Текст книги "Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

Оборотная сторона доллара
(перевод под редакцией П. В. Рубцова)

Глава 1

Стоял август, и дождя вообще-то не должно было быть. Хотя дождь – слишком сильное слово для мельчайшей водяной пыли, которая мутноватой пеленой закрывала окрестности и заставляла неутомимо работать «дворники» моей машины. Я ехал на юг и находился примерно на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Диего.

Здание школы, вместе с принадлежащим ей большим участком, вытянувшимся вдоль морского побережья, осталось справа от шоссе. В направлении моря я заметил тусклый блеск, болот, давших этому месту название «Проклятая лагуна». Голубая цапля, казавшаяся на таком расстоянии крошечной, стояла, как статуэтка, на краю взъерошенной ветром воды.

Я въехал на пришкольный участок через автоматические ворота. Седой человек в синей форме вышел из будки и, прихрамывая, двинулся ко мне.

– У вас есть пропуск?

– Доктор Спонти просил меня приехать. Я – Арчер.

– Совершенно верно, в моем списке ваше имя есть.

Он достал из внутреннего кармана куртки машинописный лист и помахал им с таким видом, будто чрезвычайно гордился своей грамотностью.

– Вы можете поставить машину на стоянку перед административным корпусом. Служебный кабинет доктора Спонти справа внутри здания.

Он указал на оштукатуренное здание, стоящее в сотне метров дальше по дороге.

Я поблагодарил его. Он было похромал обратно к будке, но споткнулся и хлопнул себя по ноге.

– Проклятое колено! И первая мировая война!

– Вы не выглядите настолько старым…

– Я и в самом деле не стар. Мне было пятнадцать, когда я записался, сказав им, что мне восемнадцать. Некоторые здешние ребята, – добавил он, оглянувшись, – тоже могли бы отведать огоньку.

Нигде не было видно, однако, ни одного мальчика. Постройки школы, просторно рассыпанные среди голых полей и редких эвкалиптовых рощиц, стояли под серым небом, словно недостроенный город.

– Вам знаком такой мальчик, Хиллман? – спросил я сторожа.

– Я слышал о нем. Он доставил много хлопот. Взбудоражил весь Восточный корпус, прежде чем убраться отсюда. Патч…

– Кто это – Патч?

– Мистер Патч, – сказал он невыразительно, – надзиратель в Восточном корпусе. Он живет с детьми, и для его нервов это сущий ад! Ему можно посочувствовать.

– А что же наделал молодой Хиллман?

– По словам Патча, пытался поднять бунт. Он утверждал, что дети в школе имеют те же гражданские права, что и любой человек. Это неверно. Они ведь несовершеннолетние, и, кроме того, большинство из них сумасшедшие, бы не поверили бы тому, что я повидал за четырнадцать лет, проведенных у этих ворот.

– Томми Хиллман вышел через ворота?

– Что вы! Он убежал через забор. Прорезал перегородку в общей спальне и скрылся.

– Позапрошлой ночью?

– Да. Он, верно, сейчас уже дома.

Но именно потому я и приехал сюда, что его не было дома.

Доктор Спонти, должно быть, видел, как я ставил машину. Он ждал меня перед дверью своего кабинета со стаканом сока в одной руке и диетической вафлей в другой. Положив вафлю в рот, он пожал мне руку.

– Рад вас видеть.

Он был темноволосый, румяный и полный; взгляд его, выражавший отчаяние человека, вынужденного сгонять вес, был неустойчив, и я предположил, что он эмоционален, но научился держать свои чувства под контролем. Старомодный дорогой темный костюм сидел на нем немного свободно. Рука мягкая и небольшая.

Доктор Спонти напомнил мне знакомых специалистов по похоронным делам. Даже его кабинет с темной, красного дерева мебелью и серым светом в окне имел похоронный вид, словно вся школа во главе с директором носила постоянный траур по своим учащимся.

– Садитесь, – сказал он с оттенком меланхолии. – Я уже говорил вам по телефону, что у нас есть одна проблема. Очень хотелось бы решить ее с вашей помощью, и как можно быстрее. Обычно мы не приглашаем частных детективов для того, чтобы – ах! – вернуть домой наших исчезнувших детей. Но это, я боюсь, особый случай.

