Текст книги "Золотой тюльпан"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)
В Делфт они прибыли уже в сумерках. Питер оставил лошадь и телегу в конце улицы Кромстрат и, воспользовавшись отсутствием уличных фонарей, довел Франческу до дверей.
– Я не хочу оставлять тебя в этом доме, – тревожно произнес он.
– Ты хочешь сказать, что вообще не хочешь оставлять меня? – дразнящим шепотом ответила Франческа.
– Да, это верно, ты должна быть осторожнее.
– Хорошо. А сейчас тебе действительно пора уходить. – Она взяла у Питера свой багаж. – Мы провели великолепное время вдвоем.
– Будут и другие встречи, любимая.
Они обменялись горьковатым поцелуем расставания. Затем Питер отступил в темноту, а Франческа открыла входную дверь и вошла в освещенную светом свеч прихожую. Никто не вышел встречать ее. Она отнесла вещи в свою комнату, но распаковывать ничего не стала. В гостиной наверху Франческа увидела Клару, которая, поставив ногу на табурет, занималась поврежденной лодыжкой.
– Все произошло так глупо, – объяснила Клара и поморщилась от боли, переменив слегка положение ноги. – Я споткнулась о выбитый булыжник и упала навзничь. Вот, смотри! – добавила она, закатывая рукав, чтобы показать ужасные зеленоватые синяки на руке. – Я вся побилась. Гет-руд сильно отругала меня за то, что я не смотрю, куда иду.
– Где она сейчас?
– Ушла на музыкальный вечер, поэтому мы рано пообедали, но для тебя кое-что оставили.
– Я не хочу есть, а вот чаю выпью. Принести тебе чашечку?
– Это было бы очень мило с твоей стороны. Приноси и свою чашку сюда, и мы попьем чаю вместе.
– Кто-нибудь остановился в доме?
– Только один человек. Мне не нравится, когда у нас постояльцы.
– Почему же? – спросила Франческа.
Клара с готовностью ответила, покачивая пальцем, чтобы придать значение каждому слову.
– Гетруд выходит из себя, постоянно раздражается и кричит на меня.
Франческа спустилась вниз и, вновь пройдя коридор, вошла в кухню, где Вейнтье, лениво облокотившись о дверь, выходящую во двор, хихикала над словами молодого человека, собиравшегося уходить. Заслышав ее шаги, горничная испуганно вздрогнула, так как ей не разрешалось праздно проводить время, но Франческа не заметила ее виноватого вида и не обратила внимания на следы совместного ужина на столе. Молодой человек пошел своей дорогой, а Вейнтье тут же подошла узнать, что Франческе нужно.
– Не заваришь ли ты чая для юффрау Клары и меня? – спросила Франческа. – Я подготовлю поднос.
Вейнтье поспешно принялась за дело, с минуты на минуту ожидая выговора. Но когда чай был готов, Франческа лишь поблагодарила ее и забрала поднос.
Она дошла уже почти до лестницы, когда входная дверь отворилась, и вошел постоялец. Это был худощавый человек среднего роста, лет примерно тридцати четырех-тридцати семи. Франческа подумала, что не составило бы труда изобразить его лицо серией вертикальных и горизонтальных линий – прямые губы, брови, глаза, острый, словно стрела, нос и квадратный подбородок. Он настороженно взглянул на нее, слегка согнувшись в приветственном поклоне, но без улыбки на губах.
– Добрый вечер, – сказала Франческа. – Только что заварили чай. Не хотите ли чашечку?
– Спасибо, госпожа, но я не хочу. – Он открыл дверь своей комнаты и быстро скрылся за ней.
Франческа с Кларой выпили по две чашки чая. Как всегда во время отсутствия Гетруд, Клара болтала, не закрывая рта. Она забросала Франческу вопросами о том, как та проводила время в Амстердаме, и спросила также о помолвке сестры. Франческа, ожидавшая подобных расспросов, сразу же пустилась в пространные описания платья Сибиллы и ее прически, пока интерес Клары не померк, и она не начала пересказывать все незначительные события, происшедщие за время отсутствия Франчески. Разговор перескакивал с одной темы на другую и, в конце концов, снова вернулся на отношение к ней Гетруд.
