Текст книги "Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие"

Автор книги: Ростислав Самбук

Соавторы: Владимир Кашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

– И все же ты не можешь отрицать: мама нам помогает.

– Нет, – помахал он платком перед самым Варвариным носом. – Мы квиты. Может, она нам обеды готовит, а не ты ей? А кто на базар ездит?

– На маминой машине.

– А она мне, как шоферу, платит? Знаешь, сколько надо?.. Сто рэ в месяц.

– Кто Оленьке коляску купил? И шерстяной импортный костюмчик?

Иван зажал ладонями уши.

– Снова… – чуть ли не простонал. – Снова ты свое!.. Не нужны нам ее подачки, пусть лучше Оленька паши костюмы носит, на черта ей импортные?

– Скажешь! Разве не видел, во что своего Олега Шевчуки одевают? Гонконгская рубашка…

– Нет лучше бердичевских… Местного швейного объединения, дешево и сердито.

По-видимому, Варвара сообразила, что зашла довольно далеко, и сказал примирительно:

– Давай лучше не будем… Так починишь машину?

Ивану и самому хотелось поехать куда-либо – на Жуков остров или даже дальше, в Илютовский лес, а потом на дамбу, там, правда, стоит «кирпич», однако все ездят – справа Днепр, слева Козинка и луг, сотни гектаров лугов и дубовые рощи.

Еще можно и блесну побросать, смотришь, какой-нибудь неопытный щуренок и вцепится…

Но сдаваться так просто не хотел – не позволяло самолюбие.

Видно, Варвара поняла Ивана – она всегда понимала мужа и умела взять верх, – прижалась к прямой, напряженной его спине, задышав ему в затылок, прошептала:

– Я могу сразу забрать Оленьку…

Почувствовала, как расслабилась его спина.

– А потом твоя мама глянет на спидометр – куда, спросит, ездили?

– Не бурчи.

Ивану уже и самому хотелось отправиться в гараж: он любил не так ездить, как возиться с машиной. Сам регулировал зазоры клапанов, Зажигание, менял масло и фильтры, не говоря уже о мытье и полировке – белая «Волга» Марии Федотовны, казалось, никогда не была грязной, блестела даже в дождь и заводилась с пол-оборота.

– Хорошо, – согласился Иван вроде бы неохотно, – но надо еще переставить колеса, будь готова к часу дня.

Варвара захлопотала радостно:

– Как ты мил, Ваня. Так я сварю картошки, а ты по пути забеги на базар, купи луку и огурцов, может, редьки, пообедаем уже на речке…

А Иван с облегчением думал, что проклятое напряжение, не отпускавшее его уже чуть ли не двое суток, спало, и он как-то сразу смягчился, пришел в себя.

Варвара о чем-то щебетала у него за спиной, но Иван не слушал. Пусть себе заливается, хорошая жена тем и хороша, что умеет одной ей известным способом повлиять па мужа, не переча ему.

Пусть щебечет, некоторых это раздражает, а ему нравится, лучше уж такое щебетание, чем тещино гордое или снисходительное молчание.

И еще подумал: все же как хорошо без уважаемой и весьма умной Марии Федотовны. Черт с ними, с машиной и квартирой, могли б они с Варварой и Оленькой жить в обычной малогабаритной двухкомнатной квартире – но отдельно!

Впрочем, не мог все же отделаться от мысли, что неплохо бы жить в этой большой, красиво обставленной квартире без Марии Федотовны. Он бы сколько угодно балуясь с Оленькой, валялся на толстом китайском ковре и, не нуждаясь в разрешении тещи, ездил на Козинку.

Иван быстро собрался и отправился приводить машину в порядок. Варвара, довольная, что все обошлось и удалось малой кровью победить мужа, побежала в гастроном. Купила молока, хлеба и пирожных Олюсе, возвращалась домой возбужденная предчувствием приятной поездки на природу, но все же какой-то червячок шевелился внутри – чувствовала, хоть и не хотела себе признаться в этом, что бунт Ивана небезоснователен: в последнее время ее тоже стали тяготить властность и категоричность матери, но она с детства привыкла к ним и даже не представляла, как можно вслух, да еще при людях, возразить маме.

