Текст книги "Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 53 страниц)

О романе «Час волка»

Я приступал к написанию «Часа волка» с мыслью, что хочу создать историю про оборотня, непохожую на другие и приправленную щепоткой романтики и героизма. Я хотел, чтобы мой оборотень был человеком, которому зачастую доставляет удовольствие превращаться в существо, бегающее на четырёх лапах и обладающее тонким обонянием и острым зрением. Временами Майкл Галлатин предпочитал быть волком, а не человеком.

Также мне хотелось отбросить некоторые условности баек про оборотней. Я не видел никакой необходимости в том, чтобы оборотни в своём перевоплощении были ограничены полной луной, как и в том, что это непременно должно происходить по ночам. Я хотел создать существ, которые, не желая мириться с обстоятельствами, всеми силами пытаются взять своё состояние под контроль. Это не значит, что у оборотня лёгкая жизнь – как сказал один из героев романа: «Оборотни никогда не умирают от старости».

По мере возможности я старался придать максимум правдоподобия становлению и жизни этих созданий. А значит, они должны были учиться переносить невероятные трудности. Ведь как ещё они могли жить, если не в диких условиях? Тем не менее я думаю, что это было бы очень здорово – научиться воспринимать мир как волк; научиться (а это задачка не из лёгких) бегать на четырёх лапах, используя хвост в качестве руля; научиться выслеживать добычу и убивать её зубами и когтями; научиться принципам выживания на уровне, в котором одновременно есть и жестокость, и изящество.

Сплав жестокости и изящества – именно этого я пытался достичь, и, надеюсь, небезуспешно. Действие «Часа волка» разворачивается во время Второй мировой войны и скачет между прошлым и будущим, дабы показать, как Майкл Галлатин стал оборотнем, а также проследить за тем, как, будучи британским агентом, он выполняет миссию в оккупированной Франции. Меня как-то спросили, почему в качестве временных рамок я выбрал именно Вторую мировую войну, а не современность. Мой ответ заключается в том, что период Второй мировой войны представляется – ошибочно или справедливо – весьма романтичным отрезком истории человечества. Романтичным в том смысле, что каждый человек понимал, кто тут злодей, а кто – герой. То был период апокалиптических решений и событий и, что ещё более вероятно, поворотный этап двадцатого века. Казалось, этот период идеально подходит для «Часа волка», который в основе своей является историей о противостоянии природы и технологий.

Ко всему прочему, в детстве я зачитывался книгами Яна Флеминга о Джеймсе Бонде, и мне хотелось создать персонажа, который ценил бы жизнь, но при этом не испытывал угрызений совести, если обстоятельства требовали от него прибегнуть убийству. Майкл Галлатин не из тех людей, что убивают ради удовольствия. Но он, определённо, опасный человек, поскольку знает (как и любой волк), что убийство есть основа выживания. Мне также хотелось, чтобы Майкл был не чужд состраданию, ведь его работа и смертоносная сущность – это не всё, к чему он стремится в жизни. Он профессионал своего дела, но уж точно не машина, и я хотел, чтобы в нём были сильны человеческие чувства.

Для меня «Час волка» – это своеобразный шаг в сторону; в том смысле, что роман этот, хоть в его основе и лежит история про оборотней, нельзя с полной уверенностью отнести к романам ужасов. Во всяком случае, к романам ужасов в их сверхъестественном смысле. Однако ужас в «Часе волка» присутствует – он вылеплен руками людей. А роль героя здесь отведена персонажу «пугающего жанра». Я хотел перевернуть с ног на голову крепко укоренившуюся в культуре идею о том, что оборотень – это тупое животное, которое при свете полной луны вынуждено рвать и уничтожать. В «Часе волка» мир вокруг оборотней жесток и разрушителен, тогда как сами оборотни убивают не для собственного удовольствия, а только ради выживания.

