Текст книги "Тайные убийцы"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

35

Севилья

8 июня 2006 года, четверг, 23.55

Да, Флауэрс так и сказал: «Ты сам не знаешь, как давят на этих людей». Оставшись один, Фалькон стиснул ручки кресла, сидя перед погасшим экраном компьютера. Он взглянул на эти дела лишь краем глаза, но теперь он понимал, что имел в виду Флауэрс. Он сидел в своем уютном доме, в центре города с одним из самых низких показателей преступности в Европе; да, у него была ответственная работа, но не такая, которая требовала бы от него каждый день притворяться или же пройти «обряд посвящения» с обязательным «предательством». Он не мог бы привыкнуть сосуществовать с умами не знающих сомнений фанатиков, верящих, что убийство невинных – это исполнение воли Божьей, да и не считающих этих людей невинными: они «заслуживают наказания за демократию», они – продукт «нравственного разложения и безбожия», а значит – игра идет честно. Он мог бы вынести ситуацию морального выбора, но не положение на грани жизни и смерти, в результате которого могли бы пострадать Якоб, его жена и дети.

Якоб знал, «как работает их ум», он знал, что они потребуют предательства, ибо оно лишь укрепляет взаимоотношения. Их не интересует информация низкого качества, поставляемая севильским детективом. Они хотят отсечь Якоба от тех отношений, которые связывают его с внешним миром. Якоб пробыл в их группе всего сутки, а они уже пытаются заключить его сознание в клетку.

Он вздрогнул: на столе завибрировал мобильный.

– Просто чтобы вы были в курсе, – сказал Рамирес. – Аренас, Бенито и Карденас только что ушли. Риверо, Зарриас и Аларкон остались. Мы представляем себе, что нам делать дальше?

– Мне надо позвонить Эльвире, прежде чем мы сделаем следующий шаг, – ответил Фалькон. – Мне хочется, чтобы мы вдвоем проникли туда, когда Риверо будет один, и раскололи его: пусть он выдаст всех участников заговора, а не только отдельных игроков.

– Вы знакомы с Эдуардо Риверо? – спросил Рамирес.

– Как-то раз встречался с ним на вечеринке, – сказал Фалькон. – Совершенно никчемный человек. Анхел Зарриас не один год пытался спихнуть его с руководящего кресла «Фуэрса Андалусия», но Риверо очень нравилось то общественное положение, который давал ему этот пост.

– И как же Зарриас его сместил?

– Понятия не имею, – ответил Фалькон. – Но Риверо – не тот человек, который легко отказывается от своего «я».

– Это произошло в день взрыва, верно?

– В тот день они об этом объявили.

– Но они должны были какое-то время готовиться, – заметил Рамирес. – Зарриас никогда при вас ни о чем таком не упоминал?

– У тебя есть какая-то инсайдерская информация, Хосе Луис?

– Некоторые мои знакомые журналисты рассказывали мне о слухах насчет сексуального скандала, в который вляпался Риверо, – сказал Рамирес. – Несовершеннолетние девчонки. Они потеряли к этому интерес после взрыва, но передача власти Хесусу Аларкону вызвала у них большие подозрения.

– И какую же стратегию ты предлагаешь, Хосе Луис? – полюбопытствовал Фалькон. – Судя по всему, ты опять хочешь навлечь на себя всеобщий гнев.

– Похоже, что да. Я тут немного поработал по Эдуардо Риверо и, думаю, у нас есть способ сделать так, чтобы он почувствовал себя неуютно, – заявил Рамирес. – Убаюкаем его ложным чувством облегчения: намекнем на скандал, а потом уйдем от этой темы. А когда он расслабится, швырнем ему в лицо Татеба Хассани.

– Да, это твой стиль, Хосе Луис.

– Человек его типа будет смотреть на меня свысока, – заметил Рамирес. – Но он знает вас и знает, что ваша сестра – подруга Зарриаса, поэтому он будет ожидать, что вы поможете провести процедуру достойно. Он обратится к вам за поддержкой. Думаю, он рухнет, когда вы покажете ему фото Татеба Хассани.

