Текст книги "Жестокая конфузия царя Петра"

Автор книги: Руфин Гордин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Шведский король – вот огниво и трут. Он писал льстивые послания султану, убеждая его в слабости царя. И в душе султана затлела искра, воспламенившая костёр войны.

Кто знает, каков будет исход. Султан повелел пригласить шведа в армию, дабы подавал советы и попытался устроить боевые порядки на европейский манер, как некогда обязался.

Бессмысленная затея. Войско не устраивают на ходу. На переустройство нужно положить годы. Его, визиря, устраивает второй Юсуф-паша, граф Понятовский. Он симпатичен, старается ни во что не вмешиваться, время от времени выступает в диване с дельными советами. В нём нет высокомерия, присущего всем европейцам, во всяком случае он его тщательно прячет.

   – Повелитель правоверных, да продлит Аллах его дни, хотел бы присутствия высокого гостя и союзника султана короля шведов в нашей армии, – торжественно провозгласил визирь. – Мне прислан хатт-и-хумаюн, – он достал из ларца свиток с красной султанской печатью и благоговейно поднёс его к губам, – с таковым пожеланием. Я прошу тебя, наш друг и советник, Юсуф-паша, отправиться к своему повелителю королю Карлу и изложить ему пожелание могущественного султана, дабы он мог прибыть к нашей армии до начала активных военных действий.

Понятовский усмехнулся:

   – Ты знаешь, друг мой и высокий покровитель, что отныне мой повелитель одновременно и твой повелитель. Но я готов отправиться к королю, притом завтра же. Но сказать по правде, сомневаюсь, что король согласится.

   – У тебя будет сильная и многочисленная свита, – поторопился ободрить его садразам. – Мы отправляем в Бендеры Джин-пашу с большим отрядом. – И, заметив, что Понятовский вопросительно вскинул брови, добавил: – Наши люди доносят, что русские собираются напасть на Бендеры и захватить крепость.

   – Сомневаюсь, превосходительный садразам, что у них есть такое намерение. С военной точки зрения это было бы бессмысленно, и царь Пётр наверняка это понимает. Вряд ли твои люди смогли с достоверностью проникнуть в замыслы русских.

   – Другие агенты доносят, что конный корпус генерала с нерусской фамилией отправлен, чтобы разрушить нашу переправу у Исакчи. Я приказал отправить и туда десятитысячный отряд. Переправа у Исакчи очень важна для снабжения армии.

   – Вот эту предосторожность я бы одобрил, – согласился Понятовский. – В любом случае эта переправа нуждается в надёжной охране.

Ох уж эти турецкие агенты! Разведочная служба в войске садразама была поставлена довольно-таки слабо. В основном визирь пользовался случайно притекавшими сведениями, нередко из третьих рук. И сейчас армия двигалась вслепую, не зная толком, где неприятель и какова его численность.

Он, Понятовский, не раз предлагал предводителю создать разведочную службу на европейский манер. Визирь благосклонно выслушивал его, соглашался, но всё оставалось по-старому. Уроки минувших войн ничему не научили турок. Они вообще не желали ничему учиться у гяуров, всецело полагаясь на свою многочисленность, а всего больше на милость и покровительство Аллаха и его пророка Мухаммеда. Разве с их помощью и заступничеством не покорили они множество народов и в Европе, и в Африке, и в Азии; разве ислам не распростёрся вплоть до Китая?! Учение пророка – победительное учение! Кто мог устоять перед ним, перед святыми истинами и вселенской мудростью Корана? Так стоит ли чему-нибудь учиться у тех, кто не верит в могущество Аллаха, у христиан, у неверных?! Помог ли неверным их Бог, которого они считают истинным?

Понятовского раздражало такое самодовольство. Победы турецкого оружия оставались в прошлом. Они были достигнуты благодаря завоевательному порыву фанатичных полчищ. Мирные земледельческие народы ничего не могли им противопоставить. Европа была разобщена, её раздирали религиозные войны и королевские междоусобицы.

