Текст книги "Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие"

Автор книги: Ростислав Самбук

Соавторы: Владимир Кашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)

– Как раз у Дорфманов закипел чайник, – объяснила Марьяна Никитична свою оперативность,

Она достала из серванта вазочку с вареньем и миниатюрные блюдца, все это разместила на журнальном столике, где раньше лежала болонка. Теперь собачка устроилась у нее на коленях, периодически показывая Хаблаку зубы; почему-то майору расхотелось пить чай, но все же он зажал чашку в ладонях, пригубил, поставил назад на столик и сказал:

– Надеюсь, Марьяна Никитична, что наш разговор не покажется вам очень обременительным, вижу, вы женщина мужественная и найдете силы, чтоб ответить на несколько вопросов.

Марьяна Никитична положила себе полное блюдечко варенья, остро взглянула на Хаблака и ответила твердо;

– Да, я найду силы, хоть и трудно. Бедный Миша, он так любил меня! Кстати, есть доказательства этого, – вставила вдруг совсем иным тоном, по-деловому, – он любил меня, потому что потерял веру в женщин. Боже мой, как он страдал! – внезапно воскликнула, закатив глаза.

«Подпольный страдалец и прохвост, – не без раздражения подумал Хаблак. – Страдал и воровал у государства…»

Да, майор был уверен, что Манжула обкрадывал именно государство. Попробуй наворовать в квартирах или награбить у прохожих на пятьдесят семь тысяч рублей, не считая золота, хрусталя, ковров…

А сколько еще растранжирил, пропил, прогулял!..

Хаблак почувствовал, как злость подступила к сердцу, и, чтоб скрыть свои чувства, взял чашку и стал помешивать чай серебряной ложечкой. Сказал, подыгрывая Ковалевой:

– Я почему-то уверен, что вы единственный человек, которому доверял Михаил Никитич. Потому и пришел именно к вам.

– Кому же доверять, как не сестре! – заявила безапелляционно и вдруг спросила как будто между прочим, но смотрела на него во все глаза: – Когда я смогу получить деньги?

– Вы имеете в виду?.. – поразился такому нахальству Хаблак.

Однако Марьяна Никитична не шутила.

– Да, – продолжала она, – я имею в виду деньги, которые вчера почему-то забрала милиция. Незаконно забрала. Эти деньги принадлежат мне, поскольку я—единственная наследница и имею право…

– Вот об этих деньгах я и хотел поговорить с вами, – перебил ее Хаблак.

– А для чего разговаривать? Их надо возвратить, я буду жаловаться – до чего дошли, вламываются в частную квартиру, забирают трудовые сбережения!..

Хаблак предостерегающе поднял руку.

– Минуточку! – попробовал остановить Ковалеву, но та не заметила жеста и, вероятно, не слышала слов.

– Трудовые сбережения!.. – повторила громко. – Надеюсь, вы знаете, что по закону они принадлежат мне.

– Знаю, – наконец подал голос Хаблак, – если вы единственная наследница…

– Единственная.

– Законом предусмотрено, что можете получить наследство через полгода. Этот срок установлен…

– Знаю. Чтобы выявить всех наследников. Но больше никого не будет, я и только я должна получить все.

– Если положено, получите.

– Но зачем же тогда милиция забрала деньги и ценности?

– Мы расследуем дело об убийстве вашего брата и собираем вещественные доказательства.

– Разве деньги тоже вещественные доказательства?

– Конечно. И никуда они не денутся, вы получите их, если не выяснится, что они нажиты нечестным трудом.

– Почему это нечестным! – рассердилась Марьяна Никитична так, что бросила на диван подушку с болонкой. Но собачка отчего-то зарычала не на нее, а на Хаблака, даже залаяла.

– Извини, Манюня, мама обидела тебя… – просюсюкала Марьяна Никитична, но сразу забыла о болонке и бросила Хаблаку: – Вы смеете сомневаться в порядочности моего брата?!

– Пока что нет, – покривил душой майор. – И хочу, чтоб вы объяснили, откуда у Михаила Никитича такие деньги. Ведь его зарплата…

– Миша получал триста рублей в месяц, – несколько преувеличила доходы брата Марьяна Никитична, – и жил экономно…

– Да уж, – не удержался от иронии Хаблак, – об этом свидетельствуют японский магнитофон и хрустальные вазы, а стоят они…

– Вазы он получил в наследство от мамы. И ковры. Наша мама умерла шесть лет назад и все оставила Мише.

