355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роже Вайян » Избранное » Текст книги (страница 1)
Избранное
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:37

Текст книги "Избранное"


Автор книги: Роже Вайян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 48 страниц)

Вайян Роже

ЧЕЛОВЕК В ПОИСКАХ СВОЕЙ СУВЕРЕННОСТИ
Вступительная статья

У многих героев Роже Вайяна орлиный – его собственный – профиль, словно чеканка на старинной монете. И взгляд – острый, наблюдательный, без тени усталости или равнодушия. Когда я видела Роже Вайяна последний раз, он был уже неизлечимо болен, но догадаться об этом могли только близкие. Вайян вел беседу увлеченно, виртуозно, страстно, заражая окружающих неистощимым интересом к тому, что было вчера, к тому, что будет завтра… В те минуты я еще резче, чем при встрече с героями его книг, почувствовала, как не идет Вайяну скептическая маска либертена, которую не раз протягивали ему торопливые почитатели.

Исследователи литературы «абсурда» любят порой отсылать к творчеству Роже Вайяна. Раздумья об уделе человеческом и границах свободного выбора в заранее данной ситуации, о людях и государствах, равно стремящихся к суверенитету, о законе, который вправе (скорее, в силах) вершить индивид, о личности и обществе, о бунте и революции – из этих мотивов действительно соткана упругая ткань романов Вайяна. Почти в каждой сцене, в любом эпизоде подвергается сомнению, проверке какой-либо общий жизненный принцип. Вайян философичен на манер древних философов. Не склонный к пространной аргументации, он предпочитает максимы. Уже с этого начинается его расхождение с идеологами «абсурда»: Вайян ищет законы, управляющие миром, – они констатируют отсутствие таковых; он верит, что человек многое способен изменить в самом себе я в окружающем мире – им подобная вера смешна. Словно предвидя абсурдно-кабалистическое толкование своего творчества, Роже Вайян напоминал, что принадлежит к людям, которые «вовсе не полагают, будто война неизбежна, будто корни ее в природе самого человека… Мы отказываемся считать, что оспа по сути своей неизлечима, мы, напротив, уверены, что обстоятельства могут быть изменены и это зависит от нас»[1]1
  Entretiens, v. 29. Roger Vailland, 1970, p. 89–90.


[Закрыть]
.

Типично экзистенциалистскому прочтению проблемы выбора в сартровской новелле «Стена» Вайян противопоставил свое воспоминание о схожей ситуации. Герой Сартра дает на допросе ложное показание, чтобы спасти от ареста товарищей, хотя при этом уверен, что жертва его бессмысленна: активная деятельность вызывает у него снисходительное презрение, к целям борьбы он равнодушен. И, подчиняясь экзистенциалистской схеме, жизнь должна подтвердить бессмысленность жертвы: отряд патриотов случайно оказался именно там, куда направил герой полицейских.

В романе «Празднество» (1960) Вайян воспроизведет эпизод, который мог бы окончиться тем же. Но логика жизни далека от экзистенциалистских построений, и Вайян знает это. Он до конца своих дней хранил благодарность товарищу, которого тоже мучили на допросе. Жермен очень боялся пыток и умолял друзей, если его возьмут, сразу менять все адреса. Его арестовали. Адреса и явки сменили. Однако по прежним адресам полиция так и не пришла: человек выдержал, человек оказался сильнее, чем сам предполагал. И жертва не была напрасной. Именно силу человека, способного определять ход событий, открыл Вайяну этот эпизод его биографии.

Как бы трудно ему ни приходилось, Вайян ни в жизни, ни в своих романах ни разу не дал волю вселенскому нигилизму. Он с презрением рассказывал о человеке, который не захотел помогать Сопротивлению, объяснив свою позицию тем, что «немцы – подлецы, англичане – подлецы, французы – подлецы, я сам подлец. Мы все подлецы. Зачем же мне, подлецу, рисковать ради других подлецов?» «Я узнал позднее, – записал Вайян в „Дневнике“, – что он был откровенным коллаборационистом» [2]2
  Roger Vailland par Elisabeth Vailland et René Ballet. Choix de textes. P., 1973, p. 115.