– Когда два дня назад прибыл нынешний постоялец, Гетруд стала еще раздражительнее, потому что я не могу помогать по дому из-за растяжения в лодыжке. Не понимаю, зачем она вообще берет постояльцев, – я не говорю, конечно, о тебе, Франческа – так как в деньгах она, кажется, не нуждается. Она получает доход из какого-то другого источника, но из какого именно – я не знаю, а спросить не осмеливаюсь.
– Гетруд явно любит все самое лучшее, – сказала Франческа, подумав о хороших винах, продуктах и качестве обуви и одежды фрау Вольф.
Клара наслаждалась беседой. Обычно, она отказывала себе в удовольствии доверительно поболтать с кем-либо, так как давнишняя угроза ее благодетельницы отправить в богадельню, если она начнет сплетничать, имела двойной эффект – заставляла ее молчать и не заводить подруг из-за страха, что сболтнет что-то лишнее. Тот факт, что Франческа жила под такой же тенью возможного наказания, вызывал в Кларе ощущение, будто они связаны одной угрозой, и в данном случае она может говорить свободно.
– Я вовсе не глупа, – с вызовом заявила Клара, – даже если Гетруд и считает так. Когда я только появилась здесь, она сдавала комнаты всем, кто мог оплатить ночлег и хорошее питание, но все же ей приходилось бороться, чтобы свести концы с концами. Мы должны были экономить на всем. Она даже продавала объедки на корм свиньям, и горе постигло бы меня, выбрось я хоть один яблочный огрызок. Трудно было в те дни, но я не жаловалась тогда и не жалуюсь сейчас. Она делала все, что могла для меня.
Клара заговорщически понизила голос, хотя кроме Франчески ее не слышал никто.
– Если Гетруд могла вести лишь скромный образ жизни, когда дом ее был полон постояльцев, как она может жить хорошо, даже расточительно, сейчас, сдавая комнаты лишь время от времени?
– Думаю, это доказывает твое предположение, что у нее есть еще один источник доходов.
На лице Клары появилось торжествующее выражение.
– Верно! Мне кажется, гер ван Девентер сделал для нее капиталовложения, когда они вновь встретились после нескольких лет, и сейчас они окупаются сполна.
– Тогда зачем она по-прежнему терпит неудобства из-за жильцов в доме? Чтобы сохранить образ благородной бедности?
– Думаю, что так, но существует и еще кое-что. Ей нравится беседовать с ними о его путешествиях. Наверно, потому, что сама она нигде не бывала.
– Откуда ты знаешь?
– Она мне сама говорила. Как-то раз я осмелилась заметить, что не совсем прилично беседовать с мужчинами наедине, когда приносишь им еду. Она ответила, что всегда оставляет дверь приоткрытой, и каждый может услышать, что они ведут всего лишь интересный и уважительный разговор.
Франческа припомнила тот единственный случай, когда Гетруд повысила голос, думая, что Клара с Вейнтье уже легли спать к тому времени и не могли услышать ее.
– Ты встречалась с кем-нибудь из постояльцев?
– Я иногда здороваюсь с ними или желаю им спокойной ночи, но ничего больше.
Кларе хотелось закончить эту тему, так как она едва удерживала вопрос, который желала задать Франческе уже давным-давно. У нее самой никогда не было любовных историй, хотя, как-то раз, чуть не начался роман с добродушным спокойным столяром, чинившим оконные рамы и заменявшим прогнившие ставни. Они часто болтали, она – из комнаты, а он – с лестницы снаружи. Затем он сделал ошибку – он принес маленький букет цветов из своего сада и пригласил ее погулять. Гетруд уволила его, заявив, что качество работы не устраивает ее, и заказ закончил другой столяр. Посчитав подобные меры недостаточными, она излила свое презрение на Клару, пристыдив, что та в возрасте сорока лет ведет себя, словно томящаяся от любви девчонка. Гетруд вышвырнула цветы, но не заметила упавшие на пол «анютины глазки». Клара подобрала цветок и положила между страницами Библии, где он оставался до сих пор. Столяр умер от какой-то болезни спустя восемнадцать месяцев, и она искренне жалела, что не стала его женой и не ухаживала за ним до самого конца. Клара чувствовала, что это разочарование в любви скрепило связь между ней и Франческой.
