Текст книги "Меч войны"

Автор книги: Роберт Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

   – Приветствую тебя, Махфуз. Как твоё здоровье?

   – Превосходно. А как ты, брат мой?

   – Очень хорошо, благодарю тебя. Мой отец ожидает меня?

   – Конечно. Мы знали о твоём прибытии с тех пор, как ты разбил лагерь возле Чинглепута. Закусишь с дороги?

Мухаммед отпустил всадников, и, по его знаку, паланкин понесли по дороге, огибающей дворец, к его задней части, в женскую половину. Копья стражников раздвинулись, и они вошли в прохладную тень внутреннего двора.

Хэйден наклонил голову под аркой ворот, затем спешился.

   – Тщательно осмотрите его, – приказал Махфуз стражникам.

Осмотр выявил скрытые пистолеты иноземца.

   – Скажи ему, что он не может пронести их, – сказал Махфуз брату. – Он должен их сдать.

Мухаммед не переводил, зная, что в этом не было необходимости. Посуровев, иностранец возразил:

   – Эти пистолеты – моя собственность, и в наших обычаях – не оставлять оружие.

   – Сожалею, но я должен настоять, чтобы вы сдали оружие.

   – Значит, вы настаиваете, чтобы я доверился вам, когда сами отказываетесь доверять мне.

   – В доме моего отца – да. Стражникам дан приказ разоружать каждого.

   – Тогда я сам разоружу себя.

Иностранец покачал головой, вынул один пистолет и направил его вверх. Он разрядил его и затем сделал то же со вторым пистолетом.

Лошади во дворе испугались. Туча голубей поднялась с крыш, сопровождая хлопаньем крыльев затихающее эхо громких выстрелов. По приказу Махфуз Хана стражники схватили иностранца и повалили на землю.

«Интересно наблюдать их отсюда, – размышлял человек у окна с высеченной из мрамора решёткой. – Через верхнюю створку окна особенно хорошо видно, и иноземец, в согласии с принесённой Умаром вестью, оказался действительно самонадеянным и неловким сверх всякой меры».

   – О, Махфуз, мой сын-первенец, – сказал он. – Тебе придётся научиться понимать европейский разум и мудро обращаться с ним, прежде чем я смогу позволить тебе управлять Карнатикой.

Эту мысль он высказал вслух, однако тихо и как бы про себя. В пышном зале за ним располагалась дюжина министров; все были в пределах слышимости, и каждый из них разобрал сказанное, но ни один не осмелился бы признать это, ибо он был Анвар уд-Дин Мухаммед, в своё время генерал на службе у низама, правящего Деканом, командующий двадцатью тысячами всадников в армии Великого Могола, а теперь – набоб Карнатики, фактически полноправный правитель этой страны, и его слово могло означать жизнь или смерть.

Он подозвал Умара, своего чапрази, или личного посланника.

   – Мой сын и его гость подождут. Скажи ему, что у него достаточно времени, чтобы вымыться и одеться и удовлетворить голод, прежде чем я призову их. Невестку же мою пригласи сейчас. Это всё.

Когда его воля была исполнена, Анвар уд-Дин разгладил седеющую бороду. Это был пятидесятилетний, изящный человек, тонкий и стройный, с тонкими чертами и живыми, выразительными глазами. Всё в нём говорило о наличии незаурядного ума. Одет он был, как и все присутствовавшие, в джаму[50]50
  Джама – длинное одеяние у мусульман.


[Закрыть], перехваченную в поясе кушаком – камебандом, таким, какой носил и Махфуз. Джама скреплялась на груди, у ключицы с одной стороны и под мышкой с другой; слева направо – у мусульман и справа налево – у индусов. Все мужчины имели кинжалы, большей частью богато украшенные драгоценными камнями, и длинные талвары на левом боку; но в то время как эфесы их талваров были утяжелены и разбалансированы золотом и драгоценными камнями, талвар Анвара уд-Дина был предназначен и готов для дела.

