Текст книги "Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие"

Автор книги: Ростислав Самбук

Соавторы: Владимир Кашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

– Вы, Иван Яковлевич, в курсе, а для майора расскажу в общих чертах. После того как вы уехали, в Коломые на железнодорожной станции мы нашли документы на вагон с алюминием. Отправили его из… – назвал небольшой городок. – А там металлообрабатывающий завод. Пришлось немного покопаться – коллеги из городского отдела помогли, – но все же докопались. Там на заводе из листового алюминия будто бы всякие штукенции для ширпотреба делали. Лейки, кастрюли, чайники, детские игрушки… Оказалось, липа: на самом деле только оформляли продукцию, алюминий же шел спекулянтам. Это доказано. Директор того завода связан с преступниками, он и главный бухгалтер виновны в разбазаривании алюминия – надо привлечь к ответственности. Предлагаю – арест. Постановление мог санкционировать местный прокурор, однако вам тут виднее. С колокольни всегда горизонты пошире. – Улыбнулся и на этот раз основательнее приложился к чаю, а после паузы добавил: – С того завода нити в Киев тянутся. Конкретно – в главк. Алюминиевый лист шел туда с нарушением всех инструкций. А почему?

– Ясно почему, – сказал Дробаха. – Вам, дорогой мой, и разбираться с главком.

– Если вы согласны…

– Сегодня же утрясем это у прокурора республики.

– А как с руководителями того завода?

Дробаха поставил стакан, сложил руки на груди и пошевелил большими пальцами.

«Задумался, – незаметно усмехнулся Хаблак, – решает, что предпринять. Сейчас, наверно, подует на кончики пальцев».

Дробаха так и сделал, а затем сказал:

– Переждем день-два. Никуда не денутся. Слух об аресте директора и главного бухгалтера может дойти до Киева, спугнуть Бублика и иже с ним. Как у вас? – обратился к Хаблаку,

– Немного раскрутилось. Сегодня звонил подполковник Басов из Одессы. Яков Игоревич Терещенко опознан. Акт отослан нам. Завтра будет. Далее: кличка этого Терещенка Рукавичка. Был дважды судим, первый раз за хулиганство, потом за ограбление. Нынешнее место работы – промтоварная база, грузчик.

– А как ведет себя Галинский? То есть Бублик? – Дробаха усмехнулся одними глазами.

– Распространяет билеты.

– Что в карьере?

– Установлено, что сын Лукьяна Ивановича Червича, компаньона Терещенко, действительно работает начальником участка карьера. Взрывчатка там есть, учет ведется, внешне все в порядке, но в районной милиции считают, что небольшое ее количество можно было и присвоить. Однако доказать это трудно, почти невозможно. Считаю, мину с часовым механизмом изготовил сам Червич из взрывчатки, взятой у сына. Но мои догадки к делу не подошьешь. В связи с арестом Рукавички мы могли бы взять постановление на обыск у Червича.

– А если это ничего не даст?

– Извинимся.

– Нет, – возразил Дробаха, – это – в крайней случае. А вам, Сергей Антонович, посоветую: езжайте в карьер, поговорите с парторгом, с коммунистами. Может, что– то и подскажут.

– Слушаюсь.

– Ну зачем же так официально? – поморщился Дробаха. Допил чай, подержал стакан в ладонях, наверно, решал, не налить ли еще, но раздумал и поставил стакан. – Есть еще новости?

– Нет, – ответил Хаблак, а Коренчук лишь отрицательно покачал головой.

– Тогда давайте подводить итоги. – Дробаха поднялся и сделал несколько шагов – кабинет у него небольшой, что называется, негде повернуться, – сразу же возвратился на место и сказал: – Сегодня или завтра утром я возьму постановление на арест Галинского и Терещенко. Не все мы еще, конечно, знаем, однако оснований для ареста достаточно. У Галинского – спекуляция алюминиевым листом, его узнали по фотографиям Корж и Дуфанец. Далее: перекрасил вишневую «Волгу», это, правда, ни о чем не говорит, но – косвенное доказательство. Показания Инессы, или Сони Сподаренко, о встрече Галинского с Манжулой. Манжула спекулирует алюминиевым листом в Прикарпатье, потом с теми же соучастниками алюминий продает Галинский. Итак, одна преступная шайка, Что-то не поделили между собой или испугались того, что Манжулу задерживала милиция, решили убрать его.