Понятовский чувствовал себя меж двух огней. Меж двух огней высокомерного упрямства – короля и визиря. Порою он приходил в отчаяние. Хорошо бы махнуть на них рукой и возвратиться к родным пенатам. Но, увы, там хозяйничали русские, и он отрезан от них. Он объявлен вне закона, как сторонник Карла и Лещинского. Утешал себя: что бы стал делать в имении? Заниматься хозяйством? На то есть управляющие. Ездить по соседям, выслушивая одни и те же разговоры и жалобы – на безденежье, на скудные доходы, на нерадивость крестьян и воровство управляющих, на умаление Польши? Были бы ещё псовые охоты и однообразное пьянство...

Нет уж: лучше Карл, турки, кочевая жизнь!

Джин Али-паша был известен своей отвагой, а его серденгечти все сплошь храбрецы. Серденгечти по-турецки – сорвиголова. Их бросали в самое пекло, где круто заваривалась сеча и надо было вырвать победу. И они её вырывали.

Их было около трёх тысяч – достаточно для Бендер с их немалым гарнизоном. Только вряд ли царь Пётр нападёт на Бендеры, разве что для того, чтобы захватить короля Карла.

Понятовский рассуждал вслух. Рядом с ним покачивался в седле Джин Али-паша – сущий джинн со спутанной чёрной бородой и глазами как две плошки. Он, похоже, был согласен с Понятовским: Бендеры русскому царю ни к чему. Осада крепости будет долгой и потребует немалых сил. Нет, московиты туда не сунутся...

Джин Али-паша то ли кивал головой, то ли голова моталась в такт скачке. Признался: доволен поручением садразама. В армии его отряду жилось как всем, а он заслуживал лучшей доли. Его молодцы застоялись, они давно не были в деле, а конь в стойле жиреет, только и всего. Теперь они смогут себя показать во славу Аллаха.

– Ты думаешь, что придётся сражаться?

   – По крайней мере, кони растрясут жирок у моих серденгечти.

Отряд свернул круто вправо, к владениям Буджакского ханства. Места были все степные, нехоженые и неезженые. Малые селения укрывались в складках холмов. Серденгечти врывались в них пограбить и понасиловать. Джин им в том не препятствовал.

Понятовский успел привыкнуть к бесчинствам турецкого войска. Но тут он не выдержал.

   – Эти несчастные настрадались от татарских грабежей, теперь дождались турецких, – сказал он со злостью. Джин Али-паша отвечал снисходительно:

   – Они воины и должны есть, пить и иметь женщин. Что ты хочешь, эфенди, такова война. В этих селениях наша райя – наше стадо. Стадо следует стричь либо резать на мясо – так велит пророк. Мы поступаем по его заветам.

   – Стадо надо беречь, иначе оно перестанет существовать, и вы, пастухи, останетесь без шерсти, сыра и мяса.

   – Это не наше стадо, ты знаешь. Пусть об его умножении заботятся хозяева – татары.

   – Они же единоверцы. А ты знаешь: собака собаку не ест.

   – У нас говорят и так: что мне с того, что в Багдаде хурмы много. Что ты пристал, эфенди! У войны нет жалости.

Понятовский замолк. В самом деле: война есть война, ей дозволено всё. И хоть она прямо не досягнёт в эти мирные селения, но нрав её неукротим. У турок свой устав и его не изменить.

Степь простиралась на сотни вёрст. Травы стояли в рост человека. Они таинственно шуршали при малейшем дуновении ветра. Шуршали – перекликались. Там, в этих зарослях, шла своя жизнь, не желавшая явить себя людям. Лить птицы свободно и бесстрашно проносились над их головами.

Всё дышало жаром: земля, дорога, которой держался отряд, как видно, недавно проложенная среди зарослей, сами травы, успевшие наполовину выгореть. В этом море растений господствовал жёлтый цвет – цвет солнца, цвет созревших хлебов, цвет увядания. Но оно не дождётся своих косцов.

   – Не дай Бог в степи полыхнёт пожар, – поёжился Понятовский.

   – Зато будет много жареного мяса, – откликнулся паша. У него были свои представления о благе и несчастье. Что ж, каждому своё и у каждого своё.