[Закрыть]
.

Роже Вайян восхищается сильными, волевыми, яркими людьми. Его симпатии всегда отданы тем, кто многое может, кто способен управлять и собой, и обстоятельствами. Но «сила» каждый раз имела другой источник, особое объяснение. Здесь, очевидно, и надо искать причину и высоких творческих побед писателя, и досадных неудач.

* * *

Роже Вайян (1907–1965) принадлежал к тем людям, которым доводилось «выбирать», «прощаться с прошлым» не один раз. Богобоязненный подросток превратился в дерзкого юношу-богохульника; бунтарь-нигилист, возглавивший в 1928 г. сюрреалистский журнал «Большая игра», вскоре уступил место замкнутому книголюбу. Человек искал себя мучительно, самозабвенно. Вайян хотел, чтобы люди были самостоятельны и независимы («суверенны», писал он), как государства. Тогда они смогут дать полную свободу другим, не навязывая собственной воли.

Долго Вайяну казалось, что сокровенное «я» проявится полнее, если на все смотреть издалека, отстраненно и равнодушно. Но именно равнодушия ему всегда не хватало. Уже в 1928 г., в пору увлеченности игровыми сшибками метафор, Роже Вайян печатает один за другим публицистические очерки о бедняках, бродягах, обездоленных. «Под мостом сдаются комнаты» назывался один из таких обличительных материалов. В «Пари-суар» Вайян вел хронику международной жизни, он побывал в Испании, Португалии, диктовал статьи прямо по междугородному телефону. В письмах к отцу в конце 1932 г. Вайян сообщает о своих планах поездки в Москву. «Я прошусь на должность корреспондента „Пари-суар“ в СССР. Чтобы пробыть там три года и попутешествовать по стране. Это меня очень увлекло… Я начал изучать русский язык, чтобы устранить главный аргумент против моей кандидатуры. Очень хочу поехать в СССР. Эти три года могли бы быть весьма полезными»[3]3
  Roger Vailland. Lettres à sa famille. P., 1972, p. 241, 244.


[Закрыть]
. План не осуществился. Вайян продолжает активно сотрудничать в прогрессивной прессе, радуется победе правительства Народного фронта. Но в минуты сомнений записывает в «Дневнике»:

«Я не чувствую себя ни в достаточной степени французом, чтобы принимать близко к сердцу интересы Франции; ни буржуа, чтобы защищать класс буржуазии; ни пролетарием, чтобы отдаться революционному действию… я всегда имел „вкусы“, но не убеждения…»

В годы Сопротивления позиция отстраненности обнаружила свою уязвимость. Война застала Вайяна в Румынии. Возвращается он на следующий день после капитуляции. Вместе с редакцией «Пари-суар» перебирается в Лион, потом в Шаванн и там включается в конспиративную работу. «Последние месяцы войны, – позднее вспоминал он, – были для меня драматичны: меня выслеживало гестапо, мой напарник был арестован и замучен, руководитель группы – тоже»[4]4
  Там же, p. 306.


[Закрыть]
.

Именно в Шаванне и был написан роман «Странная игра» (1945) – по горячим следам событий. В Сопротивлении Вайян действовал под кличкой Марат. Эту же кличку он дал своему герою. Конфликт между Маратом и коммунистом Родригом – это конфликт между двумя ипостасями самого Вайяна. Разум его отдает предпочтение Родригу, сердцу ближе анархист Марат. В сознании шла мучительнейшая борьба, исподволь вызревало доверие к новому герою эпохи – коммунисту. В 1944 г. на страницы дневника легли отрывистые, немного наивные записи – для одного себя: «Что такое коммунист? Что такое коммунизм? Это не система, не утопия, не воззрения. Это жизненная позиция, стиль поведения, отражающийся более или менее ясно как в идеях, которые проповедует человек, так и в его поступках. Это современная форма веры в возможность человека менять лицо мира, ковать свою судьбу, форма веры в человека» (выделено автором).