Затем подумала и сама ужаснулась этой мысли, что, может, им действительно лучше жить отдельно, правда, считали бы каждый рубль, а она не приучена к этому. Кроме того, пришлось бы разменять квартиру. Варвара испугалась: наверно, легче перенесла бы землетрясение или другое стихийное бедствие, чем разговор с матерью на эту тему.

Варвара поднялась в лифте на седьмой этаж и увидела, что в их дверь кто-то звонит. Высокий и еще молодой человек в рубашке с короткими рукавами, она никогда не видела его, значит, знакомый Ивана либо к маме.

Достав ключи, Варвара спросила, кто именно интересует незнакомца, и тот ответил: Варвара Владимировна Бляшаная – дочь Марии Федотовны Винницкой.

Вероятно, Варвара немного растерялась или даже испугалась, мужчина сразу заметил это и, достав красную книжечку, объяснил: он из милиции и пришел поговорить. Наверно, полагал, что это успокоит женщину, и в какой-то степени достиг своей цели, по крайней мере теперь Варвара не смотрела на него, как на квартирного вора, по не совсем успокоилась. Встреча с милиционером не предвещает ничего хорошего, к тому же ей никогда еще не приходилось вести серьезный разговор с милицией, если, конечно, не считать кратковременную беседу с постовым сержантом, когда однажды перешла улицу на красный свет. А этот мужчина в гражданском, как успела узнать Варвара из удостоверения, майор милиции. Майор Хаблак Сергей Антонович из Киевского уголовного розыска. И Варвара пропустила майора в квартиру если не с легким сердцем, то и не очень-то испугавшись.

Она предложила Хаблаку место на диване, недавнем свидетеле Иванова бунта, под торшером «за двести рэ», а сама устроилась немного поодаль, за обеденным столом, подсознательно выбрав в комнате наилучшую защитную позицию. Однако, оказалось, обороняться ей было вовсе не нужно, милицейский майор начал с приветливой улыбки и предупреждения: хочет задать лишь несколько вопросов, связанных с рейсом самолета в Одессу. Рейсом, которым летела ее мать Мария Федотовна Винницкая.

Варвара облегченно вздохнула: значит, визит майора не касается непосредственно ее или Ивана. Но что она может знать о самолете?

Так и ответила этому любезному майору из уголовного розыска.

– Мария Федотовна не звонила вам из Одессы? – поинтересовался тот, явно игнорируя ее вопрос.

– Нет.

«Придется объяснять, что к чему», – подумал Хаблак без особого удовольствия, впрочем, это давало ему некоторые преимущества, и майор незамедлительно воспользовался ими.

– Вы слышали о взрыве в Борисполе? – спросил, не сводя с Варвары пристального взгляда: если причастна к этой трагедии, обязательно как-то выдаст себя.

Но Варвара повела себя так, как, вероятно, каждая дочь, узнав, что с ее матерью случилась беда: глаза у нее округлились, нижняя губа выпятилась, лицо побледнело.

– Что? – воскликнула. – Какой взрыв? Где мама?

«Нет, – подумал Хаблак, – так имитировать испуг невозможно».

– Успокойтесь, – поднял руку. – С Марией Федотовной все в порядке.

– Но вы же сказали – взрыв…

– Вы забыли: раньше я спросил, не звонила ли Мария Федотовна из Одессы.

Варварины щеки порозовели, она глубоко и с облегчением вздохнула.

– Слава богу, – сказала, – с мамой ничего не случилось. Но почему она должна звонить?

– Сейчас все объясню, – пообещал Хаблак. – Однако сначала прошу вас ответить на несколько вопросов.

– Пожалуйста. – Было видно, что Варвара и в самом деле настроена отвечать с готовностью: ведь главное – с мамой все в порядке, а остальное – ерунда.

– Ваш муж на работе?

– Нет, Иван взял отгулы, сегодня и завтра дома.

– Могу его видеть?

– Пошел к машине и скоро вернется.

– Он отвозил Марию Федотовну в Борисполь? – спросил Хаблак, хотя и знал это со слов Винницкой,

– Да.

– А вещи упаковывала Мария Федотовна?

– Я помогала ей.

– Потом ваш муж снес их в машину?

– Конечно.

– Почему вы не провожали мать в аэропорт?

– Дочь приболела, не пошла в садик, и не с кем было оставить ее.

– А почему Мария Федотовна не спустилась к машине вместе с вашим мужем?

