Текст книги "Витпанк"
Автор книги: Роберт Сильверберг
Соавторы: Джеффри Форд,Кори Доктороу,Нина Кирики Хоффман,Пат (Пэт) Кадиган,Дэвид Лэнгфорд,Пол Ди Филиппо,Пэт Мэрфи,Уильям Сандерс,Брэдли Дентон,Аллен Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Эти мои чертовы собратья могут хоть на минуту перестать сплетничать – хотя бы для того, чтобы пересчитать свои премии?!
– Давай пока оставим все эти слишком человеческие недостатки наших коллег, Корсо, и рассмотрим мой диагноз. Подумай минутку. Если бы у менябыл застой, неужели все мои деньги и имущество сделали бы меня хоть капельку счастливее. Разумеется, нет. То же относится и к физическому здоровью. Для легкого и естественного функционирования, будь оно психологическим или соматическим, необходимым условием является спокойствие сознания. Разберись со своим творческим тупиком, и ты снова окажешься на вершине мира.
– Простой рецепт. Но с трудом применимый к самому себе.
– Давай поработаем над этим вместе еще какое-то время. Сейчас не так уж поздно. Мы еще успеем пообедать. Но прежде всего надо, чтобы тебя выписали.
Доктор вызван. Корсо неохотно выдается чистый санитарный лист. Возможно, имело место легкое отравление пищевыми продуктами. В «Папун Склутс». Протухший целакант с доисторической кухни. Достойная трапеза для всех этих вызывающе богатых посетителей. От угрюмой, но привлекательной рыжеволосой сестры получено приглашение одеваться. Сестра не задерживается, чтобы бросить взгляд на непривлекательное мужское достоинство Корсо. Словно бы наполовину выдуманное. Одиноким и в-последнее-время-слишком-мало-ласкаемым профессиональным мечтателем. Вскоре они выходят на сумеречную улицу.
Стилтджек помахивает тростью с золотым набалдашником. Окидывая лучезарным одобрительным взглядом весь мир вокруг. Суетящихся трутней-бизнесменов. Потных посыльных. Скучающих тинэйджеров. Выбирая себе вишенку на зубок. Или на пинок. Буде им овладеет соответствующая порочно-державная прихоть. Droit du seigneur [72]. Мои верноподданные. Корсо молча шагает рядом. Уверенный, что если какой-нибудь голубь вздумает опорожниться. Экскременты падут на голову того из них, кто представляет собой наиболее жалкую цель.
– Ну что ж, а теперь расскажи мне о своих проблемах, парень.
Корсо повинуется. Описывает свое разочарование в работе.
Перемещение тропов в реальную жизнь. И состояния фуги. И в то самое время, когда он рассказывает о своем недуге. Корсо нервно ожидает нового приступа. Однако ничего не происходит. Но облегченный вздох замирает на его губах. При следующих словах Стилтджека.
– Так это у тебя диковы припадки! Я полагал, что они не доберутся до тебя еще несколько лет. Однако они случаются в прямой пропорции к таланту. Так что тут нечему удивляться.
Корсо одновременно польщен и испуган.
– Диковы припадки?
– Названные, разумеется, в честь сам-знаешь-кого. Нашего святого покровителя. [73]
– То есть вы что же, хотите сказать…
– Что у меня они тоже бывают. Ну как же! Любой, даже самый твердокаменный писатель-фантаст рано или поздно проходит через это. Большинство выходят с другой стороны. Но некоторые, само собой, остаются посередине. Если тебе повезет, ты не попадешь в число последних.
– То есть это профессиональная болезнь?
– О, это не болезнь! Это дарованный нам взгляд на реальность.
Корсо останавливается.
– Что вы такое говорите, Малахи…
– Ты что, не слушаешь меня? Ты удостоился видения. Пластичной, нестабильной природы реальности. Иллюзорного характера мироздания. Это взгляд в перспективе богов. Прорыв в познании.
Голос Корсо звучит насмешливо:
– И я полагаю, вы безмерно выиграли от подобных видений. Может быть, даже научились сами становиться божеством. Возможно, я просто персонаж в одном из ваших вымыслов.