– Будем надеяться.

– Никчемные люди слабы.

Фалькон связался с комиссаром Эльвирой и сообщил ему последние новости. Он почти чувствовал запах пота, стекающего по трубке собеседника.

– Вы уверены, Хавьер? – спросил он, словно умоляя о пощаде.

– Он – самое слабое звено из этих трех, самое уязвимое, – сказал Фалькон. – Если мы его не расколем, остальных нам будет одолеть гораздо труднее. Мы можем выдвинуть против него оглушительные улики.

– Комиссар Лобо считает, что это – наилучший путь.

Фалькон положил в карманы мобильный и фотографию Татеба Хассани. Глядя на свое отражение в стеклянной двери патио, завязал галстук. Двигая плечами, влез в пиджак. Он ясно ощущал, как его ботинки движутся по мраморным плитам патио, пока он шел к машине. Он поехал сквозь ночь. Безмолвные улицы, освещенные фонарями под темными деревьями, были почти пусты. Рамирес позвонил сообщить, что Аларкон ушел. Фалькон велел отпустить всех по домам, кроме Серрано и Баэны, которые будут следить за Зарриасом.

До дома Риверо было близко. На площади имелась стоянка. Он встретился с Рамиресом на углу. Серрано и Баэна сидели в машине без полицейских знаков напротив дома Риверо.

Подъехало такси, развернулось у дубовых дверей Риверо. Водитель вылез и позвонил в дверь. Не прошло и минуты, как Анхел Зарриас вышел и сел на заднее сиденье машины, которая тут же отъехала. Серрано и Баэна подождали, пока она почти не скрылась из виду, и затем поехали следом.

Кристина Феррера отправилась домой на такси. Она была так измотана, что забыла попросить у водителя чек. Она достала ключи и двинулась к подъезду. И тут же насторожилась: на ступеньках у входа сидел какой-то человек. Он поднял руки, чтобы показать, что не желает ей зла.

– Это я, Фернандо, – сказал он. – Потерял ваш телефон, а вот адрес запомнил. Пришел поймать вас на слове: вы мне предлагали ночлег. Лурдес, мою дочку, сегодня выписали из интенсивной терапии и перевели в обычную палату, а значит, я больше не могу ночевать в больнице.

– Вы давно ждете?

– После бомбы я не смотрю на часы, – ответил он. – Так что не знаю.

Они поднялись к ней на четвертый этаж.

– Вы устали, – сказал он. – Простите, не надо мне было приходить, но мне больше некуда пойти. Ну, то есть больше нет таких мест, где бы мне было уютно.

– Ничего, – проговорила она. – Это просто еще один длинный день в череде длинных дней. Я привыкла.

– Вы их еще не поймали?

– Мы уже близко, – ответила она.

Она поставила сумку на стол в гостиной, сняла пиджак и повесила на спинку стула. На поясе у нее висела кобура.

– Ваши дети спят? – шепотом спросил он.

– Они ночуют у соседки, когда я поздно прихожу с работы, – ответила она.

– Понимаете, я просто хотел посмотреть, как они спят… – пробормотал он, помахав рукой, словно этот жест объяснял его потребность в нормальной жизни.

– Они еще слишком маленькие, их нельзя оставлять на всю ночь одних, – сказала она. Потом она прошла в спальню, отстегнула кобуру и положила ее в верхний ящик комода. Затем вытянула блузку из-под пояса.

– Вы ели? – спросила она.

– Не беспокойтесь обо мне.

– Поставлю пиццу в микроволновку.

Кристина вынула пиво и накрыла на стол. Потом постелила свежее белье в одной из детских.

– Ваши соседи любят сплетничать?

– Вы теперь знаменитость, так что они волей-неволей будут о вас говорить, – заметила Феррера. – И потом, они знают, что я была монахиней, так что о моей добродетельности они не очень пекутся.

– Вы были монахиней?

