Текст книги "Тайные убийцы"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

15

Севилья

6 июня 2006 года, вторник, 19.55

Перед тем как они ушли с места взрыва, чтобы вернуться туда утром, Кальдерон сообщил уточненные сведения о погибших и раненых. Четыре ребенка погибли в детском саду от травм головы и внутреннего кровотечения. Семь детей серьезно пострадали – кому-то оторвало ногу ниже колена, кто-то получил глубокие порезы лица. У восемнадцати детей были легкие ранения – в основном царапины от стекла. Два мужчины и женщина, проходившие мимо рушащегося здания на улице Лос-Ромерос, были убиты летящими обломками или падающими кусками строительного материала. Пожилая женщина, живущая через дорогу, умерла от сердечного приступа. Серьезные ранения получили тридцать два человека, находившиеся внутри или около строений, расположенных вблизи взорванного дома, легкие ранения – триста сорок три. Из завалов пока извлекли трупы двух мужчин и двух женщин, а также маленькую Лурдес Аланис, которая выжила. Список пропавших в мечети, включая и имама, состоял из тринадцати человек. Если не считать этих людей, пока общий итог был таким: двенадцать погибших, тридцать девять тяжелораненых и триста шестьдесят один легкораненый.

Группы по разбору завалов сейчас убирали куски бетона, некогда составлявшие пятый этаж. Площадка была залита светом прожекторов: они собирались работать всю ночь. На пустыре между детским садом и другим многоквартирным домом поставили кондиционированную палатку для хранения вещественных доказательств. Еще одна палатка была предназначена для работы с трупами и частями тел, которые рано или поздно извлекут из разрушенной мечети. Судьи, отдел расследования убийств, эксперты и спасательные службы выработали особое расписание, чтобы ночью на месте катастрофы постоянно присутствовал кто-то от каждой группы.

Было еще светло и очень тепло, когда Эльвира, Фалькон и Кальдерон незадолго до восьми вечера вышли из здания детского сада. В углу детской площадки собрались люди. На земле среди букетов цветов мерцали сотни свечей. К металлической сетке ограды были прикреплены лозунги и плакаты: «No mas muertes». «Paz». «Solo los inocentes han caido». «Роr el derecho de vivir sin violencia». «Хватит смертей». «Мир». «Пали лишь невинные». «За право жить без насилия». Но самый большой плакат был написан красным по белому: «Odio eterno al terrorismo». «Терроризму – вечная ненависть». В правом нижнем углу стояла подпись: «ВОМИТ». Фалькон спросил, не видел ли кто-нибудь, кто развернул этот плакат, но таких не нашлось. Именно большой плакат привлек людей в этот угол детской площадки, и, что вполне естественно, именно сюда стали приходить местные жители, чтобы отдать дань памяти погибшим.

Они стояли в лиловатом свете солнца этого рокового дня: оно уже садилось. Машины неумолимо ворочали своими железными челюстями, пробираясь по кучам обломков, а здесь было бормотание молитв, трепет пламени свечей и цветы, которые уже начали вянуть, и это было скорбное и трогательное зрелище, вызывающее жалость и сжимающее сердце, как все напрасные смерти всех человеческих существ – жертв чудовищного гротеска войны. Когда служители закона, пятясь, отступали от этого святилища, у Эльвиры зазвонил телефон. Он передал трубку Фалькону. Это был Хуан из СНИ: он сказал, что им надо встретиться сегодня вечером. Фалькон ответил, что будет дома через час.

После утренней бешеной суеты в больнице наступило затишье. В палате скорой помощи все еще вынимали осколки стекла, которые попали пострадавшим в лицо, и зашивали порезы. В приемной ожидали пациенты, но здесь больше не чувствовалось того ужаса, который охватывал людей при виде медсестры, определявшей, кому оказать помощь в первую очередь, с трудом пробиравшейся через поток жертв, оскальзывавшейся на пятнах крови, заглядывавшей в расширенные, потемневшие глаза раненых, полные безмолвной мольбы. Фалькон показал свое полицейское удостоверение и спросил о Лурдес Аланис. Она была в отделении интенсивной терапии на первом этаже.

