Текст книги "Избранное"

Автор книги: Роже Вайян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)

Бриганте заказывал самые дорогие блюда и французские вина. Франческо вино вообще недолюбливал, но пил, чтобы не получилось так, будто он не благодарен отцу за его щедрость и будто он неспособен оценить всей его деликатности. Но еда не шла ему в глотку. Блаженное чувство раскованности, какое он испытывал накануне в присутствии Лукреции, бормоча какие-то несвязные, нежные слова любви, сами рвавшиеся из груди, продлилось недолго, лишь до той минуты, пока он не очутился лицом к лицу с отцом. Всю ночь преследователь из его детских кошмаров не отставал от него, двуликий, как все последние недели, он смотрел на него требовательным взглядом, наполовину отцовским, наполовину донны Лукреции. С самого утра его томил нынче тоскливый страх и никак не желал проходить.

После завтрака Бриганте усадил сына в такси.

– Куда мы едем? – спросил Франческо, не дослышав адреса.

– Следует тебе и это тоже узнать, – ответил отец.

Франческо поднял на него свои большие глаза, в которых не отразилось ни одной мысли.

– Это не то чтобы публичный дом, – пояснил Бриганте. – Туда первого встречного не пустят… Мадам – моя старинная приятельница.

Бриганте не спускал своих жестких маленьких глаз с больших водянистых глаз сына.

– Я знаю, у тебя денег нет, – продолжал Бриганте. – Ничего, я тебя приглашаю. У Мадам вовсе не какой-нибудь бордель. Выберешь себе девушку, и она с тебя ничего не возьмет: захочешь – сделаешь ей подарочек, не захочешь – не надо. В домах высокого пошиба, как этот, все переговоры ведутся через Мадам, ты берешь девушку, а платишь помощнице хозяйки. Совсем так, как в отеле Сарти; ты, верно, заметил, что я оплатил счет не официанту, который нас обслуживал, а самому метрдотелю; прежде чем мы сели завтракать, я обсудил меню с хозяином, а уходя, оставил на чай официанту. Вот и там то же самое…

И добавил:

– Так что не беспокойся. Я все улажу с помощницей, синьориной Чинтией, заплачу за время, которое ты проведешь с девушкой, а девушку сам себе выберешь.

– Спасибо, отец, – поблагодарил Франческо.

Из такси они вышли в пригороде Фоджи, у виллы, стоявшей на отшибе. Мадам приняла их в маленькой гостиной, где вокруг столика лимонного дерева стояли кружком кресла, обитые светлой кожей.

– Разреши представить тебе моего сына, – начал Бриганте.

Мадам окинула Франческо беглым взглядом, потом повернулась к отцу и с полуулыбкой спросила:

– Как это ты ухитрился сделать такого красавца?

Произнесла небрежно, как само собой разумеющуюся любезность. Лет сорока, высокая, стройная, в скромном шерстяном платье джерси. Франческо нашел, что она примерно такого же «тона», как старшая сестра в шикарной неаполитанской клинике, куда он ходил навещать больного приятеля.

– Я думаю, лучше всего ему бы Фульвию, – сказал Бриганте.

– Что ж, Фульвия свободна.

– Но, может, он какую-нибудь другую предпочтет, – добавил Бриганте.

– Сейчас в большой гостиной их у меня шесть или семь, – заметила Мадам.

И повернулась к Франческо:

– Но вы, очевидно, предпочитаете, чтобы я показала вам их всех по очереди. И скажете мне, какая пришлась вам по вкусу.

– Видишь, что значит стиль заведения, – обратился Бриганте к сыну. Нам бы надо с тобой поговорить, – добавил он, обращаясь к Мадам.

– Что ж, пойдем ко мне в кабинет, – согласилась она. И направилась к двери, за ней – Бриганте.

– Подожди нас, – бросил он сыну.

– Кстати, как его зовут? – спросила уже с порога Мадам.

– Франческо, – ответил отец.

Она обернулась к Франческо.

– Ну, до скорого, Франческо, – бросила она.

Он остался один. Из соседней комнаты до него долетал приглушенный звук голосов, нескольких женских голосов, смех, пожалуй чересчур громкий, потом неясный гул восклицаний, как при встрече с хорошим знакомым. «Должно быть, с отцом», – подумал Франческо.

