Текст книги "Палач Рима"

Автор книги: Роберт Фаббри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Несколько? Я никогда не видал ничего подобного, – встрял в их разговор Корбулон, – даже в…

Он осекся и покраснел.

– Даже в самых непотребных римских борделях на Викус Патрикус? – уточнил Магн, пытаясь закончить за Корбулона его фразу. Тот высокомерно посмотрел на него и принялся вытаскивать из походного мешка тогу.

– У меня есть хлеб, солонина и вино, господа, – произнес Палл, подойдя к ним после того, как вставил Ротеку в рот кляп. Жрец потихоньку начинал приходить в себя. – Мы должны позавтракать, чтобы потом, переодевшись в парадное платье, ждать императора.

Спустя час они уже сидели вокруг перевернутых вверх дном ведер, каждый погруженный в свои тревожные мысли о том, чем закончится эта авантюра.

За дверью несколько раз слышались голоса – это Фульвий и Руфин не пускали внутрь строителей, однако сама дверь все время оставалась закрыта. Внезапно в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги, и в зал вошел старый, но по виду еще бодрый мужчина.

Веспасиан узнал его с первого взгляда. В руках этого человека была власть над всей империей, и одно его имя внушало страх: Тиберий. Все тотчас вскочили со своих ведер и почтительно склонили головы. Теперь Веспасиану были видны лишь безволосые ноги Тиберия, торчавшие из-под пурпурной туники: на блестящей, туго натянутой коже голеней вокруг открытых язв и засохших струпьев веревками вились вздувшиеся узловатые вены. Обут император был в пару солдатских сандалий. Ногти на ногах были желтые и нестриженые.

Тиберий подошел к Веспасиану и встал прямо напротив него. Почувствовав, как от страха колотится сердце, Веспасиан усилием воли заставил себя успокоиться. Ему почему-то не давал покоя вопрос: неужели Тиберий не может приказать рабу привести в порядок ногти на ногах?

– Это он и есть, мой сладкий? – спросил Тиберий у кого– то, кто стоял в дверях, и потому Веспасиан не мог его видеть. Голос у императора был низкий и хриплый, и доносился как будто издалека, из какого-то потустороннего мира.

– Да, дядя, – ответил голос Калигулы. – Это он, и он мой друг.

В голосе Калигулы слышались напряженные нотки, как будто он пытался говорить легко и беззаботно, хотя на самом деле под этой видимой беззаботностью скрывались натянутые как тетива лука нервы. Еще бы, ведь в эти мгновения Тиберий должен был принять важное решение!

– Твой друг, говоришь?

– Да, дядя, мой друг.

– И его имя Веспасиан, верно я говорю, мой сладкий?

– Верно, дядя. Так его зовут.

– Посмотри на меня, Веспасиан!

Веспасиан поднял глаза: на него смотрела пара серых глаз – старческих, с поволокой. Смотрели они вопросительно, как будто не в состоянии сфокусировать взгляд на том, что перед ними. Лицо Тиберия, которое когда-то отличала строгая мужская красота, теперь было одутловатым и покрытым красными пятнами – сказывались неумеренные возлияния на нескончаемых пирах. Седые волосы, коротко подстриженные надо лбом и ушами, свисали на шею сальными прядями. С ушных мочек осыпалась перхоть, а на кончике носа сидел гнойный прыщ.

Положив левую руку Веспасиану на голову, Тиберий с силой надавил на нее. Казалось, череп вот-вот не выдержит и треснет, а пальцы императора погрузятся в его содержимое.

– Он все еще слишком юн для меня, чтобы я стал запускать пальцы ему в мозг, – заметил Тиберий, по-прежнему глядя Веспасиану в глаза странным взглядом. Его смрадное дыхание пахло свежими человеческими экскрементами.

– Верно, дядя, он слишком юн, но будь иначе, я бы просто лишился друга. – Голос Калигулы слегка дрогнул.

Императорские пальцы еще сильнее стиснули Веспасиану череп.

– Но ведь твой друг – это я! – старческий голос Тиберия сорвался на крик.

– Да, дядя, верно. Но ты мой друг здесь, а Веспасиан мой друг в Риме. Ты ведь не бываешь в Риме. Когда я приезжаю туда, мне нужен там друг.

