Текст книги "Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)"
Автор книги: Роберт Рик МакКаммон
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 53 страниц)
Robert McCammon. "Pin", 1989.
Я сделаю это.
Да. Сделаю.
Я держу булавку в руке; сегодня вечером я собираюсь заглянуть во внутреннее солнце.
И тогда, когда я до краев буду полон ослепительным сиянием и жаром, когда мой мозг заполыхает таким пожарищем, что хоть звони во все колокола, я прихвачу в «Макдональд» на углу свой винчестер, и посмотрим, кто что кому скажет.
Вот, пожалуйста, разговариваешь сам с собой. Так здесь больше никого нету, с кем же мне разговаривать? Нет, нет; здесь моя подружка. Вот она, у меня в руке. Да ты знаешь. Булавка.
У меня есть остренькая подружка-невеличка. Ты только взгляни, как блестит это крохотное острие. Она – Булавка – завораживает. Она говорит: смотри на меня смотри долго и внимательно и увидишь во мне своё будущее. Очень острое будущее, и в нем – боль. Булавка лучше Бога, потому что Булавку я могу держать в руке. Бог где-то терзается и стонет в тишине… где-то там, наверху. Высоко-высоко за потолком. Черт, трещина, а я и не знал. Неудивительно, что этот паскудный потолок в этом месте протекает.
Ну, так. Джонни – нормальный парень. В смысле, стрелять в него я не стану. Он в порядке. Остальные… бац, бац, бац, ровно две секунды – и все в этой лавочке покойники. Мне не нравится, как они захлопывают рты, когда я прохожу мимо, точно у них есть секреты, которые мне знать не положено. Как будто у человека могут быть секреты, если он целый день возится с машинами, чинит тормозные колодки да клеит шины, и под ногти ему забивается такая грязюка, что не отмоешь. Хороши секреты! А вот Булавка… у Булавки секреты есть. Сегодня вечером я узнаю их и поделюсь своим знанием с людьми на углу, с теми, кто жрет гамбургеры в безопасном, надежном мире. Держу пари там крыша не течет будь она неладна я заставлю её потечь всажу пулю навылет ну так.
Я потею. Тут жарко. Подумаешь, новость – вечер-то летний.
Булавочка, ты такая хорошенькая, аж слеза прошибает.
По-моему, фокус в том, чтобы не моргать. Я слышал про таких, кому уже случалось делать это. Они видели внутреннее солнце и выходили сияющие, светозарные. Здесь у меня всегда темно. В этом городе всегда темно. По-моему, им требуется немного солнечного света, как думаешь?
Вообще-то с кем это ты беседуешь? Я, сам, с собой. Вместе с Булавкой выходит четверо. Черт возьми, можно бы сыграть в бридж, если б была охота. Лукас любил играть в бридж; любил жульничать и по-всякому обзываться да все равно что ещё тут делать? О, эти белые-белые стены. По-моему, белый – цвет Сатаны, ведь у него нет лица. Я видел по телевизору проповедника-баптиста и на нем была белая рубаха с закатанными рукавами. Он говорил подходите поближе по проходу ну давайте давайте подходите пока можно и я покажу вам дверь в Царствие Небесное.
Это большая белая дверь, сказал он. Сказал и улыбнулся да так улыбнулся о я-то знал просто знал что на самом деле он говорит ты смотришь меня верно Джои? На самом деле он говорил: Джои ты же все знаешь о больших белых дверях не так ли ты знаешь что когда они с размаху захлопываются слышно как щелкает задвижка и бренчит в замке ключ и ясно что эта большая белая дверь уже не откроется пока кто-нибудь не придет и не откроет её. Когда она закрывалась открывалась она всегда очень нескоро.
Я всегда хотел стать звездой. Как в кино или по телеку, кем-нибудь важным, чтоб вокруг было полно народу и все они кивали бы и говорили да-да как верно вы очень разумно рассуждаете. Вид у них всегда такой, будто они знают, куда идут, а ещё они вечно торопятся туда попасть. Ладно, я тоже знаю, куда сейчас пойду. Прямиком на угол, туда, где золотые арки. Выгляни из окошка, их видать. Вон, машина к ним заворачивает. Субботний вечер, народу будет полно. Яблоку негде упасть. У моего винчестера семизарядный магазин. Рифленый чёрный орех. Атласная полировка. Резиновая накладочка на прикладе. Весит он семь фунтов – хороший вес. И запасные пули у меня тоже есть. Субботний вечер, полно народу. Вечер встреч, о да я надеюсь она там эта девчонка ну знаешь та что водит синий «Камаро» у неё длинные светлые волосы и глаза как брильянты. Брильянты твердые, но всадишь в такой брюлик пулю – и он сразу мягчеет.
