Текст книги "Палач Рима"

Автор книги: Роберт Фаббри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Нам было поручено привезти его сестру, так сказать, для поддержания его памяти. Меня попросили поехать вместе с ними лишь потому, что, как она выглядит, никто из людей Ливиллы не знал. Альбуцилла предложила мне сопровождать их, потому что я несколько раз видел сенатора, и если сестра на него похожа, то я замечу семейное сходство.

– А что насчет нас с Сабином? – спросил Веспасиан.

– Ваши имена не упоминались ни в постели, ни в разговорах с Макроном, – ответил Секунд, проницательно глядя на братьев. – Тем не менее Альбуцилла сказала, что два молодых человека, которых никто так и не узнал, сошли с корабля вместе с пленником, после чего направились в дом Антонии. Думаю, будет лучше, если какое-то время вы воздержитесь от возвращения в Рим.

– Именно так мы и собирались поступить.

– Что вы теперь намерены сделать со мной? – спросил Секунд.

– Ливилла наверняка пришлет сюда своих людей, чтобы узнать, что произошло, – ответил Веспасиан. – Они увидят, что в поместье пусто, а рядом высятся два погребальных костра. Она вполне может предположить, что в одном из них ты. Клемент отвезет тебя к Антонии, где ты поживешь какое-то время, пока она решит, что с тобой делать.

– А моя жена? Она тоже должна считать меня покойником?

– Это пусть решает Антония. Думаю, все будет зависеть от того, насколько ты окажешься ей полезен.

– О, я могу быть даже очень полезен!

Веспасиан внутренне улыбнулся. Он тоже в это очень верил.

– В таком случае ты можешь рассчитывать на ее благодарность.

– Причем весьма щедрую.

– Это почему же?

– Потому что с моей помощью она сможет получить то, что ей нужно. Она получит Сеяна.

Часть V

КОЗА – КАПРИ,

декабрь 30 года н. э. – март 31 года н. э.

ГЛАВА 14

– Веселых Сатурналий! – дружно крикнули Веспасиан и Сабин, внося угощения в двери триклиния в поместье Веспасиана в Козе.

– И вам также! – столь же дружно отозвались с десяток вольноотпущенников и рабов, что еще оставались в поместье, а также Секст и Марий.

Домашняя прислуга устроилась на трех ложах вокруг низкого стола, высоко подняв кубки с вином в честь веселого зимнего праздника. Все были изрядно пьяны, так как пили уже весь день. Тем временем Веспасиан, Сабин и Клементина, прихватив одного кухонного раба, хлопотали на кухне, готовя праздничный ужин.

Веспасиан поставил блюда на стол, а Клементина обнесла пирующих вином, наполняя кубки, которые тотчас же выпивались до дна.

Комната была украшена еловыми лапами и ветвями остролиста с яркими красными ягодами. На головах у всех, кто собрались здесь, будто то свободный римлянин, вольноотпущенник или раб, был надет конусовидный колпак, символ свободы. Вместо обычных белых или сероватых туник по случаю праздника все принарядились в цветные. Подобная пестрота одежды дозволялось лишь шесть дней в году, пока вся империя весело гудела, справляя праздник в честь бога Сатурна. Сегодня было самое главное событие Сатурналий – день, когда все в доме менялись местами, и хозяева обслуживали за столом рабов и вольноотпущенников, а тем, в свою очередь, дозволялось проявлять по отношению к ним неуважение, правда, в разумных пределах.

Увидев перед собой новые блюда, – одно с жареной рыбой, приправленной фенхелем, и второе с целым молочным козленком, сдобренным соусом, черносливом и каперсами, – пирующие в предвкушении зачмокали губами.

– Это будет получше, чем то месиво, которым потчевала нас ваша полуслепая бабка, когда ей все-таки удавалось отыскать кухню, – заметил Аттал, управляющий Тертуллы, с которым у нее были вечные перебранки. – Правда, я сомневаюсь, что вы, изнеженные бездельники, помните ту гадость, что стряпала для нас эта старая перечница?