– Это еще надо доказать, – вставил Хаблак, – у нас ведь только побочные доказательства и догадки.

– Да, согласен с вами. Но не забывайте про след каблука на обрыве, с которого упал Манжула.

– Может совпасть, – оживился Хаблак. – Если, конечно, Терещенко или Галинский не выбросили эту обувь и мы найдем ее во время обыска. Еще есть у нас окурок сигареты «Кент».

– «Тяжелая артиллерия», которую сможем ввести в бой после задержания преступников.

– Вам виднее, Иван Яковлевич: прямой наводкой или как там? – Хаблак знал, что в войну Дробаха командовал батареей.

Взгляд Дробахи затуманился. – Может, и вспомнил, как били по танкам его орудия. Обхватил подбородок пухлыми пальцами, посмотрел на Хаблака и сказал:

– Лучше прямой наводкой. – Спросил совсем другим, деловым тоном: – Как Бублик? Не встревожился?

– Бегает по городу. Распространяет билеты, ничего подозрительного.

– Президент… – вздохнул Дробаха. – Вы говорили: есть какой-то Президент. Не могу поверить, что Бублик – в этой шайке главный.

– И мне не верится. Главный никогда бы не участвовал собственной персоной в устранении Манжулы.

– На Президента, в общем, на их главного шефа, можно выйти через директора завода, – сказал Коренчук. – Или через деятелей из главка. Моя версия: Бублик – простой исполнитель. Не пойдет шеф в горы продавать алюминий. Его забота – организовывать дело.

– И Бублик, безусловно, знает его! – Глаза у Хаблака заблестели. – На допросах мы его прижмем…

– Может и расколоться, – подтвердил Дробаха.

Коренчук возразил:

– Но ведь может и ничего не сказать. Должен понимать: чем больше масштабы дела, тем хуже ему.

– Гадаем на кофейной гуще, – пробурчал Хаблак, – Я согласен: Бублика и Терещенко надо брать. И припереть к стене. Доказательства есть, начнут валить друг на друга – я их привычки знаю, – глядишь, и распутаем весь клубок.

– Мне бы ваш оптимизм… – сыронизировал Дробаха. – Но все же договорились: арестовываем Галинского и Терещенко. На следующий день после задержания киевской гоп-компании возьмем директора завода и главного бухгалтера. А остальные пусть покрутятся. Испугаются, может, и глупостей наделают.

– Нам это только на руку.

– Да, – высказал свое предположение Коренчук, – в главке, конечно, сразу станет известно об аресте директора завода. Но что могут предпринять? Факты не припрячешь? Каждую, так называемую, исходящую бумагу утверждают, подписывают, и никуда от этого не денешься. Алюминий заводу выделяли конкретные люди, и просто так, даром это не делается.

– Получение взятки надо доказать, – возразил Дробаха, – а это всегда очень трудно.

– Согласен. Однако бывают ситуации, когда не признать очевидное никак нельзя.

– Подождите, – вдруг воскликнул Хаблак, – я вспомнил одну вещь! Манжула жил в люксе гостиницы «Киев». И броню на этот номер выдало министерство…

Это идея, – поддержал Хаблака Дробаха, – жаль только, что раньше в голову не пришло, Можно докопаться, кто именно заказывал Манжуле гостиницу.

– И этим значительно облегчить жизнь Коренчуку. Появится отправная точка.

Лейтенант сокрушенно вздохнул:

– Это вам только кажется. Ничто не может облегчить нам жизнь. Все равно придется изучать целый воз бумаг.

– Позвонить вашему начальству? – предложил Дробаха.

– Ну что вы?! Он человек смекалистый, я докладывал ему, и уже создана оперативная группа, которая сегодня же начнет работу в главке.

– Мне в министерство? – спросил Хаблак.

– Нет, – возразил Дробаха, – сейчас главное – карьер. А насчет брони узнает Николай Иосифович. Ему на месте будет виднее.