– И деньги?

– И деньги. – Ковалева даже не запнулась.

– И много зарабатывала ваша мама?

– Она получала пенсию за отца.

– И отложила пятьдесят семь тысяч?

– Но ведь нашего отца знала вся Одесса. Никита Львович Манжула, известный педиатр, спросите у каждого… Он был человеком зажиточным, а мама не сорила деньгами. Кроме того, наши родители имели дачу, виллу на берегу моря, и мама продала ее после смерти отца.

Ковалева говорила так уверенно и убедительно, что Хаблак засомневался: а что, если его подозрения безосновательны – действительно, вилла на берегу моря стоит больших денег, да и известный на всю Одессу педиатр, вероятно, зарабатывал много, не говоря уже о левых поступлениях…

– Хорошо, – сказал примирительно, – не о том сейчас речь. – Вдруг одна мысль мелькнула у него, и майор спросил: – Значит, ваша мама оставила все деньги Михаилу Никитичу? А вам ничего? Почему не пополам?

Глаза у Ковалевой забегали, но она сразу овладела собой и ответила спокойно:

– Почему только Мише? И мне тоже. Но ведь я, сами видите, живу в коммунальной квартире и боялась держать такую сумму при себе. Я доверяла брату и хранила свои сбережения у него. Вот и требую, чтобы половину денег, те, что принадлежат лично мне, отдали немедленно. Понимаю, остальные надо ждать полгода – я подожду, это не так уж и важно…

– Но почему, когда мы начали осмотр квартиры вашего брата, вы не сообщили о тайнике?

– Чтоб иметь неприятности? Так, как сейчас, доказывать, что деньги мои, и ждать полгода?

– То есть вы хотели потом забрать деньги из тайника сами?

– Э-э, нет… – Марьяна Никитична решительно помахала указательным пальцем чуть ли не под носом у Хаблака: – Вы намекаете на что-то незаконное, а незаконного тут ничего нет. Разве не дозволено человеку забрать свое, то, что принадлежит ему по праву?

– Брать по праву, конечно, дозволено, – согласился Хаблак и попытался заговорить о другом: —А скажите,Марьяна Никитична, вы не знали, что ваш брат последние полгода не работал?

– Почему же… – хотела возразить, но вовремя вспомнила историю с секретаршей, немного смутилась и поправилась: – Да, не знала, видно, Миша не придавал этому значения и просто забыл сказать мне.

– Но вы утверждаете, что у него не было от вас секретов. Как-то не вяжется…

– Ну, знаете! – рассердилась она. – Подумать только – работа… Сегодня тут, завтра там. Считаете, мне было интересно, на заводе он или в каком-то тресте… Не все ли равно?

– Вы сами говорили, что характер ваших отношений с братом исключал недомолвки.

Марьяна Никитична задумалась на несколько секунд, вероятно, поняла, что немного переиграла, и решила хоть как-то загладить неблагоприятное впечатление от ее слов.

– Подождите, – замахала руками, – я вам сейчас докажу, что все это не так. Миша, когда уезжал из Одессы, всегда помнил обо мне и часто писал. Я же говорю: не мог существовать без меня. Вот письма, – достала из резной деревянной шкатулки. – Кстати, и эту штуку подарил мне, видите, какое чудо: ручная работа, гуцульская. Наверно, Миша просто забыл сказать мне, что уволился, его не было в Одессе чуть ли не полгода, я полагала – в командировке, он же снабженец и только и делал, что ездил…

– И эти письма, – подзадорил Хаблак, – написал в последнее время?

– Да, из Ивано-Франковской области. Я же говорю: была уверена, что он там в командировке, а он, видно, решил передохнуть. Бедный, утомился, а с его сердцем…

Хаблак вспомнил уверенного, лощеного, самодовольного человека в белых джинсах и не очень поверил Марьяне Никитичне. Однако ничем не выказал своих сомнений.

– Говорите, Михаил Никитич полгода пробыл в Ивано-Франковской области? – уточнил он.

– Можете убедиться. – Ковалева подала майору письма. Читайте, я позволяю, они адресованы мне. Видите, Миша не забывал свою сестру, писал дважды в месяц, не реже.

