Текст книги "Меч войны"

Автор книги: Роберт Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

   – Я думала, что пагода – это индийская золотая монета? – спросила она. – Достоинством в семь шиллингов?

   – Да.

   – Тогда каламбур понятен.

   – Теперь, после производства в офицеры, мои перспективы превосходны. Скоро я смогу заняться торговлей. И когда эта война закончится, я сделаю хорошие деньги в Калькутте.

   – Вы стряхнёте пару пагод в ваш карман, я не сомневаюсь.

   – Но эти цветы – не только золотые монеты! – Его неожиданное и сильное возбуждение поразило её. – Чампака для нас – дерево-пагода, но для язычников оно означает нечто большее. Это – священное дерево любви. Оно слишком святое, чтобы срубать его, из его ветвей вырезают образ Будды, и всё благодаря цветку, который называют Кама Дева, купидон язычников. Разве вы не ощущаете сладкого дурмана в его аромате? В этом священном окружении, Аркали, я хочу сказать вам: выходите за меня замуж.

Она ошеломлённо глядела на него, не находя слов.

   – Скажите мне «да», Аркали. Тогда я стану богатым. Будьте моей женой.

Она встала, но он задержал её.

   – Это ваша судьба. Как я всегда говорил вам. Разве вы не видите?

   – Пустите меня!

   – Хэйден Флинт мёртв! – выпалил он.

Это было сказано более в отчаянии, чем со злости, но его лицо стало жёстким, и она задержалась, чтобы выслушать.

   – Хэйден мёртв. Он был с армией Анвара уд-Дина, с Мухаммедом Али Ханом во время битвы у вершины Сен-Том. Это была бойня. Кровавая баня. Они въехали прямо во французскую артиллерию.

Она стояла, изумлённо глядя на него как на привидение.

   – Откуда вы знаете это? Это всё – от Стрэтфорда Флинта, так ведь?

   – Нет! Это не от Флинта. Это – от моих собственных агентов среди местного населения, – сказал он. – Я плачу им за информацию. Французы уничтожили сотни в тот день. Невозможно представить, чтобы он уцелел.

Она покачала головой, не веря своим ушам.

   – Вы знали это давно! Уже много недель!

   – Аркали, нет. Я клянусь. Я узнал это два дня назад. Тысячи людей бежали с поля битвы, многие вернулись в свои деревни. Пожалуйста, поверьте мне, я предпринял много усилий, чтобы навести справки о Хэйдене Флинте – ради вас.

   – Ради себя самого! Что, если бы вы узнали противоположное? Сказали бы мне тогда?

Он был оскорблён.

   – Я сообщил вам то, что слышал сам. Говорили об англичанине, сбитом с ходаха на боевом слоне Мухаммеда Али. Это мог быть только Хэйден.

   – Вы говорите, что знали об этом уже два дня назад?

   – Я не мог сказать вам раньше. Приближался бал. Я бы не сказал вам даже сегодня, если бы...

   – Если бы ваше патетическое предложение не потерпело фиаско. А когда я отказала, вы вышли из себя. Я не верю вам, Роберт Клайв. Думаю, вы намеренно лжёте в несчастной надежде, что я изменю своё решение.

   – Почему вы так тянетесь к нему? – в отчаянии вопрошал Клайв. – Я не могу этого понять! Он оказался похитителем, убежал с судна, от него отрёкся собственный отец. А я спас вас от ужасной участи. Я показал вам, что не трус, и мои перспективы ежедневно улучшаются. Неужели вы не можете забыть его и выйти за меня?

   – Да, вы спасли мою честь и, возможно, жизнь, и за это я благодарна вам. – Она отошла от него на несколько шагов. – Но я не вышла бы за вас, даже если бы вы были единственным белым мужчиной в Индостане.

Эдмунд Маскелен глотнул из фляжки и ощутил, как полыхнуло в его горле. Он собирался проверить своих людей, стоявших на карауле. С той ночи губернаторского бала французы активно двигали войска и орудия от Пондичерри, и необходима была постоянная бдительность, особенно в такие тёмные ночи, как эта, когда зарождалась новая луна. «Никогда ещё, – думал он с беспокойством, – не была атмосфера внутри форта такой напряжённой».