Тиберий убрал пальцы. Веспасиан поднял было руку, чтобы помассировать голову, но вовремя сдержался.

– Но что будет, если я вернусь в Рим? – спросил Тиберий, буравя Веспасиана глазами.

– В таком случае второй друг в Риме мне станет не нужен, и ты сможешь запустить пальцы ему в мозг.

– В Риме так в Риме, – весело произнес Тиберий, как будто только что сбросил с плеч какой-то крайне важный вопрос, причем решение оказалось простым и очевидным.

С этими словами Тиберий переключил внимание на остальных, и Веспасиан, облегченно вздохнув, решил, что, по крайней мере, временно ему ничего не угрожает. Стоявший в дверях Калигула незаметно кивнул ему, подтверждая его догадку. Рядом с Калигулой застыл симпатичный подросток. Его волосы украшал цветочный венок, а белая туника были вышита по подолу и рукавам золотой нитью. Позади них, между Фульвием и Руфином, положив руку на рукоять меча, застыл Клемент. Лицо его, и без того бледное, сегодня было белым, как мел.

– А как насчет этих, мой сладкий? Кто они? – Тиберий скользнул взглядом по Сабину, Корбулону, Магну и Паллу. – Надеюсь, это не рыбаки?

– Нет, конечно же нет, дядя. Рыбаков сюда больше не пускают, – ответил Калигула, осторожно подбирая слова. – Эти люди прибыли вместе с моим другом с очень важным известием, как то предсказывал Тразилл. У одного из них при себе письмо Антонии.

– То есть они прибыли сюда вовсе не для того, чтобы нарушить мой душевный покой?

– Наоборот, дядя, они прибыли сюда, чтобы его укрепить.

Тиберий несколько мгновений в упор смотрел на Палла. Никто даже не пошелохнулся.

– Я тебя знаю, – произнес Тиберий в конце концов и ткнул в грека пальцем. – Ты управляющий Антонии, и твое имя Палл.

– Для меня великая честь, принцепс, что ты узнал меня и даже помнишь мое имя, – с поклоном ответил грек. Даже в эти мгновение, когда жизнь всех и каждого висела на волоске, он оставался внешне спокоен. Веспасиан поймал себя на том, что хотя утро было прохладным, его самого прошиб пот.

– В таком случае письмо она вручила тебе. Отдай его мне.

Палл потянулся рукой в походную сумку. Тиберий мгновенно отпрянул назад. Поняв свою ошибку, Палл быстро вытащил руку и перевернул сумку вверх дном. Ее содержимое со стуком высыпалось на каменный пол. Веспасиан впервые увидел надменного грека растерянным и даже слегка позлорадствовал на сей счет.

Подняв с пола свиток, Палл вручил его Тиберию. Тот сначала пристально на него посмотрел и, по всей видимости, убедившись в его безопасности, взял свиток у грека из рук.

– Моя хозяйка, принцепс, вручила мне перстень с ее печатью, – добавил Палл и поднял вверх дрожащую руку, – как доказательство подлинности ее подписи.

Тиберий досадливо отмахнулся.

– Ты сам доказательство, – ответил он, разглядывая свиток и как будто взвешивая его на ладони. Его голос сделался не таким потусторонним, как раньше, как будто письмо свояченицы помогло вытащить его на свет из темного мрачного мира, воцарившегося в его голове. Затем его взгляд упал на Сабина. Со стороны могло показаться, будто Тиберий видит его впервые.

– Кто ты такой? – спросил он с неподдельным интересом.

– Тит Флавий Сабин, – поспешил представиться брат Веспасиана.

– Ах да, трибун Девятого Испанского легиона, – тотчас же откликнулся Тиберий. – Достойно проявил себя в Африке при подавлении мятежа Такфарината. Хороший солдат, если верить донесениям, которые ко мне поступали.

– Спасибо, принцепс, – пролепетал Сабин, пораженный, как и все остальные, внезапной ясностью императорского ума.