– Что же делает его особым?

Спонти отпил из стакана сок и облизнул мокрые губы кончиком языка.

– Прошу прощения. Разрешите предложить вам ленч?

– Нет, благодарю.

– Я не имею в виду это! – Он раздраженно поболтал сок в стакане. – Я могу прислать что-нибудь горячее из нашей столовой. Сегодня в меню телячья отбивная.

– Нет, благодарю. Займемся сразу делом. Мне нужно получить от вас необходимую информацию, чтобы приступить к работе. Почему вы вызвали меня разыскивать Томми Хиллмана? У вас, должно быть, много беглецов?

– Не так уж много! Не подумайте! Большинство наших мальчиков со временем приживаются в школе. Нами составлена для них богатая и разнообразная программа. Но Томми Хиллман пробыл здесь меньше недели и не проявил особого желания подчиняться правилам. Он очень трудный молодой человек.

– И это именно то, что делает случай особенным?

– Мистер Арчер, я буду с вами искренен, – сказал он нерешительно. – Для школы ситуация довольно неприятная. Я взял Тома Хиллмана вопреки моему откровенному нежеланию, совершенно не зная всей его истории, просто потому, что его отец очень настаивал. А сейчас Ральф Хиллман обвинил нас в исчезновении сына. Хиллман угрожает возбудить уголовное дело, если его сыну будет причинен какой-нибудь вред. Представляете, какие это доставит нам неприятности. – И он добавил почти самому себе: – Патч действительно был в затруднении.

– Что сделал Патч?

– Боюсь, что он проявил излишнюю горячность. Но в этом я обвинил его только как человек человека. Вам лучше побеседовать с самим Патчем. Он вам расскажет обо всех деталях – ах! – побега Тома.

– Я поговорю с ним позже. Не могли бы вы мне рассказать побольше о прошлом мальчика?

– Не так много, как вам хотелось бы. Мы просим семьи или их врачей давать детальную медицинскую историю всех поступающих к нам ребят. Мистер Хиллман обещал написать такую историю, но так этого и не сделал. Мистер Хиллман очень гордый и очень сердитый человек.

– Он богат?

– Я точно не знаю. Хотя, конечно, родители наших детей в большинстве своем состоятельные люди, – добавил он с едва заметной самодовольной улыбкой.

– Мне хотелось бы повидаться с Хиллманом. Он живет в городе?

– Да, но, пожалуйста, не стремитесь увидеть его. Во всяком случае, сегодня. Он только что опять звонил мне, и этот разговор еще больше его возбудил.

Спонти встал из-за стола и подошел к окну, выходящему на стоянку. Я последовал за ним. В воздухе висел унылый дождь.

– Все-таки мне нужно подробное описание мальчика и всего, что касается его привычек…

– Патч будет для вас более полезен, чем я. Он ежедневно был с мальчиком. А о главе тамошнего семейства, миссис Маллоу, могу сказать – она очень внимательный воспитатель.

– Будем надеяться, что так оно и есть.

Спонти начал раздражать меня. Казалось, он чувствовал, что чем меньше он скажет мне об исчезнувшем мальчике, тем менее реальным будет выглядеть его исчезновение.

– Сколько ему лет? И есть ли точные данные о нем? – спросил я холодно и четко.

В глазах Спонти мелькнула злость, и его обвислые щеки покрылись бледными пятнами.

– Я возражаю против подобного тона.

– Это ваше право. Сколько лет Тому Хиллману?

– Семнадцать.

– У вас есть его фотография?

– Семья не дала нам ничего, хотя мы, в соответствии с заведенным порядком, всегда просим фотографию. Но могу рассказать, как он выглядит. Вполне приличный и приятный на вид парень, если не принимать во внимание всегда угрюмое выражение его лица. Очень высокий, около шести футов, выглядит старше своих лет.

– Глаза?

– Темно-синие, я думаю. Волосы – темный блондин. В облике что-то орлиное. Очень характерные черты, как у его отца.

– Особые приметы?

Он пожал плечами:

– Я не знаю ни одной.

– Почему его привезли сюда?

