Текст книги "Маршал Шапошников. Военный советник вождя"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Угощая папиросами и сам без конца куря, Борис Михайлович расспрашивал гостя о семье, о быте, о службе, ожидая пока комбат придет в себя, и уже тогда приступал к делу.

Так было с каждым посетителем, какого бы служебного положения он ни был».

Вскоре после своего назначения Шапошников написал обстоятельный доклад К.Е. Ворошилову и его заместителю И.С. Уншлихту. «В докладе указывалось, – писал маршал М.В. Захаров, – что боевую подготовку войск в мирное время необходимо организовывать и контролировать также штабу РККА, ибо именно он будет руководить ими в случае войны. Ненормальность отмечалась и в мобилизационной работе, от которой штаб РККА фактического отстранен, тогда как только он, разрабатывающий планы стратегического развертывания, может оценивать состояние мобилизационного дела и руководить им. Соответственно, Главное управление РККА должно считаться со штабом при назначении высшего командного состава, особенно штабных работников.

Выход из создавшегося положения виделся Шапошникову на том этапе в передаче штабу РККА управления войсками из ГУРККА. “Мнение начальника штаба, – писал Борис Михайлович, – должно по тому или иному вопросу выслушиваться обязательно, а управлениями наркомата учитываться как одно из главных”.

Результатом этого и ряда других докладов явилось создание специальной комиссии для рассмотрения проекта реорганизации центрального военного аппарата. Обсуждение его заняло оставшиеся месяцы 1928-го и весь следующий год. В январе 1930 года Реввоенсовет принял постановление о передаче штабу РККА всей мобилизационной работы. Начало было положено. В дальнейшем централизация продолжалась, пока не был создан единый и всеобъемлющий орган руководства жизнью и боевой деятельностью Вооруженных Сил Советского Союза – Генеральный штаб.

Являясь последовательным сторонником такого курса, Б.М. Шапошников неустанно ратовал за совершенствование штабной работы на всех уровнях, пропагандировал лучший опыт, беспощадно критиковал отсталые взгляды. Он прекрасно понимал,

213

что в будущей войне исход не только отдельных сражений и решающих битв, но и боевых действий в целом будет зависеть от уровня деятельности штабов не меньше, чем от выучки и героизма войск».

Борис Михайлович настойчиво внедрял в сознание руководителей Красной Армии свои представления о роли штабных офицеров. Еще сохранялось мнение о них как о «военспецах», канцеляристах, подсказывающих командиру те или иные решения, разрабатывающих на бумаге планы баталий. Делая очередной доклад на заседании Реввоенсовета СССР, он счел нужным не только отчитаться, но и подчеркнул:

«Штабная работа должна помогать командиру организовывать бой и являться первейшим органом, через который командир проводит свои решения. Штабной работник – это тот же строевой командир, который по нашим уставам остается заместителем командира в случае его убыли. Это не есть какой-то особой породы человек, который с пером за ухом, как раньше рисовали на картинках, четко выводит решения на хорошей бумаге. В современных условиях без четко сколоченного штаба нельзя думать о хорошем управлении войсками».

Шапошникову приходилось выполнять колоссальный объем работы. Требовалось разработать первый пятилетний план военного строительства (с учетом реальных возможностей оборонной промышленности), а также систему стратегического развертывания на случай войны. По этим вопросам ему приходилось почти ежемесячно делать сообщения правительству и Реввоенсовету. Как вспоминал В.Н. Ладухин, трудился в штабе Шапошников до 3—4 часов утра. Уходя, предлагал Ладухину ехать с ним:

– Хочу, голубчик, немножко проветриться. Поэтому раньше отвезу домой вас.

Сначала они направлялись к памятнику Пушкину на Тверском бульваре, где жил офицер, а затем уже на Пречистенку, где была квартира семьи Бориса Михайловича (жена Мария Александровна и сын Игорь).

Рассказал Ладухин и об одном характерном рабочем эпизоде, свидетелем которого он стал. Шапошникову позвонил Ворошилов. В завершение разговора Борис Михайлович взволнованно говорил наркому:

– Прошу извинить за задержку. В этом виноват я. Прошу наложить взыскание на меня. Через 20—30 минут представлю документ вам.