Писал Манжула Ковалевой и в самом деле регулярно. Не письма, а открытки, всего в несколько строчек, одиннадцать открыток; первая отправлена в январе из самого Ивано-Франковска, другие – из Коломыи, Яремчи, Косова, опять из Ивано-Франковска… Последнюю, судя по почтовому штемпелю, опустил в ящик месяц назад в Снятине.

Хаблак быстро пробежал глазами написанное.

Из Яремчи:

«Дорогая Марьяна! Я в Карпатах. Тут снежно. Люди ходят на лыжах, а я никак не выберусь. Много дел. Такая уж наша доля. Целую. Михаил».

На другой с видом какого-то карпатского городка:

«Дорогая Марьяна! Две недели не писал, немного закрутился. Стояли морозы, я приобрел себе дубленку.Морозы в Карпатах – чудо. Все белое, и снег скрипит под ногами. Целую. Твой Михаил».

Эту открытку Манжула отправил из Коломыи.

Еще одна, из Рахова:

«Дорогая сестра! Лежу на кровати в гостинице, немного приболел, но, к счастью, не грипп. Обычная простуда, день-два – и встану на ноги. А так у меня порядок, работаю, езжу, Карпаты уже немного надоели, соскучился по Одессе. Целую. Михаил».

Остальные приблизительно в таком же духе.

Хаблак попросил у Ковалевой разрешения и записал, когда и откуда они посланы – Манжула ездил по Карпатам как-то бессистемно: сегодня в Коломые, через десять дней в Рахове – Закарпатье, а еще через две недели в нескольких десятках километров от той же Коломыи – в Кутах. Но Ивано-Франковскую область, судя снова– таки по открыткам, покидал только раз: лежал больной в раховской гостинице.

Правда, несколько дней прожил на границе двух областей, на Яблонецком перевале в гостинице «Беркут». Видно, отдыхал от трудов праведных. Так и писал:

«Дорогая сестра! Третий день живу в чудесной местности, в сердце Карпат, на перевале. Красивая деревянная гостиница, пристойные номера, ресторан и бар, есть где отвести душу. Вокруг леса – удивительно красивые ели, их тут называют смереки. Немного отошел от дел, отдыхаю. Твой Михаил».

Датирована эта открытка девятнадцатым мая, и Хаблак подумал: в конце мая в Карпатах действительно рай. Даже позавидовал Манжуле – это же надо бить баклуши среди смерек, да и еще с ежевечерними коктейлями. К тому же пижон в белых джинсах, наверно, не ограничивал себя обществом ресторанных официантов.

Марьяна Никитична внимательно следила, как Хаблак записывает в блокнот отдельные места из открыток Михаила. Восприняла его любопытство по-своему:

– Теперь вы убедились, что мы жили душа в душу? И что между нами не было секретов?

«И вы, уважаемая, знали о некоторых аспектах жизни вашего брата…» – подумал майор. Ведь «крутился», по его собственному выражению, в Карпатах недаром, как и недаром уволился с работы именно перед этой поездкой.

Вероятно, у него были какие-то левые дела в Карпатах, возможно, что-то связанное с лесом или изделиями гуцульских умельцев, ибо на какой еще бизнес может рассчитывать делец в этом краю?

– Да, я убедился в нежных чувствах Михаила Никитича к вам, – ответил суховато Хаблак.

Понял: вряд ли вытянет еще что-то из Марьяны Никитичны, хорошо, хоть показала ему открытки Манжулы, они дали немало материала для размышлений.

Басов встретил Хаблака вопросом:

– Что-то выудил у старой пройдохи?

– Немного.

– Она замыливала тебе глаза россказнями об отце и вилле?

– Говорила.

Басов покрутил головой.

– Нашим ребятам тоже заливала. После того как они нашли тайник с деньгами и золотом. Я поинтересовался, что к чему. Отец у них действительно был врачом, обычным педиатром в детской поликлинике, середняком, скромным человеком. К тому же разошелся с первой женой, матерью Марьяны Никитичны. Дачу они имели, виллу, как называет Ковалева. Деревянная халупа по дороге в Затоку. Есть у нас такое приморское село. И продала мать Ковалевой эту халупу за полторы тысячи. Фактически взяла деньги за участок, а вот теперь там какой-то завмаг виллу отгрохал, каменный дом с мансардой.

