Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

2

Снег на огороде уже истаял, только под штакетником серел узкий бугор, как стадо придавленных машиной гусей. Избушка моя была цела, слава богу, – каждый раз идёшь и боишься, что сгорела. Или залётные бомжи подпалили, не найдя в ней водки и еды, или проводку замкнуло… Я уж и сам не рад, что прошлой осенью согласился провести электричество. Оно здесь неустойчивое, случаются рывки напряжения – у многих вышли из строя подсоединённые к сети (хоть и выключенные) телевизоры. А у кого-то, говорят, крысы перегрызли изоляцию кабеля в стене – и случилось короткое замыкание, дом сгорел…

Куда веселее жизнь у богатых, с их краснокирпичными хоромами. Хоть молния попади – ничего не будет такому дому. Вот за оврагом уже показались маковки коттеджей – сверкающие на закате алюминиевые крыши. А кое у кого и немецкая черепица или имитация её – малинового цвета жесть, тоже симпатично.

Но жизнь в таких дворцах весёлая, только если хозяин жив. А поскольку половина этих строений принадлежит воротилам теневой экономики, а сказать прямее – ворам в законе, вот эти, например, три красных корабля без окон пустуют уже второй год. Застрелили, застрелили бритых хозяев, весёлых парней с золотыми крестами навыпуск – одного, по слухам, прямо в центре города, возле главпочтамта, двух других – в собственном подъезде… Жёны без них сюда въезжать боятся, да и дома не готовы – надо же внутри деревянные панели ставить, трубы вести для обогрева (от собственного в подвале котла), паркет стелить, окна стеклить…

Куда легче мне – вот мой деревянный домик, покрытый шифером, обитый жёлтой вагонной рейкой. Одна радость – при строительстве брус клали не на землю, я исхитрился купить в округе и приволочь на свой участок десяток расколотых, а потому дешёвых бетонных балок. Теперь у меня под каменным основанием – погреб, туда ведёт с противоположной от крыльца стороны отдельная железная дверка. Так что если и подпалят домишко, останутся в сохранности в глубине земли картофель и капуста в банках.

Ко мне в назревающих сумерках бросились с весёлым лаем собаки соседей, и первым – приблудный молодой пёсик по кличке Алкаш: глаза сверкают, как у цыгана, хвост ходит, как «дворник» на стекле машины. За ним следует брыластый, внешне угрюмый Зверь, некогда, наверно, вполне хорошая охотничья собака. А поодаль крутится ещё и Машка, мохнатая сучка, время от времени валясь на землю, виясь и кусая себя то за хвост, то за заднюю ногу. Она трусовата, редко подойдёт, молча смотрит: а вдруг и ей что-то перепадёт. Ах, жаль, не подумал я сегодня про них… надо было взять что-нибудь с собой. Впрочем, хлеба эти псы не едят – избаловали их современные крезы остатками своих пиршеств.

Не заходя в свой домик, я обогнул огород с поваленным за зиму куском штакетника, подошёл к обитым белой жестью двум вагончикам, поставленным встык, где живут сторожа: Василий, Зуб и Борода. Впрочем, это те же бомжи, бродяги, только осевшие здесь, они «кантуются» на стройке круглый год: зимой пьют, спят, а весной выходят помогать по мелочи, сгружают с машин привезённые хозяевами будущих дач кирпичи, доски, а потом сами воруют то, что выгружали, – надо ж на бутылку выручить…

У меня с ними старая договорённость: они приглядывают за моей халупой, а я им ношу читать иностранные детективы, иной раз и материалы, привезённые из моих сибирских экспедиций, – частушки, охотничьи байки, сказки малых народностей. Я, кажется, забыл представиться – я филолог, доктор наук. По этой причине с судорогой выбрасываю вон остросюжетные поделки, сочинённые на русском языке, – примитивный, бедный, унижающий Пушкина и Астафьева слог! – а вот Чейза или Шелдона читаю порою и сам. Вполне допускаю, что на английском это звучит неплохо. И со спокойной совестью отдаю лакированные томики своим «лесным братьям» (кто из нас в юности не мечтал стать геологом или даже просто отшельником?). Так что меня здесь крепко уважают.