И эта маленькая гостиная с обитыми кожей креслами тоже напоминала ему клинику в Неаполе. На стенах гравюры, в основном Фрагонар, разве что чуть-чуть вольные; у аптекаря в Порто-Манакоре висели точно такие же в спальне. Здешние были в изящных рамках лимонного дерева, как и столик.

Тоскливый страх не проходил, но после выпитого в отеле Сарти вина на Франческо напало какое-то странное оцепенение. Его разбирала дремота, столь же мучительная, столь же неодолимая, как и этот неотвязный страх.

Дверь открылась.

На пороге стояла высокая брюнетка в черном шелковом, наглухо закрытом, плотно обтягивающем платье, подчеркивающем ее худобу; она казалась еще тоньше и выше из-за того, что через плечо был наискось переброшен шарф.

– Меня зовут Фульвия, – проговорила она.

Глядела она на него, во всяком случае так ему показалось, не игриво, не вызывающе. Вот этого-то холодка он никак и не ожидал. И страх его еще усилился. Девушка осмотрела его с головы до ног. А Франческо несколько раз тряхнул головой, чтобы прогнать сонную одурь. Она лукаво улыбнулась. А он подумал, что, видно, она чересчур в себе уверена. «И это при такой-то худобе!» – удивился он. Она стояла в дверном проеме, спокойно бросив руки вдоль тела, и даже не потрудилась состроить ему глазки, поиграть бедрами или грудью, скорчить гримаску, а просто смотрела на него, и во взгляде ее мелькал насмешливый огонек. Его уколола эта насмешка, и он вскочил с кресла.

– Идите за мной, – сказала она.

Она пошла по коридору, он за ней. Они очутились в ее комнате (серый плюш мебели, серые обои, широкая кровать с белоснежным бельем, даже складочки на накрахмаленных простынях не были примяты).

– Чувствуйте себя как дома, – проговорила Фульвия.

Она помогла ему снять пиджак и повесила на плечики. Он стоял столбом посреди комнаты и только следил за ней взглядом. Она приблизилась, развязала на нем галстук и тоже повесила на плечики поверх пиджака. Потом снова приблизилась к нему. Он поднес было руку – таков, считал он, его мужской долг – к маленькой груди, еле выступавшей под шелком платья. Она ласково отвела его руку.

– Предоставьте действовать мне, – сказала она.

Насмешливый огонек ее глаз стал еще ярче.

– Пока что, – добавила она, – здесь распоряжаюсь я:

Расстегнув на нем рубашку, она помогла ее снять. И тоже нацепила на плечики поверх пиджака. А он все стоял, в брюках, по пояс голый.

– Ложитесь, – сказала она.

Он растянулся на постели.

Она не то развязала, не то расстегнула что-то под шарфом, которым заканчивалось ее платье под самой шеей, платье упало на пол, и она очутилась совсем голая возле постели.

Обнаженная, она оказалась еще худее, чем он решил поначалу, груди чуть свисали, но были такие маленькие, что кончики их все же торчали, как гвоздики, подумал он, вбитые в ладони деревянного Христа, стоявшего у входа в храм святой Урсулы Урийской. Он снова потянулся к ней, она отстранилась. Потом взяла его руки, развела их, словно бы распяла на постели, и начала гладить их кончиками ногтей, сначала у сгиба локтя, очень-очень легко; и, хотя было слышно, как скребут кожу ее ногти, она ни разу не царапнула его, а все водила по коже пальцами медленным и методическим движением, словно сгребала граблями траву. Он безропотно покорился ей.

Вот острые, ласковые, колкие прикосновения спустились к запястью, потом поднялись до подмышек. Он потянулся к ней, выпятив свою жирноватую грудь с почти женскими сосками, грудь тяжеловесного рыжего парня, стараясь коснуться грудью ее маленьких остроконечных грудей. Ногти ее теперь врезались уже в плечи, в подмышки. Он застонал от наслаждения и страха.

А тем временем Маттео Бриганте вел с Мадам деловые разговоры. Ее помощница, выбившаяся из простых девиц и теперь тоже причастная к управлению домом, синьорина Чинтия, принимала живейшее участие в их беседе. Все трое разместились в кабинете Мадам вокруг массивного письменного стола, покрытого стеклом, рядом с картотекой, где хранились накладные, счета, контракты.

