Текст книги "Аргонавты 98-го года. Скиталец"

Автор книги: Роберт Сервис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА XI

Время шло и постройка хижины спокойно подвигалась к концу. Крыша из жердей была уже на месте. Оставалось только покрыть ее мхом и оттаявшей землей, чтобы закончить наше будущее жилье. Мне кажется, что это были самые счастливые дни из всех проведенных мной на Севере. У нас было такое дружное трио. Каждый старался сделать больше другого и мы соперничали в мелочах взаимной предупредительностью. Я снова поздравил себя со своими товарищами. Джим, несмотря на охватывавший его временами проповеднический пыл, был олицетворением ласковой доброты, веселости и терпения. На меня действовало освежающее сознание, что среди такого множества людей, закосневших в грехе, есть один, который всегда звучит подлинно и чисто, как золото в тазу. Что касается Блудного Сына, то это был принц. Я часто думал, что Господь Бог при его рождении влил могучую пригоршню солнечного сияния в этого ребенка.

Я лично постоянно находился во власти своих настроений, легко возбуждался, быстро падал духом. Я всегда был ненормально впечатлителен, чувствителен к солнцу и теням. Я был истинно счастлив в те дни; в долгие вечера я находил время, чтобы подумать о несчастьях и горестях, свидетелем которых мне пришлось быть; я восстанавливал прошедшее и созерцал неотступно владевшие мною образы.

Предо мной неотступно был образ девушки, полный неуловимой прелести, почти не реальный образ, достойный того идеального алькова наших сердец, в котором хранятся святыни.

Много других видений осаждали меня. Пинклув, Глобсток, Пондерсби, Маркс, старик Вилович – все покойники. Бульгамер, Банка Варенья, Мошер, Винкельштейны ныряли в водовороте золотоносного города. И, наконец, вырастало, как видение, над всеми ими – красивое, дерзкое, мрачное лицо Локасто. Быть может, мне никогда не придется увидеть некоторых из них.

Часто по вечерам мы отправлялись в Форкс. Это было действительно очень оживленное место. Тут были в меньшем масштабе все беспокойство и разгул Даусона, но притом несравненно больше бесстыдства. Здесь были каскадные танцовщицы – не ослепительные существа в бриллиантах и парижских туалетах, красотки Монте-Карло и Тиволи, а шлюхи, выделявшиеся своими грубыми одутловатыми лицами. Мужчины, только что с дневной работы, с едва просохшей на сапогах грязью, покупали вино на самородки, украденные из запруд, куч и штолен.

Здесь, в золотом лагере, процветала всеобщая торговля краденным. На многие заимки, хозяева которых слыли за доверчивых людей, рабочие охотно нанимались за маленькое вознаграждение, ради золота, которое им удастся стащить. С другой стороны, многие предприниматели платили своим рабочим песком, расценивавшимся по шестнадцати долларов за унцию, тогда как в нем было столько черной грязи, что в действительности он стоил только около четырнадцати. Все это вызывало глубокое падение нравственных устоев в лагере. Легкая нажива, легкое мотовство, безумное опьянение удачей, золото, которое выпирало из земли в течение дня и расточалось ночью в карнавале порока и сластолюбия.

Блудный Сын постоянно шнырял вокруг и подбирал новости из необычайно таинственных источников. Однажды вечером он подошел к нам.

– Ребята, приготовьтесь, живо! Начинается новая горячка, – тяга на ручей Офира, где-то по ту сторону хребта. Один исследователь нашел пятьдесят процентов золота, углубившись на десять футов. Мы должны отправиться туда. Из Даусона идет орда, но мы доберемся туда раньше наплыва.

Мы быстро собрали одеяла, захватили маленькую мотыгу и, стараясь не попадаться никому на глаза, полезли вниз по холму под прикрытием кустарника. Вскоре мы достигли моста, откуда могли окинуть взглядом всю долину. Затем мы улеглись, ожидая дальнейших событий.

Был час сумерек. Полосы дыма дрожали над хижинами, внизу в долине. Вдруг я заметил ястреба, высоко взлетевшего на далеком откосе Эльдорадо. По всей вероятности, кто-то двигался между кустами. Один, два, дюжина человек поднимались осторожно, гуськом. Я указал на них.

– Это прилив, – прошептал Джим. – Мы должны перебить дорогу этой орде. Мы можем перерезать им путь у входа в долину.