– Ты очень расстроилась, когда твой отец запретил тебе видеться с Питером ван Дорном, Франческа?
Девушка опустила глаза, улыбнувшись про себя.
– Это было несколько месяцев назад. Так много произошло с тех пор. – Существовал только один способ прекратить подобные вопросы. Франческа снова подняла взгляд. – Разве Гетруд не говорила тебе то, что она наверняка знает от Людольфа ван Девентера? То, что мой отец обещал меня ему в жены?
– Этого не может быть! – Лицо Клары превратилось в маску, выражавшую почти панический испуг.
– И все-таки, это правда, хотя никто больше меня не желает, чтобы все было по-другому.
– Но Гетруд придет в бешенство, если узнает! Ты не должна говорить ей об этом, пока живешь здесь. – Клара пришла в сильное возбуждение. – Она сама надеется выйти за него замуж!
Франческа недоверчиво уставилась на нее. Ее не удивил вопрос, почему бы Гетруд не выйти снова замуж, но для нее явилось открытием, что отношения между Людольфом и Гетруд настолько близки, что женщина подумывает даже о свадьбе.
– Она подходит ему гораздо больше, чем я. Но как ты догадалась о ее чувствах?
– Я знаю ее настолько хорошо, что понимаю даже настроение. Я помню ее возбуждение, когда они встретились после нескольких лет его путешествия за границей. Затем все пошло не совсем так, как прежде, возможно потому, что он женился на ком-то еще, но Гетруд любит деньги, а их у него полно. Для нее это очень важно, а в последнее время – с тех пор, как он стал вдовцом, – она, совершенно не замечая, проговорилась пару раз, что, по ее мнению, не пройдет много времени, как она будет жить далеко отсюда и в роскоши. – Клара снова разволновалась. – Поэтому я умоляю тебя, не говори о своем предстоящем браке. Она сделает остаток твоего пребывания здесь невыносимым, замучив мелкими придирками. Именно так она относится ко мне, когда раздражена или что-то идет вразрез с ее желаниями.
– А что будет с тобой, когда я уеду отсюда?
Клара слабо взмахнула руками.
– Я необходима ей, потому что она не любит оставаться одна в доме. – Женщина поморщилась, опуская ногу на пол. – Ты поможешь мне добраться до постели, Франческа? У меня так болит нога, что я совершенно обессилела.
Франческа помогла ей доковылять до небольшой, и мало используемой гостиной, в которой кушетку превратили во временную кровать, чтобы избавить Клару от усилий подниматься по лестнице. Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Франческа пошла к себе в комнату. Девушка снова испытала горечь от мысли, что Кларе приходится вести столь бесцветную жизнь. Как часто мягкие люди подпадают под власть подлецов – в браке, в делах... Они проявляют преданность и приносят себя в жертву.
Прежде чем раздеться, Франческа набросала портрет постояльца, используя несколько линий. Потом положила рисунок к другим работам, предназначенным для показа в студии. Уже лежа в постели, она услышала, как Вейнтье поднимается к себе в комнату на чердаке. Вскоре вернулась Гетруд. Как Франческа и ожидала, она отворила дверь, чтобы взглянуть на девушку и проверить, вернулась ли та в установленный день.
– Значит, ты благополучно прибыла из Амстердама, Франческа? Ты привезла письмо от отца с отменой моих прав опеки?
– Нет.
– Вот! Что я тебе говорила? Он искренне заботится о твоем благополучии и знает, как и я, что строгая рука крайне необходима до тех пор, пока дочь не выйдет замуж. А сейчас – спокойной ночи!
