Текст книги "Золотой тюльпан"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)
– Я не позволю вам помогать ему превращаться в бесчувственного пьяницу! – Алетта схватилась за графин и вырвала его из рук Сары. – Теперь идите и скажите ему, что я забрала вино! Сообщите ему также, что я остаюсь! – Она быстро опустилась по лестнице.
Сара стояла, не зная, идти ли ей вслед за Анеттой или продолжать путь с пустыми руками в комнату хозяина. Затем властный тон, с которым говорила девушка, перевесил чашу весов. С того момента, когда Сара вошла в число домашней прислуги в возрасте двенадцати лет, над ней всегда был кто-то старший, постоянно направляющий ее действия. Несмотря на то, что ей предстояло столкнуться с гневом хозяина, она не испытывала возмущения поведением Алетты, явно решившей взять власть в свои руки и, фактически, уже добившейся этого. Сара прекрасно знала, что у нее нет способности управлять делами. Приятное чувство облегчения охватило ее при мысли, что бремя этого дома отныне не будет лежать полностью на ее плечах. То есть, так будет, если хозяин позволит Алетте остаться.
Молясь в душе, чтобы он дал такое разрешение, Сара переступила через битое стекло и воду у дверей и, подойдя, остановилась перед Константином. К ее удивлению, он не спросил, почему она не принесла вина, и хотя речь его оставалась не совсем четкой, стычка с Алеттой, казалось, отрезвила его. Он не отрывал от женщины сердитого взгляда.
– Как ты объяснишь, что впустила в мой дом молодую женщину вместо ребенка?
– Мне удалось получить только эту девушку, – умоляюще произнесла Сара, – и она очень хочет остаться. – Повторить повелительное заявление Алетты было выше ее слабых сил.
– Ты знала, что она наполнила графин водой?
Сара нервно кивнула.
– Она говорит, что позволит вам пить вино во время еды и виноградный бренди после обеда.
Подбородок Константина дрогнул.
– К черту, что она говорит! – Потом глаза его угрожающе сузились. – В дальнейшем именно она должна являться по моему зову. Когда бы я ни позвонил, она обязана придти, не важно, сколько раз в день. Понятно?
Сара обессилела от радости, что Алетте позволено остаться. В конце концов, ей удалось выдавить:
– Да, конечно. – Потом на лице ее появилось встревоженное выражение. – Но ведь не на двойные звонки?
– Нет. Йозеф по-прежнему будет помогать мне во время купания и там, где это будет нужно.
Сара направилась к осколкам стакана.
– Я уберу это, прежде чем спуститься вниз.
– Пусть Алетта это сделает.
– Я еще не показала ей, где храню тряпки для подобных случайностей.
– Это не было случайностью, Сара, – насмешливо заметил Константин, – и ты прекрасно знаешь. Я бросил стакан нарочно.
– Как скажете, хозяин.
Как только она собрала осколки, Константин велел унести графин с водой.
– Скажи Алетте, чтобы она налила в него виноградного бренди и принесла мне. Сомневаюсь, что она видела пьянчуг в своем сиротском приюте, так что я намерен расширить ее познания.
Алетта, засучив рукава, мыла грязные тарелки и покачала головой, когда ей передали приказание.
– Он получит стакан или два после обеда, как я и говорила, но не раньше.
Вымыв посуду, она составила ее на столе, пока не перемыла все шкафы и полки. Потом занялась стенами, мебелью, дверями и, наконец, так выскребла уложенный квадратными плитками пол, что он засверкал. Все это время колокольчик из комнаты Константина не прекращал свой перезвон, пока Алетта не встала на стул и не обернула вокруг металлического язычка полотняную тряпку. Сара приготовила обед. Она была хорошей поварихой, и радовалась, что ей приходилось сейчас заниматься только приготовлением пищи. Она видела, что с Алеттой можно поладить. Когда в кухне не осталось ни пятнышка грязи и обед был готов, Алетта сменила испачканный передник на чистый. Затем взяла серебряный поднос, на котором Сара расставила суп из спаржи, от которого шел восхитительный аромат, свежий хлеб, сыр, салат, фрукты и небольшой графин с вином.