– Да, я же вам сказала, – ответила она. – Ну что, каково это?

– Каково что?

– Быть знаменитым.

– Не понимаю, – признался Фернандо. – То я рабочий на стройке, а то вдруг я голос народа, хотя я-то тут ни при чем, это все потому что Лурдес осталась жива. Это можно объяснить, как по-вашему?

– Вы стали центром того, что случилось, – сказала она, вынимая из микроволновки пиццу. – Люди не хотят слушать политиков, они хотят услышать человека, который страдал. Трагедия обеспечивает вам их доверие.

– Никакой логики, – произнес Фернандо. – Я говорю то же самое, что всегда говорил в баре, куда ходил утром выпить кофе, и тогда меня никто не слушал. А теперь вся Испания ловит каждое мое слово.

– Что ж, завтра это может перемениться, – проговорила Феррера.

– Что может перемениться?

– Извините. Ничего особенного. Я не имею права об этом говорить. Я не должна была об этом упоминать. Забудьте. Я слишком устала.

Фернандо прищурился, не донеся кусок пиццы до рта.

– Вы близко, – произнес он. – Вы так сказали. Получается, вы знаете, кто они? Или вы уже их поймали?

– Это просто значит, что мы близко, – сказала она, пожимая плечами. – Мне не надо было этого говорить. Это дело полиции. У меня вырвалось, потому что я устала. Я не подумала как следует.

– Просто назовите мне группу, – попросил Фернандо. – У них у всех дурацкие сокращенные названия вроде МИЕДО – Martires Islamicos Enfrentados a la Domination del Occidente. «Исламские мученики в борьбе против засилья Запада».

– Вы этого не слышали.

Он нахмурился и повторил их диалог.

– Вы хотите сказать, что это были не террористы?

– Это действительно были террористы, но не исламские.

Фернандо недоверчиво покачал головой.

– Не понимаю, как вы можете так говорить.

Феррера пожала плечами.

– Я читал все сообщения, – сказал Фернандо. – Вы нашли у них в фургоне взрывчатку, Коран, исламский пояс и черную маску. Они принесли взрывчатку в мечеть. Мечеть взорвалась и…

– Все это правда.

– Тогда не понимаю, о чем вы говорите.

– Вот почему вам надо об этом забыть, пока завтра об этом не скажут в новостях.

– Тогда почему вы не можете мне сейчас сказать? – спросил он. – Я никуда отсюда не ухожу.

– Потому что подозреваемых еще надо допросить.

– Каких подозреваемых?

– Людей, которых подозревают в том, что они планировали взорвать мечеть.

– Вы меня просто хотите запутать.

– Я скажу вам, если вы мне пообещаете, что больше не будете ничего спрашивать, – проговорила Феррера. – Я знаю, что для вас это важно, но речь идет о полицейском расследовании и строго конфиденциальной информации.

– Скажите.

– Сначала пообещайте.

– Обещаю, – пробормотал он, отмахнувшись.

– Похоже на обещание политика.

– С кем поведешься. Учишься слишком многому и слишком быстро, – произнес Фернандо. – Я вам обещаю, Кристина.

– В мечеть подложили другую бомбу, и, когда она взорвалась, сдетонировала вся та масса гексогена, которую там держали исламские террористы. Вот что разрушило ваш дом.

– И вы знаете, кто подложил эту бомбу?

– Вы мне обещали, что больше не будете ничего спрашивать.

– Я знаю, но мне же нужно… я должен знать.

– Сегодня ночью мы как раз это выясняем.

– Вы должны сказать мне, кто они.

– Не могу. И никаких споров. Это невозможно. Если об этом узнают, я потеряю работу.

– Они убили мою жену и моего сына.

– И если они виновны, они предстанут перед судом.

Фернандо распечатал пачку сигарет.

– Вам придется выйти на балкон, если хотите покурить.

– Посидите со мной?

– Больше не будет вопросов?

– Обещаю. Вы правы. Я не могу вас подвести.

