Текст книги "Имя мне — Легион"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц)

Одним из весельчаков, создававших эту систему, был я.

Признаюсь, пока все шло хорошо, я не очень-то задумывался о последствиях. А когда хватился, было уже поздно что-либо менять.

Проект, в разработке которого я участвовал, предусматривал объединение всех существующих банков данных. Это обеспечивало доступ из любого уголка планеты к любой информации – надо только набрать на клавиатуре компьютера код, соответствующий данному уровню секретности.

Я никогда не стремился служить абсолютному добру или абсолютному злу. Но в тот раз мне казалось, что я близок к первому. Проект сулил великолепные результаты.

Я считал, что в наши чудесные электрифицированные дни такая система просто необходима. Только представьте себе: где бы вы ни были, у вас есть доступ к любой книге, или фильму, или научной лекции, или к любым статистическим сведениям.

Кстати, о статистике. Ее вы теперь не сможете обмануть, потому что ваше досье открыто для всех заинтересованных лиц. Любое коммерческое или правительственное учреждение сможет навести справки о состоянии вашего имущества, банковских счетах и обо всех ваших тратах; следователь, подозревающий вас в том или ином нарушении закона, без труда выяснит, где и с кем вы находились в момент преступления, проследив за вашими платежами и перемещением в общественном транспорте. Вся ваша жизнь развернется перед ним, как схема нервной системы человека в кабинете невропатолога.

Признаюсь, поначалу эти перспективы вдохновляли меня. Во-первых, система обещала положить конец преступлениям. Лишь безумец, рассуждал я, отважится нарушить закон, зная, что у него нет ни единого шанса уйти от наказания. Но и безумца можно вовремя остановить, если в его электронном досье содержится необходимая медицинская информация.

Кстати, о медицине. Теперь малейшее изменение в состоянии вашего здоровья не ускользнет от внимания врачей. Подумайте о всех тех болезнях, которые поддаются лечению только в начальной стадии. Подумайте о продлении срока вашей жизни!

Подумайте о мировой экономике. Какой прогресс ожидает ее, если будет известно, где находится и для чего служит каждый десятицентовик!

Подумайте о решении проблемы транспорта. Вообразите, что весь транспорт мира – сухопутный, воздушный, морской – действует как единый прекрасно отлаженный механизм…

Мне грезился приход золотого века…

Чушь!

Мой однокашник, имевший кое-какие связи с мафией и с университетской скамьи пересевший не куда-нибудь, а за стол кабинета в Федеральном управлении финансов, поднял меня на смех:

– Ты всерьез думаешь, что можно регистрировать все банковские вклады и следить за всеми сделками?

– Всерьез.

– Между прочим, швейцарские банки никого не допускают к своей документации. Не забывай о существовании матрасов, а также ям на задних дворах. Никому не под силу сосчитать, сколько денег ходит по свету.

Прочитав несколько научных статей на эту тему, я понял, что мой приятель прав. В своей деятельности, касающейся экономики, мы опирались в основном на приблизительные, усредненные цифры, причем далеко не всегда статистики могли обеспечить нас необходимыми данными. Например, им не удалось выяснить, сколько в мире незарегистрированных судов.

Статистика не в состоянии учитывать то, о чем у нее нет сведений.

Следовательно, имея неучтенные деньги, вы можете построить неучтенный корабль и жить на нем. На Земле много морей, и вряд ли контроль за транспортом будет таким совершенным, как мне казалось вначале.

А медицина? Врачи – тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Например, лень. Вряд ли каждый из них будет добросовестно вести историю болезни каждого из своих пациентов, – особенно если пациент предпочтет платить за лекарство наличными, не требуя квитанции.

Выходит, я упустил из виду человеческий фактор? Пожалуй.

Все люди делятся на тех, кому есть что скрывать, тех, кому просто не нравится, если о них знают слишком многое, и тех, кому скрывать нечего. А наша система, похоже, рассчитана только на последних. Это значит, она будет далеко не идеальна.

Да и ее создание, по-видимому, встретит некоторые трудности. Вполне можно ожидать недовольства и даже открытого противодействия, причем на самом высоком уровне.