– Для лечения, конечно. Но он пробыл здесь недостаточно для того, чтобы это пошло на пользу.

– Что с ним? Вы говорили, что он был трудным, но это годится лишь для общего описания.

– Сложно сказать, что вообще беспокоит этих мальчиков, повергая их в своеобразную «юношескую лихорадку». Часто мы помогаем им, даже не зная как и от чего. Во всяком случае – сам я не медик.

– Я думал, вы им были.

– У нас в штате, конечно, есть медики, и общего профиля, и психиатр, хотя вряд ли будет много пользы от разговора с ними. Я сомневаюсь, успел ли Том вообще встретиться со своим терапевтом, но, вне всякого сомнения, он был неуравновешенным…

– Каким?

– Неуравновешенным эмоционально. Ускользающим из-под контроля. Он уже встал на плохой путь, когда отец привез его сюда. Мы давали ему транквилизаторы, но это не всегда приводило к одинаковым результатам.

– Он доставил вам много хлопот?

– Да. Честно говоря, я сомневаюсь, примем ли мы его вновь, если он найдется!

– Но вы нанимаете меня, чтобы найти его?!

– У меня нет выбора.

Мы обсудили денежные дела, и он выдал мне чек. Затем я пошел по дороге к Восточному корпусу. Но прежде чем войти туда и увидеться с мистером Патчем, я повернулся и взглянул на холмы, которыми вдалеке кончалась долина. Из-за низких облаков они вырисовывались неясно, словно полузабытые лица. Одинокая голубая цапля поднялась с края болота и полетела к холмам…

Глава 2

Восточный корпус был вытянутым оштукатуренным зданием, внешний вид которого никак не вязался с окружающим пейзажем. Высокие узкие окна закрывались наглухо и создавали ощущение унылой безликости. Возможно, все-таки это была тюрьма, хотя и замаскированная. Остролистый кустарник, окружавший лужайку перед зданием, более напоминал ограду, чем зеленые насаждения. Трава казалась неживой даже под дождем.

Так же выглядела и шеренга подростков, направлявшихся строем к главному подъезду в то время, как я подходил туда… Мальчики почти всех возрастов, от двенадцати до двадцати лет, и на вид самые разные, с одной-единственной общей чертой: они маршировали с опущенными головами, словно солдаты побежденной армии. И мне вспомнились молоденькие солдаты, которых мы брали в плен на Рейне в последние дни прошлой войны.

Двое студентов-руководителей поддерживали некоторое подобие строя. Я последовал за ними и вошел в большую комнату, вероятно для отдыха, обставленную довольно ветхой мебелью. Руководители прошли прямо к столу для пинг-понга, взяли ракетки и начали быструю и резкую игру. Несколько ребят стали наблюдать за игрой, четверо или пятеро уткнулись в комиксы. Большинство же столпилось вокруг меня, уставившись мне прямо в лицо. Молодой парень, на физиономии которого пробивалась поросль и которому уже следовало бы начать бриться, улыбаясь, подошел ко мне. Его улыбка была просто ослепительна, но она быстро исчезла, оставив ощущение оптического обмана. Он встал настолько близко, что слегка толкнул меня локтем. Некоторые собаки вот так же подталкивают вас, как бы испытывая ваше дружелюбие.

– Вы новый надзиратель?

– Я думал, что здесь надзиратель – мистер Патч.

– Он не выдерживает. – Некоторые ребята хихикнули. Заросший парень играл роль местного клоуна. – Это страшная тюрьма. И они никогда не выдерживают.

– Мне она не кажется такой уж страшной.

– Понятно. Вы ведь здесь не сидите.

– Где мистер Патч?

– В столовой. Он будет здесь через минуту. Мы тогда устроим забаву.

– Ты болтаешь довольно цинично для своего возраста. Сколько тебе лет?

– Девяносто девять. – Его слушатели одобрительно засмеялись. – А мистеру Патчу только сорок восемь. Ему трудно быть моим воображаемым отцом.

– Ну а миссис Маллоу я смогу увидеть?

– Она у себя в комнате, пьет свой ленч. Миссис Маллоу всегда пьетсвой ленч. – Злость в его глазах сменилась еще более темным чувством. – Вы папа?