«Странная игра» принадлежит к лучшим книгам о подпольном Сопротивлении. И все-таки ситуации тут часто схематичны, герои слишком покорно иллюстрируют спор автора с самим собой. Внутреннего содержания героям не хватает. Позднее Вайян и сам признавал, что сумел воссоздать лишь небольшой фрагмент картины борьбы, охватившей Францию.

«Если бы в мои намерения входило создать картину Сопротивления, этот роман был бы неточным и неполным, так как я не вывожу на сцену ни маки́заров, ни саботажников на заводах, которые принадлежат к самым чистым и бескорыстным героям Сопротивления…» В отличие от многих буржуазных художников, для которых интеллигентская раздвоенность – признак тонкой душевной организации, Вайян уже тогда ощущал, что есть иные сферы, дающие более полное представление о процессах, происходящих в современном обществе.

После освобождения Франции Вайян возвращается к журналистской деятельности, пишет очерки для «Аксьон», «Либерасьон», присылает репортажи из Германии, Голландии, Египта, Турции, Испании, Польши, Китая, Италии, посещает, наконец, Советский Союз. «Я сражался, я узнавал много нового, я был счастлив», – так обобщит эти годы Вайян уже на закате дней. В начале 50-х годов Франция переживала драматический момент своей судьбы: брошены за решетку видные деятели ФКП, развязана колониальная авантюра во Вьетнаме.

В это время Вайян публикует роман «Одинокий молодой человек» (1951), художественно зафиксировавший момент прощания самого автора с одиночеством, и сатирико-публицистическую пьесу «Полковник Фостер призна́ет себя виновным». Экземпляр пьесы был послан Жаку Дюкло в тюрьму с надписью: «В знак уважения и любви с просьбой принять меня в ряды ФКП, 7 июля 1952 г.»

Незадолго до этого решения Вайян пишет Пьеру Куртаду, с которым дружил: «Моя относительно „сторонняя“ позиция в годы этого второго межвоенного лихолетья… сегодня уже невозможна, особенно со времени начала войны в Корее. В настоящих обстоятельствах ни я, ни ты не можем больше писать иначе, чем в перспективе движения к коммунизму».

Выход следующей книги Вайяна, «Бомаск» (1954), – первоначально в русском переводе «Пьеретта Амабль» – вызвал удивление в литературных кругах Франции. Как удалось Вайяну почувствовать особую нравственную силу молодой ткачихи? «Большой, неожиданной удачей» назвал эту книгу в своем предисловии к русскому изданию Илья Эренбург. «Разгадка этой творческой удачи в том изумлении, в том душевном трепете, которые овладели писателем, когда он открыл новый, незнакомый ему мир»[5]5
  Роже Вайян. Пьеретта Амабль. М., ИЛ, 1956.


[Закрыть]
.

Есть, наверное, и вторая причина. Если при сражении Пьеретты с хозяевами Роже Вайян присутствовал лишь в качестве наблюдателя (им взята реальная история, свидетелем которой он был в своем родном городке), то многие эпизоды этой истории были подкреплены эмоциональным опытом самого писателя, как, например, сцена, когда цепь демонстрантов встречается с полицейскими. Достаточно сравнить ее с репортажем Вайяна 1952 г. о забастовках на металлургических заводах Лотарингии или с его корреспонденцией о разгоне демонстрации: «Мы подошли вплотную к линии охранников. Во рту у меня пересохло, я не люблю идти с пустыми руками навстречу вооруженным… Когда раздались выстрелы, я вздохнул почти с облегчением: война приучила меня к пулям, а к дубинкам я не привык… И вдруг я увидел то, чего не видел с самой войны: парень, шедший рядом со мной, прижал к животу руки и упал ничком…»[6]6
  «Libération», 29 mai 1952.


[Закрыть]
.

Центральная героиня книги – молодая работница Пьеретта Амабль, секретарь местного объединения профсоюзов, член комитета секции Коммунистической партии, признанный вожак рабочих шелкопрядильной фабрики города Клюзо. Именно в ней воплотился идеал автора, его представление о герое нашей эпохи. Но роман назван по имени друга Пьеретты – итальянского рабочего Бомаска. Поставив имя Бомаска в заглавии, писатель как бы сконцентрировал в этом образе свое понимание сложного, подчас мучительного процесса консолидации сил рабочего класса в капиталистической стране.