Диван-и-кхаз – зал личной аудиенции – был длинным и воздушным, построенным на двух уровнях. Одна из его стен была целиком сложена из огромных плит красного песчаника и белого мрамора, прорезанных сквозными отверстиями, составляющими неповторимые узоры из шестиугольников, звёзд и треугольников, выточенных так тонко, что каждая плита была превращена в каменное кружево. Эти мраморные окна разбивали резкий наружный свет, превращая его в матовое свечение. Вдоль противоположной стены высокий сводчатый потолок поддерживался узорчатыми арками, опирающимися на стройные каменные колонны, за которыми находился малый внутренний двор, что позволяло прохладному бризу проникать в зал. Умар исчез из виду, и Анвар уд-Дин поблагодарил Аллаха за своего чапрази, который был не только чапрази, но иногда по значимости выше любого министра. Умар был непревзойдённым слугой, одним из тех редких людей, которые были одарены Богом. Он был великим мастером одной из древних наук – науки донесения до хозяина вести и распространения её в нужном для хозяина виде, науки гапы[51]51
  Гапа – сплетня, принесенная весть.


[Закрыть], и был поэтому бесценным.

Гапа была драгоценной. Вся империя держалась на ней. Она была способна удовлетворять, умиротворять или приводить в ужас как высоких государственных лиц, так и обычных людей. Гапа могла развлекать, информировать и образовывать. Гапа являлась самым быстрым средством связи; она переносилась незамеченной, однако достигала всех со скоростью ветра и всегда основывалась на самых верных авторитетах. Никакой императорский фирман или декрет не обладал для людей таким авторитетом, как гапа. Она могла чудесным образом как пророчествовать, превозносить, так и поносить и разрушить созданную годами репутацию в один день.

Гапа наполняла пульс народа. Это была валюта могущественней любых денег. Она достигала каждого и, подобно деньгам, проходила через руки всех. Как и деньги, она могла быть медью, серебром или золотом. Она так же могла истрепаться или загрязниться, её можно было подпортить, измять, подделать или обменять на что-либо; но, в отличие от денег, её нельзя было скопить и припрятать, ибо гапа была живой и продолжала жить лишь до тех пор, пока была в обороте.

Умар принёс две вести, одну относительно рубина и вторую о том, что Абдул Масджид мёртв. Услышав об этом, Анвар уд-Дин сначала ужаснулся, что тайна стала широко известной, но Умар поднял костлявую руку, и его мертвенно-бледное лицо оживилось хитрой усмешкой.

Он сказал, что весть была получена прорицателем от одного солдата и была передана затем паломнику, который знал брамина, имевшего друга, прискакавшего из Чинглепута к своему брату, служившему в дворцовой охране, сообщившему это, в свою очередь, служанке одной леди, с которой Умар часто беседует.

Анвар уд-Дин терпеливо слушал то, что открывал ему чапрази, и наконец понял, что Абдул Масджид действительно мёртв. Рубин действительно доставлен, и, более того, он – в руках иноземца, того самого человека, который убил лидера телохранителей. Было также какое-то кораблекрушение, но детали об этом неизвестны.

   – Корабль нашего государства тоже может пойти ко дну, – прошептал он Умару, опасаясь крушения своих планов. – Разве ты не понимаешь? Если о рубине узнают, мы потерпим крах!

Но Умар посмел высказать иное мнение. Лишь он один обладал подобной привилегией высказывать всё, не опасаясь впасть в немилость.

   – Простите меня, мой господин, но вы не правы. Существует другой способ...

Анвар уд-Дин выслушал, затем встал и прошёлся по залу. Наконец, будучи убеждённым Умаром, он одобрил его план аккуратного распространения слуха в народе. В тот же день везде, где люди слушали певцов и смотрели нотч[52]52
  Нотч – выступление индийских танцовщиц (хинди).


[Закрыть], только и говорили об убийстве, кораблекрушении, войне и магии камня, особенно о магии.

Без сомнения, то, что сегодня стало известно на площадках для нотча в Аркоте, завтра дойдёт до таких же мест в Хайдарабаде. У всех на устах будет вопрос о преемнике низама, и имя Анвар уд-Дина будет связано с этим. Низам, Асаф Джах, становится всё слабее и вскоре должен умереть, ибо сколько может ещё прожить такой старый человек? Тогда в Декане наступит безвластие. Это неизбежно, ибо Асаф Джах удерживал власть силой оружия, а также умением и хитростью, но, кроме того, и магией.