Константин встретил ее едким замечанием:
– Итак, ты соизволила, наконец, придти. – Затем нахмурился, наблюдая, как Алетта, пристроив край подноса на боковом столике, сняла с него графин с вином, а потом принесла ему обед.
– Я начала приводить дом в порядок, – сказала Алетта, ставя на низкий столик поднос так, чтобы Константин мог дотянуться до всех блюд. – Просто не понимаю, как Сара в ее возрасте ухитрялась справляться. Это слишком тяжкое бремя для пожилой женщины. Сегодня после обеда я принесу себе самые необходимые вещи и, надеюсь, найду носильщика, который согласится доставить мой дорожный сундук как можно быстрее.
– Минутку! Я ожидаю от домашней прислуги немедленного появления на мои звонки, а ты, кажется, становишься глухой и не слышишь их. Если ты не изменишь своего отношения к этим обязанностям, я прикажу Йозефу запереть за тобой ворота и не пускать тебя обратно.
Алетта развернула накрахмаленную льняную салфетку и ловко постелила ее на колени Константину.
– Это будет потерей для вас, – решительно заявила она.
Он с любопытством посмотрел на нее и проводил взглядом, пока она шла наливать вино, стоявшее не очень далеко от него, но все-таки за пределами досягаемости. Казалось, девушка не боялась его, ее не отталкивал тот факт, что он безногий, в словах ее можно было бы прочесть какой-то намек на дружеские отношения. Но Константин мог с уверенностью сказать, что это не входило в ее намерения. Спокойное, невозмутимое поведение девушки охраняло ее, словно щит, и в своем плотно прилегающем белом чепце она казалась целомудренной, как монахиня. Алетта протянула ему стакан с вином, и он с насмешливым видом поднял за нее тост:
– За твой острый язычок!
– Хозяин дома не поднимает бокал за горничную, кроме как на ее свадьбе.
– Ты слишком спесива для прислуги. Что ты здесь делаешь?
– Если вы имеете в виду, почему я в Делфте, то ответ прост. Мой отец в Амстердаме пожелал избавиться от меня. А в вашем доме я потому, что мне нужна крыша над головой и еда. Я уже была до этого няней в семье Вермеров и учительницей двоих детей их соседа.
– Я думал, ты из приюта для сирот.
– Сара тоже так считала. Но регентши отказались прислать кого-то из их подопечных в дом отшельника.
– А! – с горечью воскликнул Константин. – Значит, ты можешь быть тактичной, если захочешь. Почему бы не сказать, что они отказали потому, что без ног я представляю ссбой зрелище, способное напугать ребенка?
Спокойное выражение на лице Алетты не изменилось.
– Ешьте этот вкуснейший суп, пока он не остыл, и перестаньте жалеть себя.
– Ты заходишь слишком далеко! – с угрозой в голосе крикнул Константин. Потом увидел, что она берет графин, собираясь унести его из комнаты. – Подай вино мне!
Алетта, не поворачивая головы, ответила:
– Пока я в этом доме, вы не будете напиваться до бесчувственного состояния. Я вернусь, чтобы наполнить вам второй стакан.
Выйдя за дверь, она затаила дыхание, с испугом ожидая, что на этот раз Константин швырнет тарелку с супом. Произошла еще более ужасная вещь. Оглушительный грохот подсказал ей, что он запустил в дверь весь поднос. Отголоски прошли по всем уголкам дома.
Йозеф пришел на обед, и они с Сарой сидели в кухне, когда там появилась Алетта. Оба пристально посмотрели на нее, пока она ставила на стол графин. Девушка казалась очень бледной. Им не было необходимости спрашивать, что случилось.
– Я обещала ему еще один стакан, – твердым голосом сказала Алетта, – так что вскоре мне придется снова подняться. Боюсь, на этот раз он выгонит меня из дома. Надо бы приготовить второй поднос.
– Садись и поешь супа, – настойчиво предложила Сара, поднимаясь со своего места. – Я подготовлю поднос и отнесу ему наверх. Он будет в ужасном настроении.