– Мне почему-то кажется, Аттал, что ты всякий раз высказывал ей все свои чувства по этому поводу, – смеясь шутке управляющего, ответил Веспасиан. Ему было прекрасно известно, что Аттал любил Тертуллу, пожалуй, даже больше, чем он сам.

– С точностью до наоборот, приятель, и ты сам это помнишь. – Аттал хитро усмехнулся и осушил кубок. – Хотя, казалось бы, по случаю Сатурналий я мог говорить ей любые колкости, но что, скажи, в этом забавного, если это тебе дозволено? Вот я и лез из кожи вон, проявляя учтивость, был послушным и бессловесным. В общем, идеальный раб. Шесть дней моей угодливости, и она была готова лезть на стенку от ярости и не могла дождаться конца праздников. Иногда мне кажется, что она устраивала праздничное застолье лишь затем, чтобы меня раззадорить. Чтобы я не выдержал и отпустил какую-нибудь колкость в ее адрес. Но я был нем, как рыба. Я дочиста съедал все, что ставила передо мной эта старая корова. Это был умный ход, но с другой стороны, вам всем далеко до меня по части ума, – с этими словами Аттал поднял кубок и, помахав им, крикнул Клементине: – Эй ты, глупая девка, чего уставилась? Живо наполни его до краев!

За столом раздался взрыв хохота. Клементина покраснела, однако улыбнулась и, машинально положив руку на располневший живот, поспешила к Атталу, чтобы вновь наполнить ему кубок.

Сабин нахмурил было брови, однако все-таки поддался всеобщему веселью. В конце концов, шутка была беззлобной, вполне в духе Сатурналий, да и сам праздник продолжал доставлять ему радость, хотя теперь у него была другая религия. Сейчас он воспринимал Сатурналии как своего рода прелюдию к дню рождения Митры, который праздновался несколькими днями позже.

– Если ты думаешь. Аттал, что эти два блюда съедобны, – выкрикнул он, – погоди, когда увидишь остальные! Думаю, их откажется взять в рот даже изголодавшийся моряк-галл, у которого целый месяц во рту не было ни крошки.

За этой репликой последовал новый взрыв хохота. Все знали, что моряки из галлов никакие, да и кулинарными талантами сыны Галлии тоже не блещут.

– Клементина, моя дорогая, будь добра, раздай подарки, а я пока принесу остальные блюда, – сказал жене Сабин, указывая на восковые свечи, глиняные статуэтки и стопку новых туник, сложенных на столе в углу комнаты.

Клементина нежно улыбнулась мужу.

– С удовольствием.

Сабин ответил жене улыбкой и вышел из комнаты.

Веспасиан в приподнятом настроении направился за ним следом. Ему всегда нравились Сатурналии. Они поднимали ему настроение. Впрочем, в этом и заключался смысл праздника, который был впервые отпразднован два с половиной века назад, чтобы хоть немного приободрить римлян после поражения, которое нанес им при Тразименском озере карфагенский полководец Ганнибал. В той битве народ Рима потерял более пятнадцати тысяч своих сыновей, отцов и братьев.

Первоначально праздник продолжался всего один день, но с годами заметно удлинился. Остряки утверждали, что поскольку на следующий год после поражения при Тразименском озере римляне потеряли более пятидесяти тысяч в битве при Каннах, к нему пришлось добавить лишний день, ибо одного дня веселья стало мало.

Так это или нет, Веспасиан точно не знал, но в шутке, хотя и мрачной, была доля истины. Зато он с радостью чувствовал. как после пяти долгих и нелегких месяцев, проведенных в Козе, у него поднимается настроение. Нет, скучать ему здесь не приходилось – работы в поместье было невпроворот, поскольку за те два года, что прошли с момента смерти Тертуллы, оно заметно пришло в упадок. Аттал делал все, что мог, чтобы не дать ему окончательно захиреть, но поскольку в своем завещании Тертулла освободила всех рабов, то рабочих рук не хватало.

Некоторые из вольноотпущенников решили остаться, однако большинство предпочли поискать счастья в Козе или даже в Риме. Аттал купил несколько новых рабов, однако в отсутствие Веспасиана воздерживался от крупных покупок. Так что в первые месяцы почти все его силы ушли на то, чтобы восстановить численность полевых рабов, а недавно он задался целью до наступления зимы вернуть поместью его былое процветание.