Но открытого противодействия нам почти не оказывали, и работа по проекту шла полным ходом. Когда я разработал систему связи между метеостанциями, метеоспутниками и Центральным банком данных, меня назначили старшим программистом.

К тому времени я узнал достаточно, чтобы к моим опасениям добавились новые. Неожиданно я обнаружил, что работа уже не приносит мне удовлетворения. Это открытие побудило меня как следует задуматься о последствиях нашей деятельности.

Мне не запрещали брать работу на дом. Похоже, никто не заподозрил, что дело тут не в самоотверженности, а в желании узнать о проекте все, что только можно. Неправильно расценив мои действия, меня снова повысили в должности.

Это весьма обрадовало меня, поскольку расширяло доступ к информации. Затем, по разным обстоятельствам (смерть, повышение в должности, увольнение некоторых сотрудников), значительно изменился кадровый состав нашего института. Перед пай-мальчиками открылась зеленая улица, и я за короткий срок значительно продвинулся вверх по служебной лестнице.

Я стал консультантом самого Джона Колгейта.

Однажды, когда мы были почти у цели, я поделился с ним своими тревогами. Я сказал этому седому человеку с болезненным цветом лица и близорукими глазами, что мы, быть может, создаем чудовище, которое отнимет у людей личную жизнь.

Он долго смотрел на меня, поглаживая пальцами розовое пресс-папье из коралла, и наконец признал:

– Возможно, ты прав. Что намерен предпринять?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Просто хотел сказать, что не уверен в полезности нашей работы.

Вздохнув, он повернул вращающееся кресло и уставился в окно. Вскоре мне показалось, что он уснул. Кол-гейт любил вздремнуть после ленча.

Но вдруг он заговорил:

– Уж не думаешь ли ты, что я не выслушивал эти доводы по меньшей мере тысячу раз?

– Допускаю. И меня всегда интересовало, как вы их разбиваете.

– Никак, – буркнул он. – Я чувствовал, что так будет лучше. Пускаться в дискуссию – себе дороже. Может быть, я не прав, но рано или поздно не мы, так другие разработали бы способы регистрации всех основных характеристик такого сложного общества, как наше. Если ты видишь другой выход, более приемлемый, – скажи.

Я промолчал. Закурив сигарету, я ждал, когда он снова заговорит.

Он заговорил:

– Ты когда-нибудь подумывал о том, чтобы уйти в тень?

– Что вы имеете в виду?

– Уволиться. Бросить работу.

– Не уверен, что правильно понял…

– Дело в том, что сведения о разработчиках «системы» поступят в нее в самую последнюю очередь.

– Почему?

– Потому что я так хочу. Потому что в один прекрасный день ко мне придет кто-нибудь другой и задаст эти же проклятые вопросы.

– А до меня вам их задавали?

– Если и задавали, какое это имеет значение?

– Если я правильно понял, вы можете уничтожить сведения обо мне, прежде чем они поступят в Центральный?

– Да.

– Но без данных об образовании и трудовом стаже я не смогу устроиться на работу.

– Это твоя личная проблема.

– А что я куплю без кредитной карточки?

– Думаю, у тебя найдутся наличные.

– Все мои деньги в банке.

Он повернулся ко мне с ухмылкой.

– Ну… не все, – признал я.

– Так как?

Пока Колгейт раскуривал трубку, я молчал, глядя сквозь клубы дыма на его белоснежные бакенбарды. Интересно, всерьез он это предлагает? Или издевается?

Словно в ответ на мои мысли, он встал, подошел к бюро и выдвинул ящик. Порывшись в нем, вернулся со стопкой перфокарт размерами с колоду для покера.

– Твои. – Он бросил перфокарты на стол. – На будущей неделе все мы войдем в «систему». – Пустив колечко Дыма, он уселся. – Возьми их с собой и положи под подушку, – продолжал он. – Поспи на них. Реши, как с ними быть.

– Не понимаю.

– Я их тебе отдаю.

– А если я их разорву? Что вы сделаете?

– Ничего.

– Почему?

– Потому что мне все равно.

– Неправда. Вы – мой начальник. «Система» – ваше детище.

Колгейт пожал плечами.

– Сами-то вы верите, что «система» так уж необходима?