– Нет, – непреклонно заявила Алетта. – Я пойду сама. Я не позволю ему запугать меня.
Наверху ее встретило враждебное молчание Константина. Алетта чувствовала на себе его холодный тяжелый взгляд все время, пока снова устанавливала поднос на столике возле кушетки. Она налила стакан вина и, когда он не сделал и попытки взять его, поставила на поднос. Ни слова не было произнесено, пока она убирала остатки прежнего обеда. Ей оставалось только вытереть разлитый суп и вино. И только когда она уже выходила, Константин ледяным тоном обратился к ней:
– Пришли наверх Йозефа. У меня есть кое-какие указания для него насчет ворот.
Алетта чуть не споткнулась, но врожденная гордость не позволила ей показать, какой удар он нанес ей. Высоко подняв подбородок, она вышла из комнаты. За дверью остановилась и сжала руки, борясь с подступающей слабостью. Она проиграла. Он выгнал ее. И его, и ее жизнь обречены.
По крайней мере, она была благодарна, что хоть не упомянула, что видела его до этого дня.
Сара залилась слезами, когда Алетта передала Йозефу, что хозяин хочет видеть его и дать указания насчет ворот.
– Я знаю, что это значит! Он выставляет тебя за дверь!
Йозеф вздохнул, поднимаясь из-за стола, и остановился сказать пару добрых слов Алетте:
– Сара рассказала мне, что ты пыталась сделать. Давно пора кому-то взять хозяина в руки, но Рим, как ты знаешь, не один день строился. Тебе следовало бы приступать к делу постепенно.
Сара, не переставая рыдать, потянула Алетту к скамье возле стола и заставила сесть.
– Попытайся съесть что-нибудь, перед тем как уйти, – прерывающимся голосом убеждала она, наливая суп в миску. – Я думала, мои бедствия кончились, но теперь можно ожидать лишь худшего. Я никогда не смогла бы возражать хозяину, как это сделала ты.
Алетта взяла ложку, но так и не поняла, проглотила она– суп или нет, настолько переполняло ее горе из-за такого глупого промаха. Она слышала шаги возвращающегося Йозефа, но не подняла глаз, пока не услышала его голос. Взглянув на него, Алетта увидела широкую улыбку на его лице.
– Я должен дать тебе ключ от ворот, Алетта. Более того, хозяин приказал отвезти тебя в город, чтобы ты забрала свой дорожный сундук, и привезти обратно.
Радость осветила лицо Алетты. Сара крепко обняла ее, а Йозеф пожал руку. Как будто была выиграна битва, хотя война еще продолжалась.
Йозеф отвез ее в город в щегольском экипаже, и они как раз проезжали мимо дома ван Байтенов, когда Алетта заметила Виллема де Хартога, выходившего из галереи Вермера. Она махнула ему, и Виллем улыбнулся в ответ и подошел, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Как Алетта и предполагала, он знал о разрыве с отцом – ему сообщил сам Хендрик, – но понятия не имел до тех пор, пока не приехал в Делфт и не поговорил в студии с Франческой, что она отказалась от живописи.
– Мне не нравится, что ты столько месяцев совсем не рисуешь, – сказал он. – Но как только ты возьмешь кисть в руки, все навыки восстановятся.
– То была другая жизнь, которую я оставила позади.
– Никто не в состоянии уничтожить талант, даже если он бездействует. Придет день, когда ты не сможешь не рисовать. Что бы ни наговорил тебе о твоих работах отец, это был голос гнева, а не искреннее мнение.
– Он вам так сказал? – холодно спросила Алетта.
– Нет, – признался Виллем, – но ты можешь сама доказать себе.
– Не думаю. Он слишком страстно осудил мой слабый талант. – Боль заполнила сердце при воспоминаниях о периоде ее жизни, который ей хотелось забыть.
– Известие о разрыве между отцом и дочерью огорчает меня.
– Почему? Он болен?
– Нет, он в добром здравии, как и Сибилла. Что касается Марии, она выглядела как обычно, когда я видел ее всего несколько дней назад в вашем доме. Что мне передать им от тебя?