Не станем мы про неё думать, Булавочка, верно? Не-е! Ежли она там – это Судьба. Может, в неё я стрелять не стану, и она увидит, что я славный парень.
Держи Булавку близко. Ближе. Ещё ближе. Против правого глаза. Я долго думал об этом. Решение далось нелегко. Левый или правый? Я правша, стало быть, логично использовать свой правый глаз. Я уже вижу, как солнце искрится и сверкает на кончике Булавки, точно обещание.
О, что я мог бы сделать, будь у меня автомат. Элиот Несс, «Неприкасаемые» – какая-нибудь штучка типа «томми» [10] 10
Пистолет-пулемёт Томпсона, сорок пятый калибр.
[Закрыть]. Я наверняка сумел бы отправить за ту большую белую дверь уйму народу, ведь верно? Понимаешь занятно получается то есть просто настоящая хохма всем охота попасть в Царствие Небесное но все боятся умереть. Вот что я собираюсь сказать когда зажгутся прожектора и парень из новостей сунет мне под нос микрофон. Сперва надо побриться. И надеть галстук. Нет, в галстуке меня не узнают. Надо будет надеть свою серую форму серую вот цвет для мужчины. Серый телекамера хорошо берет.
Поговори со мной, Булавочка. Скажи, что больно не будет.
Ах ты лживая сучонка.
Нужно попасть в центр. В то черное местечко. Она должна войти глубоко. По-настоящему глубоко, и тебе придется проталкивать её все дальше, до тех пор, пока не увидишь внутреннее солнце. Знаешь, я готов спорить на что угодно, это место все равно мертвое. Уверен, в этой чёрной точке даже боли никакой не почувствуешь. Просто воткни и проталкивай и увидишь как вспыхнет солнце а потом когда все будет сказано и сделано можно будет сходить на угол и съесть гамбургер.
Пот так и льет. Жаркий вечер. Толку от этого чертова вентилятора как от козла молока, шум один.
Ты готов?
Ближе, Булавочка. Ближе. Вот уж не знал, что острие может казаться таким большим. Ближе. Почти впритык. Не моргать! Моргают трусы никто отродясь не мог сказать что Джои Шэттерли трус нет сэр!
Погоди. Погоди. Я думаю, не обойтись без зеркала.
Я нюхаю у себя под мышками. Шариковый дезодорант «Бэн». Ты же не хочешь чтоб от тебя разило потом когда на тебя направят прожектора вдруг последние новости делает не парень а девчонка та с большими титьками и словно отмороженной улыбкой?
Нет бриться ни к чему я выгляжу отлично. О черт «Бэн» кончился. «Олд Спайс» это подойдет. Мой батя всегда пользовался «Олд Спайс» как все папаши. И славный же был денек мы посмотрели как «Красные» играют с «Пиратами» и он купил мне пакетик арахиса и сказал он мной гордится. Денек что надо. Ну, он был хоть и чудак а настоящий Морской Пехотинец факт. Я помню эту чушь про Иводзиму [11] 11
Иводзима – остров на юге Японии, захваченный США во время Второй Мировой войны, в 1944 г.
[Закрыть], когда он тронулся и запил все Иводзима да Иводзима я хочу сказать он прожил это в уме миллион раз. Отошнело слушать про всех тех кто сгинул на Иводзиме и про то почему надо гордиться тем что ты американец и про то что все стало не так как раньше было. Все переменилось, верно? Кроме «Олд Спайс». Его до сих пор продают, и бутылка все такая же. Иводзима Иводзима. А потом он пошёл и сделал вот что прицепил в гараже к потолку веревку и шагнул со стремянки а я тут и войди за великом и батина ухмылка которая говорила Иводзима.
Ох мам я не нарочно его нашел. Почему ты не зашла туда тогда ты могла бы возненавидеть себя.
Ладно тогда выдался хороший день мы посмотрели как «Красные» играют с «Пиратами» и он купил мне пакетик арахиса и сказал он мной гордится. Он был настоящий Военный Моряк.