Сегодня на первом вагончике висел замок, но и в «штабном» (где есть телевизор и где обычно пьют) было тихо, не доносилось ни песен, ни криков – верно, вся компания поехала на ворованном каком-нибудь тракторе за водкой или побрела через сосновую гряду в гости, в строительный посёлок тех самых начальников. Там, говорят, бывают девушки…

Впрочем, дверь была открыта, в печке дотлевали, шаяли угли, на топчане храпел босыми ногами ко входу один из хозяев – Василий, парень лет тридцати. Я подумал, что он пьян, решил не беспокоить, но Василий, уловив движение света в дверях, дёрнулся:

– Кто?!.

– Это я, я, Николай Петрович.

– Петрович?.. А чё у тебя рука перевязана?

– Сломал.

– А… – Он сел, почесал ногтями всклокоченные волосы. – Я однажды ногу сломал… с крыши снег кидали, свалился… Скучное дело – ходишь, а нога как в гробу. – Он зевнул и вопросительно посмотрел на меня.

Он из сторожей самый серьёзный, лицом смугл, как южанин, а глаза синие, настойчивые. Украинских или казацких кровей. На шее багровый след от ножа (так уверяет Василий). Я достал из-за пазухи сверкающий томик иноземного классика.

– Вот спасибо!.. – Он вынул из-под грязной, как асфальт, подушки точно такую же книжку и протянул мне. – Давно не приходил. А я уж стал второй раз перечитывать… Лихо пишет.

Я огляделся, не зная, здесь начать разговор или в свои стены пригласить? В углу, как поверженный орган, стояли рядами пустые бутылки разного калибра, резко пахло квашеной капустой, носками, подгорелой ватой, окурками.

– В твой хауз никто не лазил. Садись, чего ты, Петрович?.. – Я подсел рядом на топчан. – А частушек нет?

– Частушек?.. – Я мысленно полистал странички прошлогоднего отчёта моих студентов, ездивших на Ангару. – Да вроде все звонкие тебе читал. Ну, разве что…

 
Ой, подружка дорогая…
 Скажу по секрету:
 Сколько мяса я ни ела —
 лучше хрена нету…
 

Василий аж взвизгнул и зажмурился от наслаждения.

– Ой, Петрович, какая у тебя интересная работа! Не забыть бы… дай запишу. – Он огрызком карандаша на краю валявшейся на полу газеты что-то накарябал. – Парни обрадуются.

– А где они?

– Да пошли забор ставить одному миллионеру…

– Не Туеву?

– Не. У него ещё до забора далеко. Надо же на кране подъезжать… на машинах…

– Это который Алексей Иваныч?

– Ну.

– Пойдём глянем… – Я поднялся, морщась и нянча руку, чтобы Василий отвлёкся на мою боль и не искал особенного смысла в моих словах.

– А эту площадку не я охраняю. Чего тебе – досок на дрова? Я тебе и тут дам, сам занесу.

Я пробормотал:

– Хотел просто глянуть… Говорят, в три этажа… с арками…

– Да уж, рукой не повалишь… – Василий закурил. – Даже из «эр-ге» не возьмёшь… – Он часто поминал в разговорах то «бе-те-эры», то «эр-ге», а то и американские «Зингеры», намекая, видимо, что в отличие от других бичей, тянувших срок в зоне, он-то побывал в боях. – Я читать буду.

– А может, покажешь? Который это дом?

Василий вдруг настороженно поднял на меня синие неподвижные глаза. Конечно, дошло до бродяги – неспроста я спрашиваю.

– Петрович, я не хочу палкой по голове получить… а то и пулю впотьмах… Ну их на!..

– Какая палка, какая пуля?!