– Полторы тысячи… – задумчиво повторил Хаблак. – Меньше, чем нашли в кармане Манжулы.

– Ничего себе – карманные деньги., – поддакнул Басов. – Что будешь делать?

– Ночным рейсом – в Киев. Почему-то мне кажется, оттуда нити тянутся: киевский рейс, потом вишневая киевская «Волга»… Посоветуемся с Дробахой и завтра тебе позвоним. Билет на самолет устроите?

– Это в наших руках, – усмехнулся Басов, – пока что не отказывали.

11

Дробаха слушал рассказ Хаблака об одесских событиях и потихоньку, сосредоточенно дул на кончики пальцев.

– К какому же выводу вы пришли? – спросил наконец.

– Надо искать вишневую «Волгу».

– Резонно.

– И человека, похожего на Энгибаряна. Это не так уж и сложно.

– Согласен, майор, рассуждаете логично, но, честно говоря, меня больше интересует карпатский вояж Манжулы.

– Может, последние события связаны именно с этим вояжем, как вы изволили выразиться?

– О-о, мы уже перешли на дипломатический лексикон… – мягко улыбнулся Дробаха.

– Наверно, из меня никогда не выйдет дипломата.Ну, – возразил Иван Яковлевич, – можно считать,

уже вышел, товарищ майор. Должны знать: хороший криминалист – ничто без дипломатических способностей.

– Вы думаете?

– Уверен. Имею в виду не внешний дипломатический лоск, а умение владеть собой в любых обстоятельствах, умение найти подход к человеку, нужные слова.

Затуманить противнику голову, обвести его вокруг пальца?

– Если хотите, и это… – Дробаха не воспринял легкой иронии Хаблака. Итак, все силы на поиски вишнёвой «Волги»… Но не забывайте о Бляшаном и Лапском, всё может быть, уважаемый Сергей Антонович.

– А научно-исследовательский институт? – поинтересовался Хаблак. – Вы называли какого-то Курочко?

– Ставим точку, – отмахнулся Дробаха. – Вчера позвонил мне из Одессы академик Корольков. Извинялся… Оказывается, совсем забыл, что в Борисполе перед посадкой достал из чемодана папку с какими-то расчетами. Хотел посмотреть их в самолете. Папка лежала на дне чемодана, и если бы в нем было что-то постороннее – скажем, мина, – Корольков обязательно заметил бы ее.

– Черт его знает что! – рассердился Хаблак. – Водят нас за нос…

– Бросьте, – сказал спокойно Дробаха. – Не забывайте: сам Корольков! Он весь в своих формулах и расчетах, для чего ему забивать голову чемоданами? Слава богу, хоть вспомнил… Но, – сдвинул брови, – и вы не занимайтесь второстепенным. Проверку Лапского и Бляшаного поручим кому-нибудь другому. А вам следует заняться гостиницами.

– Какими гостиницами? – изумился Хаблак.

– Не станете же вы подменять автоинспекцию… Вишневая «Волга» – их дело, а Манжула, вероятно, жил где-то в гостинице.

– Да, в гостинице, он ведь говорил об этом.

– В какой?

Хаблак лишь пожал плечами, а Дробаха поучительно сказал:

– В гостинице могли запомнить Манжулу. Вы говорите, человек он видный – поинтересуйтесь у дежурных, горничных, может, за что-то и зацепитесь.

Конечно, Иван Яковлевич был прав, и Хаблаку даже стало стыдно, что сам не додумался до таких элементарных вещей. Однако не занялся самобичеванием, в конце концов они с Дробахой подстраховывают друг друга, да и вообще давно известно, что один в поле не воин.

Через час Хаблаку доложили, что Михаил Никитич Манжула в течение двух недель (он выписался из гостиницы в день злосчастного одесского рейса) снимал двухкомнатный номер люкс в гостинице «Киев». Хаблака это рассердило: он, майор милиции и старший инспектор Киевского уголовного розыска, только раз жил в люксе более скромной гостиницы «Моряк» – и только благодаря тому, что приехал в Одессу вместе со следователем по особо важным делам, – а тут какой-то прохвост, нахал, как мысленно обозвал его Хаблак, да, нахал в белых джинсах или японском вельветовом костюме, дармоед, который, позволяет себе не работать полгода, роскошествует в комфортабельном люксе!