Он каждый день трудился с раннего утра до позднего вечера. делая дела, которые представлялись ему важными. Так что все дни его были заняты и не оставляли времени на раздумья. В отличие от вечеров.

С того момента, как Клемент в августе привез в Козу Клементину, которая вскоре стала женой Сабина, Веспасиан был вынужден проводить вечера в обществе этих двоих людей, которые вскоре влюбились друг в друга. Горькая правда заключалась в том, что впервые в жизни он завидовал своему брату. Завидовал его счастью, завидовал любви, которой одаривала Сабина молодая жена. Завидовал, что брату есть с кем каждую ночь делить постель, иными словами, завидовал всему, что было у Сабина и чего был лишен он сам. И потому постоянно думал о Ценис.

Антония однажды прислала ее с запиской в Козу. В этом послании сообщалось, что Калигула вместе с Клементом прибыл на Капри и что она теперь ждет оттуда известий. Увы, через три месяца никаких известий не поступило, и вынужденное безделье стало раздражать Веспасиана. Как ни хороша Коза, как ни приятно заниматься делами поместья, но в такой дали от Рима политическую карьеру не сделаешь.

Ценис оставалась в поместье четыре дня, – и, разумеется, ночи, – но это было в сентябре, и с тех пор он ее не видел. Четыре дня они жили как муж и жена. По утрам совершали прогулки, днем вместе отдыхали в доме, на диване, ночью делили постель. А еще он был благодарен Сабину и Клементине, что те обращались с Ценис, как с равной: хотя она и была рабыня, в их отношении к ней не было и намека на высокомерие. Впрочем, это мало что меняло. Как ни старались брат с женой делать вид, будто Ценис – свободная дочь Рима, все прекрасно знали, что на самом деле она невольница и может лишь надеяться на то, что в будущем получит долгожданную свободу.

Когда в ноябре, вскоре после его дня рождения, подтвердилась беременность Клементины, ревность Веспасиана обострилась насколько, что он едва себя сдерживал. Какая несправедливость! Его брат вскоре станет отцом ребенка, которого ему родит любимая женщина, в то время как он, Веспасиан, лишен этого счастья, потому что его ребенок от Ценис никогда не получит римского гражданства и не станет свободным человеком.

Он никогда не сможет на ней жениться: закон Августа, так называемый закон Папия Поппея, запрещал брачный союз между вольноотпущенницей и сенатором. И если он намеревается служить Риму, то должен быть избран квестором, в двадцать четыре года или позже, а поскольку его дядя принадлежит к сенаторскому сословию, то он автоматически может рассчитывать на место в Сенате.

Выход из этого тупика был один – пожертвовать политической карьерой. Однако вспомнив, какое впечатление на него произвел Рим, когда он впервые увидел его с холма на Саларийской дороге, Веспасиан понял, что никогда не решится на этот шаг. Так что ему оставалось одно – держать свои чувства в узде и заниматься делами поместья, пока Антония не призовет их с Сабином завершить порученное задание и доставить Ротека к Тиберию.

Сегодняшним вечером он, однако, сумел выбросить из головы все свои заботы, ибо как можно предаваться печали, когда вокруг шумят сатурналии, праздник, который изначально был призван разогнать скорбь и уныние, владевшие Римом в темные дни вторжения Ганнибала в Италию.

Стоило им с Сабином войти в триклиний с двумя последними блюдами, как стол вновь взорвался приветственными выкриками.

– Ты не преувеличивал, Сабин, – заметил Аттал, тыча пальцем в густой соус, которым был полит тушеный кролик. – Ты превзошел даже свою бабку. Чтобы такое есть, моряк-галл должен быть слеп и пьян в стельку.

– Ты уже на полпути к этому, Аттал, – рассмеялся Веспасиан и, взяв со стола нож, поднес его острие к носу управляющего. – Не хочешь, чтобы я помог тебе проделать его до конца?