– Пока я буду читать письмо, ты останешься здесь под присмотром Клемента. Вителлий составит тебе компанию, – с этими словами Тиберий указал на смазливого юношу. – У него немало талантов. Подойди ко мне, мой сладкий, давай посмотрим, чему научила тебя твоя бабка.

С этими словами Тиберий вышел из зала. Калигула растерянно посмотрел на Веспасиана и поспешил следом. Наконец стук императорских сандалий стих. Издав дружный вздох облегчения, Веспасиан и его спутники опустились на свои ведра.

Какое-то время все сидели молча, размышляя о том, что лишь чудом избежали смерти. Из ступора их вывела громкая возня в углу зала. Это в себя пришел Ротек.

– Палл, сделай с ним что-нибудь, – раздраженно бросил управляющему Веспасиан, который на дух не переносил жреца и все с ним связанное.

– Боюсь, придется оставить его в сознании, – ответил Палл, к которому вернулся его былой гонор. – Вскоре его начнут допрашивать.

Хотя эта мысль слегка взбодрила Веспасиана, шум, который производил жрец, болью отзывался в его натянутых как струна нервах.

– Да заткнись же ты наконец! – гаркнул он на Ротека, впрочем, без видимого результата.

– Давай я успокою тебя, Веспасиан, – предложил Вителлий, подходя ближе и кладя ему на плечо мягкую, нежную руку.

– Что? – переспросил Веспасиан, с ужасом глядя на юношу. – Нет!

Он со злостью оттолкнул руку Вителлия.

– Ты омерзителен. Или ты забыл, что такое честь? – бросил юнцу Сабин. – Ты ведь отпрыск Вителлиев, древнего и благородного рода! Так зачем же ты предлагаешь себя всем и каждому, словно портовая проститутка?

– Если этого не делать, меня убьют, – просто ответил юноша. – Ты же видел, какой он.

– Но ты предпочитаешь жить с позором, как его наложник, не желая умереть, как и подобает мужчине?

– Нет, я предпочитаю жизнь, а стыд меня не волнует. Я давно уже забыл про честь и гордость, лишь бы остаться жить, точно так же, как и мой отец, который в обмен на жизнь отдал меня Тиберию. В один прекрасный день я смогу отомстить всем тем, кто унижал меня, а если они уже будут мертвы – то их семьям, – ответил Вителлий, холодно посмотрев на Сабина.

Сабин ответил ему ледяным взглядом.

– Я бы не стал сосать чужие члены ради сохранения собственной шкуры, грязный выродок.

– Надеюсь, в один прекрасный день ты окажешься перед выбором – жизнь или чужой член, Тит Флавий Сабин, и тогда мы посмотрим, что ты предпочтешь, – с этими словами Вителлий развернулся и вышел вон.

– Проститутка! – крикнул ему в спину Сабин.

– Это место творит с людьми странные вещи, – буркнул Магн, когда дверь захлопнулась.

– Это не место, – возразил Палл, стоя рядом с Ротеком. Стоило ему показать жрецу кинжал, как тот моментально притих. – Это власть. Абсолютная власть, которая превращает ее обладателя, если тот слабоволен или непорядочен, в развращенное чудовище.

– В таком случае да храни нас боги от того, что следующим императором станет Калигула, – заметил Корбулон, качая головой. – Я отказываюсь верить, что помогаю этому случиться. Думаю, нам было бы лучше вернуться к республике, когда власть принадлежала двум консулам, причем в течение лишь одного года.

– Боюсь, что уже поздно, – возразил Веспасиан. – Богатство империи сосредоточено всего в нескольких руках. Времена, когда солдат сражался рядом со своим соседом, чтобы защитить свои крошечные земельные наделы, давно прошли.

– А при чем здесь это? – отмахнулся Сабин. – Любой солдат в легионах теперь римский гражданин.

– Да, но теперь все перевернуто с ног на голову. Теперь вместо того, чтобы сражаться за свою землю, чтобы вернуться к ней осенью по окончании военной кампании, простой легионер, даже отдав армии двадцать пять лет, продолжает сражаться за новую землю империи.

– И в чем, собственно, разница? Армия всегда армия, независимо от того, ради чего сражается простой солдат.