– Вот тут, к дому моего хозяина, – он кивнул на недостроенный скромный коттедж с картонками в прогалах окон, – подъехали на днях на «джипе» обритые… мешков пять цемента накидали в багажник. Я вышел: «Вы чё, парни? Вам Витька разрешил?» – «Разрешил, разрешил…» А один сзади как трахнет резиновой дубинкой… у них и дубинки милицейские. И уехали. Я подумал: говорить Витьке, нет… решил промолчать. Ещё начнёт выяснять, кто такие, а те будут отнекиваться… мне достанется от Витьки за то, что недосмотрел, а те просто убьют при случае. Я читать буду.

Я пожал плечами и вышел. Уже стемнело, собаки лаяли куда-то в сторону соснового лесочка. Мне туда и предстояло идти.

– Его дом с башенкой… из белого кирпича, – прокричал из вагончика Василий. – Два этажа и башенка… ну вроде кукиша.

Я был несколько озадачен тем, что Василий трусил. За поглядки же денег не берут, что тут опасного? В лесу между белесыми сугробами, ещё не растаявшими здесь, дорога чернела, как траншея, – я брёл наугад и несколько раз зачерпнул ботинками воды.

Но вот и посветлело – на красном знамени заката коттеджи бывших руководителей партии. Да, замечательные здесь дома… кое у кого уже свет горит в окнах… пахнет дымком бань, а то и финских саун… смолистым деревом калёным несёт… музыка играет… звенят цепями псы…

Где же хоромы запакованного в тройку человечка с жестяным голосом – Туева? Ага, вот дворец в два этажа, белесая башенка вознеслась к небу, уже обозначившему звёзды… У подножия мерцают обёрнутые прозрачной плёнкой, ещё нетронутые кубы кирпича. Замер, как огромная цапля, кран. Слава богу, не слышно собаки…

В стороне, за кустами я заметил длинный вагончик, такой же, как у Василия с друзьями, в окошке играло голубое марево работающего телевизора. Я постучался в дверь.

– Кто?! – точно как Василий, спросили изнутри.

– Соседи, – ответил я, надеясь, что человека с загипсованной рукой не тронут, даже если будут раздражены моим визитом.

Дверь распахнулась – на пороге стоял голый по пояс здоровяк с усами. Он смеялся – видимо, только что смотрел весёлую передачу. Кивнул, приглашая к разговору.

– Алексей Иваныч просил вечерком подойти… по делу.

– Алексей Иваныч? Сегодня его не будет. Он завтра… – Сторож оглянулся на экран телевизора. – Он же по субботам.

– А, выходит, я спутал… – Я уже хотел пойти прочь, я получил, что хотел, но, заметив, что усатый снова уставился на меня, будто припоминает, видел он меня раньше или нет (а он ведь мог меня и видеть в посёлке), я исказил лицо, нянча руку.

– Что с хваталкой?

– Да вот сломал… Ну, пока. – Напрягшись, ожидая чуть ли не удара в спину, тем не менее как можно медленней я потащился через бор к дороге. Нет, сторож не окликнул меня, не догнал.

Я брёл домой и ругал себя: «Ну и что такого ты выведал? Ну, это коттедж Туева. Ну, скажешь ты людям, что Туев, тот самый, который баллотируется в губернаторы, врёт… ну и что?! Люди только руками замашут: „Все они врут!“ Наверняка у него и машина есть. И что тут такого? Плюнь, старина. Не трать время. Есть ещё хорошие книги, которые ты не читал или читал, пугаясь, урывками когда-то, лет тридцать назад. Например, Солженицына полистай… или Набоковым насладись..»

Жена дома, конечно, беспокоилась – сама открыла дверь, едва заслышав, как на этаже остановился лифт:

– Ты где был, Коля?!. Ой, грязный… ты что, упал? Ты с кем-то пил?

– Нет. Но сейчас бы выпил. Знаешь частушку?..