– Весьма признателен тебе за такое предложение, однако вынужден его отклонить, поскольку опасаюсь, что утром, когда все войдет в обычное русло, ты о нем пожалеешь. Тебе ведь наверняка нужен кто-то, у кого зоркий глаз и кто в ладах с арифметикой, чтобы исправлять за тобой ошибки, которые ты наделал в амбарных книгах.

– Да здравствуют Сатурналии! – воскликнули пирующие, поднимая кубки, после чего дружно налегли на угощения.

– Позволь мне поухаживать за тобой, господин Марий, – предложил Сабин, заметив, что однорукий «брат» с большой дороги сам не может отрезать себе ногу козленка.

– Да, лишняя рука ему не помешала бы, – заметил Секст, довольный своей шуткой, которую он отпустил уже не одну сотню раз, однако отнюдь не считал избитой.

– Сразу видно, что сегодня Сатурналии, брат, раз у тебя нет других шуток, – ухмыльнулся в ответ Марий. Сабин тем временем положил ему на тарелку сочную ножку. – Спасибо, Сабин.

– Не стоит благодарностей. Я рад, чтобы могу сделать хотя бы что-то полезное, коль у меня никак не получается пробиться в квесторы.

– Да здравствуют Сатурналии! – вновь разразились возгласами пирующие в ответ на столь самоуничижительное признание. Веспасиан присоединился к ним. Поначалу его удивляло, как спокойно воспринял брат свое поражение на выборах, тем более что Веспасиан не раз упоминал о том, что его друг Пет, который теперь вернулся в Рим, обогнав других соперников, получил больше всех голосов. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного, размышлял он, если учесть, с каким усердием брат искал забвения от неудач в объятиях молодой жены. В некотором смысле, пришел к выводу Веспасиан, Сабин по-своему даже рад собственной неудаче.

При желании ничто не мешает Сабину повторить попытку на следующий год, а пока он сполна может наслаждаться прелестями семейной жизни, вместо того чтобы в течение года состоять помощником при наместнике какой-нибудь далекой провинции. Ведь именно это его и ждало бы, победи он на выборах. Потому что самые теплые места и самая непыльная работа в самом Риме, как правило, доставались таким, как Пет.

Шум за столом постепенно стих. Пирующие, опьянев, начали клевать носом, а вскоре и вовсе уснули, кто на пиршественном ложе, а кто и под ним.

Веспасиан, Сабин и Клементина оставили их храпеть среди остатков пиршества. Обслуживание рабов на пиру не предполагало уборку и мытье грязной посуды. Этим наутро, страдая тяжелым похмельем, займутся сами пирующие, когда жизнь войдет в обычную колею и они вновь станут простыми рабами.

Сабин повел Клементину в спальню. По его довольной улыбке было видно, что он уже предвкушает очередную ночь любви. Веспасиан остался один. Поскольку было довольно рано и спать не хотелось, он решил отправиться в кабинет, чтобы поработать с историческими трудами и документами, коих, к его великому удивлению, бабка Тертулла оставила ему в огромном количестве. Он находился в атрие, когда кто-то громко постучал в переднюю дверь. Поскольку привратника на месте не было, – тот в луже собственной рвоты валялся без чувств на полу триклиния, – Веспасиан сам открыл дверь.

– Добрый вечер! Я случайно не опоздал на пир?

– Магн! – воскликнул Веспасиан, не веря собственным глазам. – Боюсь, что опоздал, дружище.

– Какая жалость, – ответил Магн, входя в вестибюль. Сняв с плеч плащ, он с хитрой усмешкой вручил его Веспасиану. – Сатурналии не кончились, так что давай, вешай плащ на крючок, а потом можешь налить мне винца.

– Но что ты здесь делаешь?

– Сначала вино, приятель, потом ответы на вопросы.

Веспасиан закатил глаза. Сатурналии слишком затянулись для него.

– Надеюсь, ты останешься здесь не до марта? – спросил он.

– Март – это самое раннее, – ответил Магн.

Они устроились в небольшом, но уютном кабинете Веспасиана. В углу, даря приятное тепло, пылала переносная жаровня. На столе между ними стоял кувшин с вином и пара масляных ламп.

– Почему такая задержка?

Магн сделал глоток вина, пролив немного на тунику, и вновь опустил кубок.

