Текст книги "Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие"

Автор книги: Ростислав Самбук

Соавторы: Владимир Кашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)

Сославшись на нездоровье, Татаров взял отпуск. Не мог иначе: был человеком рассудительным, должен рассчитать все варианты, вплоть до наихудших, и своевременно принять необходимые меры.

Первое, что сделал, – продал машину. Продал за два дня, даже немного продешевив, продал, хотя сердце обливалось кровью. Перед тем как отдать ее, обошел вокруг своей белоснежной красавицы, погладил капот, крышу, прижался щекой. Никогда и ни с кем не позволял себе таких нежностей, расчувствовался впервые в жизни, и расчувствовался по-настоящему. Ведь знал: никогда уже не будет у него такой – выстраданной, выхоленной…

Полученные за машину деньги Татаров положил на сберегательную книжку. С тем, что уже лежало на ней, вышла довольно круглая сумма. Если фортуна не смилостивится и придется отсиживать (Татаров предвидел и такой крайний вариант), у него хоть будет перспектива. На детей и жену не рассчитывал, по всей вероятности, отрекутся, а что останется ему, когда выйдет из колонии? Хотя бы деньги – приобретет новую белую красавицу, удерет из этого проклятого города, где так опозорился, на хлеб с маслом, даже если не будет работать, ему всегда хватит.

Лишь бы еще пожить…

А в том, что перед ним пролягут еще долгие годы, Гаврила Климентиевич, пожалуй, не сомневался. Здоровье имел прекрасное, ежедневно делал зарядку, когда не был на даче, по утрам бегал в соседнем сквере: живота нет, мускулы налиты силой, и голова светлая – никаких склеротических явлений.

Книжку на предъявителя – единственное его богатство и единственную надежду – Татаров спрятал в полиэтиленовом пакетике, тщательно запаяв его, затем плотно обернул фольгой и положил в аккуратно выдолбленный кирпич. Ночью, когда точно знал, что: никто не услышит и не увидит, расшатал и вытянул кирпич из-под навеса соседского гаража, вместо него замуровал свой с книжкой. Теперь был уверен; никакая милиция, хоть какие бы мудрецы там ни были и какую бы технику ни использовали, ничего не найдет, и лежать его сберегательной книжке, пока не вытянет сам, А ежегодно одних процентов будет набегать восемьсот рублей, потом проценты на проценты.

Потому и смотрел на следователя, который почему-то приехал к нему, вместо того чтобы вызвать или даже доставить в прокуратуру, спокойно, невозмутимо и даже слегка пренебрежительно, по-философски рассудив, что от судьбы все равно не убежишь, да и убегать пока нет смысла.

Дробаха с удовольствием вдохнул ароматный чай и спросил у Татарова:

– Вам ничего не хочется сказать мне, Гаврила Климентиевич?

Татаров посмотрел на него холодно и свысока, как на мелкого канцеляриста из их главка. Ответил ровно, однако с некоторым нажимом, как будто приказывал нерадивому подчиненному:

– Извините, вас зовут, кажется, Иваном Яковлевичем? Так вот, уважаемый, я считаю, что мои личные дела вряд ли могут заинтересовать республиканскую прокуратуру. Выходит, служебные. А служу я давно, и ничего этакого крамольного за мною не водится. Вероятно, что-то недоглядел, но ведь это может случиться с каждым.

– Чай у вас вкусный, – невпопад ответил Дробаха. – И мед ароматный. Гречишный?

– Имею два улья, а тут поблизости совхоз гречиху сеет.

Дробаха поставил чашку и молвил то ли с сожалением, то ли извиняясь, так, как сообщают неприятную новость симпатичному человеку:

– Я приехал арестовать вас, Гаврила Климентиевич.

Татаров не донес ложечку с медом до рта, и Дробаха

увидел, как впервые испуганно округлились у него глава. Однако сразу же овладел собой и ответил иронично:

– Шутите? Но ведь следователям, да еще республиканской прокуратуры, это противопоказано.

– Не шучу, Гаврила Климентиевич, потому и спросил: не хотите ли что-то сказать? Чтоб облегчить если не душу, то хотя бы свою будущую судьбу.

Татаров бросил ложку так, что чуть не разбил вазочку с медом. Но вспышка его гнева на том и кончилась» Посмотрел на Дробаху уничтожающе и ответил резко:

– Я вам не мальчик, товарищ следователь, а заместитель начальника главка. И посоветовал бы не забываться!