В интервью корреспонденту «Юманите» Вайян сказал: «Бомаск, который борется вместе с коммунистами, но сам не в партии, Бомаск, доброжелательный и немного анархист, кажется мне для нашего времени столь же, если не более типическим, что и героиня-активистка…»

Это высказывание помогает понять авторский замысел. Роже Вайян хотел правдиво и точно передать эволюцию мировоззрения французского труженика, ничего не упрощая и не приукрашивая. Простодушный на первый взгляд, работящий железнодорожник Жан, исподволь грабящий стариков Амаблей; делегатка профсоюза «Форс увриер» толстуха Гюгонне, раздобревшая на хозяйских подачках; пожилые рабочие, стыдливо отсиживающиеся в уголке во время собрания, организованного в их же защиту; подруга Пьеретты Маргарита, изменившая коллективу своего цеха ради того, чтобы «выбиться в люди» – скопить 30 000 франков и уехать в Париж, – все это неплохие, в сущности, люди, но отягощенные собственническими пережитками, по-мещански понимающие слово «счастье». «Устроиться», добиться чистой и сытой жизни для себя – вот их идеал, цель их существования.

Казалось бы, что общего между Бомаском, тоскующим по ярким революционным подвигам, и Маргаритой, засыпающей с мыслями о молочной лавке и богатом женихе? Но ведь именно индивидуалистические путы тянут Бомаска назад, замедляют процесс приобщения к коллективу. Симптоматично, что друг и единомышленник Бомаска, такой же «неисправимый» анархист Визиль, слышит от Пьеретты тот же упрек, что и Бернар Бюзар, герой «325 000 франков» (своего рода двойник Маргариты), от заводского профсоюзного делегата: «Ты что же, хочешь совершить революцию в одиночку?»

Натура бурная, темпераментная, жизнелюбивая, Бомаск покоряет природным тактом, неподдельной искренностью и душевной щедростью человека, свободного от мелочного эгоизма. Бомаск занял свое место среди ярких, колоритных героев современной французской литературы. И все же психологический рисунок образа страдает заметной нечеткостью. Противоречив, как нам кажется, не только сам характер Бомаска, что вполне закономерно, но противоречива и авторская трактовка этого характера. В самом деле, из предыстории героя известно, что за его плечами немалый боевой и трудовой опыт маки́зара и профсоюзного активиста: его влечет на верфи «Ансальдо» не только любовь к профессии клепальщика, но и живые воспоминания об острых классовых битвах, где он играл роль отнюдь не статиста. Случай на железнодорожной ветке, когда Бомаск умело и энергично сплачивает итальянцев и марокканцев, жестокое соперничество которых на руку хозяевам, открывает в нем талант вожака-организатора. Все как будто готовит дальнейшее развитие этих сторон характера Бомаска в период его сближения с Пьереттой. Однако герою отведена роль стороннего наблюдателя рядом с Пьереттой и ее товарищами. Это лишь отчасти может быть объяснено характером самого Бомаска.

Вайян пошел в некоторой степени против логики наметившегося уже художественного образа. Он как бы искусственно ослабил звучание одних струн характера, чрезмерно натянув другие. Поэтизация освобожденного от социальных контактов естества, снижавшая реалистичность «Странной игры», «Ударов в спину» (1948), ощутима и в образе Бомаска.

Зато в образе Пьеретты читателя покоряет прежде всего внутренняя цельность. Роль воспитателя и организатора рабочих стала ее второй натурой. Без этого любимого, когда радостного, а когда и горького дела она не мыслит своей жизни. Удачи рабочего коллектива окрыляют ее, как и большое личное счастье, неудачи причиняют боль. В свое чувство к Бомаску Пьеретта вносит тот же огонь и чистоту, что и в дорогое ее сердцу дело воспитания рабочей солидарности.