214

Оказывается, срочное правительственное задание попало к его заместителю. Тот положил его среди других бумаг без объяснений и указания срока исполнения. Шапошников приказал Ладухину отыскать злополучный документ, немедленно написал ответ и отправил к наркому на подпись. Вернувшись и доложив об исполнении поручения, Ладухин спросил, почему должен отвечать за задержку документа не тот, кто виноват. И услышал ответ:

– За все неполадки в работе штаба отвечаю перед народным комиссаром только я.

О результатах работы Шапошникова в эти годы можно судить, в частности, по личным впечатлениям Матвея Васильевича Захарова, в ту пору молодого штабного работника, недавно окончившего военную академию. Летом 1929 года он участвовал в крупных всеармейских учениях, проходивших на территории Белоруссии. Отрабатывались действия в начальный период будущей войны: «Руководил маневрами нарком К.Е. Ворошилов, а основным организатором их был начальник штаба РККА Б.М. Шапошников. Привлекалось много войск из различных округов, прибыло большое количество командиров всех рангов. Для непосредственного руководства был создан специальный штаб. В него вошли многие работники центрального аппарата, в том числе начальник Оперативного управления Владимир Кириакович Триандафиллов и его помощники, активно участвовавшие в разработке плана маневров. Оперативный отдел штаба Белорусского военного округа, где я тогда служил, был полностью включен в руководство учениями.

Штабным сотрудникам в такие дни приходится туго, самых разнообразных поручений такое множество, что кажется – никогда с ними не справишься. Однако же дело шло, и весьма успешно. В чем хитрость? Не ошибусь, сказав: это Борис Михайлович Шапошников спокойно, методично сумел распределить обязанности и организовать работу. Всеармейские учения остались у меня в памяти образцом порядка, четкости и умелого руководства штабом и войсками.

Лично знавшие его люди говорили о нем: и умница необыкновенный, и в работе самозабвенен, и очень корректен в обращении. Я, признаться, поначалу думал: “Преувеличивают товарищи”. Но уже в период белорусских маневров мне пришлось воочию убедиться, что все это действительно так.

По окончании всеармейских учений, на разборе их, Борис Михайлович выступил с итоговым докладом. Обращали на себя внимание меткость его наблюдений, глубина проникновения в сущность

215

происходивших на “поле боя” процессов. Он детально разобрал и охарактеризовал действия «воюющих» сторон, четко сформулировал выводы, которые следовало сделать для дальнейшего повышения боеготовности войск, оперативной подготовки командного состава и штабов».

Не случайно данное учение проводилось близ польской границы. Оно демонстрировало готовность Красной Армии дать решительный отпор вероятному противнику. Международное положение СССР тогда было напряженным (так же, впрочем, как и внутреннее). Конечно, ни на кого нападать он не собирался. Но для буржуазных правительств всегда был повод начать войну, объявив СССР агрессором. Ведь именно такой представала Советская держава благодаря лозунгу Троцкого «Даешь мировую революцию!». Да и его ставленник Тухачевский в Гражданскую войну высказался без обиняков: «Мы встряхнем Россию, как грязный ковер, а затем мы встряхнем весь мир!»

Шапошников, в отличие от него, был принципиальным противником агрессивной политики, хотя делал все, что можно было в тех условиях, для укрепления военной мощи Советского Союза и подготовки армии к неминуемым сражениям. Как вспоминал Ладухин:

«Не могу забыть, когда в присутствии народного комиссара обороны, большого количества высшего комсостава Красной Армии и иностранных гостей, Борис Михайлович проводил разбор крупных маневров, которыми он руководил.

Не пользуясь записями, он с длинной указкой в руке подробно излагал весь ход больших сложных маневров, показывая действия войск на большой схеме и карте в течение нескольких часов.

Иностранцы, а среди них немало было видных генералов, буквально раскрыв рты, следили за “изумительным господином Шапошниковым”, поражаясь не только его памяти, но и глубине разбора маневров. Они никак не ожидали встретить среди руководства молодой Красной Армии таких военных специалистов».