Дробаха медленно достал постановление на арест. Положил на стол.

– Прошу ознакомиться, гражданин Татаров, – сказал сухо и официально.

Татаров молча изучил документ, брезглива бросил его назад на стол и с возмущением воскликнул:

– Какое-то недоразумение!.. Да вы представляете себе, что такое арестовать меня?

– Хотите совет? – спросил Дробаха.

– Не нуждаюсь. Я честно и достойно прожил жизнь… Может, кто-то оклеветал меня, но правда все равно восторжествует.

– Эх, Гаврила Климентиевич! Гаврила Климентиевич! – с горечью сказал Дробаха. – Наверно, в одном вы только правы, что когда-то честно жили и честно работали, люди уважали вас, а начальство ценило, даже главком руководить доверили. И так споткнуться! Ну скажите мне: почему? Денег вам не хватало? Двое детей у вас, тянут деньги, что ли? У меня тоже сын студент, конечно, не на все хватает, да и разве может хватить на все? – Он смотрел Татарову в глаза и вдруг увидел, как смягчились и посветлели они. Подумал, что сумел хоть немного растопить его сердце и этот ершистый человек еще не совсем очерствел, но, оказалось, попал впросак, ибо Татаров, расправив спину, ответил категорично:

– Я попросил бы вас не разговаривать со мною так. Вы оскорбляете меня, и не только меня, а и учреждение, в котором имею честь работать.

– Ладно, – махнул рукой Дробаха, – не хотите, не надо. Но сказать вам, сколько получали преступники и проходимцы за вагон алюминиевого листа?

– Какие преступники и проходимцы? – удивился Татаров так искренне, что понравился сам себе.

– От которых вы получали взятки, гражданин Татаров.

– Вы с ума сошли!

– Да нет, Гаврила Климентиевич. Мы устроим вам очные ставки, предъявим другие доказательства…

– Нет, – ответил Татаров убежденно, – такого быть не может.

– Однако было, гражданин Татаров. Кстати, каждый вагон давал им чистой прибыли около ста тысяч рублей. А сколько платили вам?

Желваки опять проступили на лице Татарова.

«Копейки, – хотел ответить, – мизерию…»

Мерзавцы проклятые! Действительно, они бросали ему объедки, даже его белая «Лада» – мелочь, ерунда, а знать бы – и лежало бы у него сейчас на книжке…

А он радовался кожаному пальто, парфюмерии для Клары…

– Сто тысяч за вагон алюминиевого листа? – разыграл искреннее удивление. – Да какой дурак станет платить такие бешеные деньги?

– Ваш алюминий шел на кровли в Прикарпатье.

– Не может быть.

– Факт остается фактом. А лист заводу выделяли вы.

Лицо у Татарова вытянулось, и Дробаха впервые подумал: а если они ошибаются и этот Татаров попал в историю из-за собственного недомыслия?

– Вот оно что! – воскликнул Татаров. – Теперь я припоминаю. В самом деле, мне давали на подпись такие бумаги. Но кто мог подумать? Готовил их начальник отдела нашего главка товарищ Гудзий. Порядочный человек, старательный, исполнитель. Никто о нем не скажет ничего плохого.

– О Гудзии мы еще поговорим, – пообещал Дробаха. Все же мысль о том, что перед ним не закоренелый преступник, а халатный работник, до некоторой степени изменила его отношение к Татарову. – Нам известно, вы все время жаловались на безденежье – и вдруг приобрели «Ладу». Именно в то время, когда начались поставки алюминия тому заводу.

Татаров не задумался ни на мгновение. Все ответы на подобные вопросы были у него продуманы и взвешены до последнего слова.

– Одолжил, – ответил, – на машину я одолжил. Но, к сожалению, ее уже нет.

– Как? – удивился Дробаха, потому что это было для него новостью. – Говорят, вы так радовались машине.

– Должен был вернуть деньги. Когда одалживал, договорились, что буду отдавать по частям, думал, в крайнем случае, смогу переодолжить, а пришлось возвращать срочно.

– И у кого вы одолжили? – не без иронии спросил Дробаха. Он уже сообразил, что Татаров ловко дурачит его, и устыдился своего легковерия.

– У одного знакомого.

– Можете назвать фамилию?