Черный кружок в зеркале выглядит маленьким не больше точки. Но Булавочка меньше. Острая как правда. В мой винчестер входит семь пуль. Великолепная семерка мне всегда нравился Стив Мак-Куин у него там такой маленький обрез Стив по-моему помер от рака.
Булавочка ты такая красивая. Я хочу научиться всякому разному. Хочу знать разные секреты. Я буду шагать в сверкании внутреннего солнца гордый и высокий как Военный Моряк на горячем песке Иводзимы. Ближе, Булавочка. Ещё ближе. Почти все. Рядом чёрный кружочек, немигающая чернота. Гляди в зеркало, не гляди на Булавку. Не моргать! Ближе. Спокойней, спокойней. Не…
Упала. Только не закатись под раковину! Достань Булавку, достань её! Не упусти…
Вот ты где. Милая Булавочка, милая подружка. У меня потеют пальцы. Вытрись полотенчиком – аккуратно, как следует. «Холидэй-Инн». Когда это я останавливался в «Холидэй-Инн»? Когда ездил навещать мамулю ах да верно-верно. В старом доме жил ещё кто-то мужчина и женщина я так и не узнал их имена а мамуля она просто сидела там где кресла-качалки и говорила про отца. Она сказала её приезжал повидать Лео а я сказал Лео же в Калифорнии а она сказала ты ненавидишь Лео да? Я не испытываю к Лео ненависти. Лео хорошо заботится о мамуле посылает ей деньги и держит её там в том доме но я скучаю по старому дому. Нынче все не так как бывало планета крутится все быстрее и быстрее и иногда я держусь за кровать потому что боюсь как бы мир не скинул меня точно старый башмак. Поэтому я вцепляюсь крепко костяшки пальцев у меня белеют и очень скоро я снова могу встать и ходить. Крохотными шажками, будто малое дитя.
Что это за машина просигналила? «Камаро», да? Блондинка за рулем? Семь пуль. Я много клаксонов гудеть заставлю.
Какая Булавочка прямая и сильная, будто маленькая серебряная стрела. Как и кто сделал тебя? Булавок миллионы и миллионы, но Булавочка только одна. Моя подружка, мой ключик к правде и свету. Ты сияешь и подмаргиваешь и говоришь загляни во внутреннее солнце и прихвати свой винчестер к золотым аркам куда боятся ходить Военные Моряки.
Я сделаю это.
Да. Сделаю.
Ближе. Ближе.
Прямо против чёрного. Сияющее серебро, исполненное правды. Булавочка, подружка моя.
Гляди в зеркало. Не моргай. Ох… пот… пот так и льется. Не моргай!
Ближе. Почти есть. Серебро, до краев заполняющее черноту. Почти. Почти.
Ты не будешь моргать. Нет. Не будешь. Булавочка о тебе позаботится. Булавочка поведет тебя. Ты. Не. Будешь. Моргать.
Думай про что-нибудь другое. Думай про… Иводзиму.
Ближе. Ещё чуть-чуть.
Один укол. Быстро.
Быстро.
Есть.
Уй.
Уй. Нет. Нет. НЕ МОРГАЙ. Не надо, договорились? Да. Теперь понял. Уй. Больно. Чуть-чуть. Булавочка, подружка моя. Сплошь серебро. Больно. Правда глаза колет, вот и ты тоже. Да-да. Ещё тычок. Быстро.
О ИИСУСЕ. Глубже. Капельку глубже. Ох не моргай пожалуйста пожалуйста не моргай. Смотри туда туда да в зеркало втыкай глубже я ошибался чёрный кружочек не мертвый.
Глубже.
Ох. Ох. Так. Ох. ВЫТАЩИ! Нет. Глубже. Я должен увидеть внутреннее солнце я потею Джои Шэттерли вовсе не трус нет сэр нет сэр. Глубже. Тише, тише. Ох. На этот раз лучик света. Синего света. Не внезапно открывшееся полыхающее солнце – холодная луна. Втыкай, втыкай. Ох. Ох. Больно. Ох, больно. Синий свет. Пожалуйста не моргай втыкай глубже ох ох пап где мой велик?
ОХ БОЖЕ ВЫТАЩИ ВЫТАЩИ ОХ БОЛЬНО ВЫТА…
Нет. Глубже.