– Да ну тебя с твоими частушками. Студентов разлагаете…

– Есть и без мата, тонкие. Вот, например, шедевр. Почти моцартовская лёгкость.

 
 Поживу, повеселюся,
 В жопу жить переселюся,
 Вставлю раму и стекло,
 Будет сухо и тепло.
 

– Да что с тобой? – Увидев, как я швырнул на диван томик Чейза: догадалась. – На дачу ходил? Ну как там? Мог бы картошки принести заодно…

– Завтра.

Назавтра я действительно принёс сумку картошки из своего погреба, но к строящемуся дворцу Туева больше не ходил – ну его к чёрту. Всё равно его не выберут губернатором – мелковат. Там среди кандидатов есть такие волкодавы… Один толстый, помнится, сидел, развалясь, шевеля пальцами на мошне, – вот кто людям нравится. Сила в нём чувствуется. Умение и помолчать. А этот всё обещает, скрипя голосом, словно у него душа болит. А наверняка только зубы болят. Или геморрой замучил от сидения на месте.

А вот у меня рука болит. Рука – это великая, необходимейшая штука. Писать-то ничего не могу. Только читать.

И я пару недель читал хорошую литературу – то стихи Бунина, то рассказы Набокова. Но не газеты. К чёрту всю вашу современную лживую дребедень…

3

Хоть у меня слегка асимметричное лицо, и нос длинный, и очки с квадратной чёрной оправой на носу, и мои студенты упорно называют меня Мефистофелем, я человек добрый. И никому никогда не желал зла.

Но когда вчера вечером случайно услышал по телевизору, что во второй тур вышел вместе с кем-то Туев, тот самый, у меня в глазах потемнело. И я не мог ночь спать.

Да как такое могло случиться?! По нему же видно с первого раза, что, раздуваясь, как медуза, он всё врёт, врёт! Как его могли пропустить в решающий тур?! Кто у него противник?

Утром включил новости: вот горе, последним соперником у Туева оказывался старичок с подбородком вроде стакана, бывший первый секретарь. Все демократы и либералы вылетели из игры?! Что же вы, балаболы? А из этих кто лучше? Наверное, всё же старик, а?.. Этот хоть откровенно говорил: «Да, я был секретарь обкома, верил в идеалы социализма (правда, уже не коммунизма), да и сейчас верю… но я умею работать с людьми…» При всей моей нелюбви к партийцам я понимал: дурак не смог бы организовать строительную фирму… А у этого старика за его сутулой спиной – огромная строительная фирма «Феникс» (оставим в стороне сарказм по поводу названия).

Показали кусочек из очередного их состязания. Туев к сегодняшним дням уже раздулся до размеров канцлера Коля из ФРГ (может, бронежилет надел?), голос его скрежетал теперь как трактор, идущий по гальке и щебню, с наслаждением и ненавистью. На любой вопрос отвечал мгновенно, без запинки, подхватывая ещё и не произнесённую до конца фразу, точно заранее знал её (возможно, и знал?). И уже не стеснялся в своей торопливости. Как гриппозная лихорадка, его подгоняло ощущение: ещё немного – и вот она, власть!

Растянув губы и играя желваками, цитировал стихи Маяковского и всевозможные цифры. Он всё помнил: в каких районах какие удои, каким был урожай в прошлом году, а каким – до развала СССР, называл фамилии и бывших руководителей хозяйств, и нынешних, и прежних агрономов, и теперешних… было непонятно, как человек может столько помнить… видно, готовился, как в бой, на смерть. И было ясно всем, в том числе и старичку напротив с его менее яркой памятью, – скорее всего, Алексей Иваныч и победит. Туев. Народный кандидат, как было напечатано на показанной листовке.

Сегодня он приехал на телестудию в скромном сереньком костюмчике, был без галстука, в украинской вышитой по вороту рубашке. И несколько раз повторил, уже не боясь показаться смешным, что всё детство ел одну картошку, пил разведённое родниковой водою молоко – не хватало на всю семью («Нас, едоков-то, было семеро!») … что страдания простого народа ему близки, как крест на груди.