– Отец не хочет даже слышать моего имени, а Сибилле и Марии скажите, что я здорова и нашла себе новое место. – Алетта объяснила, чем теперь занимается, и Виллем уловил восторженные нотки в ее голосе.
– Франческа говорила, что вскоре намерена совершить так долго откладываемую поездку домой. Ты поедешь с ней?
– Нет, – твердо ответила Алетта. – Пройдет много времени, прежде чем я снова увижу Амстердам.
– Тогда, надеюсь, буду встречаться с тобой, когда буду в Делфте. А пока что желаю тебе удачи. Запомни только одно: художник – всегда художник. Я имел дело с достаточно большим количеством художников, чтобы убедиться в этом.
Старое изречение Виллема звучало в ушах Алетты еще долго после того, как они попрощались. Он направился в еще одну галерею Делфта, а она с Йозефом поехала к дому булочника. Но, подумала девушка, в каждом правиле есть исключения.
Вернувшись на новое место работы, Алетта обнаружила, что Сара уже приготовила для нее спальню и примыкающую к ней небольшую гостиную, которые раньше занимала экономка. Это были две самые удобные комнаты в отведенном слугам помещении, так что ее положение упрочилось. На столе лежала большая связка ключей на кольце.
– Теперь они твои, – сказала Сара, с радостью передавая всю власть Алетте. – Мы с Йозефом будем называть тебя «госпожа», соответственно твоему положению.
Алетта задумчиво взяла ключи.
– Я собираюсь кое-что изменить.
– Все, что скажешь.
– Никаких больше подносов с едой для хозяина. Он не калека. Ему надо прекращать валяться целыми днями на кушетке. Начиная с сегодняшнего дня, он будет есть за столом, чтобы он не падал, можно пристегнуть его ремнями к стулу, и стол поставить почти вплотную к нему. Каждый раз должна быть постелена чистая скатерть из камчатного полотна и салфетка, а также подаваться столовое серебро и фарфор. Поднос с горячими блюдами в серебряной посуде с крышками Йозеф может оставлять на том длинном столе, что стоит в приемной, и оттуда я буду подавать кушанья хозяину.
– Да, госпожа. – Сара улыбнулась. Этот поток приказаний напоминал старые добрые времена.
– До того, как распаковать вещи, я хочу осмотреть весь дом и погреба.
– Открыт только винный погреб. Остальные, занимающие примерно две трети пространства под домом, заперты уже много лет.
Начав вместе с Сарой осмотр дома, Алетта подумала, каким знакомым показался бы ее семье этот командный тон. Он снова толкнул бы Сибиллу на насмешливое замечание, что ей суждено остаться до конца своих дней раздражительной старой девой. Переходя из комнаты в комнату, Алетта почувствовала, что вид пыльных простыней и закрытых ставнями окон угнетает ее.
– Сколько времени они находятся в таком состоянии?
– С тех пор, как в этом доме прошла последняя вечеринка, примерно три года назад. Раньше хозяин предпочитал жить в Делфте или Амстердаме. Здесь оставалось лишь самое необходимое количество слуг.
– Нам потребуется время, Сара, но постепенно мы поработаем во всех комнатах и сделаем их чистыми и пригодными для жилья. Хозяина не выманить из его приятных покоев, если остальная часть дома будет находиться в запустении.
– Он приказал, чтобы они оставались закрытыми.
Алетта ничего не ответила, только еще решительнее вздернула подбородок, и Сара при одном взгляде на нее поняла, что предстоит борьба между новой экономкой и хозяином. Собираясь осматривать винный погреб, Алетта избавила Сару от необходимости преодолевать очередную лестницу и спустилась одна. Погреб представлял собой большое квадратное помещение с полками в нескольких нишах. Две запертые двери вели в разные отделения под домом. Алетта попробовала отомкнуть замки самыми большими ключами из связки, но ни один не подошел. Как в большинстве погребов, включая и в ее родном доме, сюда не проникал звук из остальных помещений, и она не слышала, что Сара зовет ее, пока старая женщина не крикнула ей с верхней ступеньки лестницы.