Мотив особого достоинства рабочего человека, которому принадлежит будущее, постоянно звучит в книге, сопровождая эту волнующую повесть о нескольких месяцах жизни и борьбы работницы-француженки, нашей современницы. Вспоминая о встрече с секретарем профсоюза ВКТ в городке Сен-Рамбэр Мари-Луизой М., ставшей прототипом Пьеретты Амабль, Роже Вайян писал: «Глядя на нее и слушая ее споры с товарищами, я думал о том, что ни одна молодая женщина из буржуазной среды или аристократического круга, которых мне довелось знать, не могла сравниться с Луизой достоинством и благородством осанки, манерой говорить, и это было закономерно…»

Пьеретта Амабль везде чувствует себя легко, непринужденно, где бы она ни была – дома или в стачечном комитете, перед большой рабочей аудиторией или с глазу на глаз с отпрыском семьи фабрикантов Филиппом Летурно, в тюремной камере или в кабинете главного директора предприятия АПТО.

Вайян умеет передать настроения рабочей массы: те же самые люди, непробудная инертность которых доставила столько горьких минут Пьеретте, в решительный момент превращаются в дерзких борцов, штурмующих хозяйскую твердыню – Сотенный цех и передвижную выставку американских «желтых» профсоюзов, ставшие для населения Клюзо олицетворением ненавистного капитала.

Зарисовки тихого городка, мгновенно пробудившегося для великого сражения, перерастают в яркий поэтический образ: «Вот, кажется, народ смирился, в мрачном отчаянии опустил голову, и невозможно подвигнуть его на борьбу. И вдруг, словно тесто, которое прет из квашни, словно эмаль, которая внезапно затвердевает, словно каравай хлеба, покрывающийся золотистой корочкой, – его воля выливается в определенную форму. Поэтому и говорят о революциях, что они разражаются».

Пьеретта и начальник личного стола Нобле, Пьеретта и директор по кадрам Филипп Летурно, Пьеретта и мать Филиппа Эмили Эмполи, Пьеретта и главный директор французских предприятий АПТО Нортмер – вот ситуации, где сталкиваются характеры, за которыми стоят враждующие социальные силы.

Внутренний мир Пьеретты и ее друзей, их побуждения, цели столь новы, столь далеки от обычных представлений буржуа о поведении человека, что последние, как правило, просто не могут понять мотивов действий своих противников. Интересна в этом отношении сцена визита Эмили Эмполи к Пьеретте Амабль и особенно переписка Филиппа Летурно с Натали Эмполи.

Писатель использовал оригинальный сюжетный прием: одни и те же события – с июня по октябрь 195… года – излагаются в романе дважды: в форме писем Филиппа Летурно к сводной сестре и в виде рассказа автора. Переписка дает искаженную картину взаимоотношений Бомаска и Пьеретты, потому что оба адресата видят только частицу правды, да и то в соответствии со своими собственными представлениями о жизни. Авторский рассказ открывает всю панораму полностью, дает ее в верном освещении и одновременно как бы отраженным лучом озаряет психологическую ущербность Филиппа и Натали, их неспособность осознать происходящее.

В лагере, враждебном рабочим, – разные люди; тут и хладнокровная, бессердечная хищница Эмили Эмполи, и умный Валерио Эмполи, один из тех, кто, трезво глядя на вещи, выступают инициаторами торговли со странами социалистического мира, и развращенная богатая наследница Натали, и мечущийся поэт-буржуа Филипп Летурно.

Но как бы ни были они различны, поведение каждого из них прямо или косвенно определяется действиями рабочего класса. Та же сила, которая, вырвавшись наружу, так мгновенно изменила фабричные порядки, исподволь умудряет Валерио Эмполи, вызывает злобу у Эмили Эмполи, внушает осторожность опытному Нобле, побуждает высокомерного Нортмера лично принять рабочего делегата, толкает слабовольного Филиппа на то, чтобы добиваться расположения «своих» рабочих. Попытки Филиппа сблизиться с революционным классом, несмотря на всю их искренность, комичны и трагичны одновременно. Филипп подготовлен к самоубийству всем своим бесполезным существованием. Конечно, самоубийство Филиппа отнюдь не символ смерти всего буржуазного общества, об этом хорошо сказала сама Пьеретта, призывая коллектив фабрики к новым битвам. Ведь тот же страх перед будущим заставляет людей, более сильных и волевых, но не менее безрассудных, чем Филипп, готовить атомную войну, чтобы уничтожить тех, кого они боятся.