В такие ночи воображение невольно расходилось. Положение становилось всё хуже. За горизонтом, невидимая глазу, собиралась огромная французская армия. Все офицеры испытывали чувство, будто какие-то титанические силы управляли событиями, вышедшими из-под контроля смертных людей.

«Почему страх так покалывает мою спину? – думал он. – Может, потому, что майор сегодня снял защиту с Кудалора? Что у него на уме? Несомненно, должно случиться что-то важное. Может быть, Клайв знает. Но если и знает, скажет ли он мне?»

Он поправил свою шляпу и вновь перебрал в голове всю последовательность событий.

Несколько месяцев назад к ним прибыл опытный майор Стринджер Лоуренс, первоначально посланный в Мадрас управляющими компании в Лондоне. По прибытии в Сен-Дэвид он в течение нескольких часов ознакомился с положением, принял командование силами компании и начал яростно организовывать оборону, превращая сброд форта в небольшую армию из семи рот.

Затем, несколько недель назад, Стрэтфорд Флинт исчез, уведя «Удачу» в Калькутту и оставив страшное предупреждение о скором прибытии большой французской эскадры. Гриффин внял этому предупреждению и ушёл в море, не желая быть захваченным французами на стоянке. Паруса французских кораблей показались на следующий день, но они проследовали на север, в Пондичерри или Мадрас, несомненно, для того, чтобы высадить Дюплейксу столь ожидаемое им подкрепление.

Несколько дней тому назад пришла весть, что ещё одна эскадра Королевского флота идёт от Святой Елены, флот из шести линейных кораблей и пяти фрегатов, с двумя тысячами солдат. Говорили, что им командует не кто иной, как контр-адмирал Эдвард Боскоуэн. «Я слышал, что храбрый Боскоуэн получил огнестрельное ранение в плечо у мыса Финистри, – размышлял Маскелен, – но это, очевидно, не так. Если слухи правдивы и Боскоуэн действительно идёт сюда с такими силами, то французы постараются овладеть Сен-Дэвидом к их приходу».

Его рука вновь потянулась к карману, где скрывалась фляга с бренди, но на этот раз он сдержал себя. Ему показалось, что он услышал лёгкий щелчок, как будто кто-то наступил на сучок в темноте за стеной. Он подавил желание остановиться или повернуться вокруг и проследовал дальше вдоль стены, проверяя, чтобы сипаи были на местах и по уставу брали оружие на грудь при его приближении. Если бы что-то происходило в этом болоте теней там, внизу, острые глаза его сипаев увидели бы это. Майор Лоуренс приказал им быть особенно бдительными сегодня.

Клайв говорил, что майор Стринджер Лоуренс был ветераном Королевской армии, поднявшимся из низов до звания офицера. В возрасте тридцати лет он был назначен в четырнадцатую бригаду генерал-майора Клейтона. Он служил во Фландрии и Испании, поднявшись до звания капитана, а со смертью майора Кнайпа компания назначила его на пост командующего Мадрасским гарнизоном с годовым жалованьем в сто пятьдесят фунтов. «Поразительно, – думал Маскелен, – что компания смогла привлечь на службу такого верного и способного офицера, если учесть, что в прошлом здесь служили пьяницы и недалёкие офицеры, сменявшиеся в результате позорных увольнений».

Маскелен увидел Клайва, идущего в его направлении вдоль стены в пятидесяти ярдах от него. Он опять вспомнил чёрную злость, которая охватила Роберта Клайва в ту ночь; он пришёл тогда из сада и выпил несколько бокалов валящего с ног пунша Стрэтфорда Флинта, а затем направился в боковую комнату, где и нашёл компанию, подходящую для вымещения своей злости.

Он присоединился к столу, за которым офицеры играли в вист. Они охотно приняли подвыпившего клиента в игру. Затем, после последнего роббера, настало время рассчитываться.

– Мы удвоим ставки в следующем роббере! – сказал Клайв. – Или вы во флоте не такие смелые?

Офицерам не понравилось замечание, но один из них попытался уговорить его:

   – Ну, ну, это пустяковая сумма. Тринадцать рупий. Платите, дружище, и начнём раздавать карты.