– Э-э, собственно говоря, я действительно стал чем-то вроде полубога. Что же до того, кто из нас кого создал, или же мы оба являемся вымыслом какого-то существа более высокого порядка – ну, этот вопрос по-прежнему открыт.
– Я был бы благодарен, если бы получил какое-то подтверждение того, что вы попросту не сумасшедший.
– Естественно. Вот, смотри.
Поток пешеходов замирает на месте. Равно как и уличное движение. На тротуаре возникают Шэрон Уолпол, Клайв Малтрем и Роджер Ванкель. В стандартной конфигурации. Но затем каждый из них мутирует в свое паранормальное состояние. Рачья клешня-протез Уолпол. Ящероподобный облик Малтрема. Андроидная неподвижность Ванкеля. Корсо приближается к обращенным в мрамор фигурам. Тыкает их пальцем. Поворачивается к Стилтджеку.
– Ну что, ты удовлетворен? – спрашивает тот. – Или показать тебе еще и Дженни с ее новым дружком. Насколько я понимаю, в настоящий момент они находятся на автогонках в Далате. Я мог бы вывести на сцену и этого беднягу с Пеннстейшн. Кстати, его зовут Артур Пирти. Очаровательный парень, если с ним по-настоящему познакомиться.
– Нет. Это не обязательно. Только отошлите прочь этих… этих фантомов.
Редакторы и литературный агент исчезают. Жизнь возобновляется. Стилтджек весело движется вперед. Корсо оцепенело следует за ним. Лукавая непрочность мира подтверждена. Хлипкие развалины. Картина, нарисованная на рисовой бумаге. Корсо чувствует тошноту.
– Вообще-то лучше не вызывать таких широкомасштабных разрывов. Вселенная, чем бы она ни была, не наша игрушка. Мы не создавали ее. Мы не правим этим непрекращающимся театром теней. Мы не знаем конечной подоплеки его существования. Но мы позволяем себе немного отщипнуть то здесь, то там. В целях личного благополучия. Такие небольшие побочные доходы позволены тем из нас, кто вышел по другую сторону диковых припадков.
– Но, но… но если даже вы решили продолжать жить, как вы можете продолжать писать научную фантастику! Перед лицом подобного знания.
Малахи приостанавливается. Чтобы подчеркнуть важность своих слов.
– Ну, что до мотивации, то здесь, Корсо, весь вопрос в том, чье воображение главенствует, не так ли? Насколько бы странной ни показалась тебе Вселенная, когда ты окончательно познаешь ее, тренированный мозг, такой, как у тебя или у меня, провозглашает, что наше собственное воображение в своих концепциях может быть даже еще более могучим. Во всяком случае, если ты настоящий писатель-фантаст. Ну, а теперь почему бы нам не пойти насладиться хорошей трапезой? Могу гарантировать, что нам никто не помешает.
И Корсо смеется
достаточно громко, чтобы заставить прохожих
посмотреть на него с изумлением,
ибо его аппетит
внезапно становится огромным,
и не только к пище.
– Толстому Лошаднику, Джонатану Херовиту и, разумеется, Рыжеволосому.
Пэт Кадиган
Мамин Молок
Молок появился к завтраку, являя собой настолько неаппетитное зрелище, какое только можно увидеть летним утром в семь тридцать: длинные и прямые, как пакля, волосы того и гляди окунутся в чашку с овсянкой, старая выцветшая рубашка с откромсанными рукавами открывает жилистые руки с текущими сверху донизу реками татуировок, еще более старые джинсы выгорели до небесно-голубого цвета с коричневым отблеском.
– Скажи Молоку «привет», Линн, – сказала мне мама, ставя кварту молока на стол рядом с его разрисованным локтем. – Я вчера взяла его на поруки из тюрьмы вместо твоего отца.
– Привет, Молок, – сказала я.
Он слегка повернул голову, и я увидела водянистый орехово-карий глаз, выглядывающий на меня сквозь пряди волос. Мне показалось, что настороженные нотки в моем голосе позабавили его. Наверное, мне тоже было бы смешно, если бы я была на его месте, но я не была на его месте. Я посмотрела на маму: складки ее хрустящего белого комбинезона, как обычно, выглядели настолько острыми, что, казалось, врезались в плоть. По утрам моя мама всегда выглядела исключительно хорошо, даже если накануне оставалась на ногах допоздна.