Утром Вейнтье сопровождала Франческу до Мехелин-Хейса. Горничная была очень дружелюбна и, казалось, считала, что ей следует отплатить за добрый поступок Франчески, когда та не обратила внимания на ее легкий флирт вчера вечером.
– Если вам надо передать какое-то письмо, или вы захотите встретиться с кем-нибудь по пути в студию или домой, можете рассчитывать на мое молчание.
– Очень любезно с твоей стороны, Вейнтье, но... нет.
– Ну что ж, но запомните мои слова. Я была бы наказана, если бы вы рассказали фрау Вольф о моем кавалере.
– Ты собираешься за него замуж?
– Он еще не сделал мне предложения, но я надеюсь на это.
Ян с Катариной приветствовали возвращение Франчески, а младшие дети так радовались снова видеть ее, будто она отсутствовала несколько месяцев. Ян просмотрел вместе с ней ее эскизы, и они отобрали те, которые можно было бы сделать основой для картин. Она вернула портрет неизвестной модели, и Ян отнес зарисовку назад в галерею. Прежде чем снова приступить к работе, Франческа изучила портрет молодой женщины у верджинала и увидела, что за ее отсутствие Ян закончил лишь небольшую часть тяжелого кружева на рукаве, но каждый тщательно нанесенный мазок подчеркивал шелковистость материала, делая его почти осязаемым. Затем она отрезала себе кусок полотна и начала натягивать его на деревянную рамку.
Так как Клара все еще не могла ходить, Вейнтье сопровождала Франческу, когда та пошла навестить Алетту, воспользовавшись первой возможностью, спустя пару дней после возвращения в Делфт. У ворот сестра повернула ключ в замке, пропуская только Франческу, но отрицательно покачала головой горничной:
– Извини, Вейнтье, – сказала Алетта, – но я получила разрешение впустить только мою сестру и никого больше.
– Ничего, – бодро ответила Вейнтье, – у меня есть друзья на ферме всего в четверти мили отсюда. Я приду в любое время, какое назовет юффрау Франческа.
Договорились, что она вернется через три часа, и девушка легким шагом пошла по дороге. Франческа взяла Алетту под руку, пока они шли через двор.
– Это действительно серьезная уступка. Константин стал добрее к тебе?
– С ним по-прежнему очень трудно, – призналась Алетта, – но он принял к сведению мои слова, когда я сказала, что буду уходить в Делфт на целый день, чтобы встречаться с тобой, если он не позволит оказать тебе радушие в следующий твой визит. Ему невыносима мысль о моем отсутствии, так как он боится, что я не вернусь. Он также согласился, в конце концов, увидеться с родителями первый раз с тех пор, как укрылся здесь.
– Мне кажется, ты делаешь успехи.
– Кое в чем – да, но во многом – нет. Он по-прежнему напивается, чтобы досадить мне или избавиться на время от скуки. Я несколько раз обыскивала его комнату в поисках тайника спиртного, но без всякого успеха.
– Возможно, он в другой комнате.
Алетта покачала головой.
– Ничто не заставит Константина покинуть убежище, которое он создал для себя. Некоторые из его друзей – те, с которыми он раньше охотился, состязался, плавал – постоянно приходят по двое-трое в надежде повидаться с ним. Они забираются на забор, приводя в ярость Йозефа и собак, приставляют ладони к губам и кричат Константину, призывая его отказаться от отшельничества. Он не слышит их, так как его комнаты на другой стороне, да если бы и слышал, это ничего не изменило бы. У него появились глупые опасения. Например, будто самые верные и решительные из его друзей соберутся как-нибудь вместе и вломятся в дом, чтобы добраться до него.
– А это возможно?
– Нет. Они бы уже давно сделали это, будь у них такое желание. Я думаю, они приходят просто приободрить его и показать, что для них он остался прежним, надеясь, что, в конце концов, он преодолеет свой ненужный стыд из-за увечья.
– Мне нравится их отношение к другу.