– Бутылки с самым старым французским вином находятся в дальней нише. Хозяин имеет в виду именно их, когда просит бренди.
– Спасибо, что сказала. А где ключи от этих дверей?
– Я не знаю. На моей памяти их ни разу не открывали. Ты ведь не собираешься вычищать все и здесь, не так ли?
Вопрос Сары прозвучал настолько недоверчиво, что Алетта рассмеялась.
– Нет! Но каменный пол надо мыть регулярно, даже несмотря на то, что бутылки должны оставаться в своей пыли и паутине.
– Некоторые из них были опущены сюда много-много лет назад.
Алетта тщательно отметила, где хранятся все редкие вина. Уходя, она взяла бутылку старого французского бренди. Стаканчик этого вина станет достойным завершением трапезы. Ведь Константину следует пообедать с шиком сегодня вечером.
В следующее воскресенье, когда Франческа изъявила желание повидаться с Алеттой, Гетруд с готовностью вызвалась сопровождать ее.
– Это будет очень приятная прогулка, Франческа. Ты, конечно, хочешь сообщить сестре, что собираешься на неделю домой. – Сама же Гетруд хотела попасть в загородный дом де Вера, и эта возможность показалась ей великолепной, хотя она подозревала, что в главную часть дома их не поведут. Она также слышала о слуге и двух свирепых на вид собаках, охранявших поместье. Чего она совершенно не ожидала, так это того, что, когда сторож привел к воротам Алетту, их не пустят даже за ограду. Алетта вышла за ворота поговорить з ними.
– Мне очень жаль, что я не могу пригласить вас в дом, но никому, кроме Сары, Йозефа и меня, не разрешается появляться там. Даже садовникам нельзя заходить в кухню.
– Правда, что большинство комнат заперты? – с любопытством спросила Гетруд, в то время как взгляд ее пытливо пробегал по фасаду дома.
– Да, это так. Но я содержу их в чистоте и порядке. – Алетта взяла сестру за руку. – Как мило с твоей стороны, что ты прошла такой путь, чтобы повидаться со мной.
Не успела Франческа ответить, как снова заговорила Гетруд:
– Где те комнаты, которые занимает Константин де Вер?
На лице Алетты появилось напряженное выражение.
– Не думаю, чтобы ему понравилось, что мы обсуждаем его у его же собственных ворот.
В глазах Гетруд промелькнула досада.
– То, что он не позволяет принять в доме родную сестру своей горничной с ее компаньонкой, свидетельствует об отсутствии учтивости. – Затем язвительным тоном добавила: – Он ведет себя как надсмотрщик над рабами? Я никогда не видела тебя такой уставшей. Жаль, что ты не посоветовалась со мной, прежде чем принять эту должность.
– Я не высыпаюсь, – честно ответила Алетта. Каждый день у нее возникали конфликты с Константином, и ночью она не могла выбросить их из головы.
– Неужели? – Гетруд безразлично пожала плечами и отправилась бродить вдоль ограды, заглядывая через прутья, словно могла высмотреть что-то интересное для себя.
Сестры обрадовались, что сейчас она не слышит их. Франческа обняла Алетту за плечи.
– Ты уверена, что хочешь остаться здесь?
– Да! – горячо заверила ее Алетта. – Не волнуйся за меня. Так приятно тебя видеть.
– Я пришла сказать, что наконец-то поеду домой. И не только потому, что узнала дату свадьбы Греты, но есть кое-что еще. Сибилла пишет, что встретила, в конце концов, мужчину своей мечты и скоро обручится с ним. – Франческа вытащила из кошелька письмо. – Почитай сама.
Алетта прочитала, вздохнула и вернула листок сестре.
– Она пишет только о том, какой он богатый, какой красивый, какая у него прекрасная карета и о прочей подобной чепухе. Как будто это имеет какое-то значение! Она ни разу не упомянула, что любит его.
– Я тоже это заметила.
– Значит, ты поедешь домой, чтобы самой взглянуть на будущего зятя.
– Я хочу быть уверена, что она не делает ошибки.