– Вождение в пьяном виде, – объяснила она, садясь слева от Молока со своей собственной чашкой овсянки. – Мы больше не можем этого терпеть.
– Вождение в пьяном виде не шутка, мам, – сказала я.
Молок выпрямился на стуле. Он выглядел как убийца с ножом в руке.
– Я имела в виду твоего отца, а не Молока, – пояснила мама. – Молока привлекли за воровство в супермаркете.
– Я поняла, кого ты имеешь в виду.
Молок взглянул на мою маму. Она похлопала его по руке.
– Не беспокойся! Я сказала, что ты можешь остаться – значит, ты можешь остаться. Если хочешь.
– А если нет? – проговорил он, поворачивая ко мне свое сумасшедшее лицо. – Вы не боитесь раскаяться в том, что взяли меня на поруки?
– Моя мама ничего не боится, – сказала я. – Ты что, еще не понял этого?
Прежде чем уйти на работу в свои «Хлопотливые руки», мама показала Молоку полный список заданий на день и прочла его перед ним вслух – на тот случай, сели у него, как она выразилась, «трудности с грамматикой».
– Вымой посуду, приберись в гостиной, пропылесось все ковры, протри тряпкой мебель на нижнем этаже, поменяй белье на постелях наверху – там три спальни, включая ту, где ты будешь ночевать, – и вымой обе ванные комнаты. Если сделаешь все как надо, то когда я вернусь с работы, тебя будет ждать угощение.
Он взял список у нее из рук с тем выражением лица, которое я называю Стандартным Тупым Изумлением. Мама, поднявшись на цыпочки, потрепала его по голове, повернулась и ринулась к двери в гараж; он заморгал и уставился ей вслед. «Ринулась» – единственное слово для описания способа, каким передвигается моя мама; стоит один раз увидеть, как она это делает, и ты понимаешь в точности, что это значит.
Он подошел к окну над раковиной, чтобы посмотреть, как она отъезжает.
Наконец он вновь повернулся ко мне, держа список в руке – насколько я видела, так люди обычно держат счет, вновь полученный из автомастерской. Он спросил:
– Она что, шутит?
Я намазала тонкий слой сливочного сыра на вторую половинку своего ржаного рогалика.
– Разве ты все еще в тюрьме?
Он захохотал, скомкал список и через плечо швырнул его в раковину.
– Во всяком случае, здесь меня скоро уже не будет.
Я встала, подошла к ящику с инструментами и достала пистолет.
– Мне так не кажется.
Его водянисто-карие глаза вдруг стали очень большими.
– Мать-перемать! Детка, да ты что?
– А тебекак кажется? А, Молок?
Его взгляд метался с пистолета на меня, снова на пистолет и снова на меня.
– Сдаешься? – спросила я. Он начал поднимать руки, в точности так, как это делают люди в телевизоре. – Посуда. Я помогаю тебе вымыть посуду.
Он сделал шаг в мою сторону, и я направила дуло в его промежность. Многие делают ошибку, целясь человеку в голову или грудь – но поверьте мне, понизив точку прицела, вы добьетесь куда большего внимания.
– Должна ли я убеждать тебя, что могу и стану использовать его? Неужели ты думаешь, что это первый раз, когда я завтракаю с осужденным преступником, которого моя мать взяла на попечение?
Он сузил глаза.
– Да черт вас побери, кто вы,люди? Чтовы?
– Сознательные граждане, – ответила я. – Послушай, я желаю твоего присутствия здесь не более, чем ты сам. Однако так уж вышло. – Я дернула головой в направлении стола. – Собери посуду и отнеси в мойку. Я всегда могу сослаться на самозащиту.
– Ты что, собираешься весь день держать меня на мушке? Это единственное, что ты можешь сделать.
– Нам всем приходится делать то, что приходится делать, Молок, – сказала я. – Вот тебе сейчас придется немного похлопотать.
– Сколько тебе лет? – подозрительно спросил он.
– Шестнадцать.
– О боже!
Разумеется, он мне не поверил: я сложена как вратарь, спасибо генетике.
– В доме бардак, Молок, – сказала я. – Ну так как?
Он сложил свои жилистые руки на груди.
– А если я просто не двинусь с места?