Итак, мы пустились наперерез потоку неистовым отчаянным шагом, который заставлял ветер раздувать наши легкие, как мехи, и сотрясал в суставах наши кости. Мы прорывались через кусты и малорослый лес. Колючие ветки задерживали нас, раздирая нас до крови, болотистые топи мешали нам, но возбуждение тяги было в нашей крови и мы ныряли в речках, барахтались в болотах, карабкались на крутые гребни и прорывались через густые чащи зарослей.

– Бросьте ваши одеяла, ребята, – сказал Блудный Сын. – Оставьте только мотыгу. Эльдорадо был весь занят в одну тягу. Может быть, мы на пути к новому Эльдорадо. Мы должны нагнать эту компанию, хотя бы нам пришлось свернуть себе шею.

Лишь через несколько часов мы догнали их, около дюжины человек, охваченных безумной спешкой. Увидев нас, они чрезвычайно удивились. Один из них был Рибвуд.

– Алло! – сказал он грубо. – Есть еще кто-нибудь за вами, молодцы?

– Не приметили, – ответил Блудный Сын, задыхаясь. – Мы увидели вас и решили пристать к тем, кто уже поднялся. Нам пришлось устроить отчаянную гонку, чтобы поспеть. Джим совсем вывернулся на изнанку.

– Ладно! Становитесь в линию. Я думаю, там хватит на всех. Вы на хорошем пути. Идемте.

Таким образом мы снова двинулись. Предводитель шел, как одержимый. Мы плелись сзади. Мы перевалили уже через хребет и смотрели теперь на другую обширную долину. Какая это была великолепная страна. Какие восхитительные открытые пространства, пологие мягкие холмы, темно-голубые долины и серебристые извивающиеся ручьи. Это был настоящий сад богов, огражденный от мира чудовищным морщинистым частоколом скал.

Но нам некогда было любоваться. Мы шли все дальше, с той же безумной надрывающей сердце стремительностью, милю за милей, час за часом.

– Это будет самый замечательный ручей, ребята, – перешептывались в линии. – Нам повезло. Мы все сделаемся теперь клондайкскими королями.

Ободрительно? Не правда ли? И мы двигались дальше, стремительнее прежнего, с радостью следуя за железным человеком, который вел нас к девственному сокровищу.

Мы мчались всю ночь, то вверх на холмы, то вниз в долины. Солнце взошло. Настало утро. Мы все еще продолжали наш неистовый путь. Неужели наш вожак никогда не достигнет цели? Какой окольной дорогой вел он нас? Солнце взошло высоко на синем небе, зной дрожал. Был полдень. Мы шатались, изнемогая от зноя, истомленные, с израненными ногами. Возбуждение тяги поддерживало нас, и мы едва замечали бег времени. Мы были в пути около четырнадцати часов, но никто не колебался. Я был готов упасть от усталости; мои ноги превратились в груду волдырей и каждый шаг причинял мне невыносимую боль. Но наш вожак все не останавливался.

– Я надеюсь, что мы надули тех, кто собирался догнать нас, – мрачно прохрипел Рибвуд.

Вдруг Блудный Сын обратился ко мне:

– Послушайте, ребята, вам придется идти без меня. Я совсем выдохся. Идите вперед! Я догоню вас, когда передохну.

Он опустился на небольшую кочку на землю и моментально заснул. Несколько других опустились тоже. Они засыпали там, где падали, совершенно измученные. Мы шли уже шестнадцать часов, а наш вожак все еще не останавливался.

– Вы здорово выносливы для своих лет, – проворчал один из них, обращаясь ко мне. – Потерпите еще, мы почти дошли.

Я с трудом тащился дальше; желание броситься на землю становилось все более властным. Как раз предо мной был Джим, полный бодрости. Число остальных сократилось до полдюжины.

Было около четырех часов пополудни, когда мы добрались до ручья. Наш вожак направился вверх по течению и привел нас к месту, где была грубо вырыта шахта. Мы столпились вокруг него. Это был типичный исследователь, дитя надежды, худощавый, смуглый, с ясными глазами.

– Вот тут, ребята, – сказал он. – Вот веха от моего открытия. Теперь вы, молодцы, отправляйтесь вверх или вниз, всюду, куда вам захочется, и ставьте свои вехи. Быть может, вы займете участок в миллион долларов, быть может, пустышку. Золотоискательство – та же игра. Ну, вперед, ребята. Желаю вам счастья.