Сквозь стеклянные стены отделения было видно, что Фернандо сидит у кровати дочери, держа ее за руку. Она была подключена к аппаратуре, но, кажется, дышала самостоятельно. Врач отделения сказал, что ее состояние улучшается. У нее сломана рука и раздроблена нога, но повреждений позвоночника нет. Больше всего их беспокоят черепные травмы. Она по-прежнему пребывала в коме, но сканирование не выявило повреждений мозга или внутричерепного кровотечения. Пока старший инспектор разговаривал с врачом, Фернандо вышел в туалет. Фалькон дал ему несколько минут, а потом вошел туда вслед за ним. Тот мыл руки и лицо.

– Кто вы? – с подозрением спросил он, глядя на Фалькона в зеркало и понимая, что это не врач.

– Мы встречались сегодня рядом с вашим домом. Меня зовут Хавьер Фалькон. Я старший инспектор отдела расследования убийств.

Фернандо нахмурился, покачал головой; он не мог вспомнить.

– Стало быть, вы поймали людей, которые разрушили мою семью?

– Нет, мы продолжаем над этим работать.

– Вам не надо далеко ходить. Эта крысиная нора ими просто кишит.

– Кем?

– Долбаными марокканцами, – ответил тот. – Паршивыми ублюдками. Мы за ними наблюдаем все это время, с одиннадцатого марта, и мы все думали… когда же следующий раз. Мы всегда знали, что он будет, следующий раз.

– Кто это – «мы»?

– Ну ладно, я. Я так думал, – сказал Фернандо. – Но я знаю, что я не один такой.

– Не думал, что между различными общинами такие плохие отношения, – заметил Фалькон.

– Потому что вы никогда не жили в таких «общинах», – бросил Фернандо. – Я смотрел новости. Там всякие милые люди утешают нас, говорят, что все в порядке, и про какой-то диалог мусульман и католиков, и про какой-то «процесс исцеления». Это все бред, вот что я вам скажу. Мы живем в страхе, все время всех подозреваем.

– Даже несмотря на то, что вы знаете, что среди мусульманского населения лишь очень немногие – террористы?

– Нам так говорят, но мы этого не знаем, – ответил Фернандо. – И потом, мы понятия не имеем, кто они. Может, кто-то из них стоит рядом со мной в баре, пьет пиво и ест хамон.[43]43
  Сыровяленый окорок.


[Закрыть] Да, некоторые из них даже это делают. Едят свинину и пьют спиртное. Но, похоже, они так же готовы себя взрывать, как те, кто всю жизнь елозит носом по полу в мечети.

– Я пришел не для того, чтобы вас разозлить, – произнес Фалькон. – Вам и без того есть о чем подумать.

– Вы не злите. Я сам злюсь. Я уже долго злюсь. Два года и три месяца. Глория, моя жена…

Он замолчал. Он отвернулся. Рот у него разбух от слюны. Ему пришлось ухватиться за раковину, чтобы справиться с физической болью. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел собраться:

– Глория была хороший человек. Она верила, что в каждом есть что-то хорошее. Но ее вера не защитила ее и не защитила нашего сына. Ее убили те, за кого она заступалась, точно так же как они убивали тех, кого они ненавидели и кто ненавидел их. В общем, хватит. Мне надо вернуться к дочке. Я знаю, вы не нарочно пришли, чтобы меня тут застать. Вам и так есть чем заняться. Так что спасибо вам за… за вашу заботу. И удачи вам с вашим расследованием. Чтобы вы нашли убийц раньше, чем их найду я.

– Звоните мне, – сказал Фалькон, протягивая ему свою визитку. – В любое время, хоть днем, хоть ночью, по любому поводу. Если вы почувствуете злость, подавленность, агрессивность, одиночество или просто голод, позвоните мне.

– Я думал, вашим запрещены всякие личные контакты.

– А еще я хочу, чтобы вы сообщили мне, если на вас выйдут члены группировки, которая именует себя «ВОМИТ», так что нам будет вдвойне полезно поддерживать связь.