– Нет.

Сзади прыгал пинг-понговый шарик, вперед-назад, вперед-назад…

Один из слушателей громко произнес:

– Он не папа!

– Может, он мама? – спросил заросший парень. – Вы мама?

– Он не похож на маму, у него нет грудей!

– У моей мамы нет грудей, – сказал третий. – Поэтому я и чувствую себя отверженным.

– Перестаньте, ребята. – То, что они говорили, было ужасно. Они надеялись, что я оказался папой или пусть даже мамой одного из них. Это желание стояло в их глазах. – Вы ведь не хотите, чтобы я тоже чувствовал себя отверженным? А?

Никто не ответил. Заросший парень улыбнулся мне. Улыбка задержалась чуть дольше, чем в первый раз.

– Как вас зовут? Я – Фредерик Тандал Третий.

– Я – Лу Арчер Первый.

Я вывел мальчика из круга его почитателей. Он настороженно отодвинулся от меня, словно мое прикосновение было ему неприятно, но пошел рядом. Мы сели на кожаную кушетку.

Кто-то из подростков поставил на проигрыватель заезженную пластинку. Двое других стали танцевать, хрипло напевая пародию на исполнявшуюся песню.

– Ты знал Тома Хиллмана, Фред?

– Немного. Вы его папа?

– Нет, я же сказал, что не папа.

– Взрослые не считают необходимым говорить правду.

Он выдернул несколько волос из подбородка с такой силой, словно ненавидел эти признаки повзросления.

– Знаете, что сказал мне мой отец, когда отправил меня сюда? Что посылает меня в военное училище. Он «большая шишка» в правительстве, – добавил мальчик тем же ровным голосом, без всякой гордости. И дальше совсем другим тоном: – Том Хиллман не ладил со своим отцом, поэтому его привезли сюда по железной дороге. Монорельсовая дорога к волшебному царству. – Он болезненно улыбнулся, как-то исступленно и одновременно безнадежно.

– Вы с Томом говорили об этом?

– Том пробыл здесь очень недолго, дней пять или шесть. Мы мало говорили. Он появился ночью в воскресенье и исчез ночью в субботу. – Он смущенно повертелся на кушетке. – Вы не коп?

– Нет.

– Я даже удивился. Вы задаете такие вопросы, как коп.

– Разве Том сделал что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать копов?

– Мы все что-нибудь делаем. Ведь так?

Возбужденный и в то же время холодный взгляд его скользил по комнате, задерживаясь иногда на ужимках танцоров.

– Вы стали взрослым. Поэтому уже не подходите для Восточного корпуса. А я, например, самый выдающийся преступник. Я подделал имя «большой шишки» на чеке и послал его в Сан-Франциско на уик-энд.

– А что сделал Том?

– Кажется, увел машину. Это было только первое преступление, говорил он, и его легко освободили бы как несовершеннолетнего. Но его отец не желал огласки и прислал Тома сюда. Вообще, я думаю, что Том вел войну со своим отцом.

– Да?

– Почему вы так интересуетесь Томом?

– Мне предложено найти его, Фред.

– И вернуть сюда?

– Сомневаюсь, чтобы его приняли.

– Счастливчик. – Бессознательно он придвинулся ко мне ближе. Я почувствовал запах волос и запущенного тела. – Я сбежал бы отсюда, если бы мне было куда пойти. Но «большая шишка» опять вернет меня под надзор. Это сбережет ему деньги.

– А у Тома было место, куда пойти?

Он резко выпрямился и посмотрел мне прямо в глаза.

– Я не говорил этого.

– А все-таки?

– Если бы и было, он не сказал бы мне.

– Кто в школе стал ему наиболее близок?

– Никто. Он был так расстроен, когда попал сюда, что его оставили одного в комнате. Мы проговорили потом с ним всю ночь. Но он рассказал мне немного.

– Ничего о том, куда собирался идти?

– У него не было какого-нибудь плана. В субботу вечером он попытался поднять бунт, но остальные наши – жёлторотые птенцы… Тогда он сбежал. Казалось, что он был ужасно расстроен и рассержен.

– Не был ли он эмоционально неуравновешен?