Итак, мы двинулись вперед и вместе с Джимом по очереди заняли номера семь и восемь.

– Семь – счастливое число для меня, – сказал Джим. – У меня есть предчувствие, что это хороший участок.

– Мне безразлично все золото мира; я хочу только спать – отдыхать и спать.

Таким образом я улегся на маленький бугорок мха и покрыл голову пальто, чтобы уберечься от москитов. Через минуту я был уже мертв для мира.

ГЛАВА XII

Меня разбудил Блудный Сын.

– Вставай, – говорил он. – Ты проспал весь циферблат. Мы должны вернуться в город и закрепить этот участок. Джим ушел уже три часа тому назад.

Было уже пять часов прозрачного юконского утра и мир был ясно очерчен и свеж, как на заре творения. Я чувствовал себя разбитым, члены мои затекли. Мучительная боль заставляла меня стонать при каждом движении, и свежий ночной воздух вызывал ревматические колотья. Я посмотрел на веху моего участка, около которого я упал.

– Я не в силах идти, – сказал я, – мои ноги отказываются.

– Ты должен, – настаивал он. – Ну-ка, подтянись, старина. Окуни руки в ручей и сразу почувствуешь себя бодрым, как боевой петух. Мы должны отправиться в город тотчас же. В золотой конторе сидит компания мошенников и мы можем потерять наши заявки, если опоздаем.

– Ты тоже занял участок?

– А как бы ты думал? Я занял номер тринадцать. Торопись. Из города идет огромная толпа.

Я тяжело застонал, но, окунувшись в ручей, почувствовал себя значительно свежее. Каждые несколько минут мы встречали толпы, спешившие из города. Они казались усталыми, изнуренными, но все же поспешно двигались вверх и вниз. Их было, должно быть, несколько сотен и все были охвачены безумным возбуждением тяги.

Мы оставили окольную дорогу, по которой шли накануне, и отправились по тропинке, сокращавшей расстояние миль на десять. Мы пересекли пустынную страну, переправляясь через неведомые ручьи, оказавшиеся впоследствии тоже золотоносными, и вскарабкались снова на высокий гребень водораздела. Затем мы опять спустились вниз, в бассейн Бонанцы, и к наступлению ночи добрались до своей собственной хижины. Там мы прилегли на несколько часов. Мне казалось, что моя усталая голова только что коснулась подушки, как неумолимый Блудный Сын уже разбудил меня.

– Вставай, дружище, мы должны прийти в Даусон к открытию конторы.

Мы опять устремились вдоль Бонанцы. Несмотря на быстроту, с которой мы шли, многие из тех, которые следовали за нами, оказались уже впереди. Север страна скороходов. В этом чистом бодрящем воздухе человек может уйти от самого себя. Каждый из нас считал пустяком конец в пятьдесят миль, а расстояние в восемьдесят едва удостаивалось внимания.

Было около десяти утра, когда мы добрались до Золотой Конторы. Толпа заявщиков уже ждала. Впереди всех я увидел Джима, Блудный Сын имел озабоченный вид.

– Послушай-ка, – сказал он. – Я думаю, что очень приятно впихнуться туда с этой толпой, но есть более гладкий путь для тех, кто стоит «ближе». Конечно, это не совсем чисто. Здесь есть маленькая боковая дверь, пройдя через которую можно очутиться впереди компании. Видишь того молодца, по прозвищу Джим-Десять-Долларов? Так вот, говорят, он может быть нашим благодетелем.

– Нет, – ответил я, – вы можете дать ему взятку, если хотите. Я постараюсь добиться своего в общем порядке.

Блудный Сын ускользнул от меня и вскоре я увидел его у бокового входа. Наверно, подумал я, здесь какое-нибудь недоразумение. Публика не «перенесла» бы такой вещи.

Предо мной было много народа, и я знал, что мне предстоит долгое ожидание. Я никогда не забуду этого. За три дня, за исключением двух коротких промежутков сна я беспрерывно находился в горячечном хаосе возбуждения, и не ел ничего питательного. Стоя в этой враждебной толпе, я шатался от слабости и ноги подгибались подо мной. Невидимые руки гнули меня книзу, забрасывали мне пылью глаза, гипнотизировали меня усыпляющими движениями. Внезапно я шагнул вперед и выпрямился. Впереди толпы я увидел Блудного Сына, искавшего меня. Увидев меня, он замахал бумагой.