«ВЕСНА»

В 1927 году у Сталина были все основания спешно сплачивать руководство СССР и устанавливать свое единоначалие. Основанием для этого были не только экономическая слабость государства, обострение социальных проблем и внутрипартийные распри. Назревала

опасность создания «единого фронта капиталистических стран и нового крестового похода на СССР». Так говорилось в передовой статье журнала «Большевик» в августе 1925 года. Позже, на XV съезде ВКП(б), Сталин заявил, что период «мирного сожительства» отходит в прошлое, сравнив текущую ситуацию с обстановкой 1914 года, когда достаточно было одной искры, чтобы разгорелась война.

Правительство Великобритании (консерваторов) в середине 1927 года разорвало дипломатические отношения с Москвой. На Западе ужесточилась антисоветская пропаганда. О нависшей угрозе твердили центральные московские газеты. В городах и селах население запасалось продуктами, предполагая очередные бедствия, что усиливало экономическую нестабильность. Троцкий заявил о своей решимости в случае войны сделать все возможное для свержения Сталина.

Такая угроза была нешуточной. Хотя «демон революции» пребывал в «отставке», у него было много влиятельных сторонников среди руководителей партийных, военных, хозяйственных и карательных органов. Сталин стремился укрепить свое влияние среди командиров Красной Армии. Ведь в случае войны они могли бы, воспользовавшись моментом, свергнуть существующую власть. Вот почему назначение Б.М. Шапошникова на пост начальника штаба РККА имело важнейшее политическое значение, ибо ожидались крупные потрясения.

«Сколь бы серьезны ни были мотивы конфликта между капиталистическими державами, – пишет Дж. Боффа, – сами по себе они не могли быть достаточно обнадеживающими. Опасение, что все эти страны могут еще раз создать коалицию против СССР, как это уже было во время гражданской войны, постоянно тревожило советских руководителей. Империалистическое соперничество за передел мира искало и могло найти удовлетворение за счет более слабых стран; между тем СССР с его просторами, огромным внутренним рынком, с его природными богатствами и национальной неоднородностью был, подобно Китаю, заманчивой мишенью для коалиции, объединенной экспансионистскими притязаниями. Ко всему прочему, правящие круги этих стран ненавидели Советский Союз за его революционный дух. Вероятность образования по инициативе Англии единого фронта капиталистических государств против СССР как раз и тревожила больше всего советских коммунистов в 1927 году».

Однако две революции 1917 года и Гражданская война оставили тяжелейшее наследие: не только материальную разруху, но и нема-

217

лый моральный, идейный разброд. Продолжали господствовать революционные принципы типа «кто не с нами, тот против нас» и силовые методы подавления инакомыслия. На это накладывались извечные конфликты, связанные с борьбой за власть, личными амбициями, мстительностью, болезненной подозрительностью, идейными разногласиями. Увы, во все века и во всех странах подобные, чаще всего не лучшие качества проявлялись в общественной жизни.

Наиболее напряженная ситуация сложилась в Советской России конца 1920-х годов среди партийных работников и военачальников. Нас, естественно, более интересует вторая категория. Пятикратное сокращение РККА сказалось и на командном составе. После Гражданской войны в ней оставалось около 50 тысяч офицеров и генералов старой армии, из которых примерно четвертую часть составляли бывшие белогвардейцы, перешедшие на сторону красных. Неудивительно, что против таких «редисок» ополчились многие прославленные и удостоенные наград герои Гражданской войны. Теперь они – лихие рубаки и отчаянные командиры – нуждались в военном образовании, претендовали на высокие должности.

В этом отношении очень показательно письмо красных командиров Южного фронта, возмущенных понижением их в должности (кстати, вполне обоснованном: они не пресекли растущий бандитизм в своих частях, ослабили дисциплину) и заменой военспецами. Характерное начало этого официального документа: «Пролетарскому вождю Красной Армии тов. Троцкому. Дорогой всемирный вождь Красной Армии! Мы надеемся, что Вами не будет забыта просьба от авангарда Революционных командиров Северного Кавказа». И хотя это было написано в 1921 году, обиды этих командиров остались. Среди признанных и высокопоставленных военачальников существовали внутренние конфликты, и сохранилось недоверие и определенная ревность в отношении офицеров и генералов царской армии, закончивших Академию Генштаба и значительно раньше их по праву занимавших некогда высокие должности в российской армии (к этой категории относился и Б.М. Шапошников).