Опустив глаза, он глубоко затянулся и ответил:

– Сейчас я не так уверен в этом, как прежде.

– Я вычеркну себя из общества, если поступлю согласно вашему совету.

– Это твоя личная проблема.

Немного поразмыслив, я сказал:

– Давайте карты.

Он придвинул их ко мне.

Я спрятал колоду во внутренний карман пиджака.

– Как ты теперь поступишь?

– Как вы и предложили. Положу под подушку.

– Если не решишься, позаботься, чтобы ко вторнику они были у меня.

– Разумеется.

Он улыбнулся и кивнул, прощаясь.

Я принес перфокарты домой. Но спать не лег.

Спать я не мог и не хотел. Какое там спать – я думал! Думал целую вечность, во всяком случае – всю ночь напролет. Расхаживал по комнате и курил. Шуточное ли дело – жить вне «системы»? Можно ли вообще существовать, если сам факт твоего существования нигде не зарегистрирован?

Часам к четырем утра я пришел к выводу, что вопрос не грех сформулировать и по-другому: что бы я ни натворил, как об этом узнает «система»?

После этого я уселся за стол и тщательно разработал кое-какие планы. Утром, разорвав каждую перфокарту пополам, я сжег их и перемешал пепел.

– Садись, – велел тот, что повыше, указывая на стул.

Я сел.

Они обошли вокруг меня и встали позади. Я задержал дыхание и попытался расслабиться. Прошло чуть больше минуты. Затем:

– Расскажи нам все как есть.

– Я устроился сюда через бюро по найму, – начал я. – Работа мне подошла. Приступил к своим обязанностям и повстречал вас. Вот и все.

– До нас доходили слухи – и мы склонны им верить, – что правительство, исходя из соображений безопасности, иногда создает в Центральном фиктивную личность. Затем под этим прикрытием начинает действовать агент. Наводить о нем справки бессмысленно – в его досье предусмотрено все.

Я промолчал.

– Такое возможно?

– Да, – ответил я. – Слухи действительно ходят. А как там на самом деле, я не знаю.

– Ты не признаешь себя таким агентом?

– Нет.

Они пошептались, затем я услышал щелчок замка металлического чемоданчика.

– Ты лжешь.

– Нет, не лгу! Я, может быть, двух человек от смерти спас, а вы оскорбляете! Что я такого сделал?

– Мистер Швейцер, вопросы задаем мы.

– Ну, как хотите. Просто мне непонятно. Возможно, если вы объясните…

– Закатай рукав. Все равно какой.

– Это еще зачем?

– Затем, что я приказываю.

– Что вы намерены сделать?

– Укол.

– Вы что, из медико-санитарной службы?

– Откуда мы – тебя не касается.

– В таком случае я отказываюсь. Когда вас сцапает полиция, не знаю уж, по каким причинам… так вот, когда вас сцапает полиция, я позабочусь, чтобы у вас были неприятности и с Медицинской ассоциацией.

– Пожалуйста, закатай рукав.

– Протестую! – Я закатал рукав. – Если вы решили меня убить, знайте: ваша игра окончена. Убийство – дело нешуточное. Если же вы меня не убьете, я этого так не оставлю. Рано или поздно я до вас доберусь, и тогда…

Тут меня будто оса ужалила в плечо.

– Что это?

– Препарат ТЦ-6. Возможно, ты слышал о нем. Сознание ты не потеряешь, так как нам понадобится твоя способность мыслить логически. Но честно ответишь на все вопросы.

Мое хихиканье они, несомненно, объяснили воздействием «сыворотки».

Я возобновил дыхательные упражнения по системе йогов, – они не могли нейтрализовать препарат, но повышали тонус. Быть может, именно они дали мне несколько необходимых секунд на концентрацию воли. Помогала и отрешенность от внешнего мира, которую я всячески в себе поддерживал.

О препаратах типа ТЦ-6 я был наслышан. От них восприятие становится буквальным. Остается способность логически рассуждать, но полностью утрачивается способность лгать. Но я надеялся обойти все пороги, отдавшись течению. К тому же в запасе у меня был один хитрый трюк.

Больше всего я не люблю ТЦ-6 за побочные эффекты, сказывающиеся на сердце.