Слишком много лет власть Асаф Джаха держалась на Талвар-и-Джанге, военном Мече Ислама, по своей святости уступавшем, для Моголов, лишь мечу Пророка в Стамбуле. Этот же меч держал в благоговейном трепете и индусов Декана, поскольку в его рукоять был вправлен бриллиант, великолепный Кох-и-Нор, на котором лежит заклятье, предрекающее смерть каждому, кто будет им владеть. «А поэтому, – рассуждали люди, – как может Асаф Джах править, если нет на то воли Аллаха и если все боги индусского пантеона не согласны с этим?»

Это было благом для Асаф Джаха! Народ верил в законность власти этого человека, который не подвержен проклятью, связанному с владением бриллиантом. Раджи из соседних государств платили ему дань уважения, не вступая с ним в спор; потенциальные захватчики отступали перед злой славой Кох-и-Нора. Это был редкий пример политического равновесия, но, возможно, не такой уж совершенный, ибо даже Асаф Джах не может жить вечно.

Анвар уд-Дин тревожился, зная, что пошёл на безвозвратный шаг. В высших сферах уже раздавался вопрос: «Кто сможет владеть Талваром, когда Асаф Джах умрёт?» И поскольку ответа на этот вопрос не было, стали возникать опасения. Отсутствие единовластия будет означать столкновения, анархию и террор, и в конце концов земля эта опустеет и никто не будет способен предотвратить её разорение, если... если в этой земле не найдётся ещё одного, против которого бессильно проклятье, связанное с бриллиантом. Без такого человека владения Низам-уль-Мулка скатятся в бездну вражды и насилия такого масштаба, какого не знала история мира, и этот кровавый прибой выбросит как индусов, так и мусульман на берега ада...

Но теперь рубин был здесь, а скоро иноземец принесёт его и предложит ему, и он купит камень, какую бы цену ни пришлось заплатить.

Ясмин позволила двум айах – служанкам-туземкам – раздеть её для купания. Основной бассейн зенаны, длинный, с неглубоким сходом, был красиво украшен цветной мозаикой. Других купающихся сейчас не было, что удивило Ясмин. «Это все козни Надиры-бегумы, – думала она. – И коровий помёт не очистил бы эту женщину».

Надира-бегума, первая жена Анвара уд-Дина, мать Мухаммеда, а значит, её свекровь, была одной из главенствующих в зенане; все другие женщины должны были выражать почтение к ней, даже если сами не пользовались её уважением. Её главной соперницей была столь же гордая Шахбаз, мать первенца Анвара уд-Дина, его старшего сына, Махфуза. Махфуз родился всего на несколько дней ранее Мухаммеда Али; однако Анвар уд-Дин не обращал внимания на постоянные утверждения Надиры о том, что, несмотря на более позднее рождение её сына, зачат он был тем не менее первым.

Ясмин понимала, что взаимоотношения в зенане нельзя игнорировать, и напоминала себе, что во время её отсутствия здесь могли произойти события, способные привести к значительным последствиям.

– Каким оно было, сахиба? – с волнением спросила у неё Джилахри, молоденькая айах. Глаза этой четырнадцатилетней девочки были широко раскрыты от возбуждения.

Ясмин входила в бассейн, пока вода не достигла бёдер.

   – Каким было что, маленькая белочка?

Джилахри переполняло нетерпение.

   – Море. Море!

   – Как этот бассейн, – ответила она, улыбаясь. – Только глубокое, как самая глубокая долина, и синее, как сапфир, и такое широкое, как только может охватить глаз.

   – О сахиба! Как же это возможно? Неужели вам не было страшно?

   – Было, сначала.

   – Говорят, что вы потерпели крушение в тюфане? – спросила её более старшая айах, озабоченно глядя на неё.

   – О, не стоит слушать глупых сплетниц, Хамида. Только расстроишь себя.

Хамида была её старшей подругой и верной спутницей; она сопровождала Ясмин в Хайдарабад, когда её выдали замуж. Это было десять лет назад, тогда Ясмин было двенадцать.

   – Я очень беспокоилась о тебе, – проговорила Хамида.

   – И я тоже очень скучала по тебе. – Ясмин вновь улыбнулась, подтрунивая над верной айах. Она согнула колени и погрузилась в воду, наслаждаясь прохладой воды, омывающей её спину, живот, грудь.

   – Хорошо возвратиться назад. Как она? – спросила Ясмин более серьёзно.