Выйдя из туалета, они пожали друг другу руки. По ту сторону стеклянной стены зеленые кривые на экранах измеряли жизнь девочки. Фернандо помедлил, прислонившись к двери.

– Только один политик со мной сегодня поговорил, – сказал он. – Я видел, как все они расхаживали перед камерами вместе с жертвами и их родными. Это было как раз когда Лурдес делали операцию на черепе, так что у меня было время посмотреть на их представление. Меня только один нашел.

– И кто же это был?

– Хесус Аларкон, – ответил Фернандо. – Никогда про него раньше не слышал. Новый вождь «Фуэрса Андалусия».

– Что он вам сказал?

– Он ничего не говорил. Он слушал. И я не заметил рядом ни одной камеры.

Небо над старым городом сгустилось до лиловости – как побледневшая было кожа вокруг свежей раны, начинающей по-настоящему болеть. Фалькон вел машину автоматически, его мысли были сосредоточены на неразрешимой проблеме: взрывается бомба, убивает, калечит, разрушает. После того как осядет пыль и уберут трупы, остается немыслимое политическое и социальное смятение, когда на поверхность выплескиваются эмоции и, подобно тому как ветер шевелит податливую траву равнин, то или иное влияние может направить умы людей в ту или иную сторону, превратив их из тех, кто мирно-потягивает пиво, в тех, кто яростно колотит себя кулаками в грудь.

Три человека из СНИ ожидали Фалькона возле его дома на улице Байлен. Он припарковал автомобиль перед дубовыми дверями. Все они пожали ему руку и направились вслед за ним в патио, которое выглядело в эти дни несколько запущенным: Энкарнасьон, экономка, была уже не так сноровиста, как раньше, а у Фалькона не было денег на ремонт. И вообще он привык получать удовольствие от того, что окружающее домашнее пространство делается все более обшарпанным.

Он расставил вокруг мраморного стола в патио несколько кресел, волоча их по полу, и на какое-то время оставил людей из СНИ слушать журчание воды в фонтане. Вернулся он с холодным пивом, маслинами, каперсами, маринованным чесноком, хрустящим картофелем, хлебом, сыром и хамоном. Они поели, попили, поговорили о шансах испанской сборной на чемпионате мира в Германии: вечно одно и то же – команда, состоящая из гениальных игроков, и надежды, которые никогда не сбываются.

– Вы понимаете, почему мы захотели с вами поговорить? – спросил Пабло, который казался теперь более расслабленным, не таким неусыпным наблюдателем.

– Это имеет отношение к моим марокканским связям, как мне сказали.

– Вы представляете для нас большой интерес, – сообщил Пабло. – Не станем скрывать, мы уже довольно долго за вами следим.

– Я не уверен, что у меня сейчас подходящее мировоззрение для работы в секретных службах. Если бы вы предложили мне это пять лет назад, тогда, может быть, вы бы нашли во мне идеального кандидата…

– А что такое, по-вашему, идеальный кандидат? – поинтересовался Хуан.

– Человек, который уже многое скрывает от мира, от семьи, от жены и от себя. Несколько государственных тайн в придачу не станут для него большим бременем.

– Мы не хотим делать из вас шпиона, – заметил Хуан.

– Вы хотите, чтобы я обманывал?

– Нет, мы считаем, что обман при данных обстоятельствах – очень плохой путь.

– Вы лучше поймете, чего мы хотим, когда ответите на несколько вопросов, – вклинился Пабло, перехватывая у шефа инициативу.

– Только не слишком сложных, – попросил Фалькон. – У меня был длинный день.

– Расскажите нам, как получилось так, что вы познакомились с Якобом Диури.

– Это займет некоторое время, – предупредил Фалькон.

– Мы никуда не спешим, – заверил его Пабло.

Словно по какому-то условному знаку, Хуан и Грегорио откинулись на спинки кресел, вытащили сигареты и закурили. В подобных случаях, после долгого дня, потребив некоторое количество пива и пищи, Фалькон начинал сожалеть, что бросил курить.

– Вы наверняка знаете, что чуть больше пяти лет назад, двенадцатого апреля две тысячи первого, я проводил расследование жестокого убийства одного предпринимателя, ставшего ресторатором. Его звали Рауль Хименес.