– Мне тоже, хотя ему всегда не по себе, если он знает, что они у ворот. Он сидит с подзорной трубой, словно моряк, осматривая из окна сад. Как-то ночью он перебудил весь дом своими криками и звоном колокольчика. Когда мы вбежали к нему в комнату, он сказал, что его друзья ходят с фонарями между дальних деревьев, но, конечно, там никого не было. Он проделывал такое дважды. Сейчас я велела Саре оставаться в постели по ночам, и только мы с Йозефом приходим на звонки.
– Это случается, когда он пьет?
– Вполне возможно.
Франческа с Алеттой вошли в кухню. Сара отправилась в Делфт за покупками, так что они могли беседовать наедине. Алетта налила два стакана молока и отрезала по кусочку только что испеченного торта с сушеными яблоками, абрикосами и изюмом, залитого карамелью и посыпанного миндалем сверху.
Франческа передала сестре золотой браслет от тети Янетье, и Алетта, придя в восторг, тут же примерила его.
– Какая прелесть! – Она вытянула руку, восхищаясь украшением на запястье. – У тебя точно такой же?
– Нет, – Франческа показала свой. – На всех трех разный узор.
Алетта удовлетворенно кивнула.
– Тетя Янетье всегда присылала нам чудесные подарки. – Она осторожно сняла браслет с руки и положила его в небольшую шкатулку. – Я не могу надевать его во время работы.
– А есть в этом доме время, когда ты не работаешь?
Алетта тихо рассмеялась.
– Только, когда сплю. Расскажи мне все домашние новости.
Франческа колебалась, рассказывать ли ей о своей ужасной истории, когда у сестры и без того полно собственных трудностей. Но рано или поздно Алетте все равно придется узнать, а сейчас существовала уверенность, что они одни, и им никто не помешает. Она начала с хороших известий о том, что руки Хендрика не пострадали, и описала свадьбу Греты. Затем последовало описание несчастного обеда, в доме Людольфа, ужасного открытия о власти этого подлого человека над их отцом и брачном контракте, который Хендрик был вынужден подписать, и, наконец, о том, почему она не смогла присутствовать на помолвке сестры.
Рассказ Франчески потряс Алетту. Она горестно причитала над несчастьем, выпавшим на долю отца и сестры.
– Но... Питер, – произнесла она, наконец, – ты... и... Питер. Разве он не может ничего придумать?
– Я провела пять чудесных дней с ним в Харлем-Хейсе, – сказала Франческа, – и у него есть кое-какие планы, как можно было бы выпутаться из этой ужасной ситуации. – Она ни слова не произнесла об Италии. Алетта находилась в таком потрясении, что было бы жестоко добавлять ей волнений и печали, сообщив, что, возможно, их ожидают долгие годы разлуки.
Зазвонил колокольчик Константина, и Алетта машинально поднялась с места.
– Я вернусь через секунду, – пообещала она.
Подходя к комнате Константина, девушка услышала звуки лютни. В последнее время они иногда импровизировали вместе: – Алетта играла на клавикорде в прихожей, а Константин на лютне или виоле – у себя. Он играл одинаково хорошо на обоих инструментах и обладал неплохим голосом, но до сих пор она слышала его пение только во времена запоев.
– Садись и слушай, – весело сказал Константин, едва Алетта вошла в комнату. – Я сочинил новую мелодию и набросал ее на бумаге. Позже ты аккуратно перепишешь ее.
– Пришла моя сестра, и я не могу оставить ее, но я открою обе двери, и она сможет послушать внизу, пока я буду здесь, – Алетта проговорила всю фразу на едином дыхании, чтобы он не успел прервать ее.
Константин нахмурился, явно недовольный.
– Как долго она пробудет здесь?
– Примерно еще часа два.
После небольшого молчания он сказал:
– Она должна оставаться внизу у лестницы.
– Я передам ей.