– Тогда нас обоих ждет очень скучный день, – сказала я. – А вечером ты вернешься обратно в тюрьму.
До него наконец дошло.
– Но я не могу это делать! И здесь я тоже не могу оставаться, – сказал он. – Прошу тебя, милая… Линн… дай парню передышку, а?
– Ты уже получил передышку. Ты вышел из тюрьмы.
Он покосился на мой пистолет.
– Ну, более или менее, – добавила я. – Слушай, моя мама выглядит эксцентричной, даже по твоим стандартам…
– Этоя уже слышал.
– …однако не надо думать, что она не говорит серьезно. Моя мама не шутит. Она просто не знает, как это делается. – Я показала на тарелки, ждущие на столе. – Давай, Молок, приступай. Ты ведь не умрешь, если вымоешь пару тарелок!
Он понял намек – но, скажу я вам, даже он сам был удивлен, осознав, что действительно собирает со стола чашки, ложки и тарелки и относит их в раковину. Все время, пока он споласкивал посуду и ставил ее на сушилку, я буквально слышала, как в его голове проворачиваются колесики: когда же наконец откроется просвет, чтобы попытаться совладать с этой здоровенной психованной девчонкой-гангстером; и далеко ли он сможет убежать, и быстро ли придется бежать, и что за чертовщиной он здесь занимается; и прежде всего – с какой стати он вообще согласился, чтобы его отдали на попечение абсолютно незнакомому человеку?
Впрочем, моя мама всегда умела выбирать. Старина Молок явно скоротал больше чем пару ночей под открытым небом, и перспектива хотя бы одну ночь поспать под крышей, с возможностью впоследствии смыться, прихватив с собой все, что не прибито гвоздями и стоит больше пяти долларов, была для него слишком заманчивой, чтобы ей противиться. Уйти из тюрьмы вместе со спятившей маленькой седоволосой леди, которая предпочла его своему мужу, чтобы выплатить залог, должно было посреди ночи показаться ему весьма неплохой идеей.
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда он вытаскивал пылесос из стенного шкафа в прихожей. Это, конечно, была моя мама; она была рада услышать, что Молок не вышел из графика, однако ее опечалило, что я должна была до сих пор держать его на прицеле. Словно бы в этом было что-то необычное. Казалось бы, к этому времени она уже могла запомнить: по крайней мере в первый день все они работают исключительно под дулом пистолета. Моя мама – вечный оптимист, она всегда надеется, что следующий окажется более способным учеником.
Перед самым ленчем он сделал рывок ко входной двери. Я позволила ему подергать ее и попробовать разбить окно. Затем я заставила его допылесосить дорожку в прихожей и после этого дала ему ленч. Хлебая ложкой свой томатный суп, он все бормотал снова и снова: «Я не могу в это поверить, я просто не могу в это поверить!»
В процессе вытирания пыли они все обычно пытаются позвонить. Я на короткое время вышла из комнаты – просто для того, чтобы дать ему возможность попробовать. Когда я вернулась, он тыкал в кнопки насадкой пылесоса. Я бы на его месте не стала заводить об этом разговор, но он, видимо, не мог сдержать себя.
– Как это получается, что тебе звонят, если здесь телефон не работает? – обвиняющим тоном спросил он.
– Телефон работает, – сказала я, – просто ты не знаешь, как им пользоваться.
– Господи Иисусе! – он швырнул насадку на пол. – Хотел бы я знать, что здесь происходит? Твоя мать сказала, что я могу остаться здесь, если захочу.Так вот, что, если я не хочу?
Я немного приподняла дуло револьвера.
– Мне кажется, ты все-таки хочешь.
Он подобрал с полу насадку и допылесосил столы и книжные полки.
По поводу перестилания кроватей поднялась новая буча. Он считал, что ему необязательно перестилать свою, поскольку он проспал на ней только одну ночь, а потом начал настойчиво убеждать меня, что у него слишком слабая спина для того, чтобы переворачивать матрасы, и счел нужным проделать это с каждым из трех матрасов, так что процесс получился долгим и мучительным. Однако в конце концов все было закончено. Я позволила ему немного передохнуть и перекусить перед телевизором, а потом велела ему накрывать в кухне стол для обеда.