– У вас профессиональная полицейская память на даты, – отметил Хуан.

– Когда я умру, вы увидите, что эта дата выжжена в моем сердце, – произнес Фалькон. – К работе в полиции это не имеет отношения.

– Эта дата оказала большое влияние на вашу жизнь? – спросил Пабло.

Фалькон сделал еще один большой укрепляющий глоток «крускампо».[44]44
  «Крускампо» – сорт испанского пива.


[Закрыть]

– Эту историю знает вся Испания. О ней несколько недель трубили газеты, – ответил Фалькон, испытывая некоторое раздражение от демонстративного неведения, с которым они задавали свои вопросы.

– Нас тогда не было в Испании, – пояснил Хуан. – Мы ознакомились с материалами, но выслушать рассказ из первых уст – совсем другое дело.

– Я изучал прошлое Рауля Хименеса и установил, что он знал моего отца, художника Франсиско Фалькона. В Танжере они вместе создали бизнес, связанный с контрабандой, и занимались этими делами во время и после Второй мировой. Благодаря этому они смогли встать на ноги и обзавестись семьями, а Франсиско Фалькон к тому же сумел начать процесс превращения в художника.

– А Рауль Хименес? – спросил Пабло. – Кажется, он познакомился со своей будущей женой, когда она была очень молодой?

– У Рауля Хименеса была нездоровая тяга к молоденьким девушкам, – сказал Фалькон и сделал глубокий вдох: он знал, к чему они клонят. – В те годы в Танжере и Андалузии не было так уж необычно, чтобы девушка выходила замуж в тринадцать лет, но ее родители попросили Рауля подождать, пока ей не исполнится семнадцать. Потом у Рауля и его жены родилось двое детей, но роды были трудными, и врач посоветовал его жене больше не заводить детей.

В пятидесятые годы, во время борьбы за независимость Марокко, Рауль познакомился с предпринимателем Абдуллой Диури, у которого была молодая дочь. У Рауля был секс с этой девушкой и, насколько я знаю, она даже забеременела. Все было бы в порядке, если бы он, что называется, поступил как честный человек и женился на девушке. В мусульманском обществе он бы мог просто взять себе вторую жену – и все. Но для католика такое невозможно. Возникло и еще одно затруднение: несмотря на рекомендации врача, его жена забеременела в третий раз.

В конце концов Рауль предпочел поступить трусливо и бежал вместе со своей семьей. Когда Абдулла Диури об этом узнал, он впал в ярость и написал письмо Франсиско Фалькону, в котором рассказал о предательстве Рауля и выразил свою решимость отомстить. Это желание он осуществил пять лет спустя.

Третьего ребенка Рауля, мальчика Артуро, похитили, когда он возвращался домой из школы; дело было на юге Испании. Рауль Хименес отреагировал на эту чудовищную потерю так: он забыл о существовании ребенка. Это нанесло сокрушительный удар по его семье. Его жена покончила с собой, а его дети получили серьезную психическую травму, причем дочь – неизлечимую.

– Значит, именно эта печальная история побудила вас попытаться найти Артуро через тридцать семь лет после того, как он исчез? – спросил Пабло.

– Как вы знаете, расследуя убийство Рауля, я познакомился с его второй женой, Консуэло. Примерно через год после этого у нас начались близкие отношения. В этот период мы признались друг другу, что после убийства ее мужа и всего, что всплыло при его расследовании, нас обоих преследует мысль об исчезновении Артуро. Где-то у нас в душе постоянно обитал образ навсегда потерянного шестилетнего мальчика.

– Это было в июле две тысячи второго, – сказал Пабло. – Когда вы начали искать Артуро?

– В сентябре того же года, – ответил Фалькон. – Мы не могли поверить, что Абдулла Диури стал бы убивать ребенка. Мы считали, что он тем или иным способом включил его в собственную семью.

– Что вами двигало? – задал вопрос Хуан. – Что послужило причиной? Пропавший мальчик… или что-то еще?

– Я отлично понимал, что ищу сорокатрехлетнего мужчину.