Вряд ли можно выяснить, кто и почему был инициатором первой крупной волны репрессий среди военных, которое получило название «дело генштабистов», или «Весна». Безусловно, Сталину и его окружению оно могло только навредить. Им нужна была стабильность в стране. Тем более когда развернулась коллективизация, совершенно необходимая для перевода сельского хозяйства на индустриальную базу и контроля над деятельностью колхозов. Но если провести такое мероприятие можно, используя метод принужде-

?,18

ния, то перебороть психологию селян так быстро нельзя. Они предпочитали забивать скот, не отдавая его в общее владение, не очень-то усердствовали, трудясь на государство (тем более что оно им мало что могло дать). В результате последовал страшный голод и ожесточенные репрессии со стороны власти.

В колхозы шли преимущественно бедняки. Многие из деревень подались в города на стройки и на заводы. Жили в переполненных бараках. Но главная беда – перебои с поставками сельхозпродуктов. Коллективизация могла бы исправить положение. Но ей противодействовали активнейшим образом. В 1929 году только в РСФСР было зарегистрировано более 30 тысяч поджогов. На Украине произошло вчетверо больше вооруженных нападений, «террористических актов», чем в 1927 году. Затем начались крестьянские бунты в разных регионах СССР.

К концу февраля 1930 года было забито 15 млн голов крупного рогатого скота, треть поголовья свиней и четверть – овец. Под угрозой срыва оказался весенний сев. Всё шло к надвигающемуся голоду и антисоветскому восстанию крестьян против «диктатуры пролетариата» – к новой гражданской войне.

О том периоде до сих пор высказываются противоречивые мнения. Одни утверждают, что так зловещий тиран беспощадно расправлялся с покорным рабским русским народом, осуществлял геноцид. Другие подчеркивают объективные обстоятельства. Даже буржуазный историк Д. Боффа отметил:

«Путь к повышению низкого уровня производительности сельского хозяйства лежал через крупное хозяйство, объединение усилий и материальных средств, широкое внедрение механизации – кто-кто, а большевики всегда исходили из этого убеждения. Идея была разумной. Однако, даже прозябая в далеко не блестящих условиях, крестьянин – и в особенности пресловутый середняк – сохранял недоверчивость к такого рода проектам. Помимо привязанности к недавно обретенному земельному наделу в его психологии была заложена еще глубинная враждебность к крупному хозяйству. Из-за многовекового опыта угнетения оно ассоциировалось у крестьянина с невозможностью трудиться на себя, с обязанностью работать на других, чуть ли не с возвратом крепостного права. Мотив этот, кстати, не случайно был использован противниками коллективизации».

Как в решающий период сражения, тогда на «внутреннем фронте», говоря словами Суворова, промедление было смерти подобно. Поэтому коллективизация проводилась «революционными метода-

219

ми» и чаще всего теми же людьми, которые устанавливали «военный коммунизм», главным образом горожанами, часто даже не русскими по национальности (хотя это обстоятельство не имело принципиального значения: усердствовали все одинаково).

Некоторое представление о том, что происходило и чем все завершилось, дает переписка М.А. Шолохова и И.В. Сталина весной 1933 года. Писатель подробно рассказал о злоупотреблениях и преступлениях тех, кто проводил коллективизацию в его районе. Привел данные о репрессиях, позволяющие понять их масштаб. Так, из 52 тысяч жителей было расстреляно 52 человека, осуждено 2,3 тысячи, исключено из колхозов 2 тысячи и выселено из домов 1 тысяча человек. Завершалось письмо так: «Если все описанное мною заслуживает внимания ЦК, – пошлите в Вешенский район доподлинных коммунистов, у которых хватило бы смелости, невзирая на лица, разоблачить всех, по чьей вине смертельно подорвано колхозное хозяйство района, которые по-настоящему бы расследовали и открыли не только всех тех, кто применял к колхозникам омерзительные “методы” пыток, избиений и надругательств, но и тех, кто вдохновлял на это».

Сталин ответил незамедлительно: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Сообщите о размерах необходимой помощи. Назовите цифру. 16.IV.33 г.».