   – Это не мелочи для меня.

   – Платите, платите. Что значит несколько звенящих рупий для человека в красном мундире? Мы все здесь офицеры.

   – Вы, может быть, и офицеры, – задиристо сказал Клайв, – но далеко не джентльмены.

При этих словах общая весёлость стихла, но Клайв продолжал говорить в наступившей тишине, намеренно усиливая напряжённость. Он уставил палец на офицера, явно бывшего лидером группы:

   – Вы, сэр. Я говорю, что вы надули меня.

Лейтенант с корабля «Элтам» принял вызов с ледяной холодностью.

   – Вы понимаете, что если не возьмёте свои слова назад, мне останется лишь один способ действий?

До этого времени Клайв выказывал внешнее спокойствие, после угрозы же он стал жёстким и непреклонным.

   – Выйдем отсюда. Сейчас же, – сказал он.

«Я должен был вмешаться, – думал Маскелен, заново переживая этот момент. – Иначе я никогда бы не простил себе этого. В конце концов, он был почти мертвецки пьян. Даже тогда в его глазах уже было что-то пугающее. Какая-то страшная пустота».

   – Роберт! Ради Бога! Позволь мне рассчитаться за тебя.

   – Не вмешивайся.

«Как мог я сказать это? Конечно, они жульничали! Это было известно. Они имели репутацию опасных бретёров и сорвиголов, и эта репутация льстила им. Клайв намеренно спровоцировал их. Будучи один и на их территории, он фактически дал пощёчину их главарю. И поэтому им пришлось ответить на его вызов.

Обычно в их среде такие вызовы бросались и принимались с большой бравадой, однако в конце концов не приводили к чему-либо серьёзному. Блеф с одной стороны встречал не менее отчаянный блеф – с другой, пока дело не разрешалось чепухой. Но Клайв ответил на их блеф серьёзно. Он вызвал лейтенанта Кина с «Элтама», и у того не было иного выхода, как принять вызов.

Они вышли из губернаторского дома и нашли спокойное место. Никаких секундантов и никакой возможности к отступлению. Клайв стоял с напыщенным видом, готовый либо к самоуничтожению, либо к убийству. По выражению его лица было видно, что оба этих исхода одинаково устраивали его. О, они по ошибке нарвались на тихого маньяка. Я никогда ранее не видел ни у кого таких глаз. Они были жутко пустые, нечеловеческие».

Маскелен вытер лоб, вспотевший от воспоминаний об этой страшной ночи. «Как же быстро алкоголь и уязвлённая гордость могут превратить человека в мертвеца. Всего два часа назад он трепыхался как веер над Аркали, а я наслаждался балом и шампанским. И в несколько минут вечер превратился в кошмар, в дуэль на тёмной улице».

Маскелен пошёл за ними, зная, что должен быть рядом, всё ещё пытаясь найти возможность примирения. Но её не было. Потерпевший и оскорбивший разошлись в разные стороны, затем Клайв повернулся в назначенном месте и выстрелил. Последовала яркая вспышка огня и адский грохот. Но лейтенант продолжал стоять. Это было истинным чудом. Ветер коснулся его белой как мел щеки, и он внезапно ощутил, что жив, и торжествующе покачнулся на своих каблуках: теперь выстрел был за ним! Он, как потерпевший, был волен поступить так, как захочет. Но Кин не стал стрелять.

В неслыханном нарушении негласного кодекса лейтенант Королевского флота медленно подошёл к Клайву и приложил пистолет к его левому глазу.

– Вы сказали, что я вас надул? – зловеще спросил лейтенант. – А теперь, мальчик из компании, ты возьмёшь назад своё обвинение.

Но Клайв стоял спокойно, несмотря на заряженный пистолет, готовый лишь при одном нажатии пальца разбросать его мозги по улице.

   – Стреляй и будь ты проклят. Я говорю, что ты жульничал, и никогда не заплачу тебе.

Пистолет задрожал, вновь замер, а затем был отведён в сторону.

Лейтенант вдруг обмяк и ссутулился. Его товарищи озабоченно толпились вокруг, пытаясь сгладить позор своего лидера. Затем они нашли способ оправдать его:

   – Он ненормальный! Лунатик с застывшими глазами.