– Иди сюда, козел! – крикнул он. – Наберись немного здравого смысла. Я уже закреплен.

Я покачал головой. Остаток порядочности мешал мне. «Я дождусь своей очереди», – сказал я себе. Настал поддень, я увидел, как Джим вышел усталый, но торжествующий.

– Все благополучно! – прокричал он мне. – Я прошел. Теперь пойду отсыпаться всласть.

Как я завидовал ему! Я чувствовал как бы огромную «опухоль» сна, надвигавшуюся на меня. Я медленно подвигался вперед, шаг за шагом протискиваясь ближе к двери. Я видел, как люди один за другим проталкивались через заветный порог. Это все были рудокопы, мускулистые, с обросшими щетиной подбородками, молодцы с суровыми решительными лицами. Я был, наверно, самым молодым здесь.

– Что вам досталось? – спросил плотно сбитый человек справа от меня.

– Восемь, – ответил я. – Нижний участок.

– Вам повезло.

– Что вы хотите за это? – спросил высокий деловитого вида молодец слева от меня.

– Пять тысяч.

– Хотите две?

– Нет.

– Ладно, зайдите повидать меня завтра в «Доминион» и мы потолкуем об этом. Мое имя Гунсон. Принесите ваши бумаги.

– Хорошо.

Я почувствовал что-то вроде головокружения. Пять тысяч! Толпа показалась мне состоящей из ангелов и солнечный свет получил новую ослепительную силу. Пять тысяч! Взять ли? Может быть, участок мой не стоит и цента, но он может стоить и пятьдесят тысяч. Я парил на розовых крыльях оптимизма. Я пировал в мечтах. Мой участок! Мой! Номер восемь – внизу. Другие купаются в богатстве. Почему бы не искупаться и мне?

Я больше не замечал течения времени. Я готов был ждать до Страшного Суда. Новый приток сил оживил меня. Теперь я был близок к окошку. Впереди были только два человека. Клерк закреплял их участки. Один имел тридцать четыре вверху, другой пятьдесят два внизу. Клерк выглядел растерянным, утомленным. Его тусклые глаза опухли от ночных кутежей; мускулы были дряблы. В противоположность чистым крепким рудокопам с ястребиными взорами, он выглядел угреватым и нездоровым.

Сердито он вырвал у двух других их свидетельства рудокопов, сделал записи в своей книге и дал им квитанцию. Теперь была моя очередь. Я порывисто выступил вперед, но остановился, ибо человек с мутными глазами захлопнул окошко перед моим носом.

– Три часа, – прорычал он.

– Не могли бы вы принять мое заявление? – пробормотал я. – Я ждал здесь семь часов.

– Время закрывать, – огрызнулся он еще более ядовито. – Приходите завтра.

В толпе раздался ропот недовольства, и усталые разочарованные золотоискатели разошлись, понурив головы.

Тело и душа во мне жаждали сна. Я ничего не сознавал, кроме подавляющего желания отдыха. Мои веки были налиты свинцом. Я грустно побрел прочь. В гостинице я увидел Блудного Сына.

– Закрепил?

– Нет, было слишком поздно.

– Лучше бы ты воспользовался общей испорченностью и услугами Джима-Десять-Долларов.

Я упал духом и был полон отвращения и отчаяния.

– Я так и сделаю, – сказал я.

Затем, бросившись на кровать, я погрузился в море сна, лишенного грез.

ГЛАВА XIII

Следующее утро застало меня у боковых дверей и высокий человек пропустил меня. Я просунул монету в десять долларов в его ладонь и тотчас же очутился у еще не открытого окошка. Снаружи я видел большую волну, собиравшуюся для унылого стояния. Я чувствовал подлое ощущение низости, но мне недолго пришлось копаться в своих низменных ощущениях.

Клерк-регистратор подошел к окошку. У него было очень красное лицо и слезящиеся глаза. Я невольно отвернул голову от его дыхания.

– Я хочу зарегистрировать восемь внизу по Офиру, – сказал я.

Он посмотрел на меня с любопытством и заколебался.

– Ваше имя?

Я сказал. Он перелистал свою книгу.

– Восемь внизу, вы сказали? Но ведь этот участок уже закреплен.

– Не может быть! – возразил я. – Я только вчера пришел оттуда, поставив свои вехи.

– Ничего не могу поделать. Участок записан за другим, записан вчера утром.

– Послушайте! – воскликнул я, – вы, кажется, хотите морочить меня. Говорю вам, что я был там первый. Я один занял участок.