Действия укола я не чувствовал. Все было как по-прежнему, но я понимал: это иллюзия. Увы, взять подходящее противоядие из самой обыкновенной на вид аптечки в тумбочке я не мог.

– Ты слышишь меня?

– Да, – донесся мой собственный голос.

– Как тебя зовут?

– Альберт Швейцер.

За моей спиной раздались два коротких вздоха. Парень, который повыше, шикнул на своего приятеля, хотевшего что-то спросить.

– Чем ты занимаешься?

– Ремонтом оборудования.

– Чем еще?

– Многим. Я не понимаю…

– Ты работаешь на правительство? На правительство какой-нибудь страны?

– Я плачу налоги, а следовательно, работаю на правительство. Да.

– Я имел в виду не это. Ты – секретный агент?

– Нет.

– Агент, но не секретный?

– Нет.

– Кто же ты?

– Инженер. Обслуживаю технику.

– А еще кто?

– Я не…

– Кто еще? На кого ты работаешь, кроме руководителей проекта?

– На себя.

– Что ты имеешь в виду?

– Моя деятельность направлена на поддержание моего экономического и физиологического благополучия.

– Я спрашивал о других твоих хозяевах. Они существуют?

– Нет.

– Похоже, он чист, – раздался голос второго.

– Возможно, – буркнул первый и обратился ко мне. – Как бы ты поступил, если бы в будущем встретил меня где-нибудь и узнал?

– Отдал бы в руки правосудия.

– А если бы это не удалось?

– Тогда я постарался бы причинить вам серьезные телесные повреждения. Возможно, я даже убил бы вас, если бы мог выдать убийство за несчастный случай при самообороне.

– Почему?

– Потому что я заинтересован в сохранении моего здоровья. Поскольку сейчас вы наносите ему ущерб, есть возможность, что в будущем вы предпримете новую попытку. Я не намерен этого допустить.

– Сомневаюсь, что это повторится.

– Ваши сомнения для меня ничего не значат.

– Ты совсем недавно спас двух человек, а теперь хладнокровно рассуждаешь об убийстве.

Я промолчал.

– Отвечай!

– Вы не задали вопроса.

– Может, он невосприимчив к «психотропам»? – спросил второй.

– Мне о таком слышать не приходилось. А тебе? – Последняя фраза адресовалась мне.

– Не понял вопроса.

– Этот препарат не лишил тебя возможности ориентироваться во всех трех сферах. Ты знаешь, кто ты, где ты и когда. Тем не менее препарат подавляет твою волю, и ты не можешь не отвечать на мои вопросы. Человеку, который часто подвергается инъекциям «сыворотки правды», иногда удается преодолеть ее воздействие, мысленно перефразируя вопросы и отвечая на них правдиво, но буквально. Скажи, ты это делаешь?

– Ты уверен, что правильно задаешь вопросы? – вмешался второй.

– Ладно, спроси ты.

– Тебе приходилось употреблять наркотики? – обратился он ко мне.

– Да.

– Какие?

– Аспирин, никотин, кофеин, алкоголь…

– «Сыворотку правды», – подсказал второй. – Средства, развязывающие язык. Тебе когда-нибудь приходилось их употреблять?

– Да.

– Где?

– В Северо-западном университете.

– Почему?

– Я добровольно участвовал в серии экспериментов.

– На какую тему?

– Воздействие наркотических препаратов на сознание.

– Мысленные оговорки, – сказал второй приятелю. – Думаю, он натренирован. Хотя это совсем нелегко.

– Ты способен побороть «сыворотку правды»? – спросил первый.

– Я не понимаю.

– Ты способен лгать? Сейчас?

– Опять ошибочный вопрос, – заметил тот, что пониже. – Он не лжет. В буквальном смысле все его ответы правдивы.

– Как же нам добиться от него толку?

– Понятия не имею.

Они снова обрушили на меня град вопросов и в конце концов зашли в тупик.

– Он меня допек! – пожаловался тот, что пониже. – Так мы его и за неделю не расколем.

– А стоит ли?

– Нет. Все его ответы – на пленке. Теперь дело за компьютером.