– Это вам ничего не даст. Тому человеку затем и понадобились деньги, что уезжал. За границу…

– Вот оно что! – Дробаха внимательно посмотрел на Татарова. «Ишь ты, – подумал, – крепкий орешек, и разгрызть будет не так уж просто!» – За границу, говорите? Это вы неплохо придумали.

– Я просил бы вас, – сказал Татаров тоном, не допускающим возражений, – обойтись без оскорблений.

– Конечно, – вздохнул Дробаха. – Ну что ж, будем считать, что откровенный разговор у нас с вами не получился, просто обменялись мнениями, как говорят опытные дипломаты. – Сделал несколько шагов, махнул рукой, и чуть ли не сразу в калитке появились оперативники. Оглянулся на Татарова: – Придется прибегнуть к мерам, предусмотренным законом. Сейчас мы пригласим понятых и сделаем у вас обыск. Вот постановление, прошу ознакомиться.

Но Татаров даже не посмотрел на документ. Стоял, держась правой рукой за яблоневую ветку, отчужденный и будто лишенный всех чувств, не видел и не слышал ничего, смотрел остекленевшими глазами поверх Дробахи, словно ему было безразлично, что с ним произойдет… И действительно, Татаров, на какой-то момент совсем реально ощутил, что прекратил существование, вроде бы растворился и исчез, потому что все погибло, пропало, взорвалось, а значит, нет больше человека со сложившимися привычками, вкусами, требованиями, вместо него появилось совсем новое существо, только внешне похожее на Татарова, существо, к тому же не принадлежащее самому себе, а целиком зависящее от других – от их капризов, настроений, характеров, и так будет тянуться долго– долго. От этого стало страшно, мороз пошел но коже, и Татаров подумал, что лучше было бы покончить с собой, но теперь не мог совершить даже этого, потому что перестал уже быть человеком, а стал преступником, теперь – представлял себе это ясно и четко – не мог даже шагу вольно ступить.

Но, говорят, можно привыкнуть в жизни ко всему, сколько взлетов и падений видел оп сам. Впрочем, его вину еще надо доказать, и может, фортуна еще улыбнется ему,

23

Каштанов позвонил Хаблаку и приказал срочно зайти.

В кабинете полковника сидела женщина лет тридцати или немного старше. Не очень красивая, не симпатичная, смотрела испуганно, держала на коленях зеленую сумочку и все время щелкала замком.

– Садитесь, майор, – указал Каштанов на стул около женщины и сам примостился рядом. – Это гражданка Мащенко Лидия Андреевна, она пришла повиниться, и я подумал, вам будет интересно послушать ее, вот и прервал разговор с ней, чтобы пригласить вас.

Хаблак едва заметно поморщился: у него и так дел невпроворот, а тут какая-то Мащенко. Укоризненно взглянул на Каштанова, тот сделал знак, чтобы Хаблак набрался терпения, и обратился к женщине:

– Давайте, Лидия Андреевна, начнем сначала.

Женщина щелкнула замком сумочки, прижала ее

к груди и заговорила неуверенно – искала нужные слова, губы у нее дрожали:

– Я уже сообщила… Значит, зашел ко мне Леня – Леонид Павлович Гудзий…

Хаблак пошевелился на стуле – вот в чем дело!.. Хотел что-то спросить, но полковник остановил его, положив руку на плечо. А женщина продолжала:

– Мы с ним знакомы, встречаемся в доме у одних наших сотрудников, и Леня, ну если уж откровенно, ухаживает за мной. Но у него жена, а я одинока, может, оно и нехорошо, да что поделаешь, человек он компанейский, весёлый… Мне с ним приятно, обычный флирт, ничего больше, и вообще мы в прекрасных отношениях. Вы понимаете? – остановила взгляд на Каштанове. – Я, наверно, говорю невпопад…

Полковник подбодрил Мащенко:

– Мы вас, внимательно слушаем.

– Так вот, заходит ко мне Леонид Павлович – мы в одном с ним министерстве – и говорит, что надо кого-то там выручить, его знакомого или друга, тот очень просит, и отказать нельзя. А мне за это – импортные сапожки. Я подумала, вероятно, шутит насчет сапожек, а может, и нет, пожалуй, не шутит, потому что надо было подписать бумагу у начальника нашего главка на полиэтилен, а он точно не подписал бы, я знаю…

– Какой полиэтилен? – встрепенулся Хаблак. – И кому?