В этом сезоне дела шли неплохо из-за прилива туристов на Адриатическое побережье; содержатели отелей и ресторанов определенно разбогатели, а это в свою очередь благоприятствовало развитию других областей коммерции. Мадам подумывала открыть еще одно заведение, но на сей раз на самом побережье, в Сипонте, на курорте, который охотно посещали буржуа из Фоджи и иностранцы. Следовало бы заинтересовать гостиничных портье, превратить их, так сказать, в загонщиков дичи, то бишь туристов. Правда, расходы по переезду будут значительными, но зато и доходы увеличатся, и амортизация наступит быстро. Пока Мадам излагала свои проекты, Бриганте подсчитал, что такая девушка, как Фульвия, приносит на худой конец пятьдесят тысяч лир в день, куда больше, чем дает, скажем, небольшой отель, средний гараж, большая оливковая плантация или три грузовика, занятые на перевозке бокситов. Труднее было установить, какой процент составит доля накладных расходов: во сколько, например, обойдется снисходительность полиции? Желая соблазнить будущей прибылью возможного компаньона, Мадам безусловно преуменьшила сумму этого кабального налога. Бриганте решил лично навести соответствующие справки у своих друзей из провинциальной полиции.

Мадам заявила, что новым заведением будет управлять Чинтия. Она девица серьезная и способная. Но женщина, хочешь не хочешь, остается женщиной. Ей потребуется поддержка человека солидного и опытного, и не только для материальной помощи в период пуска заведения, но и для переговоров с полицией, муниципальными властями, рэкетирами.

В дверь тихонько поскреблись. Вошла Фульвия, все в том же черном шелковом платье. В руке она держала бумажку в десять тысяч лир и протянула ее Бриганте.

– Первая, – сказала она.

Мадам улыбнулась. Чинтия нахмурила брови.

– Сейчас будет и вторая, – продолжала Фульвия.

Она повернулась и пошла к дверям.

– Как это тебе удалось? – спросил Бриганте.

Фульвия оглянулась.

– Твой сын просто баба, – сказала она.

– Заткнись, – крикнул Бриганте.

– Еще сердится, – удивилась Фульвия.

– Сказано – заткнись, – повторил Бриганте.

– Он там, у меня, – проговорила Фульвия. – Умолял меня вернуться. Если бы я только захотела, я бы разом у него все его тридцать тысяч могла взять.

Чинтия неодобрительно поджала губы.

– Так бы и накидал тебе по морде, – сказал Бриганте.

Фульвия окинула его насмешливым взглядом.

– Да не расстраивайся ты, – посоветовала она. – Восемь мужчин из десяти – такие же, как твой сын. Они вовсе не тем, чем ты воображаешь, держатся.

И она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Бриганте держал в кончиках пальцев бумажку в десять тысяч лир, сложенную в длину.

– Ничего не понимаю, – сухо произнесла Чинтия. – Хипесничество, как известно, не в стиле нашего заведения.

– Просто это по уговору между Маттео и Фульвией, и с моего, кстати, разрешения, – пояснила Мадам.

– И все-таки не следует подавать плохой пример персоналу, – возразила Чинтия.

– Видишь, какая она принципиальная, – обратилась Мадам к Бриганте.

– А ты объясни ей, в чем дело, – посоветовал он.

– Разрешаешь?

– Ведь я же сказал: объясни.

– Ну так вот, – начала Мадам, – сын Маттео завел шашни с одной дамой. Мы поручили мальчика Фульвии, чтобы она его вылечила.

– Но при чем тут деньги? – спросила Чинтия.

– Дамочка подарила мальчику тридцать тысяч лир, чтобы он сел в поезд, уехал и нашел им гнездышко – словом, разные там глупости. Вот мы и попросили Фульвию выманить у него эти тридцать тысяч. Мальчик не сможет уехать, дамочка потребует у него отчета, и он вернется к папочке с поджатым хвостом.

– А кто же эта добрая дамочка? – спросила Чинтия.

– Жена одного судьи, – ответил Бриганте.

– Лучше с судьями не связываться, – сказала Чинтия.

– Мы же вернем судье его супружницу, – пояснил Бриганте. Он прижмурил глаза, что означало у него улыбку. – Судья еще нас благодарить будет.