– Может быть, в это время что-нибудь изменилось в ваших отношениях с Консуэло Хименес? – спросил Пабло.

– Они закончились, едва начавшись, но я не собираюсь это с вами обсуждать.

– Это Консуэло Хименес разорвала отношения? – осведомился Пабло.

– Их разорвала она, – подтвердил Фалькон, разведя руками. Он отлично понимал, что об этой истории знает все управление полиции. – Она не хотела в это погружаться.

– И вас это опечалило?

– Меня это очень опечалило.

– Что же вами руководило, когда вы искали Артуро? – спросил Хуан.

– Консуэло отказалась видеться со мной, говорить со мной. Она вычеркнула меня из своей жизни.

– То же самое Рауль пытался сделать с Артуро, – заметил Хуан.

– Если угодно.

Хуан взял зубчик маринованного чеснока и с легким хрустом откусил.

– Я понял, что единственный способ ее увидеть, если обстоятельства сложатся благоприятно, – это не стать безумцем, который ее преследует, а совершить нечто необыкновенное. Я знал, что если я найду Артуро, то ей придется со мной увидеться. Когда-то нас соединила подобная история, и я знал, что в душе у нее может что-то всколыхнуться.

– И как, это сработало? – спросил Хуан, зачарованно наблюдая за мучениями Фалькона.

16

Севилья

6 июня 2006 года, вторник, 20.45

Теплый ветерок облетел патио, взъерошив большое мертвое, высохшее растение в темном дальнем углу галереи.

– Думаю, лучше будет придерживаться хронологического порядка, – заметил Пабло. – Почему бы вам не рассказать, как вы нашли Артуро Хименеса?

Треск и шелест мертвых листьев заставили Фалькона посмотреть в иссохший угол. Давно надо было избавиться от этого растения.

– Поиск Артуро я связывал с надеждой на воссоединение с Консуэло, я представлял себе это как нечто вроде испытания. Но в действительности все оказалось несколько проще. Мне повезло: мне помогли, – сказал Фалькон. – Я поехал в Фес с одним из членов моей вновь обретенной марокканской семьи. Он нашел проводника, который привел нас к дому Абдуллы Диури где-то в глубине медины.[45]45
  Медина – общее название старых кварталов в марокканских городах.


[Закрыть] Дверь была украшена затейливой резьбой, в остальном же снаружи дом не представлял собой ничего особенного. Но за дверью оказался настоящий рай – несколько патио, бассейны, миниатюрные сады, которым позволили прийти в упадок, но которые еще хранили следы былого величия. Где-то не хватало черепицы, где-то растрескались полы, решетки вокруг галереи были кое-где сломаны. Слуга, впустивший нас, рассказал, что Абдулла Диури умер лет двадцать назад, но память о нем жива, ибо он был добрым и поистине великим человеком.

Мы хотели поговорить с кем-нибудь из его сыновей, но слуга сказал нам, что в доме живут только женщины, а сыновья рассеялись по Марокко и Ближнему Востоку. Тогда мы спросили, не согласится ли кто-то из женщин обсудить с нами деликатную историю, которая произошла около сорока лет назад. Он спросил наши имена и удалился. Через четверть часа он вернулся, попросил моего марокканского родственника остаться у дверей и повел меня в долгое путешествие по дому. Наконец мы оказались в одной из комнат второго этажа, откуда сквозь отремонтированные решетки открывался вид в сад. Он оставил меня там, и через какое-то время я обнаружил, что в комнате есть кто-то еще. Женщина в черном, с лицом полностью скрытым вуалью, указала, куда мне сесть, и я поведал ей свою историю.

По счастью, я поговорил с моими марокканскими родственниками о своем намерении, так что теперь я знал, что мне надо быть очень осторожным, излагая эту историю. Мне следовало придерживаться марокканской точки зрения.

– Что это означает? – спросил Хуан.