Франческа стояла у перил лестницы в прихожей, вслушиваясь в струящуюся мелодию и надеясь, что музыка отвлечет немного сестру. Когда замер последний звук, она услышала, как Алетта подхватила мотив на клавикорде, а затем вновь вступила лютня, аккомпанируя до самого конца. Наверху Алетта поднялась из-за клавикорда и с восторгом захлопала в ладоши, одобряя сочинение Константина. – Почему бы не написать и стихи к ней? – с готовностью предложила она. – Мелодия просто идеальна для любовной песни.
– Неужели? – с горечью спросил Константин. Прежде чем Алетта успела остановить его, он разорвал листок с записанной на нем музыкой и, скомкав обрывки, с силой вышвырнул их в окно.
– Я пойду вниз к сестре, – спокойно сказала Алетта.
Франческа сразу же заметила по лицу сестры, что что-то произошло.
– Это из-за меня? – с тревогой спросила она.
Алетта покачала головой.
– Нет. Есть тысяча способов причинить ему боль, и я, кажется, перебрала большинство из них. Он выбросил свое сочинение в окно, я пойду в сад, поищу обрывки.
– Я пойду с тобой.
– Нет, подожди здесь, я примерно знаю, где искать.
Алетта нашла разбросанные кусочки бумаги на клумбе с розами и, опустившись на колени, собрала все до единого. Потом вернулась в кухню, и они с Франческой спокойно говорили, пока не пришла Вейнтье. В своей комнате перед тем, как лечь спать, Алетта тщательно сложила кусочки вместе и переписала мотив на чистый лист. Когда чернила высохли, она положила его в ящик комода вместе с браслетом тети Янетье и еще парой вещей, которые она хранила как сокровища.
Несмотря на пережитые недавно шок и печаль, сон быстро сморил ее, а последней мыслью было то, что Питер ван Дорн своей любовью и решительностью обязательно спасет сестру от нависшей над ней беды.
Глава 20
Когда наступил день прихода родителей, Константин настоял, чтобы Алетта осталась в комнате вместе с ним. Он пребывал в мрачном расположении духа с той поры, как выбросил свое сочинение в окно, и его капризы и требования были совершенно непредсказуемы.
– Но они захотят поговорить с вами наедине, – возразила она.
– Я хочу, чтобы ты присутствовала. Это понятно?
Алетта надеялась дать его родителям небольшой тактичный совет, когда они приедут, но ей не представилось для этого возможности. Мать Константина тут же бросилась в комнату сына. А увидев его, разрыдалась, причитая между всхлипываниями, что он – ее бедный беспомощный мальчик. Ухудшая положение, ее муж, явно получивший заранее указания жены, попытался уговорить его переехать жить в их загородный дом, где он сможет получить необходимый уход.
– Мы сделали ширму высотой до пояса, как кафедру проповедника, – гордо сообщила фрау де Вер, – так что ты можешь присутствовать на всех официальных приемах в нашем доме, не испытывая ни малейшего смущения от... чего бы то ни было.
– От отсутствия ног, мама? – безжизненным голосом произнес Константин. – Ты это имеешь в виду?
– Ну... да. Тебе не кажется, что идея великолепна?
Алетта пришла в отчаяние от столь угнетающего предложения и мысленно сравнила его с собственным подарком, который заказала для Йозефа. Она видела, что Константин становится все бледнее, а глаза его расширяются все больше по мере того, как затягивался визит родителей. На лице молодого человека отразился страх, когда гер де Вер сказал, что двое слуг готовы в любую минуту подняться наверх, чтобы отнести его вниз в ожидающий экипаж.
– Я выбрал, где мне жить, и давайте больше не будем говорить об этом! – Константин боялся, что его, руководствуясь самыми благими намерениями, перенесут силой. Потом он заметил, как Алетта встала перед дверью, словно показывая, что никогда не допустит этого, и немного успокоился. Вскоре его родители, разочарованные и подавленные, покинули комнату. Алетта, вышедшая проводить их, испытывала глубокую печаль от того, что двое самых близких Константину людей, даже не догадываются о его душевных мучениях. Когда они уже выходили из дома, она решилась предложить:
– Вы могли бы кое-что сделать для вашего сына.