Близилось утро, и я чувствовал себя превосходно, чему немало способствовали вспышки холодного пламени в затылочной части мозга. Я подумал, что сумею разок-другой соврать, если поднапрягусь.

За иллюминаторами серел рассвет. Должно быть, меня допрашивали часов шесть, не меньше. Я решил рискнуть.

– В этой каюте есть «жучки».

– Что? Что ты сказал?

– По-моему, корабельная служба безопасности следит за всеми техниками, – заявил я.

– Где эти «жучки»?

– Не знаю.

– Надо найти, – сказал тот, что повыше.

– А какой смысл? – прошептал тот, что пониже, и я его зауважал, поскольку подслушивающие устройства не всегда улавливают шепот. – Они здесь установлены задолго до нашего прихода. Если, конечно, вообще установлены.

– Может, от нас ждут, что мы сами повесимся? – проворчал его приятель. Тем не менее он обшарил взглядом каюту.

Не встретив возражений, я дотащился до койки и рухнул ничком. Моя правая рука как будто случайно скользнула под подушку. И нащупала пистолет. Вытаскивая его, я опустил рычажок предохранителя. Затем уселся на кровати, направив пистолет на гостей.

– Вот так-то, олухи. Теперь я буду спрашивать, а вы – отвечать.

Тот, что повыше, потянулся к поясу, и я выстрелил ему в плечо.

– Следующий? – Я сорвал глушитель, сделавший свое дело, и заменил его подушкой.

Тот, что пониже, поднял руки и посмотрел на напарника.

– Назад, – велел я ему.

Он кивнул и отступил.

– Сядьте, – приказал я обоим.

Они сели.

Я обошел их и встал сзади. Забрал у них оружие.

– Дай руку, – велел я тому, что повыше.

Пуля прошла навылет. Я продезинфицировал и перевязал рану. Потом сорвал с гостей платки и внимательно рассмотрел лица, оказавшиеся совершенно незнакомыми.

– Ну ладно, – вздохнул я. – Что вас сюда привело? Почему вы спрашивали о том, о чем вы спрашивали?

В ответ – молчание.

– У меня меньше времени, чем было у вас. Поэтому я вынужден привязать вас к стульям. Признаюсь, я не расположен валять дурака, а поэтому не буду накачивать вас наркотиками.

Достав из аптечки катушку лейкопластыря, я надежно привязал пленников к стульям. Потом закрыл дверь на цепочку.

– На этом корабле переборки кают – звуконепроницаемые, – заметил я, пряча пистолет. – А насчет «жучков» я соврал. В общем, захочется покричать – не стесняйтесь. Но лучше воздержитесь, потому что каждый вопль будет стоить вам сломанного пальца. Так что вы такие?

– Я – техник, обслуживаю челнок, – ответил тот, что пониже. – Мой друг – пилот.

За это признание он получил от напарника злобный взгляд.

– Ладно, – кивнул я. – Раньше я вас здесь не встречал, так что поверю. А теперь хорошенько подумайте, прежде чем ответить на следующий вопрос: кто ваш настоящий хозяин?

У меня было перед ними преимущество: я работал на себя, как независимый подрядчик. В то время я действительно носил имя Альберт Швейцер, так что лгать на допросе мне не пришлось. Я всегда полностью вживаюсь в образ. Если бы гости спросили, как меня звали раньше, ответ, возможно, был бы совершенно иным.

– Кто дергает за нитки? – спросил я.

Молчание.

– Ну ладно, раз вы по-хорошему не понимаете…

Две головы повернулись ко мне.

– Чтобы получить несколько ответов, вы намеревались причинить ущерб моему здоровью, – пояснил я. – Не обессудьте, если я отыграюсь на вашей анатомии. Бьюсь об заклад, что получу от вас два-три признания. Я подойду к делу чуточку серьезнее, чем вы. Просто-напросто буду пытать вас, пока не заговорите.

– Не сможете, – сказал тот, что повыше. – У вас низкий индекс жестокости.

Я невесело усмехнулся.

– Посмотрим.

Легко ли, по-вашему, прекратить свое существование и вместе с тем продолжать его? Я решил эту задачу без особого труда. Но мне проще: я с самого начала участвовал в разработке «системы», и мне доверяли.