– Это странно, – сказал он, – здесь должно быть какое-нибудь недоразумение. Во всяком случае, вам придется отойти и допустить к окошку других. Все, что я могу сделать для вас, это рассмотреть дело, но теперь мне некогда. Придите завтра. Следующий пожалуйста.

Следующий человек, оттолкнул меня в сторону и я так и остался с раскрытыми глазами, едва переводя дух. Какой-то человек в очереди посмотрел на меня с сожалением.

– Ничего не поделаешь, юноша, вам лучше примириться с тем, что вы потеряли участок. Они вытурят вас оттуда так или иначе. Они послали кого-нибудь туда теперь, чтобы поставить вехи после вас. А если вы будете брыкаться, то они скажут, что вы не сами занимали его.

– Но у меня есть свидетели.

– Если бы вы призвали в свидетели самого архангела Гавриила – это нисколько не повлияло бы на них, раз они намерены захватить ваш участок. Эти правительственные чиновники – самая мошенническая компания, какая когда-либо поставляла горючий материал для адского огня. С ними честного дела не сварить. Они добиваются сала каким бы то ни было путем. Они заняли лучшие участки, а люди спешили, чтобы занять их при первой же возможности. Они славно устраивают свое гнездышко. Это стая прожорливых щук, выжидающих только, как бы проглотить все, что им попадется. Человек не может покупать вино по двадцати долларов за бутылку и подносить мамзелям из танцулек в подарок бриллиантовые балаболки на правительственное жалованье. А большинство из них делает это. Вино и женщины! А их жены и дочери там, дома, думают, что они маленькие оловянные божки. Как бы то ни было, а им придется когда-нибудь рассчитаться за это. О, это великая страна.

Единственно, что может помочь вам, – продолжал он, – это стакнуться с кем-нибудь из чиновников. У меня, например, есть друг, которому не приходится даже двигаться из города, чтобы занять участок.

– Но, несомненно, – сказал я, – где-нибудь, когда-нибудь должна быть справедливость. Несомненно, если бы доложить об этом в Оттаве и привести доказательства.

– В Оттаве? – Он презрительно засмеялся. – В Оттаве! Оттава и снимает сливки со всего этого. Мелочь, мелюзга только лижет остатки. Поглядите, какие огромные концессии они продают за понюшку табаку. Нет, хорошая золотоносная почва, которая дала бы кусок хлеба бедному рудокопу, крепко запечатана и навеки закреплена. Как это делается? Все дело тут в политике. Поглядите, как ведется торговля спиртом. Неочищенный спирт посылается в страну тысячами галлонов, разбавляется в шесть раз большим количеством воды и продается бедным рудокопам за виски по доллару за рюмку и при этом вам запрещают разливать свои собственные напитки.

– Хорошо, – сказал я. – Я не позволю выставить себя со своего участка. Хотя бы мне пришлось перевернуть небо и землю.

– Вы не сделаете ничего подобного. Если вы разбушуетесь, тут есть полиция, чтобы прикрыть вас колпаком, вы говорить вы можете, пока ваши жабры не покраснеют. Это никого не тронет. Они всех нас держат в руках. Нам остается только глотать пилюли. Бесполезно метаться, когда болит живот. Вы бы лучше отошли и присели.

Я так и сделал.

ГЛАВА XIV

Мне нужно было повидать Берну. Я уже побывал в ресторане «Парагон», новом блестящем заведении, открытом Винкельштейном, но ее не было на службе. Я увидел мадам, стоящую в своих фальшивых бриллиантах, со своими черными, как таракан, искусно причесанными волосами и широким, наглым, кокетливо размалеванным лицом. Она казалась олицетворением плотского процветания – эта большая красивая еврейка с ястребиными глазами. В задней половине носился Винкельштейн, причем его маленькое сдавленное бледное лицо сияло от пота. Но он был великолепно одет и усы его были нафабрены еще лучше, чем обыкновенно.

Я смешался с толпой золотоискателей и благодаря своей грубой одежде и загорелому, обросшему бородой лицу не был узнан супругами. Когда я расплачивался, мадам кинула на меня острый взгляд. Но по глазам ее было заметно, что она не узнает меня. Вечером я вернулся снова туда и занял место в одном из завешенных кабинетов. За длинными закусочными стойками молодцы с грубыми затылками, взобравшись на трехногие сиденья, упивались едой. Зал был ослепительно освещен, украшен многочисленными зеркалами и аляповато расписан золотом и белым. Меню было изысканное и цены высокие. В кабинете передо мной седовласый адвокат занимал даму легкого поведения; в кабинете позади квартет из «Павильон-театра» задавал шумный кутеж. Не могло остаться никаких сомнений относительно характера заведения. Это было пристанище человеческих подонков, дворец позолоты и преступления.