– Словом, все в полном порядке, – продолжала Мадам. – Фульвия отдаст отцу деньги, которые она взяла у сына.

– Которые он сам ей дал, – уточнил Бриганте.

Но Чинтия все еще сидела, недовольно поджав губы.

– Видишь, какая упрямая, – кивнула на нее Мадам.

– Ничего подобного, – заявил Бриганте. – Просто хочет мне показать, какой она будет образцовой директрисой. А сколько вам потребуется на обзаведение в Сипонте?

– Это еще нужно прикинуть, – сказала Мадам. – Ты же не торопишься…

Бриганте протянул Чинтии кредитку.

– Шампанского, – сказал он. – Угощаю всех.

Чинтия вышла и заглянула в большую гостиную. Там было темно и прохладно. Солнечные лучи полосами пробивались сквозь жалюзи, роняли блики на золоченые спинки кресел. Одна девушка вязала, другие листали иллюстрированные журналы.

– Синьор Бриганте ставит вам шампанское, – объявила Чинтия.

– С какой это радости? – спросил кто-то из девушек.

– Дочку замуж выдает.

– За кого же это?

– За судью, – ответила Чинтия.

Она вернулась в кабинет, неся ведерко со льдом, где стояла бутылка замороженного шампанского. Горничная подала бокалы.

– А жена судьи старая? – обратилась Мадам к Бриганте.

– Ей двадцать восемь, – ответил Бриганте, – и шлюха к тому же. Почище твоей Фульвии.

– Фульвия делает самые большие деньги во всем доме.

– Ты мне об этом уже говорила. Не знаю даже, чем ее успех объяснить? Встретишь на улице, так даже не оглянешься.

– Потому что она умная, – объяснила Мадам.

– Она умеет с первого взгляда определить слабину любого человека, уточнила Чинтия.

– Это я тоже умею, – заявил Бриганте. – Вот только к собственному сыну никогда не приглядывался.

– Раз уж мы заговорили о деле, давай посмотрим смету, – сказала Мадам.

Она придвинула к себе бумаги. В дверь снова легонько поскреблись. Вошла Фульвия и протянула Бриганте две бумажки по десять тысяч лир, которые он и взял.

– А как ты это у него выцыганила?

– Спросить сам у своего сына.

Бриганте поднялся и сунул в руку девушки две сложенные бумажки.

– Это тебе, – пояснил он, – ты их честно заработала.

– Спасибо.

– Я тут шампанское заказал. Поди выпей-ка бокальчик со своими подружками.

– Чуть попозже, – отказалась она. – Сначала я твоего сынка отпущу. Я девушка добрая.

– Он тебе позволил уйти?

Фульвия поглядела прямо в глаза Бриганте насмешливым взглядом.

– Слишком он у тебя послушный, – сказала она. – Должно быть, ты его здорово запугал. У него скверная привычка; ему нравится чужому закону подчиняться.

Бриганте подошел к ней вплотную.

– Значит, так, обо всех ты все знаешь? – спросил он.

– И о тебе тоже, – ответила она.

– Мне еще никто никогда своих законов не навязывал.

Он обернулся к Мадам и Чинтии.

– Подождите-ка меня, – сказал он. – Я пройду на минуточку к Фульвии.

Фульвия рассмеялась.

– Нет, Маттео, только не сегодня.

– Почему это?

Она нагнулась к его уху:

– А чтобы ты подождал. Тогда тоже будешь передо мной пресмыкаться.

Произнесла она эти слова так тихо, что никто, кроме Бриганте, их не расслышал.

– Ну знаешь, я как-никак мужчина, – возразил он.

Он крепко прижал ее к себе.

– Тут уж ничего не поделаешь, – сказала она. – Передо мной даже сутенеры и шпики пресмыкаются. Этого-то им от меня и требуется.

Она подошла к двери и бросила с порога полным голосом:

– Ну, до скорого, Маттео. Через пять минут я пришлю тебе твоего сыночка.

Бриганте снова уселся перед письменным столом, покрытым стеклом.

– Ну, давай поглядим сметы… – сказал он.

– А как по-вашему, не взять ли Фульвию в наше заведение в Сипонте? спросила Чинтия. – Если Мадам нам ее уступит, мы сразу на все побережье прогремим.