Хамида поняла. Она сделала гримасу, означающую, что Надира-бегума была не более противной, чем обычно. Будучи женой набоба и матерью одного из трёх его сыновей, она обладала большой властью в зенане и могла сделать очень нелёгкой жизнь для айах Ясмин, и особенно для Джилахри.

   – Вам тут пришлось не сладко?

Хамида не стала вдаваться в подробности.

   – О, не беспокойся о нас. Мы научились выносить эту старую змею.

   – Да? Пожалуйста, потри мне спину.

Моя спину, Хамида доверительно говорила ей тихим голосом, приблизив губы к уху Ясмин:

   – Произошло много нового. Но всё остальное может подождать. Главное же – Махфуза ожидает немилость.

   – За то, что он послал Абдула Масджида отыскать нас?

   – Это всё дело рук Шахбаз. Не нравится мне это, Ясмин. Эта ужасная ведьма готова на всё, чтобы добраться до Мухаммеда; может быть, они попытаются использовать тебя. Вчера Джалбадан спряталась за занавеской, и она слышала...

Раздалось знакомое позвякивание тяжёлых золотых браслетов, и лицо Хамиды сразу приняло иное выражение. Ясмин повернулась и увидела Надиру-бегуму и шедшего позади огромного тёмного евнуха Макбула.

Металлическое позвякивание, возвещавшее о приближении Надиры, всегда приводило в страх большинство женщин, хотя она была изящной и хрупкой. Глаза её были очень тёмными, что подчёркивала чёрная краска на ресницах, губы – окрашены в кроваво-красный цвет, но самой поразительной выглядела остальная часть лица, покрытая краской из золотого порошка. Когда она улыбалась, что случалось очень редко, были видны её зубы, покрытые чёрным, а длинные, до пояса, седеющие волосы почти всегда были заплетены и скрыты под покрывалом. В зенане она ходила босиком, ногти же на её ногах и пальцах рук были выкрашены красным, так же как ладони и стопы ног. Сегодня на её голове был золотистый муслиновый шарф, подвязанный лентой, вышитой бриллиантами и жемчугом; вокруг шеи виднелись ещё семь или восемь нитей жемчуга, тяжёлые золотые браслеты на руках и щиколотках завершали наряд.

   – Ясмин, дитя моё. Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Я думаю, путешествие было трудным?

   – Да, уважаемая матушка. Оно было довольно утомительным.

   – Ты расскажешь мне обо всём?

   – Обязательно. Я уже заканчиваю купание.

Старшая женщина наклонила голову, ощущая малейший признак недостаточной, на её взгляд, почтительности.

   – Твоё купание может и подождать. Выходи.

   – Хорошо, я сейчас оботрусь. – Голос Ясмин оставался нежным и мягким. Она подняла руки, чтобы Хамида могла обернуть её просвечивающим муслином.

   – Тебе лучше поторопиться, дитя моё.

   – Да, Надира. – Она стояла по колено в воде, пока Хамида просушивала её кожу, похлопывая по ткани.

Надира-бегума подняла подбородок.

   – Моя дорогая, будь на то моя воля, ты могла бы стоять в воде хоть весь день и всю ночь. Но набоб требует тебя к себе. Ты должна явиться к нему немедленно.

Ясмин вышла из воды, вытерлась и торопливо оделась, ощущая присутствие Макбула и его загадочный взгляд, нисколько не смущающий её. Она оставила Надиру и последовала за евнухом.

По пути она думала: что может скрываться за взглядом Макбула? Какие мысли возникают в мозгу евнуха, когда он видит, как леди, которым он служит, раздеваются и купаются в бассейне совершенно голыми? Она внезапно ощутила огромное сострадание. Конечно, у него нет ничего под его дхоти, всё вырезано.

   – Зачем он вызвал меня, Макбул?

   – Я не знаю, сахиба.

   – Он – один?

   – Да, кроме хука-валлы[53]53
  Хука-валла – слуга, приготавливающий кальян для курения (хиндустани). Хука – кальян (урду), валла – человек (хинди).


[Закрыть].

«Если он курит, значит, думает». Она сделала сознательное усилие, настраивая мысли на более весёлый лад, глядя, с внутренней улыбкой, на нелепые, преувеличенно загнутые носки туфель Макбула. Она слышала, как его толстые ноги трутся друт о друга, когда он идёт, раскачиваясь при каждом шаге. В Макбуле была своеобразная грация, подобная грации слона, и хотя меч был постоянно в его руке, он всегда казался ей мягким человеком. Чёртик, сидевший в ней, не мог удержаться от попытки представить, как он присаживается, подобно женщине, чтобы облегчиться. «Что у него осталось? Как это выглядит и как функционирует? Остался ли хотя бы обрубок?»