– Для одного из наших заводов. Полиэтиленовая крошка. Двести тонн. Ну я сделала, начальник, повторяю, не подписал бы, так я во втором экземпляре исправила цифру…

– Подделали документ? – уточнил Каштанов.

Мащенко щелкнула замком, открыла сумочку и достала из нее пакет.

– Подделка, – согласилась, – и я виновата. Но ведь просил же Леонид Павлович, а знаете, заводам не всегда дают что нужно… Ну я уже стала забывать об этом и на сапожки не рассчитывала, а тут вдруг на днях звонок в дверь, открываю – парень, дает вот этот пакет и говорит: от друзей Леонида Павловича… Отдал и исчез. Разворачиваю, а там…

Мащенко дрожащими пальцами открыла пакет и положила на стол пачки денег.

– Тут три тысячи, – отдернула руку, как будто обожглась. – Я все эти ночи не спала. Потом решилась и пришла к вам.

Каштанов переглянулся с Хаблаком.

– Шиллинг, – сказал Хаблак, и Каштанов согласно кивнул.

– Больше тот парень вам ничего не сказал? – спросил полковник.

– Нет. Только: от друзей Леонида Павловича. И сразу же ушел.

– А самого Леонида Павловича вы давно видели? – поинтересовался Хаблак, внимательно глядя на Мащенко: ведь Гудзия вчера вечером арестовали. Возможно, эта женщина, узнав об аресте, испугалась и прибежала в милицию.

– С того времени, как попросил меня о полиэтилене, не встречались. Я хотела позвонить ему, но как-то не осмелилась. Ведь если он знает о трех тысячах, выходит, заодно с ними, то есть с теми, кто заплатил, а такие деньги даром не платят…

– Да, не платят, – подтвердил Хаблак, – Кстати, Леонида Павловича Гудзия вчера арестовали.

Мащенко остолбенела, лицо у нее перекосилось и стало землистым. Сыграть так не смогла бы даже талантливая актриса, и Хаблак убедился в безосновательности своих подозрений. Налив воды, подал женщине, однако она не взяла стакан, глотнула воздух и прошептала:

– Значит, и я… Выходит, и я вместе с ним…

Полковник сказал:

– Успокойтесь, Лидия Андреевна. Сейчас мы вызовем понятых, составим акт, а вы садитесь здесь и напишите обо всем, что сообщили. Надеюсь, вы никуда не спешите?

– Не все ли равно, вы ведь меня тоже арестуете?

Полковник снисходительно улыбнулся, взглянул на

Хаблака, будто советовался с ним.

– Зачем такие крайности? Возьмем подписку о невыезде, вы ведь сами пришли к нам…

– И в самом деле отпустите меня?

– Никто с вас вины не снимает, – подчеркнул полковник. – Но вы помогли следствию, признали свою вину, и суд определит вам меру наказания. Мы же задерживать вас не будем.

Видно, Мащенко ждала значительно худшего: губы у нее задрожали, даже всхлипнула. Теперь уже схватила стакан с водой и выпила чуть ли не до дна. Потом подняла мокрые глаза, усмехнувшись жалобно и благодарно.

– Я напишу, – сказала быстро, – я все сделаю, у меня с души… камень свалился.

Через полчаса, уладив формальности и отпустив Мащенко домой, Хаблак приказал привести к нему задержанного вчера Червича. Видел его лишь однажды на берегу – в длинных сатиновых трусах – и был немного удивлен, когда Червич появился в приличном импортном костюме, отглаженной рубашке и ярком галстуке.

Лукьян Иванович остановился на пороге, сразу узнал Хаблака и покачал головой.

– А я, старый дурак, его ухой угощал, – сказал с досадой. – Веслом по кумполу надо было, а мы уши поразвешивали.

– Садитесь, Червич, – сказал Хаблак сухо, – и без болтовни. Скажите лучше, для чего вам понадобилась взрывчатка?

– И из-за этого задерживаете порядочных людей! – искренне удивился тот. – Сразу бы спросили, а то обыск, перед соседями опозорили… Как теперь в глаза смотреть? Ну поглушили немного рыбы, не такое уж преступление. Я ее во время войны противотанковыми гранатами… Когда-то на Волыни на классное озеро наткнулись – чистое, глубокое, леса вокруг; швырнул гранату – верь не верь, а щуки пудовые– ох и полакомились!..