Прежде чем браться за написание книги, я с удовольствием изучал повадки волков и с жадностью проглотил уйму военно-исторических трудов и сведений о личностях той эпохи (некоторые из них выведены в романе). «Час волка» было чертовски весело писать, и я надеюсь в будущем продолжить историю Майкла Галлатина.

Перевод: Е. Лебедев

Роберт Маккаммон рассказывает, как написал роман «Грех бессмертия».

Вот каким вопросом бомбардируют всех авторов: «Откуда вы берете свои идеи?»

Ответить можно по-разному. Можно сказать, что вырезаешь из газет интересные статьи; что запоминаешь увиденное во сне; или что нечаянно подслушал разговор, из которого, как тебе показалось, позже проклюнется какая-нибудь история, и так далее, и так далее… Но я думаю, что на самом деле существует лишь два сплетённых воедино ответа: «Я видел нечто странное, и мне стало интересно».

Именно так на свет появился «Грех бессмертия», мой второй опубликованный роман.

Каждый день я ездил на работу одним и тем же маршрутом – по извилистому шоссе, пролегавшему через южную часть Бирмингема. По пути я всегда проезжал мимо выстроенного в готическом стиле и весьма неприветливого на вид дома. Перед ним стояла простенькая табличка, на которой значилось следующее: «Женский клуб». И больше ничего.

Женский клуб. Ладно. Будем отталкиваться от этого.

Я никогда не видел, чтобы кто-то входил в то здание или выходил из него, хотя перед ним были постоянно припаркованы машины. По вечерам там горел свет, а в окнах мелькали тени – кто-то выглядывал наружу? Женский клуб. Кто знает, чем они там занимаются? Каково назначение этого клуба? Кто вообще в него входит? Никто не знает. Клуб просто… всегда был там.

Теперь же мы вступаем в царство воображения. Представьте, если хотите, небольшой городок, чьим центром является Женский клуб. Само собой, это чудесный городок. Лужайки всегда безупречны, витрины опрятны и приковывают взгляд, улицы сияют чистотой, и кажется, что в городе никогда не случается никаких преступлений.

Но, разумеется, есть ещё этот Женский клуб.

Видите, как зарождаются идеи?

Городкам, окружавшим Вифаниин Грех, я дал названия реально существующих городов. После того как книга была опубликована, я получил письмо от мэра одного из тех местечек. В письме говорилось, что мне следует приехать в их края и провести там несколько дней, дабы убедится, насколько я ошибся в своих оценках.

Вот что предложила мне мэр.

Я не поехал.

Прочитав «Грех бессмертия», сами скажите: трус я или нет?

Я до сих пор не имею понятия, что происходило в том Женском клубе. Вернее, происходит, поскольку Женский клуб по-прежнему стоит на своём месте. Быть может, все мужчины подозревают, что за стенами любого места, куда нам нет доступа, творятся странные вещи. Быть может, это всего-навсего место, где… ну… в общем, ведутся всякие дела женского клуба.

Один мой друг, женатый уже много лет, прочитал «Грех бессмертия», а потом рассказал мне, как однажды, проснувшись глубокой ночью, он лежал и смотрел на мирно спавшую рядом с ним жену. Он сказал, что думал о лошадях в темноте и опускающихся секирах и задавался вопросом: всё ли ему известно о внутреннем мире жены? Возможно, мой друг опасался, что внутри её головы есть место, куда ему запрещён вход, и кто знает, что происходит за его стенами…

Не лучше ли оставаться в неведении?

А затем он прижался к жене, поцеловал её в щеку, и всё было хорошо. В конце концов это всего лишь книга. В нашем обществе близкие люди не убивают друг друга, не так ли?

Иногда я проезжаю мимо Женского клуба. Мне до сих пор не удалось увидеть, чтобы кто-то входил внутрь или выходил наружу. Тем не менее лужайки там всегда идеально ухожены, а само здание содержится в образцовом порядке; на дорожке, ведущей к парадному входу не видно ни единой соринки. Все так, как должно быть. Члены Женского клуба, вероятно, гордятся своим домом. Им известно, как много значит внешность в этом несовершенном мире.