После второго шолоховского письма Сталин решил дать некоторые пояснения, признав: «Иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма». Но он подчеркнул и другую сторону проблемы: «Уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили “итальянку” (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию – без хлеба. Уважаемые хлеборобы по сути дела вели “тихую” войну с Советской властью. Войну на измор, тов. Шолохов.

Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но все же ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло показаться издали. Ну, всего хорошего и жму Вашу руку. Ваш Сталин.

6.V.33 г.».

В этих письмах (и во многих других тоже) напрочь отсутствует интонация «вождизма», не просматриваются ни хитрость, ни коварство, ни жестокость, – те качества, которыми так охотно стали наделять его враги СССР и России. То, что крестьяне не были

безобидными людьми, доказывает около 1300 мятежей и бунтов, которые сопровождали хлебозаготовки в 1929 году (тогда же были повсеместно введены хлебные карточки), и то, что крестьяне порезали огромное количество скота.

После голода 1932—1933 годов Осип Мандельштам написал резко антисталинское стихотворение (за которое, кстати, был лишь сослан в Воронеж), где клеймил вождя:

Только слышно кремлевского горца,

Душегуба и мужикоборца.

Прошло всего лишь два года, и в стране народу жить действительно стало легче и веселее. Тот же Осип Мандельштам, ничуть не лукавя, посвятил вождю немало восторженных строк, и среди них:

Правдивей правды нет, чем искренность бойца;

Для чести и любви, для доблести и стали Есть имя славное для сжатых губ чтеца —

Его мы слышали, и мы его застали.

Не только в душе поэта, но и в СССР произошел «великий перелом» к лучшему, появилась надежда выйти наконец-то из полосы страшных бедствий.

Однако в 1929—1930 годах ни о сталинской конституции, ни о стабилизации в стране не было и речи. Вопрос стоял о выживании народа и сохранении существующего строя. Историки А.И. Колпа-киди и Е.А. Прудникова пишут: «Да, с легальной оппозицией было покончено, но начала оформляться куда более опасная оппозиция нелегальная». Как показал на допросах в 1937 году арестованный нарком госбезопасности Генрих Ягода (Енох Гершевич Иегуда), он 9 лет назад, будучи зампредом ОГПУ, начал тайно сотрудничать с «правой оппозицией, конкретно – с Рыковым и Бухариным, стремившихся свергнуть сталинский ЦК». Не была ли тогда в связи с этим задумана массовая акция против «генштабистов» с целью дестабилизировать ситуацию в Красной Армии и поставить во главе ее своего человека? Им мог быть, например, Тухачевский.

Так или иначе, в 1930 году началась операция ОГПУ «Весна». За несколько месяцев было арестовано более трех тысяч бывших «военспецов». Впрочем, репрессии против офицеров и генералов старой армии начались год назад, когда чекисты принялись «чистить» руководство Главного управления военной промышленности, где слу-

221

жило особенно много высококвалифицированных военных специалистов. В конце марта «взяли» одного из руководителей оружейно-арсенального треста, бывшего генерала Н.Г. Высочанского, а затем еще ряд сотрудников управления. Из них в октябре расстреляли, кроме упомянутого, еще четырех генералов: В.С. Михайлова, В.Н. Де-ханова, В.Л. Дыммана, Н.В. Шульгу. В январе 1930-го та же участь постигла их коллег Б.К. Корниловича, Н.М. Шафрова.

Трудно сказать, насколько обоснованно было обвинение в контрреволюционной деятельности. Многие «старорежимные» офицеры и генералы собирались вместе, обменивались мнениями и наверняка позволяли себе критические замечания в адрес советской власти. Среди них могли быть сторонники РОВС и тайные доносители ОГПУ.

«Поводом для ареста послужили регулярные встречи заслуженных ветеранов в домашней обстановке, – пишет украинский публицист Я.Н. Тинченко. – Уже в процессе следствия все это было квалифицировано как участие в контрреволюционной организации». Увы, объяснение бестолковое, хотя автор, судя по всему, имел доступ к соответствующим документам. Но как-то уж повелось у “детей перестройки” обходиться агитками, пренебрегая фактами, а то и здравым смыслом. Более всего ощущается антисоветский или антирусский акцент. Сами по себе встречи ветеранов в домашней обстановке нелегко квалифицировать как политическое преступление. По-видимому, были какие-то более вразумительные причины. Так или иначе, по словам вышеназванного автора: «На протяжении ноября 1929-го– февраля 1930 года были арестованы почти все сотрудники артиллерийской инспекции, управления и научного комитета. Десятеро из них во главе с помощником председателя Артиллерийского комитета бывшим полковником В.Р. Руппенейтом 20 октября 1930 года были расстреляны. Дзержкович и Дмитриев получили различные сроки заключения, а судьба выдающегося русского артиллериста Ю.М. Шейдемана, к сожалению, неизвестна. Интересно отметить, что, несмотря на такой колоссальный по тем временам расстрел, некоторые сотрудники Артиллерийского управления были даже отпущены».