Я чувствовал себя глубоко угнетенным, несчастным; все внушало мне отвращение. В первый раз я начал жалеть о том, что покинул дом. Там, на ручьях, я был счастлив. Здесь в городе бросающийся в глаза разврат бил по моим нервам. И в этом месте служила Берна. Она прислуживала этим распутникам; она подавала этим свиньям. Она слышала их развязные разговоры, их беспечные богохульствования. Она видела их мертвецки пьяными, бредущими неверной походкой на свои позорные свидания. Она знала все. О, это было безжалостно. Это надрывало мне сердце. Я сел и закрыл лицо руками.

– Что прикажете?

Я узнал нежный голос. Он пронзил меня и я сразу поднял глаза. Предо мной стояла Берна.

Она слегка вздрогнула, но быстро овладела собой. Выражение счастья появилось в ее глазах, горячего живого счастья.

– О как вы испугали меня. Я не ждала вас. О, как я рада увидеть вас опять!

Я посмотрел на нее. Я сознавал в ней какую-то перемену, и в сознании этом был оттенок какой-то острой боли.

– Берна! – сказал я. – Зачем у вас эта краска на лице?

– О мне очень жаль! – Она отчаянно терла красное пятно на своей щеке. – Я знала, что вы будете сердиться, но мне нужно было; они заставили меня. Они сказали, что я выгляжу, как привидение на празднике, с моим белым как мел лицом. Я отпугивала посетителей. Это только капля румян. Все женщины употребляют их. Это придает более веселый вид и нисколько не вредит мне.

– Я хотел бы видеть на ваших щеках, дорогая, румянец здоровья, а не пятна косметики. Но все равно, как вы поживаете?

– Хорошо, – сказала она, запинаясь.

– Берна! – прогремел грубый, неумолимый голос мадам. – Пройдите к гостям.

– Ладно, – сказал я, – дайте мне что-нибудь. Я хотел только видеть вас.

Она убежала. Я увидел, как она скрылась за занавеской одного из закрытых кабинетов, неся поднос с блюдами. Я услышал грубые голоса, болтавшие с ней. Я увидел, как она вышла, причем щеки ее пылали на этот раз, однако, не от румян. Какой-то парень попытался задержать ее. Все это заставляло меня корчиться, волновало до того, что я едва мог усидеть на месте.

Наконец она торопливо подошла ко мне с какой-то едой.

– Когда я смогу увидеть вас, девочка? – спросил я.

– Сегодня ночью. Приходите ко мне. Я освобождаюсь в полночь.

– Хорошо, я буду ждать.

Она была очень занята, и хотя пьяный кутила раз или два отпустил пару грубых шуток, но я все же заметил с возрастающим удовлетворением, что большинство сильных бородатых рудокопов обращаются с ней с рыцарским уважением. Она была на дружеской ноге с ними. Они называли ее по имени и, казалось, относились к ней с искренним расположением. В обращении этих людей сквозило покровительственное мужество, которое успокаивало меня. Таким образом, я проглотил свое блюдо и покинул заведение.

– Это славная девочка, – сказал мне седой старик, энергично ковырявший в зубах у дверей ресторана. – Прямая как струнка, а здесь немного найдется таких, про которых можно сказать это. Если бы кто-нибудь попытался обидеть ее, нашлась бы всегда дюжина ребят, готовых обработать его в лучшем виде для больничной палаты. Да-с, поискать надо такую девочку. Я хотел бы, чтобы она была моей дочуркой.

Снова я начал слоняться вверх и вниз по знакомой теперь улице, но острота впечатлительности уже притупилась и я больше не обращал внимания на ее достопримечательности. Она была многолюднее, шумнее, оживленнее обыкновенного. В игорном помещении салуна «Удача» восседал мистер Мошер, методически тасуя и сдавая карты. Повсюду я встречал возбужденных и разгоряченных золотоискателей; каждого со своим неизменным мешочком песка. Он был обыкновенно величиной с целую колбасу, и однако это были только его «карманные деньги». В банке на его счету хранилось с полдюжины таких мешков в десять раз большей величины.