– Не знаю. Да и разве же не все равно – пошла мама сразу или задержалась?

– Именно это я и хотел уточнить.

– Странный вопрос.

– Да и вообще эти милицейские работники странные, – усмехнулся Хаблак. Но сразу же спросил серьезно: – Надолго ли задержалась Мария Федотовна в квартире, после того как ваш муж понес чемодан? Прошу припомнить.

Варвара замигала глазами.

– Иван сказал, – стала вспоминать, – что должен проверить давление в скатах. Он вечно крутится возле машины, все свободное время что-то ремонтирует, завинчивает… Мать сказала, чтобы не медлил, так как через четверть часа должны выехать. Через четверть часа и пошла.

«Пятнадцать минут, – подумал Хаблак, – четверть часа было у Ивана Петровича Бляшаного, чтобы положить взрывчатку в тещин чемодан». А сказал другое.

– Хорошо живете, – похвалил, обведя взглядом со вкусом обставленную комнату. – Квартира у вас уютная.

Варвара довольно улыбнулась:

– Да, четыре комнаты и почти в центре, лучше не может быть.

Вспомнила: а еще несколько минут назад хотела поменяться, – стало стыдно, будто и впрямь провинилась.

– В такой квартире только жить не тужить, – начал осторожно Хаблак. – В мире и согласии…

– Конечно! – радостно согласилась Варвара. Мелькнула мысль: правду говорит этот милицейский майор, вот, посторонний человек, а понимает все, не то что Иван…

Ну чего он бесится? Да, у мамы характер – не подарок, но к каждому характеру можно приспособиться, живет же она с Иваном уже шесть лет тихо и спокойно…

Вдруг встревожилась.

– Вы скажите все-таки, – попросила, – что с мамой? Милиция ведь даром не приходит…

– Не приходит, – согласился Хаблак. – Я сейчас объясню все, однако хотел бы еще спросить вас, Варвара Владимировна, извините, может, это не очень тактично, но должен: в вашей семье все в порядке?

– То есть у меня с Иваном?

– И это… Но меня интересует, какие отношения у Ивана Петровича с вашей мамой?

– Нормальные, – ответила вполне искренне. – Не ссорятся, ну, конечно, не без трений, но дай бог, чтобы у всех было не хуже. – Внезапно насторожилась. – А почему это вас интересует?

– Потому, – ответил Хаблак, – что в чемодан одного из пассажиров самолета, которым должна была лететь в Одессу Мария Федотовна, подложили взрывчатку.

Майор увидел, как снова кровь отлила от щек Варвары Владимировны, она буквально побелела и испугалась; но отчего так пугаться сейчас, когда знает: все обошлось и мать жива-здорова?

– Ваш муж работает в мостоотряде? – спросил.

– Да, – подтвердила. – Инженером.

– Варвара Владимировна, только что вы подумали о муже нехорошо, не так ли?

Покраснела, и глаза налились слезами. Но все же возразила:

– Ошибаетесь,

– Какие у вас были основания так думать о нем?

Но Варвара уже взяла себя в руки. Ответила твердо:

– Я же говорю, вы ошибаетесь. У меня прекрасный муж, и все ваши вопросы ни к чему. – Вдруг глаза у нее снова округлились, и она заговорила быстро, словно убеждая себя в чем-то: – И что за манера – подозревать? Сказано вам: живем нормально, уважаем друг друга, а вы лишь бы внести раздор!..

Хаблак поднялся. Варвара Владимировна не убедила его, теперь следовало побывать в мостоотряде. Если Иван Петрович действительно соорудил мину с часовым механизмом, должен был оставить там хоть какие-то следы.

Взрывчатка ведь на улице не валяется.

8

Кузьма поставил на стол три бутылки сухого вина, выложил пакет с закуской, начал разворачивать, мурлыча под нос:

А я еду, а я еду за туманом,

За туманом и за запахом тайги…

Демьян, внимательно и молча наблюдавший за товарищем, подправил не без иронии:

А я еду, а я еду за деньгами,

За туманами пусть едут дураки,,

Кузьма захохотал весело и незлобиво.

– Ты мне все равно не испортишь настроение, – ответил. – Не сердись.

– С чего взял?

– Будто не видно: сидишь как барсук в норе,

– Думаешь, приятно терять товарищей?