Моё лицо. Оно подергивается. Острая боль. Явственная острая боль. Судорога. Семь пуль. Вниз к золотым аркам и ещё глубже туда где внутреннее со…
Ох… больно… так… хорошо…
Булавочка входит в глубь. Медленно. Холодная сталь. Я люблю тебя, пап. Булавочка открой мне правду открой мне открой мне открой…
Глубже. Сквозь биение крови. Центр немигающей черноты. Белое стало красным. Семь пуль, семь имен. Глубже, к центру внутреннего солнца.
О! Вот оно! Я увидел его! Вижу! Вот же оно, вот! Я увидел его мгновенный проблеск втыкай глубже в мозг где внутреннее солнце сюда сюда! Вспышка света! Булавочка, отведи меня туда. Булавочка… отведи меня туда…
Пожалуйста.
Глубже. За границы боли. Холод. Внутреннее солнце жжет. Заставляет улыбаться. Я почти на месте.
Втыкай глубже. Всю Булавку, до конца. Страсть как больно.
Белый свет. Фотовспышка. Привет, ма! Ох… вот… вот… вот здесь…
Булавочка, спой мне.
Глубже.
Я люблю тебя папа ма мне так жаль что мне выпало найти его я не нарочно я не…
Ещё одно нажатие. Несильное. Булавка почти исчезла. Мой глаз отяжелел, он отягощен грузом увиденного…
Булавочка, спой мне.
Глуб…
Перевод: Е. Александрова
ЯщерRobert McCammon. "Lizardman", 1989.
Ящер, король здешних земель, скользил по ночному болоту, подгоняемый потоком воздуха, и скрежетал зубами.
В костях у него зрело предчувствие. Мощное предчувствие. И он был достаточно стар и мудр, чтобы доверять подобному ощущению. Сегодня ночью – да, сегодня – он разыщет зверя, которого искал. Там, среди кипарисов и заиленных пойм, где-то между восходом луны и утренней зарей, его дожидался Старый Папа, облаченный скрюченную зелень. Этой ночью он собирался засвидетельствовать своё почтение Старому Папе – монстру, что перемалывает кости и пожирает плоть; он собирался затянуть лассо на его глотке и, воткнув багор в бледное брюхо, пронзить твердое, как пушечное ядро, сердце.
Ящер жевал незажженную сигару и вел глиссер через море водорослей; ветер сдувал с коричневого лица длинные седые волосы. Свет единственной аккумуляторной лампы, установленной на раме позади сиденья, вспарывал пространство впереди судна, однако Ящер без труда отыскал бы дорогу и в темноте. Он знал звуки болота: стрекот, кваканье и шебуршание, и знал его запах – затхлый, влажный аромат земли, зажатой между сушей и морем. Ящер странствовал по этому краю и в засуху, и в сезон дождей; знал его, как человек знает свою старую рубашку. И все же, за все эти бесчисленные годы Старый Папа, отыскавший какой-то тайный закуток, так и не пожелал выйти поиграть.
– Ты выйдешь, – проворчал Ящер, и ветер проглотил его слова. – Сегодня ты выйдешь, правда? Так точно, сэр, нынче ты объявишься, и мы с тобой немного потанцуем.
Он повторял эти самые слова каждый вечер, когда покидал побережье и углублялся в болото. Произносить подобное уже стало привычкой, ритуалом… Но сегодня… сегодня он чувствовал: это не просто пустая болтовня. Он почти видел, как сказанные им слова впиваются в шкуру Старого Папы, словно дротики в древесную кору, и Старый Папа беспокойно шевелится в своей подводной пещере, открывает один красный глаз, и одинокий пузырек воздуха вырывается из огромного, отвратительного рыла.
Слегка надавив морщинистой рукой на рулевой рычаг, Ящер сменил направление. Теперь он двигался на юго-юго-запад, в душистое и прогорклое сердце топей. Туда, где жимолость покрывает гниющие остовы лодок, а лягушки размером с обеденное блюдо поют точно Джонни Кэш. Некоторые из потонувших суденышек раньше принадлежали друзьям Ящера – другим ящерам, которые бороздили саргассовы моря топей в поисках Старого Папы и обрели тут вечный покой. Тела их так и не нашли. Но Ящер знал, где они. Их кишки и хрящ пошли на корм Старому Папе, кровавыми ручьями омыли тушу рептилии, чтобы низвергнуться на тридцать футов в чёрную грязь. Их кости гнили на дне, подобно серым замкам, чьи крепостные стены, неспешно поглощаемые мхом, превращались в бархатистый ил. Ящер знал. Его друзья – старые хвастуны, ублюдки да убийцы – жили за счет болота, и теперь болото возводило на их скелетах новый фундамент.