– Мы видим эту разницу начиная с гражданской войны, когда Гай Марий сделал армию профессиональной, и до того момента, как Август создал империю. Ты бы хотел снова вернуть те дни?

– Разумеется, нет, – нехотя согласился Сабин. Ему не нравилось, что брат поучает его, даже если в его доводах присутствовала неумолимая логика. – Так что ты предлагаешь, братишка? Глядя на тебя, можно подумать, что ты много размышлял на эту тему.

– Да, я немало размышлял над этим, пока мы по Аппиевой дороге ехали из Рима.

– Так поделись с нами своей мудростью.

– Я убежден, что у нас есть выбор. Либо бразды правления империей крепко держит в своих руках один человек, тем самым гарантируя ее целостность, либо она распадается, по мере того как легионы в провинциях объявляют о поддержке любого генерала, которому кажется, будто его честь оскорблена, разумеется, в обмен на обещание дать им лучшую землю.

И если такое случится, мы либо полностью уничтожим себя посредством гражданской войны, и тогда наши земли на Востоке захватит Парфия, а на севере варварские племена, либо генералы будут сражаться друг с другом до последнего, и тогда империя развалится на части, например, на Италию, Иллирию и Грецию. Затем от нас отколется Галлия, Испания, возможно, Африка, Азия и Египет, и так далее. Иными словами, произойдет то же, что и с империей Александра.

Как и в случае с преемниками Александра, править ими останутся римляне, но между ними будут постоянно случаться войны. И так до тех пор, пока их не поглотит кто-то другой, точно так же, как мы с Парфией поглотили осколки империи Александра.

– С каких это пор ты стал так хорошо разбираться в истории? – удивился Сабин.

– С тех самых, дорогой брат, с каких ты стал проводить почти все свое свободное время в постели молодой жены. Я тоже не терял времени зря – изучил библиотеку, и бабушкину, и дяди Гая. И хотя физически я уставал наверно не так, как ты, удовольствие получал ничуть не меньшее.

Сабин хмыкнул.

– Но что бывает, когда тот, в чьих руках бразды правления империей, впадает в безумие? – спросил Корбулон. – Как то случилось с Тиберием и как то наверняка произойдет с Калигулой?

– Именно об этом я и размышлял, – признался Веспасиан. – Если исходить из того, что империи нужен император, невольно задаешься вопросом: как его выбирать? Как ни симпатизирую я Калигуле, его поведение вчера вечером развеяло все мои надежды. Его неспособность видеть границы дозволенного делает из него наихудшего кандидата на роль того, в чьих руках будет сосредоточена абсолютная власть. Тем не менее он в числе наследников, ибо принадлежит к императорскому роду.

– В таком случае в задницу императорский род! – весело предложил Магн.

– Все верно. Почему императорский пурпур может наследовать лишь родственник? – поддержал его Корбулон.

– Вот и я о том же. Посмотрите, кого мы имеем в качестве будущих наследников: Калигулу, Клавдия и Тиберия Гемелла. Кого из троих вы бы хотели видеть своим повелителем?

– Никого, – хмуро ответил Сабин.

– Поэтому император должен выбрать себе в наследники самого достойного мужа и усыновить его – ради Рима, а не ради верности императорскому роду. И тогда само понятие императорского рода – и вся династическая грызня – исчезнут сами собой, а если выбор будет сделан правильно, то нами будет править тот, кому мы можем со спокойной душой доверить абсолютную власть.

– Звучит довольно убедительно, господин, – заметил Палл, – но каким образом ты заставишь императорскую семью уступить власть чужаку?

– В этом-то и вся загвоздка. Я не знаю, – честно признался Веспасиан.

– Будет еще одна война, – мрачно произнес Корбулон. – Рим долго не потерпит такого императора, как Калигула.

– Даже если и будет, – произнес Веспасиан с надеждой в голосе, – тот, кто выйдет из нее победителем, наверняка вынесет для себя урок: забудь о том, что такое династия, и усынови в качестве преемника самого достойного.

– Но что будет, господин, – мудро рассудил Палл, – если окажется, что самый достойный муж в Риме – это родной сын императора?

Увы, Веспасиан не успел ответить на этот вопрос, потому что дверь распахнулась, и в зал вошел Клемент.