– А все мы? – Он сделал безумное лицо и постучал себя пальцем по виску.

– Это очень важно, Фред. Том слишком молод и к тому же, как ты сказал, возбужден. Его нет уже две ночи, и он мог попасть в серьезную передрягу.

– Хуже, чем эта?

– Говорил ли Том, куда собирается пойти?

Мальчик не ответил.

– Наверное, он сказал тебе кое-что.

– Нет!

Он не смог выдержать моего взгляда.

Вошел Патч и нарушил непринужденность атмосферы, царящей в комнате. Танцоры сделали вид, что они борются, комиксы исчезли, словно пачки ворованных денег. Игроки в пинг-понг спрятали шарик. Патч был мужчина средних лет, с редкими волосами и выступающей челюстью. Двубортный рыжеватого оттенка габардиновый костюм морщился на его довольно полной фигуре. Лицо тоже было в морщинах от властной улыбки, не сходившей с его маленьких чувственных губ. Пока он осматривал комнату, я заметил, что белки его глаз красноватого цвета. Он шатнул к проигрывателю и выключил его. В наступившей тишине вкрадчиво зазвучал голос Патча:

– Время ленча не для музыки, мальчики! Время музыки после обеда, с семи до семи тридцати.

Он обратился к одному из игроков в пинг-понг:

– Запомни это, Диринг. Никакой музыки днем. Назначаю тебя ответственным.

– Да, сэр.

– А не играли ли вы в пинг-понг?

– Мы только шутили, сэр.

– Где вы взяли шарик? Ведь шары заперты в моем столе.

– Да, сэр.

– Где же вы взяли тот, которым играли?

– Я не знаю, сэр. – Диринг мял в руках свою куртку – застенчивый парень с резко выступающим вперед кадыком, похожим на спрятанный шарик от пинг-понга. – Я нашел его.

– Где? В моем столе?

– Нет, сэр. Кажется, на земле.

Мистер Патч направился к нему с наигранной смиренностью. Пока он пересекал комнату, мальчики за его спиной строили рожи, толкались, размахивали руками и подпрыгивали. Один из танцоров сделал театральный жест, повалился на пол, застыв на мгновение в позе умирающего гладиатора, и затем снова вскочил на ноги.

Патч медленно заговорил, страдальчески растягивая слова:

– Ты купил его, не так ли, Диринг? Ты ведь знаешь, что правила запрещают проносить свои собственные шары для пинг-понга. Ты знаешь это, да? Ты – президент законодательной Ассамблеи Восточного корпуса, ты сам помогал составлять эти правила. Так?

– Да, сэр.

– Тогда дай мне его.

Диринг протянул Патчу шар. Тот положил его на пол – в это время мальчики изобразили, как бы они ударили его ногой под зад, – и раздавил шар подошвой, а потом отдал Дирингу.

– Прости меня, Диринг, но вынужден подчиняться правилам точно так же, как и ты. – Он повернулся к находящимся в комнате ребятам, которые мгновенно придали своим лицам выражение полной покорности, и мягко сказал: – Ну, друзья, что у нас на повестке дня?

– Я думаю, я, – сказал я, поднимаясь с кушетки, представился и спросил, не может ли он поговорить со мной наедине.

– Вероятно, – ответил он с тревожной улыбкой, словно я тоже был его преемником. – Пойдемте в мой кабинет. Диринг и Бронсон, я вас оставляю ответственными.

Кабинет представлял собой небольшую комнату без единого окна, отгороженную от общей спальни. Патч закрыл за собой дверь и, вздохнув, сел.

– Вы хотите говорить о ком-нибудь из моих мальчиков?

– О Томе Хиллмане.

Это имя произвело на него неприятное впечатление.

– Вы представитель его отца?

– Нет. Меня послал поговорить с вами доктор Спонти. Я частный детектив.

– Так… – Он состроил недовольную гримасу. – Спонти, как обычно, обвиняет меня?

– Он сказал что-то о чрезмерной горячности.

– Какая ерунда! – Патч стукнул кулаком по столу. Лицо его сначала налилось кровью, а затем стало белым. Только красноватые белки глаз сохранили свой цвет. – Спонти не опустился до того, чтобы работать здесь, с этими животными. Я, и только я, следовательно, знаю, какое физическое воздействие необходимо. Я имею дело с подростками вот уже двадцать лет.