   – Да. Сумасшедший. Пробыл здесь слишком долго.

   – Давайте-ка убираться отсюда, господа. После выстрела здесь небезопасно.

На следующий день последовали запросы о происшедшем в обычном для компании стиле – с угрозами страшных последствий, поскольку наказание за дуэль обычно было суровым. Клайва призвали к ответу, но он отказался обвинять кого-либо. Он решительно заявил как Ковингтону, так и Лоуренсу, что противник, которого он отказался назвать, даровал ему жизнь, поэтому он не хочет свидетельствовать против него. По ходатайству Лоуренса Ковингтон согласился замять дело, Флинт же постарался умилостивить коммодора Гриффина ящиком доброго бренди.

«Проявленное Клайвом благородство при расследовании дела вызвало восхищение всех служащих компании в Сен-Дэвиде, – размышлял Маскелен. – Но это восхищение не помогло исцелить его сердце. Какой-то червь засел в душе Роберта Клайва, отравляя её, наполняя горечью. Я не скоро понял причину этого».

Маскелен выпил последний глоток бренди. Что проку экономить выпивку, если завтра она может попасть в глотку французу. Когда Клайв был в двадцати ярдах от него, он поприветствовал его жестом.

Клайв остановился перед застывшим часовым и скомандовал ему «вольно», прежде чем заговорить с Маскеленом. Поразительно, но он был в бодром, оживлённом настроении, совершенно оставив ту мрачность, в которой пребывал всего три часа назад.

   – Вдохни воздух! Он – как вино! Это – ночь, которую мы все ждали!

   – Ты от майора? – осторожно поинтересовался Маскелен.

   – Прямо от него. Я только что узнал замечательные новости. Разведчики доложили о присутствии французских сил, готовящихся штурмовать как наш форт, так и местное поселение. К нам идут восемьсот французских и тысяча индийских солдат. Майор Лоуренс ожидает, что они будут здесь очень скоро.

Он в предвосхищении потёр руки в перчатках.

   – Приятно знать, что французы с такой точностью исполняют его предсказания, – насмешливо сказал Маскелен. – Я надеюсь, они знают, что от них потребуется дальше?

   – Тебе бы надо знать, что Стринджер очень способный.

   – Ого! Уже «Стринджер»? – Маскелен помолчал и затем решился ещё на одно замечание, видя воодушевлённое состояние Клайва. – Ну, если Стринджер такой уж способный, зачем же, во имя всего святого, он решился снять оборону Кудалора? Любой дурак понимает, что мы могли бы какое-то время оборонять его. И если Боскоуэн скоро будет здесь...

   – Вот потому-то я и пришёл.

Маскелен был в недоумении.

   – Почему?

   – Приказ от майора Лоуренса. Ты со своей ротой отправляешься в Кудалор и занимаешь там оборону.

   – Что? – Маскелен не скрывал своего раздражения. – Но именно оттуда мы были только сегодня отозваны.

   – Не совсем оттуда. Вы занимали южную стену. Теперь же вы должны основаться на северо-западном валу.

   – Чёрт побери, Роберт! У нас ушло три часа, чтобы затащить эти пушки внутрь форта. Я понимаю, что майор хочет держать нас при деле для укрепления духа, но перемещать орудия и людей взад и вперёд не имеет никакого смысла!

   – Эдмунд, в этом – огромный смысл.

   – Я не вижу этого.

Клайв посмотрел на него с выражением, похожим на жалость.

   – Ты не видишь? Поэтому-то ты никогда не будешь майором.

   – Но ты-то способен разъяснить мне всё это?

   – Проще простого, Эдмунд. – Он снисходительно улыбнулся. – У французов есть шпионы, наблюдающие за нами. Их армия не более чем в двух часах перехода от нас. Следовательно, они видели, как сегодня мы отходили от Кудалора. Они видели, что мы ограничиваемся защитой форта и оставляем значительно большую территорию местного города – разумный, но, как ты говоришь, преждевременный шаг. Французы видели, как мы оставляем Кудалор, Эдмунд.