Спустя 20 лет, в 1973 г., по роману Роже Вайяна режиссером Бернаром Полем был поставлен фильм, убедительно подтвердивший всю глубину и реалистичность нарисованных автором характеров.

Фильм смотрится так, словно действие происходит во Франции 70-х годов, хотя специально к этой задаче режиссер не стремился. Но ведь именно сегодня стали действительно массовыми увольнения, именно сегодня французский рабочий класс, идя наперекор монополиям, яростно выступает против закрытия (под предлогом модернизации) заводов и фабрик, повторяя слова Пьеретты: «Мы не хотим, чтобы технический прогресс стал нашим врагом». Разве не такова логика локаутов и классовой борьбы, развернувшейся в 70-е годы на заводах РАТО, ЛИП, Пежо, Рено? Плакатами, которые несут в фильме товарищи Пьеретты – «Non aux licenciements!» – «Нет увольнениям!», – покрыты сегодня стены десятков промышленных предприятий Франции. Под этим лозунгом проходят забастовки по всей стране.

Кадры из фильма, переснятые журналом «Нувель критик» в одном из номеров 1973 года, казалось, воспроизводили сцены недавних битв полиции со студентами и рабочими. Вот почему критика писала, что в фильме использован «эффект узнавания»: ситуации, детали оказывались одинаково характерными и для стачки 1952 года и для массовых выступлений конца 60-х – начала 70-х годов.

Фильму ничего не надо было «подновлять». Классовая борьба приобрела в 70-е годы настолько острые формы, что стачка в текстильном королевстве Клюзо и не могла «смотреться» иначе, она воспринимается как сегодняшняя.

Роже Вайян очень дорожил романом «Бомаск». Как-то на вопрос назойливого корреспондента, навсегда ли он распрощался с темой рабочего класса, Вайян ответил раздраженно и негодующе: «Отчего вы это решили?» А друзьям признавался, что именно эта книга, «основанная на доскональном изучении рабочей жизни, в то же время самая субъективная из моих книг»[7]7
  R. Vailland. Choix de textes. P., 1973, p. 62.


[Закрыть]
.

Бернар Бюзар, герой следующей книги Вайяна, «325 000 франков» (1955), в известном смысле аптипод Пьеретты Амабль. Насколько самоотверженна и душевно щедра Пьеретта, настолько эмоционально беден и равнодушен к другим Бюзар. Роман возник непосредственно из журналистского задания. Вайян поселился в одном городке департамента Эн, который жители прозвали «город отрубленных рук»: на фабрике пластмассовых изделий предприниматели ввели новые машины, тем самым ускорив ритм и снизив требования техники безопасности. Не менее тридцати увечий в год случается в Бионе – такое имя получил городок в повести. Вайян участвовал в борьбе рабочих за повышение заработной платы, за запрет сверхурочных часов, публиковал боевые материалы в местной прессе. Потом сказал друзьям: «Я буду писать роман…»

Бернар Бюзар по-своему нравится автору – красивый парень с орлиным профилем, отличный спортсмен. Но кроме спорта, он ничем не интересуется, ко всему равнодушен.

«Бюзар после окончания школы не прочел ни одной книжки… Он не имел никакого представления о том, что происходит на свете, если не считать событий в мире велосипедистов… Мари-Жанна и Бюзар были еще более оторваны от внешнего мира, чем Поль и Виргиния на своем острове». Вот почему Бюзара заразил дух стяжательства, показалась спасением мечта приобрести ресторанчик. Цель – снэк-бар; средство – полгода работы по 12 часов в сутки. Пресс, на котором Бернар штампует пластмассовые игрушки, внушает ему отвращение: «поднять решетку, вынуть карету, опустить решетку, отсечь „морковку“, разъединить сдвоенные части… поднял, вынул, опустил, отсек, разъединил, сбросил, подождал, поднял, вынул, опустил…» Однажды его посетила странная мысль – а что, если и часы, проведенные в снэк-баре, будут таким же потерянным временем, как у пресса? На самом финише изнурительной работы Бернар потерял руку. И хотя такой ценой ему и удалось приобрести кафе, но теперь это уже озлобленный, желчный человек, он груб с Мари-Жанной, словно вовсе не ее боготворил в дни юности.