Его бледнолицый старый соперник смотрел на него странным взглядом – то ли восхищаясь, то ли с оттенком страха. И было непонятно: неужто он, строитель, да и просто внимательный человек, не ведает, что у Туева как минимум есть дача, вот она, строится в садово-огородном товариществе «Солнышко»?! Может, «фениксовские» люди и строят? Но старик не напомнил о громкой лжи Туева. Ворон ворону глаз не выклюет, или просто порядочный человек?

Но ведь этот Туев уже набрал 32 процента голосов, а старик – всего 25… Ещё немного – и Туев может стать губернатором нашей огромной, измученной бедностью и бездорожьем области! Вот этот скромный пока молчит, только шарики ходят под щеками, тихий, с красными ручками на столе, может стать на пять лет нашим Отцом родным – его так уже назвали, говорят, местные казаки и даже саблю с буркой подарили!

– Ну нет!.. – я стукнул загипсованной рукой по столу и взвыл от боли. – Нет!.. – Повторяю, хоть я и добрый человек, но меня этот танк достал. Я же помню: он не моргнув глазом соврал перед всем народом. Ну, сказал бы: да, строю за городом… Но он соврал. Значит, понимал: народу это понравится. И если сейчас его развенчать, народу не понравится.

Я снял трубку и позвонил бывшему своему студенту Диме, на телевидение. Он там подвизается в качестве руководителя одной из программ с названием «Глаза в глаза».

– Мне бы срочно Саврасова. Дима, ты? Есть дело, приезжай ко мне с утра.

Дима явился в восемь ноль-ноль (так рано?!) с телекамерой в кофре, и мы на его служебной «Ниве» покатили в строящийся дачный посёлок. По дороге, крича и протирая со сна глаза, я ему рассказал про Туева.

– Наверно, уже смеёшься надо мной?.. но видишь, Дима, у меня рука плохо заживает… пью лекарства, живу, как при солнечном затмении… и вот, вдруг захотелось отомстить… хотя бы одному мерзавцу… жестоко! И боль отойдёт. И он, глядишь, не победит! Ведь лжец! А, Дима?!

Дима, курчавый парень с лобастым лицом Бетховена, жевал жвачку и улыбался. Карие его глаза в раздумье ходили вправо-влево, перескакивая с дороги на облака, на вершины деревьев.

– Мы его разденем, – хмыкнул он. – Как королеву красоты на подиуме. Но вы не с того конца начали… – И он резко развернул машину, едва не слетев в кювет, и мы поехали обратно в город. – Я всё беру на себя. А вам, Николай Петрович, советую воспользоваться фантастическим случаем и сыграть до конца…

– Что ты имеешь в виду?

– Потом. – Он захохотал, видимо, придумав некий эффектный кадр. – Потом, двенадцатый том… Вот вы, доктор наук, профессор… сколько получаете в месяц?

– Я?.. – «Ниву» трясло, было больно руке, и я раздражённо буркнул – Какая разница?! Главное, платили бы вовремя… а то с Нового года…

– Ну, «лимон» получаете? Старыми? Нет?.. И машины у вас нет, так? И дачку вашу я видел, сарай на бетонных ногах. А он, этот Туев, если хотите знать, член совета директоров трёх заводов, Госэнерго и чего-то ещё… всяких акций у него мешок.

– И что?!

– Прежде всего мы убедимся, что он при всём своём цинизме и равнодушии к людям, конечно, умный человек. Видите ли, ни дачи у него, ни машины… Бедненький. Приехали!

Машина рывком встала возле мэрии нашего города. Даже не запирая «Ниву» (программу «Глаза в глаза» побаивались в городе все), Дима, таща обнажённую телекамеру, а за ним и я, вошли в здание, и милиционер возле лестницы с красной дорожкой даже не спросил, к кому мы идём.