   – Где расположимся на ночлег? – спросил Понятовский, желая переменить тему.

   – Под Каушанами. Там можно кое-чем разжиться.

Каушаны были столицей Буджакского ханства. Управляет им мурза, провозгласивший себя ханом, вассал Девлет-Гирея. Кавуш по-татарски – перекрёсток, место встречи: там-де встретили ногаи старца-вещуна, который накормил их лепёшками и велел поселиться в этом месте, предсказав, что станет оно славно и многолюдно.

Понятовский знал, что Девлет-Гирей повелел мурзе, коль скоро русские выйдут на Днестр, отогнать подальше татарские стада, дабы не покусились они на скот, зная, сколь он обилен. Он сказал об этом Али-паше. Тот свирепо выругался.

   – Выходит, не видать нам мяса. А мои молодцы иной еды не признают.

   – Устроим охоту – степь богата дичью. Тут тебе и туры, и джейраны, и птица...

   – Ты смеёшься надо мной, эфенди, – ухмыльнулся паша. – Мои молодцы охотятся только на людей и на их стада. За дичью же надо долго гоняться, да ещё удастся ли догнать. Нам ни одного табуна дорогой не попалось. Нет, это не для серденгечти, да и накормишь ли такую ораву охотой.

Затемно отряд разбил бивак под Каушанами. До их ушей доносилась вечерняя перекличка муэдзинов, сзывавших правоверных к молитве, кое-где теплились огни.

Джин Али-паша послал котловых в селение за скотом. Костры уж были разожжены, в котлах начинала закипать вода, а посланные всё не возвращались.

   – Они ведут малую войну, – пояснил паша. – Могла бы быть и большая, да только, слава Аллаху, татары ушли в набег.

   – Откуда ты знаешь, почтеннейший?

   – Разве непонятно – никто не стреляет.

Наконец послышалось мычание и блеяние, а потом – предсмертные хрипы. Скот резали умельцы, привыкшие к разнообразной резне. Они же свежевали его с необычайной сноровкой прирождённых мясников, разделывали и тотчас бросали в котлы.

Понятовский, невольный кочевник, был приучен и к этим звукам, и к этой бивачной суете. От его аристократизма мало что осталось. Это только первое время проходило в страданиях тела и души, шокированных всем походным бытом, его грязью и вонью. А потом он притерпелся и свыкся – правда, не без труда.

Джин Али-паша между тем чувствовал себя совершенно непринуждённо и в этой обстановке, и среди этих людей: он был совершенно таким, как они. Вид крови и всякое убийство были ему привычны – резали ль барана иль человека.

Он позвал Понятовского в свой шатёр на трапезу – его молодцы довольствовались ужином и ночлегом под открытым небом. Им принесли по большому бараньему боку. Мясо пахло дымом и было дурно сварено. Понятовский глодал его с такой же жадностью, как паша и его оруженосцы, так же, как они, обсасывая жирные пальцы.

Проснувшись, граф решил бегло осмотреть Каушаны – любознательность не покидала его ни в каких обстоятельствах. Описывать было почти нечего: в походном дневнике осталась лишь краткая запись. Три мечети вознесли свои минареты перстами, указующими правоверным в небо – обитель Аллаха. Возвращаясь, он набрёл на православную церквушку, забившуюся в щель и словно бы пригнувшуюся, чтобы быть как можно незаметней. Такой униженности ему ещё не приходилось видеть: мечети со своими минаретами могли торжествовать...

Днём они достигли Бендер. Понятовский представился сераскеру Кара Мехмед-паше и после обмена традиционными любезностями, после кофе и шербета отправился в Варницу.

Он был тронут: король, этот сухарь, которому было чуждо проявление чувств, обрадовался ему, обрадовался непритворно, шумно.

   – Дорогой граф, могу признаться – я вас заждался. Мне вас не хватало. Долгонько же вы обретались у этих варваров. Рассказывайте, рассказывайте!

Что могло обрадовать либо утешить короля? Только то, что армия визиря почти втрое превышает войско московитов. Всё же остальное было почти неутешительно.