– Не будем отвлекаться на мелочи, – сказала Мадам.

Битый час они обсуждали предстоящие расходы и доходы.

– А где же твой сын? – вдруг спохватилась Мадам.

– Надо полагать, спит, – ответил Бриганте. – Фульвия его совсем уходила.

Чинтия послала за Фульвией. Оказывается, она рассталась с Франческо, когда он одевался в ее комнате, показала ему дорогу в маленькую гостиную и посоветовала там подождать отца; потом пошла со следующим клиентом, который ее вызвал. Чинтия расспросила горничную: Франческо, по ее словам, вышел из комнаты почти сразу же за Фульвией и тотчас покинул виллу. Призвали садовника, и тот действительно вспомнил, что минут сорок назад видел высокого молодого человека, внешность которого соответствовала данному ему описанию, так вот, он вышел из виллы, выбрался на шоссе и пешком направился в сторону Фоджи.

– Он торопился? – допрашивал Маттео. – Какой у него был вид? Растерянный или нет? Как по-твоему, понимал он, куда идет?

– Не знаю, – заявил садовник.

Раз после того, как Франческо ушел с виллы, прошло уже больше сорока минут, он вполне мог дойти до центра города. Вскоре отходит автобус в Беневенто; конечно, Франческо сядет в автобус и уедет к дяде, как и было уговорено. Но Бриганте чувствовал, что у него не хватит терпения дожидаться вечера, когда можно будет позвонить дядюшкиному соседу и узнать, приехал ли Франческо или нет.

– Вызови мне такси, – попросил он Мадам.

Она вызвала такси по телефону. Машина тут же подъехала. Бриганте велел отвезти себя на автобусную станцию. Последний автобус на Беневенто отошел. Франческо в нем не было.

Бриганте заглянул во все бары, где его хорошо знали. И в каждом описывал приметы сына, спрашивал, не видели ли его. Нет, не видели. Даже наверняка не видели. Ни один клиент не подходил под это описание.

Автобус на Порто-Манакоре отходил в половине седьмого. В четверть седьмого Бриганте снова отправился на автобусную станцию. Возможно, Франческо, набегавшись по городу, решил просто-напросто вернуться домой.

Франческо на станции не оказалось.

В двадцать пять минут седьмого Бриганте заметил, что к нему направляются двое полицейских в штатском, которых он знал в лицо.

Он бросился им навстречу.

– Что с сыном? – спросил он.

Он был убежден, что полицейские пришли сообщить ему о каком-нибудь несчастном случае.

– Ваш сын здесь ни при чем, – сказал один из полицейских.

– У нас есть ордер на ваш арест, – пояснил другой.

– Уж вы не взыщите, – подхватил первый. – Но у нас и впрямь есть ордер на ваш арест.

– Покажите, – потребовал Маттео.

Он внимательно прочел бумагу. Там ни словом не упоминалось о найденном бумажнике. И Бриганте решил, что, должно быть, судья Алессандро действовал в приступе малярийного бреда. Или же узнал о шашнях донны Лукреции и Франческо и решил отомстить – тоже чистый бред. Так или иначе, судья совершил глупость; а теперь придется ломать голову над тем, как выпутаться из этой истории.

– Нам ведено доставить вас в Порто-Манакоре, – сказал первый полицейский.

– Придется наручники на вас надеть, – подхватил второй.

– Войдите с нами в автобус, – продолжал первый. – А наручники на вас наденем только по прибытии в Порто-Манакоре.

– Я возьму такси, – сказал Бриганте.

Он знал, что будет так, как он захочет.

– Но дело в том, что у нас с сыном назначена здесь встреча, мы условились вместе ехать на автобусе. Давайте подождем немного.

Полицейские согласились подождать.

Автобус уехал, а Франческо так и не появился на станции. Трое мужчин отправились на поиски такси.

Уже почти у самого Порто-Манакоре их такси обогнала красная машина, «Джульетта», в которой катил в низину врач из Фоджи, вызванный к заболевшему дону Чезаре.