– Возможно, вам следует уйти.

По его исказившемуся лицу я понял, что он с трудом сдерживает себя.

– О нет, я люблю эту работу, действительно люблю. Во всяком случае, это единственное, к чему я способен. Я люблю мальчиков. И они любят меня.

– Я смог это заметить.

Он не уловил иронии в моем голосе.

– Мы стали бы приятелями с Томом Хиллманом, если бы он остался.

– Почему же его нет?

– Он сбежал. Вы знаете – как? Он украл ножницы у садовника и разрезал ширму на окне в спальне.

– Когда точно это произошло?

– В субботу ночью, где-то между одиннадцатью часами – когда я ложусь – и утренним подъемом.

– А что произошло до этого?

– Вы имеете в виду субботний вечер? Он пытался поднять бунт среди мальчиков, подстрекал их напасть на руководящий персонал… После обеда я вернулся из столовой и из соседней комнаты услышал его призыв. Он стремился убедить ребят, что их здесь лишили всех прав и что за права надо бороться. На некоторых, легко возбудимых, это подействовало. Но когда я приказал Хиллману замолчать, только он бросился на меня, остальные не посмели.

– Вы ударили его?

– Я ударил первым. И не стыжусь этого. Я должен поддерживать свой авторитет перед ребятами. – Он потер кулак. – Я ударил его совершенно спокойно. Надо стараться производить на них впечатление мужественного человека и создавать образ, достойный уважения…

– Что случилось после? – оборвал я.

– Я помог ему дойти до его комнаты, а потом доложил о случившемся Спонти. Я считал, что мальчика надо поместить в комнату для психических больных. Если бы Спонти последовал моему совету, Хиллман никуда бы не сбежал. Только между нами, – добавил Патч, понизив голос, – это вина Спонти. Но не надо ссылаться на меня в разговоре с ним.

– Хорошо.

Я начал терять надежду выудить из Патча что-нибудь полезное. Надломленный и никчемный, как та мебель, что стояла в комнате отдыха, он устало поднялся.

– Мне необходимо вернуться туда прежде, чем они сорвутся с места…

– Я бы еще хотел спросить, нет ли у вас предположения – куда отправился Том Хиллман, сбежав отсюда?

Патч задумался. Он, казалось, с трудом представляет себе тот внешний мир, в котором исчез мальчик.

– Да, – сказал он наконец, – обычно они бегут на юг, в сторону Сан-Диего и границы, либо в Лос-Анджелес. А один мальчик украл тридцатифутовый баркас и направился на острова.

– У вас много побегов?

– Последние годы достаточно много. Спонти возражал против строгих мер предосторожности. Меня это удивляло…

Патч говорил так, словно не видел никакой перспективы.

В дверь тихо постучали, и женский голос позвал:

– Мистер Патч!

– Да, миссис Маллоу?

– Мальчики совсем отбились от рук. Меня они не слушают. Что вы делаете?

– Беседую. Доктор Спонти прислал человека.

– Очень хорошо. Нам как раз нужен человек.

– Вот как! – Он быстро прошел мимо меня и распахнул дверь. – Придержите, пожалуйста, свои остроты при себе, миссис Маллоу. Я знаю что-то такое, что доктору Спонти хотелось бы узнать до смерти.

– Так же, как и я, – ответила женщина.

Она была обильно нарумянена. Крашеная рыжая челка падала ей на лоб. Синее форменное платье, сшитое по моде десятилетней давности, украшали несколько ниток искусственного жемчуга. Лицо довольно приятное. А глаза сразу засияли, когда она увидела меня.

– Здравствуйте, – дружелюбно сказала миссис Маллоу.

– Я – Арчер. Доктор Спонти пригласил меня расследовать исчезновение Тома Хиллмана.

– Он очень милый мальчик, – заметила она. – Во всяком случае, был таким, пока наш местный маркиз де Сад его не обработал.

– Я действовал в порядке самозащиты! – закричал Патч. – Мне вовсе не доставляет удовольствия причинять боль, Я руководитель Восточного корпуса. Напасть на меня – это то же самое, что убить собственного отца!