Понятовский некоторое время колебался: говорить – не говорить? Но король обязан знать правду, как бы ни горька она была, ибо все короли предпочитали знать правду, а распространять неправду.

   – Ваше величество извещены, что господарь Кантемир передался русским?

Карл кивком головы подтвердил.

   – Дальше, граф, дальше.

   – Войны не хотят ни в Константинополе, ни в самой армии визиря. Султан поручил ему прощупать склонность царя Петра к мирным переговорам...

   – Ну и что же? – нервно подхлестнул его король.

   – Визирь послал в русский лагерь письменное предложение приступить к мирным переговорам, но царь оставил его без ответа.

   – Единственный раз я одобряю царя! – воскликнул Карл, потирая руки. – Чёрт возьми, при троекратном превосходстве в людях и пятикратном в артиллерии можно разбить царя наголову. Я берусь это сделать. Я готов сразиться с ним! И победить! Да здравствует ненавистный, но мужественный царь Пётр!

Карл вскочил и возбуждённо стал расхаживать по кабинету. Понятовский ещё ни разу не видел его в таком состоянии.

   – Надеюсь, султан доверит мне своё войско, и я покажу миру, на что способен король Швеции, – почти -выкрикнул Карл. – Нет, граф, я не сломлен Полтавой, как полагают многие. То был в известном смысле урок, и я его усвоил сполна. Теперь я готов сразиться хоть с самим Александром Македонским... Но надо основательно подготовить войско визиря. Ведь это сброд, вы наверняка можете подтвердить.

   – Вы совершенно правы, государь, – сброд. Иного названия турецкая армия не заслуживает.

   – Я приставлю к этим варварам моих шведов в качестве инструкторов. У Потоцкого среди ваших соплеменников тоже найдутся бывалые воины, обученные европейской системе строя и боя – возьмём и их в учителя...

Понятовский молчал всё то время, пока Карл развивал перед ним свои стратегические и тактические планы. Ему предстояло вылить на короля ушат холодной воды. Начать с того, что султан вовсе не собирался доверить ему свою армию. Он отвёл, уже отвёл королю всего лишь роль советника при визире. К тому ж времени на обучение турецкого войска уже не оставалось, да и Балтаджи на то не согласился бы.

Акции короля шведов пали у турок ниже низкого. Он был для них всего лишь нежелательный иждивенец – об этом сказал ему каймакам в доверительной беседе. На это намекал и садразам. Об этом, не стесняясь, говорил хан Девлет-Гирей. Султан не принял плана короля – он опасался сообщить об этом Карлу, боясь, что эта весть повергнет короля в неописуемое бешенство...

   – Султан внял моим доводам, – упоённо продолжал Карл. – Конечно, визирю следовало бы повести армию к Бендерам – это более соответствовало бы моей главной цели. Она, как вы знаете, заключается в том, чтобы придвинуть театр военных действий как можно ближе к владениям царя Петра. Наконец, крепости на Днестре – Анкерманская, Бендерская, Сорокская и Хотинская – стали бы опорными пунктами и центрами снабжения турецкой армии. Мои войска смогли бы окружить и запереть армию царя...

«Боже мой, – думал тем временем граф, – он уже говорит «мои войска». И мне придётся отрезвить его, иначе бесплодные мечтания завладеют всем его существом».

Но король был так воодушевлён и так красноречив, что у Понятовского язык не поворачивался остановить его вдохновенный монолог. Он всё ждал, что Карл наконец иссякнет и тогда можно будет говорить.

Король, однако, и не думал умолкать. Его можно было понять: он изнемог от бездельного и бесцельного сидения под стенами Бендерской крепости. Его деятельная натура жаждала бури и натиска. Он жаждал высоты, с которой его низвергла злая судьба. Наконец-то, казалось ему, султан откроет ему его главное поприще, и он вынет меч из ножен. Война могла не только возвратить Турции Азов и Таганрог, открывшие России дорогу в Чёрное море – турецкое море, но и подчинить ей весь юг, лежавший во владениях царя...

Наконец король выговорился и замолк. Понятовский поспешил воспользоваться этим.