– Император призвал вас к себе в кабинет, – сказал он с едва ли не виноватым видом. – Боюсь, это означает, что твое присутствие здесь недолго будет оставаться секретом.

***

– Какие у нее доказательства? – требовательно спросил Тиберий, размахивая письмом Антонии, как только под конвоем германца-телохранителя Веспасиан и его спутники вошли в просторный кабинет. Калигула сидел у окна, блаженно зажмурив глаза и подставив лицо солнечным лучам, как будто ничто в этом мире его не тревожило.

Как только дверь за ними закрылась, первым заговорил Палл.

– Принцепс, этот список сделан рукой самого Сеяна.

Тиберий поднял свиток, пристально на него посмотрел и бросил на мраморный стол.

– Это всего лишь перечень чьих-то имен, а не доказательство.

– Дядя, – подал голос Калигула, не открывая глаз, – если бы все, кто значится в этом списке, были мертвы, кто стал бы императором? Явно не родственник, а кто-то чужой.

Но Сеян скоро станет членом нашей семьи. Я дал ему разрешение обручиться с моей невесткой Ливиллой.

– Знаю, дядя, и ты был совершенно прав, – проворковал Калигула, – разве что слегка поспешил. Ты сам сказал мне, что у тебя имелись на его счет сомнения, именно поэтому ты отправил его в Рим в качестве консула.

– Верно, отправил, – Тиберий перевел взгляд на огромную непристойную картину, украшавшую стену между его рабочим столом и окном, и как будто вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда впервые посмотрел на Веспасиана. – Но я должен быть уверен, совершенно уверен, что он охраняет меня и берет на себя часть ноши, которую я тащу на своих плечах.

– Принцепс, можно мне сказать? – нервно спросил Сабин.

Тиберий ответил не сразу, однако спустя несколько секунд обратил свои старческие глаза на Сабина и почти что выкрикнул:

– Тит Флавий Сабин, из Девятого Испанского легиона, хороший солдат. Да-да, говори!

Сабин поведал Тиберию, как обнаружил недостачу денег и как сундуки с денариями оказались во Фракии.

Казалось, Тиберий его не слушает, но как только рассказ Сабина подошел к концу, император вновь оживился.

– Кто еще видел эти деньги во Фракии? – спросил он, обводя взглядом присутствующих.

– Я, принцепс, – подал голос Корбулон.

На какой-то миг Тиберий растерялся, как будто до этого не замечал присутствия Корбулона.

– Ты кто? – бросил он ему. – И когда ты сюда прибыл?

– Гней Домиций Корбулон, принцепс, – гордо ответил тот.

– Помню, ты в начале моего правления был претором, но до консула так и не дослужился, – ответил Тиберий.

– То был мой отец, принцепс, – ответил Корбулон, явно довольный тем, что Тиберию знакомо его имя.

– Отец, говоришь? А ты его сын? Никогда про тебя не слыхал, – заявил Тиберий. Корбулон поник. – Ну, расскажи мне, что ты видел.

Корбулон поведал ему свою историю, рассказав про Гасдрона и Ротека, однако, как ему было велено, умолчал про Поппея.

Когда он закончил, Тиберий хмуро посмотрел на него.

– И что же ты делал во Фракии?

– Служил трибуном при штабе Поппея.

Похоже, эту фразу Тиберий пропустил мимо ушей.

– И кто еще это видел? – спросил он, как будто рассказ Корбулона его не убедил.

– Я, принцепс, – произнес Веспасиан.

– А, друг моего сладкого друга, – проворковал Тиберий. – Мой сладкий, твой друг говорит, будто он увидел сундук с деньгами, который вольноотпущенник Сеяна передал какому-то фракийскому племени, чтобы те подняли против меня мятеж.

– Я бы на твоем месте, дядя, ему поверил, – отозвался Калигула, так и не открыв глаз. – Он очень хороший друг.

– Но я верю! Верю! – казалось, Тиберий вот-вот впадет в неистовство. – Да, теперь я вижу, что он на самом деле очень хороший друг.

– Мы привезли с собой жреца, принцепс, – признался Веспасиан, – чтобы ты мог лично его допросить.