   – Ты хочешь сказать, мы устроим им засаду? – сказал Маскелен, захваченный остроумием этой хитрости.

   – А почему нет? Мы возвратимся в Кудалор в абсолютной тишине. Тайно и под покровом ночи. Люди Дюплейкса подойдут в полночь, и мы расстреляем их. Считай, что он уже мёртв. И тогда Асаф Джах увидит, кого надо поддерживать.

   – Я надеюсь, что ты прав.

   – Да, я прав. Не окажешь ли мне услугу, Маскелен?

Он снял перчатку с правой руки и извлёк из-под мундира лайковый мешочек, в котором посыльные доставляли приказы. Но вместо приказов там был аккуратный конверт. На нём тонким каллиграфическим почерком было написано имя адресата: «Мисс Аркали Сэвэдж».

   – Если я не уцелею, а ты останешься жив, я надеюсь, что ты сможешь передать эти сантименты.

Маскелен с неохотой взял конверт. Ему стало ясно как день, что Клайв имел намерение продемонстрировать в эту ночь свою смелость. При этом останется ли он жив или нет, уже не имело для него значения.

   – Почему ты думаешь, что я уцелею, а ты – нет?

Особая усмешка Клайва проскользнула по его лицу.

   – Давай будем считать, что в этом случае судьбе придётся убить двух человек, чтобы помешать мне сказать мисс Сэвэдж то, что я должен.

Рота Маскелена пробралась обратно в Кудалор, таща за собой полевые орудия, колеса которых были обвязаны дерюгой, заглушающей стук железных обозов. Другие роты совершали то же самое. Люди пробирались в темноте обратно к своим амбразурам и скрытым позициям. Каждый нёс кремнёвое ружьё, штык и запас пороха на тридцать зарядов. Каждый нашёл себе скрытое место в стороне от стен, спрятавшись в укрытиях из бамбука, тростника или пальмовых листьев.

В Клайве пробудился оптимизм. Он вновь принялся за свои расчёты. Внимательно слушая майора, он постиг многое и унёс от него информацию, крепко усвоенную его разумом для дальнейшего анализа. Прибытие коммодора Гриффина позволило доставить к ним подкрепление из Бенгала и Бомбея. Однако общие силы Сен-Дэвида составляли теперь всего 473 европейца, 371 португалец и 1000 индийцев-сипаев. С другой стороны, уход Гриффина позволил французскому адмиралу Буве высадить свои войска в Мадрасе и привести их маршем в Пондичерри. Согласно разведке, эти войска выступили из Пондичерри под командованием Мэйнвилля. Они продвигались на юг и следовали вдоль границ английской аренды, пока не подошли к южной части оборонительных сооружений Кудалора.

«Равная битва, – думал Клайв. – Французы, без сомнения, попытаются прорваться с южной части города, где стена наиболее низкая. Я бы поступил именно так, вот почему я попросил эту позицию для моей роты, поменявшись местами с ротой Маскелена. Здесь будет самая жаркая битва. И здесь я покрою себя славой... или саваном. В любом случае это будет концом моего ада».

В полночь послышался характерный шум. Французы появились с багажным обозом, шесть отрядов пехоты, возглавляемых шестью верховыми офицерами. Подразделение расположилось вокруг Девикотских ворот, уверенно подошло к стенам, и было слышно, как они громко возводят пятиметровую бамбуковую лестницу, чтобы перебраться внутрь и отпереть большие деревянные ворота для их армии. Затем они зажгли факелы.

Клайв пригнул голову, то же сделали и его люди. Он слышал хруст башмаков французского сержанта на парапете, когда тот перепрыгнул через стену. Голос француза, пропускавшего своих людей в крепость, громко раздавался в тишине.

Тяжёлые брусья, запирающие ворота, были подняты, ворота распахнули и закрепили. Снаружи послышались голоса, и французская колонна начала входить в крепость под окрики капралов.

«О, как маршируют французы, когда не встречают сопротивления, – думал он. – Самодовольные и беспечные, как петушки! Картина абсолютной самоуверенности и превосходства».