Мы буквально взбежали на третий этаж. Дима тут всё знал, сразу свернул налево.

– Здрасьте, я – Саврасов, – объявил Дима в приёмной с портретом Президента на стене и аквариумом с красными рыбками у входа. – Областное телевидение.

Секретарша, долговязая женщина с красной розочкой рта, вскочила из-за столика и, старательно улыбаясь Диме, ответила:

– Мэр в Москве. За него – первый зам, Никита Михайлович. – И она показала глазами на дверь в противоположном конце холла.

Было ясно, что она рада, что шефа нет и можно телевизионщика сплавить к другому начальнику, тем более что, судя по воинственному виду Димы, вопрос будет обсуждаться весьма щекотливый.

Мы направились к заместителю. Пока шли до двери мимо фикусов и кактусов, девица, видимо, уже позвонила Никите Михайловичу, и он встретил нас буквально за порогом. Это был массивный, угрюмый, как медведь, мужчина с золотыми перстнями на пальцах.

– Дмитрий Иваныч? – Представьте себе, он знал, какое у Димы отчество. – Есть проблемы?

– Кто даёт разрешение на строительство коттеджей в товариществе «Солнышко»? – выпалил в лоб Саврасов и слегка отступил в сторону как бы для того, чтобы лучше видеть всего собеседника.

Мужчина умел держать удар: он не удивился вопросу, кивнул, закашлялся, достал голубенький платок, медленно вытянул губы, будто уже готов ответить, но надо ещё губы вытереть. Думал. И наконец очень тихо, словно бы доверительно, словно бы это была великая тайна:

– Стратегически вопрос решает, конечно, мэрия… где, какие товарищества… Но конкретные участки распределяет управление по земельным делам. Позвать?

– У Туева есть участок?

– У какого Туева? – спросил заместитель мэра, прекрасно, конечно, понимая у какого, но соображая, как лучше ответить. – У спортсмена? Так он не Туев, Дмитрий Иваныч, – Чуев!

– Нет, у Туева, у Алексея Иваныча, – едва улыбнулся Дима, и только сейчас я понял, почему он стоит, отступив в сторону, – камеру-то, опущенную к полу, он держит за ручку, приподняв кверху объективом, и крохотная красная лампочка сбоку горит – камера работает, пишет! – У кандидата в губернаторы есть?

– Нет, нет!.. – вдруг испуганно ответил мужчина. – Однажды он хотел попросить землю, да передумал.

– А что так?! – допытывался мой бывший студент. – Сейчас же всем дают.

– Да говорит, у его мамы, в районе… а он, знаете, из Старо-Партизанского родом?.. у них огород. Как захочет покопаться в почве, так едет к ней.

– А кому принадлежит коттедж, который строится в «Солнышке» возле соснового леса?

– Ну, там много чего строится, – вдруг закаменел лицом хозяин кабинета. Он уже увидел камеру. – Я-то здесь недавно, всего год. Позвать Кирюшина? Он должен быть в курсе… – Никита Михайлович крупными шагами прошагал к столу, набрал номер и, не снимая трубки, буркнул в микрофон, торчащий над аппаратурой:

– Сан Саныч… я. Ну-ка зайди… тут телевидение.

– А что им? – быстро прощебетал невидимый Сан Саныч.

– Спрашивают про коттеджи возле Красного леса… – Хозяин кабинета отключил линию, махнул рукой, не глядя в глаза, на мягкие кожаные кресла. Мы с Димой переглянулись – у строительных участков уже есть свои, весьма красивые названия.

В дверь вбежал сухонький чиновник, похожий на кузнечика, подмышкой зажаты в прозрачных папках бумаги:

– Здрассьте, сдрассьте, господа… Вы про те строения? – Он положил на приставной столик папки, выстрелил пальцами над ними, как картёжник. – Трудно сказать. Внаглую лезет теневой капитал… построят без спросу – а их кокнут. Ведь не снести потом… А давать землю мы им не давали. Вот, – он стремительно вынул нарисованную на принтере схему. – Видите, участки номер двадцать, двадцать один… они ничьи!