– Точных подробностей я не знаю. Но это как-то связано с Сатрием Секундом.

– Чем он занят?

– Когда мы доставили его к Антонии, он провел целый час, запершись с ней и Паллом в ее кабинете. Я ждал снаружи, потому что она попросила меня подождать. Ну, ты понял, с какой целью.

– Еще как понял, старый ты козел, – пошутил Веспасиан.

– Потом она вышла, посмотрела на меня и говорит: «Теперь он мой с потрохами».

– И?

– И все. Со мной она почти не разговаривает, лишь раздает указания, что я должен сделать. Поди туда, поди сюда. И вся песня.

– Представляю, – ответил Веспасиан, хотя предпочел бы не представлять. – Значит, Секунд поведал ей про Сеяна что-то такое, что, по ее мнению, убедит императора в его вероломстве?

– Похоже на то. В тот вечер она пребывала в очень хорошем настроении, – ответил Магн с легкой гримасой. – Но я не знаю, почему. Я пытался выведать у Палла, но ты ведь знаешь, какой он. Из него и слова не вытянешь, даже если бы его собственную мать пригвоздили к пылающему кресту и засунули ей вымазанную дегтем палку в…

– Да-да, – перебил его Веспасиан, не желая до конца выслушивать фразу, ибо с него хватило ее начала. – Как дела у Калигулы?

– Антония велела мне передать тебе, что он, похоже, придумал способ, как нам попасть на остров.

– Давай говори.

– Уже сказал.

– Ничего ты не сказал. Что за способ?

– Этого я не знаю. Она лишь сообщила мне, что он нашел способ, а что за способ – об этом ни слова. Она не…

– Она почти не разговаривает с тобой. Ты мне уже это говорил.

– Ну, не совсем так. Если тебе это так интересно, можешь спросить у нее сам.

– Как это? Я ведь раньше марта отсюда не уеду.

– Смотри, не навлеки на свою голову новые неприятности.

– О чем ты? Мне казалось, что для собственной безопасности мне временно лучше не показываться в Риме.

– Антония велела передать мне, что, по ее мнению, тебе лучше вернуться. Так для тебя будет безопаснее. В Новом году Сеяну предстоит вместе с Тиберием исполнять обязанности консула. К тому же первый получил разрешение обручиться с Ливиллой.

Веспасиан нахмурился и сделал глоток вина.

– И как же это меня обезопасит?

– Сеян уверен в непоколебимости своего положения. Сейчас он недосягаем и пытается мстить тем, кто в прошлом осмелился перейти ему дорогу. Планы Антонии его сейчас не волнуют. Он больше не предпринимал никаких попыток против твоего дяди. Тот вот уже три месяца как вернулся в свой

дом в Риме. И как ты наверно уже знаешь, когда они увидели рядом с твоим поместьем погребальные костры, то не стали его трогать. Антония считает, что ты и Сабин – как же это она выразилась? – слишком умная пара пескарей, чтобы Сеян это понял.

– Все это, конечно, приятно слышать. Но почему мне, если я останусь здесь, грозят новые неприятности?

– Потому что Антония и сенатор Полон сумели добыть для тебя должность.

– Какую? Что это за должность?

– А вот это уже глупый вопрос, – ответил Магн и, осушив кубок до дна, наполнил его снова. – Разумеется, на следующей ступеньке карьерной лестницы. Теперь ты один из двадцати младших магистратов.

У Веспасиана загорелись глаза. Он никак не ожидал, что его карьера сдвинется с места, пока Антония ведет подковерную войну с Сеяном. И вот теперь, если она считает, что он вполне может вернуться в Рим и даже подняться ступенькой выше на cursus honorum, «пути чести», было бы великой глупостью упустить такой шанс. К тому же он окажется ближе к Ценис и ему не нужно будет всякий раз с завистью смотреть на брата.

– Отличные новости.

– И да, и нет.

– Как это понимать?

– Это самая непопулярная должность.

– По-твоему, лучше быть помощником эдила и заниматься строительством дорог?

– Кто знает, может, оно и лучше. Потому что ты будешь одним из «триумвири капиталис».

Веспасиан простонал. Он знал, что это такое.