– Этого не было в списке! – сказал он, не в силах оторвать взгляд от тощей коротышки-ведущей телеигры – той самой, которая всегда всплескивает руками перед посудомоечными машинами, словно это какое-то чудо.
– Моя мама была бы довольна, если бы ты наполнил свой день чем-нибудь полезным, – сказала я.
– Нет, в самом деле, – сказал он, ударив кулаком по диванной подушке позади себя. – По-моему, я повредил себе спину этими треклятыми матрасами! Без дураков. Мне необходимо принять горячую ванну! – он поднял на меня глаза и улыбнулся, в первый раз за все это время. – Бог мой, горячая ванна сейчас была бы просто праздником! Ты даже могла бы постоять рядом и держать меня на мушке все это время, я не стану возражать.
Уж в этом-то я не сомневалась. Однако он был не единственным, кто смотрел «Обманутого» [74]. Впрочем, если не дать им попробовать все варианты, они просто не поверят. Некоторым мысль об обольщении приходила в голову раньше, некоторым позже – причем вторая группа чаще пыталась подкатиться к моей маме, чем ко мне.
– Какую ванну ты хочешь? – спросила я. – С пеной для ванн?
Улыбка на его лице стала шире и наполнилась энтузиазмом.
– У тебе есть что-нибудь со сладким запахом? Ручаюсь, что есть. Что-нибудь такое, что бы мог унюхать на тебе твой дружок?
– Я пользуюсь «Одержимостью», – сказала я. – Только «Одержимостью». Но тебе этот запах не пойдет. Бывает «Одержимость» для мужчин, но у нас ее нет.
– «Одержимость», вот как? – его улыбка несколько увяла. Он снова смотрел на дуло моего пистолета, не осознавая, что я вижу, куда он уставился. – А чем ты одержима, пушками?
– Да нет. Скорее чистотой.
Он откинул голову и расхохотался. Получилось так, что одновременно с ним засмеялась и публика в студии, и он уменьшил звук с помощью переносного пульта.
– Нетрудно заметить. Тем больше резона для меня принять ванну до того, как твоя матушка вернется домой. Чтобы я был таким же чистым, как и дом, когда она придет.
– Этот дом не чистый, – сказала я. – Окна омерзительно грязные. Их ты помоешь завтра.
Он снова рассмеялся.
– Как там в том старом анекдоте? «Я не мою окон»?
– Да, Молок, именно так; но это всего лишь анекдот. А еще ты перевесишь портьеры, и пропылесосишь все наверху, и вычистишь погреб, и я не знаю, что еще. Мама, конечно, оставит тебе список.
Он тяжело опустился на спинку кушетки.
– Слушай, малышка леди Линн, брось это. Ты что, собираешься снова целый день провести, наставив на меня свою пушку?
– Да, если понадобится.
– А как насчет сегодня ночью? Вы с твоей мамашей будете сторожить меня по очереди?
– Мы запрем тебя в твоей комнате. Ты и прошлой ночью был заперт – только, как я понимаю, не заметил этого.
Он провел пятерней сквозь свои свисающие прядями волосы.
– Послушай… Все это было, конечно, прикольно, и шизово, и интересно; но это устарело. Я тебе скажу, я сильно удивился, когда твоя мамаша вчера обошла твоего старика и взяла меня вместо него. Я решил, что это один из таких счастливых случаев – слишком хорошо, чтобы быть правдой. Понимаешь, я ведь знаю, что рано или поздно мои пальчики всплывут вместе с моим настоящим именем, и тогда я точно буду в дерьме. И я подумал: отлично, пойду-ка я с этим добрым самаритянином – или доброй самаритянкой? – Он издал нервный смешок. – Ну, в общем, я пойду с ней, и у меня будет что-нибудь пожрать и будет где поспать ночь, а там я рвану куда-нибудь в Мексику, в Канаду, в неведомые края… – он пожал плечами. – А получил цыпки на руках и пистолет, приставленный к виску.
– Ты не получил цыпки на руках, – сказала я. – Смешно говорить о цыпках, когда есть посудомоечные машины. Просто твои руки заняты делом.
– Да, верно. А кстати, что это за «Хлопотливые руки», где работает твоя мать? Это что, какая-то служба домработниц?