– Собираюсь поплясать чутка, – произнес Ящер и снова подрегулировал рычаг; воздушный винт ревел за спиной. – И немного порезвиться.
Он встретил шестьдесят три лета, и этот знойный август был шестьдесят четвертым по счету. Солнце Флориды закоптило его кожу, покрытую пятнами и веснушками; темно-карие, почти черные, глаза южанина ничего не выражали. Он жил один, хлебал ядовитое виски прямо из самогонного аппарата, играл в нечестивый пятикарточный стад, имел за плечами двух бывших жен, которые и слышать о нем не хотели, и зарабатывал на жизнь шкурами аллигаторов. Он, конечно же, внес и свою лепту в браконьерство, однако аллигаторы все больше свирепствовали во Флориде – и вскоре был объявлен открытый сезон охоты. На прошлой неделе он прочёл в газете, что в Сарасоте аллигатор оттяпал три пальца у игрока в гольф, сунувшего руку в куст, чтобы достать мячик. Ящер ничуть не удивился. Аллигаторы охотятся за всем, что движется или чем двигают. Подлые сукины дети. Почти такие же подлые, как он сам. Ну, чтобы убить злобного выродка, считал Ящер, нужен другой злобный выродок.
Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А ещё в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин – нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко – миля или около того, если по прямой.
Топь не пугала Ящера. Это, естественно, не означало, что он вознамерился стать закуской для аллигатора. Вовсе нет. В глиссере он держал два багра, дубинку, истыканную торчавшими, словно иглы дикобраза, гвоздями, двухствольный дробовик, бэнгстик и веревку. А также приличный запас еды, воды и бензина. Болото – хитрый зверь; оно усыпляет тебя, заманивает в ложные протоки, а затем, когда ты уверен, что внизу шесть футов воды, выблевывает полосу грязи под киль твоей лодки. Паника здесь означает смерть. В туристический сезон Ящер зарабатывал немного лишних деньжат, показывая салагам-новичкам окрестности. Его всегда изумляла изнеженность туристов, их избалованность и чистота. Когда охотник приводил сюда зевак, то почти слышал, как болото жадно облизывается, и поэтому всегда придерживался только широких, проверенных каналов, показывал молокососам несколько змей, оленей и прочей ерунды, а затем живо вез их обратно. Они думали, что видели топь – Ящер же просто улыбался и брал у них деньги.
Семинолы… Ну, собственно, это племя сказочников. Если вы уговорите какого-нибудь семинола отвести вас в небольшую деревушку, где жил Ящер, тот поведает вам такое, от чего волосы зашевелятся на голове. Например, историю о Старом Папе, аллигаторе-призраке, которого не способен убить простой смертный, и лишь Бог может сразить чудовище. Или о том, что Старый Папа спустился в сердце болот на молнии, а любой, кто отправиться искать его, в конце концов превратится в кучу аллигаторьего дерьма.
В последнее Ящер почти верил. Слишком уж много его друзей пришли сюда, но не вернулись обратно. О да, у болота были зубы. Сожрет и не подавиться. Затянет в свои черные недра. Что есть, то есть.
Охотник сбавил скорость. Фонарь высветил зеленую трясину впереди: огромные листья кувшинок и переливчато искрившуюся изумрудную ряску. Воздух был тяжелым, влажным и едким от испарений. Над водой стелился туман, и в этом тумане тлели красные рубины – глаза аллигаторов, следившие за приближением человека. Когда глиссер подходил ближе, головы рептилий погружались с вязким хлюююю пающим звуком, а после снова появлялись в пенистом следе за кормой. Преодолев ещё около сотни ярдов, Ящер вырубил пропеллер, и глиссер бесшумно поплыл сквозь мглу.
Закурив сигару, он выпустил облачко дыма, затем достал веревку и стал завязывать на ней скользящую петлю. Глиссер скользил по листьям кувшинок, вынуждая лягушек с кваканьем спасаться бегством. Сразу после участка с кувшинками начиналось более глубокое русло, пролегавшее между зарослями камыша. У границы этой протоки Ящер и бросил за борт якорь – заполненный бетоном резиновый сапог. Глиссер замер в камышовых дебрях на краю глубокого канала.