Гостиницами, билетами на поезда и самолеты, прочими мелочами такого рода занималась в министерстве Фаина Наумовна, женщина, как определил Коренчук, деловая и весьма избалованная всеобщим вниманием, привыкшая к заискиванию.

– Вам что? – спросила она, даже не поинтересовавшись, кто такой Коренчук и откуда. Видно, судит о людях по внешнему виду и сортирует просителей по ей лишь известным приметам. – Мест в гостиницах нет.

– Я совсем по другому вопросу…

– Билеты надо заказывать заранее. Я вас не припоминаю…

– Мне хочется, чтобы вы…

– Тут все чего-то хотят, – сердито прервала его Фаина Наумовна. – Только и делают, что хотят, а я одна.

– Да, одна, – подтвердил Коренчук, – и это меня устраивает.

По всей вероятности, Фаина Наумовна такого еще не слыхала, и ее поразило нахальство Коренчука.

– Неужели?! – воскликнула. – Говорите, устраивает? – Вдруг прищурилась, и Коренчук прочел в ее глазах откровенное ехидство: – И что же вам нужно от меня? Броню или билет?

Коренчук подумал, что обычный человек, приехавший в командировку, уже ничего бы не получил от Фаины Наумовны. Хотел сказать ей что-то резкое, даже обидное, но вовремя вспомнил, что и он в какой-то мере зависит от этой женщины.

– Мне нужна справка, – сказал коротко.

Собственно, справок Фаина Наумовна не давала, потому сразу потеряла интерес к Коренчуку и посоветовала:

– Обратитесь в общую канцелярию.

Коренчук достал удостоверение и не без злорадства увидел, какая метаморфоза произошла с Фаиной Наумовной: глаза стали маслеными, улыбка угодливой, она источала саму любезность.

– Так бы и сказали, – заметила мягко, – а я к вам как к простому командированному. Отбоя нет…

Коренчук мог бы сказать: если бы не эти надоевшие ей просители, не существовала бы и должность Фаины Наумовны, но опять же сдержался.

– Мне сказали, что у вас хорошая память и вы сможете помочь нам.

– Без памяти на моем месте делать нечего, молодой человек, – ответила несколько самоуверенно.

– Так, может, припомните: месяц назад, а точнее, второго июня по броне вашего министерства в гостинице «Киев» получил номер люкс Михаил Никитич Манжула, Не могли бы вы припомнить, кто именно распорядился, чтобы выдали ему эту броню?

– Люкс в «Киеве»? – наморщила лоб Фаина Наумовна. – Да, припоминаю. Просили из главка, точно, звонил сам… Но подождите, чтоб не ошибиться… – Она достала какой-то журнал, полистала страницы и наконец нашла нужное. – Да, я не ошиблась. Звонил заместитель начальника главка товарищ Татаров. Сам Гаврила Климентиевич, я еще помню: очень просил, мол, тот Манжула какой-то… – запнулась. – Надеюсь, поняли, ну, важная персона, и ему надо выбить люкс. Конечно, было трудно, но я сделала. А что такое? – всполошилась, сообразив, что милиция не станет ни с того ни с сего интересоваться такими вещами. – Что с этим Манжулой? Ведь товарищ Татаров, сами понимаете, ответственный работник и просто так не позвонит.

– Гостиничные дела… – отделался неопределенным объяснением Коренчук. – Кое-что расследуем.

– А-а… – вздохнула облегченно. – Там есть за что уцепиться. А я думаю: почему товарищ Татаров? Такой уважаемый человек.

– Конечно, – поддакнул Коренчук, – и потому я просил бы вас никому ни слова о нашем разговоре.

– Могила, – пообещала Фаина Наумовна.

Коренчук шел длинным министерским коридором,

тяжелый портфель оттягивал руку, но он привык к нему, как и к ежедневным бумагам, разговорам, допросам…

Не мог привыкнуть только к человеческой низости.

Сначала – директор того завода, с виду добрый, улыбчивый человек, никогда и не подумаешь, что отпетый пройдоха и мошенник.

А теперь – Татаров, заместитель начальника главка.

Фигура!