– Если Сибилла уже приняла решение, ты ничего не сможешь сделать, даже если она собралась замуж за Людольфа ван Девентера.
– Боже упаси!
Франческа выглядела настолько ошеломленной, что Алетта рассмеялась.
– По крайней мере, этот Адриан ван Янс должен оказаться лучше его.
Франческа улыбнулась.
– Сибилла хочет, чтобы мы обе присутствовали на вечеринке в честь ее помолвки.
– Я читала. Наша сестра все еще ребенок. Она совсем такая, каким был отец до того, как в нем появилась эта непростительная черта. Сибилла считает, что о неприятностях можно легко забыть, если притвориться, будто их вообще не было, не важно, что остаются серьезные последствия. Она не дает ни малейшего намека на то, что отец как-то смягчился по отношению ко мне, да ничего не изменилось бы, если б она и заметила это. Мне кажется, что у этого ее молодого человека дружная семья, и ей хочется представить и нас такими же, невзирая на то, какие чувства мы с отцом испытываем друг к другу.
– Когда-то мы тоже были близки.
– Все кончилось после смерти мамы. Все пошло по-другому. Тебе придется ехать домой одной. Когда ты выезжаешь?
– На следующей неделе.
Они еще несколько минут постояли вдвоем, потом вернулась Гетруд, сгорая от нетерпения поскорее отправиться назад в Делфт. Алетта прошла в ворота, помахала им и медленно пошла к дому. Неудивительно, что она выглядит усталой. Константин сделал из нее противоядие от своей скуки, и ей приходилось терпеть его колкости и насмешки. Он никогда не улыбался, не считая циничных ухмылок, никогда не смеялся, не считая дикого хохота, но хуже всего были периоды его глубокой меланхолии. Удивительно, но он никогда не возмущался тем, что она ограничила выпивку, а иногда не допивал или вообще не брал второй стакан вина, но в отместку периодически напивался до безумия из источника, который Алетте не удалось обнаружить. Ключ от погреба был у нее, и так как Сара с Йозефом поклялись, что свои запасы он получает не от них, она могла только сделать вывод, что Константин прячет бутылки в потайном месте в своей комнате. Он получал истинное удовольствие и откровенно развлекался, наблюдая, как Алетта ищет тайник, простукивая обшивку и тщетно пытаясь сдвинуть с места резные украшения.
– Почему бы не поднять половицы? – насмехался он. – Или посмотреть наверху, – на пологе кровати?
Как-то раз, обнаружив его напившимся до бесчувствия и увидев пустые бутылки из-под голландского джина и бренди возле кушетки, Алетта принесла невысокую лестницу, осмотрела верхнюю резную перекладину, на которой крепился полог, но ничего не нашла. Она знала, что Константин – довольно активный человек. Хотя она ни разу не видела, как он передвигается из одного места в другое, но знала, что он многое делал для себя сам и по привязанной к кровати веревке мог самостоятельно забираться на нее. Чего он не мог делать, – это выходить на улицу, хотя в хорошие дни ему выносили на балкон стул.
Когда она вошла на кухню, колокольчик трезвонил, как бывало бесчисленное число раз за день. Гадая, что ему понадобилось сейчас, Алетта поднималась по лестнице. Константин находил особое удовольствие в том, что призывал ее наверх и велел принести ему книгу из библиотеки или давал еще какое-нибудь подобное поручение, а потом, когда она приносила то, что он просил, отсылал ее назад, за второй книгой или каким-то предметом. Она заменила Йозефа в качестве партнера Константина в картах и шахматах, так как иногда могла нанести ему поражение, и все это составляло часть непрерывной борьбы между ними. Ее победа придет в тот день, когда она увидит, что он снова начнет жить нормальной жизнью – выходить на улицу, развлекаться, принимать друзей. Возможно, тогда и ее разбитая жизнь вновь приобретет какой-то смысл. Открыв дверь, Алетта подошла к Константину.
Гетруд и Клара, а также все дети Вермеров пришли провожать Франческу, уезжающюю дилижансом в Амстердам. Она махала рукой, пока они не скрылись из вида. Потом устроилась удобнее, приготовившись к путешествию. Она едет домой! К родным и друзьям! К Питеру и свободе! Возбуждение опьяняло ее.