– Что же? – умоляюще спросила фрау де Вер, глаза ее были влажными, так как она снова залилась слезами, когда сын поцеловал ее на прощание.
– Мы сделаем все, что угодно, – подтвердил ее муж.
– На прошлой неделе я спросила Йозефа, не изготовит ли он в своей мастерской два деревянных ножных протеза с ремнями для вашего сына. Деревяшек не будет видно – их скроют брюки и обувь. Я шью мягкие подкладки на протезы, а вы, может быть, сможете привезти пару костылей?
Фрау де Вер казалась очень встревоженной.
– Я видела людей, которые могли ходить на одной деревянной ноге, но не на двух. – Она прижала руку к груди в страшном волнении и покачала головой.
– Йозеф должен немедленно прекратить работу над этим поручением! Мой сын упадет! Возможно, он убьется, если ударится обо что-нибудь острое! Нет!
Но гер де Вер изучал Алетту внимательным взглядом.
– Он получит костыли. Когда будут готовы деревянные ноги?
– Довольно скоро. – Алетта знала, что Йозеф приготовил также дерево и для костылей, но для Константина, как и для его родителей, будет лучше, если они сделают это сами. – Но я не могу сказать, что ваш сын согласится на это. Ему еще нужно время. Я не отдам ему протезы до тех пор, пока полностью не буду уверена, что момент выбран правильно.
Во время своей речи Алетта гадала, как гер де Вер воспримет то, что она отдает распоряжения, но он не возмутился ее настойчивому тону. – Мы оставляем все на ваше усмотрение, а я тем временем позабочусь, чтобы доставили самые лучшие костыли, какие только я смогу найти. Каковы размеры?
– Вот, у меня все записано. – Алетта вытащила из кармана листок бумаги и подала его геру де Веру. Он поблагодарил девушку и, обняв за плечи все еще рыдающую жену, повел ее к карете.
Ночью Константин напился до бесчувственного состояния, и два дня после этого ему было плохо. Мрачный и раздражительный, впав после визита родителей в состояние полной апатии, он не находил терпения ни для карт, ни для триктрака. Незаконченную партию в шахматы на столике возле него он сбросил на пол, едва Алетта заикнулась, не доиграть ли ее. Она видела, что Константин вновь замкнулся в себе и вернулся к тому, с чего начал, судя по отсутствию интереса ко всему, что его окружало. Теперь будет вдвойне трудно вернуть его к жизни, даже до того состояния, которого он достиг раньше, но Алетта не собиралась сдаваться.
По мере того, как благоухающая нежными ароматами весна переходила в лето, надежды девушки заставить Константина выйти в сад превращались в ничто. Он соглашался посидеть на балконе, но на этом все и заканчивалось, так как Константин настолько стыдился своей беспомощности, что боялся даже попасть на глаза садовнику. Единственное, чему он уделял внимание, это газеты, и Йозефу приходилось каждую неделю покупать целый ряд изданий, Алетта, читая их после Константина, обсуждала с ним политические события и иногда даже спорила по некоторым вопросам.
Это было беспокойное лето, по всей Голландии проходило множество демонстраций в пользу принца Оранского – движение, которое поддерживал Константин. Будучи сам молодым, он хотел видеть у власти молодого человека, и Алетта соглашалась с ним. Тот факт, что оба они оказались «оранжистами», перекинул между ними мостик. Но в старинном здании парламента в Гааге де Витт и другие политики сопротивлялись давлению масс, их заботило больше то, как бы поугодливее удовлетворить чрезмерные требования Людовика XIV, чем голос народа.
Так как Алетта никогда не выходила в город, ей пришлось поручить Йозефу, купить для нее кое-что из рисовальных принадлежностей. Затем она приступила к работе над эскизом, делая все точно так, как ее учили когда-то в детстве в мастерской отца. Закончив, она на следующее утро отнесла рисунок вместе с набором тростниковых перьев и цветных чернил в комнату Константина. Его всегда мыли и одевали перед завтраком, и он все еще сидел за столом, когда Алетта, оставив принесенные ею вещи в приемной, вошла к нему. Они поговорили, пока она убирала со стола, и Алетта заметила, что он находится в довольно добродушном настроении.