Уважаемый человек, вероятно, деловой, энергичный, умный…

Нет, подумал, выходит, не очень умный, не может преступник быть разумным в истинном смысле этого слова, ведь разумный человек не свернет с правильного пути. Нет, все же он не прав, не свернет только человек идейный и закаленный, а ум, впрочем, не исключает коварства, причастности к злодейству. Разве что умный человек просто не может не знать, что наказание неотвратимо, что избежать его невозможно… Вот и Татаров… Фигура!

Коренчук поставил портфель на пол, измятым платком вытер пот со лба. Подхватил портфель и зашагал дальше. Ну и пусть фигура, перед законом все равны.

19

Президент танцевал шейк.

Махал руками и брыкался, будто неразумный теленок, напевал, безбожно фальшивя и широко улыбаясь.

Вероятно, со стороны это выглядело бы комично: взрослый лысоватый человек с уже весьма ясно очерченным брюшком выкаблучивается наедине. Но Президент танцевал бы сейчас и под насмешливыми, даже презрительными взглядами. Плевать на все, главное, что у тебя отличное настроение и легко на душе, что все хорошо и самые большие радости впереди.

А что это именно так – впереди, – у Президента не было сомнений.

Час назад позвонил Шиллинг и сообщил, чтобы Президент готовился: они с Юлией скоро приедут к нему.

Президент вспомнил женщину в легком платье рядом с «Ладой» – длинноногая, стройная, удивительно привлекательная – и подумал: такой не знал никогда в жизни. И везет же таким подонкам, как Шиллинг. Ну дала ему природа фигуру, красотой не обидела, дурехи и липнут, невзирая на ум куриный, на то, что он ничего не представляющее собою ничтожество. Мужчин же любить и уважать следует не за мускулы, у настоящего мужика должна быть голова на плечах и полный карман, чтобы женщина знала: он может удовлетворить все ее желания.

Юлия!

Прекрасное имя, решил Президент и остановился, выпятив грудь. Он должен понравиться ей…

Президент проскользнул в переднюю, встал перед старинным зеркалом в бронзовой оправе. Не без удовольствия посмотрел на свое отражение. Картинно – видел, как это делают герои-любовники в театре, – отставил ногу, опершись носком замшевой туфли на ковровую дорожку.

Да, он должен произвести впечатление на Юлию. Модные темно-зеленые вельветовые джинсы, белая, из хлопка, индийская рубашка с едва заметной этикеткой фирмы, вшитой возле карманчика, золотой крестик на груди. Президент подумай и расстегнул еще пуговицу на рубашке – так ему легче дышится, и крестик лучше видно.

Сначала Президент хотел встретить гостей в домашней атласной куртке. Видел в кино, что именно в таких куртках ходят дома академики и известные артисты, даже надел куртку и прошелся в ней перед зеркалом, Что ни говори, а зрелище впечатляющее, но все же снял ее, решив: во-первых, в куртке жарко, долго не вытерпишь, особенно после возлияния; во-вторых, она как ни как старит его, а сегодня ему неимоверно хотелось сбросить лишний десяток лет.

Потому и остановился на молодежном ансамбле: вельветовые брюки, легкая рубашка, подчеркнутая небрежность, даже легкомыслие, но крестик из настоящего золота и цепочка массивная, не говоря уже о перстнях. Один с печаткой. Президент слышал, что такие когда-то носили русские вельможи, наверно, сам князь Потемкин (о других вельможах Президент ничего не знал), а Потемкин, говорят, держал в руках весь юг, недаром называли Таврическим. Значит, этот князь – фирма, а все, что подпадало под это определение, Президент привык ценить и уважать.

Он подышал на перстень и потер о вельветовые джинсы, немного повернул второй, с бриллиантом. Потемкинский перстень, гостья может и не оценить, а вот бриллиант заметит непременно, настоящая женщина не может не заметить, а в том, что Юлия – настоящая, Президент не сомневался.

Да, женщина настоящая и желанная…

Президент накрыл вьетнамскими, сплетенными из рисовой соломки салфетками журнальный столик и поставил на нем два подсвечника. Правда, вечера теперь долгие, но, если начнет темнеть, ужин при свечах приобретает особый шарм – убедился в этом, когда пригласил какую-то девушку в ялтинскую «Ореанду», случайную знакомую с набережной, не стоящую ни свечей, ни ужина в «Ореанде». Но интим со свечами в кабинке подействовал на нее так, что пошла к нему в номер без всяких уговоров.