– А ты не теряй – поехали вместе,

– Скажешь такое. Не в Боярку смотаться… И даже не в Херсон…

– Подумаешь: полсуток – и в Братске. Не успеешь и выспаться. Летишь, дремлешь, красивые стюардессы кормят тебя…

– Но ведь Киев! – уверенно возразил Демьян. – Один Днепр чего стоит!

– А ты Ангару видел?

– Говоришь, вроде сам видел.

– Не видел, – вздохнул Кузьма. – Но Коля Петренко твердил: красота! А послезавтра и я увижу…

– Увидишь, – согласился то ли с сожалением, то ли осуждающе Демьян. – Хоть напиши.

– Не забуду. – Кузьма выложил на тарелку хорошо поджаренных, еще тепловатых цыплят, развернул кулек с пирожками. В комнате запахло так вкусно, что Демьян не выдержал и глотнул слюну.

– Куда же Глеб делся? – спросил.

– Торопишься?

– От цыплят такой дух – попробуй не спешить!

– Да, посидим мы сегодня хорошо, – сказал Кузьма, и, будто в ответ на эти слова, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Глеб Ластивка, возбужденный, растрепанный, в небрежно заправленной в брюки клетчатой рубашке. Обошел вокруг стола, изучая бутылки, и сказал презрительно:

– «Оксамит Украини», «Перлина степу», «Гурджаани»… А водочки не взял?

– Перебьешься! – отрезал Кузьма.

– Все же товарища провожаем. За это не помешало бы граммов двести – триста..»

– А я «сухарь» уважаю, – возразил Демьян, – в голову не бьет, веселит и пить приятно. Где «Гурджаани» взял?

– В винном.

Глеб налил всем по полстакана красного густого вина, подумал немного и долижи еще.

– Так выпьем за будущего первопроходца Кузьму Зинича, чтоб он с необмороженным носом ходил. За тебя, друже!

Кузьма отхлебнул, смотря, как Глеб опорожнил стакан. Стало жаль оставлять и друзей, и Киев, и эту не очень большую и комфортабельную комнату в общежитии, где прожил более трех лет.

Всего жаль, и как еще там в Сибири сложится все..»

Вон Демьян смотрит грустными глазами, что поделаешь, может, и не скоро придется встретиться…

Демьян наконец допил вино и потянулся за пирожком. Демьян все делает медленно, однако добротно, не очень-то перевыполняет нормы, процентов на пять, но в цехе его уважают больше, чем некоторых предприимчивых болтунов-ударников, у Демьяна вообще не бывает брака, не существует детали, которую бы испортил, – токарь высокого полета, классный специалист, член парткома завода.

Демьяна знают не только на их предприятии, его портрет – на районной Доске почета, через месяц-полтора получит квартиру в новом доме – все равно их братство по общежитию распадется.

Эта мысль почему-то не принесла Кузьме облегчения, и он принялся угощать друзей:

– Цыплята табака, чувствуете, хлопцы, с чесночной подливой. Возьми, Демьян, аджики, она как огонь, а ты вином заливай, грузины так и делают.

– Ученый, – улыбнулся Глеб. – А в Сибири будешь хариусом и лосятиной питаться, а на закуску – морошка.

– Разве плохо?

– Кто же говорит – плохо… И вообще, может, ты прав. Мы – народ рабочий – всюду нужны. Если как следует поразмыслить… Кому-то надо и там… – принялся рассуждать Глеб.

– И я бы с тобой… – вдруг перебил его Демьян. Глаза у него после вина заблестели, он оживился и, казалось, утратил свою природную медлительность.

– Кто же мешает? – потянулся к нему Кузьма.

– А Тамара? – нахмурился Демьян. – Представляешь, что мне Тома запоет?

– Возьми ее с собой.

– Попробуй уговорить. Она из Киева никуда.

– Да, тебе с Тамарой двухкомнатную дадут, – вставил Глеб. – Не меньше. А там, на Ангаре, походишь…

– Тамара уже в очередь на мебель встала, – как-то жалобно сознался Демьян.

Глеб захохотал.

– Куда ж с мебелью в Сибирь подаваться, – выпалил он. – И вообще, Демьян, ты уже заарканенный. Это мы с Кузьмой вольные казаки, что нам, молодым-неженатым, общежитие всюду дадут, и меньше чем по двести рублей не зарабатываем. А в Сибири, наверно, на все четыреста потянешь? – спросил у Кузьмы. – Куда деньги девать будешь?