Охотник закончил возиться с веревкой и, опробовав петлю несколько раз, убедился в её прочности. Затем он взял металлический бидон, открыл его и, зачерпнув оттуда куски окровавленной конины, насадил их на крупный зубец, подвешенный к концу цепи, которая, в свою очередь, крепилась к металлической раме пропеллера и была снабжена небольшим колокольчиком. Он швырнул цепь с приманкой в камыши, а затем, погасив свет и положив под руку багор и лассо, устроился на своём насесте.
Попыхивая «Белой совой», охотник взирал на звезды и белый полумесяц, карабкавшийся на небо. Вдалеке, в стороне Майами, небосвод полыхал заревом. В ночном воздухе чувствовалось электричество. Кожу на голове покалывало, а волоски на тыльной стороне жилистых, покрытых татуировками рук вставали дыбом. При росте всего пять футов семь дюймов охотник весил около ста шестидесяти фунтов, но по силе сравнился бы с полузащитником «Дельфинов». Плечи его бугрились мускулам. Он совершенно не походил на какого-нибудь старого добродушного дедулю. Он проводил взглядом падающую звезду – алую жилку, плевавшую искрами. Ночь пульсировала, и он ощущал это, словно удары могучего сердца. Где-то справа взволнованно взвизгнула ночная птица, и вслед за ней раздался похожий на звук контрабаса рев аллигатора. Сегодня болото бурлило. Тучи москитов вились у лица Ящера, но жир и зола, которыми он натер кожу, защищали от укусов. Вновь возникло то непреодолимое чувство, что посетило его, когда он готовился покинуть побережье: нынче ночью должно что-то случиться, что-то необычное. Болото знало это, а значит знал и Ящер. Возможно, Старый Папа выполз поохотиться – злой и голодный. Возможно. Год назад Лэйни Аллен видел Старого Папу именно здесь, в этом самом канале. Большие аллигатор плавали по протоке подобно субмаринам – спокойные на глубине, яростные на поверхности. Лэйни Аллен – упокой, Господь, его душу – сказал, что самый крупный из тех аллигаторов выглядел жалко на фоне Старого Папы. Сказал, что глаза Старого Папы светились в темноте, словно фары 'кадиллака', а его эбеновая с зеленым шкура была такой толстой, что на ней пустил корни кипарис. Волна, поднятая Старым Папой, могла бы потопить глиссер, утверждал Лэйни, и от зубастого рыла до клиновидного хвоста Старый Папа походил на плывший по каналу остров.
В апреле Лэйни и Ти-Бёрд Стоукс, вооружившись дробовиками, винтовками и несколькими связками динамита, отправились сюда, чтобы выкурить Старого Папу из его потайного логова. В мае один из семинолов нашел то, что осталось от их глиссера: воздушный винт и часть расколотой кормы.
Колокольчик зазвенел, и Ящер ощутил покачивание лодки – аллигатор заглотил наживку.
Сжимая зубами окурок сигары, он снял с держателя позади сиденья мощный фонарь и включил его. На конце цепи, взбивая воду, крутился волчком аллигатор. Луч фонаря нашарил его в камышах. Это оказалась не слишком тяжелая молодая особь около четырёх футов длиной, но взбешенная, словно низвергнутый в ад Люцифер, и готовая к драке. Ящер слез с насеста, надел перчатки из воловьей кожи, и стал наблюдать, как аллигатор сражается с вонзившимися ему в челюсти зубцами. Хвост зверя лупил из стороны в сторону, и в человека летели хлопья пены и брызги чёрной грязи. С этим Ящер ничего не мог поделать. Хотя он и аллигатор всегда пребывали на противоположных концах цепи, охотник находил дикую красоту в пилообразном оскале, в красных, пылающих глазах и в бьющемся, покрытом тиной теле. Деньги, однако, ему нравились больше, и шкуры аллигаторов помогали сводить концы с концами. Так тому, значит, и быть. Ящер подождал, пока аллигатор не вскинет голову на поверхность и не попытается стряхнуть зубья, а затем метнул лассо.
