно, с интересом поглядывая на Дрозда. Рыбка несколько раз вспомнила в разговоре сына, недавно женившегося и перебравшегося жить в другое селение.

– Рассказывай-ка, племянничек, что с родителями сталось, – сказал Шорст, когда ужин был окончен, и младшие дети вышли из-за стола. – Отец твой Лапку не обижал?

– Нет, они хорошо жили, – покачал головой Вьюн. – Батя все какие-то делишки проворачивал, видать, успешно. Златики мамке часто приносил. Я его плохо помню. Веселый он был, мамку смешил. Нас с Лиской любил, пулики дарил, петушков медовых. Играть с ним было здорово… А потом… С сестренкой беда случилась… Бати тогда в городе не было. Я ничем ей помочь не мог… Когда мамку привел, Лиска уже мертвая лежала… там, в подворотне… – рыжий замолчал, уставившись на кучку крошек, оставшуюся от горбушки, которую он теребил. Никто не попросил его продолжать, спустя некоторое время он заговорил сам. – Мамка уж так батю упрашивала не пытаться управу найти… Он ей пообещал, а сам все меня расспросами донимал, когда ее поблизости не было. Я, дурень мелкий, ему и назвал тех, которых узнал. Двоих из пяти, что сестренку… Он ушел как-то вечером, и больше мы его не видели. Мамка после меня ни словом не укорила…