Фалькон и Рамирес позвонили в дверь, как только такси с Зарриасом свернуло с улицы Кастелар. Эдуарде Риверо открыл дверь, думая, что это Анхел вернулся за своей записной книжкой. Он с удивлением увидел в дверном проеме двух полицейских с каменными лицами; они демонстрировали ему свои удостоверения. Его лицо мгновенно утратило всякое выражение, словно нервные волокна перестали управлять мышцами. Но их тут же вновь оживило гостеприимство.

– Чем могу служить, господа? – спросил он, и его седые усы вдвое увеличили широту и теплоту его улыбки.

– Мы хотели бы с вами поговорить, – сказал Фалькон.

– Уже очень поздно, – заметил Риверо, глядя на часы.

– Дело срочное, – пояснил Рамирес.

Риверо отвернулся от него с видом легкого отвращения.

– Мы где-то встречались? – спросил он у Фалькона. – Кажется, мне знакомо ваше лицо.

– Несколько лет назад я был здесь на одной вечеринке, – напомнил Фалькон. – Моя сестра – подруга Анхела Зарриаса.

– Ах, да-да-да-да-да… Хавьер Фалькон. Разумеется, – проговорил Риверо. – Могу я полюбопытствовать, о чем вы хотите со мной побеседовать в столь поздний час?

– Мы из отдела убийств, – объяснил Рамирес. – В такое время мы беседуем с людьми только об убийствах.

– А вы, собственно?.. – спросил Риверо, еще меньше маскируя свою неприязнь.

– Инспектор Рамирес, – представился тот. – Мы никогда раньше не встречались, сеньор Риверо. Иначе вы бы запомнили.

– Не понимаю, чем я могу быть вам полезен.

– Мы просто хотим задать вам несколько вопросов, – сказал Фалькон. – Это не займет много времени.

Это разрядило напряжение, возникшее в дверях. Риверо, видимо, уже представил себе, как не позже чем через час он уляжется в постель. Он позволил двери распахнуться, и двое полицейских вошли внутрь.

– Поднимемся ко мне в кабинет, – сказал Риверо, пытаясь направить Рамиреса в нужную сторону: тот прошел под аркой, сразу же двинулся во внутренний дворик и стал ерошить своими длинными испытующими пальцами грубую верхушку невысокой живой изгороди.

– Как это называется? – спросил он.

– Самшит, – ответил Риверо. – Из семейства Buxaceae.[86]86
  Самшитовые (лат.).


[Закрыть] В Англии из этого растения делают лабиринты. Пойдемте наверх?

– Похоже, ее недавно подстригли, – заметил Рамирес. – Когда это было?

– Вероятно, в выходные, инспектор Рамирес, – ответил Риверо, протягивая руку, чтобы направить его. – А теперь поднимемся наверх, вы не против?

Рамирес оторвал веточку и стал вертеть ее между большим и указательным пальцами. Они поднялись в кабинет Риверо, где он указал им на кресла, прежде чем утонуть в своем собственном, стоящем у дальнего края стола. Он с раздражением наблюдал, как Рамирес изучает фотографии на стене: снимки Риверо, занятого политической деятельностью и отдыхающего вместе с руководством Народной партии, разнообразными аристократами, хозяевами бычьих ферм и местными тореро.

– Вы что-нибудь ищете, инспектор? – поинтересовался Риверо.

– Вы были лидером партии «Фуэрса Андалусия» до самого последнего времени, – проговорил Рамирес. – Вы ведь ушли со своего поста в утро взрыва?

– Видите ли, это не было внезапным решением. Я уже давно об этом размышлял. Но когда происходит такое событие, оно буквально открывает новую главу в севильской политике, и я счел, что новая глава требует появления новой силы. Хесус Аларкон – человек, который сможет двинуть партию вперед. Мне представляется, что мое решение оказалось весьма удачным. По опросам наш рейтинг сейчас выше, чем когда-либо в истории нашей партии.