Макбул снял со своего пояса кольцо с ключами и отпер громадную, окованную железом дверь. Когда он распахнул её, Ясмин приостановилась, с неохотой заставляя себя сосредоточиться на предстоящей беседе.

   – А, Ясмин! Входи, входи.

Она вошла через дверь, ведущую из женской половины, и приблизилась к выложенному подушками маснаду набоба.

   – Высокочтимый отец...

   – Входи. Садись сюда, рядом со мной.

Толстый слой шёлковых ковров мягко стлался под её босыми ногами. Она с удобством опустилась на колени и вежливо сложила ладони перед собою.

   – Пожалуйста, извините мою задержку и мой вид, высокочтимый отец, но я была в бассейне, когда ваше повеление достигло меня.

Анвар уд-Дин какой-то момент с одобрением разглядывал её. Он сделал ещё одну затяжку и затем отпустил хука-валлу, чтобы остаться наедине с Ясмин.

   – Ты можешь убрать свою вуаль, дочь моя.

   – Благодарю вас, высокочтимый отец.

Ясмин молча подчинилась. Хотя она привыкла иногда открывать лицо перед мужчинами царствующей семьи и порой – перед их избранными гостями, она испытывала особенное ощущение обнажённости под взором набоба.

   – Поездка, в которую я послал тебя, кажется, не прошла так гладко, как хотелось бы, – сказал он.

   – Да, высокочтимый отец, не гладко.

   – Я постоянно возносил молитвы к Аллаху. Расскажи, что произошло?

Она подробно рассказала ему о пути до Цейлона и обратно, не оставляя ничего имеющего значение, и без колебания закончила недвусмысленным предупреждением:

   – Дважды ваш сын был близок к смерти, высокочтимый отец. Первый раз он чуть не утонул в море во время тайфуна, и затем на него чуть не было совершено покушение Абдулом Масджидом. Мухаммед считает, что это его брат, ваш сын Махфуз, приказал убить его.

   – Инш Аллах[54]54
  Рука Бога (араб.).


[Закрыть], — нейтрально произнёс Анвар уд-Дин, внимательно следя за нею. – На всё воля Божия. Не так ли?

Она с уважением, но бесстрашно взглянула ему в глаза.

   – Я думаю, что шторм был действительно проявлением воли Бога, ибо шторм и не возникает иначе. Я верю, что в Книге Судеб написано, что французские корабли приблизятся к нам и нам придётся покинуть английский корабль. Это – кисмет[55]55
  Кисмет— судьба, предопределенная Богом (араб.).


[Закрыть], то, что мы достигли земли. Однако, высокочтимый отец, я не верю, что появление Абдула Масджида было предопределено Богом. Кисмет проявился лишь в его смерти.

Анвар уд-Дин задумчиво погладил бороду.

   – Но ты сказала, что убил его иноземец, Хэйден Флинт?

   – Он и я, вместе.

   – А ты согласна с тем, что думает Мухаммед? Что Махфуз заплатил Абдулу Масджиду, чтобы тот убил его?

   – Нет, высокочтимый отец. Я думаю, что Шахбаз-бегума могла сказать ему о рубине, но я считаю, что всё остальное было следствием жадности Абдула Масджида. Он хотел захватить рубин, овладеть им лишь ради денег.

Он хмыкнул.

   – Тогда он заслуживал смерти. Как тебе, так и иноземцу, следовательно, прощается его кровь.

   – Благодарю вас, высокочтимый отец.

Это была всего лишь формальность, но Анвар уд-Дин любил скрупулёзность во всём, что касалось его обязанности следить за исполнением закона. «Именно это делает его мудрым управляющим, – думала она. – Внимание к мелочам. Вот почему он будет умелым последователем низама, если это – кисмет».

   – Теперь, – продолжил он, – расскажи мне о рубине и иноземце. И скажи: что, ты думаешь, на уме у Мухаммеда?