Между подсвечниками Президент расставил бутылки с коньяком, виски и джином. Заглянул в холодильник и потер руки от удовольствия: семга, красная икра, свежая постная ветчина. Ну, конечно, и консервы, всякие там шпроты, лосось, не говоря уже о салате, приготовленном Катериной.

После того как Президент развелся с женой, что бы делал без Катерины? Приходит утром, стирает, вытирает пыль, варит борщи, жарит мясо – не женщина, а золото, и обходится значительно дешевле жены даже со средними запросами.

Президент взглянул на часы: скоро должны прийти…

Сменил в магнитофоне бабину, приглушил звук – квартиру заполнила легкая, прозрачная, словно хрусталь, мелодия. Это уже потом, когда хмель ударит в голову и кровь заиграет в жилах, можно будет ударить по нервам Юлии шейком, а пока музыка должна настраивать на лирический лад, пробуждать нежные эмоции.

Президент еще раз осмотрелся: кажется, все в порядке, все учтено. Оставалось ждать, а ждать он не любил. Лег на тахту, не сбросив туфель, нетерпеливо подрыгал ногой, сразу же вскочил и направился в лоджию. Отсюда увидит Юлию издали. Только бы Шиллинг не заметил, что сам Президент высматривает ее: задерет нос и потребует лишнюю сотню, нет у этого пройдохи ни стыда, ни совести. И Президент встал так, чтобы самому видеть всех, кто входит в дом, а его бы никто не заметил с улицы. И почему они замешкались?..

Лишь успел подумать, как услышал мелодию звонка из передней. Выходит, он прозевал Шиллинга! Сердце учащенно забилось, и Президент, глубоко вздохнув, чтоб успокоиться, пошел открывать.

Юлия стояла перед дверями, а из-за ее плеча фамильярно и нагло улыбался Шиллинг. Но Президент не обратил внимания на него, он смотрел на Юлию, тревога и страх овладели им – такой желанной и недоступной показалась женщина. Взяв себя в руки, Президент подумал: мало ли было таких! Лишь сначала выглядели недотрогами, все, в конце концов, зависело от его щедрости, главное, не спугнуть, подобрать ключик, а когда еще этот ключик золотой…

Мысль о золотом ключике совсем успокоила Президента, и он посторонился, пропуская Юлию. Прошла, чуть задев бедром, обтянутым джинсами, и Президент пожалел, что явилась в таком наряде. Правда, эти чертовы женщины понимают, что джинсы, хоть и скрывают ноги, делают их, так сказать, сексуальнее, а Юлия к тому же надела совсем открытую кофточку, оголив плечи»

Президент любовался Юлией, совсем забыв о Шиллинге. Смотрел, как гостья поправляет прическу перед зеркалом, и довольная улыбка поневоле растягивала его губы. Так и есть, Юлия мимоходом провела пальцами по бронзовой оправе, значит, зеркало поразило ее, а Президент знал, что первое впечатление часто бывает решающим для женщины. А ведь уже тут, в передней, все было подчинено тому, чтобы поразить, ошеломить того, кто переступил порог квартиры. Стены обшиты деревянными панелями, двери оклеены финскими обоями под дерево, а по краям украшены гипсовой узорчатой лепкой с позолотой, даже двери туалета чуть ли не сплошь раззолочены, а вместо ручек – бронзовые львиные морды с кольцами в ноздрях.

И причудливое бра на бронзовой основе… Президент велел эту бронзу тоже покрыть позолотой, и теперь все в передней блестело и сияло, вероятно, как в лучших домах Парижа.

– Меня зовут Геной, – отрекомендовался Президент и добавил наигранно небрежно: – Надеюсь, вам понравится в моей скромной обители.

Юлии огляделась по сторонам, видно, все тут произвело на нее впечатление, потому что воскликнула восторженно:

Ничего себе, скромная… – Подала Президенту руку и представилась: – Юля.