– Как я понимаю, вас очень привлекала позиция лидера, – проговорил Рамирес. – Раньше уже делались попытки убедить вас уступить власть, но вы всякий раз отказывались. Что случилось, почему вы передумали?

– Мне кажется, я только что это разъяснил.

– В начале этого года оставили свои посты два члена руководства вашей партии.

– У них были на это свои причины.

– Газеты писали, что это произошло из-за того, что они устали от вашего лидерства.

Молчание. Фалькона всегда поражало, какое огромное удовольствие испытывает Рамирес, изводя «важных людей».

– Помню, один из них даже заявил, что потребуется взорвать бомбу, чтобы вынудить вас уйти со своего поста. Цитирую: «Это имело бы благотворный побочный эффект: дон Эдуардо ушел бы из политики». Похоже, вы не очень-то активно думали о том, чтобы покинуть свой пост, сеньор Риверо.

– Человек, который это сказал, ожидал, что руководство партией перейдет к нему. Но я не счел его подходящим кандидатом, так как он всего на семь лет младше меня. Жаль, что у нас произошла такая неуместная дискуссия по этому вопросу.

– В газетах писали по-другому, – заметил Рамирес. – Там сообщали, что два члена руководства вашей партии продвигали не себя, а Хесуса Аларкона. Меня интересует, что с тех пор произошло? Что побудило вас внезапно изменить свое решение?

– Вы там хорошо осведомлены о деятельности моей партии. Я польщен, – проговорил Риверо. Он приободрился, напомнив себе, что перед ним – детективы из отдела убийств, а не из группы по расследованию преступлений на сексуальной почве. – Но, кажется, вы сказали, что пришли поговорить со мной о чем-то другом? Уже поздно, не станем терять время.

– Конечно, – согласился Рамирес. – И потом, это, скорее всего, просто слухи, клевета недоброжелателей…

Рамирес уселся, очень довольный собой. Риверо поглядел на него поверх золоченой оправы очков, которые он только что надел. Трудно было понять, какие чувства в нем бурлят. Хотел ли он узнать, в чем состоят эти слухи? Или он предпочел бы, чтобы Рамирес, черт побери, заткнулся?

– Мы разыскиваем пропавшего человека, дон Эдуардо, – проговорил Фалькон.

Риверо дернул головой, переключаясь с Рамиреса на Фалькона.

– Пропавшего человека? – переспросил он, и на лице у него промелькнуло облегчение. – Не могу вспомнить никого из своих знакомых, кто бы пропадал, старший инспектор.

– Мы пришли сюда, потому что этого человека последний раз видели в вашем доме, таковы показания одной из ваших горничных, – сказал Фалькон, произнося каждое слово медленно и отчетливо, чтобы лучше видеть, как фраза постепенно входит в Эдуардо Риверо с неумолимостью медицинского зонда.

Риверо был опытным политиком, но даже он не смог, слушая эту фразу, изобразить расслабленность и вежливое оживление, – возможно, потому, что это были слова, которые он смертельно боялся услышать и которые старательно загонял в самую мрачную область сознания.

– Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду, – проговорил Риверо, хватаясь за якорь надежды, но обнаруживая, что этот якорь висит на прогнившей веревке.

– Его зовут Татеб Хассани, хотя в Америке его знали как Джека Хэнсена. Он был профессором арабистики в Колумбийском университете Нью-Йорка, – сказал Фалькон, вынимая из внутреннего кармана фотографию и выкладывая ее перед Риверо. – Я уверен, что вы сможете узнать одного из гостей вашего собственного дома, дон Эдуардо.

Риверо наклонился вперед, упер локти в стол. Он опустил глаза, погладил подбородок и начал массировать челюсти большим пальцем, еще и еще, словно пытаясь настроить механику своего мозга так, чтобы она подсказала ему нужный ответ и помогла двигаться дальше.

– Вы правы, – произнес Риверо. – Татеб Хассани был гостем этого дома до субботы, когда он уехал. С тех пор я больше его не видел и ничего о нем не слышал.