– Ты совершенно прав. Это служба домработниц. Моя мама занимается, уборкой домов, этим она зарабатывает на жизнь. Но здесь получается как в старой истории – кто побреет парикмахера? В нашем случае это будешь ты.
Он озадаченно посмотрел на меня. Очевидно, он никогда не слышал этой старой шутки про деревню, где всех, кто не брился сам, брил цирюльник. Должно быть, в тюрьме трудно обучиться подобной житейской философии.
– Но это неважно, – сказала я. – Передышка окончена. Накрывай на стол.
Он поколебался, снова собираясь спорить, но потом передумал.
– Только тебе придется говорить мне, что делать, – сказал он, идя впереди меня в кухню. – Я никогда не мог запомнить, какие вилки кладут справа.
– Это очень просто, – сказала я. – Никакие вилки никогда не кладут справа, чтобы не было риска нечаянно ткнуть своего компаньона за столом.
Он обернулся на меня через плечо.
– Да ну?
Я только покачала головой.
– Ох, черт возьми! Мы забыли включить посудомоечную машину. Ну что ж, тебе придется помыть несколько тарелок вручную – сейчас уже нет времени запускать полный цикл, мама уже скоро вернется.
Мне пришлось несколько раз ткнуть его пистолетом в ребра, чтобы привести в надлежащее расположение духа.
– Ну вот, у меня все-таки будут цыпки, – сварливо сказал он, подходя к раковине.
– Ничего, это же «Софти-бабблс», – успокоила я его, присаживаясь на стол. – Хоть он и удаляет жир с посуды, его формула специально разработана так, чтобы кожа оставалось мягкой и гладкой. А еще в нем можно стирать постельное белье, и даже использовать его для ванны.
– Ну да, – фыркнул он. – Для ванны, которой у меня никогда не будет.
Я уже порядком устала от его нытья.
– Ты можешь принять ванну после обеда, если ты действительно этого хочешь.
Он сложил тарелки на стойку и оставил их обсыхать.
– Ты можешь делать со мной что хочешь, но вот что я тебе скажу: готовить я не умею, даже если ты приставишь к моей голове свою пушку. Можешь вышибить из меня мозги, если хочешь, но с этим я ничего не могу поделать.
– Ничего, мама собиралась принести обед с собой. У нее подруга работает в службе доставки еды на дом.
– О, вот замечательно! Резиновые цыплята!
– Ну, ты всегда можешь сесть на диету.
Как я и рассчитывала, это быстро заткнуло ему рот. После того, как он узнал, что моя мама понимает под взятием на поруки, он уже не хотел знакомиться с ее представлениями о диете. Он был упрям, но он учился.
Когда он закончил накрывать на стол, я решила позволить ему пойти посмотреть телевизор в гостиной, пока не вернется мама – дать отдых его уставшей спине. Я нисколько не сомневалась, что мама будет довольна работой, которую он проделал в доме, и не будет возражать, если я отведу ему лишнее время на отдых.
И я была права. Мама прошла по всему дому, лучась удовольствием, а мы с Молоком маленькой процессией следовали за ней по пятам. Я, само собой, по-прежнему держала его под прицелом – нельзя было поручиться, что у него не хватит дурости попытаться накинуться на маму. Однако ее необузданные похвалы выбили его из равновесия. Проведя день со мной, он ожидал чего угодно, но только не этого.
– Мне особенно нравится, как ты застелил кровати, – сказала она ему, когда мы двинулись вниз по лестнице обратно в кухню. – Что, в лагерях всегда так стелют?
– А откуда вы знаете, что я был в лагерях? – спросил он.
– Приди в себя, Молок, – сказала я.
– Нет, ну каталажка – это я еще понимаю, в каталажке кто не сидел…
Мама рассмеялась.
– Боже милосердный, да с чего ты это взял? Молодой человек, существуют люди, которые всю жизнь прожили, ни разу не увидев каталажкуизнутри! Не говоря уже о более серьезных учреждениях. Отец Линн тоже был в лагерях. Мы умеем узнавать сидевших по языку тела. Ну и по татуировкам, разумеется, – она провела пальцем по его левой руке, одновременно приглашая его в кухню. – Некоторые из твоих татуировок определенно сделаны в тюрьме. Право же, тебе нужно что-нибудь с ними сделать, может быть, покрыть сверху какими-нибудь более приятными изображениями, если ты не хочешь удалить их совсем.