Почему?

Так и спросил у администраторши: не помнит ли, случайно, постояльца Манжулу Михаила Никитича, и на каком основании тот поселился в люксе?

Администратор, симпатичная женщина с густо накрашенными губами, наморщила свой симпатичный носик, немного подумала, но Манжулу не припомнила или сделала вид, что не припомнила. Она полистала какой-то журнал и сообщила: гражданин Манжула Михаил Никитич поселился по броне министерства, и назвала какого именно. «Сколько ему стоила эта броня?» – хотел спросить майор, но удержался и все же подумал, что, возможно, французская помада, которой красит губы хорошенькая администраторша, приобретена также за деньги Манжулы.

Однако что поделаешь, не пойман – не вор, определенный круг людей еще пользуется этим, но он, майор милиции Хаблак, именно для того и существует на свете, чтоб доказать им: всему этому приходит конец. А может, он зря напустился на женщину, ведь как приветливо улыбается ему, в самом деле симпатичная и смотрит доброжелательно.

Хаблак поднялся в лифте на одиннадцатый этаж (и тут Манжула заботился о себе: подальше от городского шума и автомобильного смога), дежурная смерила его внимательным взглядом, видно, она знала всех своих постояльцев, потому что спросила:

– Поселяетесь?

Этот вопрос понравился Хаблаку, он свидетельствовал о наблюдательности дежурной. Майор присел возле ее столика и показал удостоверение.

Женщина не удивилась, только стала серьезнее и как-то вся подобралась, – конечно, знала, что попусту из уголовного розыска к ней не придут.

Хаблак положил на стол фотографию Манжулы:

– Пять дней назад в семнадцатом номере вашего этажа жил этот человек, Михаил Никитич Манжула, Помните его?

Дежурная взяла снимок, поднесла ближе к глазам, но сразу положила назад, на стол:

– А как же, помню. Он из люкса.

– Что можете сказать о нем?

– А ничего. Человек как человек. Не напивался, не скандалил.

Хаблак решил начать издалека.

– Расскажите немного о нем, – попросил он.– Когда вставал, когда шел на работу? Вероятно, приехал в «Киев» по делам?

Дежурная посмотрела на Хаблака внимательно.Наверно, наконец дошло, почему именно Манжулой интересуется работник уголовного розыска.

– Неужто преступник? – От удивления у нее дернулась губа. – Такой солидный и респектабельный человек!

Видно, у нее были устаревшие представления о преступниках: в натянутой на лоб кепочке, с расстегнутым воротом рубашки, сигаретой, прилипшей к губе, и татуировкой на оголенной груди.

– Никто ничего не знает, – поспешил успокоить женщину Хаблак. – Ваш бывший постоялец погиб, и мы расследуем обстоятельства его смерти.

Женщина вздохнула почему-то с облегчением: бывает же такое, ей легче было воспринять известие о смерти человека, чем разочароваться в нем.

– Другое дело, – сказала она, – а я подумала…

Что именно она подумала, Хаблак уже знал, потому

и переспросил:

– Значит, говорите, респектабельный… И в чем это проявлялось?

– Солидных людей сразу видно. Даже по одежде.

«Ну, – мысленно возразил Хаблак, – это уж дудки.

Теперь и грабитель в японском вельвете пижонит».

– Вероятно, Манжула вел себя тихо, утром шел на работу, вечером отдыхал?

Дежурная немного подумала и предположила:

– Мне почему-то показалось – он в отпуске. Приехал в Киев отдыхать, так как никуда не спешил и вставал поздно. Иногда полдня в номере просиживал.

– Не расспрашивали: как он себя чувствует в Киеве, не скучает ли?

– Был разговор. Когда-то сел он тут, где вы сейчас. Немного разговорились, сказал: нравится мне ваш город, с удовольствием переехал бы, потому что у нас, в Одессе, летом пыльно и курортники надоедают. И еще сказал: занимается в Киеве каким-то делом.Я догадалась – ученый или художник, ведь во всем заграничном, и очень хорошо пахло от него.

– Теперь пахнуть так каждый может: на Крещатике вон парижский одеколон продают…

Дежурная сурово поджала губы, Спросила:

– Почему же от вас так не пахнет? Вы можете заплатить за парижский, а я, извините, нет.