– Не за деньгами еду.

– А за чем? Скоро на «Жигули» наберешь.

– Наберу, – неожиданно быстро согласился Кузьма, – но ведь не в том дело…

– В чем же?

– Разве не понимаешь, – сказал Демьян, – там, в Сибири, люди знаешь как растут.

– Вот-вот, – подтвердил Кузьма, – я уже на четвертом, через год диплом получу, ну а здесь что?

– Мастером поставят.

– А в Братске мне уже сейчас должность инженера предлагают. Вот, – вытянул он из кармана письмо, так и пишут, сразу заместителем начальника цеха.

– Ну, не поверил Глеб, – заместителем начальника? – Выхватил письмо; однако читать не стал, положил на стол и прижал большой загрубевшей ладонью. – Так ты в следующей пятилетие и до директора доскачешь!

Кузьма лишь пожал плечами, но не очень протестующе. Сказал:

– Я ведь горный заканчиваю, а Сибирь только разворошили. Ты про КАТЭК слышал?

 – С чем это едят?

– Камско-Ачинский топливно-энергетический комплекс, голова с ушами. В Красноярском крае. И расположен этот комплекс вдоль Транссибирской магистрали. Газеты читай, скоро станет самым большим энергетическим районом всей страны понял?

Так ты ж на четвертом, а я только на второй перескочил, – хитро блеснул глазами Глеб. – К тому же на механическом…

– Вот БАМ пойдет, – мечтательно протянул Кузьма, – тогда вообще… Уголь Нерюнгри и алданская руда. Только представьте себе, какая металлургическая база! Там всем дела хватит: и горным инженерам, и механикам.

– Почти уговорил, – раздумчиво ответил Глеб. – Ты вот что, Кузьма, устроишься, напиши, что и как. А я, сам знаешь, легкий на подъем, мне собираться – две педели. По существующему законодательству, после того, как подал заявление…

– Давай… – протянул ему руку Кузьма, чтоб скрепить договор.

Он хотел сказать, что завидует друзьям, но не успел, так как в дверь постучали и сразу, без разрешения, заглянула дежурная по общежитию, скривилась недовольно и возмущенно заметила:

– Нарушаете? Разве можно в общежитии спиртное?

– Какое ж это спиртное! – улыбнулся Глеб. – Настоящим спиртным тут и не пахнет. Сухое вино, тетя Галя, вода, стало быть.

– Все равно не положено… – Женщина оглянулась на кого-то в коридоре, сказала просительно: – Вы уж их не осуждайте, провожают товарища…

Дежурная отступила, пропуская в комнату незнакомого человека, ребята поднялись, пытаясь хоть как-то загородить стол с бутылками, но посетитель лишь усмехнулся и даже извинился за не очень своевременное вторжение. Глеб уступил ему стул, сам устроился на кровати Демьяна. Дробаха выразительно посмотрел на любопытную тетю Галю, замершую в неприкрытых дверях.

– Не смею задерживать, – только и сказал.

Дежурная, видно, хотела послушать разговор, но не осмелилась возразить, пробурчала что-то сердито и не очень вежливо хлопнула дверью. И только тогда Дробаха представился. Увидел, как сразу вытянулись у парней лица, и подумал об особенностях своей профессии – все же хочет он этого или не хочет, а приносит людям беспокойство и хлопоты, – наверно, испортил этим симпатичным ребятам застолье. Но что поделаешь? И Дробаха объяснил, что он буквально на минутку, должен выяснить кое-что,

– Чего уж, – успокоил его Кузьма, – не извиняйтесь, без дела не пришли бы, но мы за собой ничего не чувствуем. – Взглянул на друзей, надеясь на поддержку, и повторил уверенно: – За нами ничего не водится, и странно, что прокуратура…

– Ну какие вы все молодые и горячие, – остановил его Дробаха, – будто прокуратура только тем и занимается, что кого-то за что-то привлекает. Разговор у меня к вам, друзья. Ведь вы, – обернулся к Кузьме, – Кузьма Зинич, мне вас достаточно точно описал ваш товарищ Ярослав. Залетал, а вот кто из вас Демьян – не знаю.