Ян разрешил ей взять домой свою последнюю картину, чтобы показать отцу, что было очень любезно с его стороны, так как он мог продать ее на следующий день после окончания. Все работы девушки находили покупателей, а ее цветочная композиция, которую она завершила с появлением первых тюльпанов у фрау Тин, принесла довольно крупную сумму. Франческу это радовало. Она знала, что Ян, имея так много детей на содержании, чаще находился в долгах, чем без них. Он наконец-то окончил и продал изящный портрет Катарины, сидевшей с пером и бумагой за столом, – на зеленовато-желтом лифе сверкала брошь, в уши были вставлены ее любимые жемчужины, а хорошенький, отделанный кружевом чепец, скрывал волосы. «Женщина, пишущая письма, и ее служанка» – выбор названия был очевиден, так как Элизабет стояла за спиной Катарины, скрестив на груди руки, явно ожидая, когда письмо будет дописано, чтобы отнести его. Сейчас Ян писал портрет местной женщины: она должна была стоять в гостиной, у верджинала, положив руки на клавиатуру.
– Я собираюсь сменить картину на стене в гостиной. Мне это нужно для работы, – сказал Ян Франческе, получив заказ. Она знала, как тщательно он подбирал всегда необходимый фон, так как впоследствии каждая деталь вносила свою лепту в передачу содержания законченного произведения.
Франческа помогла ему снять большое полотно Теодора ван Бабурена под названием «Сводня», которое было бы совершенно не к месту. Потом они вместе заменили его картиной с противоположной стены; на ней был изображен Купидон, державший открытку с надписью, что любить следует только одного человека. Так как все знали, что дама на портрете состоит в счастливом браке и верна своему мужу, данное полотно вполне подходило, чтобы изобразить его на стене позади женщины.
Ян уже задумал портрет, составляющий пару, хотя это не означало, что продаваться они тоже будут парой. Так как один изображал чистую любовь, Ян решил, что было бы интересно передать в такой же едва уловимой манере любовь нечестивую.
– Натурщица, играющая на верджинале на парном портрете, будет в роскошном платье, – сказал он Франческе, а также Катарине, тоже находившейся в тот момент в мастерской. – Я вижу ее в темно-синем шелке, и в юбке насыщенного желтого цвета.
Катарина незаметно подмигнула Франческе. Они обе знали, что в гардеробе Катарины есть именно такое платье, и Ян хочет позаимствовать его для своей модели. Так как натурщицей станет, вероятнее всего, их дочь Мария, иногда позирующая отцу, не возникнет никаких проблем.
– На стене позади натурщицы, – продолжал Ян, – я повешу «Сводню» ван Бабурена и, в противоположность прозрачному дневному свету, заливающему первый портрет, я приглушу свет и добавлю теней. Внешне это будет просто еще один портрет – превосходно выполненный – красивой женщины за музыкальным инструментом, но совершенно с иным подтекстом.
Франческа, сидя у окна дилижанса, с удовольствием рассматривала пейзаж с его аккуратными сельскими домиками и лужайками, на которых овцы, коровы и лошади составляли друг другу компанию. Живые изгороди были не нужны, потому что узкие каналы со сверкающей на солнце водой отделяли одно поле от другого. Время от времени дорога подступала довольно близко к очередной ветряной мельнице, и Франческа различала характерное «звуки» огромных крыльев, пока они величественно вращались, перемалывая зерно или осушая почву. Она чувствовала, как сердце волнуется от любви к Голландии, а потом точно так же оно вол ювалось при мысли о Питере, когда в поле зрения появились ослепительные тюльпановые поля. Были также места, где головки уже срезали со стеблей, а на каналах повсюду виднелись баржи, увозившие разноцветные тюльпаны, сверкавшие на солнце, словно драгоценные камни, на продажу. Еще одно достойное внимания зрелище представляли собой дверные проемы, окна, кареты и телеги, и даже сами баржи, украшенные гирляндами из тюльпанов повсюду, где дети или терпеливые взрослые нашли время сплести их.