– Во сколько он уехал в субботу и как именно он покинул ваш дом? – спросил Фалькон.

– Я точно не знаю во сколько…

– Было светло?

– Меня здесь не было, когда он уходил, – сказал Риверо.

– Когда вы видели его в последний раз?

– После обеда. Вероятно, около половины пятого. Я сказал, что пойду отдохну, устрою себе сиесту. Он сказал, что уйдет.

– Когда вы проснулись после сиесты?

– Примерно в половине седьмого.

– И Татеба Хассани уже не было?

– Именно так.

– Я уверен, что ваши слуги смогут это подтвердить.

Молчание.

– Когда вы в последний раз видели пластического хирурга Агустина Карденаса?

– Он был здесь сегодня вечером… Мы ужинали.

– А перед этим?

Молчание. Сознание Риверо захлестывали волны чудовищных, тошнотворных образов, эти волны вскипали, опадали и поднимались вновь.

– Он был здесь в субботу вечером, тоже на ужине.

– Как он прибыл на ужин?

– На своей машине.

– Вы можете описать эту машину?

– Черный «мерседес-универсал Е500». Он купил его только в прошлом году.

– Где он оставил машину?

– Внутри, за воротами, под аркой.

– Агустин Карденас оставался здесь на ночь?

– Да.

– Во сколько он уехал в воскресенье?

– Было около одиннадцати утра.

– Эта машина отъезжала от вашего дома в промежутке между прибытием Агустина Карденаса и его отъездом в воскресенье утром? Вам что-нибудь об этом известно?

– Нет, – ответил Риверо. Пот струился у него по спине.

– Кто еще присутствовал на том ужине в субботу вечером?

Риверо прочистил горло. Он тонул; вода, казалось, поднималась все выше и уже щекотала подбородок.

– Я не совсем понимаю, какое это может иметь отношение к исчезновению Татеба Хассани.

– Дело в том, что в ту же ночь Татеб Хассани был отравлен цианидом, ему ампутировали кисти рук, сожгли ему лицо кислотой и отделили скальп от черепа, – отчеканил Фалькон.

Риверо вынужден был напрячь ягодицы: у него внезапно схватило живот.

– Но я уже говорил вам, что Татеб Хассани ушел отсюда до ужина, – произнес Риверо. – Может быть, часа за четыре до ужина.

– И я не сомневаюсь, что это сможет подтвердить прислуга, которая дежурила в это время, – заметил Фалькон.

– Мы не обвиняем вас во лжи, дон Эдуардо, – вставил Рамирес. – Но мы должны четко понять, что произошло здесь, в этом доме: мы надеемся, что это поможет нам объяснить то, что произошло позже.

– Произошло позже!

– Давайте двигаться шаг за шагом, – попросил Фалькон. – Кто присутствовал на этом ужине, кроме вас и Агустина Карденаса?

– Это не поможет вам ничего узнать об исчезновении Татеба Хассани, потому что к тому времени ОН УЖЕ ПОКИНУЛ ЭТОТ ДОМ! – прокричал Риверо, стуча кулаком по столу в такт последним пяти словам.

– Не стоит расстраиваться, дон Эдуардо, – сказал Рамирес, наклонившись вперед с наигранным сочувствием. – Вы же понимаете, с учетом того, что этот человек был убит, после чего с ним весьма жестоко обошлись, старший инспектор просто вынужден задавать вопросы, которые могут казаться загадочными, но которые, мы вас уверяем, имеют отношение к этому делу.

– Давайте вернемся на шаг назад, – проговорил Фалькон, словно стараясь снизить накал безжалостности беседы. – Расскажите нам, кто готовил в субботу ужин и кто подавал его на стол.

– Готовил его повар. Обычной сервировки не было. Блюда принесли в соседнюю комнату и устроили там ужин «а-ля фуршет».

– Пожалуйста, сообщите нам имена этих ваших домашних работников, – попросил Фалькон.

– Они сразу же после этого разошлись по домам.