– Лучше пойдите и примените свой авторитет, «отец». Но если вы еще кого-нибудь ударите, я вырву у вас сердце из груди.

Патч посмотрел на нее так, словно поверил, что она действительно это сделает. Затем резко повернулся и направился к орущей комнате. Крики оборвались так резко, словно закрылась звуконепроницаемая дверь.

– Бедный старый Патч, – вздохнула миссис Маллоу, – он слишком задерган.

– Почему же тогда он не уйдет?

– Весь ужас в том, что мы уже не можем жить во внешнем мире, как старые каторжники. Мы привыкаем к здешней психической атмосфере.

– Но, – заметил я, – мне никто ничего не может толком объяснить. Может быть, вы дадите мне ясное представление о Томе Хиллмане?

– Я могу передать только свое впечатление. Том очень приятный мальчик. Но это место не для него. Он это почти сразу понял и сбежал.

– Почему не для него?

– Вам нужны подробности? Восточный корпус, в сущности, место для детей с личными невзгодами, со сдвигами в характере, с социально обусловленной патологией в развитии. Большинство здешних мальчиков и девушек духовно искалечены.

– Том?

– Его вовсе не надо было посылать в «Проклятую лагуну». Это всего лишь мое мнение, но оно кое-чего стоит. Я была вполне приличным клиническим психиатром.

– Но доктор Спонти думает, что у Тома было душевное расстройство.

– Доктор Спонти никогда не думает иначе, – ответила миссис Маллоу, усмехнувшись. – По крайней мере, об этом. Вы знаете, сколько платят обманутые родители? Тысячу долларов в месяц. Плюс разные доплаты. Музыкальные уроки. Групповая терапия. В то время как на самом деле не дети, а добрая половина их родителей должна была бы находиться здесь или даже в месте похуже этого. Тысяча долларов в месяц. Так называемый доктор Спонти получает свои двадцать пять тысяч в год. Это в шесть раз больше того, что он платит мне за молчание.

Она выглядела обиженной. Обида порой способствует откровенности. Но, к сожалению, не всегда.

– Что вы имели в виду, сказав, что Спонти – «так называемый доктор»?.

– Он не врач и вообще не имеет отношения к какой-либо науке. Он получил степень за административную работу на одной из южных фабрик дипломов. Знаете, какая у него была диссертация? «Организация питания в пансионатах средней ступени».

– Вернемся к Тому. Почему же отец отдал его сюда, если он не нуждается в лечении?

– Не знаю. Я не знаю его отца. Он, возможно, просто хотел убрать его с.¡глаз.

– Почему? – настаивал я.

– Мальчик создавал определенные неудобства.

– Том сам рассказывал вам?

– Нет. Он не стал бы. Но были такие признаки.

– Вы не слышали о том, что он украл машину?

– Нет, но, если бы мы знали подробности, это могло бы помочь понять его. Он несчастный, одинокий. Он не из наших закоренелых преступников. Да, впрочем, кто из них закоренелый?

– Значит, Том вам понравился?

– Мы не успели получше узнать друг друга. Он всю неделю не подходил ко мне, а я никогда не действую силой. Большую часть времени он проводил в комнате, за исключением классных часов. Думаю, он старался найти выход.

– И разработал план революции?

В ее глазах сверкнула насмешка.

– Да, мальчик оказался более смышленым, чем я могла предположить. Не удивляйтесь. Я на его стороне. Иначе зачем бы я вообще была здесь?

Миссис Маллоу начинала мне нравиться. Почувствовав это, она подошла и притронулась к моей руке.

– Надеюсь, и вы тоже на стороне Тома?

– Пока я не познакомлюсь с ним, это трудно решить. Да и не имеет сейчас особого значения.

– Нет. Это важно!

– Так что же произошло между Томом и мистером Патчем в субботу вечером?

– Я этого действительно не знаю. В субботу вечером меня не было. Вы можете об этом доложить, мистер Арчер. Если захотите.

Она улыбнулась, и передо мной как-то сразу раскрылся смысл ее жизни. Она заботилась обо всех людях. И никто не заботился о ней.