Поздно ночью в Женском клубе горит свет.

И где-то – пусть даже только в кошмарных пейзажах воображения – слышится стук копыт в темноте.

Перевод: Е. Лебедев

Роберт Маккаммон рассказывает, как написал роман «Корабль ночи»

«Корабль ночи» – это второй написанный мною роман. Но при этом – третий опубликованный. Если вам вдруг захочется узнать, как так вышло, черкните мне письмо, и я с радостью поделюсь с вами историей о тёмных извилистых путях.

Собственно, начало «Кораблю ночи» положил рисунок динозавра, до смерти перепугавший меня, когда я был ребёнком. На рисунке была изображена водоплавающая зверюга с пастью, унизанной блестящими зубами. Зверюга выныривала из тёмных вод, чтобы вцепиться в лапу птеродактиля; в небе висела полная луна, и её свет, изливаясь вниз, отражался от увенчанных белыми гребнями волн. После того как все в доме уснули, я ещё долго лежал в кровати, прислушиваясь к шороху волн, набегавших на доисторический берег, и плеску огромной, отвратительной туши, что вырвалась из мрачных глубин на поверхность. Дэвид Мур, герой «Корабля ночи», вспоминает тот же самый рисунок.

У меня также вызывают восхищение всякие машины. Особенно корабли и подводные лодки. Мне сложно представить что-то более гнетущее, чем пребывание внутри трухлявой протекающей субмарины в двухстах футах под поверхностью воды. Те подводные лодки не просто так прозвали «стальные гробы», и выжить в них могли только люди со стальной волей. Многим экипажам немецких подлодок выжить не удалось.

«Корабль ночи» представляет собой смесь мечты и кошмара. Мечта состоит из идиллических места, языка и цветовой гаммы, тогда как за кошмар отвечает Корабль ночи: он вторгается в мечту и рушит её. Собирая материал для «Корабля ночи», я взял несколько уроков погружения с аквалангом, но не смог позволить себе поездку на Карибы. Меня до сих пор поражает, что в одном из отзывов, полученных мною на книгу, рецензент затратил уйму сил, дабы описать насколько точно, на его взгляд, мне удалось передать модуляции языка островитян. Я провёл немало часов, слушая калипсо и записи разговорного диалекта Карибов.

События и впечатления из повседневной жизни автора, всегда находят отражение в том произведении, над которым он или она в данный момент работает. В период написания «Корабля ночи» я жил в тесной квартирке, расположенной в южной части Бирмингема. Это была настоящая тараканья дыра. Если честно, пока я пытался заснуть, мой слух различал, как на потолке над кроватью неистово носятся тараканы. Ко всему прочему, мои соседи сверху всю ночь напролёт слушали музыку на чудовищной громкости, так что в два или три часа ночи, можно было услышать, как прочие соседи барабанят по стенам, требуя выключить стереосистему. Странный ритмический стук, доносившийся со всех сторон в предрассветные часы, хорошо отложился у меня памяти и умудрился пробраться в «Корабль ночи». Когда в романе экипаж молотит по гниющей обшивке субмарины, это на самом деле раздражённые соседи пытаются в два часа ночи заставить замолчать «Led Zeppelin». Тараканов на потолке я приберёг для другой книги.

Теперь, спустя восемь или девять лет после первой публикации «Корабля ночи», я частенько думаю об острове Кокина. Это чудесное место, окружённое изумрудными водами, светящееся золотистым песком и овеваемое свежими пассатами; легкий ветерок раскачивает зелёные пальмы, а в воздухе витают ароматы корицы и кокоса. Его создал юноша, чья квартира смотрела окнами на автомобильную свалку; окна были забраны решётками от грабителей, а из соседской кухни долетал запах подгоревшего лука. Эх, роскошь воображения…

«Корабль ночи» – это сплав мечты и ночного кошмара. В нём говорится о заточении и бегстве и о том, что я называю «омутом судьбы». Дэвид Мур думал, что вырвался из омута, однако омут ждал его. Ждал под толщей изумрудных вод – там, где монстры лишь дремлют, но никогда не спят.