Императорской радости не было предела.

– Где же он? – сладостно простонал Тиберий. – Давайте скорее его ко мне! Уж он у меня помучается!

***

Истерзанное тело Ротека было привязано к деревянному столу посередине императорского кабинета. Жрец только что во второй раз потерял сознание. Его правая нога представляла собой черные, обугленные дымящиеся кости, часть которых упала на переносную жаровню. В комнате висела сизая дымка и омерзительная вонь горелого мяса. Сквозь эту дымовую завесу на корчащегося в муках жреца падал луч солнечного света.

Как и предполагал Веспасиан, Тиберий пытал пленника сам, причем с видимым удовольствием, отвечая плотоядной улыбкой на каждый крик Ротека, на каждую мольбу о пощаде, как будто для его слуха вопли несчастного были самой сладкой музыкой. И хотя Ротек выложил все, что знал, уже в самом начале, когда его нога соприкоснулась с жаровней, Тиберий решил продлить себе удовольствие.

– Итак, этот человек говорит, что он выполнял волю Азиния, – произнес Тиберий. Он был снова в ясном уме: с неподдельным интересом император рассматривал обугленную ногу своей жертвы. Движимый любопытством, он осторожно прикоснулся к почерневшим костям. Те, по всей видимости, еще не остыли. Тиберий отдернул палец и послюнил, чтобы охладить обожженную кожу.

Да, принцепс, – ответил Палл. – Но он прекрасно описал Гасдрона. Чтобы обезопасить своего настоящего хозяина, Сеяна, тот рассказал ему, что работает на Азиния. Сделано это было на всякий случай, – Палл умолк и махнул рукой на обгорелые останки ноги. – Вроде этого…

– Звучит вполне убедительно, – согласился Тиберий. – Но какова во всем этом роль Поппея? – он повернулся к Корбулону. – Ты утверждаешь, будто служил в штабе Поппея. Ты когда-нибудь видел его с Гасдроном?

– Нет, принцепс, – солгал Корбулон. От Веспасиана не ускользнуло, каких трудов ему это стоило.

– Ладно, на время о нем можно забыть, – сказал Тиберий самому себе и вновь облизал обожженный палец. – Но в один прекрасный день – когда он станет мне не нужен – он заплатит у меня за то, что позволил своим солдатам обращаться к нему «император».

Поняв, что произнес вслух свои самые сокровенные мысли. Тиберий огляделся по сторонам,

– Похоже, я с самого начала был прав, – весело продолжил он. – Сеян предатель. Я это давно знал, но именно моя дорогая свояченица снабдила меня доказательствами, а вы… – Тиберий протянул руки, как будто хотел обнять их всех. Лицо его неожиданно приняло растроганное выражение, и Веспасиан на какой-то миг подумал, что Тиберий вот-вот расплачется. – Вы храбрые, верные, хорошие солдаты, для которых самое главное – мое душевное спокойствие, вы рисковали собственными жизнями, чтобы доказать это мне. Вы вернетесь в Рим и скажете Антонии, что я приказываю действовать немедленно. Пойдемте, давайте прогуляемся вместе!

Сады с обитаемой стороны виллы Юпитера спускались вниз по невысокому холму к площадке на вершине утеса: высокая стена, отделявшая их от стройки, создавала ощущение уединенности.

Сопровождаемый Клементом и двумя его преторианцами, Тиберий повел их вниз по великолепной лестнице, украшенной статуями обнаженных богов и героев. По ней они спустились к широкой, мощенной мрамором дорожке, что протянулась через весь сад, заканчиваясь, насколько мог судить Веспасиан, у самого обрыва, примерно в двухстах шагах от того места, где они сейчас стояли. Согретые весенним солнцем, деревья и кустарники по обеим сторонам дорожки дружно просыпались к жизни. Влагу для листьев и цветения они получали от хитроумной системы орошения, что через равные промежутки времени по трубам накачивала воду прямо к их корням.