– Тем не менее нам нужно записать их имена и телефоны, – заявил Фалькон. Рамирес протянул свою записную книжку, но Риверо отказался ее взять.

– Это вторжение в частную…

– Расскажите нам, что произошло после ужина, – сказал Фалькон. – Во сколько он закончился, кто ушел, кто остался и что те, кто остались, делали оставшуюся часть ночи.

– Нет, с меня хватит. Я сообщил вам все, что может иметь отношение к исчезновению Татеба Хассани. Я максимально активно помогал следствию. Все прочие вопросы я считаю возмутительным вмешательством в мою частную жизнь и не вижу причины на них отвечать.

– Почему Татеб Хассани пять дней гостил в вашем доме?

– Я же вам сказал, я не собираюсь отвечать на дальнейшие вопросы.

– В таком случае мы должны поставить вас в известность, что Татеб Хассани подозревается в террористических действиях, напрямую связанных с севильским взрывом. Его почерком написаны документы, найденные в разрушенной мечети. Следовательно, вы укрывали у себя террориста, дон Эдуардо. Думаю, вы понимаете, что это означает для нашего расследования. И мы хотели бы попросить вас проследовать с нами в управление полиции, где мы продолжим эту беседу уже с точки зрения антитеррористического…

– Давайте не будем торопиться, старший инспектор, – заявил Риверо. Кровь отлила от его лица. – Вы пришли сюда с вопросами об исчезновении Татеба Хассани. Я помогал вам как мог. Теперь вы меняете тему вопросов, даже не дав мне возможность рассмотреть проблему в новом свете.

– Мы не хотели вас подгонять, дон Эдуардо, – заметил Фалькон. – Давайте вернемся к вопросу о том, почему вы в течение пяти дней оказывали гостеприимство Татебу Хассани…

Риверо сглотнул и, обхватив себя руками, привалился к столу, готовясь к следующему кругу этого марафона.

– Он помогал нам вырабатывать нашу политику в области иммиграции. Он, как и мы, не верил, что Африка и Европа совместимы и что ислам и христианство могут гармонично сосуществовать. Он глубоко разбирался в арабском менталитете, и это было для нас чрезвычайно полезно. И, конечно, его имя и профессиональная репутация добавляли веса нашей работе.

– Даже несмотря на то, что он редко бывал на родине, всю свою взрослую жизнь провел в США и вынужден был уйти из Колумбийского университета под угрозой судебного процесса о сексуальных домогательствах, в результате чего лишился квартиры и всех сбережений? – задал вопрос Фалькон.

– Несмотря на это, – ответил Риверо. – Он обладал неоценимыми знаниями.

– Сколько «Фуэрса Андалусия» заплатила ему за работу?

Риверо смотрел в стол, его ужасала необходимость импровизировать все дальше и дальше. Как ему хоть что-то из этого запомнить? Внутри у него все свело от усталости. Он яростно стряхнул ее с себя. Ему надо держаться; как смертельно раненный, он должен продолжать говорить, преодолевая желание сдаться. Внутри у него разрастались пробоины. Его скорлупа дала трещину, как только неизвестные прислали ему этот DVD и он вынужден был воочию увидеть всю омерзительность своих невоздержанных деяний. Трещины поползли дальше, когда к нему пришел Анхел. Риверо слушал, его седая грива тряслась, а лицо побагровело от избытка алкоголя, когда Анхел сказал, как он может его спасти. Слухи распространялись, как костер в лесу, пожирающий пересохший подлесок, набирающий силу, готовясь обратиться в могучий пожар. Анхел спас его, но за это пришлось заплатить свою цену. Пришло время уйти – иначе тебя уничтожат.

Эта беседа с Анхелом ослабила его больше, чем он думал. День за днем трещины расползались, пока не разрушили все части его «я». Теперь каждый шаг был шагом вниз, во тьму. В его дом вошло убийство и осквернение мертвого тела. После того как это произошло, он не мог понять, как дошел до такого за считаные недели. Он был блестящим, целостным человеком – и вдруг оказался разломан, разбит, разорван на части без всякой надежды на восстановление. Он должен удержаться. Должен сохранить сердцевину своей личности.