В претуру Бриганте вошел в наручниках. Его тут же провели в кабинет судьи. Он скупо отвечал на задаваемые ему вопросы. Никогда он не видел бумажника швейцарца. И не понимает, каким это образом бумажник мог очутиться в подсобном помещении при его квартире. И в кармане бумажник швейцарца у него никогда не лежал. Официант из «Спортивного бара» лжет.

Судья сообщил, что завтра утром у Бриганте будет очная ставка с Джусто, и велел отвести арестованного в тюрьму и посадить в единственную имевшуюся там одиночную камеру.

А через четверть часа комиссар Аттилио приказал доставить арестованного к себе в кабинет и запер дверь на ключ.

– Подождите, сейчас, – ответил Бриганте. – Мы во всем с вами вместе разберемся… Мой сын Франческо пропал. Боюсь, как бы он каких глупостей не наделал…

Он рассказал всю историю: о перехваченном письме, о романе донны Лукреции с Франческо, их планах бегства из Порто-Манакоре, о тридцати тысячах лир, которые она ему дала, и о том, как он водил сына к Мадам, и как Фульвия выманила у него эти деньги, и что мальчик стыдится этого своего поступка и, должно быть считая себя обесчещенным, может совсем потерять от отчаяния голову.

Комиссар тут же позвонил в полицию их провинции.

– Вообще-то ты ему хороший урок дал, – протянул он. – Но пожалуй, немножко хватил через край… Я только сейчас узнал, – добавил он, – что донна Лукреция встречалась вчера с твоим сыном в Тосканской пещере неподалеку от трабукко. Их один рыбак видел, на маленьком пляже, у подножия утеса, там, где начинается сосновая роща. Но Лукреция, Лукреция… вот никогда бы не подумал… Сам виноват, почему это я не занялся ею в свое время, в ней есть своя прелесть, к тому же я избавил бы тебя и твоего сына от излишних неприятностей… А теперь, скажи мне, что это за история с бумажником?..

– Даю слово Бриганте, слово мужчины, что я не имею ни прямого, ни косвенного отношения к этой краже…

– Я так и думал, что ты человек умный и не станешь мараться по таким мелочам. Но ведь это ты спрятал бумажник в… в твоей гарсоньерке…

– Я.

– А ты знаешь, где деньги?

– Пока еще не знаю.

– Зачем же ты вчера показывал этот злосчастный бумажник официанту Джусто?

– Я и сам не знал, что бумажник у меня в кармане.

– А кто тебе его в карман подсунул?

– Пока еще не знаю.

– Очевидно, ты кого-то покрываешь.

Бриганте на миг задумался.

– Я еще не могу ответить вам на этот вопрос.

– Если ты знаешь вора, тебе будет нелегко доказать, что ты в этом деле не участвовал.

– Не думаю, чтобы бумажник мне сунул в карман вор.

– Я всегда считал тебя человеком осторожным. Но сейчас у меня создается впечатление, что ты позволил себя обкрутить. Вот я и думаю, кому…

– Я и сам пока что ясно себе этого не представляю, – ответил Бриганте.

– Ну хоть между нами, можешь ты мне сказать, в чем дело?

– Пока еще не могу.

– А кто тебе щеку расцарапал?

– Это к делу не относится.

– Ты дрался, что ли, с кем?..

– Нет, – ответил Бриганте, – это сделала девушка, которую я изнасиловал.

– Что-то не везет нам с девушками, – вздохнул комиссар.

– Да вы возьмите Джузеппину в любом темном уголке, – посоветовал Бриганте. – Суньте ей в рот кляп и насилуйте себе на здоровье. Назавтра вы о ней и думать забудете.

– Это не в моем жанре, – сказал комиссар.

– В таком случае займитесь какой-нибудь другой дамой.

– Попробую. Лукреция, например, будет весьма расстроена, узнав, что твой сын…

Бриганте насупился.

«Любит сына», – подумал комиссар. Он почувствовал укол радости, что наконец-то обнаружил уязвимое место в неуязвимом Бриганте. И тут же спросил себя, уж не участвовал ли Франческо каким-либо образом в краже полмиллиона лир, тогда недомолвки отца вполне объяснимы.

– Лукреция… – начал он.

Бриганте быстрым движением поднес руку к паху: так отвращают дурной глаз. Он попытался себя уверить, что это жена судьи напустила на его сына порчу. Комиссару стало даже стыдно, что он так легко отнесся к горю отца, раз отец – самый разумный из всех людей, каких он только знал, – потерял разум.