Эта же система обеспечивала водой и многочисленные фонтаны, и декоративные бассейны, что были устроены на разных уровнях, отчего вода каскадом стекала из верхнего в следующий, и так до самого низа. Рядом с бассейнами стояли небольшие, похожие на живых людей, статуи. Каково же было изумление Веспасиана, когда при приближении императора статуи начали постепенно оживать, превращаясь в детей, юношей, карликов, которые вскоре принялись непристойно резвиться на краю бассейнов. Парами или группами они принялись спрыгивать в воду и без всякого стеснения совокупляться на мелководье.

– Мои рыбки проснулись, – воскликнул Тиберий, возбужденно махая руками. – Плавайте и играйте, мои милые. Я присоединюсь к вам чуть позже. Ты не хочешь вместе со мной поиграть с этими рыбками, мой сладенький?

– Да, дядя, хочу, – ответил Калигула с нарочитым воодушевлением. Вернее, это Веспасиану хотелось, чтобы воодушевление его друга был нарочитым. – Но только после того, как мой друг и его спутники уедут.

– Вдруг им захочется порезвиться вместе с нами?

– Конечно захочется, дядя. Где же еще они смогут от души порезвиться? Но, к сожалению, они должны срочно вернуться в Рим, как ты им велел.

– Да-да, в Рим. Им нужно назад, в Рим, – со вздохом сказал Тиберий.

– А еще, дядя, ты сказал, – осторожно продолжил Калигула, – что сообщишь им, какие действия они должны предпринять против предателя, чтобы они могли предупредить Антонию, кто тебе друг, а кто нет. Тогда она сможет тебе помочь.

Тиберий резко остановился и злобно посмотрел на Калигулу. Тому тотчас сделалось страшно, однако он сумел быстро спрятать испуг под маской невинности.

– Не смей так говорить, змееныш! – взревел Тиберий. – Или ты пытаешься нарушить мое душевное спокойствие?

Калигула спешно опустился на одно колено.

– Прости меня, принцепс, – униженно произнес он. – Иногда я бываю настолько счастлив, что мой разум подводит меня.

Веспасиан едва не окаменел от ужаса, видя, в какую ловушку угодил его друг. От него также не скрылось, что «рыбки» тоже прекратили резвиться или чем там они были заняты в тот момент, когда их хозяин издал львиный рык, и вновь превратились в живые статуи.

Казалось, Тиберий был готов испепелить Калигулу взглядом. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, и лицо его пылало гневом. Пару раз он так резко наклонил голову, что стало слышно, как хрустнули шейные позвонки. Впрочем, постепенно гнев его начал остывать.

– Да-да, мой сладкий, я знаю, – в конце концов вздохнул он. – Когда человек счастлив, разум порой изменяет ему.

С этими словами он протянул руку и помог Калигуле встать. Веспасиан и его спутники, которые застыли на месте, затаив дыхание, дружно выдохнули. Услышав это, Тиберий резко обернулся к ним и окинул колючим взглядом, как будто успел забыть про их существование. Впрочем, спустя мгновение, стоившее всем немалых нервов, он узнал их.

– Когда вы вернетесь в Рим, скажите Антонии, что в следующем месяце я сложу с себя консульские обязанности, – спокойно произнес он. – Это вынудит Сеяна поступить точно так же, что тотчас же лишит его неприкосновенности. Я напишу Сенату письмо, в котором изложу подробности его заговора, и потребую предать Сеяна суду. На его место я поставлю кого-то другого. Например, того же Макрона, которого Антония рекомендует в своем письме, тем более что он женат на Эннии, дочери моего хорошего друга Тразилла. Я уверен, он прекрасно справится со своими обязанностями и снимет с моих плеч часть моих забот. На него можно положиться. Он хороший человек.

– Да, на него можно положиться, принцепс, – подтвердил Палл. – Макрон – хороший человек.

Таких слов из уст управляющего Веспасиан ни разу не слышал.

– А его жена – красавица, дядя, – добавил Калигула. – Я как-то раз обедал вместе с ней в доме бабушки. Я был бы не против увидеть ее снова.

– В таком случае решено. Я приглашу его сюда, причем вместе с женой, чтобы она могла порезвиться с моим сладеньким. А теперь пойдемте, посмотрим вниз с утесов, – с этими словами Тиберий повернулся и решительно зашагал вдоль дорожки. «Рыбки» возобновили свои забавы.