– Тут все для моих друзей, – церемонно поклонился Президент, точно так, как метрдотель Валера Лапский кланялся денежным посетителям, и подумал: «Все, что она видела, ерунда, вот сейчас…»

Он указал Юлии на дверь, ведущую в гостиную, откуда лилась приглушенная музыка, и, оттерев плечом нахального Шиллинга, подавшегося было вслед за ней, проследовал в комнату. Конечно, китайский ковер, диван, кресла, столик с подсвечниками и бутылками, сервант с фарфором и хрусталем – все это должно было понравиться Юлии. Президент заметил сразу же, что так оно и есть. Он слегка прикоснулся к ее локтю и подвел к креслу, стоявшему у столика. Женщина опустилась в него, откинувшись на мягкую спинку, но тотчас, пораженная, поднялась. Именно на это и рассчитывал Президент, он посторонился, чтоб не помешать Юлии рассмотреть картину на стене. Точнее, не картину, а размалеванную стену. Недавно Президент сделал ремонт, наняв для этого художников, по крайней мере, так они назвались. Загнули столько, что даже Президент сначала поморщился, но художники объяснили: за эти деньги они еще разрисуют стену в квартире – сейчас это очень модно. Недавно расписывали стены у завмага и парикмахерши, изобразив очаровательные пейзажи. Вышло очень элегантно и красиво – березы, дубы и цветы, – все, что по душе заказчику…

Сама идея понравилась Президенту, однако он внес существенные коррективы в первичный замысел художников-маляров.

Решил: для чего пейзаж, их полно в магазинах, вон уже и фотообои стали продавать. На стене надо изобразить…

Художники с энтузиазмом восприняли предложение Президента, однако соответственно повысили и цену. В конце концов договорились, и теперь Президент не без тщеславия наблюдал изумление Юлии.

А любоваться и в самом деле было чем. Со стены смотрел на Юлию сам Президент в капитанской фуражке и тельняшке, одной рукой он держал штурвал, другой указывал куда-то в морскую даль. А из волн выныривали наяды – художники принесли Президенту несколько заграничных журналов, и он лично выбрал оттуда красавиц по своему вкусу, – они протягивали к капитану руки, их глаза светились любовью и восхищением. А он, суровый и неприступный, не обращая внимания на красавиц, вглядывался в морские просторы, как и надлежит истинному герою моря.

Правда, художники в какой-то степени польстили Президенту. На стене он выглядел моложе, стройнее, и черты лица были, так сказать, улучшены. Художники изобразили Президента с длинными модными бачками, и он вынужден был какое-то время не стричься и не бриться, потом пригласил домой дорогого парикмахера, и тот привел оригинал в соответствие с портретом.

А какие глаза ему намалевали! Они излучали само благородство, рука твердо сжимала штурвал, и весь он был устремлен куда-то в неизведанное, что символизировали видневшиеся на горизонте роскошные пальмы.

Юлия перевела взгляд с картины на Президента. Он весь сразу напрягся и втянул живот, но женщина улыбнулась снисходительно и похвалила:

– Красиво.

Президент принял независимую позу и бросил небрежно:

– Сразу видно руку мастера. Рисовал… – Он назвал фамилию известного художника и запнулся вспомнив, что Шиллинг предупреждал: Юлия – тема какого-то скульптора, может, видится иногда с этим известным художником, и он сейчас сядет в лужу…

Но Юлия, округлив глаза, сказала чуть ли не с ужасом:

– О-о, сам!..

– Да, – повеселел Президент, – и все говорят, у него неплохо вышло.

– Но ведь должны были заплатить ему… бешеные деньги.

– Не в деньгах счастье, – подчеркнул Президент, даже оттопырил губы презрительно, что должно было означать, его крайне пренебрежительное отношение к деньгам или (он подкрепил свою мысль, дотронувшись до золотого крестика пальцами в перстнях) то, что деньги для него не проблема, ибо, как говорили в старину, их у него куры не клюют.

Заметил, что Юлия сумела оценить этот жест, во всяком случае, увидела бриллиант, хотел спрятать руку в карман, но не смог: гордость обуяла его, считал, что Юлия заинтересуется камнем, но она прошла мимо Президента к камину, конечно, не настоящему, а электрическому, но вмонтированному в обрамление, имитирующее розовый мрамор. Президент, невзирая на жару, включил камин: загорелось что-то красное, даже зашевелилось слегка, будто дотлевали угли.