– А у твоего малого деньги еще остались? – спросил он.

– Около пяти тысяч лир, которые я дал ему на карманные расходы.

– Растратит их и вернется. Такие случаи бывают сплошь и рядом.

Бриганте снова нахмурился.

– Франческо оказался вовсе не таким крепким, как я считал, – проговорил он.

– Почему ты так думаешь? – живо спросил комиссар.

– Фульвия его в два счета обработала.

Комиссар был разочарован. Он-то надеялся, что разговор снова пойдет о деле швейцарца.

– Ну, в его годы это простительно, – заметил он.

– Я его вышколю, – пообещал Бриганте. – Ученье по боку. Посажу его на грузовик, пусть возит бокситы. Двенадцать часов за рулем в сутки… Питаться будет в шахтерской столовке. Спать на тюфяке в бараке. Пусть-ка жиры порастрясет. Он слишком для своих лет растолстел. Мне бы следовало обратить на это внимание раньше, чем…

– Раньше, чем что?

– Раньше, чем Фульвия.

Комиссар поднял на Бриганте вопросительный взгляд. И вдруг впервые за все те годы, что они встречались каждый божий день, он увидел, как на глаза его дружка навернулись слезы.

– Прошу вас, очень прошу, – проговорил Бриганте. – Ищите его. Найдите.

– Я уже повсюду звонил, – сказал комиссар.

– Если он к тому же узнает, что меня арестовали… Он, чего доброго, вообразит себе, что окончательно обесчещен. Боюсь, как бы он…

– Да нет, нет, – успокоил его комиссар. – Сейчас, должно быть, он забрел в какую-нибудь таверну и пьян в дымину. Мы-то знаем, как ведут себя такие вот беглецы: все они действуют на один лад…

Комиссар поднялся с кресла.

– Сейчас снова позвоню в Фоджу, попрошу искать его поэнергичнее… А теперь я обязан отвести тебя в камеру… И так мы уж слишком долго здесь проболтали. Мой помощник непременно будет всем рассказывать, что мы, мол, совместно выработали план твоей защиты.

– Нет, – отрезал Бриганте, – просто вы меня допрашивали. Как и предусмотрено правилами.

Он тоже поднялся. Глаза его снова глядели, как и всегда, холодно и жестко.

– А что ты мне отвечал на допросе?

– То же, что и судье, никакого бумажника я и в глаза не видел. И вчера вечером я его из кармана не вынимал. Джусто все врет.

– Только он один и видел бумажник?

– Только он, – подтвердил Бриганте. – С того места, где я стоял, никто из публики видеть бумажника не мог. Впрочем, никто и не посмеет против меня свидетельствовать.

Комиссар улыбнулся.

– Ясно, – протянул он. – Значит, все это происки Джусто.

– Будь я полицией, я бы только так и решил.

– А как же он сумел пробраться в башню и спрятать там бумажник?

На миг Бриганте задумался.

– А вот как… – начал он. – Джусто украл у меня ключ от башни… вечером в субботу… Ключ лежал в кармане пиджака, помните, зеленовато-синего. Я повесил пиджак на спинку стула… А сам отошел поговорить с Пиццаччо… вернувшись, ключа я не обнаружил… решил, что это штучки гуальони… Я об этом только одному Пиццаччо сказал… А потом начисто забыл всю эту историю… И вспомню о ней лишь тогда, когда полиция найдет ключ и будет меня о нем спрашивать… Тогда и Пиццаччо тоже вспомнит…

– А где полиция найдет ключ?

– В баре на полу, – ответил Бриганте… – Завтра утром, ровно в одиннадцать, ключ выпадет из кармана Джусто, а сам Джусто будет в это время обслуживать Пиццаччо.

– Не пройдет, – заявил комиссар. – Даже судья знает, что Пиццаччо твой подручный.

– Ну ладно, пусть тогда Джусто обслуживает Австралийца… А полицейские, которые будут сидеть за соседним столиком, подберут ключ с пола… И их, конечно, заинтересует надпись на картонке, привязанной к головке ключа, где черным по белому будет написано; «От маленькой двери башенной кладовки».

– Мне об этом доложат, – сказал комиссар, – а ключ передадут судье.