Он мог только смотреть на нее во все глаза, пока она усаживала его за стол и усаживалась сама слева от него.
– Линн, можешь накрывать, – сказала она, показывая на белые пакеты, которые она выложила на полку. – А после этого настанет черед и для твоего угощения, – прибавила она, обращаясь к Молоку и помахивая указательным пальцем перед его остолбеневшим лицом.
Сегодняшним блюдом был бефстроганов. Я предпочла бы не есть красное мясо в таких количествах – собственно, я частенько подумывала о том, чтобы стать вегетарианкой, – но моя мама хочет, чтобы я оставалась крупной. Боюсь даже думать о том, как выглядят изнутри мои артерии, хотя мама и убеждает меня, что в моем возрасте об этом не стоит беспокоиться.
– Господи! – воскликнул Молок, когда запах ударил ему в ноздри. – Я умираю с голоду! Ваша дочь не так уж сытно покормила меня за ленчем.
– Сытная еда посреди дня нагоняет сон, – ответила мама. – Ну, а теперь давай лопай! Ты заслужил это.
Он прикончил пол-тарелки, прежде чем до него дошло, что я больше не держу его на мушке. Однако я положила пистолет на колени, и Молок снова оказался под прицелом еще до того, как успел даже дернуться в мамином направлении. Она, нахмурясь, взглянула на меня, а затем перевела сердитый взгляд на Молока.
– Эй, вы двое, а ну-ка не драться за столом! – Она вновь повернулась ко мне. – Договорились?
Я пожала плечами.
– Он первый начал.
Вилка Молока плюхнулась в тарелку, и он зарылся лицом в руки.
– Ох, боже мой, боже мой! – стонал он. – Как я сюда попал? Что происходит? Что это за бредовая сделка?
Мама легонько потянула его за руку.
– Молок, локти со стола!
Он глянул на нее между пальцев.
– Леди, я не знаю, что у вас здесь такое, с вашими запертыми дверями и небьющимися окнами, неработающими телефонами и с вашей дочкой, тычущей в меня пистолетом, но кажется, я хочу обратно в тюрьму.
– О нет, вряд ли это то, что тебе нужно, – сказала мама. – Тюрьма – это так рискованно! Если ты вернешься туда, тебя может взять на поруки моя подруга Кэрол из службы доставки еды на дом, а у нее тебе понравится гораздо меньше, чем здесь, уж ты мне поверь. Она взяла отца Лини из тюрьмы как раз во время ленча. – Мама покачала головой, цокая языком. – Она, разумеется, не стала отпускать его в суд; но все равно все это было в последнюю минуту, ей еще надо было приготовить этот обед – а они настаивали на бефстроганове. Королевская Лосиная Ложа пообещала заплатить за него в полтора раза больше обычного, – так что даже учитывая, что она потеряла залог, Кэрол все равно работает как бандитка.
– Кэрол всегда работает как бандитка, – сказала я. – Она – настоящий Робин Гуд со свидетельской трибуны.
– Это верно, но все же доставка еды на дом – такое грязноедело! – сказала мама. – Лично я предпочитаю убирать грязь, а не создавать ее. – Она замолчала, созерцая макаронину на кончике своей вилки. – Ты знаешь, к тому же я, кажется, предпочитаю, чтобы погода была скорее слишком холодной, чем слишком теплой. А ты, Молок?
На лице Молока было написано полное отчаяние.
– А?
– Ты предпочитаешь, чтобы погода была слишком холодной? Или слишком теплой? Или давай скажем так: если бы ты мог выбирать, ты бы поехал в Канаду или в Мексику?
– А что? – спросил он безучастно.
– Мы просто ведем застольную беседу, – сказала мама с некоторым раздражением, прокравшимся в ее голос. – Каждый должен знать, как поддерживать светский разговор. Светские разговоры почему-то считаются дурным тоном. Но если бы ты только мог видеть, как некоторые из более стеснительных гостей страдают, сидя рядом друг с другом на каком-нибудь банкете, который обслуживает моя подруга Кэрол, ты бы понял, насколько важно уметь вести легкую беседу.