Старик любил поболтать, и остановить его было труд– до. Хаблак выслушал всю эту тираду и спросил;

– И где же вы теперь глушили рыбу?

– На озерах возле Плютов и на Козинке. Ее сейчас перегородили. Вот и сделалось там большое озеро.

– Сын привозил вам взрывчатку, и вы там же использовали ее?

– Точно. Я летом всегда на днепровском острове стою, были же сами у меня, видели.

– Итак, вы утверждаете, что взрывчатка попадала из карьера сразу к вам на остров и уже там вы приспосабливали ее для глушения рыбы?

– Конечно утверждаю.

– Прошу расписаться.

Старик расписался, а Хаблак спросил вроде между прочим:

– Терещенко зачем бомбу делали?

Червич вытаращил на майора глаза. У него отпала нижняя челюсть.

– Ты что, сдурел?! – воскликнул он.

– Слушайте, Червич, повремените немного, прежде чем окончательно накликать на себя беду. Я вам кое-что объясню. Обыскивая вашу комнату, мы нашли схему мины с часовым механизмом и даже некоторые запасные детали к ней. Это раз. Далее. Установлено, что вы брали взрывчатку у сына, который незаконно получал ее у рабочих карьера, где является начальником участка. А ваш хороший знакомый грузчик промтоварной базы Яков Игоревич Терещенко, который заказал вам бомбу, подложил ее в чемодан одного гражданина, где она и взорвалась. Если вы сможете доказать, что не знали назначения мины, вина ваша несколько смягчится. Так стоит ли вам лишаться этого шанса?

– Нет, это вы попробуйте доказать, что именно я сделал ее.

– Очень просто. Если только для глушения рыбы использовали взрывчатку, для чего возили ее с острова в Киев?

– А я не возил.

– Не надо лгать, Червич. Мы нашли в вашей киевской квартире упаковочную бумагу от взрывчатки» а на письменном столе у вас ее небольшие частицы.

Червич подумал немного и сказал;

– Хорошо работаете, и вроде бы ваша взяла. Но ответьте: это точно Яшка подложил мину в чемодан?

– Да, Червич.

– Боже мой! – завопил старик. – Но какая же свинья – Яков! Так обмануть меня, стреляного воробья! Что ж теперь будет?

– Сколько заплатил Терещенко за мину?

– А-а, – скривился Червич, будто глотнул кислого, – я у него денег не брал. Выпили несколько бутылок, вот и вся плата.

– А зачем Терещенко мина, говорил?

– Конечно, иначе бы я не делал. Мол, есть один сукин сын, который заложил его когда-то, Терещенко и отсидел из-за него пять лет. Это же представить только – пять лет без всякой вины. А теперь Яков выследил его и хотел отомстить. Тот тип машину купил, вот Яшка и решил бомбу под нее подложить с часовым, значит, механизмом, чтоб алиби иметь.

– Так Терещенко и сказал: пять лет без вины? – спросил Хаблак не без иронии.

– Клялся, что правда.

– Да ведь он женщину ограбил, ваш Терещенко, и поймали его тогда чуть ли не сразу.

– Неужто? А он…

– Вот так, Лукьян Иванович. Втянул вас Терещенко в скверную историю, теперь отвечать придется.

Червич насупился.

– Да вижу, – сказал обреченно. – Век себе не прощу,

24

Коренчук выложил на стол несколько фотографий разных людей и приказал: – Введите арестованного. В кабинет в сопровождении конвоира вошел усатый человек средних лет в темной рубашке и хорошо сшитом костюме.

– Подойдите к стоку, – велел ему Коренчук. – И вы тоже, – подозвал понятых. – Гражданин Хрущ, нет ли среди этих людей, фотографии которых лежат на столе, человека, назвавшегося вам Геннадием Зиновьевичем и предложившего преступную сделку?

Хрущ не колеблясь ткнул пальцем в третью с края фотографию, на которой был изображен Президент.

– Вот этот, – сказал твердо.

Составив протокол, Коренчук отпустил понятых.

– А теперь, Станислав Игнатьевич, – предложил, – надо уточнить некоторые детали.

– Пожалуйста, прошу вас, – ответил тот заискивающе, – можете рассчитывать на мою искренность.