Демьян зашевелился на стуле, хотел подняться, но Дробаха остановил его. А Кузьма сказал рассудительно:

– Значит, Залетач… Что случилось со Славкой?

– Ничего особенного. – Дробаха повернулся к Кузьме: – Просто он говорил, что вы с Демьяном отвозили его в аэропорт.

– Не отрицаем.

– И упаковывали его вещи?

– Там вещей… Рубашки, трусы и майки. Побросали в сумку, ведь на самолет опаздывали.

– Почему?

– Да гуляли с вечера… Первый Славкин отпуск. Он только прошлой осенью из армии, завком путевку в Одессу дал, и мы вечером на танцы пошли. Славик немного врезал в буфете, с похмелья голова у него болела…

– А как он, Залетач, – поинтересовался Дробаха, – хороший парень? Вы с ним все время в одной комнате?

Ответил Демьян:

– Вместе работаем, вместе и живем. А парень он нормальный. Правда, ходок по девочкам, но ведь молодой, первую попавшуюся юбку увидит и бежит.

– Это пройдет, – успокоил Кузьма. – Еще не влюблялся по-настоящему. Какая-нибудь поймает на крючок, – лукаво глянул на Демьяна, – и конец свободе. На всю жизнь.

– Итак, – уточнил Дробаха, – вы уложили вещи Залетача в сумку, вы вместе с Демьяном?

– Ну да, вместе. Я же говорю, все его шмутки в одну сумку поместились.

– И поехали в аэропорт?

– Автобусом до Борисполя.

– И там сдали сумку в багаж?

– Точно,

– Никто из посторонних не мог что-нибудь положить Б нее?

Кузьма переглянулся с Демьяном.

– Нет, – заверил, – я все время ее нес. А в автобусе на коленях держал.

– А что он натворил, Славка? – спросил Демьян. – И почему вдруг его сумкой интересуетесь?

– Вопросов к вам больше нет, – ответил Дробаха уклончиво.

С этими ребятами было все ясно, рассказывать же про взрыв не хотел: в конце концов, чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше.

– Но ведь, – заволновался Кузьма, – речь идет о нашем товарище. И даром вы не станете расспрашивать…

– Вышла путаница с багажом, – объяснил Дробаха, – и мы кое-что выясняем.

Кузьма махнул рукой:

– Если пропало что-нибудь, невелика беда. Добра у Славки – кот наплакал. Единственная ценность – нейлоновая куртка. За полсотни.

– Весьма признателен вам за информацию, – церемонно сказал Дробаха, давая понять, что разговор окончен.

– Какая уж информация… – облегченно вздохнул Кузьма. – А мы подумали: что-то случилось… Следователь из прокуратуры – и к нам…

– Только оторвал вас от обеда. – Дробаха хотел подняться, но Кузьма остановил его решительным жестом. Переглянулся с товарищами и предложил:

– Может, немного сухого вина? Отъездное я ставлю – завтра в Братск. Так прошу вас…

Дробаха покачал головой и сказал: – Будьте счастливы, ребята! У вас все еще впереди, долгая жизнь, лишь бы шли по ней достойно!

9

В ресторане только начался рабочий день, появились и официанты. Хаблак остановил одного из них, спросил;

– Борис сегодня работает? Борис Шафран? Тот указал на столик в углу слева:

Майор расположился в удобном, обитом искусственной кожей кресле. О Борисе Шафране ему сказала официантка Надежда Наконечная. Они довольно долго беседовали. Надя рассказала Хаблаку о ресторанных порядках и посоветовала поговорить с Борисом. Человек, как она считает, порядочный и скажет все, что знает. Надя так и говорила тогда майору: «Мне не верите. Шафрана расспросите. У нас в ресторане такие порядки…»

Но сначала Наконечная молчала. Узнав, почему Хаблак расспрашивает ее о чемодане, сидела с потемневшими глазами и молча смотрела на него. Потом сказала тихо и как-то утомленно:

– Этого не может быть…

– Факт остается фактом, – ответил Хаблак, имея в виду то, что случилось в аэропорту.

Надя тяжело вздохнула, будто приходя в себя, и прошептала нерешительно:

– Это они… Я для них как кость в горле.

– Кто? – поинтересовался Хаблак, внешне оставаясь спокойным. – Никогда не поверю, что кто-то поднял руку на такую молодую и красивую.