В самом конце дорожки, глядя на море, стоял смуглый, седобородый человек в кожаной шапочке и долгополом черном одеянии, расшитом астрологическими знаками.

– Тразилл, друг мой! – окликнул его на греческом Тиберий, когда они подошли к краю утеса. – Скажи, благоприятное ли сейчас время для перемен? Я должен это знать, потому что перемены назрели.

Тразилл повернулся к нему лицом.

– Звезды говорят, что ты мастер перемен, принцепс, – ответил он театральным, слегка подрагивающим голосом. – Ты здесь для того, чтобы осуществить самую главную из перемен: рождение нового века. В эти дни Феникс готовится вернуться в Египет, страну, где я появился на свез, где через три года его поглотят огненные языки, после чего он возродится из собственного пепла, дав начало новому пятисотлетнему циклу. Мир станет иным, и ты, принцепс, благодаря своему величию и мудрости, проведешь империю через эти перемены.

– Значит, мне ждать еще три года, – разочарованно произнес Тиберий.

Веспасиан с тревогой посмотрел на Калигулу. Ему показалось, будто Тразилл решил нарочно увести мысли Тиберия в другую сторону.

– Вот увидишь, дядя, эти три года ожидания помогут тебе сохранить душевное спокойствие, – поспешил успокоить его Калигула. Голос его источал заботу. – Мне кажется, что достопочтенный Тразилл говорил о каких-то важных переменах, а не о тех небольших, что ты задумал сейчас.

– Разумеется, мой сладкий, – согласился Тиберий. – Если я сейчас этого не сделаю, то просто не доживу, чтобы увидеть огненную птицу. Тразилл, сверься со своими книгами.

Астролог поклонился.

– Мой ответ будет готов к утру, принцепс, – напыщенно произнес он и, бросив взгляд на Калигулу, развернулся и поспешил по тропе, ведущей к вилле.

Тиберий, явно довольный собой, опустился на каменную скамью, с которой открывался вид на узкий пролив между Капри и берегом, где высилась громада Везувия. Калигула подошел и сел и ним рядом, в то время как все остальные сгрудились у них за спиной, остерегаясь в присутствии Тиберия приближаться к отвесной скале.

Тем временем уже перевалило за полдень. Воздух стал заметно теплее, солнечные лучи, отражаясь от лазурной поверхности Тирренского моря, играли на волнах калейдоскопом сверкающих бликов, над которыми, пронзительно крича, взмывали ввысь чайки, чтобы потом парить в потоках свежего ветра.

– Как жаль, что я не могу взлететь, как они, мой сладкий, – заявил Тиберий, любуясь быстрыми птицами. – Как, должно быть, приятно парить в воздухе, глядя на мир с высоты.

Это был совсем не тот разговор, какой Веспасиан надеялся услышать.

– Да. дядя, но, наверно, нам этого не дано, – осторожно ответил Калигула, как будто он уже слышал эти слова не один десяток раз и знал, что прозвучит дальше.

Какое-то время Тиберий молча наблюдал за чайками.

– Как же я ненавижу несовершенство этого тела! – с неожиданной страстью воскликнул он. – Я повелитель целого мира, и при этом я не могу взлететь.

– Думаю, дядя, нам нужно вернуться и поиграть с рыбками. – произнес Калигула, стараясь отвлечь Тиберия от мрачных мыслей.

– Ах да, конечно, с рыбками, – ответил тот, вставая на ноги. – Но сначала мы должны попрощаться с твоим другом. – Он повернулся к Веспасиану. – Ступай, и да пребудет с тобой моя благодарность и молитвы. Клемент проводит вас в порт.

Издав вздох облегчения, все дружно склонили в поклоне головы и повернулись, чтобы идти.

– Погодите! – крикнул Тиберий. – А это еще кто такой? – он указал пальцем на Магна. – Я первый раз его вижу. Не иначе как это очередной рыбак, который тайком проник сюда. Клемент, пусть твои люди немедленно сбросят его со скалы!

– Дядя, это Магн, он друг моего друга, и он с самого начала был с нами.

– Я не разговаривал с ним и не знаю, кто он такой. Клемент, делай то, что тебе велено.