Перевод: Е. Лебедев

Роберт Маккаммон говорит о своём романе «Лебединая песнь»

Я всегда думал, что любой фильм, основанный на книге или рассказе, может наградить писателя великолепным опытом. Потому что фильм (неважно хорошим он получился или плохим) является отражением того, как другие люди превращают авторский текст в зримые образы. Писатель создает словесные картины, после чего люди, которые не были напрямую вовлечены в созидательный процесс, ставят себе целью придать плотность этим словесным картинам. Но, как мне кажется, истинной задачей всякого автора является создание ментального кино: нужно разобраться с освещением, костюмами, подбором актёров, гримом, спецэффектами и режиссурой, а также убедиться, что по сигналу весь реквизит окажется на нужных местах. Я надеюсь, что читатели воспринимают мои книги будто фильмы, которые можно во время чтения просмотреть у себя в голове. Как говорится, дьявол кроется в деталях. Если детали отсутствуют, то сцене чаще всего не достает жизненности.

Все эти долгие хождения вокруг да около были нужны, чтобы написать следующее: издательство «Дарк Харвест» только что выпустило иллюстрированную версию «Лебединой песни», и для меня это оказалось интересным опытом – увидеть, как художник воплотил в жизнь сцены из созданного мною ментального кино. С деталями тут полный порядок. Если что-то присутствовало в сцене, это присутствует и на иллюстрациях. В общем, я хочу поблагодарить Пола Майкола и двух художников, корпевших над книгой, – Чарльза и Венди Лэнгов – за превосходный труд. Пол Майкол пообещал, что «Лебединая песнь» в исполнении «Дарк Харвест» будет качественной работой, а Лэнги привнесли в эту работу дополнительное измерение качества, которым я очень и очень горжусь.

Книги, они ведь как дети. В процессе написания все они обрастают личными чертами. Одни из них становятся милыми и нежными, другие – вредными и задиристыми, третьи ни в какую не желают взрослеть, а четвёртые несутся вперёд с такой прытью, что буквально тащат вас за глотку. И дело здесь, как ни странно, вовсе не в продолжительности или сложности. Просто всё обстоит именно так. Ни одна из когда-либо написанных мною книг не появлялась на свет так же, как предыдущая, хотя стиль моей работы всегда оставался одним и тем же. Рождение «Лебединой песни» прошло довольно гладко – в том смысле, что работа протекала плавно от самого начала и до конца. «Кусака» был настоящей зверюгой: примерно в шестидесяти страницах от финала, я вдруг понял, что допустил страшную ошибку, из-за чего пришлось вернуться на двести страниц назад и всё переписать. «Участь Эшеров» едва меня не доконала, а «Неисповедимый муть» не доставил особых проблем. «Час волка» – книга, работать над которой было по настоящему весело; вероятно, это были самые лёгкие роды, несмотря даже на то, что действие романа металось туда-сюда во времени. Однако моя последняя книга – «Моё!» – оказалась куда более крепким орешком, хотя сама история проста и прямолинейна. Поэтому трудно сказать каким будет ребёнок, пока вы не углубитесь в процесс созидания. Вам просто нужно сжать зубы и, надеясь на лучшее, вновь приготовиться к встрече с дьяволом деталей.

Меня попросили рассказать, как и почему я написал «Лебединую песнь». Мне бы хотелось объяснить, почему я не желаю этого делать.