– Они! – повторила Надя уверенно. Тогда же она рассказала майору историю, которая и привела его сегодня в один из киевских ресторанов.

Хаблаку не пришлось долго ждать. Борис Шафран появился возле столика как-то незаметно, если бы майор сидел в углу, мог бы подумать, что официант вынырнул из-за спины – без пиджака, в отутюженной белой рубашке с традиционной черной бабочкой и не менее традиционной улыбкой. Был он невысокого роста, коренастый, косая сажень в плечах. Хаблак подумал – сильный. И еще подумал: такому бы не скользить меж ресторанных столиков с подносом на вытянутой руке, а держать в ней, скажем, кувалду.

Майор усмехнулся, вспомнив, как назвал когда-то кувалду один из строителей. Хаблак тогда лишь начинал службу в уголовном розыске, какое-то дело привело его на строительство гостиницы на бульваре Дружбы народов, и он увидел, как ловко управляется с кувалдой парень в мокрой от пота майке.

Хаблак что-то спросил у него, тот бросил кувалду, сказал сердито:

«Ну, сиротка, отдохни…)

«Почему – сиротка?» – не понял Хаблак,

«А потому, что никто брать не хочет, – объяснил строитель. – Кроме меня, дурака…»

Тот парень был чем-то похож на Бориса Шафрана, Хаблак еще раз внимательно посмотрел на официанта и подумал, что грязноватая, мокрая от пота майка больше была бы под стать ему, чем черная бабочка.

Видно, официант прочел во взгляде Хаблака недоброжелательность, с лица его исчезла заученная улыбка, и сухо спросил:

– Что вам нужно?

– Если вы Борис Александрович Шафран, то нужно поговорить с вами.

– В связи с чем? – настороженно спросил официант. – И извините, кто вы?

– Из милиции, – не стал таиться Хаблак. – Мне посоветовала поговорить с вами Надя Наконечная.

Шафран невольно оглянулся, будто кто-то мог подслушать их и даже само упоминание фамилии Нади – крамола. Сказал, приглушив голос:

– Но ведь я на службе…

– Лишь несколько вопросов, Борис. Принесите мне черного кофе и бутерброд или пирожное. И еще стакан минеральной воды.

– Слушаюсь, – ответил, наклонив голову. Хотел уже идти, Хаблак увидел, как Борис облегченно вздохнул – теперь имел несколько минут, чтоб приготовиться к разговору, а в том, что разговор будет не очень приятным, оба не сомневались.

Майор задержал Шафрана:

– А метр ваш тут? – спросил. Валерий Саввич Лапский, если не ошибаюсь?

И снова Шафран невольно оглянулся, но сразу овладел собой и даже махнул рукой, мол, какое это имеет значение: ресторанная жизнь размеренна и регламентированна, независимо от присутствия или отсутствия какого-то Лапского. Но все же объяснил:

– Валерий Саввич так рано не появляется. Ближе к вечеру, когда настоящие клиенты приходят.

– Значит, я ненастоящий? – с сожалением и как будто обиженно вздохнул Хаблак.

Борис подтвердил:

– Выходит, так. Разве настоящий клиент заказывает кофе и пирожные?

Хаблаку стало весело.

– И минеральную воду вместо коньяка?

– Вот-вот, – поддакнул Борис. – А что вам сказала Надя? – Он взглянул тревожно и даже испуганно. – Где могли ее увидеть? Ведь она вылетела в Одессу.

– Об этом и поговорить нужно, – ответил Хаблак. – Принесите кофе, Борис, немного побеседуем, пока нет Лапского. Посетителей у вас, кажется, негусто.

– Нет, и пусть это вас не волнует: я скажу ребятам, они моими клиентами займутся.

Борис скользнул между креслами, машинально поправил цветы на соседнем столике, Хаблак увидел, как вежливо остановился Шафран, пропуская посетителя, и подумал, что, может, он и не прав относительно кувалды, кому-то нужно работать и тут, может, в основном это и женское дело, вон какая симпатичная девушка стоит в дверях, ожидая клиентов, а случаются ведь и хулиганы…

Хаблак расправил складку на белоснежной, еще не запятнанной скатерти и подумал, что ресторанная жизнь совсем не простая, что тут немало своих подводных рифов и сложностей и что этот крепыш Борис с черной бабочкой и приветливой улыбкой на скуластом лице повидал всего. Еще раз расправил складку – никак не повиновалась ему – и вспомнил Надю Наконечную и ее рассказ в аэропорту. Взволнованный и не очень складный.