– Повторите еще раз, при каких обстоятельствах вы познакомились с Геннадием Зиновьевичем?

– Я же говорил: впервые встретились в нашем ресторане. Я обедал, и он подсел за мой столик. Тогда мне показалось – случайная встреча, теперь же понимаю – он следил за мной и выбрал удобный момент для разговора. Понимаете, я немного выпил, потерял контроль над собой, вот и вышло, что он смог втянуть меня в негодное дело.

– Но ведь говорите, обедали, то есть встреча состоялась не после рабочего дня. И вы позволили себе выпить?

Хрущ растерянно развел руками:

– Так ведь он заказал бутылку марочного коньяку, Я, хоть и директор завода, такого еще не пил.

– И вам не показалось подозрительным, что незнакомый человек угощает вас дорогим коньяком?

– Что же тут подозрительного: симпатичный человек, и мы разговорились.

– Вы сказали, что во время первой встречи Геннадий Зиновьевич не предлагал вам ничего. Как же встретились снова?

– Теперь я вспомнил. Он намекнул, что наше общение может стать полезным. В тот же самый день, когда мы впервые обедали. Я считал – какой-то столичный жук. То есть человек с положением. А влиятельных знакомых всюду надо иметь…

– Когда же опять встретились?

– В тот же вечер.

– И во время вечерней встречи он предложил вам аферу с листовым алюминием?

– Да. Воспользовавшись тем, что я был нетрезвый и, повторяю, не мог контролировать свои поступки…

– Это не смягчает вашей вины. Утром, когда в голове прояснилось, могли заявить в милицию.

– Так уж случилось, не заявил – виноват.

– Когда получили деньги от Геннадия Зиновьевича?.

– Три тысячи дал мне в тот же вечер,

– Аванс за преступные дела?

– Выходит, так.

– И как вы договорились?

– Геннадий Зиновьевич сказал, что главк выделит нашему заводу алюминий. Для производства различных бытовых изделий. На самом же деле мы их не изготовляли, только оформляли. А листовой алюминий отправляли в Коломыю. Я могу еще раз рассказать, как все это происходило.

– Пока не надо, – остановил его Коренчук, – есть акт ревизии. Скажите, вы сразу договорились с Геннадием Зиновьевичем о вознаграждении?

– Да, пять тысяч с каждого вагона. Один я не мог обеспечить операцию, поэтому пришлось привлечь главного бухгалтера Березовского. А значит, и поделиться,

– Пополам?

– Нет, мне три тысячи, ему – две.

– Знаете, сколько имели преступники с каждого вагона?

– Догадывался. Но Геннадий Зиновьевич объяснил, что очень большие накладные расходы: надо платить людям из главка и прочее.

– Кому из главка?

– Не говорил. Я хотел узнать, чтобы в случае чего найти там защиту, но он не сказал. Дескать, не мое дело.

– Каким образом получали деньги?

– У меня был контакт только с Геннадием Зиновьевичем, После того как нам выделяли алюминий, он звонил мне, и мы договаривались о встрече. В нашем городе, либо я приезжал в Киев.

– Приглашал вас к себе?

– Никогда. Приходил ко мне в гостиницу или назначал свидание в ресторане.

– Вы знали его фамилию?

– Нет, в таких делах чем меньше знаешь, тем лучше.

– Хоть какие-то координаты Геннадий Зиновьевич вам давал? Телефон или адрес? На крайний случай?

– Нет.

– И не намекал? Или, может, проговорился во время ресторанного застолья?

– Я звал, что он живет в Киеве. И все. Где работает

и его адрес – это меня не касалось.

– А кто получал алюминиевый лист в Коломые?

– Также не знаю.

Коренчук подумал немного и спросил:

– Вы ничего не утаили, Хрущ? Ведь уже завтра у нас будет возможность организовать вам очную ставку с Геннадием Зиновьевичем Скульским.

– Задержали? – не мог скрыть радостной улыбки Хрущ, и Коренчук понял, что он сказал ему правду и не боится встречи со Скульским.

Дал подписать Хрущу протокол допроса, не ответив на его вопрос, тем более что Президента еще не арестовали. Но теперь, после опознания его Хрущем, арестуют немедленно, ведь оснований для этого более чем достав точно.