– И я не могу, – честно согласился Хаблак. Представил: флакон парижского одеколона – чуть ли не велосипед для Степашки, так на что же стоит потратиться? – А гости к Манжуле ходили?

– Женщин имеете в виду? – хитро прищурилась дежурная.

– Не только. Мужчин также.

– Все бывает, – махнула рукой. – Есть девушки, которые по номерам бегают. Но ведь у нас строго: до одиннадцати часов…

– И к Манжуле бегали?

– Не припомню. Однажды, правда, компания завалилась. Он утром объяснил: в ресторане познакомились, вот и пригласил к себе на шампанское. Двое мужчин с девушками. Сидели до половины первого, я ему звонила, чтоб гостей выпроваживал.

– Подождите, и один из этих гостей – высокий и лысоватый? Нос приплюснутый, как у боксера, лицо скуластое? Похожий на армянина? Лет пятидесяти?

Дежурная, раздумывая, покачала головой:

– Да нет… – Потом припомнила и ответила уверенно: – Молодые, лет по тридцать. Я еще удивилась: такой солидный человек – и с молодыми… Но, – презрительно выпятила губы, – я уже ничему не удивляюсь. Девушки с парнями были, красивые девушки, хотя и такие… Ну кто из порядочных девушек к незнакомому человеку в номер пойдет? А он выпил, раскис, ну и пригласил…

– Утром небось извинялся?

Я же говорю: совесть еще имел. Другие напьются, скандалят, и ты же виновата, а Манжула все-таки совесть имел – образованного человека издали видно.

– А днем? – начал зондировать Хаблак. – Приходили к нему коллеги?

– Конечно, не на хуторе же…

– И кто же?

– Ну, приходили какие-то мужчины. Раз или два, меня это не интересовало. Тут, знаете, столько народу ходит. Приезжают, уезжают, посетители, компании. Нам в это вмешиваться нельзя. Лишь бы ночью был порядок.

–  Как часто вы дежурите?

– Раз в трое суток.

«Расспросить еще двух дежурных», – отметил про себя Хаблак.

Видно, женщина угадала его мысли, так как посоветовала:

– А вы еще с Ниной поговорите. Горничная, убирает в номерах. Они иногда больше нас знают, Да еще дежурных расспросите, моих сменщиц.

– Нина тут?

– Куда денется!

Дежурная поднялась, и Хаблак пошел за ней по коридору. Остановилась у открытых дверей, за которыми гудел пылесос. Дежурная позвала горничную– и Нина вышла, пожилая женщина в белом халате и такой же белоснежной косынке, вероятно, поэтому показалась Хаблаку не горничной, а медсестрой, не хватало разве только красного креста на косынке. И глаза у нее были усталые и добрые, как у настоящей медсестры.

– Вот товарищ из милиции, хочет поговорить, – отрекомендовала его дежурная, но не ушла, видимо, разговор интересовал ее и не хотела. оставить их наедине.

– В семнадцатом сейчас кто-то живет? – спросил Хаблак.

– Сегодня уехали, – ответила дежурная. – Двое из Москвы, ревизоры.

– Выходит, номер свободен?

– Я там еще не прибрала, – предупредила Нина. – Не успела.

– А можно туда?

Горничная вопросительно взглянула на дежурную.

– Вообще не положено… – начала нерешительно.

– Я могу договориться с директором.

– Зачем? У Нины есть ключи.

Дежурная тут же взяла с тумбочки связку ключей.

– Открыть? спросила она. – Проводи в семнадцатые – приказала дежурная и первая направилась к номеру. Она дождалась, пока горничная открыла двери люкса, и уже собиралась войти туда, но Хаблак придержал ее за локоть.

– Благодарю, – сказал вежливо, но твердо, – наверно, у вас дела… Не смею задерживать.

Дежурная удивленно посмотрела на него: де могла поверить, что ее так бесцеремонно устраняют. А Хаблак, пропустив вперед горничную, пошел за ней не оглядываясь, и дежурная, раздраженно пожав плечами, возвратилась в холл.

В номере царил беспорядок,на столе и полу валялась оберточная бумага и обрывки шпагата,на подоконнике стояла недопитая бутылка вина, а рядом с холодильником пустые бутылки от воды, на кое-как прикрытых кроватях лежали смятые подушки.