Его глазомер, рожденный из богатого опыта, не подвел и сейчас. Он заарканил глотку аллигатора и подтянул зверя поближе – мышцы вздулись на его руках, а лодка ходила ходуном. Потом он схватил багор и, когда аллигатор вновь стал крутиться вокруг своей оси в серой вспененной воде, проткнул его белесое брюхо. Кровь распустилась алым цветком – удар пришелся прямо в сердце. Однако аллигатор с упорной решимостью продолжал сражаться, пока Ящер несколько раз не саданул ему по черепу шипастой дубинкой, пронзив мозг. Дернувшись последний раз и подняв в воздух фонтан воды высотой в десять футов, аллигатор испустил дух. Глаза доисторического зверя закатились, и охотник взволок труп на борт судна. Он ещё разок крепко заехал твари по голове, зная, что аллигаторы иногда прикидываются мертвыми, чтобы успеть оттяпать руку или ногу. Этот бедолага, впрочем, предпочел уйти, не ерепенясь. Ящер отсоединил цепь от зубцов, которые впились так глубоко, что позже их придется выдирать плоскогубцами. У него была целая картонная коробка запасных, поэтому он закрепил на цепи новые зубцы, наживил конину и бросил приманку за борт.
Охотник снял лассо с кровоточащей, воняющей болотом туши, выключил фонарь и снова устроился на сиденье.
В этом и заключался смысл его жизни.
Через час наживку вновь заглотили. Второй аллигатор был больше и тяжелее предыдущего, но не такой подвижный. У него недоставало одной лапы – судя по всему, лишился её в драке. Ящер подтащил зверя поближе, передохнул, а после воспользовался лассо и багром. Наконец аллигатор улегся на дне глиссера рядом с первой жертвой; легкие хищника шумели, как паровоз, медленно сбавляя ход.
Ящер ждал. Лицо и руки человека лоснились от пота и липкой грязи.
Его поражало то, что эти создания нисколько не изменились. Мир облетел вокруг солнца миллион раз – сто раз по миллиону раз, – а аллигаторы оставались прежними. Закопавшись в ил, они обитали в своих тайных болотных пещерах; их крепкие тела идеально подходили для такой жизни. Они спали и кормились, кормились и размножались, спали и кормились – это и было циклом их существования. Ящер думал, как же это странно: над болотом летают реактивные самолеты, по шоссе, всего в нескольких милях отсюда, несутся скоростные автомобили, и в то же время в грязи возятся и пресмыкаются динозавры. Вот кем они, несомненно, были. Последними в своём роде динозаврами.
Ящер смотрел на падающие звезды, сжимая во рту потухшую сигару. Руки покрылись пупырышками. Некая сила витала в ночи. Что же это? Что-то назревало, что-то непохожее на все предыдущие ночи. Топь тоже чувствовала неладное, и выражала удивление на своём многоголосом языке: криками птиц, ворчанием аллигаторов, кваканьем лягушек и свистом. Так что же это?
«Старый Папа», – понял Ящер. – «Старый Папа уже в пути».
Луна катилась по небу. Ящер вытащил приманку (на ней обнаружилась мокассиновая змея), поднял якорь и, отталкиваясь багром, направил лодку сквозь заросли. Глубина была примерно футов пять, но ближе к протоке дно понизилось до двенадцати футов или больше. Он отыскал, как ему казалось, подходящее местечко рядом с кипарисовой рощицей, где одно упавшее дерево, облепленное желтыми крабами, под углом уходило в трясину. Он снова бросил якорь, закинул цепь с приманкой и, забравшись на сиденье, устроился там, размышляя и прислушиваясь.
Болото говорило с ним. Что оно пыталось сказать?
Минут десять спустя колокольчик звякнул.
Вода вспенилась и забурлила. «Здоровенный!», – подумал Ящер.
– Попляшем! – сказал он и включил фонарь.
Это был крупный аллигатор, но не Старый Папа. Зверюга семи футов длиной и весом, наверное, фунтов четыреста. Предстояло попотеть, прежде чем удастся уложить его в лодку. Глаза твари вспыхивали в лучах света, словно кометы, челюсти щелкали в попытках избавиться от крючьев. Ящер дождался удобного момента и бросил веревку. Она захлестнулась вокруг морды аллигатора, заставив пасть захлопнуться. Ящер потянул, однако ублюдок попался не слабый и ни в какую не желал приближаться. «Осторожно, осторожненько», – думал охотник. Стоит только утратить точку опоры – и окажешься за бортом. Упаси, Господь, от подобного. Он держал багор наготове, мускулы на плечах и спине трещали от натуги. Впрочем, охотник уже понимал: на сей раз придется воспользоваться дробовиком.