Роже Вайян считал, что, даже если бы предприятие Бернара окончилось удачей, ничего по сути не изменилось бы. Он обязательно захотел бы открыть второй ресторан, потом третий, потом основать фирму, «В одиночку не меняют условия жизни», – заявил Вайян в 1964 г.[8]8
  «Humanité», 27 octobre 1964.


[Закрыть]
Наоборот, записывает он в «Дневнике», у людей, «владеющих (qui possèdent), кажется, всем возможным, растет равнодушие к другим; скорее, предметы владеют ими, наделив их бесчувственностью вещи».

По-французски эта игра слов звучит еще решительнее: possédés – это также одержимые, безумные. Бюзар и стал безумен, когда вопреки разуму, вопреки любви подчинил себя одной идее – заработать деньги на снэк-бар.

Повестью «325 000 франков» Вайян предвосхитил тему, определившуюся во французской литературе 60-х годов. У Бюзара, заболевшего лихорадкой приобретательства, появились братья и сестры – Мартина Эльзы Триоле («Розы в кредит»), молодожены Кюртиса, персонажи из повести «Вещи» Жоржа Перека и многие другие.

В Бомаске и Пьеретте воплотилась сила человеческого духа, в Бюзаре – слабость. Действуя, казалось бы, на редкость активно, Бюзар абсолютно пассивен в философском смысле этого слова: он хватает первый подброшенный ему судьбой «рецепт», он хочет стать «как все», он не имеет ничего общего с человеком-сувереном, всегда восхищавшим Вайяна.

В следующих книгах Вайяна в центре снова яркая, сильная личность. Только исток этой силы автор пытается искать в иной сфере. Дон Чезаре из «Закона» (1957) – произведения самого характерного для творческой манеры Вайяна – кичится своей мужской силой, покорностью своей челяди, порядком в своем «гареме». Он вершит в своем доме «закон», и это импонирует автору, который в подобном характере видит предпосылки для гражданского мужества. Дон Чезаре отверг фашистский режим, утвердившийся в Италии, и противопоставил политике науку: история бывшей греческой колонии Урии изучается им тщательно и самозабвенно. Однако к такой позиции «над схваткой» у Вайяна отношение уже двойственное: он любуется своим доном Чезаре, но в то же время испытывает к нему легкое презрение, как к человеку, глубоко ко всему равнодушному, désintéressé – «потерявшему интерес». В устах: Вайяна, всегда ценившего героику, порыв, действие, это звучит упреком.

Все персонажи романа поверяются умением (или неумением) «вершить закон»; их место в романной сцене (а «Закон» очень сценичен) зависит от способности «вести игру», подчинять себе других: бесприданница Джузеппина держит в повиновении комиссара полиции Аттилио, судья Алессандро послушен своей жене Лукреции, банда юных гуальони наводит страх на жителей Порто-Манакоре; «доверенное лицо» дона Чезаре, Тонио, тщетно пытается одержать верх хоть однажды – в карточной игре в «закон», которая здесь символична: победивший имеет право оскорблять партнеров, издеваться над их слабостями, выставлять на посмешище. Вайян любит волевых людей, управляющих собственной судьбой, – вот почему он снисходителен к цинику дону Чезаре, вот почему он беспощаден к доброму, честному, но безвольному судье, который не способен ни к каким решительным действиям, чтобы отстоять свои убеждения.

В определение «закона» автор вводит отчетливые социальные координаты, что придает роману глубокий общественный смысл. Действительно, самая сильная личность – мафиозо Матео Бриганте – набросана резкими отталкивающими штрихами, он контролирует все, «делая все чужими руками». «Контролирует тех, кто занимается любовью, и тех, кто любовью не занимается, контролирует мужей-рогоносцев и тех, кто делает их рогоносцами. Служит наводчиком для воров, а сам полицию на этих воров наводит, так что контролирует и воров, и полицию. Ему платят за то, чтобы он контролировал, и платят за то, чтобы он не контролировал».