– Что Рауль Хименес – злодей, а Абдулла Диури – спаситель семейной чести. Если бы я хоть раз непочтительно отозвался о патриархе, если бы я выставил его преступником, похитителем детей, я бы ничего не добился. Это был хороший совет. Женщина выслушала меня молча, неподвижная, как статуя под черным покрывалом. Когда я закончил, из рукава одеяния показалась рука в перчатке и бросила карточку на низкий столик между нами. Затем она встала и вышла. На карточке был напечатан адрес в Рабате, номер телефона и имя: Якоб Диури. Еще через несколько минут слуга вернулся и проводил меня до дверей.

– Не совсем поиски Святого Грааля, – заметил Хуан, – но впечатляет.

– Марокканцы любят таинственность, – пояснил Фалькон. – Абдулла Диури был весьма ревностным мусульманином, и Якоб потом сказал мне, что в доме в Фесе специально ничего не меняют – в память о великом человеке. Никто из сыновей не смог оставаться в этом доме, они не вынесли этой атмосферы, вот почему он пришел в такое плачевное состояние. Им стали безраздельно владеть женщины этого семейства.

– Итак, вы получили адрес в Рабате… – напомнил Пабло.

– Я переночевал в Мекнесе[46]46
  Мекнес – город на севере Марокко, в 130 км от Рабата.


[Закрыть] и позвонил Якобу оттуда. Он уже знал, кто я такой и чего хочу, и мы договорились встретиться на следующий день у него в Рабате. Как вы, наверное, знаете, он живет в громадном современном доме, который выстроен в арабском стиле и располагается на окраине города, в районе, отведенном для посольств. Там не меньше двух гектаров земли: апельсиновая роща, сады, теннисные корты, бассейны, – маленький дворец. Лакеи в ливреях, розовые лепестки в фонтанах и прочее в том же духе. Меня провели в огромную комнату с видом на один из бассейнов. Повсюду стояли кожаные диваны кремового цвета. Мне принесли мятного чая и оставили одного; я томился там полчаса, пока не появился Якоб.

– Он был похож на Рауля?

– Я видел танжерские снимки Рауля, когда он был молодым человеком, не таким потрепанным жизнью. Черты сходства были, но Якоб – животное совсем другой породы. Рауль разбогател, но, как ни старался, в душе так и остался андалузским крестьянином, а Якоб – человек очень утонченный, он много читает по-испански, по-французски и по-английски. Он говорит и по-немецки. Этого требует его бизнес. Он делает одежду для всех крупнейших европейских производителей. Среди его клиентов – Диор и Адольфо Домингес.[47]47
  Домингес Адольфо – известный испанский модельер.


[Закрыть] Якоб – как леопард, а Рауль – как ворчливый старый лев.

– И как же прошла ваша первая встреча? – спросил Пабло.

– У нас сразу все пошло как по маслу, а со мной такое нечасто случается, – ответил Фалькон. – Сейчас мне трудно общаться с людьми моего круга и воспитания, а вот со всякими неудачниками, с теми, кто не вписывается в свой слой, я схожусь быстро: похоже, у меня к этому особый талант.

– Почему так? – поинтересовался Хуан.

– Видимо, привычка сосуществовать с собственными страхами дала мне способность понимать комплексы других или, по крайней мере, не судить о человеке по первому впечатлению, – сказал Фалькон. – Так или иначе, уже при первой встрече мы с Якобом подружились – и, хотя мы мало видимся, мы остаемся друзьями. Собственно, он мне позвонил вчера вечером, сказал, что хотел бы встретиться со мной в Мадриде в ближайшие выходные.

– Якоб знал вашу историю?

– Он читал о ней в газетах, когда был скандал с Франсиско Фальконом. У них там было много шума, когда выяснилось, что знаменитых фальконовских обнаженных на самом деле нарисовал марокканский художник Тарик Чечауни.

– Удивляюсь, как это журналисты не попытались его выследить, – сказал Пабло.

– Они пытались, – ответил Фалькон. – Но не продвинулись дальше порога дома Абдуллы Диури в Фесе.

– Вы сказали, что Якоб не вписывается в свой слой, – подал голос Грегорио. – Но с первого взгляда так не кажется. Преуспевающий бизнесмен, женат, двое детей, правоверный мусульманин. Судя по всему, он отлично вписан в социум.