Разорвав свои перфокарты, я вернулся на рабочее место. Делая вид, что тружусь над новой темой, я искал и наконец нашел безопасный терминал. Он находился в холодных краях, на метеорологической станции «Туле».

Хозяйничал на ней один забавный старикан, великий любитель рома. Как сейчас помню тот день, когда я высадился с «Протея» на берег бухты и пожаловался старику на жестокость морей.

– Можешь отдохнуть у меня, – предложил он.

– Спасибо.

Он проводил меня на станцию, накормил, потолковал со мной о морях и о погоде. Потом я принес с «Протея» ящик «бакарди» и поставил его на пол.

– Я вижу, тут все автоматизировано, – заметил я.

– Точно.

– Так какого черта тебя здесь держат?

Старик рассмеялся.

– Мой дядя был сенатором. Надо было куда-нибудь меня пристроить, вот и подыскали это местечко. – Он потянул меня за рукав. – Пошли, глянем на твой кораблик, нет ли где течи.

Мы поднялись на «Протей» – приличных размеров яхту с каютой и мощными двигателями – и осмотрели ее.

– Побился с друзьями об заклад, – объяснил я старику, – что дойду до полюса и привезу доказательства.

– Сынок, да ты спятил!

– Знаю, но все равно дойду.

– А что? Может, и дойдешь. Когда-то и я был таким же – легким на подъем, и здоровьем Бог не обидел. А ты, небось, подрастратил силенки напоследок, а? – Он пригладил прокуренную и просоленную бороду и ухмыльнулся.

– Было дело, – буркнул я. – Ты пей.

Мне не хотелось, чтобы он наталкивал меня на мысли о Еве.

Он выпил, и на некоторое время разговор увял.

Она была не такая. Я имею в виду, мне нечего было рассказать о ней старому похабнику.

А расстались мы с ней четыре месяца назад. Не по религиозным и не по политическим причинам. Все было гораздо глубже.

Поэтому я наврал ему о выдуманной девице, и он остался доволен.

Я повстречал Еву в Нью-Йорке, где занимался тем же, чем и она, – отдыхал. Ходил на спектакли, фотовыставки и тому подобное. Она – рослая, с коротко подстриженными светлыми волосами. Я помог ей найти станцию метро, вместе с ней спустился и поднялся, пригласил пообедать и был послан к черту.

Сцена:

– Я к этому не привыкла.

– Я тоже. Но голод не тетка. Так пойдем?

– За кого вы меня принимаете?

– За интересную собеседницу. Мне одиноко.

– По-моему, вы не там ищете.

– Возможно.

– Я вас совсем не знаю!

– Я вас тоже. Но, надеюсь, спагетти под мясным соусом и бутылочка кьянти помогут нам решить эту проблему.

– А вы не будете ко мне приставать?

– Нет. Я смирный.

– Ладно, уговорили. Ведите.

День ото дня мы становились все ближе. Мне было плевать, что она живет в одном из этих крошечных сумасшедших «пузырьков». Я был достаточно либерален и считал, что, если пропагандой строительства подводных городов занимается клуб «Сьера», значит, такие города действительно необходимы.

Наверное, надо было отправиться с ней, когда закончился ее отпуск. Она звала.

В Нью-Йорке я бывал нечасто. Как и Ева, я приплыл туда, чтобы посмотреть на Большую Землю.

Надо было сказать ей: «Выходи за меня замуж». Но она не согласилась бы предать свой родной «пузырь», а я не согласился бы предать свою мечту. Я хотел жить в огромном мире над волнами и уже знал, что для этого необходимо.

Правда, до рождественских открыток я в то время еще не додумался.

Я обожал эту синеглазую ведьму из морской пучины, и теперь понимаю: надо было все-таки уступить. Черт бы побрал мой независимый характер. Если бы мы с ней были нормальными людьми… Но мы не были нормальными людьми, вот в чем беда.

Ева, где бы ты ни была, я не скажу о тебе дурных слов. Надеюсь, ты счастлива с Джимом, или Беном, или как его там…

– Пей, – повторил я. – Попробуй с кока-колой.

Я осушил стакан коки, он – коки с двойной порцией «бакарди».