   – Ваше величество, – осторожно начал он, – великий визирь Балтаджи Мехмед-паша получил грамоту султана, в которой тот предлагает ему...

   – Ну что, что?! – нетерпеливо перебил его Карл, жаждавший услышать то, что нарисовало ему воображение. – Говорите же, чёрт возьми! А то вы тянете и тянете, словно язык ваш одеревенел.

   – Предлагает ему призвать вас в армию... – Язык и в самом деде плохо повиновался Понятовскому; он предвидел взрыв и боялся его, понимая, что сейчас нанесёт самолюбию короля нестерпимый удар.

   – Граф, вы стали несносны! Что с вами? Я жду. Ну же!

   – ...в качестве главного советника при визире, – наконец закончил Понятовский.

Он ждал вспышки гнева, ругани – король был великий ругатель, топанья ногами. Но Карл неожиданно миролюбиво произнёс:

   – И с этим вы явились ко мне, граф? Неужели этот турецкий индюк мог осмелиться предложить такое мне? Мне! Королю шведов?!

Он замолк и тяжело плюхнулся в кресло. Морщины на его лице сошлись, он весь побагровел, казалось, вот-вот с ним случится удар. Чуть подавшись вперёд, он в упор спросил Понятовского:

   – Как вы могли, граф, не то что высказать мне оскорбительное предложение визиря, но даже согласиться передать его?! Как вы могли промолчать, не отвергнуть, не возмутиться?!

   – Я всего лишь слуга вашего величества, – голосом, дрожавшим и от возмущения и от гнева, вымолвил Понятовский. – В турецком стане, представляя вашу особу, я тоже своего рода невольник. Я пробовал сказать садразаму, что такое предложение не для вашего королевского величества. Но он сослался на то, что оно исходит от самого султана. Таким образом, и я был поставлен в унизительное положение, в котором, увы, нахожусь и поныне.

   – Ну ладно, оставим это, я приношу вам свои извинения, – устало произнёс Карл. – Разумеется, вы тут ни при чём. Я напишу султану. Но, к сожалению, будет уже слишком поздно.

Он замолчал, сгорбившись в своём кресле. В эту минуту он был похож на старца. Графу стало его жаль: высокий дух претерпел унижение тем более тяжкое, что положение короля оставалось зависимым. И Понятовский решился высказать наконец то, что давно хотел, но не решался:

   – Государь, вам надо вернуться в Швецию. Любым способом, любой ценой. Там ваш трон, там ваше место. Шведы ждут своего короля.

   – А риксдаг, а мои министры? – желчно отозвался Карл. – Они не хотят моего возвращения – я причиняю им слишком много беспокойства. И потом: как я могу возвратиться? Как беглец? Как преследуемая дичь? Нет, я не дичь, дорогой граф, – я, как вы знаете, всегда был охотником, притом удачливым. Но вы правы: я должен возвратиться в Швецию. Но это возвращение должно быть гласным. Я и рассчитывал на то, что султан даст мне войско и я смогу возвратиться не как беглец, а как триумфатор. Теперь я понял: турки будут держать меня в унижении и на привязи...

В самом деле, положение представлялось безвыходным, ломал голову Понятовский, возвращаясь от короля. Карл, несомненно, оказался в западне. Король не может быть прислужником – ему должны прислуживать. И он не может пробраться в Стокгольм как вор.

«Но я-то, я-то! – с горечью думал он. – Оказался меж молота и наковальни, меж турок и короля. И я тоже унижен. И я – невольник чести. А выхода нет. Я привезу визирю решительный отказ короля. Как он примет его? С пониманием? Нет, скорей с презрением. Неверный, каков бы он ни был, – слуга мусульманина. Таковы понятия в стане садразама. И сам визирь не поступится своей властью ни на пядь».

...Возвратившись, Понятовский застал армию визиря продвинувшейся едва на две мили против течения Прута. Визирь приказал найти удобные места для наведения переправ. О планах русских и предавшегося им Кантемира доподлинно не было ничего известно. Визирю представлялось, что следовало прежде всего разорить изменническое гнездо – Яссы. В этой мысли его укрепляли Девлет-Гирей и Осман-кяхья.