– Но как же ничьи?! – хмыкнул Дима, давно уже направив снизу на Кирюшина телекамеру. – А строители говорят: Туеву строим… и сторож там живёт, говорит, по субботам Алексей Иваныч приезжает?

– Ну, может, он и приезжает… воздухом подышать! – стремительно заговорил чиновник, стреляя пальцами и собирая их под ладонь. – А эти строители, бомжи эти… они могут и про вас сказать, что вам строят… а может, строят какому-нибудь Синему или Графу… – Кирюшин повернулся к Никите Михайловичу. – Надо бы милиции нашей там поработать. Ага, Никита Михайлович?

Хозяин кабинета не отвечал, глядя на него отчуждённо, как бы отстранясь, явно отдавая его нам на съедение.

– Разве неправда, Никита Михайлович? – простонал чиновник.

– Хорошо, – заключил мой бывший студент. – Вы можете сейчас дать справку, что этот участок… ну, который как бы туевский…

– Двадцатый? – понятливо спросил, всё ещё хлопоча руками над столом, Кирюшин.

– Да, двадцатый. Что он никому не принадлежит.

– Справку?.. – до Кирюшина только сейчас дошла суть просьбы. На него жалко было глядеть. Он покраснел, оглянулся на Никиту Михайловича, но понял, что помощи ему не будет. – Но ведь я могу чего-то не знать?.. Может, сам шеф в рабочем порядке кому-то пообещал… вот приедет – и уточним.

– Но пока-то, на сей момент, земля не отписана никому? – настаивал Саврасов, подняв на плечо телекамеру и снимая уже напрямую чиновника. – Пока что официально участок ничей?

– Формально… да… – пролепетал Кирюшин.

– Справку можете дать?

– Ну чего ты мнёшься, будто в чём-то виноват?.. – прогудел раздражённо заместитель мэра. – Ты же говоришь правду?! Вот и дай им, раз просят…

Кирюшин молча, враз намокшими глазками смотрел на заместителя мэра. И трудно было угадать, какой шёл между ними сейчас неслышный разговор.

– Иди, иди, пиши, ставь печать… Мы люди маленькие, действуем по закону. Пока земля ничья, она ничья… А я пока кофейком угощу.

Кирюшин выбежал, жестикулируя, как бы повторяя про себя все сказанные им самим слова – то ли сказал, так ли. А заместитель мэра тем временем нажал на кнопку, и секретарша с красной розочкой губ внесла поднос с двумя чашками и конфетами в вазе.

– Я сам не буду, давление… – пояснил человек-медведь. – Аппаратуру-то выключите, пожалейте аккумулятор. Я ничего добавить больше не смогу, говорю вам – человек новый. А может, и ненадолго сюда пришёл.

Слова эти им были сказаны неспроста. Наверное, как и везде, в мэрии шла своя подковёрная борьба, и кто знает, не послужит ли таинственный случай со строительством дворца для Туева на не оформленной в собственность земле ещё одним полешком в огонь, который всегда горит под очередным мэром города.

Но Диму Саврасова в настоящую минуту эта борьба мало интересовала. Я помню его по институту: если он вцепится в одну тему, как бульдог, то, пока её не размочалит до полной ясности, не отступится. Так было, помню, с охотничьими приметами ангарчан.

Дима глянул на часы, подсел к столу, я – тоже, но у меня правая рука в гипсе, а левая дрожит, и вообще мне не до кофе. Саврасов же спокойно выпил чашку с чёрной жидкостью и сидел, отдуваясь. Наконец в кабинет вернулся совершено поникший Кирюшин. Он протянул Диме листочек бумаги. Дима глянул на текст, кивнул, и чиновник-кузнечик выбежал вон.