– Да, при взгляде со стороны кажется именно так, но, как только я с ним познакомился, я увидел его неприкаянность, – ответил Фалькон. – Он был доволен своим положением и при этом чувствовал, что находится не на своем месте. Его оторвали от собственной семьи, но Абдулла Диури ввел его в свою и даже дал ему свою фамилию. Его настоящий отец и не думал его разыскивать, но Диури обращался с ним точно так же, как с собственными сыновьями. Однажды он признался мне, что не только уважал Абдуллу Диури, своего похитителя, но и любил его, как отца. Но несмотря на то, что новая семья его приняла, он так и не избавился от ужасного ощущения, что собственная семья бросила его на произвол судьбы. Вот что я имел в виду, когда сказал, что он не вписывается в свой слой.

– Вы говорите, он женат, – сказал Пабло. – Сколько у него жен?

– Всего одна.

– Разве это в порядке вещей для такого человека, как Якоб Диури? – спросил Хуан.

– Может быть, вы лучше прямо зададите мне вопрос, вместо того чтобы ходить вокруг да около?..

– Нас интересует, насколько вы близкие друзья с Раулем, – объяснил Хуан. – Если он рассказывает вам интимные подробности о себе, значит, ваши отношения могут оказаться для нас полезными.

– Якоб Диури – гомосексуалист, – устало ответил Фалькон. – Его брак был вызван требованиями общества, в котором он вращается. Это одна из его обязанностей как мусульманина – жениться и завести детей. Но в сексуальном смысле его интересуют исключительно мужчины. И чтобы предвосхитить ваши вопросы: именно мужчины, а не мальчики.

– Почему вы считаете, что эта подробность может быть для нас важна? – полюбопытствовал Хуан.

– Вы – шпионы, и я просто хотел предупредить вас, что гомосексуальные связи не являются его уязвимым местом.

– Почему мы задаем вам вопросы о Якобе Диури? – спросил Хуан.

– Сначала мне хотелось бы узнать, каким образом Якоб признался вам, что он гомосексуалист, – проговорил Пабло.

– Обидно вас разочаровывать, Пабло, но он ко мне не приставал, – сказал Фалькон. – Как вы о нем это разузнали?

– В наши дни разведки многих стран мира тесно сотрудничают, – ответил Хуан. – Богатые, преуспевающие и ревностные в вере мусульмане… отслеживаются.

– Однажды мы с Якобом говорили о браке, и я сказал, что мой продержался недолго, что моя жена ушла от меня к известному судье, – объяснил Фалькон. – Я рассказал ему о Консуэло. А он сказал мне, что его собственный брак – только ширма, что он гей и что модельный бизнес ему очень подходит.

– Почему?

– Потому что в этой сфере много привлекательных мужчин, не ищущих постоянных отношений, которые он не может им предложить.

Молчание. Хуан всем своим видом показывал, что пора двигаться дальше.

– И что случилось после того, как вы подружились с Якобом? – спросил Пабло.

– В начале нашего знакомства я виделся с ним довольно часто – несколько раз за три-четыре месяца. Я начал изучать арабский и, когда мог, ездил к родственникам в Танжер. Якоб приглашал меня к себе. Мы беседовали, он помогал мне с арабским.

Люди из СНИ одновременно отхлебнули пива.

– А что стало с Консуэло? – поинтересовался Хуан, выпуская дым в вечерний воздух.

– Я уже упоминал, что рассказал Якобу о Консуэло и своем интересе к ней. Он только рад был приехать в Севилью, чтобы помочь мне. Ему понравилась идея стать посредником.

– Сколько тогда прошло времени после вашего разрыва с Консуэло?

– Около года.

– Вы не спешили.

– Такие вещи нельзя делать с налета.

– Как вы общались, – спросил Пабло, – если она с вами не разговаривала?

– Я написал ей письмо, спросил, не хочет ли она познакомиться с Якобом, – сказал Фалькон. – Она написала в ответ, что очень бы хотела, но что эта встреча должна пройти наедине.

– И вы так никогда больше и не увидели Консуэло? – изумился Хуан.