При этом он жаловался на скуку.

– Подбирается ко мне, проклятая, – вздыхал старик.

– Ну ладно, пора и на боковую, – сказал я.

– Пора так пора. Можешь ложиться на мою койку, мистер Хемингуэй.

– Спасибо, дружище.

– Я тебе показал, где одеяла?

– Да.

– Ну, тогда спокойной ночи, Эрни.

– Спокойной ночи, Билл. Завтрак за мной.

– Идет.

Зевая, он побрел прочь.

Я выждал полчаса и принялся за работу.

С его метеостанции можно было выйти непосредственно на Центральный. Я хотел сделать аккуратную вставочку в программу. На пробу.

Спустя некоторое время я понял: получилось! Теперь я могу поместить в Центральный любую информацию, и никто не поставит ее под сомнение!

В тот вечер я казался себе чуть ли не богом.

Ева, быть может, зря я не выбрал другой путь.

Утром я помог Биллу Меллингсу справиться с похмельем, и он ничего не заподозрил. Мне отрадно было сознавать, что у этого славного старика не возникнет неприятностей, даже если кто-нибудь мною заинтересуется. Потому что дядя Билла – сенатор в отставке.

А сам я теперь мог стать кем угодно. Мог запросто создать новую личность (год рождения, имя, сведения об образовании и т. д.) и занять приличествующее место в обществе. Для этого требовалось лишь включить передатчик на метеостанции и ввести в Центральный программу. Стоило ненадолго выйти в эфир – и можно было начинать жизнь в любой инкарнации. Ab initio [3]3
  С начала (лат.)


[Закрыть].

Ева, я хотел быть с тобой! Как жаль, что этому не суждено было сбыться.

Думаю, правительство тоже знает этот трюк и время от времени им пользуется. Но у меня преимущество: правительству неведомо о существовании «независимого подрядчика».

Я знал многое из того, о чем не следует знать (даже больше, чем необходимо), хотя с уважением отношусь к «детекторам лжи» и «сывороткам правды». Дело в том, что свое подлинное имя я храню за семью замками. Известно ли вам, что полиграф Килера [4]4
  Детектор лжи.


[Закрыть]можно обмануть не менее чем семнадцатью способами? С середины двадцатого века его так и не усовершенствовали.

Лента вокруг грудной клетки и датчики потовыделения, присоединенные к подушечкам пальцев, могли бы дать чудесный эффект, но эти хитроумные устройства покуда никем не созданы. Возможно, именно сейчас над усовершенствованием «детектора лжи» бьются несколько институтов, хотя результатов пока что-то не видать. Я могу сконструировать такой «детектор», который никому на свете не удастся обмануть, – но сведения, добытые с его помощью, в суде по-прежнему будут цениться невысоко. Другое дело – психотропные вещества. Впрочем, они тоже не всемогущи. Например, патологический лжец способен не поддаться амиталу или пентоталу. Под силу это и человеку, невосприимчивому к наркотикам.

Но что такое «невосприимчивость к наркотикам»?

Вам когда-нибудь приходилось искать работу и проходить тестирование на уровень интеллекта и смекалку? Уверен – приходилось. Сейчас каждый с этим сталкивается (кстати, результаты всех тестов поступают в Центральный). Постепенно вы к этому привыкаете, приобретая качество, которое психологи называют «невосприимчивостью к тестам». То есть вы заранее знаете правильные ответы.

Да, именно так. Вы привыкаете давать ответы, которых от вас ожидают, и осваиваете некоторые приемы, позволяющие выиграть время. Вы утрачиваете страх перед тестами, сознавая, что можете предугадать все ходы противника. Невосприимчивость к наркотикам – явление того же рода. Если вы не боитесь «сыворотки правды» и если раньше вам приходилось испытывать на себе ее воздействие – вы ей не поддадитесь.

– Я задал вопрос. Отвечайте, черт побери!

Я всегда считал, что страх боли, подкрепляемый самой болью, неплохо развязывает язык. Теперь я решил испробовать это на практике.

Встав спозаранку, я приготовил завтрак. Налил стакан апельсинового сока и потряс старика за плечо.

– Что за черт…

– Завтрак, – сказал я. – Выпей.