Он как раз тянулся за двустволкой, когда почувствовал, что глиссер приподнялся под напором волны.
Ящер потерял равновесие и оказался в опасной близости от того, чтобы подскользнуться, однако резиновые подошвы сапог, удержали его на мокрой палубе. Внезапность произошедшего удивила, как никогда в жизни. А потом он увидел, как аллигатор на конце цепи рванулся вверх и чуть было не вылетел из вспененной воды. Если глаза аллигатора могли выражать ужас, то именно это Ящер сейчас и наблюдал.
Аллигатор вздрогнул. Раздался треск, словно падало срубленное дерево. Вокруг тела рептилии вскипела окровавленная вода. Но не только она. В следующую секунду Ящер увидел, как из живота аллигатора вываливаются тягучие кольца темно-зеленого кишечника. Зверюгу потащило вниз с такой силой, что веревка и цепь затрещали от натуги. Колокольчик бешено трезвонил. Ящер выронил фонарь и пока нащупывал его между тушами аллигаторов, веревка жгла ему руку сквозь толстую перчатку. Глиссер вновь приподнялся и с чудовищным плеском обрушился вниз. Ящер упал на колени. Он услышал кошмарный хруст – звук сминаемых костей.
Вскоре все закончилось.
Дрожа, охотник поднялся на ноги. Глиссер покачивался, покачивался, покачивался – точно колыбель на воде. Он отыскал фонарь и осветил зверя на конце цепи.
Ящер приглушенно ахнул, во рту у него стало сухо, как в Сахаре.
Аллигатор сделался меньше. Большая часть тела была оторвана, кишки и сгустки крови расплывались вокруг уродливой раны.
«Половину оттяпал», – подумал Ящер, и волна чистого ужаса накрыла его с головой. – «Кто-то снизу загрыз его…»
– Боже милостивый и всемогущий, – прошептал он и выпустил веревку.
Искромсанный аллигатор плавал на конце цепи, его внутренности продолжали вяло выползать наружу. На стволе поваленного дерева крабы карабкались друг на друга в предвкушении трапезы.
Ящер вдруг осознал, как же он далеко от дома.
Что-то приближалось. Он услышал, как оно раздвигает камыши на краю глубокой протоки. Услышал бурление воды вокруг гигантского тела и чавканье грязи под лапами. Старый Папа. Старый Папа выполз из сердца болот. Старый Папа, злой и голодный. Он возвращался к останкам аллигатора, болтавшимся на конце цепи.
Ящер множество раз слыхал о людях, блеявших от страха, слабо представляя себе, на что это похоже. Вплоть до этой минуты. Это и вправду оказалось блеянием. Словно орала ошалевшая овца, которой вот-вот размажут башку молотком.
Он повернулся к двигателю глиссера, нажал кнопку стартера и потянулся к рукоятке дросселя рядом с сиденьем. Как только он дал немного газу, воздушный винт заскрежетал о раму, погнутую Старым Папой, когда тот с невероятной силой дергал цепь. Пропеллер высек целый фейерверк искр и смялся, точно мокрый картон. Глиссер круто развернуло, и двигатель взорвался. Ящер упал на грубые шкуры мёртвых аллигаторов, выпустив фонарь. Он поднял взгляд – по его подбородку стекала грязь – и узрел нечто огромное и темное, вырастающее на фоне ночного неба.
Болотная вода струилась по бронированным бокам Старого Папы. Ящер увидел, что Лэйни говорил правду: корни, сорная трава и камыши росли на черно-зелёных пластинах, и это ещё не все… В трещинах шкуры извивались змеи, а на кожистых гребнях кишели крабы. Ящер отпрянул назад, однако отступать он мог, только к противоположному борту, а этого было ой как недостаточно. Он стоял на коленях, словно кающийся грешник, молящий о милосердии у алтаря Старого Папы. Он увидел, как что-то – чешуйчатая лапа, щупальце, не пойми что – скользнуло вниз и сграбастало голову пойманного аллигатора. Старый Папа вытащил из воды исковерканную тушу, и цепь снова зазвенела от натуги. Глиссер начал поворачиваться.