Понятовского встретили радушно. Он был свой – паша. Полагали, что он ренегат – то бишь христианин, принявший ислам. Таких было много. К тому же всех подкупал его турецкий – он был почти безукоризнен. Ренегатов было не мало и среди высокопоставленных беев, и среди пашей, и среди бейлербеев – губернаторов провинций. На их происхождение не обращали внимания, главным почиталась верность исламу и султану.

   – Когда нас посетит король шведов? – первым делом осведомился визирь. – Я прикажу устроить ему достойный приём, оказать королевские почести. Можешь мне поверить: ему у нас будет не хуже, чем под боком у сераскера Бендер.

   – Ты забыл про крепостные стены, высокий садразам, – со смехом произнёс Девлет-Гирей. – У тебя нет такой защиты, о любимец султана.

   – Стены не нужны храброму, – визирь решил защитить короля. – Он сам стена и щит против врагов и меч, карающий их.

   – Если он такой храбрец, как ты говоришь, то отчего так долго отсиживается в Бендерах? – занял сторону хана Осман-кяхья.

Понятовский понял, что ему пора вступиться за короля. Тем более что представилась возможность избежать неприятных объяснений.

   – Король не может поступиться своим королевским достоинством и бежать из убежища, великодушно предоставленного ему султаном, да продлятся его дни. Ему должны быть созданы достойные условия для возвращения в Швецию. Условия, приличествующие государю, повелителю славного и доблестного народа. Такие условия, я уверен, создаст ему султан.

   – Да, я тоже так полагаю, – желчно заметил визирь. – Мы должны выпроводить короля шведов самым достойным образом. Вот закончится эта война, и мы предоставим ему часть нашего войска для сопровождения. И пусть отправляется в свою Швецию и правит там сколько угодно. Мы даже готовы заключить с ним союз против наших общих врагов – но только тогда, когда он объявится в своей столице.

Все они уже забыли о главном – о прибытии короля в ставку. Они принялись язвить его: Полтава была сравнительно свежим и несмываемым клеймом. Кроме того, каждому из них пришлось столкнуться с надменностью шведского короля. Карл, оказавшись в чужом стане, вёл себя так, словно и турки были в его подданстве. Он требовал почестей, подчинения, денег, охранения, войска. Он был лишён какой-либо гибкости – сын короля и сам король. Он был воин, только воин, король-воин и воин-король. Всё остальное предоставлялось его приближённым, его генералитету, министрам его двора.

Лишённый многого из того, чем он владел и чем повелевал, Карл чувствовал себя как рыба, выловленная из воды. «Разве турки могли понять это, – с сожалением думал Понятовский. – Чтобы понять, каково королю в неволе, надо самому быть королём».

   – Однако ты не сказал, почтеннейший Юсуф-паша, когда твой король прибудет к нам в армию, – спохватился визирь.

   – Да-да, – подхватил Девлет-Гирей. – Когда же мы будем иметь счастье узреть его лик, подобный луне или самому солнцу?

   – Король шведов, – как можно более строго и официально начал Понятовский, ибо следовало преподнести весть, которую он собирался сообщить, с подобающей серьёзностью, исключающей какие-либо насмешки, – шлёт лучшие пожелания любимцу султана Балтаджи Мехмед-паше, доблестному воину и победительному предводителю войска, равно всем его приближённым и сподвижникам. Он желает всем победы над русским царём и изменником Кантемиром, ибо войско султана, несомненно, одержит столь важную победу. Его величество король уполномочил меня сообщить, что он не прибудет к войску, ибо ему, по его высокому званию, не подобает быть в подчинённой роли...

   – Ха-ха-ха! – раскатился Девлет-Гирей. – Вы всё слышали! Я это предвидел. Надменный король желает сам возглавить войско султана. Небывалое дело! Неслыханное дело! Гяур ведёт в бой орду-и-хумаюн – султанскую армию, армию пророка. Готов ли ты уступить ему своё место, о превосходительный садразам? Ведь на меньшее он не согласен.

   – Ещё чего, – угрюмо произнёс визирь. – Это невозможно. Ещё чего!