Горничная нерешительно остановилась посреди первой комнаты, служившей гостиной. В мягком кресле виднелась оставленная постояльцами коробка от обуви, Хаблак убрал ее и указал горничной на кресло:

– Садитесь, прошу вас, извините, Нина?

– Илларионовна.

– Прекрасно, Нина Илларионовна, я хотел бы поговорить с вами об этом человеке. – Положил на стол фотографию Манжулы.

Горничная не взяла снимок в руки, посмотрела издали, но сразу узнала – Хаблак понял это по выражению ее лица: оно как-то отвердело, а глаза стали суровее.

– Знаю, – ответила лаконично.

– Он жил тут, – обвел рукою комнату Хаблак, – несколько дней назад.

– У меня хорошая память.

– Это облегчит наш разговор.

– Хотите расспросить меня о нем? – ткнула пальцем в фотографию.

– Непременно.

– Что же я должна отвечать? – Горничная так и не села, как бы подчеркивая свою занятость и нежелание тратить время на пустые разговоры, – Не нанималась я за людьми следить.

– Никто этого и не требует.

– Так ведь из милиции. И фото подсовываете…

Пожалуй, у нее были основания поершиться. Нина Илларионовна производила приятное впечатление, да и резкий тон в данном случае свидетельствовал в ее пользу.

– Погиб он, – закрыл ладонью Хаблак снимок Манжулы, может, убит, потому и пришел я к вам, Нина Илларионовна.

Горничная посмотрела на Хаблака все же недоверчиво, но опустилась в кресло и спросила:

– Откуда знаете?

– Так ведь из милиции я…

Вдруг женщина поняла все.

Такой здоровый мужчина… – начала раздумчиво. – Кто же его?

– Не знаю. Пока еще не знаю, – поправился Хаблак.

– Ищете?

Ищем, – ответил, как будто извиняясь.

Видно, доверительный тон Хаблака подействовал благотворно; устроилась в кресле поудобнее и сказала властно:

– Должны найти! Это что ж такое: среди белого дня людей убивают!..

– Вот и обращаемся к вам, – продолжал Хаблак в том же духе, – может, поможете поймать преступников,

– Я?

– Именно вы, Нина Илларионовна. Вижу, глаз у вас зоркий и знаете вы немало, от вас ничто не скроется. Вспомните, кто приходил к Манжуле, – постучал указательным пальцем по фотографии, – и с кем он общался? Нам это крайне необходимо знать.

Женщина прищурилась, изучающе взглянула на Хаблака, и майор вдруг понял, что первое впечатление его обмануло и эта женщина не такая уж и добрая, как ему сначала показалось. Глаза у нее стали холодными и прозрачными, видно, решала, стоит ли открываться перед этим назойливым милиционером и до какой степени.

Сообразив это, Хаблак развивал наступление:

– Вам ничто не угрожает. Если видели людей, с которыми встречался покойный, скажите, когда и с кем. Может, помните их?

Горничная подумала еще немного, наконец отважилась и сказала:

– Ходила тут одна… Енесой зовут, и путалась с ним, – указала на снимок. –  Манжулой, говорите?

– Так уж и путалась! – сделал вид, что усомнился, Хаблак.

– Не хотите, не верьте, эту Енесу я знаю, горничной работала тут, в гостинице, как и я, девка молодая и ничего себе, все имела, кроме ума. Раньше Сонькой была, а стала Енесой… Знаете, тут, в гостинице, жизнь такая, что девке, да еще красивой, трудно держаться, мужики, они все одинаковые… Ну, разбаловали Соньку, распустили, а потом она, значит, во вкус вошла: деньги завелись, шмутки разные. Мужчины ухаживают, шампанское, водка, ужины, вот она и в Енесу превратилась.

– Вы что, видели Инессу вместе с Манжулой? – поинтересовался Хаблак.

– А как же, утром убираю в пятнадцатом, смотрю – из люкса Енеса шмыгнула. Я тут ее и застукала. Откуда, спрашиваю. А она: хи-хи, тетенька, земляка проведывала, Михаила Никитича, хи-хи, ха-ха, давно не виделись, приехал в Киев, позвонил, неудобно не прийти. А какой он Енесе земляк? Он – из Одессы, она – из Иванкова, будто я не знаю. Да, в конце концов, мне это до фени, нам лишь бы в номерах чисто было, а кто с кем…

– Может, и в самом деле знакомый?