Когда две или три сотни людей промаршировали через ворота, голова колонны достигла рыночной площади. Затем раздался приказ, и в оконных проёмах, выходящих на улицу, показались люди и орудия. Страшный рёв разорвал ночь, осветившуюся вспыхнувшим со всех сторон огнём. Совершенно неожиданный залп из мушкетов и орудий обрушился на французскую колонну, кося свинцом вступившие войска. Неожиданность была абсолютной. Французы в панике метались по площади в поисках укрытия.

Клайв не мог более сдерживать себя. Он выступил из-за двери, с морской саблей в одной руке и пистолетом – в другой. Его люди выскочили вслед за ним.

«Я покажу им, что значит быть офицером, – говорил он себе. – Я поведу их, и мы посмотрим, кто чего стоит. Жаль, что она не может видеть меня сейчас».

Он поднял свою саблю.

– Аркали! – закричал Клайв. Сердце его бешено колотилось. Боевой клич ожёг горло.

Глава XI

Башня Земных Наслаждений стояла в восточной части дворцового комплекса низама. Это был удивительный павильон, с большой высоты которого открывались захватывающие виды; и в то же время он давал возможность уединения, столь ценимого в Индостане. Он состоял из трёх уровней, наподобие ярусов свадебного торта, построенных целиком из песчаника. Каждый ярус был окружён низким каменным ограждением из прорезанных узорами каменных плит. Всю конструкцию венчал купол Моголов, висящий на высоте двадцати ярдов над равниной.

Хэйден последовал за Ясмин по узким каменным лестницам, проходящим сквозь овальные вырезы в ярусах. С самой верхней площадки павильона они наблюдали за огромными чёрными тучами, которые с поразительной быстротой заполняли небо.

   – Посмотри на небо там, Ясмин! Какое удивительное зрелище, правда? – с восторгом сказал Хэйден.

   – Да. В детстве в поисках уединения я любила приходить к месту, очень похожему на это, – ответила она взволнованным голосом. – И когда здесь никого нет, я представляю, что опять нахожусь во дворцах в Дели или на стенах Красного Форта, гляжу на излучину реки Джамны, на которой стоит несравненная гробница Агры.

   – Ты говоришь об этом как о необыкновенном и загадочном месте.

   – Это – памятник великой любви, Хэйден: белая мраморная усыпальница, Махал Мумтаз, жены шаха Джахана. В мире не может быть ничего, сравнимого с этим.

Тонкая песчаная пыль шуршала на шёлковых подушках, в которые они погрузились. Сверкнувшая вдруг снова молния, ярко засиявшая на фоне непроницаемо серой части неба в виде сверкающих стрел, обрадовала и поразила его; её же испугала. Вдали послышался раскат грома.

   – Ты слышала? – прошептал он.

Она спрятала голову у него на плече.

   – Индусы говорят, что это боги воюют на небесах. Гарадж – это вопль дракона Вритры, поражённого Индрой.

   – Но ты не веришь в это? Ты была смелой во время шторма на море. Почему же ты дрожишь теперь?

   – Своей молнией он раскалывает горы, создавая реки и тучи, давая нам вновь солнце и рассвет. Это опасно! Простые люди говорят, что Индра владеет огромными силами. Разве ты не видел деревья, разбитые и сожжённые его ударом? Неразумно оставаться здесь, на этом высоком месте, Хэйден.

   – Но ты не веришь в Индру. Ты же мусульманка. Если эта молния создана Аллахом, зачем же нам убегать от неё? Давай прославлять дело Его рук.

«Электрические разряды великолепны», – думал он, ощущая возбуждение от окружающего зрелища.

   – Я могу доказать тебе, что нам нечего бояться. Быстро, считай секунды! Эк, до, тин, чар, панч, чхе, cam, атх, – считай со мной, Ясмин, – нау, дас, джирах, вот теперь, ты слышала это?

   – Почему ты считаешь, Хэйден? Это что, английское заклинание, защищающее тебя?

   – Нет! Чтобы определить расстояние. Каждые пять секунд – это одна миля. Последняя молния была от нас на расстоянии больше двух миль. Она не может нам ничего сделать.

Ещё вспышка, яркая, фиолетовая и долгая, а дождя всё не было, но пыль на земле, в пятидесяти футах от них, закручивалась в быстрые вихри.