– Я кое-что приготовила, и это заинтересует вас, – сказала она, унося поднос в приемную. Затем вернулась с материалами для рисования и разложила их перед Константином. – Я знаю, что вы увлекаетесь искусством, и у вас есть чувство перспективы, поэтому, я подумала, что вам, вероятно, захочется самому создать пару эскизов.
Константин, склонив голову набок, смотрел на нее с веселым изумлением.
– Очень любезно с твоей стороны. Ты неутомима в своих попытках разогнать мою скуку. Я с радостью принимаю твой подарок. Ты будешь учить меня рисовать.
Алетта растерялась, так как в ее намерения это вовсе не входило.
– Вы говорили как-то, что часто в школе делали наброски и получили кое-какое обучение. Мои уроки вам совершенно не нужны.
– Нет, нужны. Ты ведь специалист.
– Что вы хотите этим сказать? – Алетта разволновалась.
– Когда ты появилась здесь, в первый же день похвасталась, что тебя посадили как-то в студии отца рисовать нищего без ног. По-моему, это был не совсем обычный урок по технике рисования и живописи. И, конечно же, это не был предмет, выбранный наугад, не так ли?
– Ну, да, – неохотно призналась Алетта. Константин во время их бесед неоднократно расспрашивал ее о прежней домашней жизни, но она ни разу не упомянула о сокровенной мечте стать художницей. Нередко после таких бесед она проводила беспокойную ночь, видя сны, в которых снова рисовала, а проснувшись, снова оказывалась в чужих стенах в роли экономки. После таких снов болели вновь старые раны. – Но вы забываете, что у меня нет времени на обучение. В этом деле нельзя торопиться, а я не могу взвалить на плечи Сары все домашние обязанности.
Константин видел, что она хватается за единственную возможную отговорку.
– По крайней мере, ты будешь давать мне советы и замечания?
– Конечно. Почему бы не начать с вида, открывающегося с балкона? – Алетта распахнула стеклянную дверь.
– Да, я попробую. – Он сидел уже лицом к окну, так как любил завтракать, глядя на сад. Константин выбрал одно из перьев, открыл пузырек с чернилами и пристально посмотрел на открытый перед ним блокнот. – Вид чистого листа пугает.
– Вот почему художники стараются как можно быстрее нанести фон на холст. Начните с линии горизонта. Выберите ее выше или ниже, но не строго посередине.
Алетта оставила Константина с его новым занятием. К полудню он сделал вполне сносный эскиз, показывающий, что он гораздо способнее, чем сам предполагал. Начиная с этого времени, за исключением периодов меланхолии, когда он не мог ничем заниматься, Константин рисовал довольно регулярно, а Алетта подготавливала ему натюрморты. Если выдавалась свободная минута, Сара с Йозефом по очереди позировали. Сначала Алетта испытывала боль в душе, исправляя ошибки Константина или указывая на них, так как ей приходилось самой брать в руки кисть, но постепенно ей удалось избавиться от чувства неловкости, считая его работы отвлеченным понятием, а Константин ни разу не просил ее нарисовать что-либо. Это заставило девушку задуматься, не относится ли он – несмотря на все его насмешки и выходки – гораздо тактичнее к ее чувствам, чем кажется на первый взгляд.
Франческа ни разу не видела Питера с тех пор, как они расстались у дверей дома Гетруд после возвращения из Харлема. Сейчас уже был конец августа, и Людольф – в третий раз с июня – снова находился в Делфте. Она знала, что он ждет, чтобы проводить ее назад на Кромстрат после окончания работы. Людольф сменил Вейнтье в качестве сопровождающего, так как нога Клары еще болела. Скорее всего, это было серьезнее, чем просто растяжение, и Клара ходила прихрамывая и могла пройти лишь небольшое расстояние, не испытывая боли.
Ян рисовал в этот день рядом с Фраческой и несколько раз напоминал ей, что рабочие часы давным-давно закончились.