– Подождите, я еще не закончила. Думаю, земляки, ну и пусть земляки, иди с богом. Однако через день или два зовет меня тот, Манжула, говорите? С самого утра, я только на работу пришла. Пальчиком так из номера, зайдите, мол, по делу. Захожу. Он мне – полсотни. Сбегайте в магазин, тетенька, а то ресторан еще не работает, купите бутылку коньяку и закуски спроворьте, торт еще возьмите или пирожных. И вдруг из ванной она высовывается, Енеса, значит, непричесанная и в нижней сорочке. «Шампани еще возьми, – приказывает, – я шампань с утра уважаю. А сдачи не надо, сдачу, тетка Нина, себе забери…» – Вдруг горничная запнулась, видно, сообразила, что и сама не очень-то привлекательно выглядит в этой истории. Сдача с пятидесяти рублей за получасовые хлопоты – плата немаленькая.

– Ну-ну, – успокоил ее Хаблак, – ваши доходы не такие уж и большие, почему не заработать?

– И я так считаю, – обрадовалась горничная. – Принесла все, что заказывали. Енеса уже одетая, в этом же кресле сидит, где я сейчас, они и мне коньяку налили, но не употребляю я. Еще вино сладкое могу, но шампани не предлагали…

Рассказ горничной заслуживал внимания, и Хаблак спросил:

– И где можно ее найти? Эту вашу Соню-Инессу?

–Она такая же наша, как и ваша! – решительно отрезала Нина Илларионовна.

– Может, знаете, где работает?

– Енеса?

– Да.

– В баре ищите, – указала большим пальцем на пол. – Енеса в баре крутится. А уж потом сюда с клиентами.

– Фамилия Инессы?

– Сподаренковой зовется. Соня Сподаренко, я же вам говорила; из Иванковского района. Она в баре и сейчас, наверное сидит.У нее дети не плачут, и на работу не нужно.

– Обязательно найду ее, – сказал Хаблак: встреча с Соней-Инессой представлялась ему многообещающей, – А кто еще к Манжуле приходил? С Инессой ясно, а вот мужчины?

– Не видела, но думаю, ходили.

– Почему так считаете?

– Ведь Манжула не курил, а утром пепельницы были полные.

– Будто женщины не курят…

– Конечно, курят. Еще заграничные, с фильтром. Но женщины помаду на сигаретах оставляют.

– Не все губы красят.

– Кто к нам ходит, все, – ответила так категорично, что Хаблак подумал: небось она права. – К тому же женщины таких не курят – толстых, из листьев.

– Сигар?

– Я видела – в деревянных коробках продаются, дорогие, рублей двадцать или сколько?

– Дорогие, – вздохнул Хаблак, – гаванские сигары очень дорогие.

– И смердючие, – добавила безапелляционно. – Так вот, их мужчины курят, а я такие окурки в этой пепельнице находила. – Переставила на столе большую хрустальную пепельницу. – Однако сама тут мужчин не видела: чего им с утра приходить? Где-то вечером, выпить, поболтать… С Енесами позабавиться! – выпалила жестко.

В ее рассуждениях был резон: за годы работы в гостинице досконально изучила этот микромир с его официальными и негласными порядками, сумела приспособиться к нему. По крайней мере, воспринимала как абсолютную реальность.

А Хаблак думал: Софья Сподаренко – Инесса, как найти к ней подход? Пожалуй, не так уж и трудно, и, если все действительно так, как рассказывает горничная, Инесса сама должна вцепиться в него.

Спросил:

– Какая она из себя, Инесса?

– Познакомиться желаете? – усмехнулась с неприкрытой иронией Нина Илларионовна.

Хаблак пропустил насмешку мимо ушей.

– Да, – подтвердил, – как ее найти?

– У бармена Саши расспросите.Сегодня работает и всех Енес знает.

Хаблак, спускаясь в бар, ощутил, что прикоснулся к чему-то неприятному, и это чувство было настолько сильным, что зашел в туалет и вымыл руки. Просушивая их под струей горячего воздуха, внимательно оглядел себя в зеркале и остался доволен. Так сказать, средний стандарт. Не новые, но и не очень потертые джинсы, широкий пояс, черная тенниска с белыми пуговицами…