Бриганте, не признающий ничего, кроме силы, в результате терпит поражение: ему дает дерзкий отпор неукрощенная, ревниво оберегающая свою независимость Мариетта, на него падает подозрение в краже, сын его Франческо оказывается никчемным, малодушным человеком.

Интересно переосмыслено право вершить свой «закон» и в образе Мариетты. Вплоть до самых последних глав благородная, красивая сила Мариетты противостоит циничной власти таких, как Бриганте. Но, получив наследство, Мариетта становится обыкновенной хищницей, заключает союз с гангстером Бриганте, вовлекая его в строительство прибыльного «туристского комплекса». Это уже иное лицо «закона»: как героя «325 000 франков» калечила атмосфера погони за прибылью, так и героев «Закона» постепенно подчиняет себе цинизм человеческих отношений. Пошло кончается романтическая страсть Франческо и Лукреции, теряет свою привлекательность Мариетта. «С тех пор как Мариетта купила себе телевизор, петь она перестала», – скупо роняет автор, а читателю вспоминается звенящий голосок избитой сестрами Мариетты, которая, сбежав из дома, ознаменовала побег торжествующими руладами. Вайян пытается мотивировать такое перерождение души: «Мариетта всю свою жизнь прожила в нищете, так откуда же ей быть доброй? Таков уж закон». Но не объективный закон жизни, а тот, что навязывают власть имущие.

За детективной канвой (кража денег, подмен бумажника, слежка за бандой Пиппо, сражение Мариетты и Бриганте, судебное расследование и т. д.) открывается будничный мир резких социальных контрастов. Этот итальянский городок всегда голосует «за красных», и нищета здесь так откровенна, что даже судья вынужден воскликнуть: «Разве это не прямая провокация – оставлять без присмотра такую сумму, полмиллиона лир, в краю, где столько безработных, где подыхают с голода?»

Ожесточенная политическая борьба, хотя в романе она дана лишь намеками, накладывает на взаимоотношения персонажей свой отпечаток. Каменщик Марио хочет получить в префектуре паспорт для выезда за границу на заработки; ему намекают, что друг его Пьетро ради этого при всех разорвал членский билет ИКП. Марио упрямится, и автору явно по сердцу такое упрямство, такая «суверенность» позиции. Гордость Марио – тоже знак особого аристократизма, о котором писал Вайян:

«Отныне только рабочий класс, класс восходящий, производит… человеческие типы, именовавшиеся некогда „породистыми“, и качества, которые по языковым традициям продолжают называть „аристократическими“, можно найти сегодня только в среде рабочего класса или тех, кто сражается рука об руку с ним… Если в феодальном обществе героем романа по преимуществу являлся рыцарь, то героем современного романа должен быть борец за коммунизм».

Мастерство Вайяна в лепке образов «Бомаска» и «Закона» поистине удивительно. Зарубежный роман XX века породил множество жанровых форм, стилевых разновидностей. Роман Вайяна занимает здесь особое место. Он свободен от традиционной тяжеловесности, обремененной множеством деталей; он свободен и от игры нюансами внутреннего монолога, образами-двойниками, передающими особую усложненность психологии человека XX века. У Вайяна каждый характер отличается психологической завершенностью, оттеняемой характером-антиподом; каждая сцена строго соотнесена с другими; скульптурны позы, жесты, ярки, афористичны реплики; любой эпизод необходим для открытия каких-либо новых черт характера или новых качеств событийной ситуации. Вайян охотно пользуется и хронологическими перебоями, и сплавом симультанных сцен (искрометная смена кадров в «Законе» – встреча Франческо и Лукреции, драка в доме дона Чезаре, столкновение Мариетты с Бриганте, визит ломбардца, расследование в кафе), и эпистолярной формой оценки происходящего с разных точек зрения (письма Филиппа и Натали в «Бомаске»). Но секрет обаяния Вайяна-романиста не в сложном сочленении эпизодов, а в скульптурной завершенности каждого из них.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю