Текст книги "Меч войны"

Автор книги: Роберт Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Глава VI

Стрэтфорд обозревал картину разрушения: снесённые ограды, зияющие пустотой окна, трещины и пробоины, уродующие фасады богатых домов и складов. Косые лучи солнца высвечивали и подчёркивали хаос на парадной площади, покрытой кучами мусора и воронками от снарядов.

Неподалёку от конторы Чарльза Сэвэджа, под разбитыми окнами церкви, улица была покрыта осколками цветного стекла, сверкавшего всеми оттенками изумрудов, сапфиров и янтаря. Каким-то чудом уцелел блаженный лик святого Антония, свисающий сверху, с нимбом, окаймлённым, как серой змеёй, рваным свинцом трубопровода под готической рамой.

Среди этих стеклянных «драгоценностей» мирные белые коровы отмахивались хвостами от ранних мух, далее же по улице козы выискивали что-то в хламе, выброшенном из разорённых домов.

На Стрэтфорде Флинте был новый камзол, на голове – его лучшая воскресная треуголка, та, которая была украшена страусиным пером, пряжки его туфель сверкали серебром.

«О, да ты выглядишь так же впечатляюще, как старина Эли, когда он направлял тебя на путь к богатству», – размышлял он, с теплотой вспоминая своего бостонского покровителя, который и сам пробился самостоятельно, и указал ему дорогу к успеху.

Он с силой потёр руки. Невероятные новости, которые дошли до него прошлым вечером, всё ещё звучали в голове. Ничто не может омрачить теперь ему день. Ничто. Но инстинкт подсказывал ему, что до поры до времени он должен хранить новость в тайне.

Стрэтфорд взглянул наверх и увидел, что большие часы компании отставали на шесть часов, их стрелки были направлены вверх, оставаясь в положении, где французский выстрел остановил их в пять минут первого, в бесславный момент сдачи форта губернатором Морсе.

Это бесчестье произошло три дня назад, и победоносные французы промаршировали здесь на следующее утро с барабанным боем, поднятыми знамёнами.

Флинт взобрался по ступеням на стену крепости, обращённую к морю, с подзорной трубой в руке. Его освобождение из-под стражи всё ещё имело силу, давая ему возможность свободно перемещаться по форту. Впереди его ожидал обед с французским адмиралом. Французские часовые оставили его одного, и он прошёл вдоль зубчатой стены к тому месту, где четыре дня назад показывал своим пушкарям, как готовить против вражеских кораблей такое средство, которое не смели использовать французы.

Он научил раскалять ядра в печах до тех пор, пока они не станут светиться ярко-жёлтым светом; показал клеркам и писчим, как погружать этот заряд в тачку, устланную песком, чтобы перевозить их к орудиям, как укладывать слой влажной пакли между зарядом и порохом. Он лишь запретил им под страхом смерти направлять пушки на один из кораблей, стоящий на якоре среди французского флота.

Его живот судорожно сжимался, когда он вспоминал о своём огромном долге. «К чёрту уныние, – думал Стрэтфорд, наполненный всепобеждающей энергией. – Я в любое время могу начать новое дело! К моим услугам всегда – Туладжи Ангрия. Он – пират и опасный человек, но мой должник, после того, как я уничтожил шесть его пиратских судов, но позволил ему уйти на седьмом. Я мог бы объединиться с Артуром и Вилли Мак-Брайдами, и мы стали бы заниматься каперством, деля с Ангрией половину добычи, захваченной у французов... но я слишком стар, чтобы охотиться на капере за французскими судами, и это слишком походило бы на капитуляцию».

Он вздохнул, видя свой прекрасный корабль в руках французов, но ничто, даже этот вид, не могло теперь омрачить для него сияние сегодняшнего дня.

Вести, которые Стрэтфорд получил прошлым вечером, потрясли его. Один из людей – муссула с катамарана, имеющий родственников на южном побережье, принёс путаную историю Роберту Клайву, и Клайв привёл этого человека прямо к нему. Не было оснований не верить этому человеку, поскольку его история подтверждалась золотым кольцом с инициалами X. Ф. и с личными символами Флинтов в виде звёзд и волн. Он клялся, что кольцо было снято с пальца белого человека, захлебнувшегося в воде. Весть эта опустошила Флинта. Впервые он вынужден был поверить в смерть собственного сына. Он хотел отослать Клайва, не желая, чтобы тот был свидетелем его горя, но вместо этого он прошёл к столу, чтобы отсчитать приличную сумму этому муссуле. Что-то заставило его вновь взглянуть на человека, принявшего увесистый мешочек серебряных рупий, и он позвал Шиваджи, чтобы расспросить подробнее муссулу на его собственном диалекте.

   – Как у него оказалось кольцо?

   – Он получил его от друга кузена жены его брата, родственник которого видел утонувшего белого человека.

   – Белый человек был один?

   – О нет, сэр! Там был дух умершего махараджи, поднявшийся из океана, и ещё покрытый железной чешуёй дракон с пятьюдесятью головами и зубами, с которых стекала кровь.

Шиваджи поднял руку и дал рассказывающему пощёчину с чрезмерной злобой.

   – Говори правду, лживый невежда!

   – Что он говорит? – спросил Стрэтфорд.

   – Он врёт, На-Кхуда. Я знаю этих людей и все их сплетни. Несёт какую-то чушь о стоглавых чудовищах из глубин.

   – Пусть говорит, что хочет, Шиваджи.

В конце концов им удалось добраться до сути рассказа.

   – Он говорит, что там был призрак раджи и его рани[56]56
  Рани – супруга раджи (хинди).


[Закрыть] и два белых человека, которые были царскими слугами, но один, с волосами из бронзы, умер, а другой – нет. И ещё что-то о пятидесяти вооружённых всадниках.

   – Иноземец, который погиб, – спросил Флинт, – у него волосы были из железа? Или из меди? Или из бронзы?

   – Волосы из бронзы, господин.

   – А тот слуга, который не погиб? Его волосы?

   – Он говорит, что это-то и было самым странным, На-Кхуда. У того человека были обычные волосы.

Флинт щёлкнул пальцами. Хотя вся история была донесена в преувеличенном, по обычаю индийцев, виде, ценным зерном рассказа было свидетельство о черноволосом мужчине, спасшемся во время шторма. Черноволосом как Хэйден, поскольку волосы парня Дана Куина были светлыми, как солома.

   – Никому об этом ни слова, – предупредил он Клайва. – Даже ни писка. Обещай мне!

   – Я обещаю, мистер Флинт, но... как быть с мисс Сэвэдж?

   – Особенно ей. Клянись жизнью.

   – Клянусь жизнью.

   – Это хорошо, – сказал он. – Хэйден жив, проклятье его вороватым глазам! И Мухаммед Али тоже. О Хэйден, весть о тебе – самая лучшая для моего слуха, хотя и полна неизвестности: что с рубином? И какова надежда, что он попадёт к набобу?

Возвращаясь от размышлений к настоящему, он раздвинул подзорную трубу. «Ну как ты там, моя красавица?» – думал он, глядя в направлении «Удачи». Его корабль, казалось, с несчастным видом качался под ненавистным французским флагом – с лилиями на голубом фоне – и с французской призовой командой на борту. Его вид через подзорную трубу, размытый и уменьшенный расстоянием, всё ещё вызывал в нём привычное стремление проверить, хоть издали, его состояние, но он уже не был его гордостью, корабль, ради приобретения которого он боролся всю жизнь.

«Деньги – это всё, – говорил он Хэйдену много раз. – Это власть и свобода, удовлетворение и покой и всё, во что ты захочешь их превратить. Нет ничего, чего нельзя было бы достичь с деньгами. И слишком много того, чего ты не можешь сделать, когда у тебя их нет. А миф, что деньги – зло, выдуман глупцами, никогда не видевшими ужасов нищеты. И басня, что деньги делают человека несчастным, пущена по свету богатыми, которые боятся, что другие захотят отнять у них богатство. Слух же, что деньги являются недостижимой мечтой, распускается теми, кто отказался от её достижения и приковал себя к нищете. Великий Боже, богатство народов начало бы многократно возрастать, если бы торговля развивалась по-моему!

И это всё может принести свободная торговля. Если бы мы достигли её, мы имели бы чистейшее серебро, текущее по Гудзону, по Делавэру и Саскачевану, так же, как и по старине Темзе. Каждый мужчина в Англии, как и в Новой Англии и во всех других колониях, имел бы по десять рубашек, а каждая женщина – свой дом и очаг, и каждый ребёнок – полный живот и обувь на зиму. Если бы у нас была свободная торговля, мы имели бы сотню торговых домов, устремившихся на Восток. Америка освободилась бы от произвола компании, а товары – от её налогов. Через десять лет все торговые дома Лондона и Ливерпуля посылали бы суда в Кантон и Бенкулен и Калькутту! Я бы стал королём чая в Бостоне и Нью-Йорке; и весь земной шар был бы соединён торговыми связями: английские трюмы, заполненные английскими изделиями и английскими тканями, суда с китайским чаем, вирджинским табаком, сахаром с Ямайки и рыбой с Ньюфаундленда; рис и хлопок – из Чарльстона, твёрдая древесина – из Гондураса, меха – из Гудзонова залива, но самое главное – богатства Индостана: драгоценности и звонкая монета. Подумать только! Сотня английских и колониальных торговых домов, соперничающих друг с другом, и «Флинт – Сэвэдж энд Кампэни» – впереди многих. Бог мой! Какой бы это был мир! И будет когда-нибудь!»

Он сдвинул подзорную трубу и прошёл ещё дальше, вздыхая и похлопывая по карману своего жилета в поисках сигары, но вспомнил, что его запас сигар отобрали. «Бедная Аркали, – подумал он вдруг, вспомнив португальцев. – Твой отец говорит, ты плакала, пока не уснула. Клайв решил, что ты потеряла рассудок. Ну, не говорил ли я, что твой папа должен был позволить тебе облегчить свою душу пистолетом. У тебя были все права отомстить за себя и пустить пулю в сердце этого негодяя. Мне жаль тебя, девочка, и я сожалею, что так обошёлся с тобой ранее. Я никогда не хотел, чтобы наши планы, твои и мои, закончились ничем. Но такова жизнь, и в ней есть, чёрт возьми, справедливость, и ради неё трудятся некоторые добрые люди. Я постараюсь принести тебе радости со временем, можешь быть уверена в этом».

Он погрузился в тёплые чувства, которые вновь засветились в нём. «Вера! А где же, во имя всего святого, Королевский флот? Может ли быть, что Барнета действительно едят акулы, а капитан Пейтон – сопливый трус, каким он выглядит в письме к Совету? Что, если эскадра скрылась в дельте реки Хугли в Калькутте, ради своего спасения? – Он ударил рукой по каменному контрфорсу, сожалея, что у него нет свежесвёрнутого черута, чтобы затянуться. – А, ты знаешь правду. Не обманывай себя!»

Лёгкий бриз пошевеливал пыль у его ног и страусовую отделку на его шляпе. Он плюнул на свою руку и потёр её о бриджи, затем поднял палец, чтобы определить направление ведёрка.

Улыбка разлилась по его лицу. По всему южному горизонту серая линия лёгкой дымки скрывала и туманила даль моря и неба. Он увидел то, что хотел увидеть, и это воспламенило его как раскалённое ядро, которым он обстреливал французов. «Проверь сначала свои активы, торговец. Подсчитай весь дебет и найди каждый кредит, где только можешь. И затем иди на завтрак к адмиралу, как требует приглашение, и там подведи окончательный итог своим замыслам».

Роберт Клайв посещал её каждое утро, но Аркали не произнесла с ним почти ни одного слова. Сегодня он принёс для неё немного бренди в серебряной фляжке, надеясь, что это сможет принести ей облегчение, но запах спиртного лишь пробудил в ней свежие воспоминания о той страшной ночи, и слёзы опять стали наполнять её глаза.

   – Нет, не плачьте, ради Бога. Я принёс это, чтобы успокоить вас. Правда.

Он робко предложил ей свой платок.

   – Пожалуйста, уходите, мистер Клайв.

   – Не говорите так, мисс Сэвэдж. Ваш отец позволил мне навещать вас. Не будем же мы разочаровывать его?

Его платок упал ей на колени.

   – Может быть, я уговорю вас выпить чаю со мной?

Аркали покачала головой. Её локоны цвета меди спускались волнами на плечи. Она была прекрасной, но её лицо было бледно и несчастно, а глаза глядели в пространство почти невидящим взором.

   – Я хочу умереть, – вдруг тихо проговорила девушка.

Он смотрел на неё в изумлении, неспособный поверить, что она действительно произнесла эти ошеломляющие слова.

   – Что вы сказали? – глупо переспросил он.

   – Я сказала, я хочу умереть. Теперь, когда Хэйден мёртв, больше нет...

   – О нет, мисс Сэвэдж! Это ужасно, что вы говорите! Выбросьте из головы. Пожалуйста, я умоляю вас.

Её тело задрожало, и она снова начала плакать.

«К чёрту, – думал он. – Сегодня мне исполняется двадцать один год. День моего совершеннолетия! Я должен сказать ей, что он – жив. Я должен!»

«Но если ты скажешь ей это, – говорил дьявол внутри его, – она больше никогда не взглянет на тебя. Да и нарушить обещание, данное Стрэтфорду Флинту, ты не вправе».

   – Аркали, – сказал он, положив ей руки на плечи и стараясь заставить девушку посмотреть на него, – я пришёл сюда рассказать вам нечто очень важное...

   – Где он? – с надеждой выдохнула она.

   – Я лишь знаю, что его видели где-то к югу от Мадраса.

   – Но мы должны узнать, где он! Мы должны попытаться найти его.

   – Аркали, по договору о нашем освобождении мы не можем покинуть форт и тем более – арендуемую территорию. И потом, это лишь – слухи.

   – Нет, это – правда. Я знаю, что это правда! – Она неожиданно обняла его и поцеловала в губы.

   – О, мистер Клайв, вы – мой спаситель. Воистину так! Я должна найти мистера Флинта и поговорить с ним.

   – Нет, пожалуйста, не делайте этого!

Прежде чем он сумел остановить её, она вихрем выбежала из комнаты, оставив его, глядящего на фляжку и качающего головой с мыслью, что он выдал секрет Стрэтфорда Флинта.

Аркали бежала по улице Черч-стрит по направлению к конторе компании. Её сердце сильно билось, дыхание стеснял зашнурованный корсаж.

«Где мой отец? Он должен быть где-то в форте. Необходимо рассказать ему скорее. Прямо сейчас!» Она вбежала в здание, пересекла черно-белый мраморный пол и кинулась к большой лестнице, ведущей в кабинеты второго этажа. Коридоры конторы были жутковато мрачными без служащих. На полу лежали обвалившиеся куски потолка и стен, освещаемые лучами солнца через окна, лишённые своих жалюзей. Неожиданно она налетела прямо на Стрэтфорда Флинта.

   – Что случилось, мисси? – сказал он, ухватив её за плечи.

   – Я ищу папу. Я хочу сказать ему о Хэйдене. Роберт Клайв сказал мне...

   – А, так он сказал всё-таки?

Его неожиданная суровость заставила Аркали засомневаться.

   – О, скажите мне, что это правда, мистер Флинт. Пожалуйста.

   – Погоди, погоди, девочка. – Флинт взял её покрепче, стараясь успокоить. – Расскажи мне подробнее, что он сказал.

Она торопливо и беспорядочно передала ему слова Клайва.

   – Послушай меня, ты не можешь отсюда выйти. Этот форт оккупирован французами, и их караул изрешетит тебя, если обнаружит вне стен.

   – Но...

   – Никаких «но».

Неожиданное раздражение вспыхнуло в ней, и она резко освободилась от него.

   – Пустите меня. Где мой отец? Вы отказались от Хэйдена. Вы – дьявол! Вы не хотите помочь ему или помочь мне найти его. Где мой отец?

Стрэтфорд едва не оглох от её крика. Он легко ударил её по лицу, чтобы прекратить истерику.

   – Прости меня, девочка, но ты должна перестать кричать, иначе я не могу думать. Итак...

   – Где мой отец? – зло прошептала она, прижав руку к лицу.

   – Твоего отца здесь нет. Он говорит с членами Совета, пытаясь составить какую-то нелепую петицию к Ла Бурдону с просьбой разрешить английскому персоналу компании и независимым торговцам отправиться в Калькутту.

   – В Калькутту? А что же с Хэйденом? Что случилось с ним, мистер Флинт?

Её голос вновь возвысился, и он старался успокоить её.

   – Послушай меня! Я скажу тебе, где Хэйден, только если ты пообещаешь не говорить ни одной живой душе об этом и ничего не предпринимать. Потому что, если французы узнают о его намерениях, он погиб. А ты ведь не хочешь этого, правда?

Её глаза жадно впились в него.

   – Но почему так?

Он сделал лицо доброго дяди и объяснил ей, как маленькой:

   – Ну, потому, что Хэйден может привести армию Моголов, которая заставит французов уйти, а этого им не хочется.

   – Я обещаю. Говорите, где он?

Флинт уже взвесил возможность поведать ей истину и отверг это. Он был зол на Клайва за предательство, но обвинял в случившемся в основном себя самого, доверившегося парню, который столь очевидно был влюблён.

   – Если учитывать ветер и прилив, – начал Стрэтфорд, – я полагаю, что Хэйден высадился где-то в шестидесяти сухопутных милях к югу отсюда. Это ближе к Пондичерри, чем к Мадрасу.

   – Он пытается добраться сюда? Вы это хотите сказать?

   – Нет, девочка. Он услышал бы бомбардировку на расстоянии десяти миль. И узнал бы о ней ещё раньше, если бы встретил беженцев, которые ушли отсюда.

Он остановился, зная, что не может доверить ей всей правды, и продолжил мягким голосом:

   – Нет, я думаю, он направился на юг. В двадцати милях к югу от Пондичерри есть ещё один форт Английской компании, в Сен-Дэвиде, вблизи Кудалора. Этот форт – как грецкий орех, очень маленький, но построенный так же крепко, как любая крепость Себастьяна де Вобана, и шлюхи – то есть французы – не намерены осаждать его, пока не укрепятся в Мадрасе.

   – Вы должны помочь мне добраться до него.

Он уставился на неё и снисходительно рассмеялся.

   – Нет, девочка. Это невозможно. Самое лучшее для тебя – терпеливо ждать. Поступай так, как говорит тебе отец.

Неожиданно он увидел в её взгляде твёрдость и решительность. Она вдруг стала очень спокойной, и Флинт узнал в ней её отца.

   – Мне надоело терпеливо ждать и делать то, что мне говорят. Я хочу вновь видеть Хэйдена. И вы, мистер Флинт, поможете мне в этом.

   – Неужели? – с иронией спросил он.

   – У вас нет денег, – сказала Аркали. – Я знаю точно, сколько у вас долга. Но я знаю, где вы можете найти целое состояние. Пятнадцать лакхов серебра.

Флинт почувствовал, как все его планы рушатся. Это были те пятнадцать лакхов, которые он отдал на хранение Сэвэджу, серебро, которое, как клялся Сэвэдж, попало в руки французов, когда они продирались в форт Сен-Джордж перед бомбардировкой.

   – Твой отец доложил мне, что случилось с серебром, – произнёс он осторожно.

   – Он солгал.

   – И я вижу, что вы тоже лжёте, мисси.

   – Нет! Он закопал его. И я знаю где. Я видела это. – Она с вызовом подняла голову. – Теперь вы поможете мне. И вы сделаете это!

Через час Стрэтфорд Флинт стоял у ворот форта со стороны дороги на Аркот, одетый в свой лучший костюм. Чарльз Сэвэдж встретил его торжественный и импозантный, с тростью и в треуголке. Французские караульные отсалютовали им при встрече и салютовали ещё раз, когда увидели печать Ла Бурдона на пропуске, позвав затем офицера. Он посмотрел на них с подозрением, но позволил пройти, как будто они были из местного населения, а не английскими торговцами, освобождёнными по паролю из-под стражи.

Выйдя из крепости, они наняли двуколку с костлявой лошадью за баснословно высокую плату в пять рупий. Владелец двуколки подобострастно приветствовал своим «салям» серебро, перешедшее ему в руку.

   – Грабитель! – сказал Сэвэдж.

   – Да, но жители будут продолжать просачиваться обратно в город, а конкуренция у этого грабителя – ещё более тощая, чем его кляча. Но по чину мы не можем ходить пешком, и вы знаете, что я не позволю поднимать себя проклятым носильщикам.

Сэвэдж в гневе размахивал тростью.

   – Проклятые вымогатели! Разве они не знают, что Коран прямо запрещает это?

   – Да, они знают, но думают об этом не более, чем вы о заповедях, которые Моисей принёс с вершины горы.

Сэвэдж бросил на него убийственный взгляд, затем сделал рукою жест в сторону нарядного камзола Флинта.

   – Зачем мы едем туда, Флинт? И зачем весь этот наряд? Если только ради Ла Бурдона, то можете быть уверены, зря стараетесь. Он – самый отъявленный пират, которого производила когда-либо Франция. Король Луи сделал его командующим флотом, чтобы держать под контролем, и он был сделан губернатором Маскаренских островов и Бурбона и Иль-де-Франса точно так же, как Генри Морган был сделан губернатором Ямайки.

   – Вы забываете, что я уже обедал с ним однажды, Чарльз.

   – И обнаружили с ним родство душ, я не сомневаюсь.

Голос Флинта продолжал оставаться ровным.

   – А, не задавайтесь, Чарли. Я не припомню, чтобы вы когда-либо отказались от грузов, которые я привозил, или чтобы вы слишком упорно допытывались, откуда они. Вы и сами – с душком, по крайней мере для того, кто знает вас.

Путь от форта занял полчаса, вдоль Педда Наик и затем – по пыльной Сен-Том-роуд. Сэвэдж был угрюм и молчаливо сидел, отвернувшись от ветра, погруженный в мрачные думы о своих бедах.

   – Вы всё ещё беспокоитесь об Ар кали? – небрежно спросил Флинт.

   – Она в подавленном состоянии, сэр.

   – Вы так её любите, что она вертит вами.

Ему хорошо удавалось до поры скрывать свой гнев на Сэвэджа по поводу серебра, но он ощущал, как гнев этот вскипает в нём. Сейчас ему требовалось поддерживать мягкую беседу.

   – Исключительно приятный день сегодня. Ветреный, заметьте.

   – Не заговаривайте меня пустой болтовнёй, Флинт, – проворчал Сэвэдж. – Вы ещё не сказали, зачем мы едем к Ла Бурдону.

   – А, просто приятный завтрак с огненным кэрри[57]57
  Кэрри – блюдо с острой, обжигающей приправой из куркумы (тамильск.).


[Закрыть].

   – Просто завтрак с кэрри?

   – Да, а почему бы и нет? Идеально! Огненная приправа даёт человеку хороший заряд с утра. Охлаждает кровь, а человеку необходимо хладнокровие в дневных делах.

Сэвэдж с неприязнью взглянул на него, и Флинт увидел, что его подозрительность возрастает.

   – Ну конечно, – продолжал он по-дружески. – Затем – стаканчик-другой портвейна и, может быть, немножко делового разговора, а? – Он подтолкнул Сэвэджа локтем. – Ха! Вы приглашены на завтрак в свой собственный дом, каково? Необходимо отдать должное Ла Бурдону! В нём есть определённый шик и немного пиратского юмора, не правда ли?

Они сошли с экипажа и поднялись по ступеням главного входа. Ла-Бурдон не оказал им чести встретить их лично и даже не послал старшего офицера. Их встретили лишь слуги. Сэвэдж нахмурился при виде лакеев в ливреях, отдавая им шляпу, глубоко уязвлённый тем, что является гостем в своём собственном доме, но Флинт видел, что он волнуется от мысли, что под соседней комнатой лежит зарытое серебро.

Стрэтфорд уставился на Сэвэджа строгим взглядом.

   – Вы сказали, что те пятнадцать лакхов, которые я оставил вам, попали в руки Ла Бурдона и его офицеров?

   – Конечно! – просто и без колебания солгал Сэвэдж. – Я не давал вам никаких гарантий, Флинт. Французы вошли сюда так неожиданно, что не было времени перевезти слитки в форт Сен-Джордж.

Сэвэдж пришёл в неистовство.

   – Это все – мои слуги. Они загрузили воловью телегу после того, как мы выехали, и спасли некоторые вещи. Боже мой, Флинт, что ты хочешь сказать? Неужели ты думаешь, что я оставил бы целое состояние французам, если бы мог вывезти его? Если бы ты не позволил французам захватить тебя в море... Но об этом уже много говорилось, я думаю.

Лоб Флинта наморщился, и на губах появилась унылая улыбка.

   – Ну что ж. Придётся выплачивать эту ссуду. При четырнадцати с половиной процентах годовых это составит, – он быстро подсчитал цифры в голове, – почти тысячу рупий в день, каждый Божий день, включая воскресенья. Ничего не поделаешь, придётся нам отправляться в Калькутту.

   – Ты хочешь отправиться в Калькутту? – Сэвэдж вновь заподозрил что-то, но Флинт продолжал играть с ним.

   – У меня есть ощущение, что адмирал даст нам разрешение на отплытие. Под ручательство, – доверительно сообщил Флинт. – Он в долгу передо мной.

   – Перед тобой? За что же?

   – За то, что я постарался уговорить Мадрасский совет на капитуляцию. Разве ты забыл?

   – Но ты не...

   – Тихо, тихо. Он не знает этого. И я всё ещё надеюсь получить обратно свою «Удачу».

Пока они ожидали, Сэвэдж нервно заговорил с Флинтом вновь:

   – Слушай, Флинт, даже если ты завтра отправишься в Калькутту, твой долг увеличится ещё на десять тысяч рупий к тому времени, когда ты прибудешь туда. И прежде чем «Кисмет» и «Карма»[58]58
  «Кисмет» («Удача») и «Карма» – суда Флинта, носящие названия мусульманской и индуистской судьбы.


[Закрыть] соединятся, ты будешь должен ещё двадцать тысяч. Это – если тебе повезёт! В Бенгальском заливе ни один рейс в обе стороны не занимает менее тридцати дней. Тебе не удастся вырвать твои суда из рук ростовщиков Оми Чанда. Подумай как следует. Отправляйся в Кантон или Бенкулен и займись другим делом.

   – Давай посчитаем. Я отплыл из Калькутты семь недель тому назад, – ответил Стрэтфорд, желая дать Сэвэджу последнюю возможность раскаяться. – Если я отправлюсь завтра, то к тому времени, как я вернусь назад, срок со времени взятия ссуды возрастёт до девяти недель. Оми Чанд будет требовать выплаты процентов с ссуды, и я буду должен ему к тому времени тридцать тысяч рупий, даже если он согласится на продление срока. Более того, если он узнает о падении Мадраса или заподозрит, что ссуженный им капитал утерян, он потребует конфискации моего имущества с целью возвращения ссуды и процентов. Но если он обнаружит, что половина моего залога под ссуду уже конфискована Да Бурдоном, он станет действительно сердитым человеком. Когда Оми Чанд убедится, что я остался без гроша, он захочет убить меня, если сможет. А уж он-то сможет.

Стрэтфорд обрисовал перед Сэвэджем своё состояние в наихудшем виде. Но вместо покаянного признания, которого он ожидал, Сэвэдж принял вид морального превосходства, стремясь показать, что это Флинт виновен в их бедах и в трагическом состоянии разума, в котором находится его дочь.

   – Тебе придётся бросить всё это, Стрэтфорд. Ты погубил нас обоих и всё наше будущее.

Разочарование Флинта перешло в гнев. «Боже мой, – думал он. – Ты ханжески прикрываешь свою задницу, когда отлично знаешь, что мои пятнадцать лакхов серебра припрятаны под этими самыми досками!»

   – Твоя-то дочь хоть жива, – сказал он резко и затем более примирительно добавил: – Хэйден же, как ты говоришь, скорее всего мёртв.

Сэвэдж не взглянул на него, и лёгкая улыбка вновь появилась на лице Флинта.

   – Но, как бы то ни было, дело есть дело, правда?

   – Ты – толстокожий дьявол! Неужели у тебя нет даже сострадания? – раздражённо ответил Сэвэдж.

Появился клерк Ла Бурдона и пригласил их последовать за ним. Они вошли в столовую адмирала.

Француз был всё таким же, каким Флинт помнил его. Таким же внушительным, но теперь, после его победы, ещё более величественным. Он был среднего роста, такого же возраста, как Флинт. На нём был камзол цвета морской воды. Его парик был расчёсан на прямой пробор и завит в тугие локоны. «Какой бедствующей девушке в Париже пришлось отдать свои волосы на этот парик?» – подумал Флинт. У адмирала было гладко выбритое, потемневшее в плаваниях лицо с крупным носом и морщинами, прорезающими его обветренные щёки. Весь его облик столь явно свидетельствовал о преступных наклонностях, что волосы поднялись на голове Флинта.

Ла Бурдон небрежно кивнул, когда ему представили гостей, и улыбнулся, услышав, что Сэвэдж являлся владельцем этого дома. Стало ясно, что разговор пойдёт по-французски и будет нелёгким. Трапеза была приготовлена для испытания способности сохранять приятное лицо с огнём во рту.

За закуской следовала баранина, приправленная таким вышибающим слезу кэрри, который, очевидно, никогда ранее не производили в Бангалоре. Правило, как уже знал Флинт, заключалось в том, чтобы сохранять невозмутимое лицо и поддерживать беседу, несмотря на полный рот раскалённых добела пушечных ядер, не отказываться от добавки, когда ставки в этой игре повышались, и никогда даже не смотреть на воду.

– Не стоит говорить об этом. Это – мелочь, которую я был рад сделать для вас, господин адмирал, – скромно говорил Флинт, не выдавая глазами, что его губы и язык пылают адовым пламенем. – Хотя следует признать, что пришлось потрудиться, чтобы убедить нашего упрямого экс-губернатора, что он не сможет долго противиться вам. Да, тот ещё воин этот Николас Морсе. Будьте осторожны с ним, держите хорошенько под замком, сэр, и, главное, не слушайте ни слова из того, что скажет вам этот лживый интриган, иначе он обведёт вас. И теперь – мог бы я получить обратно моё судно?

При этих словах Ла Бурдон утратил своё весёлое расположение духа.

   – Эпосибле! Невозможно! – Он стукнул кулаком по столу и сообщил, что судно будет продано в Иль-де-Франс новому французскому владельцу. Франции нужны хорошие суда, ибо губернатор Дюплейкс намерен удвоить торговлю Франции в Карнатике. Не захочет ли мистер Флинт принять вместо этого небольшой шлюп «Confiance»[59]59
  «Доверие» (фр.).


[Закрыть]?

Флинт, улыбаясь, скрежетал зубами.

   – Разве французы, по справедливости, не славятся своим великодушием? – спросил он. – В другое время я был бы польщён принять ваш необычно щедрый подарок и перевезти в Калькутту опасных для вас англичан, которые лишь напрасно томятся в форте Сен-Джордж – или, может быть, следует называть его теперь форт Сен-Луи? – а также я мог бы привезти новости в Калькутту, хотя печальные известия могли бы подорвать там моральный дух. Я бы сделал это, если бы не некоторые дополнительные соображения, которые есть у меня.

   – Дополнительные соображения?

Струйка пота, вызванного огненными приправами, показалась из-под парика Ла Бурдона. Теперь, после обмена верительными грамотами, можно было приступать прямо к делу.

Флинт сложил руки на животе.

   – В своё время я имел удовольствие встречаться несколько раз с губернатором Дюплейксом. Вы можете положиться на меня в том, что я знаю его намерения относительно Мадраса.

Ла Бурдон с безразличием отвернулся к молчаливому Сэвэджу.

   – Воды, вина или бренди, месье Сэвэдж?

   – О, благодарю вас. Я бы предпочёл графин портвейна, сэр. Вы, без сомнения, нашли мои погреба в неплохом состоянии, хотя их запасы, возможно, и не вполне удовлетворят французский вкус.

Укол остался незамеченным.

   – Месье Флинт?

   – Немного бренди из запасов Чарльза, пожалуйста. И ещё я побеспокоил бы вашего слугу принести огня для моего единственного окурка. Я бы предложил и вам сигару, но мои запасы конфискованы, как вы знаете.

   – Коньяк, бренди и сигары, – бросил Да Бурдон слуге. – Итак! Вы полагаете, что знаете намерения губернатора Пондичерри? Может, и так. Какое это имеет отношение ко мне? Я – губернатор. Это мои корабли и мои войска взяли Мадрас.

   – Так, но командование возложено на Джозефа Дюплейкса. Он вызвал вас сюда и имеет мандат компании на Индийском полуострове. И, самое главное, он выше чином.

   – Я, де-факто, правитель здесь.

Слабая улыбка Флинта вновь появилась на его лице.

   – Дюплейкс хочет сровнять Мадрас с землёй, чтобы камня на камне от него не осталось.

   – Но это абсурдно, месье!

   – Не совсем. Видите ли, по его мнению, Мадрас будет всё время составлять конкуренцию французам. Что случится, когда английский Королевский флот вернётся сюда? А рано или поздно это произойдёт. Или если Мадрас будет возвращён в руки англичан набобом Анваром уд-Дином?