Президент подмигнул Шиллингу, они вдвоем аккуратно перенесли журнальный столик ближе к камину, подвинули туда же кресло, и Президент, церемонно усадив Юлию, потянул Шиллинга к холодильнику за закусками.

В кухне Шиллинг многозначительно толкнул Президента в бок и спросил:

– Ну как?

– Класс! – ответил искренне. – Фартовая чувиха.

Шиллинг, сомкнув кончики трех пальцев, выразительно пошевелил ими.

– Стоит… – намекнул весьма прозрачно.

Президент сделал вид, что не понял этого жеста, и открыл холодильник.

– С вас три сотни, шеф. Гоните за девку три сотни, как уговаривались.

В принципе Президенту было всегда трудновато расставаться с деньгами, но в этот раз отдал их без особого сожаления.

Шиллинг спрятал купюры и доложил:

– А то ваше задание выполнил. Сумочку вручил по назначению.

Президент с благодарностью похлопал его по плечу и пообещал:

– За мной не пропадет. И как она, та женщина?

– Вы что, даже не видели ее? – искренне удивился Шиллинг. – Такие деньги – и не глядя!..

– Именно так иногда дела делаются, – объяснил Президент. – Никто – ни родная милиция, ни прокуратура – не подкопается. Даже если засекут или та дуреха ляпнет. А от кого деньги?.. – захохотал он победно. – Никаких доказательств…

– Ну вы даете! – восхищенно покачал головой Шиллинг и открыл холодильник.

Президент взял у него икру и семгу, разложил по тарелкам и приказал:

– Когда зажгу свечи, смоешься. Только аккуратно.

– Сделаем, шеф. Но я ничего не гарантирую: девка с характером.

– Не таких взнуздывали… – ответил Президент хвастливо.

Но все же тревога закралась в душу, поставил икру перед Юлией и заглянул ей в глаза, словно хотел угадать, что ему сегодня сулит судьба.

Юлия улыбнулась. Президенту показалось – обнадеживающе, и у него сразу отлегло от сердца.

Когда солнце спряталось за днепровские кручи и в комнату стали пробираться первые сумерки, Президент чуть ли не торжественно зажег свечи. Но Шиллинг, по всему видно, забыл об их уговоре, так как налил себе джину и норовил чокнуться. В ответ Президент сильно ущипнул его под столом, и лишь тогда Шиллинг уяснил себе, что нарушает конвенцию, поднялся и тихонько вышел из комнаты. Президент усилил звук магнитофона, чтоб Юлия не услышала щелканья замка, подал руку, приглашая потанцевать. Прижал ее к себе немного больше дозволенного. Но она не протестовала, положила ладони ему на плечи, и у Президента закружилась голова от тепла ее тела и запаха духов. Попытался прижаться еще крепче, но Юлия высвободилась из его объятий, погрозив игриво пальцем. Президент снова взял ее за руку и притянул к себе, музыка лилась медленно и нежно, он ощущал под вспотевшими ладонями ее тугое тело, нашептывал на ухо какие-то слова. Юлия смеялась. Президент подумал, что вечер удался и все идет к своему логическому завершению, когда Юлия вдруг спросила:

– А где Арсен?

Президент не сразу сообразил, что Арсен – это Шиллинг, даже спросил:

– Ты о Шиллинге?

– Его так называют?

– Конечно, Шиллингом. Зачем он тебе? Нам так хорошо вдвоем…

Юлия уперлась Президенту ладонями в грудь, и он почувствовал, что они могут быть не только мягкими и нежными.

– Где Арсен? – повторила она.

– Неужели он тебе в самом деле нужен?

Юлия отступила на шаг и наткнулась на диван. Президент воспользовался этим, вынудил ее сесть и опустился рядом. Взял женщину за плечи, повернул к себе. В мерцающих бликах свечей она казалась такой неотразимой, что он не удержался и бросил ей просто в лицо:

– Не будет Шиллинга. Да и зачем он нам?

– Ушел?

Президент игриво показал пальцами на ее бедре, как удалился Шиллинг.