   – Электрическая жидкость может воспламенять дух, – сказал он, полный восхищения. – Это – поразительная вещь! Ты знаешь, что в Европе есть машины, которые могут производить молнию?

Она слушала, крепче прижимаясь к его груди.

   – Твои шутки очень странные. Мне они не нравятся.

Её руки покрылись гусиной кожей, он ощущал это под просвечивающим муслином, покрывающим её.

   – Это не шутка. Это правда. Я слышал о такой машине, у неё есть изогнутая ручка, любой может повернуть её и получить небольшую молнию вот такой длины. – Он показал расстояние в дюйм между своими указательным и большим пальцами.

   – В Европе действительно великие мудрецы, если они могут делать это. Но это не поможет нам ничем. Потому что люди вкусили от Древа Познания в эдемском саду, и мы все прокляты.

   – Почему ты дрожишь?

– Держи меня, баба[74]74
  Баба – ребёнок, а также уменьшительно-ласкательное обращение (инд. из турецк.).


[Закрыть].

Он опять заглянул ей в глаза, увидел, как её голова склонилась, а губы раскрылись, и он наклонился к ней, а затем поцеловал. Жадно, в уверенности, что поступает неверно и очень дурно, но желание оказалось сильнее его.

Дождь начался. Крупные капли, как Божьи слёзы, падали, разбиваясь о пыльный камень. Громкий шелест на куполе башни возвестил о том, что дождь перешёл в ливень. Туман из мелких брызг увлажнял блестками ковёр, шёлковые подушки и их обнажённые тела, слившиеся воедино. Непогода бушевала с тем же неистовством, с каким молодые люди отдались друг другу.

Солнце уже закрывало цветы лотоса Брахмы[75]75
  Брахма – создатель всех форм жизни вселенной.


[Закрыть], когда Мухаммед Али Хан пошевелился, возвращаясь к реальности.

Он стоял на коленях в центре квадратного острова из белого мрамора, сооружённого в середине маленького водоёма. Остров был огорожен невысокими, по колено, плитами песчаника темно-каштанового цвета, прорезанными насквозь геометрическими узорами. Четыре маленьких мостика, всего десяти шагов в длину, соединяли остров с краями водоёма. Поверхность воды между мостиками отражала ослабевающую голубизну неба. На ней плавали три вида цветов лотоса. Чашечки этих цветов с розовыми краями поднимались над огромными листьями.

Дыхание Мухаммеда было замедленным. Его кожа всё ещё блестела маслами после очередного сеанса массажа руки. Плечо его почти полностью исцелилось, а медитация, которой он предавался, была направлена на сосредоточение разума на том трудном выборе, который ему предстояло сделать.

Он вышел из медитации и поднялся на ноги после глубокого погружения в себя. Сделав несколько пробных выпадов мечом, он улыбнулся. Боли в плече больше не ощущалось.

«Да, – думал Мухаммед. – Теперь я могу ответить: «Да».

Этот день был проведён необычно вяло и томно: он развлёкся с Хаир ун-Ниссой, затем с её помощницей, после чего долго дремал и немного ел. Затем к нему приходила мать. Она снова упрекала его и призывала к действиям.

   – Если ты не предпримешь что-либо, я буду вынуждена заняться ею сама, сын мой. Ждать больше нельзя. Что-то надвигается на нас!

Это «что-то» уже ощущалось в воздухе. Можно было почувствовать определённое ускорение пульса событий во дворце низама. Признаки были незначительные, но вполне определённые: смена охранников на более старших, более верных людей, видимость неспешности, которую пытались выказать посыльные. И перешёптывания повсюду.

Прошлым вечером наблюдались и иные знамения: в воротах зенаны старая женщина-провидица причитала и вопила до тех пор, пока её не утихомирили; четыре сероголовые вороны подрались над куполом Мекки Масджид, пока одна из них не свалилась на землю; один из молодых принцев упал в припадке во время молитвы и был унесён четырьмя телохранителями...

Поднявшись после медитации, Мухаммед перешёл по одному из мостов и отправился искать мать.