   – Из этих трёх вопросов, высокочтимый отец, последний – самый насущный. С тех самых пор, как вы назначили Махфуза своим преемником, целью Мухаммеда стало убить его. Я верю, что он скоро предпримет серьёзную попытку совершить это, и, если это произойдёт, он должен будет включить в свои планы убийство матери Махфуза, а также и...

   – А также?

   – А также и вас, высокочтимый отец.

Анвар уд-Дин продолжал поглаживать бороду; его глаза увлажнились. Он выбрал Ясмин в жены Мухаммеду, и выбор его оказался верным. Мухаммед был непостоянным и изменчивым в юности, дерзким и нетерпеливым, опасно сосредоточенным на стремлении к власти. Необходимо было использовать различные хитрости, чтобы опрокинуть его планы, и одной из них стала эта маленькая черноглазая девочка, которую привёз из Агры её отец.

   – Как он совершит это?

Она высказала свои предположения как можно более бесстрастно, но он видел, с каким отвращением ей приходится исполнять долг, который он возложил на неё.

   – А что с рубином? – спросил он вдруг.

Она замешкалась с видимой неловкостью.

   – Этот вопрос более трудный. Судя по тому, как люди относились к нашему появлению в городе, этот секрет уже не является тайной ни для кого.

Утвердительным жестом он согласился, восторгаясь её хитростью. Она умела показать, что предлагает больше, чем от неё ожидают, и тем самым побуждала неосторожного собеседника к тому, чтобы самому открыть больше, чем он хотел. Но в данном случае он решил быть снисходительным и открыться перед ней.

   – Да. Ты совершенно права. Умар выпустил эту историю наружу. Можно предположить, что в Индостане каждый знает о рубине и его способности разорвать проклятие, тянущееся за Кох-и-Нором.

   – Тем самым вы объявили о себе как о преемнике низама. В Хайдарабаде не оставят этого без внимания, и, если вы не хотите навлечь гнев Асаф Джаха, вам следует держаться в тени. Говорят, у низама короткий разговор с теми, кто угрожает его власти. Я бы подождала, пока не утихнут первые последствия вашего шага. Семя посеяно, а полить его, чтобы оно взошло, можно в будущем. На вашем месте я не вступала бы сейчас в борьбу за власть с возможными преемниками Асаф Джаха. Я бы подождала, когда он умрёт.

Он глядел поверх её головы, смущённый, как всегда, её самонадеянностью, но довольный глубиной восприятия и искренностью её ответов.

   – Ты бы подождала?

   – Да, высокочтимый отец. Я бы поступила так. То есть если бы я была на вашем месте. Пожалуйста, извините меня.

Она покраснела, и он решил не замечать её промаха.

   – Этот иноземец, – сказал он, зная, что должен вскоре призвать к себе этого человека. – Расскажи мне о нём.

Пока она говорила, он слушал вполуха и вскоре, вздохнув печально, предался размышлениям о своём сыне. Мухаммед был опасным глупцом. Его героем был Аурангзеб, последний из великих императоров-Моголов, занимавших императорский маснад в Дели. Как и Аурангзеб, Мухаммед отказался бы от мудрого согласия с индусами, которого достиг Великий Акбар. Как и Аурангзеб, Мухаммед возобновил бы сбирание подушного налога с неверных, изгнал бы европейцев, чьи порты и фабрики приносят столько дохода. Он начал бы священную войну, джихад, по всему Югу. Если бы Мухаммед стал набобом, война против немусульман началась бы с разрушения индуистских храмов и закончилась бы разрушением Карнатики как независимого, де-факто, государства.

Он вернулся мысленно к Ясмин, пытавшейся наилучшим образом представить не слушающему её господину мотивы иноземца, Хэйдена Флинта. «Стоит ли Мухаммед того, чтобы ради его разоблачения губить эту прекрасную, разумную, удивительную женщину? – спрашивал он себя с печальным раскаянием. – Какая жалость, что у неё оказалась такая судьба. Если бы я предвидел это двенадцать лет назад, оставил бы её в Агре или женился бы на ней сам».

Слушая Ясмин, он размышлял, что сказать этому иноземцу о Мадрасе. Следует ли ему знать, что Мадрас уже пал и что англичане фактически утратили присутствие в Карнатике? Скорее или позже Хэйден Флинт должен будет узнать об этом.

Почему не скорее?

Это определённо облегчит получение поразительного магического рубина, а он может решить всё.