– У него неотложные дела, – немного смягчил удар, – он спешил… – Попытался притянуть женщину к себе, но она не далась. – Ну что ты, манюня, – просюсюкал, – иди ко мне, нам будет хорошо…

– К тебе? – вдруг совсем трезво захохотала Юлия. – Значит, ты договорился с Арсеном? Вы условились, чтоб он ушел?

– А что тут плохого?

– И ты решил, что я буду твоей? – спросила она серьезно.

– Ты мне нравишься, как никто.

– Неужели?

Президент не уловил иронии в этом вопросе и заверил:

– Я никогда не желал так ни одной женщины, как тебя.

– Ты смотри!.. – Юлия хотела подняться.

Но Президент успел обнять ее за талию и не отпустил. Горячо выдохнул ей в ухо.

– Не пожалеешь, точно говорю, ради тебя я готов на все.

– И на что же ты готов, Гена?

До Президента не дошёл подтекст и этого вопроса. Он вскочил с дивана, исчез в соседней комнате, вынес оттуда и бросил на пол мехом кверху новехонькую дубленку,

– Твоя, – сказал хвастливо, – дарю тебе, бери, я не скупой…

Юлия поднималась подчеркнуто медленно, шагнула к дубленке, и Президент самодовольно улыбнулся – какая же женщина откажется от такого царского подарка? Однако Юлия ступила на мех и вытерла об него ноги,

– Ты понял меня, Гена? – Она заглянула в глаза Президенту.

Тот попятился растерянно.

– Ты?.. Ты не хочешь?..

– Еще раз спрашиваю: понял меня, Гена?

– Ах ты сучка! – вдруг фальцетом выкрикнул Президент. Хмель ударил ему в голову, он подскочил к Юлии и залепил ей пощечину. – С тобой как с порядочной, а ты выкаблучиваешься! Шиллинга захотела? Так знай, продал тебя Шиллинг, а я купил за три сотни!

У Юлии кровь отлила от лица, лишь теперь стало ясно, в какой переплет она попала.

– За три сотни? – не спросила – простонала она. – Арсен продал меня за три сотни?

– Я дал бы больше.

Юлия нервно рассмеялась:

– И ты, Гена, считаешь, что купил меня?

– Но ведь ты мне действительно нравишься… – Гнев отпустил Президента, он шагнул к Юлии.

Но она схватила со столика нож, обычный столовый нож, каким и порезаться трудно, и, держа его перед собой, крикнула:

– Не подходи!

– Неужели я так противен тебе?

– Не подходи, говорю, – повторила тихо, но в эти слова вложила всю ненависть и презрение, какие только нашла в себе. И добавила без паузы: – Крокодил Гена!

Президент рванул на себе рубашку (видел в кино – так делают в припадке гнева настоящие мужчины) и сказал едва слышно, однако стараясь, чтобы каждое слово звучало весомо:

– Нет, я не крокодил… Ты еще не знаешь, как меня называют! Я – Президент, а это не шутка! Ты еще не знаешь…

– И не хочу знать, уйди с дороги!

Но Президент заслонил дверь, надеясь, что не все еще потеряно.

– Ну куда ты пойдешь? – заканючил он неожиданно для самого себя. – Оставайся у меня, Юля, нам будет хорошо…

Однако Юлия закусила удила. Ткнула ножом в сторону настенной картины, едва видневшейся при свечах, молвила презрительно:

– Думаешь, намалевал свою рожу, и все будут падать вокруг? Отойди, говорю, а то зарежу!

И такую решительность почувствовал Президент в ее тоне, что невольно шагнул в сторону, а Юлия проскользнула мимо него в переднюю. Президент услышал лишь, как хлопнула дверь. Он стоял, в изнеможении опустив руки, потом поправил разорванную сорочку, криво усмехнулся, поднял дубленку, отряхнул и повесил ее в шкаф. Выпил полный фужер шампанского и немного успокоился.

«Потаскушка проклятая, – подумал он. – Истеричка или просто сумасшедшая! Точно, сумасшедшая…»

Эта мысль окончательно успокоила его. В самом деле, какая нормальная женщина откажется от дубленки. И Президент, снова исполненный собственного достоинства, пошел спать.

Юлия выскочила на Русановскую набережную и чуть ли не сразу увидела зеленый огонек такси. Съежилась на заднем сиденье и чуть не застонала от гнева и возмущения.