Все это еще раз напомнило Франческе, что сейчас безумно занятый сезон для Питера и далеко не лучшее время ожидать его визитов в Амстердам. Затем сердце радостно забилось при неожиданно пришедшем решении. Она не станет сообщать ему, что приехала домой, а проведет с ним день по пути назад в Делфт, удостоверившись сначала у его экономки, фрау Хаут, что он точно в Харлем-Хейсе. Неважно, если он окажется слишком занятым, потому что она будет счастлива просто побыть рядом с ним, а может, даже помочь. Она как-то пообещала ему приехать в Харлем, когда цветут тюльпаны, и вот представится случай выполнить обещание.
Дома ее не ожидали, поэтому никто не встретил Франческу на площади Дам. Шумная, наполненная морем атмосфера Амстердама сама по себе стала приветствующими ее трубами. Только сейчас девушка осознала, как сильно она скучала по родному городу. У Франчески была с собой только ручная кладь, так как она знала, что это все, что ей понадобится дома. Поэтому, взяв в одну руку сумку и зажав завернутое в полотно картину в другой, она поспешила к дому. Оставшиеся несколько ярдов она пробежала и через боковой проход вошла во внутренний двор. С треском распахнув заднюю дверь, Франческа пронеслась по голубым плитам коридора и влетела в кухню. Там была только Грета, которая чуть не выронила сковороду, широко распахнув от изумления глаза.
– Юффрау Франческа! – закричала она. – Вы приехали домой на мою свадьбу!
– Я не пропустила бы ее ни за что на свете!
Смеясь, они обнялись, словно сестры. Грета была вне себя от радости, что первой расскажет домашние новости. Все здоровы, Хендрик с Сибиллой обедают сегодня с Адрианом и его родителями, а Мария спит в маленькой гостиной. Что касается самой Греты, то утром она пойдет домой готовиться к предстоящей свадьбе. Потом ей дали три дня провести наедине с мужем, прежде чем она вернется к работе.
– Симону разрешили остаться со мной здесь до тех пор, пока он снова не уйдет в море, – закончила Грета. Затем, чтобы Франческа не подумала, будто это означает лишний рот в семье, добавила: – Он плотник на судне и починит крышу, чтобы не текла, потом сделает мебель, которую поставим во внутреннем дворике, и в хорошую погоду можно будет есть на свежем воздухе. Он выполнит еще ряд поручений, я уже записала их.
– Я знаю, что ты никогда не выбрала бы в мужья лентяя! Надеюсь, он останется здесь подольше, и я уверена, что точно так же думают и все остальные члены семьи.
Грета не питала надежд насчет длительного пребывания вместе, зная, что вскоре ему снова придется уйти в море, но весело заявила об их намерении взять все, что можно, от предоставленного им времени. Затем Франческа пошла будить Марию, но при звуке ее шагов старая женщина открыла глаза, сразу же догадавшись, кто здесь.
– Ты дома, дитя мое! – радостно воскликнула она.
Грета поставила еще один прибор на кухонный стол, за которым они с Марией ужинали, когда хозяев не было дома.
Франческа ничего не имела против парочки тихих, спокойных часов в первый вечер возвращения домой. После ужина Мария рано легла спать, а к Грете пришел ее жених – румяный, светловолосый молодой человек – и они посидели часок на кухне. Франческа побродила по дому, замечая происшедшие перемены. В столовой появились новые кремовые шторы, а керамический цветочный горшок, в котором Питер принес гиацинт, пополнил коллекцию делфтского фаянса за стеклом в гостиной. В комнате для приема гостей она подняла крышку верджинала, внутренняя сторона которого была украшена голландским пейзажем с ветряными мельницами и танцующими детьми; Франческа, будучи еще маленьким ребенком, пришла в восторг, когда Анна первый раз показала ей эти сценки. Ей всегда казалось, будто крошечные фигурки танцуют под звуки звенящей музыки. Проиграв несколько тактов припомнившейся пьесы, она снова опустила крышку.