– Боюсь, что да, господин, – с сочувствием ответил Магн. – Одним из трех триумвиров, ответственных за сжигание книг и смертные казни.

ГЛАВА 15

– Мой дорогой мальчик. На тебе лица нет. Ты бледен, как твоя тога, – с тревогой в голосе прогудел Гай, когда смазливый привратник впустил Веспасиана в его римский дом.

– Это потому, что сегодня моя служба Риму свелась к очередному убийству, – ответил Веспасиан, отмахиваясь от услуг очередного германского юноши, коими у Гая кишел весь его дом.

– Энор, принеси нам вина, – приказал Гай рабу, который тотчас убежал выполнять распоряжение своего хозяина. – Входи и садись, Веспасиан.

– Ирония заключается в том, что последние три месяца я делал грязную работу за того человека, которого я, по идее, должен был помочь Антонии уничтожить, – ответил Веспасиан, занимая место рядом с бассейном в просторном атрии Гая. Журчанье фонтана приятно успокаивало нервы. Гай сел напротив. Энор принес им вина.

– И кого же Сеян отправил сегодня к праотцам? – спросил Гай, отпуская раба со смачным хлопком по мягкому месту.

– Имени не помню, – ответил Веспасиан, покачав головой. Затем закрыл глаза и сделал долгий глоток. Вино у дядюшки было отменное. – Знаю только, что он из всадников и имел торговые связи в Египте. Судя по всему, он обманул его отца, Страбона, на тот момент префекта провинции, незадолго до того, как тот умер.

– И шестнадцать лет спустя Сеян решил ему за это отомстить?

– Именно. Обвинив его в измене. Несчастному было даже отказано в законном праве римского гражданина на казнь через отсечение головы. И на моих глазах и на виду у всего Рима палач задушил невинного римского гражданина. И как будто этого мало, семье не разрешили забрать тело для погребения, и теперь оно лежит на ступенях Гемониевой лестницы, и любой, кто только захочет, может надругаться над ним. Это верх позора.

– Успокойся, мой мальчик, ты ведь все равно бессилен что-либо с этим поделать. Лучше благодари судьбу, что Сеян сейчас сосредоточил свои усилия на длинном списке тех, кто чем-то оскорбил его семью в прошлом. Хотя, скажу честно, не проходит и дня, чтобы я не опасался, что у дверей моего дома появится какой-нибудь сопляк-квестор и вручит мне повестку.

– Я бы поостерегся называть Пета сопляком.

– Но ведь он младше меня. В любом случае, в чем собственно обвинили этого казненного всадника?

– В том, что он прибыл в Египет без разрешения императора с той единственной целью, чтобы обмануть законного представителя императора в этой провинции.

– Какой ловкий ход. Кстати, оно у него было?

– На суде он поклялся, что разрешение у него было, и тогда представитель обвинения принес список, составленный сам знаешь кем, список всех всадников, которые обращались за разрешением о въезде в Египет за последние двадцать лет. И что же? Ты не поверишь, но его имени в этом списке не оказалось.

– И это перетянуло чашу весов?

– Да, дядя. И это перетянуло чашу. И никакого права апелляции. Я был вынужден сразу же забрать его на казнь. Имущество семьи будет конфисковано и поделено между прихлебателем Сеяна, который написал донос, и императором. Так что его близкие останутся без средств к существованию.

– Постарайся вспомнить имя этого несчастного, потому что когда ситуация изменится, можно будет попытаться вернуть хотя бы часть отобранного.

– Как? Сеян, судя по всему, вымарал его имя из списка.

– Да, но ведь это не единственный список. В Александрии наверняка имеется дубликат. Иначе как префект позволил бы ему въехать в страну? Когда Сеяна не станет, я попрошу Антонию, чтобы она написала своему другу алабарху…

– Алабарху? – перебил его Веспасиан. – Это слово за последнее время я слышу уже второй раз. Что такое алабарх?

– Александрийский алабарх – это светский глава местной еврейской диаспоры. С его помощью император собирает с тамошних евреев налоги, например, пошлины на ввоз товара. Напрямую Риму евреи платить не хотят, но своему соплеменнику – не возражают, даже если деньги в конечном итоге все равно оказываются в Риме.