Оказывается, было разбирательство, выяснялась доля вины каждого, а затем одних оправдали, других осудили на различные сроки, третьих расстреляли. Хотелось бы знать материалы следствия. Однако их нет. Говорят, засекречены. Почему? Все антисоветские материалы, даже весьма сомнительные или явно лживые публикуются у нас уже 20 лет, а тут – секреты 75-летней давности! Странно.

m

Впрочем, нас интересует общая ситуация с «делом генштабистов» главным образом в связи с судьбой Б.М. Шапошникова. Отметим только, что тогда, в 1930—1931 годах, против «военспецов» было заведено около 3,5 тысячи уголовных дел, по которым проходило порядка 10 тысяч человек. Ясно, что немногие из них были репрессированы. Но масштабы данной операции чекистов очень внушительны. Тем удивительней, что до сих пор засекречены (или были хорошо законспирированы) имена инициаторов. Кому это было нужно и почему выбрали время, когда и без того страна переживала критический период? Или именно в такой момент активизировались антисоветские силы? Версия вполне реальная.

Вот, к примеру, признания бывшего генерала и крупного военного теоретика А. Свечина. Арестованный в начале 1931 года, он назвал себя «участником офицерской антисоветской организации». Цель определил так: «Объединение и сплочение посредством пропаганды бывшего офицерства, которое могло бы в критические моменты послужить своей Родине... В нашей организации я играл только роль одного из идеологов и никакой практической работы не вел, за исключением агитационной работы. В моей научной литературной деятельности я проводил свои политические взгляды, находившиеся в части оппозиции и противоречившие установкам компартии и коммунистического Интернационала».

С. Минаков привел такое его откровение:

«Советскую власть я встретил враждебно, и никогда полностью ее не воспринял. Мы, бывшие офицеры старого Генерального штаба, терявшие те привилегии, то положение и те перспективы, которые сулило нам прошлое, очутившись в условиях Советской власти, верили в буржузно-демократическую республику, которая открыла бы для нас большой простор и большую свободу».

Из всего того, что выясняется по делу генштабистов «Весна», еще не складывается впечатление о действительно крупной сплоченной организации, стремящейся проводить активную работу с четкой целью свергнуть существующий строй. Для этого им следовало бы установить связи с политическими оппозиционерами, заручиться поддержкой крупных военачальников и чекистов. Если ничего такого не было, то существовали группы скрытых антисоветчиков, собирающихся для того, чтобы вспомнить прошлое, помечтать о падении большевиков и позлословить на их счет. Они могли выжидать удобного момента для активного выступления, затаившись.

223

Тогда в СССР подобных людей было немало. «Весна» могла быть упреждающим, превентивным ударом по очагам возможной, предполагаемой контрреволюции. Например, как сообщил Свечин, вошли в обыкновение «георгиевские вечера». На них присутствовали бывшие генералы и полковники, кавалеры ордена Св. Георгия: А. Сне-сарев, Д. Надежный, А.Новиков, Я. Сивере, А. Лигнау, В. Готовс-кий, Н. Капустин, В. Сухов и др. Приходили в штатском, с наградами царских времен, но не советскими. Однажды Д. Надежный явился с орденом Красного Знамени, ему заметили: это – знак сатаны (замечание глупое, выражающее лишь ненависть к Красной Армии: ведь магическая «дьявольская» пентаграмма – перевернутая звезда, а та, что одним лучом вверх, следовательно, антисатанинская).