– Спасибо, – сказал мой бывший студент. Мы с ним поднялись и пошли прочь по красным коврам.

Дима, как я понимаю, ликовал, губы его дёргались, весело змеились, но он сдерживал себя. И лишь когда мы выскочили из здания на площадь, Саврасов расхохотался.

Мы прошли мимо чёрных лакированных «Волг» и зеркальных «Тойот» к замаранной грязью зелёной «Ниве» телестудии.

– Теперь – туда!.. – Мотор машины взревел, и мы покатили за город. – А теперь вот что. Вы, мой дорогой учитель, просто обязаны использовать сей фантастический, невероятный случай. Поскольку земля ничья, а Туев явно врал, что у него нет дачи, вы становитесь на законных основаниях владельцем прекрасного дворца и земли. А если где-то найдём ещё его машину, то и машины. – И, не давая мне возразить, Дима заорал: – И попробуй Туев скажи, что это всё – его!

– Ты… ты с ума сошёл!.. – у меня голос даже пресёкся.

– Это он сошёл с ума. И пока не миновал срок голосования, я думаю, надо везде заявить, что земля и коттедж ваши! И он не посмеет возразить, не будь я Дмитрий Саврасов. Слишком многое для него поставлено на карту!

– Да бросьте шутить, Саврасов!.. – застонал я. – Мне ещё не хватало на старости лет влезать в авантюры. Я вас попросил только развенчать, а вы…

– А мы и развенчаем! – рычал Дима, крутя баранку. – Я даже подозреваю, он сам вас упросит сказать, что всё – ваше! Под дулом телекамеры, конечно. Даже счастлив будет это сделать. Этот клоп… он же нашу с вами кровь пил всю жизнь… а сейчас – хватит! Баста!

– Нет! – схватил я его за руку на руле, и мы чуть не влетели в кусты. – Отвезите меня домой! Вы не понимаете, как всё это серьёзно… Там охранник… он вооружён…

– А вот с охранником говорить буду я, – Дима вынул из ниши под панелью диктофон, сунул в левый нагрудный карман джинсовой рубашки. – Я выйду первым, а вы останетесь в машине. Только нажмёте вот на эту кнопку и будете держать меня в кадре. Сможете левой рукой? Звук я запишу там… Мы снимем отличный фильм. Ну, Николай Петрович, не хотите – хоть подыграйте! Ну, для меня!.. А, Николай Петрович? – Он вильнул рулём – мы едва не задавили собаку. – Ах, как бы нам ещё самого Туева сюда заполучить? Чтобы подъехал… чтобы как рояль в кустах – всё сразу? – Он притормозил, открыл узкий ящичек между сиденьями, снял телефонную трубку: – Алё?!. Таня? Слушай, сделаем так… – Он говорил, как я понял, со своей студией. Ну, выдумщик, ну, дурила! Вечно такой! Помню, разыграл в Эвенкии местных жителей… В Эконду как раз привезли на самолёте водку, и к местному сельпо аккуратно выстроилось всё население фактории. Дима разлохматил волосы, заорал, что сообщили по радио: ожидается падение метеорита… через несколько минут треснет небо и огненный шар прокатится по тайге… Все эвенки легли в снег, закрыв уши. Дима спокойно купил ящик водки, вскинул на плечо и ушёл… Вот и сейчас он, блестя узкими карими глазами, что-то рычал интригующее в трубку. И положив её в гнездо, выпятив могучий подбородок, захохотал, как, наверное, хохотал Бетховен, только что закончивший пятую симфонию. – Так, Николай Петрович. Так! Они его сейчас найдут и отправят немедленно к даче.

– А он не поедет.

– Они скажут: горит какая-то дача у Красного леса. Или она каменная? Значит, треснула… И будь я идиот, если он тут же не подскочит! Он же советское быдло, трусливое, только наглее нас. Сейчас… сейчас, Николай Петрович! Я для вас устрою гениальный спектакль. А вы снимете, хорошо?..