– И какие у Антонии с ним отношения?

– У нее в Египте имеются обширные земельные угодья. Алабарх присматривает за ними с того самого момента, как получил назначение на эту должность. Кстати, это не первый алабарх, который имеет римское гражданство. Его получил еще его дед от самого Цезаря.

– Гай Юлий Александр, – медленно произнес Веспасиан, извлекая из памяти это имя.

– Так ты с ним знаком?

– Нет, но нам с Сабином нужно его найти, – ответил Веспасиан и рассказал дяде о последней просьбе умирающего Атафана, чей сундучок до сих пор был закопан для сохранности в его владениях в Козе.

– Сдается мне, что кому-то из вас, мои мальчики, придется получить разрешение на поездку в Египет и отвезти сундук алабарху.

– Ты думаешь, Антония сумеет использовать свое влияние на императора и обратится к нему с просьбой о таком разрешении?

– Я уверен, что когда ее ум не будет занят политикой, она с удовольствием подумает о куда более приземленных вещах и напишет Тиберию. Кстати, коль речь зашла о письмах, то я сегодня получил послание от сестры. Похоже, что твой отец решил заняться банковским делом. Он за разумную сумму выкупил у Помпония концессию на такую деятельность в землях гельветов.

Веспасиан удивленно выгнул бровь.

– Похоже, он решил остаться там надолго! Банкир в Гельвеции! Ну кто бы мог подумать! Какой неожиданный поворот судьбы!

Их разговору помешал стук в переднюю дверь. Смазливый привратник тотчас вскочил со своего табурета и посмотрел в прорезь двери. В следующий миг он ее распахнул, и в атрий шагнул – кто бы мог подумать? – Палл собственной персоной.

– Добрый день, добрые господа! – поприветствовал он Веспасиана и Гая с глубоким поклоном. После чего вручил плащ Энору, который вышел ему навстречу.

– И тебе тоже, Палл, – ответил Гай, не вставая с места. Как ни уважал и ни ценил он управляющего Антонии, перед ним все-таки был раб. – Что привело тебя сюда?

– Две вещи. Во-первых, наконец наступил подходящий момент предъявить императору все собранные моей хозяйкой улики. Сабину и Корбулону уже приказано незамедлительно явиться к ней домой. Антония также просит приехать туда Веспасиана. Магн уже там, поскольку он нужен ей для разных поручений. – С этими словами Палл засунул руку в кожаный футляр с документами, висевший у него на шее, и, вытащив оттуда толстый свиток, передал его Гаю. – Моя хозяйка прислала это тебе на хранение. Это копия письма, которое она написала Тиберию, в котором подробно описывает заговор Сеяна. Она просит, в случае, если наш план провалится и на ее имя ляжет темное пятно, чтобы ты зачитал его в Сенате, даже если это будет стоить тебе жизни.

Гай сглотнул комок.

– Сочту за честь служить ей столь героическим образом, – произнес он, беря свиток, и быстро добавил: – Если конечно в том возникнет необходимость.

– Благородный Веспасиан, нам с тобой пора. Моя хозяйка потихоньку договорилась с двумя твоими коллегами, чтобы, пока тебя нет, они взяли на себя выполнение твоих обязанностей. Нельзя, чтобы кто-то заметил твое отсутствие.

– Спасибо тебе, Палл, – ответил Веспасиан, поднимаясь на ноги. – Подожди минутку. Сейчас я сброшу тогу и переоденусь в дорожное платье.

– Но тогу непременно захвати с собой, мой мальчик! – крикнул ему Гай.

– Зачем она мне, дядя?

– Потому, мой дорогой, что ты предстанешь перед императором Рима, как римский гражданин ты должен быть одет соответствующим образом, ибо иное будет воспринято как оскорбление.

***

– Что бы ни говорили, но, по мне, он все равно похож на расфуфыренную задницу, – прошептал Магн на ухо Веспасиану, когда в парадные покои в доме Антонии в сенаторской тоге вплыл Гней Домиций Корбулон. Был ранний вечер, и домашние рабы только-только закончили зажигать лампы в изящно обставленном зале с высоким потолком.