Он осушил стакан. Потом мы отправились на кухню и сели за стол.

Глядя на меня поверх яичницы, он буркнул:

– Будет время – заглядывай ко мне. Слышь?

– Загляну, – пообещал я и с тех пор наведывался к нему несколько раз, потому что старик мне понравился. За беседой, длившейся все утро, мы осилили три кофейника.

Когда-то он служил врачом на флоте, и практики у него было хоть отбавляй (позднее он извлечет из меня несколько пуль и сохранит это в тайне). Кроме того, он был одним из первых астронавтов. А сейчас, по его словам, ему хотелось быть просто опустившимся старикашкой. Впоследствии я узнал, что лет за шесть до нашей встречи у него умерла от рака жена. Он бросил медицину и стал отшельником.

Мы с ним и сейчас дружим, но все-таки я не открываю ему, что он дал приют самозванцу, подделавшему свою родословную. Я мог бы рассказать ему все как на духу, ведь он из тех, на кого можно положиться. Но я не вправе взваливать на его плечи моральную ответственность за мои темные дела.

Так я стал человеком, которого нет. Хотя при этом у меня появилась возможность стать кем угодно. Сущий пустяк: составить программу и ввести ее в Центральный. Сложнее было другое: раздобыть средства к существованию.

Для этого требовалась работа. Причем такая, за которую хорошо платят. Я привык жить, как мне нравится, idest [5]5
  То есть (лат.)


[Закрыть]красиво. Это условие значительно сузило сектора поиска и вынудило меня отказаться от множества профессий, которые не противоречат закону. Но я мог обеспечить себя надежной легендой, устроившись на работу по любой специальности, которая не вызывала бы у меня скуки. В конце концов я так и поступил.

Я сообщил Центральному о своей безвременной кончине, и он покорно проглотил «липу». Поскольку родственников я не имел, мой переход в мир иной никому не причинил хлопот.

Все свое имущество я превратил в наличные и набил ими карманы. Затем я создал себе новую биографию. Выработал множество привычек, этаких причуд, свойственных каждому человеку.

Жил я на борту «Протея», стоявшего на якоре у побережья Нью-Джерси, под прикрытием островка. «Протея» тоже не существовало в природе.

Я трудился не покладая рук и преуспел, став одним из самых удачливых «солдат удачи» на свете.

Я серьезно занялся дзюдо. Как известно, есть три школы этой борьбы: кодокан – чисто японский стиль, будоквай и школа Французской федерации. Два последних стиля похожи на первый, но отличаются более жесткими подсечками, бросками и захватами. Создатели этих школ понимали, что «чистый» стиль был выработан для низкорослых бойцов, в нем главная роль отводится быстроте и точности движений. Поэтому они попытались приспособить базовую технику для рослых спортсменов, допустив применение силы в ущерб точности.

На мой взгляд, это весьма неплохо, потому что я человек рослый и крепкий. Правда, когда-нибудь, возможно, мне придется пожалеть о своей лени. Когда тебе за сорок, силы уходят с каждым годом. Но если ты занимался дзюдо в стиле кодокан, ты и в восемьдесят останешься мастером. Впрочем, быть может, я наберусь терпения и лет через двадцать снова обрету форму. Не такой уж я увалень – во Французской федерации я получил черный пояс.

В свободное от физических упражнений время я прошел курс владения отмычкой. Понадобился не один месяц, чтобы я научился отпирать самый простенький замок. Я и по сей день считаю, что лучше не трогать замок, а выбить дверь ногой, взять, что тебе нужно, и дать деру.

Видимо, я рожден не для того, чтобы стать профессиональным преступником. Криминальный талант дается не каждому.

Я изучал все, что, по моему мнению, могло пригодиться. Изучал и изучаю. И хоть я считаю себя специалистом только в одной науке – науке существования «в тени», – у меня широкая эрудиция.

К тому же я обладаю важным преимуществом перед всеми остальными людьми: меня нет.

Когда мои карманы опустели, я решил обратиться к Дону Уэлшу. Я знал, кто он такой, и надеялся, что он обо мне никогда ничего не узнает. Это решение определило мой modus vivendi [6]6
  Образ жизни (лат.)


[Закрыть].