25

Бублик сидел, положив ладони на колени, и просительно заглядывал Хаблаку в глаза. – Надеюсь, вы уже выяснили это недоразумение? – спросил он. – Честное слово, я не знал о рубашках, просто заглянул к знакомой. И вдруг – милиция. А у меня работа, неотложные дела…

– Откуда знаете Марию Афанасьевну Анчевскую? – поинтересовался Хаблак.

Бублик вздохнул.

– Хорошая женщина и очень нравится мне. Она из Яремчи, – сообщил, как будто Хаблак не мог знать этого, – работает администратором на турбазе. Я останавливался там, вот и познакомились.

– Это ваша белая «Волга» ночевала перед гостиницей? – спросил Хаблак.

Бублик едва заметно поморщился: известие о том, что милиция узнала о машине, не очень обрадовало его, но отрекаться не стал: ведь этот факт можно установить за несколько минут.

– Моя, – ответил кисло.

– Прекрасная машина. Давно перекрасили?

Бублик притворился удивленным.

– Я?!

– Анчевская сказала, что раньше ваша «Волга» была вишневой.

Конечно., – Глава у Бублика забегали, попытался выкрутиться, правда, не весьма удачно; – Но ведь перекрашивал не я, а мастер. Есть у нас маляр в гараже, делает как новую, а я свою «Волгу» поцарапал, вот и решил перекрасить. Белый цвет – чудо.

Хаблак хотел уточнить, почему же тогда прежде перекрасил белую машину в вишневую, однако это могло насторожить Галинского, и он, листая какие-то бумаги на столе, поинтересовался:

– Где вы находились с пятого на шестое июня?

Поинтересовался вроде бы не по делу, как-то между прочим, но наблюдал за Бубликом внимательно: ведь именно шестого июня был обнаружен труп Манжулы на черноморском берегу.

– Для чего это вам? – недоумевал Бублик.

– Мы, гражданин Галинский, расследуем одно дело, и ваши показания тут могут пригодиться.

– Об этой спекуляции? – метнул на него взгляд Бублик. Хаблак, не отвечая, барабанил пальцами по бумагам на столе. – Но ведь я не имею к ней никакого отношения.

– Я прошу вас ответить.

Бублик пошевелил губами, словно что-то подсчитывал.

– Ага, вспомнил! – заявил, обрадовавшись, что это ему удалось. – Я растянул ногу и пришлось лежать у себя в квартире.

– И никуда не выезжали из Киева?

– Как мог?

– Итак, пребывали дома?

Этот вопрос явно не понравился Бублику, но подтвердил:

– Да.

– А машина? Где в эти дни была ваша «Волга»?

– Летом я оставляю ее на стоянке возле дома.

– Там и стояла?

– Конечно.

– Никому не давали доверенность на право вождения?

Бублик помрачнел, глаза у него сузились.

– При чем тут моя машина? – взорвался он. – Чего прицепились ко мне? Продержали целые сутки в мили– дни, а у меня неотложные дела!

– Ну хорошо, – согласился Хаблак, – на время оставим машину. Теперь скажите мне, Степан Викентьевич, откуда вы знаете Терещенко?

Бублик энергично помотал головой.

– Какого такого Терещенко? Не знаю и знать не хочу.

– Однако это не помешало вам пить с ним водку.

– Вы имеете в виду того мерзкого типа, принесшего, Анчевской рубашки?

– Именно его.

– Ну, знаете, пришел человек к моей приятельнице. Почему же не угостить? Но кто он – не знаю.

– Допустим, говорите правду. А Михаила Никитича Манжулу вы знаете?

Хаблак увидел, как испугался Бублик. Пальцы у него задрожали и полные щеки отвисли, он сразу постарел лет на десять, но сумел все же овладеть собой и ответил как ни в чем не бывало:

– Впервые слышу.

– Нехорошо получается, Степан Викентьевич. А вот одна девушка – есть такая Инесса Сподаренко, она вам хорошо знакома – узнала вас по фотографиям и свидетельствует, что вы несколько раз с Манжулой и с нею ужинали в ресторане, бывали в номере у Манжулы, даже возили ее вместе с Михаилом Никитичем в Броварский лес. Более того, она припомнила, что вы вместе с Терещенко отвозили Манжулу в Бориспольский аэропорт. Еще выпили в номере на прощание бутылку шампанского, потом Терещенко взял чемодан Манжулы, а вы пошли вслед за ним. Сели в вашу «Волгу», тогда она была еще вишневой, и поехали в Борисполь.