«Лебединую песнь» я теперь считаю делом далёкого-далёкого прошлого. И это несмотря на выход нового издания в твёрдой обложке, которое выглядит потрясающе и, надеюсь, выполнено по высшему разряду. Не так давно я получил письмо, адресованное Роберту «Мистеру Лебединая Песнь» Маккаммону. Ну так вот… Прежде всего позвольте сказать следующее: я очень-очень рад откликам читателей на «Лебединую песнь»; рад, что книга продолжает рассказывать людям о надежде в мире, где слово «надежда» звучит как ругательство. Да, это здорово… И всё же я недоволен. Я хочу большего. Меня не прельщают ни деньги, ни слава, ни экранизации, ни статус знаменитости. Я хочу добиться большего от самого себя и не собираюсь позволить кому бы то ни было хоть на секунду поверить, будто «Лебединая песнь» станет лавровым венком у меня на голове.

Я намереваюсь написать книги и получше. Как намереваюсь написать и не такие хорошие. Но главное – я намерен писать разнообразные книги. Многие люди присылали мне письма с настойчивой просьбой сочинить продолжение «Лебединой песни». Большинство своих книг я оставляю открытыми для продолжений – не для того, чтобы иметь возможность их написать, но чтобы читатели могли сами, в своём воображении, продолжить сюжетную канву. Продолжения всегда хуже первоисточника, и редкие из них не вызывают разочарования. Сказав это, я также должен сообщить, что вынашиваю мысль, написать продолжение «Часа волка» – через три или четыре года. Я бы хотел сделать это, поскольку получал истинное удовольствие, работая над оригиналом; поскольку я мог бы рассказать нечто новое и поскольку мне, возможно, было бы интересно создать серию книг, продолжающих сюжетную линию Майкла Галлатина, но уже в современном мире. Это будет далеко не «Час волка-2». Вы уж поверьте.

Для меня писательство – это величайшая свобода. Я не использую в работе планы или наброски. Как правило, я не знаю, что будет происходить между одной точкой повествования и другой, хоть я и вырабатываю так называемый «указатель сцен» – этакую дорожную карту произвольной формы. Писательство – это большое приключение, паломничество в неизвестность. Иногда странствие проходит в ночи, и тогда вы ненадолго теряете дорогу. Но, когда вы доберетесь до пункта назначения и увидите свет в окнах домов, вашу радость будет невозможно описать.

Некоторое время назад я почти было сдался. Мне до смерти обрыдло слышать, будто я – «Стивен Кинг для нищих», что «забрёл на территорию Кинга и Страуба» и что я плагиатор и халтурщик без собственного стиля. Я чуть было не послал всё к чёртовой матери, и какое-то время просматривал объявления о найме, пытаясь понять, чем ещё я мог бы заняться.

Когда я опустился на дно этого пруда, я понял, что больше ничего не умею – только писать. К добру иль к худу, но я был женат на писательстве и должен был продолжать заниматься любимым делом, что бы там мне ни говорили.

Итак, вот к чему мы пришли.

Я не всегда хотел писать романы ужасов.

Моя новая книга, «Моё!», не является романом ужасов в его сверхъестественной ипостаси, хотя, безусловно, представляет собой описание ужасов реального мира. Следующим я могу написать роман-фэнтези. Также у меня есть начальные наработки научно-фантастической книги. Я планирую создать историю любви (своего рода), действие которой развернётся в первом десятилетии 17-го века. А ещё я могу написать книгу о дальнейших приключениях детектива Дюпена – персонажа, придуманного Эдгаром По. Как бы то ни было, но суть в том, что писательство – это свобода. Свобода идти куда угодно, быть кем угодно, видеть что угодно и заниматься чем угодно – и я понятия не имею, где пролегает граница.

Как я говорил выше, возможно, мне удастся написать книги, которые будут лучше других моих книг. Но одно я могу сказать наверняка: я не собираюсь повторяться. И не собираюсь прекращать попытки улучшить свои навыки писателя. Легко сказать – трудно сделать. Я знаю, где искать объявления о найме; я видел их серую торжественность, их приглашение в мир замков и ключей. Я там не приживусь.