«Ну и ну, – покрутил головой Хаблак, – если то, что она говорила, правда…»

Лапский, не спрашивая разрешения, зашел в директорский кабинет и щелкнул дверным замком.

– Плохие дела, Федя, – сказал коротко. Сел в низкое кресло и вытянул ноги, обутые в лакированные черные туфли. – Налей мне рюмку коньяку. Налей и себе, дела в самом деле скверные, надо все обсудить.

Федор Федорович с готовностью, будто только и ожидал такой просьбы, вынул из ящика дешевого и поцарапанного письменного стола бутылку марочного коньяка «Карпаты» и два хрустальных бокальчика. Налил Лапскому полный, а себе немного.

«И тут хитрит, – неприязненно подумал Лапский. – Привык ловчить везде. Но по мелочам, как жулик, без масштаба и перспективы. Нет у него размаха. Однако, – решил, – может, это и к лучшему. Размах есть у Валерия Саввича Лапского, есть и голова на плечах, у Федора же Федоровича только директорский кабинет с потрепанным столом и марочным коньяком в нем».

– А не паникуешь? – Федор Федорович отхлебнул коньяку и сощурился от удовольствия.

«Алкаш проклятый… – чуть не вырвалось у Лапского. – Я бы тебя на месте нашего начальства давно выкинул из ресторана без выходного пособия».

Однако был вынужден признать, что именно это качество их директора и устраивает его, Лапского, да третьего их компаньона – Анну Бориславовну Утку. А Федор Федорович пусть тешится марочным коньяком: ежедневно получает наличными тридцать – сорок рублей, иногда даже полсотни, это подумать только, зеленую бумажку ни за что, фактически за невмешательство.

– Ну что же случилось, Валера? – спросил директор не очень озабоченно. – Неужели сам не можешь уладить?

– А случилось то, Федя, – не без злорадства сообщил Лапский, – что сегодня твоя тридцатка гавкнула.

– Не ври.

«Этот болван еще и не верит!» – возмутился Лапский. Сказал, понюхав коньяк и едва пригубив:

– И не только сегодня, а и в ближайшем обозримом будущем.

Наконец до директора дошло. Поставил недопитый коньяк и спросил недоверчиво:

– Ты имеешь в виду?..

– Да, я имею в виду, что придется тебе, Федя, перебиваться на зарплату в размере двести пятьдесят рублей ежемесячно. Вместе с прогрессивкой за перевыполнение плана. Если, конечно, мы этот план будем перевыполнять.

– Ты что, с ума сошел?

– Видишь, двести пятьдесят тебе уже мало…

Федор Федорович автоматически долил свой бокальчик и осушил его одним духом.

– Плохие шутки, Валера, – бросил хмуро.

– Я не шучу, Федя. – Лапский закинул нога за ногу, покачал ею, глядя на блестящий носок лакированной туфли. – Эта шлендра, Надька Наконечная, подговаривает официантов и свою пятерку сегодня не внесла.

Директор беспечно махнул рукой:

– Уволим! Надьку уволим – и с концами.

– Не выйдет.

– Это почему же? Запишем ей выговоряку, найдем за что, потом рассмотрит местком, а я– приказ. На жалобы клиентов спишем.

– Нет, – покачал головой Лапский, – эта пройдоха языкатая; совесть у нее, видите ли, заговорила – пойдет по инстанциям, а нам сие ни к чему.

– Что же делать?

Теперь Валерий Саввич увидел неподдельную тревогу в бегающих глазках директора. Отпил коньяку и сказал тоном, исключающим возражения:

– Сделаешь так, Федя. Этой Наконечной вместо выговора – благодарность. И в отпуск ее, я уже договорился с месткомом, путевку ей в Одессу выделили. Санаторий, теплое море, пляж – все для передовиков производства.

Директор недовольно покрутил головой:

– Вернется – на голову сядет.

– Нет, – блеснул глазами Лапский. – Не вернется.

– Как так?

– А ты что-нибудь придумай. Впереди целый месяц на размышления. Выдвинь ее куда-то как передовика производства. Надька к тому же студентка торгового института, ей расти надо, а не в официантках бегать.