Она положила вилку на стол и вытерла пальцы о салфетку, прежде чем положить ладонь Молоку на предплечье.
– Молок, это твояцивилизация, тебев ней жить, и тебе попросту необходимостать цивилизованным.
– О’кей, – сказал он. – О’кей, о’кей, все, что скажете, все, что вам угодно, леди. Только верните меня обратно в тюрьму, чтобы я мог признать себя виновным и выплатить свой долг обществу. Как только выйду, я сразу же начну становиться цивилизованным.
– Итак, вот мои хорошиеновости, – весело сказала моя мама. – Я хотела приберечь их до после обеда, но твои кровати произвели на меня действительно глубокое впечатление. Обвинение в краже в супермаркете снято.
Его рот распахнулся. Реакция более чем неоригинальная – но по крайней мере неопасная.
– Как это?
Мама развела руками.
– А как ты думаешь? – она наклонилась к нему, сияя как ненормальная. – У тебя есть работа! В «Хлопотливых руках»! Она сгребла обе его ладони в свои и слегка потрясла. – Ты прошел собеседование! Ты блестяще справился с проверочным тестом! Ты в команде! Но знаешь, я с самого начала знала, что у тебя получится. – Она повернулась ко мне, по-прежнему не отпуская его. – Линн, особое мнение? Комментарии?
Я ела, по-прежнему не спуская с него своей пушки.
– Ты же знаешь меня, ма. Я склоняюсь перед твоим верховным суждением. У тебя есть униформа, которая бы ему подошла?
– Ну уж нет, – сказал он, выдергивая свои руки. – Я не стану этого делать! Разнесите мои мозги по всей этой кухне, если хотите, но я не стану этого делать! Я не буду рабом у какой-то спятившей тетки! Вы можете приковать меня в погребе, запереть меня на чердаке, можете меня убить, но я знаю свои права, и я знаю, что вы их нарушаете. Нигде не сказано, что можно похитить человека из тюрьмы и сделать из него своего раба!
– Как это – похитить человека из тюрьмы? – спросила я. – Ма, ты знаешь?
– Нет, понятия не имею, – она рассмеялась. – Похищение людей незаконно. А у меня есть все официальные бумаги и все, что надо – его передали в мое распоряжение, и он пошел по своей собственной воле. В чем дело, Молок, неужели домашняя работа так расстроила тебя? Я знаю, что ты мне не поверишь – но на самом деле гораздо легче убираться в чьем-то чужом доме, чем в своем собственном. Именно поэтому здесь все и выглядело так ужасно до того, как ты тут поработал. Завтра ты можешь вымыть окна и позаботиться о занавесках, у нас есть еще белье в стирку…
– Нет! Вы что, не слышали меня, леди? Я сказал: нет!С большой буквы Н, большой буквы Е, и большой буквы Т! Н, Е, Т – НЕТ!!!
Он испуганно покосился на меня, словно ожидал, что я тут же пристрелю его за это.
– Ты просто устал, – сказала мама, снова беря со стола вилку. – Когда ты хорошенько выспишься, тебе сразу полегчает. По крайней мере, у меня это всегда работало – я частенько чувствовала себя точно так же, после того как целый день вкалывала на отца Линн, а потом он приходил домой пьяный и переворачивал все вверх дном… – Она сунула в рот кусок бефстроганов, и принялась задумчиво жевать. – Я просто вынуждена была разработать систему, понимаешь? Найди свою систему – и ты завоюешь мир. И какое-то время мне действительно казалось, что у отца Линн мозги в конце концов встали на место. Знаешь, нам ведь действительно однажды пришлось приковать его в подвале. Это было просто ужасно, даже несмотря на звукоизоляцию. Но у него уже так хорошо получалось, а потом… – она пожала плечами. – Что ж, мы спасли все, что было можно, и нет смысла плакать над протухшим бефстрогановым. Таким, как он. Впрочем, должна сказать, что от него и наполовину не настолько попахивает, как я ожидала к этому возрасту. – Мама поворочала вилкой в макаронах. – Ты гораздо моложе. У тебя есть реальный шанс. Давай, действуй, милый! Я на самом деле буду плакать над испорченным Молоком.