Это были счастливые дни. Успех носился в воздухе. Люди были опьянены им и метались в исступлении. Деньга! Они потеряли цену. Каждый встречный был «овшивлен» ими, разбрасывал их обеими руками, и, как только опустошался один карман, они наполняли другой.

Я встретил большого Алека, одного из главных предпринимателей, спускавшегося по улице со своими людьми. У него в руках был винчестер, а за ним тащили ряд тюков, нагруженных золотом. В банке возбужденная нетерпеливая толпа требовала, чтобы ее мешки были взвешены. В ведрах, кувшинах для каменноугольного дегтя, во всевозможных вместилищах хранилась драгоценная грязь. Потеющие клерки обращались с золотом не более бережно, чем в мелочной лавке с сахарным песком.

Я увидел Хьюсона и Мервина. Они сильно разбогатели на участке, который заняли на Гункере. Счастье было в их руках.

– Пойдем выпьем, – сказал Хьюсон. Он уже, очевидно, много выпил. Его лицо было дрябло, красно, и носило знаки разрушительного порока. В этом железном человеке неожиданный успех производил коварную работу, истощая его мощь. С Мервиком было то же. Я увидел его мельком в дверях «Зеленого Лавровишневого Дерева». Макаронник держал его на буксире; он покупал вино.

Я напрасно искал Локасто. Он здорово закрутил здесь, как мне сказали. Виола Ленуар «заставила его поплясать».

В полночь в лихорадочном нетерпении я ждал у дверей «Парагона».

– Я живу в хижине, – сказала Берна, вышедшая наконец ко мне. – Вы можете проводить меня домой. Конечно, если вам хочется, – прибавила она кокетливо.

Она прижалась ко мне. Она, казалось, в значительной степени утратила свою прежнюю робость. Не знаю почему, но я предпочитал свою застенчивую скромную Берну.

– Знаете, эти грубые золотоискатели очень добры ко мне. Я королева для них, потому что они знают, что я – порядочная. Мне было сделано несколько предложений выйти замуж, настоящих, хороших предложений от богатых владельцев приисков.

Да, молодой человек! Итак, вы намерены разбогатеть и увезти меня в Италию? О, какие я строю планы для нас обоих! Но мне безразлично, дорогой; если у вас не будет ни одного гроша, все равно я ваша, навсегда ваша.

– Прекрасно, Берна, но я намерен составить себе состояние. Я как раз потерял участок в пятьдесят тысяч долларов, но теперь у меня наклевывается больше. Первого числа будущего июня я приду к вам с шестизначным банковским счетом. Вы увидите, моя маленькая девочка. Я твердо намерен добиться этого.

– Ах, вы глупый мальчик, – сказана она. – Приходите хоть нищим в лохмотьях. Приходите только во что бы то ни стало.

– Как насчет Локасто? – спросил я.

– Я почти не видела его. Он оставляет меня в покое. Я думаю, что он заинтересован в другом месте.

Она была чрезвычайно нежна, полна чарующих неожиданностей и при прощании заставила меня обещать, что я вернусь очень скоро. Да, это была моя девочка. Каждый взгляд ее, каждое слово, каждое движение выражали прекрасную, нежную, лучезарную любовь. Я был счастлив и в то же время встревожен. Я спросил ее:

– Берна, вы уверены, что вы в безопасности в этом месте, среди всего этого разгула, пьянства и порока? Дайте мне увезти вас, дорогая.

– О, нет, – ответила она нежно. – Мне хорошо. Я сказала бы вам сразу, мой мальчик, если бы у меня были какие-нибудь опасения. Это только то, что обычно приходится делать бедной девушке. Это то, что мне предстояло делать всю жизнь. Верьте мне, милый, я бываю удивительно глуха и слепа по временам. Не думаю, чтобы я была очень скверной, не правда ли?

– Вы чисты как золото.

– Ради вас я всегда стараюсь быть такой, – ответила она.

Когда мы целовались на прощанье, она спросила робко:

– Как насчет румян, дорогой? Я должна перестать употреблять их?

– Бедная детка! О, нет, не думаю, чтобы это было важно. У меня очень отсталые понятия.

Я ушел, унося с собой солнечный свет, трепеща от радости, проникнутый любовью к ней, благословляя ее снова.

Но все же румяна врезывались в мои впечатления, как символ какого-то предательского падения.