Надира была на балконе комнаты для приёмов, рядом с женской половиной резиденции для послов. Она с нетерпением ожидала его. Одна стена комнаты была украшена сложной системой тканевых занавесей и дюжины или более тигровых шкур, противоположная стена была выполнена в виде ширм из белого камня с элегантной резьбой. Что-то неопределённое в этой комнате тревожило её. Какой-то запах, вызывающий в ней неприятные ассоциации.

   – Сын мой, подумал ли ты о том, о чём мы говорили? – спросила она его.

   – Да, мама, я подумал. Ты будешь моим единственным советчиком.

Её глаза расширились.

   – Хорошо. Очень хорошо. Ты не раскаешься в своём решении.

Она внезапно поняла, что в воздухе стоял еле уловимый запах розового масла. Вот что не давало ей покоя! Это был запах баснословно дорогих духов, которыми пользовалась иногда Ясмин. Она была в этой комнате. Когда и зачем?

   – Скажи, что тебе посоветовала Ясмин?

   – Она сказала, что мне следует предложить рубин феринджи Музаффар Джангу.

   – Оправдывая это тем, что он оставит свои притязания на Карнатику, если станет низамом после Асаф Джаха?

   – Да, это так.

   – О, она вновь лгала тебе! – Надира разгладила складки одеяния на коленях, как бы с лёгкостью разделываясь с первой проблемой. – Очевидно, что она надеялась настроить тебя против Музаффара тем, что выбрала его. Она думает, что ты автоматически поступишь в противоположность её совету и изберёшь Назир Джанга. Понимаешь это?

Он посмотрел на неё, поражённый её интуицией.

   – Откуда ты знаешь это?

Потому что я знаю, какими окольными путями мыслит эта волчица, и знаю, как мыслит твой отец. Теперь, что предпринимает англичанин?

Мухаммед уныло опустил губы.

   – Он всё ещё пытается убедить Музаффара передать просьбу низаму помочь Английской компании. Он пытался установить контакт и с Назир Джангом, но до сих пор не получил ответа. И не получит. Что общего может быть у принцев крови с ублюдками?

Надира улыбнулась:

   – Здесь, как ты увидишь, кроется самая суть вопроса. План твоего отца...

   – План моего отца основан на совете глупцов, к которым прибегают в отчаянии, – прервал он её.

   – Нет! Он значительно более серьёзен. Это – превосходно сотканная паутина, с учётом всех его возможностей, к которым он может прибегать, используя их одну за другой.

   – Я не вижу...

   – Прежде всего Анвар знает, что ты должен изо всех сил стараться укрепить его положение. Тебе придётся делать это. Мы должны предполагать, что Асаф Джах читал доклады о недопустимом поведении иностранцев в Карнатике. Если он нежелательно истолкует эти события и вознамерится заменить Анвара уд-Дина как набоба провинции, тогда и ты, Мухаммед, никогда не станешь набобом. Ты станешь просто вторым сыном смещённого и опозоренного генерала, который когда-то потерпел поражение в битве с иностранцами, и твои притязания на Аркот будут стоить не больше, чем козий помёт. Твой отец знает это. И он знает, что ты тоже понимаешь это. Поэтому тебе придётся стараться ради него, независимо от того, что ты о нём думаешь.

Мухаммед медленно кивнул.

   – Вот почему он доверил мне Глаз Змеи: чтобы я вручил его Асаф Джаху. И я сделал бы это, если бы Асаф Джах не скрывался в глубинах своего дворца. Я не могу подступиться к нему, как не может и англичанин. Моё терпение уже истощается.

Надира подождала, пока он закончит, прежде чем продолжить свои наставления.

   – Тут требуется нечто большее, чем терпение, мой сын. Я знаю, что ты – гордый человек, но ты должен понять, что Анвар стремится лишь к тому, чтобы нейтрализовать тебя, посылая сюда с этой безнадёжной миссией, пока его армия дезорганизована. Твоё ранение послано ему небесами: оно позволило ему благополучно послать тебя в Хайдарабад в то время, как настоящие дела совершаются на побережье. Пока ты здесь, Махфуз и Абдул Вахаб командуют силами отца, готовые преследовать и наказывать французов по всей Карнатике во благо англичан.