– У меня впереди еще целая ночь, успею все продумать, – сказал Бриганте. – Мне бы очень хотелось помочь вам найти того вора, что спер полмиллиона лир. В вашем личном деле этот факт будет отмечен положительно. Возможно даже, вас повысят в должности…

– По-моему, ты об этом деле знаешь больше, чем говоришь.

– Только след, – уверил Бриганте, – один маленький следок…

– Из тебя, пожалуй, вышел бы лучший полицейский, чем из меня.

– Верно, – подтвердил Бриганте. – Потому что я злее. И потому что работаю не на кого-то, а на самого себя.

– Я тебе пришлю в камеру обед, – пообещал комиссар. – Вина прислать?

– Спасибо, не надо, – ответил Бриганте. – Мне нужно нынче ночью много кое-чего обдумать.

По лицу его пробежала полуулыбка, сморщившая только веки и не тронувшая губ.

– Нынче ночью, – продолжал он, – мне придется поработать на вас.

Комиссар кликнул своего помощника.

– Отведите арестованного, – приказал он.

– Следуйте за мной, – обратился помощник к Бриганте.

– Синьор комиссар, – проговорил Бриганте, – прошу вас, не забудьте о…

Комиссар поднял на арестованного глаза.

– …о мальчике.

Он снова как бы одеревенел и зашагал за помощником комиссара.

Очутившись в камере, наедине со старшим тюремным надзирателем, который тоже входил в число данников Бриганте, он спросил:

– В котором часу кончается твоя смена?

– Да уж давно кончилась, – ответил надзиратель. – Я только из-за вас здесь задержался.

– Так вот, мне необходимо поговорить с Пиццаччо.

– Пойду его предупрежу. Но только раньше полуночи ничего не получится. После меня дежурит один малый, которому я что-то не особенно доверяю: поставлю ему вина, придется ждать, когда он заснет.

– Полночь так полночь, – согласился Бриганте.

Из окна своего кабинета комиссар Аттилио увидел выходящего из претуры судью Алессандро, очевидно направлявшегося на свою обычную вечернюю прогулку. Комиссар послал с рассыльным записку донне Лукреции и попросил ее, невзирая на поздний час, заглянуть к нему в кабинет. До нее уже дошли слухи об аресте Маттео Бриганте, и она сразу же спустилась в полицейский участок.

– Дорогой мой друг, – начал комиссар, – полицейские чиновники по самому характеру своей службы поставлены перед необходимостью быть в курсе частной жизни любого человека со всеми его тайнами. Правда, честь, а порою и дружеские отношения вынуждают их делать вид, что им ничего не известно. Однако сегодня вечером и честь и дружеские отношения требуют от меня иного – я хочу поговорить с открытой душой… Вы дали деньги юноше, не заслуживающему вашего доверия…

Комиссар изложил донне Лукреции свою версию дела, но ни словом не упомянул о тех признаниях, которые ему сделал Маттео Бриганте. Таким образом, получилось нечто скорее напоминающее обычное полицейское донесение, которое Аттилио предпочел не снабжать никакими комментариями. Франческо Бриганте после полудня провел некоторое время в публичном доме в Фодже, где и потратил денег больше, чем было в его возможностях. У него нашли письмо донны Лукреции, из которого можно заключить, что она его любовница, что они решили вместе уехать куда-нибудь на Север Италии и что он получил от нее тридцать тысяч лир, которые и отдал девушке для радостей.

Донна Лукреция, сидевшая напротив комиссара, выслушала его, не проронив ни слова, не изменившись в лице, не ссутулив плеч.

После чего Франческо исчез, но, к несчастью, злополучное письмо при нем. Сейчас полиция его ищет. Комиссар уже принял ряд мер, дабы письмо, если беглец будет обнаружен и если оно еще находится при нем, было бы уничтожено или возвращено лично донне Лукреции.

– А почему полиция его ищет? – спросила она.

Комиссар продолжал все тем же равнодушным тоном, «объективным» тоном, каким он делал донне Лукреции свое сообщение (лживое сообщение).

– Ему стыдно показаться вам на глаза, а тут еще арест отца, обвиняемого в краже, все эти вполне понятные треволнения…

Лукреция резко выпрямилась.

– Он покончил с собой? – спросила она.