– Якоб делал для меня все возможное. Они друг другу понравились. Он пригласил ее на ужин от моего имени. Она отказалась. Он предложил сопровождать ее. Она отклонила это предложение. Объяснений она не давала, и на этом все закончилось, – сказал Фалькон. – Может быть, выпьем еще пива и вы мне объясните цель столь глубоко личных вопросов?

На кухне Фалькон поймал глазами свое прозрачное отражение в темном стекле. Он ни перед кем так не раскрывался с тех времен, когда побывал в руках Алисии Агуадо, а было это больше четырех лет назад. Собственно, с тех пор он ни с кем, кроме Якоба, не вел задушевных бесед. Не то чтобы он испытал облегчение, поговорив об этом с чужими людьми, но эта беседа вновь вызвала в нем прилив чувств к Консуэло. Глядя на свое отражение в окне, он заметил, что бессознательно поглаживает то место на руке, которым он вчера об нее случайно ударился. Он потряс головой и откупорил еще литр пива.

– Вы улыбаетесь, Хавьер, – заметил Хуан, когда Фалькон вернулся. – После таких страданий… Я поражен.

– Я одинок, но не подавлен, – заявил Фалькон.

– Не самое плохое состояние для детектива средних лет, который расследует убийства, – произнес Пабло.

– То, что я детектив по убийствам, не особенно осложняет мне жизнь. В Севилье случается не так уж много насильственных смертей, и большинство этих дел я раскрываю, так что работа в полиции дает мне иллюзию, что я решаю проблемы. А как вы знаете, иллюзии помогают жить, – сказал Фалькон. – Если бы я пытался что-нибудь сделать с глобальным потеплением или сокращением численности океанских рыб, тогда, вероятно, мое душевное состояние было бы куда хуже.

– А как насчет глобального терроризма? – поинтересовался Пабло. – Как вы собираетесь с этим справиться?

– Это не моя работа. Я расследую убийства людей, которые совершают террористы, – ответил Фалькон. – Я понимаю, что дело может оказаться сложным. Но, по крайней мере, у нас есть хоть какая-то возможность его распутать, к тому же трагедия пробуждает в большинстве людей их лучшие качества. Я бы не хотел оказаться на вашем месте: ваша работа – предвидеть и предотвращать теракты. В случае успеха вы становитесь безвестными героями. В случае неудачи на вашей совести оказываются жизни невинных жертв плюс проклятия прессы и наставления равнодушных политиков. Так что если вы собирались предложить мне работу – нет, спасибо.

– Не совсем работу, – уточнил Хуан. – Мы хотим знать, готовы ли вы предоставить кусочек-другой для заполнения одной разведывательной головоломки.

– Я уже говорил вам, что больше не гожусь в шпионы.

– На первых порах мы бы попросили вас послужить вербовщиком.

– Вы хотите, чтобы я завербовал Якоба Диури в информаторы разведки? – спросил Фалькон.

Люди из СНИ кивнули, отхлебнули пива, закурили.

– Во-первых, я не имею представления, о чем Якоб мог бы вам сообщать, а во-вторых, почему именно я? – спросил Фалькон. – Наверняка у вас есть опытные вербовщики, которые выполняют такие задания постоянно.

– Речь не идет о сведениях, которые он мог бы передать нам прямо сейчас. Он сможет кое-что нам сообщить, если сделает определенные вещи, – сказал Пабло. – Да, вы правы, у нас есть опытные сотрудники, но ни у одного из них нет с ним таких особых отношений, как у вас.

– Но в основе моих «особых отношений» с ним – дружба, душевная близость и доверие. Что от всего этого останется, если в один прекрасный день я спрошу у него: «Якоб, будешь шпионить в пользу Испании?»

– Ну, не только в пользу Испании, – заметил Грегорио. – В пользу всего человечества.

– Вот как, Грегорио? – произнес Фалькон. – Надо не забыть ему об этом сказать, когда я стану просить его предать родных и друзей и начать давать информацию человеку, которого он знает всего четыре года своей сложной жизни.

– Мы не делаем вид, будто это легко, – отозвался Хуан. – Кроме того, мы не склонны недооценивать важность такого контакта и понимаем, что в том, о чем мы вас просим, есть определенные моральные затруднения.