Учтем еще одно обстоятельство. В марте 1928 года парижская газета «Возрождение» опубликовала «письма» А. Деникина к неназванному «Красному командиру» (или ко многим сразу). В них оправдывался переход на сторону красных военспецов-патриотов. Генерал высказал мысль: сильную Красную Армию можно использовать для свержения коммунистического режима. Случайно ли вскоре после этой публикации Тухачевского сняли с поста начальника штаба РККА? А затем, как известно, наступило время «Весны», дела генштабистов.

...За последние два десятилетия многие историки и публицисты особенно настойчиво пишут о волнах необоснованных репрессий, захлестывавших нашу страну в сталинскую эпоху. При этом отсутствуют два важнейших принципа, которые любой исследователь должен учитывать (о честности, логике, объективности упоминать не станем): использование системы доказательств, основанных на комплексе фактов, а не мнениях, выборочных свидетельствах или эмоциях; учет исторической обстановки, той социально-экономической и духовной среды, в которой происходили события.

Во время войны во всех государствах вводится особый режим, и сурово караются все действия (включая высказывания), помогающие врагу одержать победу. А ведь СССР после Гражданской войны находился на осадном положении, имея среди своих граждан миллионы врагов или, мягче скажем, недругов советской власти. Их приходилось выявлять (с немалым трудом) и репрессировать или запугивать. Таковы были объективные предпосылки операций типа «Весна».

Не надо удивляться тому, что такие военспецы, как А. Свечин, заботились о боеспособности Красной Армии, оставаясь антибольшевиками. Именно к этому призывал их А. Деникин. Сильная ар-

224

мия, считали они, призвана защитить Отечество от внешних врагов. И она же способна свергнуть советскую власть, установив военную диктатуру с последующим переходом к буржуазно-демократическому строю.

Подобные обстоятельства необходимо иметь в виду, когда речь идет о репрессиях в довоенном СССР. Вот и приходится уделять много внимания не просто судьбе Шапошникова в этот период, а более или менее обстоятельному рассказу о событиях, в которых он так или иначе принимал участие. Но только, увы, об этом участии сохранились очень скудные сведения (или они остаются засекреченными).

«Военные архивы России» опубликовали отрывочные материалы, некогда полученные НКВД от своего тайного сотрудника Ольги Зайончковской – дочери царского генерала от инфантерии, известного военного теоретика профессора А. Зайончковского. Она была женой царского полковника А.Н. Попова (бывшего белогвардейца, вернувшегося в Советскую Россию) и двоюродной сестрой Н. Ка-курина. Судьба последнего особенно интересна. Полковник Генштаба, монархист, он воевал на стороне Деникина, перешел к красным, был помощником Тухачевского на Западном фронте и при подавлении Тамбовского восстания занимал различные командные должности, в 1921 году стал членом РКП(б). Именно Какурин и его друг бывший подполковник Генштаба И.А. Троицкий наиболее усердно создавали «харизму» Тухачевского, расхваливая его таланты.

Согласно официальным данным, дело с подлинными донесениями Зайончковской в связи с истечением срока хранения было уничтожено (очень странная акция). Из сохранившихся копий следует, что она около 10 лет представляла в ОГПУ-НКВД значительное количество сообщений, компрометирующих, в числе других лиц, Б.М. Шапошникова, С.М. Будённого.

Ольгу Зайончковскую арестовали в 1937 году. По ее собственноручным показаниям: «Приблизительно с 1933 г. <...> сообщала о предательской работе Шапошникова (бывшего начальника Академии им. Фрунзе в Москве, потом комвойск Ленинграда)...» Вот и все, что было опубликовано.

Арестованный по делу «Весна» бывший помощник начальника штаба Украинского военного округа, а с 1930 года преподаватель Военной академии С. Бежанов-Сакварелидзе дал показания против Шапошникова как участника «Московского контрреволюционного центра» (был назван также начальник штаба УВО С. Пугачев, один из близких сотрудников И. Якира, командующего этим округом и

225

членом РВС СССР). У руководителей страны на этот счет были, по-видимому, серьезные сомнения. Не отдавая последнего слова работникам ОГПУ, партийные лидеры – Сталин, Молотов, Ворошилов и Орджоникидзе, – присутствовали на очной ставке Бежанова-Сакварелидзе с Шапошниковым и Пугачевым 13 марта 1931 года. Доносчик был изобличен в клевете.