Мне снова хотелось бы поблагодарить Пола Майкола и чету Лэнгов за прекрасную работу над опубликованным в «Дарк Харвест» изданием «Лебединой песни». А также за предоставленную мне возможность понять, что дьявол кроется в деталях. Прошлое – это вступление. Отсюда мы и двинемся вперёд.

Перевод: Е. Лебедев

Письмо Роберта Маккаммона, знакомящее читателей с романом «Моё!»

Дорогие читатели.

Хочу воспользоваться подвернувшейся возможностью и представить вам свой новый роман – «Моё!»; в мае издательство «Покет Букс» планирует выпустить его в твёрдом переплете.

Приступая к работе, я собирался написать историю о привидениях. А когда закончил, у меня получилось «Моё!» Не совсем та книга, за которую я брался, и, определенно, не история о привидениях в их привычном понимании. И всё же эта книга – о них, о призраках. В «Моё!» речь идёт об ушедшей эпохе и женщине, которую преследуют призраки минувшего. О женщине, которая умерла, но продолжает жить.

Мери Террор, женщина, потерявшаяся во времени. Она тоскует по дням радикальной воинственности и подпольной журналистики. По эпохе ультрафиолетовых плакатов, пинцетов для «косяков», клубничных благовоний и психоделических грез. Словно прикосновения старого любовника, она вспоминает насилие тех времен: столкновения со «свиньями» в университетских городках, бомбы «Нелегальных синоптиков», ярость «Чёрных пантер», холодную расчётливость Симбионистской армии освобождения. Её братьев и сестер по банде – по яростной банде «Штормовой Фронт» – уже давно нет в живых. Ту банду в 1972 году уничтожила полиция. Во время перестрелки Мери лишилась своего ещё не рождённого ребенка. Ей самой удалось вырваться из того ада, и с тех пор она живёт одна, пытаясь сбежать ото всех убийств её прошлого. В своей комнатушке она беседует с Богом и внимает его повелениям, изрекаемым со скоростью 33,3 оборота в минуту. Она выжидает, словно свернувшаяся кольцами змея. Вокруг неё – целый арсенал оружия, и она жадно принюхивается, пытаясь уловить в воздухе горький, ненавистный запах «свиней». Мери Террор безумна. Мери Террор смертельно опасна.

И Мери Террор хочет ребёнка.

Что стало с теми детьми 60-х, которые выучили язык ненависти, которые клялись на своих окровавленных манифестах и уверяли, что никогда не сдадутся? Что стало с теми уцелевшими душами, когда стрелки часов их жизни промчались через день, и наступил вечер – быстрый, жестокий и заполненный одиночеством? Что с ними стало, когда мир отвернулся от них?

Многие изменились. Они отложили брюки-клёш, обрезали волосы и влились в общий поток. Поток, который всегда устремляется в будущее. Многие женились, вышли замуж, обросли семьями. Теперь им не даёт покоя рэп и мысль, что их дети подсели на наркотики. Они пошли дальше.

Но Мери Террор, с кровью на руках и тьмой в сердце, видит смысл жизни совсем в ином. Она хочет обратно – в запутанный лабиринт прошлого. Обратно в царство бомб, оружия и скоростных шоссе, которые через населённые призраками земли ведут к мечтам о славе.

Мери Террор собирается в обратный путь. Она жаждет вернуть утраченную молодость и свои дни в Штормовом Фронте – лучшие дни её жизни.

И на сей раз у неё на руках будет ребёнок.

Пусть даже не её.

Итак, о призраках ли эта история? Да. Я думаю, что «Моё!» именно о них. О призраках места и времени. О призраках прошлого, чей шёпот доносится с пожелтевших страниц журнала «Роллинг Стоун». Странствие Мери Террор вот-вот начнётся. Странствие в страну, где прошлое и настоящее сошлись в жестоком и беспощадном поединке.

Перевод: Е. Лебедев