– А мне почему-то кажется, что в его глазах ты по– прежнему неотесанный, неграмотный мужлан, – ответил Веспасиан уголком рта, улыбаясь вошедшему Корбулону.

– Это потому, что он сам – расфуфыренная задница.

– Веспасиан! Как я рад видеть тебя! – воскликнул Корбулон, взяв Веспасиана за локоть. – Говорят, ты вот уже восемь месяцев, как вернулся из Фракии. И ни разу даже за это время не заглянул ко мне в гости!

– Рад видеть тебя, Корбулон, – ответил Веспасиан, и главное, от чистого сердца, чего никак от себя не ожидал. – Извини, но помешали дела.

– Да-да, я наслышан. Сеян не дает своим триумвирам ни минуты отдыха.

– Боюсь, что так оно и есть. Но на мое счастье, он не слишком охоч до чтения, и нам, по крайней мере, не приходится сжигать книги.

– Да-да, все верно, – уклончиво ответил Корбулон, – шутки, как правило, доходили до него с великим трудом, – после чего презрительно посмотрел на Магна. Хотя вместе им пришлось хлебнуть лиха, Корбулон так и не сумел преодолеть предрассудков своего класса и считал ниже своего достоинства замечать рядом с собой плебеев.

– Магн, – произнес он, нахмурив брови, как будто с великим трудом вспомнил его имя.

– Корбулон? – в свою очередь переспросил Магн, с вызовом глядя на него.

Появление Сабина положило конец этому обмену любезностями. Хотя брат и жил ближе всего к Антонии, для чего на Авентине недавно был взят в аренду целый дом, прибыл он к ней самым последним, что заставило Веспасиана предположить, что, скорее всего, у Сабина затянулось прощанье с женой. При этой мысли он ощутил укол ревности, и потому поспешил подумать о Ценис. Интересно, увидит он ее сегодня или нет?

С тех пор как он вернулся в Рим, Антония ни разу не пригласила его к себе, и соответственно, Ценис он не видел. Он также не смог ничего выведать относительно планов Калигулы. Когда они вместе шли от дома Гая, Палл, как и следовало ожидать, ни разу не сказал ничего лишнего.

Заметив, с каким подобострастием Сабин поздоровался с Корбулоном, он в следующий момент был вознагражден: ибо вслед за Антонией и Паласом в зал вошла Ценис. При виде ее сердце едва не выскочило из груди, и он ответил ей счастливой улыбкой.

– Прошу вас садиться, господа, – сказала Антония, усаживаясь на диван, и положила рядом с собой свиток. Ее ярко– красная палла изящными складками ниспадала с головы на колени. Ценис села за стол позади нее и разложила письменные принадлежности.

– Не хватает лишь одного человека, но я все равно начну, поскольку не хочу, чтобы он услышал первую часть из того, что я сейчас скажу.

В последние месяцы мой внук, Гай, сумел войти в доверие к императору на Капри и теперь пользуется его благосклонностью. Чему в немалой степени способствовало то, что Сеян сейчас находится в Риме. Он теперь постоянно в городе, с тех пор как вместе с Тиберием стал консулом. Поскольку Сеяна на Капри нет, Гай сумел приблизить себя к Тиберию до такой степени, что, по его словам, тот склоняется к тому, чтобы сделать моего внука наследником. Сеяну об этом неизвестно, поскольку у него дела в Риме.

Это навело меня на важную мысль. Когда Тиберий впервые объявил о том, что Сеян станет вместе с ним консулом, первое, что я подумала, так это что император воздает ему незаслуженные почести.

Однако затем я задумалась. В этом году Тиберию было необязательно вновь становиться консулом. Вместо себя он вполне мог назначать кого-то другого. И тогда Сеян имел бы полную свободу: мог бы приезжать на Капри и оставаться там, сколько ему нужно, в то время как все дела в Риме ложились бы на плечи его напарника. Но нет. Ноги Тиберия в Риме не было вот уже пять лет. Как вдруг он ни с того, ни с сего он решает стать консулом, а значит, Сеян в течение года не появится на Капри.