Бублик смотрел Хаблаку в рот, будто тот разговаривал с ним на языке ирокезов. Вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:

– Манжула! Вы имеете в виду того одесского снабженца! Совсем забыл, он для меня просто Миша, а фамилия, знаете, как-то выветрилась…

– Но ведь вы говорили, что и с Терещенко впервые встретились в гостинице «Славутич» у Анчевской.

Бублик приложил руку к сердцу.

– Извините, – произнес с очевидным раскаянием, – виноват, да что поделаешь: не хотелось признаваться. Говорят, од сидел, то есть рецидивист, и порядочному человеку не пристало афишировать такие знакомства.

– Порядочному человеку – возможно, – согласился Хаблак. – Тем более ездить с ним в далекие рейсы…

– Я – с ним? С Терещенко? – даже подскочил от возмущения Бублик.

– Да, вы с ним. В Одессу.

– Что-то путаете.

– Ничего я не путаю, Галинский, и мы сделаем вот что. Поедем к вашему гаражу, там хранятся скаты, снятые с «Волги». Помощники маляра, перекрашивавшего машину, по вашей просьбе заменили резину на «Волге». Почти новые скаты на совсем новые. И отнесли старые в ваш бокс. Они же удивлялись: зачем менять скаты, которым еще бегать и бегать?..

– Захотел и поменял – кому какое дело! – злобно отрезал Бублик. – Ну и что?

– А вот что, – сказал Хаблак почти благодушно, – сегодня же мы возьмем скаты из вашего гаража на экспертизу, и я не сомневаюсь ни на секунду, что следы, оставленные вашей «Волгой» в роще между совхозным поселком и берегом моря, где нашли труп Манжулы, и узор протектора на вашей резине окажутся идентичными. Что вы запоете тогда?

– Вы?.. – задохнулся Бублик. – Вы хотите сказать?..

– Именно то, что вам, Галинский, хорошо известно и без меня. Хотите, расскажу все, что знаю?

Хаблак сделал паузу, глядя, как Бублик хватает воздух ртом. А тот думал: болван, какой же я болван! Ведь Президент наставлял, даже приказывал – вывези в лес и сожги. Да, сожги эти злосчастные скаты, а я не послушал, пожалел, жадность заела, три сотни сэкономил, вшивых три сотни – и погорел.

Но что твердит этот милицейский майор? Неужели они знают все? Откуда?

– Ну так слушайте, – начал Хаблак. – Вместе с Терещенко вы отвезли Манжулу в аэропорт. Положили ему в чемодан мину, сработанную Червичем, видите, мы знаем даже это. Но мина взорвалась не там, где вы рассчитывали, и Манжула уцелел. Тогда вы с Терещенко – Рукавичкой по прозвищу– едете в Одессу. Через сестру Манжулы узнаете, что тот затаился в совхозном поселке вблизи от Николаевской трассы. Отправляетесь туда, выбираете удобный наблюдательный пункт в роще. Думали, вас никто не видел, однако, может, припомните, местные мальчишки забежали туда случайно. Кстати, протокол опознания Терещенко вот тут, – похлопал ладонью по папке. – Увидев, что Манжула идет к морю, вы с Терещенко последовали за ним, потом вместе поднялись на крутой берег и сбросили Манжулу на прибрежные камни.

Хаблак остановился, глядя в глаза Бублику – темные, наполненные ужасом. Ожидал, что тот взорвется гневом, но Бублик сказал на удивление спокойно:

– Вы все хорошо, даже очень хорошо придумали. Но не сходятся у вас концы с концами. Ну скажите, для чего мне и Терещенко этот Манжула? Подумаешь, какой-то одесский снабженец – ну зачем нам его убивать?

– Ох, Галинский, Галинский! – покачал головою Хаблак. – Как вы все же недооцениваете милицию. Все вам кажется: вы самый умный, никто не изобличит вас, комар носа не подточит… А я знаю даже вашу подпольную кличку – Бублик, вот кто вы. Может, рассказать, как и с кем продавали листовой алюминий? О вашей преступной корпорации с Манжулой и Президентом? О том, как убегали вы недавно от меня в селе Соколивка под Косовом? Увидели, что мы задержали Волянюка, когда он привез продавать алюминий, и дали деру…