– Вы должны помнить, сколько вам пришлось заплатить за столь бесценные советы, – проговорил Фалькон, наблюдавший с другой стороны стола за его мучительными внутренними борениями.

– Пять тысяч евро, – ответил Риверо.

– Чеком?

– Нет, наличными.

– Вы заплатили ему «черным налом»?

– Даже полицейские знают, как делаются дела у нас в стране, – кисло заметил Риверо.

– Должен признать, дон Эдуардо, я восхищаюсь вашим самообладанием в этих весьма тяжелых обстоятельствах, – проговорил Фалькон. – Будь я на вашем месте и узнай я, что человек, которому я заплатил пять тысяч евро за консультацию в области иммиграционной политики, участвовал в заговоре террористов, которые планировали взорвать две школы и факультет университета, – я бы впал в состояние шока. А то, что этот человек еще и виновен в написании этих чудовищных инструкций, которые учат убивать школьников одного за другим, пока требования террористов не будут выполнены, – меня бы это просто раздавило, окажись я на вашем месте.

– Но, в конце концов, вы же политик, – заметил Рамирес, улыбаясь.

По бокам у него стекал пот, его желудок начал яростно протестовать, нарастающее давление крови кричало ему в уши, сердце у него билось так быстро и туго, что он вынужден был глотать при каждом вдохе, и его мозг жадно требовал кислорода. И все-таки он сидел на месте, постукивая пальцами по носу, обхватив себя руками, прижавшись к столу.

– Должен сказать, – произнес Риверо, – я не могу даже представить себе, что все это может означать.

– Итак, у вас был ужин в субботу вечером, – сказал Фалькон. – Блюда не подавались одно за другим, поскольку это был ужин «а-ля фуршет». Сколько человек присутствовало на этом ужине? Пока мы знаем о вас и об Агустине Карденасе, но вы вряд ли стали бы трудиться затевать такое мероприятие ради вас двоих?

– Еще был Анхел Зарриас, – охотно проговорил Риверо, думая: да, пусть они получат и Анхела, пусть он потонет вместе с нами, паршивый ублюдок. – В субботу вечером я часто устраиваю ужин «а-ля фуршет», чтобы слуги могли пораньше уйти домой и спокойно поужинать в кругу семьи.

– Во сколько приехал Анхел?

– Думаю, он был здесь примерно в половине десятого.

– А Агустин Карденас?

– Около десяти вечера.

– Он приехал с кем-то еще?

– Нет.

– Он был один в своей машине?

– Да.

– Так вы говорите, за ужином вас было всего трое?

Риверо больше не волновало, лжет он или нет. Все это была ложь. Он уставился в стол и уронил слова с языка, словно гладкие, скользящие золотые монеты:

– Да. Я довольно часто устраиваю фуршеты. Кто приходит… тот и приходит.

Фалькон взглянул на Рамиреса, который пожал плечами и потом кивнул, одобряя убийственный удар, который сейчас последует.

– В число ваших слуг входит Марио Гомес, вы его знаете?

– Разумеется.

– Это он накрывал ужин в соседней комнате в субботу вечером.

– Это его работа, – ответил Риверо.

– Он сообщил нам, что кормил Татеба Хассани здесь, в этих комнатах, как минимум раз в день с тех пор, как тот прибыл в ваш дом.

– Возможно.

– Он знал, кто такой Татеб Хассани, и он видел, как вы провожаете его вверх по лестнице на ужин с Анхелом Зарриасом в субботу вечером, в девять сорок пять. Через несколько часов Татеба Хассани отравили цианидом, чудовищно обезобразили его труп и вывезли отсюда в машине Агустина Карденаса, чтобы выбросить в мусорный бак на улице Ботерос.

Риверо сложил ладони, засунул их между своими тощими бедрами, свесил голову на грудь и зарыдал. Наконец-то наступило облегчение.